Урод

— Что с тобой? — Она поднялась и подошла к нему, пытаясь заглянуть в глаза. — Крэйн, дорогой...

— Все в порядке, — сказал он медленно, чувствуя обнаженным вспотевшим плечом ее горячее дыхание. — Просто устал. Вчера выдался длинный Эно.

— Ты опять участвовал в поединке? Во имя Ушедших, сколько раз я тебе говорила...

Даже ужас ее — и тот был ненастоящим, продуманная ловкая имитация.

Крэйну на мгновение показалось, что он видит под идеально гладкой мягкой кожей серебристую паутинку, по которой ровными сигналами бегут ее эмоции — страх, желание, досада, ревность. Тело послушно реагировало, опуская вниз уголки безупречно очерченных губ и даже заставляя глаза сердито блестеть. Крэйн смотрел на эту отлаженную машину, принявшую человеческий облик, и внутри него разливалась ледяная едкая ярость.

— Лине, я способен сам управлять своими действиями. Мне безразлично, что ты по этому поводу испытываешь. Я буду делать то, что сочту нужным. Всегда. Если я участвовал в поединке — значит, таково было мое желание. Я не ребенок.

— Конечно, конечно, разумеется, ты прав, мой любимый. Просто я не...

— Просто ты замолчишь и раз и навсегда отстанешь от меня со своей заботой.

— Я вовсе не думала тебя обижать, просто у тебя был такой вид...

— Навсегда!

— Если ты будешь так нервничать, тебя обсыплет прыщами, — проворковала она, касаясь горячим пальцем его левой щеки. Крэйн почувствовал легкий укол, словно к коже прикоснулись едва тлеющим прутиком. — Вот уже один появился.

— Где?

— Да вот, на щеке.

Отбросив ее руку, Крэйн взял со стола зеркало, чешуйку огромной рыбы, искусно оправленную в дерево. Из вогнутого матового треугольника на него взглянули уверенные твердые глаза младшего шэла Алдион, под которыми, как он с неудовольствием отметил, уже пролегли пока еще еле заметные, но длинные морщинки. К своему лицу Крэйн относился бережно, но в этом чувстве не было восторженного самолюбования — он трезво и ясно сознавал, что неотразим, находил в этом удовольствие, но никогда не пытался поставить это себе в заслугу. Красота — такое же оружие, как и эскерт, если не опаснее — иногда тщательно выверенный взгляд, тонкая улыбка или сурово сжатые губы могут сделать больше, чем дружина из двадцати обученных воинов. Крэйн в равной мере пользовался всем оружием, имеющимся в распоряжении, полагая глупым и бессмысленным не замечать собственной красогы или преуменьшать ее.

Прыщ он нашел не сразу — просто крошечный красный пупырышек с белой верхушкой, едва заметная точка на два пальца ниже глаза. Мелочь. Но неприятно.

Взяв с полки небольшой флакон с бальзамом, он щедро смазал щеку, чувствуя спиной взгляд Лине. Она молчала, вероятно думала, как с ним заговорить — обидеться за невнимание или сделать вид, будто ничего не случилось. Выбор был сложный, и Крэйн благосклонно разрешил его.

— Иди пока, — сказал он, не оборачиваясь. — Я найду тебя на закате Эно, если понадобишься. Ступай к себе.

Ее общество сейчас казалось излишним — неприкрытый взгляд страстных глаз казался жирным, словно оставлял на коже потеки. Просто Лине сейчас лишняя, вот и все, к тому же ей будет полезно усвоить свое место. Пусть знает: заполучить шэла Алдион в постель — еще не значит крутить им, как вздумается. Лучшая мера сейчас — щелчок по носу. Не больный, но обидный, чтоб почувствовала, у кого в руках узда. Пожалуй, будет неплохо описать эту сцену, словно невзначай, кому-нибудь из прислуги или дружины — да тому же Витору! — к рассвету Урта Лине замучают косыми взглядами и приглушенными смешками. Да, пожалуй, так и стоит сделать. Ей надо бы узнать свое место, он и так был слишком долго добр к ней.

