Молодые, способные

— Об острове Кэнвей. Он совсем другой.

Тия включает воображаемую камеру. Пора взять у Брина интервью.

— Ты там живешь?

— Нет, — отвечает он.

— Где-то рядом?

— Ага. Ты что, не слышала про Кэнвей?

Тия качает головой. Когда берешь интервью, надо самой как можно реже открывать рот, чтобы собеседник разговорился. Тогда после монтажа получится монолог.

— Его видно из Саутэнда, со стороны устья. Ночью он похож на Готам, а днем — на мусорную кучу. — Пауза. — Это красиво.

— Красиво? Брин смущается.

— Да что о нем говорить...

— Я хочу послушать, — говорит Тия.

— Просто я замутил один проект...

— Проект?

Он опускает голову.

— Да. Дурь вообще-то...

— Верится с трудом, — говорит Тия.

— Да это так, пустяки.

— Рассказывай.

— Просто снимки. «Готика Эссекса». Идиотское название.

— По-моему, отличное, — замечает Тия.

— Да ладно... фигня.

— Снимки острова Кэнвей? — уточняет она.

— Ага. Нет, правда, это все лажа — не знаю, зачем я вообще заговорил об этом. Просто будь у меня здесь фотик, получился бы типа контраст.

— А какой у тебя аппарат?

— Подержанный, 35-миллиметровый.

— И у меня, — подхватывает Тия.

— Ты тоже снимаешь? Она кивает:

— Но чаще фильмы.

— Фильмы? — Брин явно заинтересован. Она улыбается.

— Да, документальные. Как ты занялся фотографией? — спрашивает она, переходя на общий план.

— Сначала отучился в колледже юго-восточного Эссекса.

— Понравилось?

— Еще бы. Самое оно. А вот с карьерой не сложилось.

— Как у многих, — кивает Тия. — Ты в идеале чем хотел бы заниматься?

— Работать в музыкальных журналах и таблоидах. То есть я хотел туда, когда начал учиться. А потом типа на искусство потянуло. А жить на что-то надо. Все мои однокашники поступили в университет — изучать искусство, фотографию, все дела, а я думал, что по ходу разберусь. До сих пор пытаюсь.

Тие хочется продолжить разговор, но Брин встает и начинает рубить поваленное дерево. Тия невольно задумывается, каково целоваться с Брином.

Она переворачивается на живот, чтобы ноги загорели сзади. И вдруг ей становится неловко. А если Брин подумает, что она перед ним выкаблучивается? Показывает ему тело? Фу. Тию никогда не упрекали, что она выставляется перед мужчиной. Она однажды врезала в галерее одному, который вздумал пошутить насчет ее медсестринской формы. С тех пор Тию не трогали. В университете она выглядела, как девчонка-сорванец. Само собой, и в барах посиживала, как все, и по пьянке не раз трахалась с тощими парнями из студенческого союза. Но повсюду ее преследовали одни и те же шпильки: «И не подумаешь, что у нее ноги есть», «а ты юбки вообще носишь?», «попробовала бы накраситься, что ли, — тебе пойдет». Обычно она слышала такую чушь от девиц вроде Эмили, не скупившихся на советы. Но Тия всегда и везде оставалась «девушкой за кадром». Она хочет смотреть сама, а не чтобы на нее смотрели. Этого никто и никогда не понимал. А сейчас ей грезится, что Брин понял бы.

— Пойду пройдусь, — говорит она и встает.

— Давай, — отвечает он.

У дома начинается тропа, ведущая прямо к утесам. Тропа желтая, песчаная — единственный настоящий атрибут необитаемого острова на этом недоделанном необитаемом острове. Тия бредет по тропе к утесам. Вдали не видно ни судов, ни других островов, ни даже чаек. Правда, что-то скрежещет — наверное, птицы есть, только их не разглядишь. Где-то там весь мир, но его скрывает морская дымка. Тия не знает, что страшнее: помнить, что похититель может явиться в любую минуту, или думать, что не увидишь его никогда.

