Урод

— Так это что выходит... — Теол, старый загонщик с пожелтевшими медленными глазами и припухшими дряблыми веками растерянно озирался. — Это как же... Как так — бежать? А Таспин?

— Сдох твой Таспин! — рыкнул увалень Пирн, который первый заметил посыльника. — Востри лапы, старый дурак!

Теол замешкался, Тигир рванул его за ветхий ворот вельта и швырнул вперед.

— Сбор где я сказал! — крикнул он ему на ухо. — Если хочешь жить — двигай туда. Все. Расход!

Придерживая прыгающий на боку стис, он скользнул в рассветную серость, заползавшую в улицы, и исчез, оставив ровный перестук твердых деревянных каблуков. Теол, смешно вихляя тощей костлявой задницей, бросился за ним.

Двое загонщиков побежали в противоположную сторону. Крэйн некоторое время следил за ними взглядом, потом побежал и сам.

Красная полоска Эно над стенами делалась все шире и шире, постепенно разрезая небо на две части.

ГЛАВА 8

ВМЕСТИЛИЩЕ ОТВРАТИТЕЛЬНЕЙШИХ СУЩЕСТВ. ТРИС

Они снова собрались лишь под закат Эно в трактире и в этот раз их было шестеро. Тигир, мрачный и казавшийся разом постаревшим, сидел без движения, подперев подбородок руками и обводя взглядом своих бывших работников. Чувствуя его настроение, они тоже молчали, передавая по кругу кувшин тайро. Но сегодня их не брал даже хмель.

Крэйн сидел по левую руку от Тигира и пытался сообразить, что происходит. Дайрон не стал платить, это ясно. Что бы ни говорил Тигир о вере, родственник шэда явно имел свое суждение на этот счет. Думая о нем, Крэйн сжимал под столом рукоять стиса.

Ублюдок! А ведь будь вместо плечистого недотепы Таспина он, именно его кости сейчас бы обгладывал ывар. И если бы сказал Тигир — он бы пошел, не почувствовав подвоха, пошел бы прямо к ним в руки...

Полторы сотни сер оказались достаточной ценой за жизни загонщиков.

Наниматель решил не продлевать уговор на следующий сезон, рассудив, что сэкономленные деньги лишними не будут, а в Трисе всегда будет довольно на все готовой черни, чтобы продолжить выгодное дело. Дайрон пошел бы даже на убийство Тигира, но хитрый загонщик сам не первый Эно крутился в этом деле и послал вместо себя замену.

— Что с остальными? — глухо спросил Тигир, поднимая голову.

Пирн, оставшийся за старшего, заволновался.

— Я искал. Нет. Никого, тряси их, нет. Эльдо и Сахир исчезли, вышли из трактира и не оборотились. Гона как раз в Урт в какой-то драке прирезали, он и пикнуть не успел, Малеуз захмелел да угодил аккурат в ывар-тэс... Счезли все, Тигир. Никого нет.

— Бодо? Сирей? Крайт?

— Никого. Как пришли с загона, так и не появляются. У кого есть родня — спрашивал, никто не знает.

Тигир скрипнул зубами, откинулся на спинку стула.

— Нас уже давят, ребята. Дело кончено. Я думаю, остались только мы. — Он коротким жестом обвел всех сидящих за столом. — До остальных уже добрались.

— Дайрон?

— Он. Др-рянь... Сколько вместе, сколько пережито было... Дрянь, дрянь, дрянь! — Тигир вбивал каждое слово в столешницу ударами крепкой мозолистой руки, и сухое дерево покорно трещало. — Решил, что пора и старику Тигиру повидаться с ываром. Ну ничего, мы еще поглядим...

Уцелели — и то ладно. Ушедшие, но до чего же быстро сработано... Как чувствовал, что не к добру эта мразь каждого загонщика из отряда лично смотрит и припоминает! Выискивали, наверняка не без стражи. Ох, Дайрон...

Преданно заглядывающий ему в рот Теол облизнул сухие старческие губы.

— Господин Тигир... Что ж это получается, нам грошей не видать?

Один из загонщиков зло рассмеялся.

— Теперь самое верное — голову сохранить, куда уж деньги! Иль не разумеешь, чего происходит?

