Практическая магия

Туда же я и направилась с малышом. Он был совершенно безжизненный, вялый, но я бежала со всех ног. Я упала на колени и опустила его вместе с простыней в ледяную воду, подержала секунду, вынула, затем опустила снова.

Это не помогло. Я извлекла его из простыни и опустила голенького. Всего один раз. Не в силах повторить этого, как мне казалось, несправедливого и жестокого по отношению к его крошечному, морщинистому тельцу, действия. Но братик оставался таким же мягким и неподвижным, как набитая соломой кукла.

Что же делать, что делать? Я расстегнула пальто, прижала его к груди и побрела через двор. Отвага сменилась страхом и отчаянием. Слезы застилали мне глаза. Я ничего не видела, поэтому зацепилась за что-то и рухнула на бок. Оказалось, что я наткнулась на цементный постамент Железной Медведицы. Я лежала на спине, пытаясь отдышаться, Медведица нависла надо мной. Я оказалась под самой ее головой. Составляющие ее части укрывали меня от холодного серого неба.

– Это все из-за тебя! – крикнула я. – Ты забрала деньги, которые мы могли заплатить врачу!

И тут младенец, прижатый к моему комбинезону, вдруг шевельнулся. Я села и заглянула внутрь. Меня затрясло. Мой братик вцепился крошечной ручкой в мою рубашку, открыл рот и издал слабый, похожий на мяуканье звук. Я подняла глаза на Медведицу. Неужели она услышала меня и почувствовала себя виноватой?

Я боялась пошевелиться, боялась сделать малышу больно, лишить его жизни теперь, когда он только начал жить. Так я и сидела у железной скульптуры, завернувшись в пальто, и смотрела на дом. В голове у меня крутилась одна-единственная мысль: пусть кто-нибудь придет и скажет, что с мамой тоже все в порядке. Медведица спасла младенца. Медведица спасет и ее. Иначе все лишается смысла.

Очень скоро подъехал отец, остановился у крыльца, выскочил из грузовика, не закрыв за собой дверцу, и вбежал в дом. Я хотела встать и пойти за ним, но у меня слишком тряслись колени. Я снова села на бетонный постамент и стала ждать. Мальчик продолжал плакать и заворочался настойчивее.

Папа наконец вышел из дома и направился ко мне. Мне хватило одного взгляда на его лицо, чтобы внутри все заныло. Когда он подошел, я заплакала. Я открыла пальто, чтобы он мог видеть своего сына.

– Он не умер, папочка. И с мамой все в порядке, правда? Я пыталась позвонить доктору.

Отец тяжело опустился рядом со мной и обнял меня за плечи. Другой рукой он коснулся головы малыша.

– Мы можем надеяться только на одно чудо, – прошептал он. Его голос дрогнул, и отец заплакал, прижимая меня к себе.

Меня словно оглушили. Ему не пришлось говорить мне, что мама умерла. Я почувствовала странную пустоту под кожей, вокруг сердца. У нас не оказалось денег, чтобы заплатить врачу, потому что папа свалял дурака, и мамина вера в бога убила ее. А папа и Железная Медведица не помешали этому. Охваченная ужасом, я сухими глазами посмотрела на скульптуру. Она не спасла моего брата. Она убила мою мать.

ГЛАВА 5

Квентин сидел на кирпичном крыльце у входа в многоквартирный дом. Сгущались осенние сумерки, но он пытался читать при свете уличного фонаря. Достав было сигарету из кармана куртки, он тут же спрятал ее обратно. Миссис Зильберштейн или еще кто-нибудь из старушек-соседок обязательно расскажут матери, если увидят его курящим. Они, казалось, не замечают торговцев наркотиками и попрошаек, торчащих на каждом углу, но спокойно пройти мимо Квентина Рикони, затянувшегося обычной сигаретой, не могут, по-прежнему заботясь только о тех, кого знают.

Держаться подальше от любых неприятностей, даже самых пустячных, стало его жизненным кредо. Квентину остался всего год до окончания школы, и учителя в Сент-Винсенте утверждали, что ему можно выбирать любой университет. Он представлял себя в Массачусетском технологическом университете.

