Практическая магия

– Сначала мы попробуем сделать так, как предлагаю я, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

У меня упало сердце, но я тут же рассердилась. Я отвернулась и отошла от Квентина на несколько шагов, прежде чем снова посмотрела на него.

– Твой стиль – расчленить и продать. Ни постоянного дома, ни долговременных отношений. За всю свою жизнь ты ничего не построил, верно? Ты уничтожаешь то, что создано другими.

– Любой специалист моего уровня может снести старое здание, – медленно сказал Квентин, буравя меня взглядом, – но только я могу сохранить то, что в нем было ценного.

– Ты полагаешь, что творчество твоего отца – это всего лишь обман, надувательство. Ты говоришь о его скульптурах так, словно он наворочал куски железа только ради того, чтобы дурачить людей, ищущих в них более глубокий смысл. Хорошо, согласна. Если они столь просты, то тебе будет нетрудно создать нечто подобное.

– Нет и еще раз нет. Вот мой ответ.

Над пастбищем повисла тишина. Квентин молчал, не собираясь сдаваться. А я не сомневалась в том, что он вернется в Нью-Йорк и попытается привести в исполнение собственный план. Что ж, мне больше ничего не оставалось…

– Прощай, – произнесла я.

Квентин подошел ко мне и снял что-то с моих волос. Я увидела на кончике его пальца белую бабочку. Его взволнованный взгляд не отрывался от моего лица.

– Маленькие белые ангелы принесут тебе весть обо мне, – с этими словами, после того, как пробыв частью моей жизни три недели, шесть дней, тринадцать часов и двадцать семь минут и навсегда изменив ее, Квентин ушел.

* * *

– Куда уехал брат-медведь? – несколько раз на дню спрашивал меня Артур. Я заранее знала, что так и будет. – Он ведь не умер, правда? Ты уверена, что он не умер?

Я видела ужас в глазах брата. Мы стояли на гранитном языке, выдававшемся вперед над Медвежьим ручьем словно козырек бейсболки. Будучи детьми, мы тысячу раз играли здесь в тени самых высоких деревьев. Это было самое красивое место на нашей ферме.

Я привела сюда Артура, чтобы солгать ему, хотя совсем недавно поклялась самой себе больше никогда этого не делать.

– Квентин уехал к себе домой, чтобы подумать о втором медведе. Он вернется, но ему надо будет очень долго думать. Я не могу точно сказать тебе, когда мы снова его увидим.

Артур, заламывая руки, ходил взад и вперед передо мной.

– Брат-медведь должен сделать друга для мамы-медведицы. Он просто должен, и все.

– Дорогой, вот что мы с тобой сделаем. Мы станем приходить сюда каждый день и класть по одному камешку, чтобы отметить прошедший день. Пока мы будем считать дни, их останется совсем мало до его приезда. – Вероятно, так появились пирамиды из камней, построенные на печали и надежде.

Артур не отрывал от меня взгляда.

– Пока у нас есть камни, у нас есть дни?

Я кивнула. Он спрыгнул вниз, исчез за скалой и вернулся с пригоршней мелких камешков.

– Это на сколько дней?

Я отсчитала семь и сказала, чтобы остальное он выбросил.

– Хватит на первую неделю.

Артур спрятал шесть камешков в карман шортов, расчистил от старых листьев плоскую поверхность на граните и торжественно положил седьмой камень.

– Я рассчитываю на тебя, брат-медведь, – прошептал он. – Я знаю, что ты вернешься.

Как бы мне хотелось тоже в это поверить.

* * *

На следующий день во двор фермы въехал фургон. Водитель выгрузил несколько больших коробок. Я взглянула на обратный адрес и увидела название салона Адамсон в Атланте.

– Кто-то все перепутал, – обратилась я к Лизе и Фанни Ледбеттер, которых любопытство заставило подойти поближе. Я открыла коробки и увидела всю свою коллекцию серебра.