Желтая тропа выходит на мыс, бежит по скальному карнизу. Тия совершенно уверена: вчера, обследуя остров, Джейми так далеко не заходил. Ступив на карниз, она видит, что путь влево преграждает какой-то колючий разросшийся кустарник. Справа навалены сырые, обросшие мхом камни: жутко подумать, что вода поднималась так высоко. Стараясь не глядеть вниз, Тия перелезает первый камень. Но за ним тропа совсем узкая и заросшая — бурьян хоть косой коси. И все-таки спуститься вниз можно. А уж с лодкой... Пожалуй, все-таки можно отсюда сбежать.

Когда Тия возвращается к дому, Брин как раз заканчивает рубить дерево. Он даже успел сложить в кучу яблоки.

— Для яблочного пирога, — поясняет он, когда Тия подходит ближе. — Покурим?

Несколько минут они сидят и курят молча.

— Знаешь что? — наконец говорит Брин. -Что?

Он придвигается ближе и ладонью касается ее лица.

— Ты просто блеск. Она улыбается.

— Спасибо.

— Я серьезно, — говорит он. — Знаешь, когда мы отсюда выберемся, я б хотел... В общем, я хочу тебя сфотографировать.

Глава 10

Брин не врубается, что он такого сказал — он вообще не знает, как вести себя с женщинами. Короче, Тия слиняла в дом. Ее аж перекорежило. А он только сказал, что хотел бы ее сфотографировать.

Очень тут тихо. Брин все пытается понять, что же его тревожит. Вот оно: здесь слышен только плеск волн да гудение насекомых. Ни пения птиц, ни позывных радиостанций, ни уличного шума, ни воплей мамаш-одиночек, зовущих домой своих Кайли и Лай-амов. Брин читал, что шум в городах исходит не откуда-то, а отовсюду сразу. Ему нравится. Приятно думать, что шум не прекращается, даже когда в городе все заткнулись. Не видишь, откуда звуки: вдалеке гудит ядерный реактор, долбят асфальт на шоссе за городом, шумят такси, заводы, десять миллионов радиоприемников, пять миллионов спорщиков, два миллиона любовников, тысяча больных кашлем и девушка, поющая далеко в поле.

И вся эта какофония усиливается. Об этом Брин тоже читал несколько лет назад. Земные звуки мерцающими волнами летят в космос. Однажды Брин рассказал об этом одной девчонке, и она въехала, стала размышлять, слушают ли дальние инопланетяне Элвиса, а ближние — «Пять звезд»[47]. А Брин вдруг чего-то струхнул. Ничто не исчезает бесследно. Ни звук, ни мусор, ни ядерные отходы, ни пивные бутылки, ни жидкости, твердые тела или газы. Все они так и захламляют вселенную, раздражают тебя, а ты хочешь одного — избавиться от них. Брин задумывается — а мысли исчезают или, может, после смерти выливаются из мозга в землю, становятся пищей для червей и навсегда остаются в пищевой цепочке?

Возня с деревом утомила. Брин растягивается на припеке и отключается.

Глава 11

Пока лидирует Энн, но Эмили вполне может сократить разрыв. Чемпионат по «Новейшей змейке» продолжается. Если бы не Пол, второе место железно досталось бы Эмили. Джейми судит игроков и нехотя комментирует игру — он лично разработал круговую систему соревнования.

Эмили размышляет, хватились ее или еще нет. Она вспоминает, как в шутку сказала Люси, что не вернется, если получит работу. Просто пошутила, хотя на такую выходку вполне способна. В последнее время у Эмили депрессия. Мало того, что она потеряла работу в галерее — даже из агентства эскорт-услуг ее вытурили: Дэвид ее сдал с потрохами, настучал, что она взяла доплату за секс. Ха. Он что, не знал, что секс вообще не подразумевался — раз уж сам предложил, мог бы и промолчать? На острове здорово — никто не знает о прошлом Эмили. Ей не грозят встречи с бывшими, она не пройдет мимо ресторана, где один парень сказал, что она не «красотка», его прежним подругам-моделям не чета, незнакомые девицы из Челси не станут ухмыляться, заметив ее целлюлит (летом на пляже), усики (обесцвеченные) или слишком тонкие, усердно выщипанные брови (боль — тот же наркотик). Эмили ненавидит наблюдательных девиц с зоркими глазами. Но, как ни странно, мужчин она ненавидит сильнее — потому что они не замечают изъянов и готовы довольствоваться второсортным: в конце концов, губам, которые делают минет, незачем иметь идеальную форму.