С точки зрения юноши, там готовили самых лучших инженеров.

Квентин хлопнул учебником по колену и раскрыл его. Сконцентрировавшись на занятиях, забыв обо всем, он не услышал громкого стука каблучков Карлы Эспозито.

– Квентин! Только тебя мне и не хватало, – негромко воскликнула она. Квентин изумленно поднял голову.

Благодаря высоким каблукам Карла почти догнала его в росте. Грива черных волос легко падала на плечи. Коротенькая джинсовая юбочка, ярко-розовая блузка и длинный кожаный пиджак довершали картину. Бюстгальтера под блузкой, разумеется, не было. Карла сильно подвела глаза, на губах сверкала ярко-розовая помада того же оттенка, что и лак на длинных ногтях. Ей недавно исполнилось пятнадцать, но выглядела она на все тридцать. Если бы Альфонсо увидел дочь в таком виде, то немедленно бы отправил ее в исправительную школу.

Карла уселась на ступеньку ниже Квентина, глубоко вздохнула и прижалась весьма внушительным бюстом к его бедру. Не так давно они оба расстались с невинностью под одним из деревьев в парке. Все произошло так быстро, что они оба лишь испытали неловкость. Но теперь регулярно улучшали свои показатели при каждом удобном случае.

– Снова отключили электричество? – негромко поинтересовалась Карла.

Квентин мрачно уставился на страницу учебника, потом кивнул.

– А я не сомневалась, что со счетами у вас все в порядке.

– Оказалось, мама посылает старику больше денег, чем я думал. Она скрывала это от меня. Он предлагает свои работы галереям за пределами штата. Не скажу, что ему удается их часто продавать. Черт, да мой папаша с трудом оплачивает расходы на перевозку своих железок. Потом ему пришлось поменять сварочный аппарат и другое оборудование. Вот почему мама отправила ему больше денег. Мне следовало догадаться об этом, когда она нашла себе еще одну работу. Два вечера в неделю она работает в книжном магазине.

– Ты можешь заниматься у меня. Отец сегодня поздно вернется.

– Спасибо за приглашение, но я что-то не в настроении.

– Настроение может измениться. – Она просунула было руку ему между ног, но Квентин остановил ее. И все же он смотрел на нее с вожделением. Вздорная, амбициозная, но верная Карла всегда старалась сделать его счастливым, не разбирая, идет ему это на пользу или нет.

Улыбка Карлы стала еще шире.

– Попался! Что это у нас тут такое? – Но она столь же быстро увяла, когда Квентин покачал головой. – Ну прошу тебя, пойдем туда, где нет света. Пожалуйста. Мы можем остаться у тебя, пока твоя мама не вернулась. Давай поиграем в доктора в темноте.

– Именно так все вокруг и обзаводятся детишками, которые им совершенно ни к чему.

– Только не я. – Карла похлопала себя по карманчику юбки. – Я украла резинки в магазине “Тиволи”. Эта русская старуха отвернулась, и я стащила их из ящика рядом с кассой.

– И это дочка детектива!

– Я вовсе не хочу забеременеть. Мы обязательно выберемся из этого района, мы переедем на другой берег. Будем жить рядом с Центральным парком, в пентхаусе. И шофер! – Она игриво повела плечами. – Разве я похожа на уроженку Бруклина? – Карла выиграла несколько местных конкурсов красоты и даже снялась для каталога готовой одежды, которую продавали в магазине за углом. Она снова сжала бедро Квентина. – Не волнуйся из-за счетов за электричество. Это не имеет значения. Не хмурься. Я могу тебя развеселить. Не люблю, когда ты такой.

– Мне хочется биться головой о стену. Я прямо взрываюсь.

– Но это же только свет!

