Урод

— Не кричи.

— Пшел отсюда!

Крэйн лег на свое обычное место, выбив из лежанки облако сухой затхлой пыли. Акробатка, словно забыв о его присутствии, продолжала свое занятие. Крэйн смотрел на ее узкие сильные руки и пытался понять, что чувствует. Почему какая-то крошечная часть его сознания каждый раз тонким уколом отмечает ее присутствие? Из-за того, что она женщина? Не такая, как все?

Лайвен было сложно воспринимать как женщину. Она ничем не походила на тех, кого Крэйну довелось знать в Алдионе, каждая женская черта была в ней настолько нелепо и причудливо искажена, что иногда ему казалось, что в одном нальте с ним живет не человек, а лишь какое-то его схематичное, едва узнаваемое подобие. Но все-таки она была человеком, человеком сильным и стремительным, привыкшим идти по жизни уверенно, как по ясной протоптанной тропе. За ее тщательно заточенными шипами язвительности скрывался твердый ум и характер, не уступающий по твердости самому крепкому хитину. Молчаливая, даже в молчании умевшая демонстрировать насмешку над окружающими, она могла быть превосходным собеседником, если оказывалась в хорошем настроении. Крэйн смотрел на нее и думал, почему из всего калькада именно она, акробатка Лайвен, сумела сохранить свои истинные черты за непроницаемой маской. Остальных он видел ясно, все они, кроме Хеннара Тильта, были доступны и понятны, как вывески в городе, каждый их поступок укладывался в схему их характера. Она была другой.

Любовь? Похоть? Крэйн тихо хмыкнул, отчего из тряпья поднялось новое облако пыли, и едва не чихнул. Нет, совсем не то. Он не испытывал к ней влечения, хотя ее тело под грубым вельтом акробатки было достаточно грациозно и женственно, чтобы возбудить. Но он ловил себя на мысли, что даже не оно приковывает его внимание. Ее лицо, такая же маска, как и его собственное, вот что влекло его. Холодная маска отчужденности, расчерченная яркими узорами презрения, что скрывала она? Что было за лицом этой странной женщины, не похожей ни на одну женщину в целом свете?

Иногда ему казалось, что он понял ее, что характер Лайвен открылся легко, как распускаются завязки хорошего кожаного тулеса. И внутри он видел обычную бедную и одинокую женщину, подорванную бесконечным трудом, затвердевшую под светом тысяч Эно и Уртов. Но стоило ей сказать еще слово, сделать едва уловимый жест — и невидимые завязки выскальзывали у него из пальцев, она снова становилась такой, как была — непонятной, насмешливой, получающей, казалось, удовольствие именно оттого, что так и не дала взглянуть на себя настоящую.

«Любопытство. Я хочу понять эту женщину. Узнать ее. Между нами нет и не может быть близости — даже наши маски не сближают нас, но что-то между нами есть. Что-то...»

Между ними действительно что-то было — какая-то невидимая, но горячо подрагивающая нить, проходящая навылет через все сознание. И она напрягалась всякий раз, когда худая акробатка появлялась перед ним. В пульсации этой нити было даже не предостережение — утверждение. Они не просто люди, едущие в одном калькаде и делящие превратности долгого монотонного пути, они имеют значение друг для друга. В них обоих есть что-то, что важно.

— Ушедшие!.. — шепнул сам себе Крэйн, утыкаясь лицом в лежанку. — Это действительно похоже на сумасшествие.

Больше всего ему сейчас хотелось большой вместительный кувшин тайро.

И — тишину. Чтоб за тонкими стенками нальта не шуршали чужие голоса, не шелестел песок под ногами. Чтоб Садуф перестал наконец сопеть, разминая свои чудовищные руки, а Кейбель прекратил щелкать языком, разглядывая свою очередную тварь.

Он устал. От людей, от мерзостного дребезжания их голосов, от их липких влажных взглядов.

От себя. Где он, Крэйн? Кто он? Что в нем осталось и чего он хочет?

Он не знал. Он чувствовал себя пожухлым чахлым листком, который равнодушный порыв ветра тащит по земле, безжалостно комкая и втирая в серую лежащую пыль.