— Я заработал!

— Два локтя хитина в живот ты заработал. — Загонщик сунул ему под нос маленький желтый кулак с распухшими костяшками. — Жри теперь, что заработал, тряпка старая!

У Теола задрожали губы, уставившись каким-то недоверчивым взглядом на протянутый кулак, он быстро и громко задышал, дряблые щеки натянулись на каркасе черепа.

— Я заработал... — повторил он тихо. — Я честно... Ах вы хеггово семя, что же получается, мои деньги забрали?

— Молчать. — Тигир брезгливо покосился на старика, повернулся к остальным. — Значит, так, ребята. Мы еще живы, головы наши подороже выйдут, чем полторы сотни, мне думается так. Смелым ребятам, у которых головы на месте, много можно мест выискать.

Кувшин тайро, ходивший по кругу, почти опустел, Тигир принес еще один.

Крэйн не отказывался, когда очередь доходила до него, остальные тоже не теряли времени. Скоро языки стали заплетаться, а глаза — маслянисто блестеть.

— Я так думаю. — Тигир обвел их взглядом. — Из Триса нам придется бежать. Загонов больше не будет, а Дайрон нас всех по одному передушит, на это у него сил хватит. Ловить нам в этой яме, парки, нечего. Выловят каждого, тут уж будьте уверены. Но я вас знаю. Не один день мы с вами тыняли смерть, кое-кому спасал шкуру я, а кому-то и я довожусь должником, верно? У нас с вами старые дела... А своих, парни, не бросают, это верно. Коли Ушедшие сбили нас в одну дыру, видно, судьба нам держаться вместе. По одному — выгорим, как связка вигов, сила наша — в единстве. Что думаете?

— Это так, — спокойно сказал Крэйн. Обычно он избегал заговаривать, если только не был наедине с Тигиром, загонщики удивленно покосились на него. — Но покидать Трис не годится. Нас прирежут еще до вала, а если успеем выйти — настигнет дружина. В поле от нее не схоронишься, это не карки.

На самом деле он думал о лекаре, об оставшихся притираниях и своем лице. Денег нет, но здесь единственный лекарь, который согласился его врачевать, возможно, он поверит в долг десяток или два сер, а там уж он найдет способ заработать... Главное — не бежать из Триса, когда все только стало налаживаться. Не терять шанс. До следующего города они будут добираться не меньше десятка Эно, а время — это второе после жизни, чего ему терять нельзя. Если он хочет сбросить уродливую, покрытую коростой засыхающих язв, личину и снова стать собой.

— Мы уйдем, — уверенно сказал Тигир, — если вас поведу я.

— Уйти недолго, — фыркнул Пирн, покачиваясь от выпитого тайро. — А дальше-то чего? Жрать на какие гроши будем? Сезон того, карков теперь с десятком верховых не сыщешь, утопали карки-то. Чего нам еще делать?

— Вы парни крепкие. С оружием привычны. Таким людям, уж коль они умеют работать вместе, завсегда найдется, где перехватить десяток-другой.

— Это ты о чем? — насторожился Крэйн. — Уж не в шеерезы ли...

— Не кричи. — Тигир осмотрел зал, хотя и знал, что, кроме них да возящегося где-то за стенкой трактирщика, в грязном старом склете никого нет. — Вы не сопливые дети, должны разуметь.

— В шеерезы степные? — Теол недоверчиво уставился на него. — На дорогу что ль?

— На дорогу, старче. — Тигир довольно осклабился. — Мы ребята сильные, свое возьмем. А делом и советом я помогу, у меня по этой части опыт какой-никакой, а имеется. Если нас порешили убить, так мы и сами не дураки, верно? А выбора у нас нет, коли хотим жить — надо работать. А потом уж и с Дайроном поквитаемся, как на ноги встанем, от доброго артака даже касс не спасет.

— Это дело серьезное...