– Мне осточертело, что у нас постоянно отключают электричество. Я не могу больше смотреть, как мама с понурым видом разглядывает счета. Мне противно, что она не может смотреть в глаза бакалейщику, потому что он отказывается отпускать ей в кредит. Мой старик каждый год обещает, что дальше будет лучше. В прошлом месяце он выставлял свои скульптуры в большой галерее. Люди смеялись над ними. Всегда находятся такие, кто балдеет от его работ и приобретает их, но их до обидного мало. Ричард Рикони опередил свое время. Так ему говорят. Кто знает? И кому до этого дело? Он, видите ли, неделю не спал. Я хочу, чтобы все было, как полагается, ты понимаешь? Я никогда не буду давать невыполнимые обещания. Я несу ответственность за то, что делаю. – Квентин уже почти кричал. Он схватил Карлу за плечи. – Я мужчина, мужчина, и у меня есть обязанности. Я не могу ничего поделать с электричеством, но я же не бездельник!

Карла взяла его за руку.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя! Я хочу помочь!

– А я тебе уже сотню раз твердил, что я не хочу твоей любви и не хочу твоей помощи. Поняла?

– У тебя теперь другая девчонка! Вот почему ты так говоришь! Да я ее убью на фиг, как только узнаю, кто она!

Квентин обнял Карлу и вздохнул.

– Нет никакой другой девчонки. Я просто не хочу, чтобы меня кто-то любил. Никакая девчонка. Ни ты, ни кто-либо еще.

– Но почему?

– Мне не нужна любовь. Что в ней хорошего?

– Когда-нибудь я выйду за тебя замуж!

– Хочешь замуж? Так найди себе мужа. Но я на тебе не женюсь. Никогда. Я не верю в брак.

– Врешь!

– Можешь думать, как тебе нравится. Но хватит об этом. Все, завершили. – Квентин выпрямился, давая понять, что еще одно слово, и он встанет и уйдет. Они спорили так уже не в первый раз. Ему никогда не удавалось убедить Карлу, но он не сдавался.

Девушка резко встала. Ее лицо побелело, она сжала кулаки.

– Черт тебя побери! Я поняла, в чем дело. Ты надеешься, что в будущем году отправишься в какой-нибудь шикарный колледж и никогда сюда больше не вернешься, а я так и останусь дочкой нищего полицейского из Бруклина, о которой ты даже не вспомнишь. Но ты не так уж умен, Квентин Рикони. Ты ничего не знаешь, даже не знаешь, где твоя мама на самом деле работает по вечерам!

Квентин тут же вскочил, охваченный неясной тревогой.

– Что ты сказала?

Глаза Карлы вспыхнули, потом в них блеснули слезы, и гнев вдруг как-то разом утих.

– Проклятье, – выругалась она сквозь зубы. Не собиралась она ничего рассказывать.

– Что ты имеешь в виду?

– Квентин, я… Черт, вот черт. – Карла ссутулилась. – Это папаша обо всем разнюхал. Копы всегда о таком узнают. Он пытался отговорить твою мать, но она и слушать не захотела и заставила его пообещать, что он никому не расскажет. Анджела уверяет, что это ненадолго.

– Говори же!

Губы Карлы дрогнули.

– Она ведет счета для Маклэндса.

Для этого кровососа-ростовщика! Маклэндс, подобно безжалостному ненасытному пауку, держал в страхе весь квартал. Доходило до того, что должникам, не погасившим долги в срок, ломали руки и ноги.

Квентин быстро проводил Карлу до ее дома, поцеловал в темноте у лестницы.

– У меня еще есть дела, – бросил он на прощание развернулся и ушел, оставив плачущую Карлу.

Идя по темным городским улицам, где никому не следовало бы бродить в одиночку, Квентин смотрел на звезды, чтобы чувствовать себя увереннее. Ночь в этой части Бруклина пахла бензином, машинным маслом, подземкой и помойкой. Фонари смотрели сверху желтыми глазами. Квентин угрожающе ссутулился и засунул руки поглубже в карманы джинсов. В одной руке он сжимал маленький пистолет, в другой стилет.

Из глухой темноты переулка вынырнул мужчина.

– Эй, что это ты здесь разгуливаешь? Ты чей? Он протянул было руку к плечу Квентина.