Он падал — бесшумно, быстро. Но не ощущал бьющих в лицо порывов воздуха, он падал в мертвой пустоте необитаемого мира. В холодной мертвой пустоте.

— Бейр.

Крэйн вздрогнул и обнаружил, что машинально прикрыл глаза. Он лежал, вытянувшись во всю длину нальта, и белесые пылинки танцевали перед его лицом в ярко-желтых пятнах Эно. Лайвен закончила перебирать олм и сидела на корточках напротив него — твердая, окостеневшая, лишь лицо живое.

— Чего?

Она приблизилась. Тонкие скулы казались еще бледнее, чем обычно, но глаза были прежние, знакомые.

— Ты еще хочешь быть шэлом?

Он не удивился. Маска, заменявшая ему лицо, уродливо исказилась. Так он улыбался.

— Что? — спросил он на всякий случай.

— Ты еще чувствуешь в себе силу быть шэлом?

— Ты что, тайлеба объелась?

Лайвен сдула со щеки прилипший длинный волос и обтерла руки от бледно-желтой крупной трухи олма.

— Брось... — Она помолчала, сдувая с длинных пальцев последние песчинки. Они поднялись в воздух вместе с пылью, закружились в свете Эно. — Неужели ты думаешь, что можно молчать всю жизнь? Я же вижу — тебе плохо. Ты думаешь. О себе, да?

— Я всегда думаю. Ничего другого не остается. При чем тут шэл?

— Ты — шэл Алдион, Крэйн.

Она сказала это просто, не напрягаясь. И по ее лицу Крэйн понял, что она знает.

— Я говорил?

— Конечно. Еще в Трисе, когда тебя крючило от тайлеба. Нотару не слышал, я его отсылала к хеггам, знаю только я. Не бойся, Хеннар ничего не знает. Это не тот человек, с которым я стала бы делиться подобными известиями.

— Ну и как это — разговаривать с бывшим шэлом?

— Нормально. Мне просто интересно, хочешь ли ты вернуть себе... что было раньше. После всего, что с тобой было. Как это — чувствовать себя тем, кем ты не являешься?

— Отвратительно, — сказал он. — Такое ощущение, что пытаешься вжиться в чужое тело. Зная, что родное навсегда сгинуло. Ты это хотела узнать?

— Не знаю. Наверное.

— Моего тела больше нет. И меня тоже нет. Осталось только это — уродливая морда Бейра. И все. А где я сам — не знаю даже я.

— Ты потерялся. — Она кивнула, ничуть не удивившись его словам. — Со мной ничего подобного не было, но я понимаю тебя. Тяжело делать свою жизнь с самого начала. Тем более если эта жизнь — голод, унижения и уродство. Ты, наверное, многое увидел... с тех пор.

— Я увидел настоящую жизнь. Не то чтобы из тор-склета я видел ее иначе, просто сейчас я оказался в ее центре, смотрю на нее изнутри, если так можно сказать. И пытаюсь понять — тот ли я Крэйн, что был до проклятия, или давно уже совершенно другой человек. У меня другое лицо, у меня другое тело. Мои мысли — то, что внутри — переменились полностью. Я даже не узнаю их.

— Ты должен был многое понять — ты смотрел на жизнь с двух сторон.

— Я и понял многое. Но изменился ли оттого, что понял?..

Слова лились легко, настолько легко, что казалось, будто он говорит сам с собой. Но Лайвен была тут — сев рядом, она не сводила с него глаз.

И что-то внутри, набухшее, как огромная опухоль, спадало и плавилось в огне вытекавших слов.

— Ты должен был измениться, Крэйн. Ты не был хорошим шэлом.

— Страдания не очищают. — Он позволил себе легкий смешок, но черные губы превратили его в тяжелый хриплый рык. — Это сказал мне один старик. И я думаю, что он все-таки был прав. Стал ли я лучше от того, что научился замечать уродство?

— Думаю, ты видел его и тогда, когда смотрел на мир из тор-склета.

— Наверное. Но тогда уродства не было во мне. А это многое меняет...

