Жена мудреца (Новеллы и повести)

.. Но когда - и как? Вот сейчас я мог бы наконец хорошенько обдумать все, что произошло... все ведь нужно обдумывать... так уж устроена жизнь... Стало быть, обдумаем... Что именно?.. Какой чистый воздух!.. Надо бы почаще прогуливаться ночью в Пратере... Да, но это мне следовало сообразить пораньше; теперь покончено с Пратером, с чистым воздухом, с прогулками... Итак - поразмыслим, как и что. Ох, сниму фуражку: она словно давит мне на мозг... никак не могу сосредоточиться... Вот так! А теперь, Густль, разберись во всем по порядку, сделай последние распоряжения! Стало быть, завтра утром - конец... завтра в семь часов утра... семь часов - благоприятное время. Ха-ха-ха! Значит, в восемь, когда начнется ученье, все уже будет позади... Но Копецкий не сможет вести ученье, это слишком его взбудоражит... А возможно, он ничего еще не будет знать... ведь может не быть слышно... Макса Липпая они тоже нашли только днем... а он застрелился рано утром, и никто ничего не слышал... Но какое мне дело до того, будет ли Копецкий вести ученье или нет?.. Ха-ха! Стало быть, в семь часов? Так... ну, что же еще?.. А больше и не о чем размышлять. Я застрелюсь у себя в комнате, вот и все! Похороны в понедельник... Кто обрадуется, так это доктор прав...
      Дуэль не может состояться по причине самоубийства одного из противников... Что скажут у Мангеймеров?.. Ну, он-то не очень огорчится... А вот жена, эта хорошенькая блондинка... с ней можно было завести интрижку... О да, мне кажется, у нее мне бы повезло, если б только я немножко поусердствовал... Было бы совсем по-другому, чем со Стеффи, этой потаскушкой... Но тут, разумеется, потребовалось бы приложить все старания: ухаживать, посылать цветы, говорить по-умному... тут не скажешь: приходи завтра днем ко мне в казарму!.. Да, порядочная женщина, это было бы так приятно... Жена моего ротного в Пшемысле ведь не была порядочной женщиной... я готов поклясться, что и Либицкий, и Вермутек, и тот тщедушный суб-лейтенант - все с нею жили... А вот уж фрау Мангеймер... да, это было бы совсем другое дело, она дама лучшего общества, такая связь может облагородить человека, придать ему светский лоск - внушить ему уважение к самому себе. А когда водишься только с этими тварями... И так рано я начал - совсем еще мальчишкой, когда получил первый отпуск и поехал к родителям в Грац... Ридль тоже был со мной, - она была чешка, наверно, вдвое старше меня, - я только под утро пришел домой... Как на меня взглянул отец... И Клара тоже... Перед Кларой мне было особенно стыдно... Тогда она была помолвлена... почему, собственно, из этого ничего не вышло? Правду сказать, я не очень этим интересовался... Бедняжка, ей тоже не повезло в жизни, а сейчас, в довершение всего, она потеряет единственного брата... Да, ты никогда уже меня не увидишь, Клара, - все кончено! Ведь не думала ты, сестренка, когда в Новый год провожала меня на вокзал, что больше меня не увидишь? А мама... О, боже, мама... нет, об этом мне нельзя думать... если я буду думать о ней, я способен пойти на подлость... А не съездить ли мне сначала домой... сказать, что взял отпуск на один день... еще раз увидать маму, папу, Клару, прежде чем покончу с собой... Да, первым