Тот мгновенно выхватил стилет, острое лезвие застыло в миллиметре от шеи незнакомца.

– Я вырежу тебе сердце, – спокойно предупредил он.

– Полегче, полегче. – Мужчина поднял руки, попятился, развернулся и бросился наутек.

Квентин убрал нож и снова двинулся в путь. Он шел быстро, но колени у него дрожали. Длинный, черный “Камаро” резко затормозил на углу. Квентин подошел и сел в него. Джонни Сиконе, смуглый крепыш с лохматыми черными волосами, покосился на него.

– Думаешь, у тебя хватит духу сделать это?

– Да, черт побери. – Квентину едва хватило воздуха, казалось, что его легкие заполнены водой. Он вытер вспотевшие ладони о джинсы.

Они проехали в богатый квартал и медленно двинулись вдоль красивых старинных домов, рассматривая дорогие автомобили, стоящие у тротуара.

– Давай, – скомандовал Джонни. – Нам нужен вот этот.

Квентин выбрался из машины и подбежал к небольшому темному “Мерседесу”. При помощи крохотной отвертки он вскрыл дверцу и оказался в салоне элегантного седана. Еще одно точное движение, и мотор заурчал. Квентин вел машину обратно в Бруклин, Джонни ехал следом. Угнанный “Мерседес” плавно скатился вниз, в подвал, в нелегальную мастерскую Гуцмана.

– Господи ты боже мой! – выдохнул Гуцман, когда распахнул ворота гаража и увидел “Мерседес”. Он смеялся, бормотал что-то одобрительное себе под нос по-немецки. Потом достал из кармана пачку стодолларовых купюр и хитро взглянул на Квентина. – Будешь еще работать на меня?

– Да.

Гуцман явно колебался.

– Слушай, можешь считать меня дураком, но я должен тебе кое-что сказать. Твой отец не захотел бы, чтобы ты это делал.

– Вы собираетесь ему рассказать?

Ледяной голос Квентина вонзился в медлительного, неповоротливого Гуцмана как нож в масло. Металлические нотки угрозы слышались весьма явственно. Гуцмана всегда интересовали лишь свои дела. Его вполне устраивали кражи без огласки и без лишнего шума. На губах толстяка снова заиграла улыбка, маленькие глазки хитро сощурились.

– Я ничего не скажу. Сам будешь разбираться со своим отцом. – Он пожал плечами.

Квентин отправился домой, в кармане лежали деньги, колени у него тряслись, его отчаянно тошнило. De minimis non curat lex – Закон не занимается мелочами. Квентин надеялся, что так оно и есть на самом деле, потому что теперь он воровал машины. Он больше не был мечтателем, как его папа, чей образ превращался в груду обломков прямо на глазах сына. Теперь Квентину придется самому заботиться о семье, разрывая узы, оказавшиеся ненужными.

Юноша сказал матери, что Гуцман повысил его до помощника механика и прибавил зарплату. Он прямо заявил ей, что знает о ее работе на Маклэндса, и хочет, чтобы она оттуда ушла. Ему вполне по силам компенсировать потерю в деньгах за счет прибавки в гараже.

Мать с явным облегчением смирилась с его решением. Ей было противно и стыдно работать на ростовщика, к тому же она все время боялась, что об этом кто-нибудь узнает. Их семья нуждалась в помощи Квентина, теперь Анджела не могла этого отрицать. Он хорошо учится, отметки у него отличные, так что плохого в том, что Гуцман повысил его и прибавил денег?

Она все время чувствовала себя уставшей, одинокой, разбитой. Постоянно растущее отчаяние Ричарда приводило ее в ужас. Часто по ночам они часами разговаривали по телефону. Анджела пыталась успокоить и подбодрить мужа.

Ей казалось, что жизнь загоняет ее в угол.

– Я должна поблагодарить мистера Гуцмана, – проговорила она с достоинством.

– Незачем, – ответил Квентин со странной усмешкой. – Я отрабатываю эти деньги.