Чернь, загонщики Триса, подземелья Асенефа, жизнь в качестве куклы для битья в калькаде... Я стал лучше понимать людей, замечать, что не так уж сильно они отличаются от меня. Они жадны, как голодные карки, они урывают то, что смогут проглотить. Среди них я выделяюсь только лицом.

Раньше я считал себя высшим, только потому, что не шел на поводу у жизни. А теперь жизнь волочит меня вперед и у меня уже нет сил, чтоб цепляться за нее руками.

— Раньше ты не славился хорошими делами, так?

— Я был шэлом Алдион, а это многое объясняет.

— Ты был добр? — не отставала Лайвен.

— Нет, не был. Я был самодоволен, напыщен, глуп и уверен.

— Я кое-что слышала о младшем шэле Алдион. Слухи иногда бывают быстрее самого быстрого хегга. Люди рассказывали о тебе разное... Я слушала, но никогда не думала, что буду сидеть с ним в одном нальте.

— Если бы это случилось не так давно — ты бы этому не обрадовалась.

— Я и сейчас не рада, — серьезно сказала Лайвен. — Я вижу тебя, Крэйн-Бейр. Ты не просто уродлив, ты отвратителен внутри. У тебя внутри — боль, страх и ненависть. Нет, это не ворожба, просто у меня было время, чтобы научиться видеть людей. Ты ужасен даже на фоне тех, среди которых живешь.

— Вздор. Просто сейчас я смотрю на уродство как равный. Я стал ниже ростом, Лайвен, только и всего.

— Да нет... — Она зло искривила тонкие губы, лицо заострилось. — Ты всегда и был таким. Понимаешь? Ворожей не насылал на тебя проклятие, он лишь дал проявиться твоему настоящему лицу. Истинному лицу Крэйна. Что, не так?

— Убирайся.

— Этот нальт принадлежит тебе не больше, чем мне. Так что, Бейр? Что ты думаешь? Ты заслужил свое лицо, так носи его с гордостью!

— Если ты не заткнешься, я сломаю тебе шею, — сказал он как можно спокойнее, уже чувствуя покалывающие по всему телу иглы гнева. — Не над каждым уродом можно насмехаться.

— Я не насмехаюсь. — Она внимательно посмотрела на него сквозь неровно обрезанную прядь волос. — Я завидую. Ты единственный человек, который не носит маску. Маски носим мы все, но только не ты. Ты... настоящий.

Гнев, уже затопивший его почти целиком, вдруг исчез, словно крошечными каплями испарился сквозь поры. Крэйн почувствовал себя невероятно усталым и постаревшим. Он задумчиво поднял руку и машинально пригляделся к ней. Серая тонкая кожа обтягивала узловатые сухие пальцы, больше похожие на неровно обломанные ветки, ровно пульсировали фиолетовые набухшие жилы. Рука старика. Тяжелая, хрупкая, неуклюжая.

— Настоящий урод.

— Да.

— Ты меня ненавидела, а теперь что, завидуешь?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Может. Приятно увидеть в этом мире хоть что-то настоящее. Но жить с таким лицом... Не знаю, смогла ли бы. Ты все-таки сильнее, к тому же ты был шэлом до этого.

— Меня держит только то, что я не хочу умирать уродом. Словно это имеет какое-то значение.

— Даже зная, что это невозможно?

— Даже зная.

— Ты сильный. Отвратительный, уродливый, нелепый, но сильный, — задумчиво произнесла Лайвен.

— И абсолютно настоящий, — подсказал он.

— Да, настоящий.

Злость покинула его полностью. Осталась лишь занимаемая ею раньше пустота.

— Ты ведь тоже его ненавидишь, да? — спросил глухо Крэйн. — Точно?

Усмешка, тронувшая невидимым дуновением ветра ее губы, не была злой.

Она замерла отпечатком на коже, четким, как оставленный в песке глубокий след.

— Чего ты решил?

— Показалось. У тебя взгляд... такой.

— Я не делаю из этого тайны. — Лайвен резким движением отбросила волосы со лба. Они замерли дрожащими венчиками на ее висках. — Этот мир не сделал мне ничего такого, за что я стала бы желать ему долголетия. Иногда мне кажется, что Ушедшим стоило разбить его в дребезги, когда они решили, что он не стоит их внимания. По-моему, гораздо лучше, когда дети ломают свои игрушки, а не бросают их пылиться в темном углу. Брошенные и забытые игрушки почти всегда жалки.