утренним поездом, в семь часов, я могу поехать в Грац, в час я буду там... Добрый день, мама!.. Привет, Клара! Ну как вы живете-можете?.. Вот сюрприз, а?.. Но они могут что-нибудь почуять... если не все, то Клара... Клара уж наверно... Клара такая умница... Какое ласковое письмо я от нее получил на днях, а я ей так и не ответил, и какие дельные советы она мне всегда дает она душа-человек... А не обернулось ли бы все совсем иначе, если б я остался дома?.. Я поступил бы на сельскохозяйственный факультет, потом служил бы у дяди... они ведь все этого хотели, когда я был совсем еще юнцом... Теперь я, пожалуй, уже был бы женат на славной, доброй девушке... возможно, на Анне, она меня так любила... Я и сейчас еще это приметил, когда последний раз был дома, хотя у нее муж и двое детей... Уловил, как она на меня смотрела украдкой... И она все еще называет меня "Густль", как прежде... Ее как громом поразит, когда она узнает, как оборвалась моя жизнь - а муж, тот скажет: "Это я знал наперед - такой шалопай!" Все подумают, что я это сделал потому, что у меня были долги... А это неправда, все уплачено... Кроме последних ста шестидесяти гульденов, но ведь они завтра будут присланы... Да, я должен еще позаботиться о том, чтобы Баллерт получил свои сто шестьдесят гульденов... непременно надо это записать, прежде чем застрелиться... Это ужасно, ужасно... а не лучше ли мне уехать в Америку, где меня ни одна душа не знает... В Америке никто понятия не имеет о том, что здесь случилось сегодня вечером... там никому нет дела до этого... Совсем недавно в газете писали о некоем графе Рунге, ему пришлось уехать из-за какой-то грязной истории, а теперь у него за океаном гостиница, и ему плевать на всю эту ерунду. И спустя несколько лет можно было бы вернуться... не в Вену, разумеется, и не в Грац... но в имение, к дяде, а мама, и папа, и Клара, те, разумеется, тысячу раз предпочли бы такой исход, только бы я остался жив... А какое мне дело до того, что подумают все остальные? Да и кто еще хорошо относится ко мне? Кроме Копецкого, никому до меня дела нет... Копецкий ведь единственный, кому... И надо же было, чтобы не кто иной, как он, дал мне билет на сегодня... и всему виной этот билет... не будь у меня билета, я не пошел бы на концерт и всего этого не случилось бы... Да что ж такое случилось?.. Кажется, целое столетие прошло с тех пор, а ведь еще и двух часов нет... Два часа назад кто-то назвал меня "глупым мальчишкой" и грозился разломать мою саблю... Господи, да я, никак, сейчас начну орать, темной ночью... Как же это все получилось? Неужели я не мог подождать, покуда толпа у вешалки схлынет? И зачем только я ему сказал: "Молчать"? Как у меня вырвалось это слово? Ведь обычно я вежлив... даже с денщиком не бываю так груб... ну конечно, у меня разгулялись нервы... как на грех, все одно к одному подобралось - карточный проигрыш, и нескончаемые отговорки Стеффи, и завтрашняя дуэль, и то, что последнее время я совсем не высыпаюсь, и нудная муштра в казарме, - в конце концов всего этого не выдерживаешь... Да, рано или поздно я свалился бы, и пришлось бы просить отпуск... Теперь это уже не нужно, теперь наступит долгосрочный отпуск - без сохранения содержания... Ха-ха-ха!..