Лине не выразила неудовольствия — покорно оделась, бросая на него взгляды, полные страдания, он видел ее отражение в зеркале, которое так и держал в руках. На пороге она обернулась, наверное, ожидала, что он что-то скажет, но Крэйн молчал, и она вышла.

Оставшись в одиночестве, он некоторое время стоял без движения, уперев ничего не видящий взгляд в стену. Мысли в голове, тяжелые и непослушные, словно плывущие в бурном ручье осколки хитина, упорно отказывались подчиняться. Крэйн попытался направить их в привычное русло — о грядущей охоте на хеггов, Лате, Армаде, да хотя бы и той новенькой прислужнице, что появилась в тор-склете два дня назад, но тщетно — даже приятные мысли тяжелели, блекли и мертвыми скелетами шли на дно сознания, оставляя после себя только щемящую серую пустоту. Утренний хмель? Нет, не похоже — несмотря на все выпитое накануне, он чувствовал, что его тело в порядке, его не беспокоили ни боль, ни тошнота. Значит, что-то другое.

Старик. Крэйн даже вздрогнул от неожиданности и, рассердившись на себя, специально рассмеялся. Но смех вышел натужный, ненастоящий, скрипящий, как готовая развалиться прогнившая бочка. Вот оно — старик.

Заноза, крошечная острая стрелка, засевшая в сознании с предыдущего Эно.

Странное дело — если не думать о вчерашнем, не вспоминать мертвое нечеловеческое лицо, острое и сухое, внутри будто что-то щемит, но стоит лишь дать мыслям свободу, как они устремляются в сырой полумрак покосившегося склета и вьются вокруг ворожея, как стая ывара вокруг оброненного в ывар-тэс куска мяса.

Какая глупость! Крэйн решительно вычеркнул из головы отвратительное лицо и принялся одеваться. Эту процедуру он предпочитал выполнять сам, без слуг, она успела войти в привычку. Касса одевать не стал, положил тяжелую скорлупу в угол, там же оставил и ножны с эскертами, ограничившись простым стисом у бедра. Пусть в городе на него косятся с опаской и уважением, в родовом тор-склете Алдион ему опасаться нечего.

Кроме Орвина. Крэйн нахмурился и решительно одел перевязь из кожи шууя с укрепленным в ножнах кейром. Беседы с Орвином не миновать, это ясно, слух о вчерашних выходках уже должен был достигнуть благородных ушей тор-шэла уже давно. Значит, надо делать вид, будто ничего не случилось.

Раз уж разговора состоится, надо держаться увереннее.

Крэйн поправил оружие на поясе и вышел из своих покоев. У порога, как и положено, стоял на карауле Калиас. Увидев шэла, он вытянулся, проскрежетав кассом о дерево, и коротко ударил правым кулаком в грудь — традиционное приветствие дружинника. Крэйн молча кивнул ему. Мгновение поколебавшись, он направился по лестнице вниз, к тренировочному залу.

Старые ступеньки под ногами упруго скрипели в такт мыслям, где-то сзади тяжело шагал Калиас, не выпуская из руки эскерта. Для разговора настроения не было. Крэйн спиной чувствовал смущение и робость молодого дружинника, который не знал, как реагировать на странное поведение хозяина. Сейчас небось думает, не он ли виноват...

— Мой шэл...

— Молчи, — коротко отрезал Крэйн.

Калиас не произнес больше ни слова — он всегда был понятлив. В другое время, если бы он чувствовал, что шэл в благодушном настроении и не прочь подурачиться, не отказался бы вступить в шуточную перепалку, а то и устроить толкотню в коридоре, но лучший слуга — тот, кто чувствует своего хозяина и знает свое место. В этом отношении дружина шэла была безупречна.

В зале никого не оказалось, несмотря на ранний час, вдоль голых стен замерли шеренгами длинные суковатые дубинки. Свет проникал сквозь верхние окна, четыре огромных квадрата в потолке, через которые внутрь заглядывал Эно, оставляя на дереве сочные багровые потеки. Настроение сразу улучшилось, в голове посвежело.

— Разомнемся. Брось эскерт и касс, возьми себе оружие.