— Ты фанатичнее жрецов Ушедших.

— Я все-таки не жду конца мира. Просто... По-моему, ты пытаешься сменить тему.

— Нет.

— Врешь.

— Тоже нет.

Они смотрели друг на друга, и Крэйну подумалось, что в своей напряженности и скованности они оба похожи на диких неприрученных хегтов, когда те сходятся посреди поля и начинают медленно кружить, держа выпученные тусклые глаза направленными навстречу. Иногда такие танцы заканчиваются миром и твари расходятся, иногда — схваткой. Жестокой, беспощадной, как умеют сражаться только хегги. И сигналом для того и другого может быть совсем незаметное движение.

Ему показалось, что очень важно непременно сейчас сделать это движение.

— Мне кажется, мы похожи. Я тоже не люблю все окружающее. — Он сделал короткий жест, обводя вибрирующие на скелете каркаса стены нальта. — Мне тоже не за что благодарить этот мир. Но я не верю в Ушедших.

Лайвен приподняла голову. Кажется, в этом коротком жесте было любопытство. Крэйн надеялся, что сделал верное движение.

— Ненавидеть мир... — сказала она так тихо, что залети в нальт порыв ветра — он бы заглушил ее слова. — Так глупо и так по-детски. Напыщенно и глупо. Наверное, именно в этом мы и похожи, хотя это и нелепо звучит. Мы оба терпеть не можем того, что отказывается подстраиваться под нас.

— Если ты...

— Интересно. — Она резко поднялась и шагнула к выходу. Пол под ногами тихо и неприятно визгливо скрипнул. — Если бы ты смог говорить с Ушедшими, чего бы ты попросил? Чтобы они вернулись?

— Не думаю, — сказал он тихо. — Игрушки действительно лучше ломать.

— Вот здесь мы уже не похожи, — улыбнулась она и одним сильным резким движением перепрыгнула борт нальта, скрывшись из виду.

Некоторое время Крэйн смотрел ей вслед, хотя знал, что она отошла уже далеко.

Смотрел вслед женщине, которую любил или ненавидел. Или и то и другое сразу.

Потом взял дубинки и стал заниматься.

— Уже привал?

Лайвен неспешно отдернула занавесь нальта, прищурилась.

— Рано. Эно еще далеко до зенита.

Их нальт, шурша полозьями по земле, остановился. Крэйн слышал, как впереди недовольным голосом что-то пробубнил Теонтай. Нотару, сидящий возницей, что-то ему ответил, но шелестящий ветер сдувал все слова.

Заскрипели резко сдержанные хегги.

— Если кому-то приспичило смочить эту землю, можно было бы подождать и до Нердана. Осталось всего ничего...

— Да. — Лайвен прислушалась. — Я не слышала сигнала. Тильт всегда подает сигнал, если что.

— Выйдем и посмотрим?

— Иди, если хочешь. Я за последние Эно так растрясла себе кости в этой коробке, что не сдвинусь и с места.

Крэйн приподнялся было, но передумал и сел обратно на лежанку. Что бы ни случилось, хозяин калькада всегда принимает верные решения. Но он уже почувствовал — что-то неладно. Словно тончайшая нить предчувствия скользнула сквозь пальцы и выскочила на свободу. Словно...

— Люди! — Крэйн напрягся и шагнул к выходу. — Слышу чьи-то голоса.

— Наверное, караван, — пожала плечами Лайвен. — Тильт объявит твой выход, Бейр, с чего спешить?

— Это не такие голоса, это...

Не закончив, он спрыгнул на землю.

Земля тут была хорошей, не чета душным едким пескам Себера — она стелилась во все стороны бескрайним коричневым ковром, из нее тянулись к небу невысокие, но густые деревца, образуя небольшие плотные рощицы.

Накатанная многими тысячами нальтов дорога была тверда и приятно холодила босые ступни. Все было спокойно, даже Эно в этот предзенитный час казался не столь грозным как всегда. Но ноющее предчувствие не отпускало, словно острая нить, проскочив сквозь пальцы, глубоко рассекла кожу.