Лет в шестнадцать Эмили считала, что мужчины ее выбирают, потому что она особенная. Она трахалась с теми, кто любил искусство, группу «Блер», те же клубы, и чувствовала себя в своей тарелке. Но переспав с этими парнями, Эмили вскоре выясняла, что искусство они знают лишь по конвертам альбомов «Пинк Флойд», что «Блер» слушают, но предпочитают «Нью Ордер»[48], готовы наврать с три короба, а в клубы ходят цеплять девиц. Эмили мучительно сознает, насколько она доступна. Она — живой образец программ поведения, которые задаются на Ибице и в Греции: девицы ради смеха шастают с голой грудью и за ночь меняют по три партнера в клубных туалетах.

Но недавно американские звезды-подростки ввели в моду слюнявые песенки о том, что они еще не готовы к сексу. Для них девственность — это серьезно: они умоляют приятелей подождать, благодарят за терпение или отшивают, не раздумывая, если те ждать не хотят. Эмили от этой дребедени тошно. Она выключает приемник, едва слышит эту попсятину. Чем-то песенки этих малолеток похожи на дебильный сериал «Бухта Доусона»[49], который она пару раз смотрела. Эмили — стопроцентная Джен, а мечтает быть Джои.

— Ага! — кричит Энн, снова обыграв Пола.

Черт. Значит, Энн уверенно выходит на первое место в турнире. Теперь очередь Эмили сражаться с Полом. Если наберет хотя бы сорок пять очков, второе место ей обеспечено. Если, конечно, никто ее не обставит. А если продует или наберет меньше — выбывает из чемпионата.

— Можно проводить гастрольные матчи в гостиной, — предлагает Джейми. — И очки суммировать.

— Или начать заново. — Эмили отвоевала у Пола первый кусок «пищи».

— Блин! — говорит Пол.

Через заднюю дверь в дом вбегает Тия.

— Что с тобой? — спрашивает Эмили.

— Ничего, — отвечает Тия. На глазах у нее слезы. Она вылетает в коридор, взбегает по лестнице и где-то наверху хлопает дверью.

— Ого! — замечает Пол.

— Трагедия, — комментирует Энн. Джейми бежит за Тией.

Эмили остается только пойти расспросить Брина.

Брин спит. Очень даже аппетитный — обнаженный торс, в руке яблоко. Справа от Брина — куча поленьев, слева — груда яблок. Рядом стоит теплая бутылка лимонада. Эмили отпивает. Жуткая гадость.

Брин просыпается, едва Эмили касается его груди.

—Ма?

Эмили смеется.

— Дурачок! Это я, Эмили.

— А Тия где? — Брин садится и потягивается.

— Убежала в дом. Кажется, плачет.

— Да?..

— Почему она расплакалась? — спрашивает Эмили, вынимая пачку «Силк Кат».

— Расплакалась?

— Хочешь?

Он берет сигарету.

— Живем!

— Ну так что? — кокетливо допытывается Эмили. -Что?

— Колись, — говорит Эмили. — Выкладывай, что с Тией.

— А, это... Я и не видел, что она... хм...

— Тогда расскажи, что тут у вас случилось.

Брин путано объясняет, что он колол дрова, а Тия загорала. Намекает, что между ними проскочила искра — по крайней мере, за себя он ручается.

— Мне показалось, она хочет, чтоб я ее поцеловал, — продолжает он. — Был такой — ну знаешь, момент, когда что-то должно случиться. В общем, я сказал, что она просто блеск, хотел поцеловать, но еще сболтнул, что хочу ее сфотографировать.

Эмили падает на траву, катается по ней и хохочет.

— Ты чего? — удивляется Брин.

— Ну ты извращенец!

— Да я ни о чем таком не думал!

— Абсолютно думал. Бог ты мой, все мужчины одинаковы!