— И то верно. Я вам предлагаю не забаву, ребята, а дело. Я к вам давно присматриваюсь, знаю, что не подведете. А на такое дело нужны люди серьезные, которые знают, что дороги к дому нет, люди, у которых забрали все, что у них было. — Тигир постепенно перешел с грязной корявой речи черни на обычную, слова слетали с его языка быстро и уверенно, они были подогнаны друг под друга, как волокна в ткани вельта. Сам он тоже незримо переменился — показная открытая дурашливость сменилась жесткой холодной четкостью. Теперь перед ними сидел не простой и привычный свой парень Тигир, любивший побалагурить, вставить крепкое словцо и хлебнуть фасха, а уверенный в себе неколеблющийся воин. Завороженные этим, загонщики не отрывали от него глаз. — Вам нужны деньги. Они у вас будут. Не сразу, не через Эно, но будут. И Дайрон пожалеет о том, что решил перебить нас, как личинок хегга, в один Урт. Мы станем силой, ребята. Мы получим свое.

Они были согласны — Крэйн понял это сразу. В их затуманившихся глазах, даже у старика Теола, была лишь зачарованность, быстро крепнувшая надежда. Они смогут. Они добьются. Дураки. Крэйну хотелось сплюнуть, но он ничего не сделал, лишь машинально коснулся пальцем уродливой багровой корки, стянувшей половину его лица. Кожа в последнее время ужасно зудела, он едва сдерживался, чтобы не чесать ее.

— Что скажете? Времени мало, а думать я бы советовал быстро. Следующий Урт уже не должен застать нас в городе, если хотим выжить. Я отведу вас безопасной дорогой... тех, кто пойдет со мной. Говорите сразу.

— С тобой, Тигир. Веди.

— А что делать... — Теол беспомощно развел руками. — В шеерезы... А, хеггово семя, дери вас на пять частей, согласен. Иду! Ушедшие со всеми нами, иду.

— Я с тобой.

— Дело верное, да? — Пирн пьяно рассмеялся. — Ну веди, командир. Поглядим.

— А ты что, Крэйн? — Тигир неторопливо перевел на него взгляд.

— Со всеми. Одному мне не жить, а вместе хоть шанс есть. Не думал никогда, что стану шеерезом, да что тут... Мы вместе.

— Мы вместе. Трактирщик, пошевеливайся! Шесть кружек, живо!

Суетливый потный трактирщик, испуганно косясь на лихую захмелевшую компанию, поспешно поставил на стол шесть старых глиняных кружек. Тигир наполнил их тайро из кувшина, передал каждому.

— Ну, ребята, задела наши! Отметим!

Они шумно сдвинули кружки и выпили до дна. Тигир довольно щурился, губы снова разошлись в тонкой улыбке.

Крэйн первым понял, что происходит. Теол, сидевший напротив него, неожиданно поперхнулся, хотя его кружка была давно пуста, и в его затянутом хмелем взгляде появилось удивление. Он хотел что-то сказать и даже открыл рот, но из искаженных внезапной судорогой губ не вырвалось ни слова, лишь глухой рокочущий хрип. Он рухнул на стол, лицом вниз, разлетевшаяся от удара кружка большими глиняными черепками зазвенела по полу. Обернувшись на звук, Пирн даже не успел удивиться — тоже упал. Один из загонщиков, который был покрепче, успел подняться, но ноги подломились под его весом и он рухнул под стол, оставив на столешнице короткие свежие зазубрины от ногтей. Крэйн тоже уронил голову на стол, при этом больно ударившись виском об угол, и остался лежать.

Некоторое время было тихо, слышно было лишь судорожное рваное дыхание, словно мышцы горла у загонщиков задеревенели и отказывались пропускать воздух. Потом Тигир не торопясь встал и размял затекшие руки.

— Все, — сказал он ровно, сметая со стола черепки. — Извините, ребята. Не старайтесь шевельнуться, судороги лишь усиливаются. Расслабьтесь — тогда смерть придет к вам тихо и незаметно, как поцелуй женщины во сне. Это вытяжка из древесного бальма, от нее нет спасения, даже если под рукой лекарь. Но она дает быструю и мягкую смерть. Без мучений. Я не отведу вас из города, ребята. Отведет она.

— Предатель, — прохрипел почти беззвучно Крэйн. — Ублю...

Тигир неторопливо обошел стол, заглянул ему в лицо.