Калиас покорно снял доспех, медленно взял дубинку, помахал ею, привыкая к весу. Чувствовалось, что идея утренней тренировки его не радовала, он в отличие от Армада не был большим любителем прыгать с игрушечным оружием по комнате, но ослушаться своего шэла не посмел.

Крэйн не глядя взял свою дубинку, легко взмахнул ею, разогревая мышцы, и стал напротив дружинника. Тот не шевелился, оставляя ему право первого удара, и эта угрюмая жалкая покорность разозлила Крэйна. Человек, а жалок, как карк, которому перебили спину. Даже если ты прислуга, так стой же гордо, имей смелость смотреть в глаза! Неужели только само наличие хозяина делает тебя покорным и послушным животным? Что ж, получи урок, сейчас я поучу тебя смелости...

Крэйн коротко размахнулся. Калиас не успел увернуться — дубинка коснулась его лица и пролетела дальше. Удар получился хлестким и обидным — на щеку брызнуло алым, в ноздрях набухли кровавые пузыри. Калиас выругался, вытирая разбитый нос рукавом вельта и не спуская глаз с Крэйна. Тот кружил вокруг него, молча и бесшумно.

Больше напуганный, чем разозленный, дружинник бросился в атаку, рассчитывая взять неожиданностью, но почти сразу понял, что это была неудачная мысль — под его натиском Крэйн медленно отступал, но направленные на него удары казались детскими и безобидными — он четко и ловко, как учитель фехтования на показном уроке, перехватывал их на полпути и отправлял обратно, да так, что неудобная дубина несколько раз чуть не зацепила хозяина по лицу. У Калиаса возникло такое ощущение, что он пытается размолотить тяжелым цепом одно крошечное постоянно ускользающее зерно — несмотря на всю скорость и силу ударов, шэл каждый раз оказывался на расстоянии волоса от направленного удара и всякий раз его собственная контратака кончалась чувствительным тычком в живот или грудь. Трехслойный вельт смягчал удар, но недостаточно — Калиас с тоской понял, что он выйдет из зала, только когда покроется синяками с головы до ног. А Крэйн откровенно забавлялся. Он перемещался по залу плавно и легко, словно его ноги не касались пола, его удары были точны и размеренны, словно он не дрался, а задумчиво совершал какое-то упражнение, но на бледном лице была улыбка. Он чувствовал себя лучше с каждой секундой, к нему снова вернулась уверенность и спокойное осознание своей силы, те чувства, которые изменили ему утром.

Калиас неуклюже повернулся, пытаясь отразить ловкий двойной удар, и дубинка Крэйна врезалась ему в скулу, оставив яркий багровый отпечаток.

От неожиданности он вскрикнул, но оружия не выпустил.

— В порядке? — коротко спросил шэл, не изъявляя желания остановить поединок.

— Да, — ответил Калиас.

Отвлекшись, он почти сразу пропустил еще два удара — в плечо и в ухо.

Крэйн не имел привычки бить не в полную силу, дружинник охнул и чуть не выронил дубинку. Непривычного человека такие удары могли бы лишить сознания.

— Боль не должна отвлекать тебя, — наставительным тоном сказал Крэйн, брезгливо рассматривая темное пятно на деревянном срубе. — Ты будешь плохим воином, если будешь послушен своим чувствам.

Калиас снова поднял дубинку, он успел заметить выпад шэла и даже дернулся перехватить его, но поздно — следующий удар пришелся по зубам.

Крэйн смотрел на разбитое в кровь, жалкое и отвратительное лицо дружинника, на котором не было ничего, кроме слепой покорности, и чувствовал нестерпимое желание размолотить его в крошку, в черепки.

Всего лишь трусливое животное, ничего человеческого... Как можно такое терпеть?

— О, так и думал, что ты здесь, — раздался от двери голос. — Решил перед едой нагулять аппетит?