Пол и Энн по-прежнему сидят в кухне. Молчат, просто сидят и смотрят друг на друга. Может, им нечего сказать. Эмили входит и сразу удаляется наверх чистить зубы. От лимонада неприятный привкус во рту.

Комнаты Эмили и Тии рядом. Эмили чистит зубы, и случайно обнаруживается, что в ванной слышно все, что происходит в соседней комнате. Сначала там только всхлипывают и шуршат. Наступает тишина, кто-то шумно сморкается, и снова тишина.

Голоса.

— Что с тобой? — глухо спрашивает за стеной Джейми.

— Ненавижу... — это Тия.

Еще пару минут всхлипы. Эмили умывается.

— Успокойся, — просит Джейми, — мне можешь все рассказать.

— О чем? — капризничает Тия.

— Кто тебя обидел.

— Просто мне тут осточертело.

— Никто сюда не просился, — напоминает Джейми.

— Да? А вроде бы все довольны.

— А что нам остается? — отвечает Джейми. Пауза. Эмили поудобнее устраивается на полу.

— Я себя так по-дурацки чувствую... — признается Тия.

Эмили корчит рожицу. К делу, дорогуша.

— Напрасно, — говорит Джейми. — Положение и вправду сложное.

— Ты вот ведешь себя как ни в чем не бывало.

— Ну, я из тех, кто выживает.

Эмили зажимает рот ладонью. «Я из тех, кто выживает». Бог ты мой, мил, но до чего же нелеп!

— Кстати, я нашла генератор, — сообщает Тия.

— Великолепно. Надо его включить, пока не стемнело.

Слышен шорох. Наверное, Джейми встает.

— Прямо сейчас? — спрашивает Тия.

— Пойдем. Тебе надо чем-нибудь заняться, отвлечешься.

— Но я не могу...

— Что не можешь?

— Смотреть ему в лицо...

— Брину? -Да.

— Почему? Что случилось?

— Ничего. Глупость вышла.

— Да в чем дело? — спрашивает Джейми.

— Кажется, я... погорячилась. «Эт точно», — думает Эмили.

— Он к тебе приставал? — допытывается Джейми.

— Не знаю... Если честно, я этого хотела. Дело не в этом.

— А в чем?

— Просто он сказал... -Что?

— Ты все равно не поймешь.

— Я попытаюсь.

— Он сказал, что хочет сфотографировать меня.

— Все ясно. Гад.

— Нет-нет! — протестует Тия. — Он не это имел в виду.

— А что еще он мог иметь в виду?

— Он фотограф. Снимает здания, ну и всякое другое. Наверное, хотел сделать мне комплимент. Мы говорили о фотографии, он в тему сказал. Я потому и жалею, что погорячилась.

— А проблема-то в чем?

— Какая проблема? — удивляется Тия.

— Как какая? Ты же расстроилась.

Эмили прикидывает, сколько еще продлится это занудство.

— Я никому не позволю меня фотографировать, — объясняет Тия и прибавляет: — Никогда.

— Почему?

— Не могу, и все.

— Кажется, есть религиозные учения, в которых...

— Считается, что фотография отнимает душу? Знаешь, они правы. Так и есть. Раз — и душа исчезает.

— Не понимаю, — признается Джейми. Длинная пауза. Тия продолжает совсем тихо:

— В двенадцать лет я узнала, что дядя установил у меня в спальне скрытую камеру.

— То есть?

— Он снимал, как я раздеваюсь. Целые километры пленки, на которой я снимаю одежду, стаскиваю носки, трусики, раздеваюсь догола. Самые популярные были кадры, где я в носках и трусах.

— Черт! — выпаливает Джейми. — Серьезно?

— Да. Он эти записи смотрел сам и с друзьями, а отдельные кадры печатал и продавал какому-то торговцу в Сохо.

— Значит, он был?..

— Да, педофил.

— Боже мой... Неудивительно, что ты...