И с этих пор Квентин угонял машины. Он отлично с этим справлялся и давал матери столько денег, сколько мог, чтобы не вызвать ее подозрений. Остальные хранил в своей комнате. Карла узнала о том, что Квентин угоняет машины от подружки Джонни Сиконе. Она одновременно боялась за него и гордилась им. Квентин дал ей сто долларов, и она ему все простила.

* * *

Ночами юноша лежал в постели и не хотел засыпать. Хорошо было бы обойтись совсем без сна. Снились только кошмары, в которых его убивали на улице. Квентин написал длинное письмо родителям, рассказывая обо всем и прося у них прощения, запечатал его и спрятал среди романов и исторических книг о войне, заполнявших книжные полки в его спальне. В последнее время эта тема его очень увлекала: люди и машины уничтожения, героические поступки, идеалы, смерть во имя родины и господа. Его дед погиб во время Второй мировой войны как герой. А не как угонщик автомобилей.

Квентин вышел из дверей гаража Гуцмана – легального, а не подпольного, – воспользовавшись перерывом в работе. С него ручьем тек пот. Брызги черной краски испачкали джинсы и футболку. Он сполоснул лицо водой из-под крана на улице. В этот момент Квентин заметил пикап отца.

Он медленно выпрямился. Ричарду Рикони недавно перевалило за сорок, волосы на висках начали седеть. Годы тяжелой жизни избороздили лицо морщинами. В его чертах пропала былая мягкость. Глаза смотрели холодно и сурово, блеском напоминая сталь.

– Садись в машину, – велел отец. – Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомился.

С минуту Квентин стоял, не двигаясь с места. Отец вернулся в город среди недели с таким выражением лица только ради того, чтобы его сын с кем-то познакомился? У Квентина по спине побежали мурашки. Что-то случилось, причем плохое. Он отбросил волосы с лица и процедил сквозь зубы:

– Ну, конечно, как тебе будет угодно. Я ведь здесь не вкалываю, а вроде как прохлаждаюсь, – с этими словами он сел на переднее сиденье и замолчал.

Пока они ехали, Ричард не проронил ни слова. Его старая клетчатая рубашка и брюки цвета хаки были прожжены в нескольких местах искрами от сварки. Он опалил волосы надо лбом. Определенно, отец ушел из мастерской, не тратя лишнего времени на сборы.

Квентин напряженно ждал неприятностей. Он едва замечал, как они ехали по Бруклину, проезжая мимо кварталов то побогаче, то победнее. Иногда на улицах становилось больше белых, иногда темнокожих, прохожие то улыбались, то хмурились, а пикап все подпрыгивал на неровной мостовой огромного города, полного людей. Наконец отец свернул к воротам кладбища, где могилы и небольшие склепы располагались так тесно друг к другу, что живые с трудом могли протиснуться между ними.

Изумление Квентина росло по мере того, как отец проезжал одну мрачную аллею за другой. Наконец они остановились в самом глухом уголке этого царства мертвых.

– Нам осталось пройти совсем немного. – Отец ткнул пальцем в направлении низких, простеньких надгробных камней.

Квентин молча шел за ним, сгорая от любопытства, аккуратно обходя могилы. Отец опустился на одно колено и смахнул высохшую листву с красивой мраморной плиты. Юноша подошел ближе и посмотрел вниз.

Имя “Джина Луиза Рикони” было написано среди выбитых на мраморе роз. Судя по датам, она умерла в возрасте восемнадцати лет, а со времени ее смерти минуло четверть века. Отец погладил шершавым мозолистым пальцем надпись.

– Моя сестра, – просто сказал он.

Квентин присел на корточки и уставился на отца.

– А почему ты скрывал ее от нас?

– Я не люблю говорить о ней. Разговорами ее не вернешь. Джина Луиза умерла, когда я был примерно в твоем возрасте. Она была настоящим ангелом. Мне казалось, что другую такую нежную душу не найти, пока не встретил твою мать. Если ты хочешь понять меня, то ключ к пониманию лежит вот здесь. – Он указал на плиту. – В тот год я очень быстро повзрослел.