У порога стоял Лат и, прислонившись к стене крепким жилистым плечом, смотрел на них с выражением, которое Крэйн когда-то называл «хегг в засаде» — лицо бесстрастно, твердый властный подбородок даже выдвинут вперед, но в глубине темных коричневых глаз — блеск, крошечная искорка смеха. Разумеется, Лат не выдержал и улыбнулся брату, Крэйн улыбнулся в ответ. Внешне они были похожи, об этом часто говорили, но природа, наделившая младшего шэла безупречными тонкими чертами, мягкими и идеальными, как на родовой картине, жестоко посмеялась над его старшим братом. Лицо Лата было гротескной пародией — каждая черта была узнаваема, но там, где у Крэйна они гармонировали и идеально дополняли друг друга, у Лата — наслаивались, как слоеное тесто в пироге, будто пытаясь оттеснить друг друга. Слишком большой, какой-то искусственный нос нависал над тонкими ломкими губами, которые могли из бледных вдруг мгновенно превратиться в пунцовые, а длинные кривые брови соседствовали с глубокими ранними морщинами на невысоком мощном лбу. Но в прямом спокойном взгляде читались ум и прозорливость, не шедшие ни к лицу, ни к неуклюжему, хотя и статному, телу борца.

— Сгоняю лишний жир, — пояснил Крэйн, опуская дубину.

— Помощь не нужна? Избивать слуг — не самый лучший способ согнать жир, не правда ли?

— Я думал, ты забыл про фехтование в последнее время.

— Хочу составить тебе компанию. Ты ведь не против?

— Разумеется, нет. Калиас, иди. Жди меня за дверью.

Дружинник стер кровь с разбитых губ, шумно выдохнул и с облегчением поставил дубинку на место. Досталось ему крепко, еще добрую неделю прислуга в тор-склете будет судачить, где он заработал такие отметины.

Ничего, иногда это бывает полезно.

Лат, не торопясь, выбрал себе дубинку по руке, проверил баланс.

Обделенный от природы ловкостью и грациозностью, он был неспешен, со стороны могло показаться, что даже медлителен, но вынослив и напорист в достаточной степени, чтобы считаться одним из лучших бойцов прославленного и древнего рода Алдион. Он редко позволял себе брать в руки оружие, а если и брал, то избегая лишних глаз, но Крэйн знал, что тот по-прежнему в форме.

— Готов?

— Вполне. Обойдемся без форы?

Лат усмехнулся и ударил первым. Удар казался легким и обманчиво медленным, но Крэйну с трудом удалось парировать его своей дубинкой.

Набрав дистанцию, он приспособился под стиль старшего брата, стараясь не оказываться слишком близко и нанося короткие хлесткие удары с разных сторон. Лат отбивал их уверенно и легко, стоя на месте. Тяжелая плотная рука, состоявшая, казалось, лишь из жил и костей, почти не напрягалась, но у Крэйна было такое ощущение, словно его дубинка сталкивается с непреодолимой преградой.

Дважды Лат переходил в контратаку, и дважды Крэйну едва удавалось разминуться с его оружием. Но и Лату приходилось нелегко — дубинка Крэйна, как хищное насекомое, вилась вокруг него, не останавливаясь ни на мгновение. Ситуация была равная, но ни одна сторона не могла развить успех — Лат был слишком медлителен, чтобы поспеть за Крэйном и нанести решающий удар, а тот, имея свободу маневра, не мог подобраться ближе, и каждая его атака разбивалась вдребезги о несокрушимую защиту. Бойцы были почти равны, но на стороне Крэйна были опыт и энергичность — через некоторое время ему удалось провести два удачных удара, в колено и плечо, Лат дважды кивнул, подтверждая попадания, сейчас он был сосредоточен и серьезен — поражение даже в шуточном поединке все же уязвляло его достоинство.

— Ты неплох, — сказал он, когда бойцы начали выдыхаться и перешли к одиночным ударам, кружа по залу. — Года два назад поколотить тебя было проще, чем наказать ребенка.

— Ты и тогда был толстым неповоротливым шууем, — усмехнулся Крэйн. — Тебе надо меньше времени уделять государственным заботам и...

Он тотчас пожалел о том, что позволил ввести себя в беседу — Лат провел быстрый удар с подхлестом и деревянное острие больно отпечаталось на ребрах.