— Ну что там? — зевнув, спросила из нальта Лайвен. — Чего стоим?

Голоса стали ближе, они доносились со стороны переднего нальта. Голоса копошились, каждый звук был не столько звуком, сколько отзвуком движения. Только намеченного, еще не приведенного в исполнение. Крэйн почти сразу понял, что случилось, и даже удивился, как спокойно разум ответил «Да». Ошибки не было. Ушедшие, все из-за упрямства Тильта...

Он сделал два шага в сторону, выходя из тени нальта. И тотчас увидел их.

Их было много, и с расстояния они походили на небольшую рощу, которую сильные порывы ветра заставляют резко колебаться из стороны в сторону.

Переплетения тощих рук с зажатыми стисами и дубинками действительно походили на ветви, грязные лохмотья — на листья. Хегги беспокойно переступали с ноги на ногу, чьи-то крепкие руки уже успели придержать их за сбрую.

Здесь были все — мужчины, женщины, дети. Попадались даже старики, которым уже пора было считать Эно до отправления в ывар-тэс. На лицах собравшихся людей была злая радость, и, глядя на эти скалящиеся раскрасневшиеся простые лица, Крэйн сразу понял — будут резать. У этих незадачливых шеерезов не было ни опыта, ни толкового оружия, но у них было главное, кроме численности, — опьянение своим успехом и своей смелостью. Вероятно, дружина шэда в городе уже пала, а чернь потянулась вперед — ей стало тесно сидеть в окружении стен и ждать неминуемой расправы если не уцелевшего шэда, так кого-нибудь из соседей. Ожидание расправы и погнало их из города, как гонит захмелевшего и буйного пьяницу из трактира.

Крэйн знал, чем это закончится. Все караваны, все торговцы и чужаки, встреченные бунтовщиками, исчезнут. Некоторые — за то, что помогали шэду, другие — за то, что имели неосторожность просто оказаться в неудачном месте. Опьяненная кровью толпа вынуждена пить все больше и больше, чтоб унять вечно сосущую жажду, окунаясь все глубже в кровавую пучину, из которой нет возврата. До тех пор, пока шэды нескольких родов не объединят дружины, чтоб вырезать на корню заразу.

Но это будет не скоро.

Возле первого нальта, окруженный со всех сторон чернью, стоял Хеннар Тильт, владелец калькада. Взгляд его был холоден и спокоен, как обычно, но лицо выглядывающей из-за полога Тэйв было перепуганным до смерти.

«Скверно, — подумал Крэйн, стараясь держаться так же спокойно, как хозяин. — Ох и паршиво же... Не шеерезы. Хуже. Взбунтовавшаяся чернь. Наверняка прятались в ближайшей роще, ждали караван или дружину шэла, если цела еще. А тут мы. А они уже опьянены кровью настолько, что не соображают, калькад так калькад».

— Выбирайсь, — тихо и даже ласково сказал кто-то из толпы. — Резать не станем, коли не заершитесь.

— Резать их, грязь! — шипело что-то рядом. — Теперь не их порядок!

— А хегги-то стары... Ишь, неважно дела идут?

— Да в яму их и все, чего мыкаться-то! Что, брюхастый, стоишь, кровью булькаешь? Жилки дергаются?

— Шэдский подхлебок! Покажь-ка, чего тащишь!

Тильт усмехнулся. Нехорошо усмехнулся, не по-доброму. Видно, он успел понять, что происходит еще до того, как покинул нальт — вместо обычной перевязи со стисами на нем были три эскерта, неподвижно замершие за спиной, на поясе висел широкий крепкий кейр. Будь черни поменьше, не будь она опьянена пролившейся кровью господ — калькад оставили бы в покое. Но было поздно. И Крэйн видел, как толпа подогревает себя, ожидает первого, кто выставит стис острием вперед, чтоб устремиться за ним, превратить нальты и их обитателей в размазанные по земле ошметки.

Но первый все не находился и чернь скрежетала зубами, исходила слюной и беспокойно шевелилась, как голодный ьгеар. Она боялась, и она ненавидела. И пока два чувства сплетались в ней, как два шууя пережимая друг друга в мощных кольцах, Хеннар Тильт спокойно стоял и смотрел на них свысока.