— Ты силен, — удивился он весело. — Вот что значит сила и молодость! Но это тебя не спасет, парень. Не пытайся бороться, я не первый раз использую этот яд, от него нет средств. И если ты думаешь, что трактирщик услышит тебя и позовет на помощь, то лучше не думай — его главная положительная черта как раз в том, что он умеет становиться глухим, когда это необходимо. Извини, Крэйн, мне было приятно участвовать с тобой в загоне. Это судьба.

— Зач-ч...

— Зачем? Деньги и вера, Крэйн. Я долго веду дела с Дайроном и, как ты понимаешь, буду вести и в дальнейшем. А на следующий сезон у меня будет новая команда. В конечном счете это выходит выгоднее. Ты слишком себе на уме, Крэйн, из таких не получаются надежные люди. Извини.

Под столом что-то хлюпнуло. Тигир замолчал. Крэйн не видел его лица, но по звуку понял, что бывший главный загонщик, нагнувшись, пристально изучает что-то на полу.

— Странно, — сказал он наконец. — Вытяжка бальма обычно не приводит к...

— Это не моча. Это тайро.

Прежде чем Тигкр успел среагировать, Крэйн мягко скатился со стула и коротко ударил зажатым в кулаке стисом. Тигир был воином, и он был достаточно опытен и быстр, чтобы заметить несущееся к его лицу острие. Он попытался вскочить, одновременно четким и ловким движением срывая с пояса свой стис, но ему не хватило мгновения или двух. Перед смертью лицо его разгладилось, лишь на лбу остались так и не сошедшие морщины, похожие на глубокие канавы в сухой земле.

— Ты считал себя умнее всех, — сказал ему Крэйн, осторожно укладывая тяжелое мертвое тело загонщика, в глубине которого еще отчаянно билась жизнь, хрипами и конвульсиями пытавшаяся вырваться наружу. — Но ты действительно мало обо мне знал. Видишь ли, это пойло не по мне. Я пью только фасх.

К склету лекаря он подобрался на закате, когда патрулей наулицах стало меньше и чернь поспешила спрятаться в свои шалхи. Каждая тень вызывала у него тревогу, дважды за всю дорогу он прятался в кустах, но каждый раз его не замечали. Рисковать он не мог — люди Дайрона вряд ли были только лишь среди дружины, иначе им не удалось бы в один Урт перебить весь отряд загонщиков. Но покинуть город, пусть даже и перебравшись в темноте через вал, он тоже не мог. Жизнь в нем кипела и звала к непримечательному склету с вывеской лекаря над дверью.

Лекарь не удивился позднему визиту. Или счел нужным сделать вид, что не удивился. Слушая Крэйна, он с безразличным непроницаемым видом барабанил по столу тонкими пальцами. Крэйн говорил быстро и, слыша в собственном голосе жалобные нотки, ненавидел сейчас сам себя. Но было поздно, он и сам это понимал — жизнь уже сломала его. Бесстрашный и готовый к смерти воин остался в прошлом, и сквозь туман стыда Крэйн едва мог различить его лицо. Ради жизни он сейчас был готов на все. Как коварный тайлеб, она пропитала каждую клетку его тела невыносимым, рвущим из груди сердце, желанием жить, животной тягой к существованию.

Пусть в колодце, пусть голодным и оборванным, пусть с ужасной уродливой мордой вместо лица, но жить. Он понимал, что это мерзко и недостойно члена славного рода Алдион, но ничего не мог с собой поделать — страх смерти, прежде далекий и глухой, как бьющий по крыше склета дождь, захватил его с головой.

Заката он дожидался в трактире, надежно заложив запором дверь и вооружившись обоими стисами — своим и добытым у Тигира. За эти часы, проведенные в обществе шестерых мертвецов, трое из которых все также сидели за столом, сжимая в посиневших руках пустые кружки, он изменился больше, чем за все время. Он внезапно понял, что смерть, слизкой холодной рукой уже взявшая его за плечо, настигнет его именно так — не в бою, с эскертом в руках и посреди чистого светлого поля, а в очередном грязном зловонном трактире. Осознание этого, ранее смутное, наполнило его тоской. Раздобыв кувшин более или менее пристойного фасха, он разбавил эту тоску скверным недобродившим хмелем и заснул.