      Сколько же времени я еще тут просижу? Наверно, уже за полночь... кажется, я недавно слыхал бой часов... Что это - стук экипажа? В такое позднее время? На резиновых шинах - все понятно... Им лучше, чем мне... возможно, это Баллерт с Бертой... Почему именно Баллерт? Поезжай, поезжай! Хорошенькая штучка была у его высочества в Пшемысле... он всегда ездил с ней в город, к Розенбергше... Очень приветлив был его высочество по-настоящему хороший товарищ, со всеми на "ты"... Хорошее было времечко... хотя... местность унылая, летом нестерпимая жара... Помнится, в один день троих хватил тепловой удар... Среди них был капрал моего взвода - такой смышленый парень... После обеда мы нагишом ложились отдыхать. Раз ко мне неожиданно зашел Визнер; мне, наверно, снился тревожный сон, я вскочил и выхватил из ножен саблю, она лежала рядом со мной... Хорошенький, наверно, у меня был вид... Визнер покатывался со смеху - сейчас он уже ротмистр. Жаль, что я не пошел в кавалерию... Но этого не хотел мой старик - было бы слишком дорогое удовольствие, - ну, теперь-то уж все едино... А почему? Да, да, знаю: я должен умереть, вот почему все едино - я должен умереть... Как же все-таки быть? Послушай, Густль, ты ведь нарочно пошел в Пратер темной ночью, когда никто тебе не помешает, - сейчас ты можешь спокойно обо всем подумать... Все это чистейший вздор - и поездка в Америку, и отставка, и слишком ты глуп, чтобы взяться за что-нибудь другое, и если даже ты доживешь до ста лет - воспоминание о том, что тебе кто-то грозил разломать саблю и назвал тебя глупым мальчишкой, а ты стоял и ничего не мог поделать, - нет, раздумывать тут нечего - что случилось, то случилось, и насчет мамы и Клары это тоже чепуха: свыкнутся с этим, человек со всем свыкается... Как мама убивалась, когда умер ее брат, - а спустя месяц она уже почти что перестала о нем вспоминать... она ездила на кладбище... сперва каждую неделю, потом каждый месяц - теперь только раз в год, в день его смерти. Завтра день моей смерти - пятое апреля. Перевезут ли они меня в Грац? Ха-ха-ха! Вот будет пожива червям в Граце! Но это уже не моя забота, пусть другие ломают себе голову по этому поводу... А я-то о чем еще должен позаботиться?.. Ах да, сто шестьдесят гульденов следует Баллерту, это все никаких других распоряжений мне не надо оставлять. Письма, что ли, писать? Зачем? Кому... Прощаться? Э, черта с два! Это и без того ясно, когда человек пускает себе пулю в лоб! Тут уж все поймут, что ты распростился навсегда... Если б люди знали, как вся эта история мне безразлична, они бы меня нисколько не жалели - да и чего жалеть... А что я, в сущности, имел от жизни? Одно мне хотелось бы еще испытать: войну - но этого долгонько пришлось бы дожидаться... А все остальное мне хорошо знакомо... Зовется ли шлюха Стеффи или Кунигунда - безразлично. Все лучшие оперетты я тоже знаю, на "Лоэнгрина" ходил двенадцать раз, а нынче вечером был даже на оратории и какой-то булочник назвал меня глупым мальчишкой. Клянусь богом, с меня довольно! И мне уже ничто не любопытно... Стало быть, пойдем домой, медленно, совсем медленно... Торопиться мне ведь действительно незачем отдохну еще минутку-другую здесь в Пратере, на скамейке, словно бездомный. В постель я, разумеется, не лягу - времени выспаться у меня ведь хватит. Ах, что за воздух! Его-то я лишусь...
      Что случилось? Эй, Иоганн, принесите-ка мне стакан холодной воды... Что такое?.. Где я?.. Неужели все это мне приснилось?.. Голова трещит... Ах, тысяча чертей...