— Не всем из рода Алдион позволено шляться Эно и Урт напролет по трактирам и совращать невинных девушек, кто-то должен и наводить порядок.

— Отродясь никого не совращал.

— Разумеется.

— Они лезут на меня, как свора голодного ывар, и я, разумеется, не могу их осуждать. Шэл должен быть терпимым и добрым к своим подданным.

— Твоя доброта простирается слишком далеко. — Лат попытался повторить успех, но Крэйн был начеку и успел скользнуть в сторону. — И к сожалению, она слишком часто обращается к девушкам, уже имевшим счастье соединить свою жизнь с мужчиной.

Крэйн усмехнулся, но внутренне остался напряжен. Он достаточно знал фехтование, чтобы раскусить классический двойной удар — когда клинок, возвращаясь после очередного выпада, проворачивается и скользит снизу в живот. В естественном движении возвращающегося эскерта трудно различить новый замах. Сейчас Лат провел именно такой удар, но не дубинкой.

Крэйн утвердился в мысли, что тот затеял серьезный разговор, но по каким-то причинам не решился идти в открытую, предпочитая незаметно направить беседу в нужное русло. Крэйн не подал виду, что раскусил игру, но стал осторожнее взвешивать слова, чтоб не сболтнуть лишнего. Если Лат, уж на что презиравший намеки и недомолвки, решился на такой шаг, это что-то значило.

Братья медленно, словно в танце, передвигались по залу, кружили друг вокруг друга, но ни один из них не пытался нанести удар, хотя дубинки в руках были занесены.

— Меня не столько беспокоят эти несчастные женщины, — проронил Лат, — сколько их мужья, участи которых тоже не позавидуешь. У них появилась привычка внезапно исчезать, а потом объявляться где-нибудь за городом с распоротыми животами. Очень опасная привычка. Говорят, за двадцать последних Урт их стало больше на три.

— Очень печальная новость, — кивнул Крэйн. — Зато карки сыты и не лезут в город, что есть благо.

— Говорят также, младший шэл Алдион, некто Крэйн, часто заказывает себе новые эскерты... И жертвы с распоротыми животами имеют одно странное сходство — их жены были не совсем к нему равнодушны. Или наоборот, он к ним...

Крэйн почувствовал тоску и усталость. Неужели ради этого стоило городить всю эту затею с поединком?

— Я всегда придерживался правил, — сказал он спокойно, глядя в глаза Лату. — Поединки были честны.

— С этим я не спорю. — Лат нанес два быстрых удара и вернулся к защите. — Ради Ушедших, Крэйн, имей жалость. Ты можешь овладеть всеми женщинами Алдиона, но слишком часто в последнее время ты пускаешь в ход оружие.

— Я в своем праве.

— Никто этого не отрицает. Ты знаешь, как о тебе говорят в городе?

Крэйн приподнял бровь.

— О, ты уже обзавелся собственными шпионами? Поздравляю.

Лат досадливо дернул головой.

— Шпионы или нет, это не важно. Важно то, что тебя начинают бояться. Понимаешь? Все жители, от детей до седых стариков, опасаются шэла Алдион, и мне не кажется это нормальным.

— Что-то конкретное?

— Да. Он часто несдержан в хмеле и столь же несдержан в действиях. Ему ничего не стоит обнажить оружие и снести голову любому, просто за то, что тот не так посмотрел на него. Он часто обращает слишком пристальное внимание на женщин, причем ему нет никакого дела до их мужей, что само по себе не благо. Будь он из черни, это не волновало бы никого, но для того, чей брат собирается в ближайшем будущем занять трон шэда, есть другие способы привлечь внимание к своей персоне.

— А я думал, что популярен...

— Будь уверен. Женщины сходят по тебе с ума, а мужчины завидуют, но все равно они тебя боятся, Крэйн. Они смотрят на тебя, как на стихийное бедствие — сегодня может пройти стороной, обойтись ветерком, а завтра вернется и разметает склет в клочья. Ты непредсказуем, и одно это делает тебя опасным. Опасным не для города — и я, и Орвин готовы смириться с этими потерями, опасным для самого рода Алдион.