Сейчас хмель почти отошел, но пальцы все равно противно тряслись, голову заполнил липкий тягучий туман. Крэйн видел себя со стороны и понимал, насколько он отвратителен и жалок в эту секунду. Но он продолжал говорить, не осмеливаясь встретиться с лекарем взглядом, и лекарь, все также постукивая крепкими белыми пальцами по столешнице, внимательно его слушал.

— Я так и предполагал, — сказал он, коснувшись пальцем острых крыльев носа и брезгливо обтерев его салфеткой. — Конечно же сохранить работу тебе не удалось. Вероятно, честно трудиться тебе показалось не столь интересным и захватывающим занятием, как накачиваться фасхом в компании таких же грязных нечестивых бродяг. Понимаю.

Он говорил нарочито медленно, гладкие отточенные слова, такие же белые и чистые, как его ухоженные пальцы, мягко ложились друг на друга. И лишь окончания, смазанные, с оттяжкой, свидетельствовали о том, что лекарь вовсе не находится в состоянии усталой скорбной задумчивости.

— Господин лекарь, я не... Не думайте. Я не пил. Это один раз, мне было тяжело и...

— Конечно. Вам всем тяжело. Каждый из вас, больной, увечный, подхвативший грязную болезнь, каждый из вас сообщает, как ему тяжело... О да. Вместо того чтобы заняться честным трудом, куда как проще жить в канаве и твердить, до чего же ему тяжело!

— Я не твержу! — Крэйн не выдержал, треснул по столу кулаком так, что подпрыгнули эти ненавистные лопаточки, скребочки и лезвия. — То есть я не хотел... Я найду работу за два Эно, уверяю вас.

— Найдешь? — Лекарь хладнокровно поправил свои инструменты.

— За два Эно. — Крэйн отчаянным усилием воли заставил голос не дрожать, мгновение промолчал, собирая в себе все спокойное взвешенное красноречие, которое приводило в восторг всех дам на торжествах в тор-склете. — Господин лекарь, выслушайте меня. Я готов трудиться, и я способен зарабатывать деньги честным трудом. Просто сейчас, так сложилось, у меня нет возможности рассчитаться с вами за ваши труды. Но будьте уверены, я сделаю все, чтобы в скорейшем времени восполнить ваш ущерб.

— «В скорейшем времени»... — Лекарь хмыкнул. — Вот как заговорили, как только приперло, а?

— Клянусь вам, я расплачусь.

— Я вас понимаю. Но, надеюсь, и вы понимаете меня. Ведь я уже говорил вам — я лекарь, но не монах. У меня нет возможности доставать каждому захворавшему в этом городе лекарства за свой счет, я думал, вы оцените то, что и без того в течение многих Эно я врачую вас безвозмездно, исключительно из жалости к ситуации, в которую вы попали. Однако, повторяю, доставать лекарства, чтобы врачевать каждого бродягу, я не могу.

— Два Эно, — сказал Крэйн, чувствуя, как противно сжимает грудь. — Два Эно, господин лекарь!

— Чудесно же вы запели...

— Я обещаю!

— Хватит кричать. — Лекарь махнул рукой, постучал пальцами по колену. — Вы ставите меня в неловкое положение и заставляете меня в очередной раз подвергать испытанию мое чувство жалости. Что ж, думаю, я могу дать вам отсрочку в два Эно. Но только если вы обещаете как можно быстрее выплатить свои долги.

— Согласен! — В эту секунду Крэйн готов был пообещать что угодно, он согласился бы, даже если б лекарь предложил отрубить ему руку. — Я не обману вас.

— Не сомневаюсь...

Лекарь легко поднялся и шагнул к двери.

— Обождите здесь, — бросил он. — Мне надо пополнить свои запасы, это займет некоторое время. Оставайтесь здесь.

Когда он вышел, Крэйн с облегчением сел в чистое крепкое кресло и только сейчас почувствовал, как громко колотится его сердце. Еще два Эно! Он чувствовал себя так, словно в очередной раз обманул смерть.