— Это мой калькад. Не ищите на эскертах узора, там его нет. Я со своими людьми иду в Нердан, и если мозги ваши не совсем разъело тайро, вы вспомните, что еще три сотни Эно назад...

— В Нердане по тебе уже истосковались! — выкрикнула какая-то женщина с перемазанным черным лицом. — Аж головы порастеряли!

— В ывар-тэс твои хозяева, подмисок, как всплывут — получишь свои серы!

— Шеерез! Разбойник! Твое время недалече!

— ... я там уже был. Но не для шэла наша работа. Кто услаждал ваши глаза представлениями?

— И кто увозил потом наши последние серы!

Крэйн шагнул вперед, держа за спиной обе дубинки. Лайвен уже все поняла, она стояла рядом, пригнувшись и укрывшись за нальтом. Лицо ее было бледным и напряженным — акробатка не спешила поддаться панике. Из второго нальта неторопливо вышли Садуф и Теонтай. Теонтай держал в каждой руке по кейру, а силач нес на плече дубинку. Не такую, как у Крэйна, размером с молодое дерево и усеянную когтями хеггов. Нотару и Кейбель оставались в нальтах — у них не было ни оружия, ни умения защищать свою жизнь.

Увидев троих вооруженных людей, толпа притихла, а когда Крэйн приблизился, крики ужаса и отвращения взвились над всем калькадом.

— Так вот кого ты показываешь, ублюдок Бейра!

— Знатные твари у тебя водятся!

— Тварь! Ворожей!

Крэйн надеялся, что они втроем успеют подойти к первому нальту и толпа отодвинется. Хотя на несколько мгновений, но дрогнет, отойдет. Тогда можно будет присоединиться к Тильту, а вчетвером они уж как-нибудь да отобьются, особенно если сзади их будет прикрывать борт. Про безоружных и женщин лучше было не думать.

Им не хватило двух десятков шагов.

Толпа подалась было назад, но уже было видно, что отходить она не станет. Злоба задушила страх, и теперь все было кончено.

— Просто не торопитесь, — спокойно бросил окруженный Тильт своим и не спеша одним ровным движением вытянул из ножен сразу два эскерта. — Обо мне не думайте.

А потом чернь бросилась вперед. Не так, как представлял Крэйн, не сплошной пестрой воющей волной, сминающей все на своем пути, не обезумевшей толпой, тянущейся к горячей крови. А нерешительно поначалу медленно, словно смущенно. Какое-то время казалось, что движение в толпе прекратится и чернь замрет, но рокот набирал обороты и первые стисы уже показали свои хищные строенные языки. Тильт не стал ждать, он приподнял оба эскерта, а когда опустил их, горячие брызги долетели даже до второго нальта.

Первый натиск они встретили плечом к плечу. Огромная дубинка Садуфа поднималась и опускалась с завораживающей глаз грацией, ее тяжелый утробный свист заглушал лишь треск костей и вой тех, кому не посчастливилось оказаться рядом с ней. Теонтай крутил свои кейры тусклым размытым кругом, из которого время от времени выскакивали смертоносные широкие острия. Крэйн бил неспешно, хладнокровно выискивая уязвимые места наползающей на них стены. Но дубинки в его руках не знали покоя.

Он дрался, не сознавая себя, просто позволяя оружию делать то, что ему вздумается. И чудовищный Крэйн внутри него — другой, совсем другой Крэйн! — смеялся от радости каждый раз, когда удар настигал цель. Но потом морок прошел. И Крэйн почувствовал себя единым. Маска слилась с лицом.

И принял себя таким, какой он есть.

Чернь обступала их почти со всех сторон — воющая и визжащая стена одинаковых лиц с огненными провалами гноящихся глаз. Она мешала сама себе — здесь почти не было умеющих хорошо управляться с оружием, они путались друг у друга под ногами, поскальзывались, раненые с воем пытались пробиться обратно и затихали, втоптанные лицом в землю следующей волной. Толпа была зверем, но зверем хоть и смертоносным, но большим и неуклюжим. Если б мы вовремя успели построиться, подумал Крэйн, рассекая воздух своими дубинками, это могло бы помочь. Теперь поздно. Несмотря на силу Садуфа, на меткость Ингиза, на бесстрашие и сноровку Тильта — поздно. Слишком их много.