В последней коробке нашлась и записка от миссис Адамсон, владелицы магазина, умной, мягкой женщины, учившей меня законам выживания южной леди. “Иногда вполне прилично принять подарок от джентльмена. А ваш друг, вне всякого сомнения, джентльмен”, – написала она.

– Квентин сделал это для тебя, – завистливо вздохнув, сказала Лиза. – Ох, Урсула.

– Он отличный парень, – согласилась с ней Фанни.

Я внесла коробки в дом, села в гостиной посреди этого серебряного великолепия и расплакалась.

ЧАСТЬ III

ГЛАВА 17

“Здесь я смогу не думать о ней. Не вспоминать ее голос, ее глаза, ее тело, ее рассуждения. Забыть о ее чувствах, и о том, что чувствовал сам рядом с ней”, – уговаривал себя Квентин, вернувшись в Нью-Йорк. Он всегда умел занять себя повседневной жизнью, сосредоточиться на насущных проблемах, загнать подальше то, что его тревожило. Это всегда срабатывало, когда ему требовалось забыть женщину.

На этот раз у него ничего не вышло.

Нью-Йорк и его районы показались теперь Квентину совсем другими, нереальными, искусственными, созданными из крошечных квартир, садиков на крыше и городской собственности при полном отсутствии уединения. Никаких царственных лесов. Никаких гор. Никаких ручьев. Насколько Квентин знал, никто из Рикони не владел в Америке землей. Он продолжал думать об Урсуле и “Медвежьем Ручье”, постоянно пытаясь прогнать эти мысли прочь.

– Ладно, Джои, расскажи мне, в чем проблема. Когда мы говорили по телефону, я сразу понял, что тебе мой план не нравится.

Они с Джои Арайзой сидели в спортивном баре на Манхэттене. Теперь Джои работал в качестве управляющего престижной художественной галереи.

Бывший ученик его отца отбросил со лба прядь редеющих светлых волос и залпом выпил свое виски. Со стуком опустив стакан на стол, он мрачно посмотрел на Квентина.

– Мне не нравится то, о чем ты меня просишь. Я должен знать, что ты замышляешь, если вбил себе в голову сумасшедшую идею подделать работу твоего отца…

– Мне нужна скульптура, которая дополняла бы “Квинтэссенцию мудрости”. Не копия, а похожая скульптура. Ты найдешь мне скульптора, который справится с этой задачей. Потом познакомишь меня с ним. Все очень просто.

– Я должен знать, для чего тебе это понадобилось.

– У меня есть на то свои причины.

– Это ради Анджелы?

– Косвенным образом. Я не хочу, чтобы она знала, пока все не будет готово.

Джои в негодовании всплеснул руками.

– Готово? Ты будешь готов представить ей копию шедевра, созданного твоим отцом? Ты хочешь уверить ее, что “Квинтэссенция мудрости” все еще существует?

– Нет. Я не собираюсь ей лгать и не намерен выдавать подделку за подлинник, я же говорил тебе. – Квентина возмутило такое обвинение, его глаза яростно засверкали. Неужели у него теперь такая репутация, что даже Джои Арайза считает его способным на подобную низость?

Джои заметил выражение его лица и откинулся на спинку стула.

– Ладно, я не должен был так говорить. – Он вздохнул, потер лоб и снова оперся локтями о стол. – Квентин, я просто пытаюсь объяснить тебе: ты не понимаешь, о чем просишь.

– Мне нужен умелый мастеровой, чтобы выполнить работу по контракту, только и всего.

– Твой отец был настоящим скульптором, гением. Ты можешь сделать копию, но тебе не вложить в нее волшебства таланта.

– Прошу тебя найти того, кто мне поможет. Потом пришлешь мне чек.

Джои снова вздохнул:

– Ладно, но ты хотя бы понимаешь, что это очень сложная работа, если кто-то вообще возьмется за нее?

– Не думаю, что все так непросто. Дизайн, структура, все уже определено. Человек должен уметь работать по металлу и чуть-чуть импровизировать.