Крэйн посмотрел ему в глаза и понял, что Лат абсолютно серьезен.

— В моих планах трон шэда не фигурирует.

— Ты прекрасно знаешь, что он фигурирует в планах Орвина. Несмотря на то, что Риаен, хвала Ушедшим, обещает прожить еще долго, следующий шэд Алдион — Орвин. Он — тор-шэл и сын Риаен, это его город и его люди.

— Это город Кирана. — Крэйн провел быструю атаку и, прежде чем Лат успел парировать град ударов, задел его кончиком дубинки по шее. — Может, Орвин и тор-шэл, но он не наследник Кирана по крови!

— Не время размышлять о государственных делах...

— Но ты ведь с этого начал, если не ошибаюсь?

— Ты понял, что я хотел сказать, Крэйн. Орвин готовится занять трон и ему не надо, чтобы за родом Алдион закрепилась слава дуэлянтов и насильников. А эту славу ты поддерживаешь очень успешно.

— Раньше его это не беспокоило? Почему ты решил завести разговор именно сейчас?

Лат нахмурился, и его темные глаза взглянули на Крэйна со смесью жалости и удивления.

— Вчера ты переступил черту, брат. Три трупа за один Урт — это много для Алдион.

— Оружейник, раб и ворожей — это слишком? — наигранно удивился Крзйн. — Мне стоило их пощадить?

— Хотя бы ворожея, — твердо сказал Лат, и Крэйн почему-то почувствовал, как что-то тупое и холодное кольнуло в сердце. Опять ворожей! — Оружейник — небольшая потеря, и никому нет дела до жалкого раба, но ворожей...

— Что — ворожей?

— Ты же знаешь, Риаен и Орвин суеверны. В них нет холодной трезвой крови нашего отца, каждый бред, если он только связан с ворожбой, для них свят.

Крэйну захотелось рассмеяться, настолько это не вязалось: старый уродливый ворожей, доживающий последние дни в покосившемся склете на окраине города, и до смерти боящийся тор-шэл Орвин в своей неприступной родовой крепости. Ладно еще Риаен, она почти старуха, но Орвин...

— Они боятся, что на них падет страшное проклятие?

— Что-то в этом роде. Ты же знаешь дурную привычку старых ворожеев проклинать весь род обидчика. Разумеется, и Риаен, и Орвин умеют держать себя в руках и скорее всего не покажут виду, но я тебе скажу — они сильно обеспокоены.

— Лат, я видел этого старика. Он ворожей не больше, чем ты, я или Армад. Просто спятивший алхимик, ютящийся в трущобах.

— И имеющий право на раба и эскерт? — поинтересовался Лат, и Крэйн с раздражением понял, что его предположение относительно шпионов частично подтвердилось. — Это кажется мне странным.

— Его род нашли? — быстро спросил Крэйн.

— Нет, — неохотно признал Лат. — Я приказал проверить узор на его эскерте, два желтых шнура и четыре красных. Впустую — никто не знает, откуда он взялся в городе. Рисунок явно не местный, такого узора нет ни у одного рода из Алдиона, да и, полагаю, такого не сыщется в ближайших городах, опросить того, кто принес в трактир весть о ворожее, я все равно не могу — после того Урта он словно растворился под землей. Думаю, ревностный защитник рода Алдион благополучно пал смертью храбрых в пьяной драке у одного из трактиров и сейчас останки его растворяются в ывар-тэс.

— Наверное. Надеюсь, хоть тебя я убежу в том, что старик был никакой не ворожей. Обычный полоумный, может, попивал тайлеб... Хотя нет, на тайлеб-ха не похоже, я его рассмотрел... Просто спятивший алхимик. Он не читал заклинаний и не прикасался ко мне окровавленной рукой. Даже ворожейского жезла — и того не было.

— Это ни о чем не говорит. Проклятия не всегда читаются в полдень Урта на ывар-тэс, после кровавых жертв и вызывания Бейра.

— Я похож на проклятого? — с улыбкой спросил Крэйн. Лат прищурился и тоже не смог сдержать улыбку.