— Это продолжалось два года, а началось, когда мне было десять. Я искала в комнате потайные ходы — ну, знаешь, все в детстве ищут, — и нашла камеру. Я целую вечность понять не могла, что это такое. Когда поняла, мама расстроилась, но в конце концов сказала, что нет смысла в полицию заявлять — дядя же не приставал ко мне, не трогал, ничего такого. Я думала, отец сойдет с ума, а он и бровью не повел. Наверное, родители просто не хотели неприятностей. Такая у нас была семья.

— Черт... А ты что?

— А я пошла в полицию. Нам в школе объясняли, что делать, если взрослый человек что-то такое делает, от чего тебе неловко. Ну, сам знаешь. Я пошла к учительнице, она отвела меня в полицию.

— Смелая ты.

— При обыске у дяди Дэвида много всякой дряни нашли.

— Какой?

— Тебе лучше не знать.

«А я не прочь», — думает Эмили. Но Джейми не настаивает.

— Что с ним стало? — спрашивает он.

— Сел в тюрьму. И до сих пор сидит.

Эмили торопливо производит подсчеты. Тия сказала, что ей двадцать два. Видно, обвинения были серьезными, если дядьку упекли за решетку почти на десять лет.

— А ты? Что с тобой случилось?

— Меня удочерила очень милая пара из Брайтона. Конец.

— А твои настоящие родители?

— Я с ними уже десять лет не разговариваю.

— Правда?

— Ага. Они не люди, а падаль. Им на меня плевать.

— Господи...

Похоже, разговор окончен.

— Пожалуйста, никому не рассказывай, — просит Тия.

— Конечно, — обещает Джейми. Шаркают ноги, хлопает дверь. Они ушли.

Глава 12

На кухне остро ощущается сексуальный накал.

— Чем это вы здесь занимаетесь? — спрашивает Джейми.

— Ничем, — говорит Пол. — А вы куда?

— Идем разбираться с электричеством, — сообщает Джейми.

— Тебе лучше? — спрашивает Энн у Тии.

— Да, спасибо, — кисло отвечает та.

Тия и Джейми уходят. Пол снова переводит взгляд на Энн.

Он улыбается. Она улыбается в ответ.

— Что? — спрашивает она.

— Что? — повторяет он.

Это продолжается последние полчаса. Энн читает какую-то книгу из библиотеки, а Пол смотрит на Энн и вертит в руках детали мобильников. Энн то и дело поднимает голову и улыбается. Пол улыбается в ответ, оба смущаются, спрашивают, что, — и Энн читает дальше.

Для Энн слова не подберешь. Пол думает об этом с утра. Наверное, все дело в том, что он таких девушек никогда не видел. Никто не внушал ему такие мысли. Потому он и не может подобрать слова. До сих пор ему казалось, что все женщины делятся на две категории: подружки, против которых бунтуешь, — все эти Бриджит Джонс с закидонами, которые только и мечтают поймать тебя, окольцевать и толстеть себе дальше с комфортом, — и девчонки, которых подцепляешь, бунтуя против подружек. Секс и с теми, и с другими Пола не прельщает. Как-то не тянет его спать с Бриджит. Они вечно требуют тушить свет, плачутся, жалуются на целлюлит и ублюдков, которые их использовали, — сплошь банальности и штампы. А другие девчонки, у которых и имен-то нет, за-морачиваются на том же, но самооценка у них еще ниже, чем у Бриджит, — а у тех она ниже плинтуса. Безымянные партнерши трахаются с кем попало, травятся наркотиками и сводят себя в могилу, а потом наконец выискивают мужчину, религию или книжонку из серии «Помоги себе сам», превращаются в Бриджит, выходят замуж и начинают жиреть.

Теоретически у Пола нет проблем с сексом, просто он не хочет совать пенис куда попало. Фальшиво это: стоны, позы. Ну и зачем? Уж точно не удовольствия ради. Им больно и обидно, но не уверенным в себе мазохисткам того и надо.

Энн отрывается от книги.

Пол улыбается. Энн улыбается в ответ.

— Что? — спрашивает он.

— Что? — повторяет она. И снова утыкается в книгу.