Да так оно, в сущности, и было. Еще два Эно жизни! Еще на два Эно ближе к выздоровлению! Он найдет, да, несомненно, он согласится ухаживать за шууями, он будет убирать дворы, он уйдет в уличные шеерезы, Ушедшие дери вас всех, но он выплатит долг. Он станет собой. И когда он вернется в Алдион, прекрасный и с гордо поднятой головой, Орвин, поддержанный Латом, предложит ему мир.

Окунувшись в сладкую дрему после долгих часов напряжения, Крэйн улыбался, и улыбка рассекала его безобразное лицо подобно старому шраму, почти не выделяясь на его фоне. Откинувшись на стуле, он просто смотрел в потолок и даже в серой осыпающейся глине ему виделось собственное лицо.

Пробуждение было неожиданным. Сначала он услышал скрип, похожий на скрип поворачивающейся в петлях тяжелой двери, но не сразу сообразил, что способно издать такой звук.

— Там, да... Я открою.

Крэйн вскочил и, еще до того, как ступни коснулись пола, выхватил оба стиса. В дверной проем уже неуклюже продвигались боком, чтоб не задеть друг друга, два плечистых стражника в тяжелых кассах. За их спинами маячили другие незнакомые лица, на улице кто-то громко говорил.

— Ну... — Один из стражников шагнул вперед, глядя на Крэйна и закусив толстую розовую губу. — Выходи.

Кажется, это был один из тех, кто впустил его в город, но полностью Крэйн в этом уверен не был. Сегодня вместо обычных кейров в руках у них были тяжелые обмотанные кожей дубинки, и Крэйн понял, зачем они им. Страх смерти взвыл в нем, вышибая тяжелый горячий пот на лбу, но слишком поздно — он ничего не мог поделать с вбитыми в мозг рефлексами, которые взяли на себя самую тяжелую работу. Они, рефлексы, швырнули Крэйна навстречу стражниками, и они, пока стражники пытались разойтись в узкой комнате, чтоб не мешать друг другу, заставили стисы одновременно прыгнуть вперед.

Один стражник взвыл, перехватывая ладонью рассеченную ключицу, его дубинка тихо упала на пол. Другой отскочил в сторону и хитиновое острие лишь оставило глубокую борозду на его тяжелом начищенном кассе. Крэйн не терял времени, пнув его ногой под колено, он оттолкнулся локтем от стены и бросился в проем, одновременно пригибаясь.

На улице действительно было множество людей, и он на мгновение замер, сбитый с толку обилием кассов и потных напряженных лиц. В человеческом водовороте закрутились осы, глаза, бритые щеки, обтянутые кожей дубинки, грязные прохудившиеся сапоги, чье-то изуродованное старым ударом ухо...

Он успел парировать два или три удара. Прежде чем воздух, сгустившись, врезался в его челюсть и отбросил ставшее враз непослушным и чужим тело на стену. Крэйн пытался встать, он вслепую бил вокруг себя, раз или два лезвие стиса натыкалось на что-то мягкое, но понимал — он не выстоит.

Кто-то с шумным лихим выкриком подскочил к нему с боку и острый тяжелый сапог с серыми клочьями прилипшей старой соломы врезался ему под ребра.

Переломленный чьим-то ударом стис зазвенел по мостовой. Ослепленный кровью и ненавистью, Крэйн вскочил на ноги, чувствуя себя огромной морской волной, которая, вздымаясь выше крыш, опустошает все на своем пути. Он готов был рвать голыми руками, он даже не чувствовал, есть ли у него оружие. Он хотел убивать.

— Гляди-ка, крепок... — сказал уважительно кто-то слева от него, и спустя мгновение упавшая на глаза длинная узкая тень обернулась глухой сплошной тьмой, сквозь которую не доносились даже звуки.

Он лежал на холодном полу и твердое дерево больно впивалось в ребра.

Крэйн исторг из себя хриплый кашель и, чувствуя, как звенит в голове черная пустота, перевернулся. Вырубился. Кажется, цел — привычка чувствовать свое тело сообщила, что тяжелых ран нет, обычные ссадины и кровоподтеки. Во рту не хватало одного зуба, Крэйн машинально ощупал набухшим от крови языком острый пенек и без сил вытянулся на полу. Руки и ноги отказывались повиноваться, они казались вздувшимися и чужими, с трудом открыв глаз, он разглядел на обнаженной серой коже длинные багровые пятна.