      ... Никак глаза не раскрыть! Почему я одет? Где ж это я сижу? Боже милостивый, да ведь я спал! Сколько же времени я спал? Надо взглянуть на часы... Ничего не видно... Где у меня спички?.. Наконец-то одна загорелась!.. Три часа - а в четыре я должен драться на дуэли, нет, не драться, - застрелиться! Дуэли не будет; я должен застрелиться, потому что какой-то булочник назвал меня глупым мальчишкой... А было ли это на самом деле? С головой у меня что-то неладное творится... шея словно привинчена, не могу шевельнуться - правая нога затекла. Встать! Встать!.. Ага, вот так лучше! Уже почти рассвело... А воздух... совсем как тогда, рано утром, когда меня на маневрах послали в разведку и я всю ночь провел в лесу... Это было иное пробуждение... тогда передо мною был иной день... Мне кажется, я все еще не вполне этому верю. Вот она, улица, туманная, безлюдная, сейчас я, наверно, единственная живая душа во всем Пратере. Я уже однажды побывал здесь в четыре часа утра, с Паузингером... мы ехали верхом - я на лошади капитана Мировича, а Паузингер на своей кляче... это было в мае прошлого года... тогда уже все цвело, все зеленело. Сейчас все голо вокруг, но весна скоро настанет - еще два-три дня, и она тут как тут; появятся ландыши, фиалки... жаль, что мне уж все это не доставит никакой радости - каждый нищий сможет этим наслаждаться, а я должен умереть! Какое несчастье! А все остальные будут сидеть в саду при ресторане, за вином, словно ничего не произошло, как в тот вечер, на другой день после того, как похоронили Липпая. А Липпая ведь так любили... в полку к нему относились гораздо лучше, чем ко мне... так почему им не ужинать в саду после того, как я окочурюсь? Совсем тепло, куда теплее, чем вчера, и такой аромат - наверно, поблизости что-нибудь уже цветет... Принесет ли Стеффи цветы? И не подумает! Не таковская она, чтобы поехать в эдакую даль. Вот если бы речь шла об Адели... Да, Адель! Мне кажется, я уж года два не вспоминал о ней. Никогда не видел, чтобы женщина так рыдала... В сущности, связь с ней самое лучшее, что было в коей жизни... Такая скромная, такая нетребовательная, я готов поклясться, что она меня любила. Она была совсем, совсем другая, чем Стеффи... И почему только я ее бросил - какая глупость! Она мне приелась - вот в чем причина... Все вечера проводить с одной и той же девушкой... И еще я боялся, что свяжусь всерьез - такая плакса.
      Эх, Густль, надо было повременить - ведь она одна тебя любила по-настоящему!.. Как-то она живет теперь? А как ей жить? Наверно, завела себе другого... Правда, со Стеффи куда удобнее - сохраняешь независимость, все неприятности достаются другому, а мне - одно удовольствие... Да, в этих условиях, конечно, нельзя требовать, чтобы она явилась на кладбище... А кто вообще явился бы, не будь он обязан! Разве что Копецкий - больше никто! Все-таки печально быть таким одиноким...
      Что за вздор! А папа, мама, Клара!.. Ну да, разумеется, я сын, брат... но что у нас общего, кроме этого? Они меня любят, несомненно, - а что они знают обо мне? Что я несу службу, играю в карты и путаюсь с девками - а в остальном? Что я иногда страшусь самого себя, этого я им не писал, впрочем, кажется, мне самому раньше это было не вполне ясно... Да что ты сейчас пускаешься в такие рассуждения, Густль? Только еще не хватало, чтоб ты разревелся... Фу, черт! Печатай шаг как положено! Идешь ли на свидание, или на дежурство, или в бой... кто же это сказал?.. Ах да, майор Ледерер, в столовой, когда рассказывали о Винглере, что он перед первой своей дуэлью был бледен как смерть и его стошнило... Да, точно: идешь ли на свидание или на верную смерть - у настоящего офицера об этом ни по лицу, ни по походке никто не догадается! Ступай, Густль, так велел майор Ледерер! Ха-ха! Все светлее становится вокруг... уже можно было бы читать... Что это за гудки? А, там, напротив, Северный вокзал... Колонна Тегетгофа... Такой высокой она мне никогда еще не казалась... Вон там стоят экипажи... А на улице - одни только мусорщики... последние мусорщики, которых я увижу... Ха-ха... меня смех разбирает всякий раз, как подумаю об этом... никак мне этого не понять... Любопытно, у всех ли такое чувство, когда они в этом уже вполне уверены? На вокзальных часах половина четвертого... Сейчас вопрос только в том, застрелюсь ли я в семь часов по железнодорожному времени или же по венскому...