– Полагаю, ты знаешь, чего добиваешься. Или, во всяком случае, ты так думаешь. Но почему бы тебе самому этим не заняться?

– У меня есть бизнес, и я не могу его бросить. Сержант не из тех, кого можно оставить работать с клиентами. Когда он общается с брокером, создается впечатление, что он и сам не знает, то ли приветствовать его, то ли рявкнуть: “Двадцать раз упал-отжался”.

Джои поморщился – объяснение его не удовлетворило, – потом хмуро посмотрел на Квентина.

– Когда-то твой отец рассказывал мне, что месяцами работал над скульптурой медведя и не меньше десятка раз резал автогеном уже созданное. И потом у нас остались только старые фотографии и наброски, с которыми придется работать. Потребуется время, чтобы найти нужного человека. Ты не представляешь, какой высокой репутацией пользуется твой отец. И сколько крови, пота и слез вложил он в каждую свою скульптуру.

– О крови я помню.

– Господи, я не должен был этого говорить, прости.

Настроение было испорчено. Квентин сделал глоток виски, потом посмотрел янтарную жидкость на свет. Лиза-Олениха говорила ему, что можно общаться с умершими, если долго смотреть на воду. По ее словам, она говорила так с Томом Пауэллом, и тот тоже хочет, чтобы Квентин создал вторую скульптуру.

Квентин поймал себя на том, что заглядывает в стакан. “Что скажешь, папа? Что мне делать? Вернуться в “Медвежий Ручей” и попытаться? Любить женщину так, как ты любил маму? Или сдаться, как сдался ты? Должен ли я до могилы идти по твоему пути?”

– Квентин, с тобой все в порядке?

Он поставил стакан на стол и натянуто рассмеялся.

– Найди мне скульптора, Джои. Если я буду доволен результатом, ты будешь рад, что принял в этом участие.

– Скажи мне только одно. Я знаю, ты никогда не дал бы и ломаного гроша за работы твоего отца, что же случилось сейчас?

Квентин криво ухмыльнулся:

– Я и сейчас не дам ни гроша.

Прошла неделя, за ней другая. Квентин начал примиряться с мыслью о том, что на создание скульптуры уйдет не один месяц. Он решил позвонить Урсуле, но в последний момент положил трубку. Отсутствие новостей – это не новость. Такое известие только все испортит. Ночью он лежал в постели и вспоминал, как они были вместе на старом деревянном полу в книжном магазине.

“Брось все. Урсула была права. Ты убьешь Артура. Держись подальше от их жизни. Забудь о ней”. Квентин плохо спал, рисковал собственной безопасностью, когда выполнял контракты, и просидел слишком много жарких летних вечеров за столом в своем кабинете. “Ты можешь это сделать. Создай для нее скульптуру. Ради Артура. Ради себя самого”.

Но он даже не мог представить, каким путем шли мысли его отца, как он планировал и начинал работу, какое видение преобразило холодный металл в воплощение жизни. Что дано человеку от бога, чтобы он мог добиться такого результата? “Я не могу заглянуть в душу своего отца, я этого не вынесу”.

Квентин рылся в ящиках в кладовке, искал старые металлические игрушки, как будто в них мог скрываться ключ к идеям его отца. Но вместо них он нашел то, что давно убрала мать. Это были гладкие металлические шарики, нанизанные на толстую нитку, отец использовал их как четки.

Квентин столкнулся с ситуацией, которую он не мог разложить на мелкие, удобные для него составляющие. Это снилось ему в кошмарах, он всегда избегал таких положений и именно по этой причине старался как можно реже летать на самолете, хотя никто в мире об этом не подозревал. Он не выносил разреженного воздуха.