На запястьях были толстые хитиновые зажимы с хитрым механизмом. Крэйн видел такие однажды. Такой зажим могут разжать лишь двое, если правильно нажмут на скрытые крошечные рычаги. Не разорвать — ремни из пузыря шууя крепко притерлись к коже. От зажимов куда-то вверх уходили толстые крепкие веревки, для верности щедро просмоленные.

Помещение, где он лежал, было огромным — даже в свете горящих на противоположной стене вигов не было видно потолка, а сами виги казались крохотными помаргивающими зеленоватыми пятнами. Стены были из дерева — непозволительная роскошь для Триса — еще крепкого, в щель между двумя бревнами уходили веревки от его кандалов. Пол был грубым, засыпанным старой травой, которая давно превратилась в ворох невесомых клочьев. Пахло пылью и смешанным запахом пота и несвежего тела.

Тор-склет. Крэйн улыбнулся. Скорее для того, чтобы проверить, как слушается челюсть, нежели из принципа. Тор-склет Трис. Темница. Все.

Укрывшись найденным на ощупь плащом, он привалился к стене и снова рухнул в темноту.

Дверь открылась тихо, мгновенно очнувшись, он повернул на звук голову, но ничего не увидел. Порыв свежего прохладного ветра коснулся его изуродованной щеки и пронесся дальше. Крэйн сел.

— Осторожней, здесь темно.

— Давайте. Пошевеливайтесь.

Кроваво-багровыми звездами вспыхнули факелы, при их свете Крэйн разглядел, что к нему приближаются пятеро. Многовато для тюремщиков. Да и не стали бы слуги шэда тратить на него факелы, обошлись бы и вигами.

— У вас смердит здесь все, — сказал чей-то властный тяжелый голос. — Чтоб через Эно убрали отсюда эту гнилую солому.

— Сегодня же, мой шэд.

Крэйн усмехнулся в темноте. Высокий гость.

Факелы приближались к нему, ритмично содрогаясь и выпуская к потолку желтые и красные рои быстро затухающих искр. Факелы держали двое, двое перед ними шли бок о бок, спрятав за спиной руки, еще один двигался сзади. Когда факелы вырвали их из темноты, стало видно, что двое первых не скрывают руки, просто на плечах у них тяжелые плащи. За ними шли два дружинника. Ничуть не похожие на дружинников из Алдиона, они смотрели на Крэйна водянистыми безразличными взглядами убийц. Идущего сзади Крэйн не разглядел. Но что-то в его походке, что-то знакомое, но давно забытое, неприятно шевельнуло память.

— Это он.

Лекарь, суетли во забежав вперед, простер руку, указывая на Крэйна. Тот молча смотрел на процессию снизу вверх, стараясь, чтобы лицо казалось спокойным и немного сонным. Если они надеются, что он начнет рвать веревки и бросаться на них, они плохо знают род Алдион. Шэл Крэйн покажет им, что относится к ним не внимательнее, чем к снующим под ногами жукам. И умрет так же — спокойно и молча.

— Хорош. — Высокий человек с выступающей вперед тяжелой челюстью и внимательным взглядом повернул голову немного набок, чтобы рассмотреть пленника. — Я хочу видеть другую сторону.

Вельт на нем был богат, но не чрезмерно, руки украшали всего два браслета.

— Сейчас, мой шэд.

Один из дружинников обошел Крэйна с факелом в руке, человек некоторое время изучал щеку Крэйна маленькими черными глазами, потом коротко выдохнул и ощупал языком зубы — гладкая щека, не скрывающая, однако, дряблости многих годов, натянулась горбом. Лекарь, стоящий неподалеку, в ожидании его слов напрягся. Сейчас он не был высокомерным и нарочито медлительным, он скорее напоминал молодого слугу из тор-склета.

— Неплох, — сказал наконец шэд Трис, отрываясь от исследования собственных зубов. — Он и, верно, похож. Но язвы... Ты можешь гарантировать, что он не заразит весь мой зверинец и меня под конец?

— Абсолютно, мой шэд. Его болезнь... э-э-э...

— Ты его обследовал?