      В семь - а почему именно в семь?.. Будто нельзя в другое время... Ну и голоден я, боже правый, до чего голоден... впрочем, не удивительно - с какого же времени я не ел?.. Со вчерашнего вечера! С шести часов вечера, в кафе... верно! Когда Копецкий дал мне билет, я выпил кофе с молоком и съел две подковки... Что скажет булочник, когда узнает... проклятый хам!.. Ах, уж ему-то причина известна - быстро все сообразит, поймет, что значит быть офицером. Такой тип может стерпеть, чтобы его поколотили на улице, и для него это останется без последствий, а наш брат, пусть даже его оскорбили без свидетелей, обречен на смерть... Если б такой мерзавец хотя бы имел право драться на дуэли - а, нет, тогда он был бы осторожнее, не пошел бы на такой риск... И этот мерзавец будет жить да поживать, - а я, я должен окочуриться! Это он меня убил!.. Ну да, Густль, - сообразил наконец! Он меня убивает! Но так дешево он не отделается! Нет, нет, нет! Я напишу Копецкому письмо, где все расскажу по порядку, изложу всю эту историю... или, еще лучше, - напишу полковнику, пошлю рапорт по начальству... совсем как служебное донесение... Погоди же - ты рассчитываешь, что такие вещи могут оставаться тайной? Ошибаешься, все будет записано, сохранится на веки вечные - хотел бы я видеть, осмелишься ли ты после этого еще шляться в кафе! Ха-ха! Хотел бы я видеть - неплохо!.. Многое я еще хотел бы видеть, только, к сожалению, мне это никак не удастся - всему конец!
      А вот теперь Иоганн входит в мою комнату, теперь он обнаруживает, что господин лейтенант не ночевал дома. Ну, он будет строить всевозможные догадки, но что господин лейтенант ночевал в Пратере - это ему, видит бог, никак не придет в голову... А - сорок четвертый полк! Они идут на стрельбище, - что ж, пропустим их, станем в сторонку... Наверху распахнулось окно... прехорошенькая девочка... но хоть бы платочек накинула, когда я смотрю на ее окно... Прошлое воскресенье это было в последний раз... Вот уж не думал, не гадал, что последней будет именно Стеффи, О, господи, это ведь единственное стоящее удовольствие... Ну да, спустя два часа полковник не спеша, по-благородному проследует за ними... Этим господам хорошо... так, так, глаза направо! Ладно уж... Если б вы знали, как я плюю на вас всех! А - вот сюрприз! Кацер... Когда же это его перевели в сорок четвертый? Здорово, здорово! Что за рожу он корчит? Почему показывает на свою голову? Твой череп меня очень мало интересует, милейший... Ах, вот оно что! Нет, приятель, ошибаешься: я провел ночь в Пратере... будь спокоен, прочтешь сегодня же в вечерней газете! "Не может этого быть, - так он скажет, - нынче утром, когда мы шли на стрельбище, я его видел на Пратерштрассе!" Кому-то достанется мой взвод? Уж не дадут ли его Вальтереру? Получится ерунда - он рохля, ему куда больше подошло бы стать сапожником... Как, уже солнце всходит? Сегодня будет хороший день настоящий весенний день... А ведь если хорошенько рассудить, это же черт знает что! В восемь часов утра кучер вон того фаэтона еще будет жив-здоров, а я... ну, ну, что за дичь? Только этого не хватало - в последнюю минуту лишиться самообладания из-за кучера фаэтона... С чего же это у меня вдруг по-дурацки заколотилось сердце? Неужели из-за этого?.. Нет, нет, это все потому, что я так долго ничего не ел. Эх, Густль, будь же наконец честен с собой: тебе страшно - страшно потому, что ты никогда еще не стоял перед таким... Но это тебя не выручит, страх никогда еще никого не выручал, каждый должен пройти через это, один раньше, другой позже, твой черед пришел рановато... Ты ведь не многого стоил, так уж, по крайней мере, напоследок веди себя прилично, я на этом настаиваю! Так, теперь остается только обдумать - а что, в сущности? Все время я пытаюсь что-то обдумать а ведь так все просто: он лежит в ящике ночного столика, заряжен, в исправности, только спустить курок - уж это дело совсем немудреное!..