Пытаясь найти решение, Квентин осмотрел горы металлолома, баржи со старыми автомобилями, свалки. Он сортировал отходы промышленной цивилизации, пытаясь увидеть фрагменты будущей скульптуры. Ему казалось, что отец действовал именно так, и хотелось услышать его голос, подсказывающий, что именно выбрать. Металлические четки Квентин носил в кармане, часто прикасаясь к ним.

Но это не помогало.

* * *

– Что произошло с тобой в Джорджии? – требовательно поинтересовался сержант. – Кто-то выбил из тебя дерьмо.

– Оставь меня в покое, – ответил очень спокойно Квентин. Он как раз опускал кованую решетку, собирая заказ, который должен был отправить на другой день. Но в его голосе прозвучала угроза, смертельная пустота, которой он никогда не давал воли раньше. Старый сержант забеспокоился всерьез.

– Капитан, напейся, найди себе бабенку, заплати ей как следует, чтобы она тебя трахнула. Так ты решишь большую часть своих проблем.

Квентин отнесся к совету куда серьезнее, чем мог ожидать старина Джонсон. Но он знал только одно противоядие против любой неприятной мысли. Квентин позвонил Карле.

Карла светилась от удовольствия, поддразнивала его, шутила, пользовалась любой возможностью, чтобы коснуться его руки, пока они ели принесенный из ресторана ужин – лобстеры, салат, мясо. Они сидели в обеденной зоне в квартире Квентина под старинной газовой люстрой, отреставрированной им самим. Это приглашение на ужин определенно намекало на возможность начала новых отношений, новой стадии близости. Карла надеялась провести ночь с Квентином. Он намеревался позволить ей это.

Весь ужин напролет она болтала: о своих дочках, об их успехах в школе, о том, что начала водить их в театр на оперные и балетные спектакли. Ведь сами-то они с Квентином росли в Бруклине без всякой культуры, верно?

– Они все время спрашивают меня, когда дядя Квентин снова придет к нам в гости.

– Как насчет этой субботы? Я бы мог сводить их в зоопарк.

Карла уставилась на него широко открытыми глазами. Никогда раньше он никуда не водил ее детей.

– С тобой… все нормально? Что с тобой случилось?

– Ты не хочешь, чтобы мы пошли в зоопарк?

– Нет, меня это очень радует. Просто… это так странно. Ты никогда не хотел, чтобы они к тебе привязались.

– Я поступал так ради их же блага. Но возможно, я пытаюсь измениться.

– Квентин! – Не веря своим ушам, Карла медленно поднялась со своего кресла, обошла вокруг стола и уселась к нему на колени. – Это путешествие на юг и в самом деле открыло тебе новые перспективы. Мне это нравится.

Как будто тупая игла вонзилась в Квентина, но он кивнул и обнял женщину за талию. Карла осыпала его лицо легкими поцелуями.

– Я захватила с собой специальный наряд. Сейчас я его надену. Подожди здесь, пока я вернусь, – горячий шепот Карлы обжег ему ухо.

– Звучит заманчиво.

Карла легко соскочила с его колен и скрылась в спальне. А Квентин хмуро смотрел перед собой. “Веди ее в постель и покончи со всем этим. Тебя ждет хорошая жизнь. Не хочешь остаться один, бери Карлу. Все так просто”.

Он услышал шум, возмущенный возглас и пошел в спальню. Это была просторная, полная воздуха комната с огромными окнами в обрамлении кирпичной кладки, на которых даже ночью он не задергивал шторы. Карла стояла возле одного из них, освещенная высоким торшером, и ее разгневанное лицо отражалось в темном стекле. В руке она держала пачку фотографий.

– Кто она? – К ногам Квентина полетела фотография, где Урсула сидела рядом с Хаммером в траве и обнимала его за шею.

– Почему ты роешься в моих ящиках?

– Я догадалась, что ты от меня что-то скрываешь. – Квентин протянул было к ней руку, Карла попятилась. Черные волосы упали ей на лицо, глаза яростно сверкали. – Должна была быть причина твоего странного поведения. Вот она. – Женщина потрясла фотографиями перед носом Квентина. – Ты хранишь десяток снимков этой рыжей. Это не может быть совпадением. И это неспроста. Ты никогда не фотографировал одну женщину столько раз. Даже меня.