Пол знает, что где-то на свете есть и другие женщины, но лично он таких не встречал. Его бесит, что ему отчего-то попадаются одни половые тряпки. Зачем любить человека, который ненавидит свое тело? Какой смысл? К чему поверять интимные воспоминания человеку, который от тебя далек и прикрывается щитом из крашеных волос, накладных ногтей и дикого макияжа, заляпывающего подушку? Зачем делиться впечатлениями с людьми, которых эти самые впечатления раздражают? С какой стати ласкать существо, которое потом непременно расхнычется, захочет замуж или вывалит на тебя все свои обиды? Пол считает, что всем этим женщинам секс причиняет одну боль — у них потом вечно сплошь боль и страдания.

Поэтому он к сексу и не стремится. У него не будет детей и «партнерши». Пусть этой ерундой занимаются другие, а он обойдется. За всю жизнь он был влюблен всего однажды — в Аэрис[50], героиню видеоигры. Теперь она в Реке Жизни. У Пола другие интересы: дадаизм, число 23 (Энн двадцать три года — он слышал, как она говорила Эмили), игры, сети и коммуникации, животные, окружающая среда. Но любовь его не интересует; откровенно говоря, Пол считает ее не особо актуальной.

Размышляя, он возится с резистором и крошечной лампочкой индикатора, мастерит миниатюрную цепь. Энн поднимает голову. Улыбается ему. На этот раз чуть дольше не отводит взгляда.

— Пол... — начинает она. Входит Эмили.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спрашивает она.

— Прикол, — говорит Энн. — Джейми спросил то же самое, хотя видел, что я читаю, а Пол строит самолет, на котором мы отсюда улетим.

Пол улыбается Энн.

— Успокойся, — говорит Эмили. — Я же не говорю, что у вас тут секс.

Энн розовеет. Полу становится жарко.

— А что это вы оба покраснели? — ехидничает Эмили. — Извращенцы.

— Умолкни, — требует Пол.

— Кофе? — Эмили возится с чайником.

— Давай, — соглашается Пол.

— Фу! — кривится Энн. — Я лучше молочный коктейль.

— А где Брин? — спрашивает Эмили.

— Не знаю, — говорит Энн. — Наверное, еще в саду.

— Джейми и Тия ушли... — начинает Пол. В этот момент кухонная техника с гудением оживает, загорается лампочка.

— ...разбираться с электричеством, — договаривает Энн.

— Класс, — говорит Эмили и заканчивает кипятить чайник на электрической плите.

— Спасибо, — говорит Пол, увидев перед собой кружку с кофе.

Эмили задумчиво садится. Все молчат. Открывается дверь, входит Брин с охапкой поленьев.

— Сачкуем? Ну-ну, — говорит он, отдуваясь и обливаясь потом.

— Что? — переспрашивает Пол.

— Надо ему помочь, — говорит Эмили. — Я схожу. Она встает и поспешно выходит из кухни через заднюю дверь. Пошатываясь, Брин тащит поленья в гостиную. Пол и Энн не двигаются.

— Что? — спрашивает Пол: Энн странно смотрит.

— Что? — повторяет она. Ну вот опять.

— За дровами не пойдешь? — спрашивает Пол.

— Нет.

— Почему?

— Физическим трудом не занимаюсь, — говорит она.

— А чем занимаешься? — интересуется Пол.

— Ничем.

Видимо, сообразив, что ее заставят помогать, если увидят на кухне, Энн скрывается наверху.

Пол приносит яблоки.

Мало-помалу день заканчивается, оранжевое сияние электричества в доме становится особенно уютным.

— Отлично. Будет яблочный пирог.

Эмили очень по-домашнему смотрится на кухне.

— Яблочный пирог, — повторяет Пол. — Вкуснятина.

— Если хочешь, можешь помочь, — с улыбкой предлагает Эмили.

— Спасибо, я лучше просто посмотрю.

— Дело твое. А где остальные? Пол пожимает плечами:

— Кажется, Джейми и Брин разводят огонь в камине.

За окнами уже темно.

— Все в доме? — уточняет Эмили.

— Наверное, — отвечает Пол. — Энн наверху. Чем занята Тия, не знаю.

— А ты чем занят? — спрашивает Эмили.

— Наблюдаю за тобой.