– От чего умерла твоя сестра?

– От полиомиелита. Джина Луиза задыхалась. Они поместили ее в “железное легкое”. Была видна лишь ее голова. Я прокрадывался в больницу и сидел рядом с ней. Я даже не думал о том, что тоже могу заразиться. Она была единственным, что у меня оставалось в жизни. Когда я смотрел на нее, лежащую внутри этой машины, мне казалось, что ее едят живьем. Но лучше ей не становилось.

– Но аппарат не дал ей умереть сразу.

– Вот так всегда с этими проклятыми механизмами. Никогда не знаешь, то ли любить их, то ли ненавидеть. – Отец помолчал, потом внимательно посмотрел на Квентина. – Я создал Железную Медведицу ради нее. Только из-за Джины Луизы я взял заказ на эту скульптуру.

Квентин только удивленно покачал головой. Папина сестра умерла задолго до появления Железной Медведицы. Отец продолжал:

– Леди из Джорджии, заказавшая медведя, прочла обо мне в журнале общества, собирающего средства на борьбу с полиомиелитом. Я им помогал, чем мог. Чинил костыли, делал скобы. Они упомянули меня в заметке и сказали, что я мечтаю стать скульптором. Эта леди, Бетти Тайбер Хэбершем, так ее звали, прочитала заметку и написала мне. Вся ее семья умерла от полиомиелита. Она хотела увековечить их память. – Отец подробно объяснял, откуда был взят материал для скульптуры, но Квентин его не слушал. К чему он клонит? Старик привез его на кладбище, чтобы рассказать эту историю? Неужели у него все-таки поехала крыша?

Когда отец закончил, Квентин осторожно посмотрел на него.

– И что дальше? Зачем ты мне об этом рассказываешь?

– Потому что жизнь не выбирают. Это дар, и, если ты его промотаешь, второго шанса у тебя не будет. Я никогда не смогу понять, почему Джина Луиза умерла, а я остался жить. Разве я чем-то заслужил это?

– Конечно. Пробил ее час, а не твой.

– Не повторяй мне того, чем тебе забивают голов эти чертовы священники.

Квентин удрученно поднял руки, словно собирался сдаться, но тут его гнев, сдерживаемый столько лет, прорвался наружу.

– Что тебе от меня нужно? Ты ждешь, чтобы я восхитился, дескать, как здорово, что в твоей жизни есть цель и смысл? И как это замечательно, что ты живешь, а твоя сестра умерла? Ты хочешь, чтобы я солгал?

Лицо отца превратилось в каменную маску. Волны ярости наэлектризовали воздух. Они оба поднялись.

– Я приехал сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Или сравнивать нас с тобой, – сказал отец. – Сейчас самое главное – это ты. Ты и то, что только ты будешь в ответе, если твоя жизнь пойдет псу под хвост.

– Я и без того несу ответственность за себя и за нашу семью с того самого дня, когда достаточно вырос, чтобы понять: тебя рядом никогда не будет.

И тут отец ударил его по лицу. Короткий, очень сильный удар разбил Квентину губы. Все произошло так быстро, что он даже не успел среагировать. Квентин упал навзничь на могильную плиту и лежал какое-то время без движения, пока у него не прояснилось в голове. Потом он приподнялся на локте, отер кровь с разбитой нижней губы. Отец сел рядом с ним. В его жестком стальном взгляде Квентин не увидел ни капли жалости.

– Ты чертов угонщик, – рявкнул Ричард. Квентин молчал. Он не шевелился, просто смотрел в глаза отцу, ощущая во рту вкус собственной крови. Его захлестнула волна стыда.

– Как ты узнал?

– От старых друзей, знакомых с Гуцманом. Когда ты пошел работать к нему в гараж, я знал, что это может случиться, но молчал. Я сказал себе: “У моего сына есть достоинство. Мать научила его понимать этот мир, я не подавал ему дурного примера. Так что, если Гуцман предложит ему воровать машины, он откажется. Пусть мальчик покажет, на что он способен”. Но ты обманул мои надежды.