— Нет, не похож. Но все равно, подумай и...

Их разговор неожиданно прервали. В зал торопливо вошел Калиас. Следы на его лице побагровели и бросались в глаза еще больше. Нос разбит, губы стали бесформенными, как куски мяса, на скуле — длинная кровоточащая ссадина. Крэйну не понравилось, что дружинник сразу опустил глаза, словно боялся чего-то.

— Что? — резко спросил он. — Я же сказал ждать за дверью!

— Мой шэл, вас вызывают. — Калиас сделал такой жест, словно хотел развести руками, но касс и эскерт помешали ему. — Мне приказали...

— Кто?

— Риаен, шаббэл Алдион. Она просила найти вас и передать, что она надеется вас увидеть в ближайшее же время.

— В ближайшее время... — Крэйн бросил дубинку на пол. — Что ж, не смею заставлять почтенную шаббэл ждать.

— К чему бы это? — Лат обеспокоенно взглянул на брата. — Насколько я знаю, она не планировала что-либо обсуждать с тобой. Хочешь, я пойду тоже?

— Нет, оставайся. К чему? Я узнаю сам.

— Осторожнее, Крэйн. Не вздумай ввязываться в ссору с Орвином.

— Постараюсь. Но если он думает, что я опущусь перед тор-шэлом на колени и стану просить его милостивого прощения, его ждет серьезное разочарование.

— Ты понимаешь, о чем я. — Лат положил ему руку на спину и привлек к себе, прижав к широкой крепкой груди. — Что бы ни случилось, не провоцируй его. Он достаточно умен и, что еще хуже, злопамятен. Если ему удастся навязать тебе открытую ссору — это может закончиться чем угодно. Дружина Орвина — шесть десятков эскертов.

— Я знаю. Не бойся, Лат, я не собираюсь бросать ему вызов.

— Хорошо.

Лат отпустил его и, ни разу не обернувшись, молча вышел, оставив дубинку. Крэйн некоторое время смотрел ему вслед, забыв про ждущего рядом Калиаса.

— Что ж, посмотрим, — пробормотал он. — Что-то подсказывает мне, что если я не пойду, то пропущу много интересного.

В покои Риаен Крэйн вошел один, оставив Калиаса снаружи. Зал, который шаббэл отвела для приема, был невелик, совсем небольшая комната на верхнем этаже тор-склета, даже зал для тренировок занимал куда больше места. Риаен терпеть не могла большие открытые пространства, она любила говорить, что в необъятных покоях выгоднее пасти шууев, чем принимать посетителей. Обстановкой, как и в остальных покоях, она занималась лично, и из-за этого помещение казалось больше, чем было на самом деле.

Деревянные стены задрапированы дорогой тканью цвета зенита Урта, ниспадающей эффектными складками, повсюду небольшие столики и красивые изогнутые стулья. Здесь был естественный свет—лучи Эно проникали через большие окна в крыше и воздух был куда свежее. Стульев было много, и Крэйн в очередной раз подумал, что его мачеха здесь исходила больше из эстетических соображений, чем из реальной необходимости — она не любила принимать посетителей, с готовностью перекладывая эту обязанность на Орвина, как не любила и устраивать приемы. С возрастом Риаен окончательно утратила тягу к государственным делам и, даже если требовалось сообщить пасынкам нечто официальное, предпочитала делать это в естественной и непринужденной манере. Тем необычнее был этот утренний вызов.

— Моя шаббэл, — Крэйн приложил руку к груди и коротко поклонился, мельком отметив, что Риаен подняла на него глаза, — я пришел.

Он намеренно опустил традиционную форму приветствия, принятую при обращении к главе рода, чтобы сразу увидеть ее реакцию, но шаббэл лишь коротко махнула рукой, и в этом жесте ему почудилась усталость. Она восседала на возвышении, в большом коричневом троне из панциря хегга, который раньше занимал Киран, и казалась крошечной на фоне этого уродливого древнего сооружения с выпирающими хитиновыми шипами. Крэйн ничуть не удивился, увидев рядом Орвина.