      А вот девушка спешит на работу - так рано... бедные, бедные! Адель тоже служила в магазине, раза два я заходил за ней вечером... Когда девушка работает, она не становится такой бесстыжей тварью... Если б Стеффи жила только со мной, я бы уговорил ее стать модисткой или чем-нибудь в этом роде... А она-то как узнает, что случилось? Из газет! Будет огорчаться, что я не написал ей об этом... Видно, я все-таки схожу с ума... Какое мне дело до того, огорчится ли она?.. Сколько же времени тянулась вся эта история?..
      С января? Ну нет, началась она, наверно, еще перед рождеством... Ведь я из Граца привез ей конфеты, а к Новому году она мне прислала письмецо... Верно, дома у меня ведь куча писем... нет ли там таких, которые следовало бы сжечь?.. Гм, записка Фальштейнера, - если ее найдут, у него могут быть неприятности... А мне-то что? Но ведь не такой уж это большой труд... нет, не могу я все перерыть из-за одной бумажонки... Самое лучшее - сжечь весь ворох... Кому он нужен? Сплошная макулатура. А те несколько книг, что у меня есть, я, пожалуй, завещаю Блани. "Среди льда и ночи", - жаль, не придется дочитать... последнее время мне все недосуг было читать... Орган? А, это здесь, в церкви... Ранняя обедня - давно уже я не был у обедни... в последний раз в феврале, когда мой взвод был послан в церковь... Но это в счет не идет - я следил за тем, чтобы мои люди усердно молились и вообще вели себя прилично... Не зайти ли мне в церковь, - а вдруг во всем этом есть доля истины?.. Ну что ж, сегодня после обеда я это в точности узнаю... ха-ха! "После обеда" - удачно сострил!.. Так что же - стоит зайти? Пожалуй, для мамы было бы утешительно узнать об этом... Клара - та не придает таким вещам большого значения... Стало быть, зайдем - вреда это не принесет...
      Орган, пение! Хм! Да что это? Голова кружится... О, боже, боже, боже! Если б у меня был человек, с которым я мог предварительно отвести душу... А не исповедаться ли мне сейчас? Воображаю, как поп вытаращил бы глаза, если б я на прощанье сказал ему: "Разрешите откланяться, ваше преподобие; пойду застрелюсь!.. " Как мне хочется лечь на эти каменные плиты и ревмя реветь... Нет, нет, - нельзя! А ведь иногда так приятно поплакать... Сяду на минутку... только бы не уснуть, как давеча в Пратере!.. Верующим все-таки лучше... Вот те на - у меня вдруг затряслись руки!.. Если так пойдет дальше, я напоследок сам себе так опротивлю, что от одного стыда наложу на себя руки! Вон та старушенция - любопытно, о чем она еще может молиться?.. А не сказать ли мне ей: "Слушайте, помолитесь и за меня... Я толком не знаю, как это делается... " Ха-ха! Видно, от мысли, что смерть так близка, глупеешь! Встать! О чем мне напоминает эта мелодия? Великий боже! Да о вчерашнем вечере!