– Карла, перестань. Это все глупости. Я же пригласил тебя на ужин, предложил провести выходные с твоими девочками, и ты обвиняешь меня в том, что у меня есть другая женщина.

– Да, все встало на свои места. Ты используешь меня, чтобы избавиться от нее. Черт бы тебя побрал, Квентин Рикони. Я знала, что это слишком здорово, чтобы быть правдой. – Карла рухнула на широкий подоконник, ее плечи опустились.

Квентин сел рядом с ней, взял у нее из рук фотографии и отложил их в сторону.

– Я не живу с ней, – спокойно ответил он.

– Нет, живешь.

– Ты и я, вот это жизнь. У нас общее прошлое. Возможно, нас ждет долгое будущее. Я пытаюсь принять решение. Ведь мне уже сорок.

Слезы текли по красивому лицу Карлы. Она вытерла их ладонью.

– Тебе сорок лет, и ты подумал о том, что однажды окажешься таким же одиноким, как твой сержант. Ты пришел в отчаяние и попытался обустроить комфортное будущее со мной.

– Я не обманываю тебя. То, что ты видишь на этих снимках, это не мое будущее. У меня с ней ничего не получится. Я не способен наладить с ней отношения. – Квентин помолчал. – Но одно могу тебе гарантировать: ты мне небезразлична.

Карла застонала и посмотрела на потолок.

– Я ему небезразлична! Пресвятая Богородица. Ты когда-нибудь слышала что-нибудь более романтичное? Он меня не любит, не хранит в ящике комода десятка моих фотографий, но, возможно, однажды он решится жениться на мне, потому что так хорошо и так давно меня знает!

Квентин встал и отошел к другому окну, глубоко засунув руки в карманы. Он уныло смотрел на ряды старых промышленных зданий, превращенных в жилые помещения, как и его собственное. Мир, который он помнил, таял у него на глазах, уходил в прошлое. Его мать старела, так и не простив его, хотя и не подозревала о его подлинном преступлении. Карла перестала надеяться, хотя он подсознательно поддерживал в ней тлеющий огонек надежды все эти годы, и, вероятно, найдет для себя мужчину. Возможно, им станет тот банкир, с которым она в последнее время встречалась. На этот раз ее брак не распадется.

Карла вытерла глаза и подошла к нему. Они вместе смотрели на ночной город.

– Я хочу, чтобы ты любил меня, – она говорила совсем тихо. – Я хочу, чтобы ты верил, что не сможешь быть счастливым, если не увидишь меня утром в своей постели. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что твоя жизнь не станет полной, если у нас с тобой не будет общего ребенка. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что никто не в силах подарить тебе те же ощущения, что даю тебе я.

Прошла долгая, томительная минута, и Квентин обнял ее за плечи и притянул к себе. Карла заплакала, уткнувшись лицом в его шею, но тут же оттолкнула его от себя.

– Увидимся, – прошептала она.

Квентин проводил ее до лифта, но она отмахнулась от него, когда он решил дойти вместе с ней до машины.

– Я сама, – твердо остановила его Карла.

* * *

Прошли еще две недели. Сержант, бормоча что-то себе под нос, принес пухлый крафтовый пакет, потертый на сгибах.

– Я нашел это под мешком с собачьим кормом в твоей машине. Ты, видно, не заметил его, когда вынимал вещи после поездки. Что-то ты стал невнимательным последнее время. Это на тебя не похоже.

– Понятия не имею, что это может быть. – Квентин сел на край стола, достал нож и разрезал бечевку, которой был обмотан конверт. Из него водопадом хлынули двадцатидолларовые купюры, а следом выпал сложенный листок с логотипом “Пауэлл пресс”.

“Они твои. Урсула”, – записка оказалась совсем короткой.