Квентин медленно вытер руку о штанину. Его трясло от унижения. Он всегда хотел, чтобы отец гордился им, и, когда осознал, насколько сильно ему этого хочется до сих пор, испытал горькое разочарование. Но годы боли и обид взяли верх.

– Кто ты такой, чтобы читать мне лекции о достоинстве? Ты никчемный отец и никудышный муж. Я угоняю машины, чтобы оплачивать наши счета. Мама всегда скрывала от тебя, как нам без тебя тяжело. А ты даже не удосужился выяснить, как мы выкручиваемся.

И Квентин рассказал и о долгах, и об отключении электричества, и о выселении, и ростовщике Маклэндсе. Наконец он выпалил самое скверное:

– Я знаю, что ты трахал богатую вдову, дававшую тебе деньги, – крикнул Квентин. – Знаю, что ты делал это лишь ради денег.

Гнев на лице отца сменило выражение изумления, а затем и отчаяния. Он закрыл глаза и опустил голову.

– Не смей говорить мне о достоинстве, – продолжал орать Квентин, не обращая внимания на молчание отца. – Просто держись от меня подальше! Ты убиваешь маму, а я уже давно плевать на тебя хотел! Иди, будь гребаным гением-скульптором и следуй за своей долбаной мечтой, но меня оставь в покое!

После долгого молчания отец очень медленно встал, опустил руку ему на плечо, но Квентин отбросил ее.

– Я смогу о себе позаботиться. Чего ты хотел, то и получил! – бросил он.

Отец медленно пошел к пикапу, оставив Квентина сидеть на могильном камне. Хлопнула дверца, он уехал. Спустя минуту рокот мотора стих, стали слышны голоса птиц и шум городского движения. Квентин моргнул, оглянулся, словно очнулся от наваждения.

Он хмуро посмотрел на могилу Джины Луизы. В том, что он сказал, не было ни мудрости, ни желания победить. Он коснулся ладонью камня, под которым лежала его тетка. Мрамор остался единственным напоминанием о девушке с длинными волосами, вдохновившей Ричарда Рикони стать скульптором.

– Что я с ним сейчас сделал? – печально прошептал Квентин.

Молчание мертвых стало единственным ответом.

* * *

– Ну и дела, – объявил Гуцман на следующий день. – Ты уволен. И из этого гаража, и из угонщиков. Уволен. Мне очень жаль. Поверь мне.

Квентин только что пришел на работу и смотрел на него так, будто слова Гуцмана были шуткой.

– Что я сделал? Послушайте насчет вчерашнего дня. Мой старик приехал сюда, у него были проблемы, мне пришлось поехать с ним. Я не сказал никому, что ухожу, это верно, но…

Гуцман махнул огромной ручищей, призывая его к молчанию.

– Ты ничего не сделал. Вчера вечером ко мне пришел твой папа. Предъявил ультиматум: либо я тебя уволю, либо он меня пристрелит. Он мог еще пойти к этому треклятому Альфонсо Эспозито, и тогда бы мне точно смотреть на небо в клеточку. Так что у меня не осталось выбора. С другой стороны, я твоего отца уважаю и уверен, что он желает тебе только добра.

– Есть другие места, где можно работать. Вы знаете, о чем я говорю. Я не остановлюсь.

– Раскинь мозгами! Ты же не похож на тех, кто крадет машины, таких, как Джонни Сиконе. У тебя имеются мозги, ты будешь учиться в колледже. Не рискуй этим. Вчера бог предостерег тебя. Он послал к тебе ангела. Твоего папу. Так что ты должен понять намек.

– Мой старик вовсе не ангел, да и мне слишком поздно меняться. – Квентин развернулся и ушел.

Но он и в самом деле не угнал ни одной машины за все лето и осень. У Гуцмана было относительно безопасное, эффективное предприятие. Квентин знал и других, кому, по слухам, можно было доверять, но все же дал себе время, чтобы все хорошенько проверить. Он поймал себя на мысли, что папа одобрил бы его осмотрительность и методичность, хотя сама идея вряд ли пришлась бы ему по вкусу. Квентин теперь все время думал об отце.