      Прочь, прочь! Уж этого я не вынесу!.. Тсс! Только не шуметь, не волочить саблю по плитам, не мешать людям молиться - вот так! На свежем воздухе все-таки легче... Светло... Ах, эта минута ближе и ближе - лучше бы уж все было позади! Мне следовало сделать это сразу - в Пратере... никогда не надо выходить без револьвера... Был бы револьвер при мне вчера вечером... О, господи! Я мог бы зайти в кафе позавтракать... Я голоден... Раньше мне всегда казалось странным, что приговоренные к смерти в день казни утром пьют кофе и выкуривают сигару... Черт возьми, да я ведь почти что не курил! Совсем не хотелось курить! Странно: мне охота зайти в свое кафе; ведь оно уже открыто, из наших там еще никого нет, а если кто и зайдет... он в этом увидит только свидетельство моего хладнокровия... "В шесть часов он еще завтракал в кафе, а в семь застрелился... " Я опять совершенно спокоен... Такое удовольствие шагать, и самое приятное - что меня никто к этому не принуждает. А ведь, если б только я захотел, еще не поздно расплеваться со всем этим Вздором... Америка... Как ты сказал "вздор"? Что, по-твоему, "вздор"? Похоже, что я рехнулся... Эге - уж не потому ли я так спокоен, что все еще воображаю, будто я отнюдь не обязан... Нет! Обязан! Обязан! Я сам этого хочу! Да неужели, Густль, ты вообще способен себе представить, что снимешь мундир и удерешь? И проклятый хам давился бы со смеху, а Копецкий - тот перестал бы подавать тебе руку... Мне уже сейчас кровь бросилась в лицо. Полицейский отдает мне честь. Надо ответить... "Здорово!" Я даже сказал ему "здорово!"... Ну, маленьким людям это всегда приятно... Вообще на меня никто не может быть в обиде, вне службы я на многое смотрел сквозь пальцы. На маневрах я всех сверхсрочных угощал папиросами; а раз я слышал, как позади меня солдат во время упражнения в ружейных приемах что-то проворчал о "проклятой муштре", и, однако, я не подал на него рапорт, а только сказал ему: "Эй, вы! Поосторожнее, если такое услышит кто другой - вам несдобровать!" Дворец... Кто сегодня несет караул? Босняки - у них молодцеватый вид, - еще совсем недавно наш подполковник сказал: "Когда в семьдесят восьмом году мы были там, внизу, никто бы не поверил, что они так храбро будут отражать наши атаки!.." Господи боже, как бы мне хотелось участвовать в таком деле... Там, на скамейке, - солдаты; все встают. Здорово, здорово! Как досадно, что нам никак не удается повоевать! Гораздо красивее было бы на поле битвы, за родину, чем так... Да, господин доктор, - вы, можно сказать, вышли сухим из воды!.. А не мог ли бы кто-нибудь заменить меня на дуэли? Честное слово, мне следовало бы оставить записку такого содержания - просить Копецкого или Виметаля драться вместо меня с этим типом... Эх, эх, господин доктор, очень досадно, что вам это так дешево обойдется! А впрочем - ерунда! Не все ли равно, что произойдет потом? Я-то никогда уж этого не узнаю! А деревья распускаются... В Народном саду я раз заговорил с одной особой... Она была в красном платье... Жила на улице Строндги - потом с ней спутался Рохлиц... Кажется, он и сейчас еще живет с ней, но никогда уже о ней не упоминает, пожалуй, стыдится... А Стеффи - та еще спит... как она мила, когда спит... можно подумать, что она - сама невинность. Правда, когда они спят, у всех у них такой вид! Надо бы все-таки написать ей несколько слов... а почему нет? Так ведь уж принято - всегда напоследок пишут письма. И Кларе я должен был бы написать, чтобы она старалась утешить папу и маму, и вообще все то, что пишут по такому случаю... и Копецкому тоже... Честное слово, мне начинает казаться, что все будет не так тяжко, если я прощусь кое с кем... И донесение полковому командиру, и сто шестьдесят гульденов для Баллерта... в сущности, еще куча дел... Ну, меня ведь никто не принуждает сделать это непременно в семь часов... В восемь часов тоже еще не поздно перейти в небытие... Небытие, да-да, именно так это называется - тут уж ничего не поделаешь...
      Рингштрассе - скоро я войду в свое кафе... Меня даже как будто радует мысль, что я скоро позавтракаю... прямо невероятно! Ну да, после завтрака я закурю сигару, а затем пойду домой и сяду писать.. Прежде всего - донесение начальству, затем - письмо Кларе, после этого - Копецкому, напоследок Стеффи... А что мне писать этой дряни?.. "Дорогая моя детка, ты, верно, не думала..." Как глупо! Очень уж глупо! "Дорогая моя детка, горячо благодарю тебя..."