Тяжелая палка с осколком хитина на конце чиркнула его по лбу, оставив едкую длинную царапину. Крэйн сделал шаг вбок, и ее хозяин, удивленно крякнув, прижал кулаки ко вмятым внутрь ребрам. Его сосед попытался было поднырнуть под удар, но вторая дубинка остановила его на полпути и швырнула обратно — еще шевелящегося, но уже без большей части лица.

Толпа взвыла, ощутив его удары. Но как огромная волна Моря, она не могла остановиться, какой-то невидимой сокрушающей силой ее несло вперед и швыряло, разбивая вдребезги и снова соединяя в исполинскую рокочущую стаю. Когда она отползала, на земле оставались неподвижные тела.

Крэйн видел все, что происходило, хоть и ни разу не повернул головы.

Он видел, как рубится окруженный Тильт, рубится смертно, понимая, что это последний бой, рубится с окрашенным с одной стороны алым лицом. Люди отваливались от него, как сметаемые кейром дровосека сухие сучки от ствола. Но людей было много, а он был один. На самом верху первого нальта возвышался Ингиз и руки его ни мгновения не оставались на месте.

В звонком оглушающем ворчании схватки свист его артаков был еле различим, но всякий раз, когда кто-то пытался подступиться к открытому левому боку Тильта, смертоносная хитиновая пластина находила его шею быстрее, чем сам Хеннар успевал взмахнуть эскертом.

Небольшая кучка черни, обогнув бьющихся, устремилась к нальтам. Не иначе надеялась поживиться нехитрым скарбом и унести ноги. Но прежде чем они успели добраться до третьего нальта, еще не охваченного пламенем битвы, двое или трое из них закричали, дико, словно с них живьем сдирали шкуру, и превратились в огромные бездымные факелы, трепещущие на ветру.

Нотару отбросил пустые склянки и подхватил новые. Один из нападавших намерился было подмахнуть его стисом по ноге и стащить с места возницы, но Лайвен, спрятавшаяся за полозом со стисом Крэйна в руках, раскроила ему живот. Кейбель, высунувшись из-за полога, плеснул в толпу большой сосуд ыва-ра. Чернь заорала, когда белесые голодные личинки оказались у них под кожей.

Но было поздно. Крэйн сознавал это.

Нерф уже лежал возле первого нальта. Равнодушный, какой-то сжавшийся и разлохмаченный, он уже не был похож на того простоватого ворчуна Нерфа, который вечно поучал Теонтая и возился со своими хеггами. Он стал просто вещью, безжизненным куском плоти, завернутым в лохмотья.

Идти стало трудно — под ногами ворочалось что-то большое и мягкое, иногда подошвы сапог касались чьих-то тонко хрустящих пальцев.

— Последнее представление, — глухо сказал Теонтай, шатаясь, но не выпуская из рук оружия. Горечи в его голосе не было. На него бросились сразу двое, но, прежде чем он успел перехватить кейры, чей-то пущенный из толпы стис клюнул его точно под кадык и закачался на груди.

Крэйн раскроил обоим головы, откинул иссеченную почти надвое дубинку, подхватил кейр Теонтая. Он не считал, сколько раз его задели, но в висках уже противно гудело — наверняка кто-то изловчился и задел все-таки крупную жилу. Стекающая со лба кровь окрашивала мир в алый цвет, от ее запаха Крэйна едва не рвало. Но упоение схватки бросало его вперед, на ощетинившуюся жалами стену, и сила в нем бурлила, находя выход.

Ингиз опоздал всего на несколько мгновений. Метнув последний артак, он потянулся за стисами, но из бурлящей и клокочущей у края нальта толпы высунулась рука и коротко взмахнула коротким кейром, переломив ему ногу у самой щиколотки. Тильт бросился на помощь, расчищая дорогу последним оставшимся эскертом, но Ингиз, качнувшись, завалился спиной вниз и почти мгновенно исчез в кипящем водовороте человеческих тел. На поверхности он больше не возник.