Сержант прочитал единственную строчку, заглядывая через плечо Квентина, прежде чем тот успел ее спрятать. В глазах Джонсона появилось понимание.

– Я не знаю, что ты сделал этой леди, капитан, но, черт возьми, она дает тебе деньги, чтобы ты вернулся.

* * *

– Альфонсо говорит, что вы с Карлой серьезно поругались, – заявила мать, как только Квентин переступил порог ее дома. Он промычал что-то нечленораздельное, вешая куртку на спинку стула, и сел. Квентин возил Анджелу завтракать, как делал это каждое воскресенье, и теперь они смотрели друг на друга через покрытый кружевной скатертью стол в ее гостиной в Бруклине. Она всегда приглашала его на чай, словно достаточное количество чая и изысканная любезность могли стереть прошлое.

– Альфонсо мог бы сделать вторую карьеру как осведомитель, – мрачно отозвался Квентин.

– Так это правда?

– Нет, подожди. Я должен сказать тебе кое-что. Альфонсо работает и на меня тоже. Поэтому мне известно, что ты не ходила к врачу для повторного обследования, как обещала.

– Я принимаю лекарства от повышенного давления и замечательно себя чувствую. Так что больше никакого хныканья.

– Слышал, что ты вела переговоры с издателем о публикации воспоминаний о папе.

– Да, и это будет очень теплая, очень личная книга.

Квентин отставил чашку в сторону.

– Не делай этого. – Его голос звучал спокойно. – Тебе не удастся объяснить людям, которые его не знали, что с ним случилось.

– Потому что я сама этого не понимаю, так? Ты это пытаешься мне сказать?

– Позволь ему уйти, мама. Она хлопнула ладонью по столу.

– Как я могу? Разве ты сделал это?

– Да.

– Это неправда.

Квентин оттолкнул от себя чашку с горьким чаем. Ему и без того было несладко.

– Все знают, что папа покончил с собой, и этого факта нам не изменить. Ты не исправишь того, как он умер.

Мать поджала губы.

– Я не собираюсь обсуждать этого с тобой. Как всегда, ты пытаешься сменить тему, чтобы не обсуждать свои, весьма неважные, обстоятельства. – Анджела легко погладила морщинку между бровями. – Мне очень больно, что я узнаю о твоей жизни из слухов.

– Сожалею, но тебе надо было только спросить. – Квентин печально посмотрел на нее, с тоской вспоминая о былой дружбе между ними, когда они могли часами говорить друг с другом.

Мать помешала чай в чашке из тонкого китайского фарфора и положила ложечку на безвкусную, ярко-желтую подставку с изображением русалки. Каким бы филигранным серебром и тонким фарфором ни пользовалась, Анджела оставалась верна этим подставкам, выигранным для нее Ричардом на карнавале на Кони-Айленде, когда он еще ухаживал за ней.

– Альфонсо не ошибся, когда сказал, что у тебя с Карлой проблемы? – Анджела не собиралась легко сдаваться.

Квентин выжал лимон себе в чашку.

– Ладно, твоя взяла. Да, мы с Карлой повздорили. Все кончено.

– Ты имеешь в виду на какое-то время, как обычно?

– Нет, на этот раз это окончательный разрыв. Она больше не будет ждать меня.

Мать сумела сдержать удивление.

– Не могу сказать, что считала Карлу достойной тебя, но я никогда не сомневалась в том, что она тебя любит и будет преданной женой. Ты уверен, что не хочешь продолжать отношения с ней?

Квентин улыбнулся.

– Тебя бы устроил брак ради практических соображений и несколько внуков?

Анджела с негодованием выпрямилась.

– Когда меня устраивало что-то, кроме лучшего? Для меня самой или для тех, кого я люблю.

Квентин взял тонкую чашку загрубелыми мозолистыми пальцами. Его указательный палец не пролез бы в отверстие в ручке. Иногда он думал о том, не мелькает ли в голове матери мысль: “Если бы мой сын стал архитектором, у него сейчас были бы тонкие изящные руки”.