Между матерью и сыном не было сходства, но вместе они составляли цельную и естественную картину, словно дополняя друг друга. Несмотря на то, что Орвин не имел ни капли крови Кирана, его сходство с покойным шэдом было необычайно заметным — то же резко очерченное лицо, застывшее выражении величественной отстраненности, выступающие вперед надбровные дуги, острый выступ подбородка, кажущийся причудливым изогнутым продолжением скул. От матери у него были разве что глаза — всегда широко открытые, о медлительные, словно сонные. Взгляд их всегда казался безучастным, вялым, но мог быть необычайно твердым, если требовалось.

Глядя на него, Крэйн в который раз подумал о том, какую скверную шутку сыграла природа, передав лицо отца совершенно чужому человеку и не оставив на долю его родных детей ни одной малой части. Однако он не мог отрицать, что тор-шэл действительно красив, причем красив строгой властной красотой рода Алдион, была в его медленных упорядоченных движениях какая-то мягкая грация, прирожденная величественность настоящего шэда. То, как он держал голову, хмурил брови, поглаживал глубокую морщинистую переносицу — во всем этом таилась естественная и простая красота.

Крэйн молча кивнул Орвину, ничего не сказав. Это было опасно, Орвин в отличие от своей матери всегда был достаточно щепетилен в вопросах этикета, его ровная тяжеловесная натура не могла смириться с тем, что в родовом тор-склете происходит что-то неупорядоченное, не подчиняющееся общему распорядку. Вряд ли за этим скрывалась приверженность к пустой форме, скорее — привычка согласовывать действия окружающих с собственными, простыми, четкими и ясными. Крэйн был уверен, что разум тор-шэла точно такой же — простой, четкий и ясный. Орвин вздернул голову, и его тяжелый взгляд прижал Крэйна к полу. Тор-шэл словно хотел сказать что-то — тонкие губы напряглись, — но передумал и отвернулся. Он никогда не проявлял неудовольствия открыто, здесь он расходился во нраве с Кираном, но острее нервное лицо не умело скрывать эмоций — по множеству мелких черт было видно, что сейчас он необычайно раздражен. Орвин никогда не был в злобе, он лишь раздражался — губы заметно бледнели, брови тяжело изгибались, под тонкой кожей вздувались крупные желваки. В такой момент он казался выше ростом и массивнее, глаза становились острыми и холодными, как у воина.

— Крэйн... — Риаен глубоко вздохнула и бросила быстрый беспокойный взгляд на сидящего рядом Орвина. — Крэйн, я хотела бы поговорить с тобой.

— Я слушаю, моя шаббэл, — отозвался он, бесстрастно глядя ей в глаза.

Кажется, его взгляд был ей неприятен — она опустила голову, на лице дрогнула тонкая, крошечная жилка. Дрогнула и пропала, кожа снова разгладилась.

— Ты, наверное, знаешь о чем. Скажи, Крэйн.

Он качнул головой, едва обозначив отрицательный жест.

— Еще нет, моя шаббэл. Имеет ли это отношение ко вчерашнему Эно?

— Да. Но не только. Слухи разносятся быстро, иногда им хватает одного Урта, чтобы придти в тор-склет Алдион.

— Им не стоит уделять внимания, моя шаббэл...

— Действительно? — Орвин поднял голову и встретился с Крэйном тяжелым взглядом. — Ты прав, брат, слухам никогда нельзя верить, их распускает чернь, которая сама часто не знает, что несет. Ты со мной согласен?

Он говорил медленно и глухо, поглаживая длинной узкой ладонью подлокотник кресла. Брат? Крэйн почувствовал желание сплюнуть на пол, но удержался.

— Полностью, — сказал он с улыбкой. — Ты как всегда прав, мой брат.

— Действительно... Никогда не верил слухам. Представляешь, на каждом углу чернь болтает, что сын покойного Кирана, младший шэл Алдион, родовым эскертом за один Эно лишил жизни двух своих подданных. Говорят, какого-то оружейника и старого ворожея на окраине. Говорят также, он прославился еще чем-то, но не уверен, что слухи такого рода прилично передавать вслух в тор-склете Алдион.