Тильт обернулся, тяжело дыша, ища уцелевших. Лицо его, наполовину залитое кровью, было неузнаваемо.

— К роще!.. — крикнул он, не прекращая отбиваться от наседавшей на него черни. — Все к роще!

Он знал, что не уйдет, и, вероятно, понимал это не меньше Крэйна. Движения его, легкие и смертельные, утратили скорость, он бил тяжело, с размахом. Пот, смешавшись с кровью, густой капелью пропитал его вельт.

Но взгляд был прежний — уверенный, крепкий как молодой эскерт, властный.

Он знал, что умрет, но хотел увести остатки своего калькада. В рощу, где черни придется разделяться, пробиваясь между толстыми стволами, где несколько опытных бойцов смогут дать отпор. А потом, дождавшись Урта, можно будет и уйти...

— Ушедшие тебе в глотку!.. — прорычал Крэйн. Он обломал кейр о чью-то ключицу, но времени было мало — отшвырнув бесполезную рукоять, он перехватил вторую дубинку двумя руками и, сметая со своей дороги всех, кто не успел отойти, двинулся к Тильту. Как бы ни был он опьянен схваткой, он понимал, что может вот-вот потерять последнего человека из тех, кто что-то знает о бывшем шэле Алдион. И тогда, вероятно, ему останется лишь скитаться по бесплодным землям. Тильт был единственным, кто был так или иначе связан с ним самим. И это значило, что терять его он не имеет права.

Силы в руках будто стало больше — даже посеченная хитином, размозженная на конце дубинка падала с такой скоростью, что сокрушала, не замечая разницы, и клинки, и прячущиеся за ними головы. Садуф прикрывал ему спину, великан с легкостью поднимал и опускал свое чудовищное оружие, и казалось, что он может заниматься этим еще два Эно к ряду. Где-то сзади кричали люди и сквозь лязг хитина доносились голоса Лайвен и Нотару. Но сейчас Крэйн забыл даже про нее.

Толпа отхлынула от него, потрясенная его ненавистью и его горящим нечеловеческим лицом.

— Бейр! — закричал кто-то. — Ушедшие с нами!..

Крэйн не глядя махнул дубинкой, и крикнувший, не успев даже захрипеть, сам отправился к Ушедшим. Или не он — времени пялиться по сторонам не было. На то, чтоб достигнуть первого нальта, у него ушло не много времени.

Чернь сторонилась его, но ее было слишком много, передние ряды, даже не пытаясь поднять оружие, кричали и пытались спрятаться среди убитых. На них Крэйн времени не терял. Кто-то бросил ему в лицо артак. Неумело — лезвие лишь чиркануло по самому краю уха. Садуф, коротко выдохнув, расправился с незадачливым метальщиком, а заодно и с двумя-тремя его соседями.

— Тильт! Бросайте, Бейр вас дери... С нами!

Хеннар Тильт усмехнулся, хотя улыбка у него получилась жуткой. Даже сейчас он не потерял своей силы, смотрел на потерявшего человеческий облик перепачканного кровью Крэйна сверху вниз.

— Они убили Тэйв, — сообщил он спокойно. — Прорубайтесь назад, пока не поздно. К роще.

Крэйн не стал его слушать — обхватив его рукой под плечо, потянул за собой, не забывая отбиваться от наседающей черни. Тильт оказался очень тяжел, несмотря на небольшой рост и узкие кости, Крэйн зарычал от натуги, но все же оторвал его от земли и потащил. Хозяин калькада вяло попытался сопротивляться, но сил у него уже не было — даже удивительно, как продержался так долго, — Крэйн выбил из его руки короткий обломок эскерта.

Обернулся, чтоб понять, в какую сторону роща. И понял — не пройти.

Слишком много. И слишком мало сил осталось.

Кто-то, воспользовавшись его замешательством, ткнул ему стисом между лопаток, но лезвие, наткнувшись на плотную двухслойную ткань, лишь глубоко пробороздило кожу, не вошло. Крэйн завертелся на месте. Тильт сковывал его движения и закрывал обзор, его мертвая тяжесть тянула к земле.