— Да? — голос подрагивает, будто Эмили смущена. — Я не настолько интересна.

— Получше зрелища «мужчины священнодействуют» в гостиной.

— Ну спасибо.

— Пожалуйста.

— А как же Энн? — кокетливо напоминает Эмили.

— А что Энн?

— Все же видят, что ты к ней неровно дышишь.

— Да? С чего бы это?

— Наверное, вибрацию поймали. -Кто?

— Все.

— Ну ты голова, — оценивает Пол.

— Не свисти, — отмахивается Эмили. Он смеется.

— Ты мне нравишься больше, чем Энн.

— Ври больше. — На такую наживку она не клюнет.

— А может, и нет.

— Зачем тогда соврал?

— Хотел посмотреть, как быстро ты выскочишь из трусов, — объясняет Пол.

— Что?!

— Ну ты же не из тех, кто долго ломается.

— Почему ты такой злой? — совсем тихо спрашивает Эмили.

Он смотрит в стол.

— Извини, — говорит он. — Не люблю, когда в мои дела лезут.

Эмили явно рассержена:

— Сразу видно.

— Извини, — повторяет он.

— Я же просто дразнилась. Пол улыбается:

— Не выношу, когда меня дразнят. Она тоже расплывается в улыбке:

— Ты, наверное, ужасно капризным ребенком был.

— Точно.

— Зверюшек мучил и отрывал мухам крылышки? Эмили уже разыскала все, что нужно для пирога, и теперь смешивает ингредиенты в миске.

— Нет, живность я не трогал, — говорит Пол. — Только технику.

— Примерный мальчик.

— Да нет, не очень. Я как раз был против того, чтобы зверюшек мучить. — Он смеется.

Эмили поднимает бровь:

— Что смешного?

— Вспомнил одну вещь... Соню. — И он смеется громче.

— Кто это — Соня?

— Лабораторная мышь.

— И что с ней случилось?

— Правда, он был уже дохлый, но...

— Он? Ты же сказал, что мышку Соней звали.

— Ну да. Я его назвал в честь одной девчонки из нашего класса. Похожи были, как две капли воды.

— М-да... И что ты сделал с этой мертвой мышкой?

— Оживил его.

— Оживил?

— Ага. Собрал схемку и зашил ему батарейку в живот. Училка сделала первый разрез, замкнула цепь, а Соня задергал лапами, как ненормальный — ну, как будто его режут живьем, а он корчится от боли.

— А что училка?

— И глазом не моргнула. Разомкнула цепь, сказала: «Очень остроумно», — и продолжила вскрытие. А вскоре такие опыты в школах запретили. Не из-за меня и моего теракта, просто Общество вегетарианцев выступило против.

— Народ в классе струсил, когда мышь задергалась?

— Один парень, Уэсли, завизжал. Вот и все.

— А-а. — Эмили разочарована.

Пол понимает, что не следовало распространяться о себе. Эмили из тех девчонок, которые готовятся хохотать в конце любого рассказа, любого анекдота. Им неинтересно слушать о заурядном, о грустном, о скучном. Финал должен быть смешным. Пол задумывается: будет ли смешным финал этой истории, или, как положено реальному событию, только разочарует?

Глава 13

С электрическим светом дом выглядит чуть приветливее. Энн знает, что лампочки горят повсюду — включились пару часов назад, и с тех пор их не выключали. Предки бы взбесились. Энн гадает, на сколько батарей хватит.

У нее в спальне почти пусто, как и в остальных — если не считать книг из раздела «Утопии». Читать их увлекательно, но это занятие как будто утомило Энн. Точнее, не утомило, а взбудоражило. Мысль о мастурбации промелькнула в голове — такой случай нельзя упускать. Энн читала, валяясь на кровати, поэтому она забирается под одеяло и выключает яркую лампочку под потолком.

Ей хватает двух минут. Видимо, эта история с островом все-таки довольно соблазнительна.

Пальцы Энн пахнут пластилином. Ей нравится запах. Бормоча что-то насчет «следующего уровня», она идет вниз.

— Привет, — говорит она, входя в кухню. — Что творится?

— Эмили печет кекс, — сообщает Пол.