А потом он узнал новости. Отец Александр пригласил его в свой кабинет, отделанный темными панелями, и протянул Квентину конверт из университета. Священник улыбался, а он открыл послание и прочитал, что ему предлагается пройти полный курс обучения. Квентин мог сдать экзамены в школе пораньше и начать учебу весной, если он хочет. У юноши словно гора с плеч упала. Он даже удивился своей реакции. Мама не напрасно верила в него.

А раз она не ошиблась на его счет, возможно, она была права и в том, что верила в отца.

* * *

В этот прохладный октябрьский день он ждал маму у Бруклинской библиотеки, искоса поглядывая на проходивших девушек, мысленно бросая вызов взрослым мужчинам. Внешне невозмутимый, Квентин на самом деле так волновался, что едва мог устоять на месте.

Он поигрывал стилетом в кармане, словно талисманом, прислонясь к стене у высоких дверей в стиле “арт-деко”. В детстве, приходя к матери, он всегда чувствовал себя муравьем, ползущим за хлебными крошками. Когда мама вышла с тяжелой сумкой, полной книг, в одной руке и дамской сумочкой в другой, опираясь на палку, Квентин подошел к ней. Он осторожно отобрал у нее ношу, положил все у ее ног и крепко обнял.

– Что случилось? – Анджела даже задохнулась, вопросительно глядя на сына огромными от тревоги глазами, которые еще увеличивали стекла очков.

Он сделал шаг назад.

– Следующей весной я отправлюсь в Массачусетский технологический, – ответил Квентин.

В глазах матери заблестели слезы. Она вскрикнула, обняла его, прижала к себе. Но в ее радости все отчетливее слышались нотки отчаяния. Она цеплялась за Квентина, ее била дрожь, мать всхлипывала, уткнувшись ему в плечо. Он так удивился, что, поглаживая ее по спине, все приговаривал:

– Мама? Что с тобой, мама?

Анджела постаралась упокоиться.

– Прости, прости меня, прости, – наконец выговорила она. – Это не из-за тебя. Я так счастлива. Моя мечта сбылась. Но… Мне бы так хотелось, чтобы папа находился сейчас здесь. Только… Я так беспокоюсь, Квентин. С ним что-то случилось.

Квентин подхватил ее сумки и повел мать через площадь к скамейке.

– Присядь, отдышись, – велел он, опускаясь рядом с ней. – Что происходит?

– Вчера вечером отец не позвонил. Я весь день пыталась до него дозвониться. – Мать нагнулась и быстро вытерла глаза краем светло-голубой кофточки. – Я уверена, что это все пустяки. Не хочу портить тебе такой день. Честное слово.

– Все в порядке. Расскажи мне поподробнее о папе.

– Ричард очень подавлен. С лета он утратил надежду, у него пропала вера в будущее. Он очень изменился, Квентин, он потерял ту искру, что заставляла его двигаться дальше. До этого он всегда верил в то, что делает, вопреки неудачам в работе, несложившейся карьере, даже тогда, когда чувствовал, что успех невозможен. Но последнее время он сдался, перестал бороться.

Квентин слушал ее слова, и в груди у него рос болезненный ком. Это из-за него отец так изменился, он наказал его, сломал. А ведь он этого совсем не хотел.

– Я одолжу у кого-нибудь машину – Гуцман наверняка мне ее даст – и съезжу к нему сегодня же вечером.

– Я поеду с тобой.

– Ты не возражаешь, если я поеду один? Я останусь у него ночевать. Поговорим с ним, все обсудим. Мы кое-что не уладили. Но это касается только его и меня.

Мать сжала ему руку и пристально заглянула в глаза. На смену тревоге снова пришла надежда, ее мертвенно-бледное лицо опять чуть порозовело.

– Если ты это сделаешь, – сказала она, – то мы это отпразднуем, и твое поступление в университет тоже.