– Ты помнишь, как говорила мне, что я не должен портить жизнь Карле? Я последовал твоему совету.

– Она сказала Альфонсо, что у тебя появилась другая женщина. По словам Карлы, ты встретил ее, когда ездил на Юг. – Анджела нахмурилась. – Карла сказала, что она особенная. Или по меньшей мере невероятно фотогеничная.

Квентин чертыхнулся про себя, проклиная Карлу за это мелкое доносительство. Теперь ему следовало быть очень осторожным. Никаких деталей. Незачем матери знать фамилии, имена и кое-какие подробности. Анджела отлично помнила всех и все, что было так или иначе связано с работами отца. Тайбер, Тайбервилл, колледж, любое напоминание о них может ее насторожить. Пока есть шанс, что он может привезти матери “Квинтэссенцию мудрости” и сделать сюрприз, не стоит рисковать и портить впечатление.

– Я встретил интересных людей во время поездки. Но об этой женщине я пока не хочу говорить. И это не то, что подумала Карла.

– Понимаю. Последнее время у тебя появилось слишком много секретов. На прошлой неделе тебя видели в офисе Джои Арайзы. Это имеет какое-то отношение к твоему отцу? Мне с трудом в это верится, потому что ты никогда не интересовался тем, что делает Джои в память о нем.

– Я знаю Джои с детства. Что странного в том, что мы встретились за ленчем? Мы вместе ели, только и всего.

– Квентин, что происходит? Что за загадочная женщина? Что за встреча с Джои? Скажи мне правду.

– За всем этим не кроется ничего зловещего. Неужели ты не можешь поверить мне? Мне кажется, я заслужил на это право.

– А почему ты не можешь верить мне? – В глазах матери заблестели слезы, и она отвернулась. – Я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь рассказать мне, что такого совершил твой отец тогда, что ты все эти годы так к нему относился.

Квентин откинулся на спинку стула. Не будет он говорить на эту тему, никогда.

– Что рассказать тебе о женщине, которую я встретил? – Его голос звучал сурово и резко. – Она знает латынь, получила университетский диплом по экономике, владела некоторое время книжным магазином. Теперь ведет дела собственного крошечного издательства. У нее есть младший брат, он либо страдает аутизмом, либо умственно отсталый, трудно сказать. Больше у них нет родственников, поэтому она о нем заботится. Они живут на ферме в горах. Это самое красивое место из тех, что мне доводилось видеть. У нее есть квартиранты. Они занимаются художественными промыслами, живя в квартирах, переоборудованных из старых курятников. Это удивительное место, и она сама удивительная.

К тому моменту, когда Квентин закончил свой рассказ, Анджела подалась к нему, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

– Ты не можешь рассказать мне об этой удивительной женщине, но тебе не удастся и заставить меня поверить, что тебе не на что надеяться. Никогда раньше я не слышала, чтобы ты так говорил о ком-то.

– Мне нечего больше сказать тебе.

– О, Квентин, скажи, по крайней мере, как ее зовут. Сделай мне одолжение.

Квентин помялся, потом очень тихо ответил:

– Я назвал ее Розой.

ГЛАВА 18

Сорок два камешка. Мы с Артуром стояли на гранитном выступе над ручьем и уныло смотрели на них, а холодный сентябрьский дождик просачивался сквозь ветки деревьев и поливал нас, несмотря на плащи и соломенные шляпы с широкими полями. Мне казалось, что у меня вынули сердце.

– Брат-медведь наверняка умер, – голосом маленького ребенка сказал Артур. – Иначе он давно бы уже вернулся.

– Нет, милый, с ним все в порядке, я уверена. У нас осталось еще много камней. – Я обвела рукой пространство вокруг нас.