— Разумеется. Он не заразен. Я предполагаю, что это в некотором роде... обычное уродство. Это не имеет отношения к его потрохам. Скорее всего — врожденный порок, развившийся в зрелом возрасте. Точно не ывар — тут имеет место своего рода вздутие, а не...

— Чем же ты его врачевал?

— О, мой шэд... Совершенно безобидной смесью из чемерязника, сока витуньи и лежалой кожуры ореха га. Это не оставило совершенно никаких следов, я просто желал убедиться, что зараза не перекинется.

— С таким успехом ты мог смазывать его морду водой. — Шэд Трис пригладил пальцем тонкую лохматую бровь. — Я не удивился бы, если бы ты брал деньги за этот рецепт.

— Мой шэд!..

— Молчи, Канен. Мне и так все известно. Значит, не заразен. Хорошо. Пожалуй, я бы с превеликим удовольствием отправил бы этого головореза в ывар-тэс. Как думаешь, Сихем?

Дружинник за его спиной вытянулся.

— Это было бы славно, мой шэд. Он хорошо зацепил троих на улице, один из них не скоро сможет держать оружие. Кроме того, это явно беглец из банды загонщиков.

— Загонщиков?

— Шеерезов, мой шэд. Они промышляли незаконным загоном карков под городом много Уртов кряду, а потом, когда ваш почтеннейший брат...

— Дайрон. — Шэд улыбнулся. — Разумеется, мой брат узнал об их промысле и решил наказать негодяев?

— Именно так. От него мне стало известно, кто состоит в банде. Они уже покинули улицы. Этот шеерез лишил предательски жизни верного слугу вашего брата, некоего Тигира. Напоил в трактире и, когда слуга отвернулся, вонзил ему в спину стис. Там же он убил четырех подельщиков, с которыми не захотел делить деньги, и трактирщика.

— Шесть мертвецов? Что ж, это действительно редкостный шеерез. Я рад, что Дайрон вовремя успел предупредить вас о том, что это чудовище появилось в Трисе. Надеюсь, в следующем сезоне он также не запоздает... Впрочем, это не к делу. Канен!

— Да?

— Как ты думаешь, эта... эти язвы перекинутся на другую сторону?

Лекарь задумался.

— Мне это неведомо, мой шэд. Болезнь явно не оборотится, думаю, со временем она проявится и дальше, но перейдет ли на другую сторону...

— Думаешь, проявится? — Шэд Трис пристально посмотрел на Крэйна. — Его правая щека слишком пуста. Чего-то не хватает. Кальбак, что думаешь?

Он шагнул в сторону, и Крэйн внезапно почувствовал, как сердце растворяется в ставшей вдруг едкой, как кислота, горячей крови. За спиной шэда и его эскорта стоял еще один человек. На первый взгляд. Но человеческие очертания служили ему лишь маской, в бледной тонко натянутой на гладкий череп коже и безумных смотрящих в разные стороны глазах было не больше человеческого, чем в разъяренном хегге. Но хегг по сравнению с тем, кто стоял в тени, мог показаться смешным.

Аулу!

Человечек встрепенулся, пухлая детская улыбка избороздила его гладкое лицо, глаза сонно моргнули. Несмотря на глубокую старость — аулу было не меньше пяти десятков, — двигался он быстро. Но движения эти были не человеческими — быстрые, несогласованные, в разном ритме, отчего казалось, что аулу смешно танцует, отставляя ноги и виляя ягодицами.

Руки дергались, пытаясь поймать что-то несуществующее перед лицом, глаза весело подмигивали. Но в этой нелепой несуразности, в пародии на человека, было больше ужаса, чем способно вместить человеческое тело.

Это был аулу. Лишенное рассудка чудовище, порождение бесцветных глубин царства ненависти и боли. Человек, познавший с младенчества столько пыток на своем теле, что забыл даже свое имя. Если его когда-то имел.

Быстро пропрыгав к Крэйну, аулу остановился напротив него и, покачиваясь, заулыбался, оттягивая уголки рта короткими сильными пальцами. Крэйн сжался в комок, стараясь держаться от него подальше.

Бейр со спокойствием, если эта тварь попытается к нему прикоснуться...