— Яблочный пирог, — поправляет Эмили.

— А где остальные?

— Кажется, в гостиной, — отвечает Эмили.

Из гостиной тянет дымом.

— Блядь! — это голос Брина.

— Стой... да подожди ты... не надо! — взвивается в панике голос Джейми.

Энн открывает дверь гостиной и заходится кашлем.

— Господи, что здесь такое? — спрашивает она. Комната полна едкого дыма.

— Разводим огонь, — отвечает Джейми.

— Но ветер выдувает дым в комнату, — говорит Брин.

— Потому что мы неправильно поджигаем дрова, — объясняет ему Джейми.

У Энн создается впечатление, что они это уже обсуждали.

У камина стоит бутылка водки. Брин поливает водкой дрова.

— Это еще зачем? — спрашивает Энн.

— Спирт горит. Как в барбекю, — объясняет он. Джейми вздыхает.

— Только дрова намокли.

— Теперь ясно, откуда дым, — Энн снова кашляет.

— Твою мать! — В дверях появляется Эмили. Парни злятся.

— Вы что, огонь разводите? — спрашивает она.

— А ты как думаешь? — язвительно интересуется Брин.

— Ладно, теперь наша очередь.

— Че-го? — переспрашивает Брин.

Джейми тоже пытается протестовать, но Эмили быстро выпроваживает обоих из комнаты. И заставляет унести мокрые поленья.

— Принесите сухих, — приказывает она. — И не мешайте нам.

— Будет сделано, — вздыхает Джейми.

— Вот и хорошо, — говорит Эмили. — Кажется, я знаю, как надо.

— А я думала, ты точно знаешь, — замечает Энн.

— Ну, поджигать-то я умею.

— Дрова тоже? Эмили морщится.

— Привет! — в гостиную заглядывает Тия. — А Брин ушел?

— Да, — кивает Эмили. — А зачем он тебе?

— Просто спросила, — отмахивается Тия. Она входит и садится.

Что-то происходит, но Энн не понимает, что именно.

— Ты умеешь разводить огонь в камине? — спрашивает она Тию.

— Да, — говорит она. — Газетки не найдется? Энн оглядывается. Растопкой парням служили мелкие ветки. Наверное, поискали газету, но не нашли. И газетного киоска поблизости нет. Эмили обшаривает комнату.

— По-моему, их тут нет.

— Значит, еще что-нибудь найдется, — говорит Тия. — В доме всего полно — и еды, и вина, припасов горы. А центрального отопления нет. Тот, кто нас сюда привез, знал, что нам понадобится разводить огонь.

— А может, он хотел, чтоб мы замерзли насмерть, — возражает Энн.

Тия заводится с пол-оборота:

— Как же мне осточертели твои...

— Тише, тише, — вмешивается Эмили. — Подумаем лучше, где искать бумагу.

— Чем это здесь воняет? — спрашивает Тия.

— Водкой, — в один голос отвечают Энн и Эмили.

— Гадость, — морщится Тия. — Откуда она взялась?

— Парни дрова поливали, — объясняет Эмили. — Ха.

— Книги! — вдруг говорит Тия.

— Что? — переспрашивает Эмили.

— Можно пустить на растопку книги.

— Еще чего! — возмущается Эмили. — Книги жечь нельзя.

— А что ты предлагаешь?

— Хотя бы поискать что-нибудь другое.

Через пять минут девушки возвращаются в гостиную с коробкой растопки из кладовой. Таких коробок там сотни две, какое-то время греться у огня можно без проблем. За ящиками с красным вином нашлись целые штабеля коробок со свечами.

— Кто-то здорово потрудился, чтобы все это сюда привезти, — говорит Тия.

Огонь уже разгорелся. Эмили с благоговейным лицом ребенка викторианской эпохи стоит перед камином на коленях. Энн и Тия устроились на диванах, лицом друг к другу и боком к камину. Только теперь * Энн замечает, что Тия переоделась в здешнее. Длинная юбка ей идет. Наверное, потому что стриженая. Энн не знает, как поступить, когда понадобится сменить одежду. Все эти хипповые балахоны не в ее стиле.