– Если он не вернется, то у мамы-медведицы не будет никого, кого она могла бы любить. А я так и не узнаю, хочет ли она и дальше жить с нами. Она умрет. – Он вздрогнул. – Я боюсь, что я тоже умру. Отправлюсь к папе и маме. Как ты думаешь, мама узнает меня?

– Ты не умрешь, обещаю тебе. Идем со мной. – Я подвела брата к краю выступа. – Давай наберем гальки в карманы, отнесем ее домой и высыплем в большой горшок. Мы будем вынимать камешки по одному каждый день. Если брат-медведь не приедет к нам к тому времени, когда они закончатся, то я сама отправлюсь в Нью-Йорк и привезу его.

Артур с открытым ртом слушал меня.

– Ты можешь это сделать?

– Да, но только когда горшок опустеет.

Мой брат переварил этот сложный план, и в его глазах затеплилась надежда. Я купила нам еще немного времени. До тех пор пока в горшке не останется последний камень, мне придется придумать, что делать дальше. Пока мы шли домой, нагруженные тяжелой, каменной надеждой, Артур широко размахивал руками, описывая круги. Я с тревогой посмотрела на него.

– Что ты делаешь, малыш?

Он закрыл глаза.

– Я лечу в Нью-Йорк, – ответил он.

Был солнечный день, холодный, но синева неба казалась особенно яркой. Листья на кизиловых деревьях на краю лужайки только начали краснеть, и все выглядело еще совсем по-летнему.

* * *

– Я слышу шум машины, – объявила Фанни Ледбеттер.

Я подбежала к окну гостиной и выглянула во двор. Сердце билось у меня в горле. Но это был не Квентин. Очень медленно к дому подъехала мототележка. Мне хватило одного взгляда на белокурые волосы и нежное личико. Я застонала.

Эсме Тайбер.

Ей все-таки удалось перехитрить сторожей и миновать ворота в Тайбер-крест. Она захватила с собой багаж и портрет Бетины Грейс. Когда девушка вылезла из своего автомобильчика, Лиза, Фанни и я окружили ее. Лицо Эсме опухло от слез, в глазах застыло выражение ужаса.

– Я никогда раньше по-настоящему не убегала, – прошептала она и задрожала.

Я обняла девушку.

– Все будет хорошо, не волнуйся. Ты зайдешь в дом и отдохнешь. – Я представила беглянку Лизе и Фанни и повела Эсме в дом.

Она озиралась по сторонам. Мы подошли к крыльцу дома, и она неожиданно подалась вперед. Эсме увидела Железную Медведицу на пастбище.

– Медведица! – пронзительно взвизгнула она, отбросила мои руки и пустилась бежать через двор и лужайку, пока не замерла перед скульптурой. Я поспешила за ней. Девушка стояла у абстрактной шеи животного и гладила его, словно перед ней была крупная собака. – Медведица ты моя дорогая, – приговаривала она своим странным, высоким, как у феи из сказки, голоском, и улыбалась. – Когда я была маленькой, я сочиняла о тебе сказки. Когда я оставалась одна, ты была со мной рядом. Если люди смеялись надо мной, ты их тут же пожирала. Когда мне становилось страшно, ты садилась рядом со мной и мурлыкала. – Эсме подняла голову, увидела меня. Девушка дрожала всем телом. Слезы текли по ее щекам. Пугающее путешествие в пять миль от Тайбер-крест до “Медвежьего Ручья” по шоссе на скорости в пятнадцать миль в час исчерпало запас ее мужества. – Медведи могут мурлыкать, – прошептала Эсме, обхватив себя руками за плечи.

Я протянула к ней руки.

– Я верю тебе, раз ты так говоришь.

– Больше никто мне не верит. Я дурочка в семье. На днях, когда в доме была вечеринка, я слышала, как кто-то сказал: “Эсме – хорошенькая маленькая идиотка”. Я знаю, что такое идиотка.

Мне стало так жаль ее, это красивое вечное дитя.

– Что ж, ты попала в необыкновенное место. Здесь медведи и в самом деле мурлыкают.