      "Дорогая моя детка, не могу, прежде чем уйти из этого мира..." Да, в сочинении писем я никогда не был силен... "Дорогая моя детка, последнее прости от твоего Густля..." Ну и удивится же она! Все-таки счастье, что я не был в нее влюблен... Печально, должно быть, когда любишь женщину и приходится... Ну, ну, Густль, не расстраивайся, и так все это достаточно печально... После Стеффи нашлось бы еще немало других, и, наконец, - кто знает, быть может, такая, которая чего-нибудь да стоила бы, молодая девушка из хорошей семьи, с солидным приданым - так хорошо все могло устроиться... Кларе я должен подробно объяснить, что другого выхода у меня не было... "Ты должна простить меня, сестричка! Прошу тебя, утешай дорогих наших родителей. Я знаю, что всем вам доставил немало забот и огорчений; но верь мне, я всегда крепко любил вас всех и надеюсь, дорогая моя Клара, что ты еще найдешь счастье и сохранишь память о твоем несчастном брате..." Ах, будет лучше, если я совсем ей не напишу!.. Мне уже хочется плакать... Слезы навертываются на глаза при одной мысли об этом... Разве что напишу Копецкому - товарищеское прости, с просьбой передать другим... Как - уже шесть часов? А, нет! Половина шестого... три четверти. Какая миленькая мордашка!.. А та черноглазая девочка, которую я так часто встречаю на улице Флориани, - она-то что скажет? Да ведь она не знает, кто я такой, - только удивится, что меня больше не видать. Третьего дня я твердо решил следующий раз заговорить с ней. Заигрывала она со мной достаточно... совсем еще молоденькая, может быть, еще невинна!.. Да, Густль! Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня!.. Вот этот прохожий тоже, верно, всю ночь не спал, но он-то потихоньку пойдет домой и уляжется - и я тоже! Ха-ха-ха! Дело становится серьезным, Густль, да!.. Впрочем, если б не было страшновато - это был бы сущий пустяк, и в общем - мне ведь приходится самому об этом судить, - я держусь храбро... Куда же я иду? Мое кафе - вот оно... Еще только убирают... Все равно - зайдем.
      Вон там, в глубине, стол, за которым эта компания всегда играет в тарок... Удивительно - я никак не могу себе представить, что мужчина, который всегда сидит у самой стены, - тот самый, который меня... Никого еще нет... Где же кельнер?.. Эй! Вышел из кухни... на ходу второпях надевает фрак - вот уж это совсем не нужно!.. Ах, ему-то нужно... Он сегодня еще будет прислуживать другим!
      - Честь имею кланяться, господин лейтенант!
      - Доброе утро!
      - Так рано сегодня, господин лейтенант?
      - Нет, не надо - я спешу, останусь в шинели.
      - Что прикажете, господин лейтенант?
      - Кофе с молоком и пенкой.
      - Сию минуту, господин лейтенант.
      А - вот газеты... утренние газеты... Нет ли в них чего-нибудь? О чем, собственно? Никак, я собираюсь посмотреть, напечатано ли там, что я покончил с собой? Ха-ха-ха! Чего же это я все стою да стою?.. Ся-дем-ка у окна... Оказывается, он уже поставил мне кофе... Занавеску я задерну - вот так; противно, когда прохожие заглядывают... Правда, на улице еще ни души... Ах, какой вкусный кофе! Да, завтрак - не обман презренный! Совсем другим человеком становишься - вся эта катавасия получилась из-за того, что я не поужинал... Зачем этот кельнер опять явился? Ага, принес булочки...
      - Господин лейтенант уже слышали?
      - О чем? - Боже правый, неужели он уже что-нибудь знает? Глупости, не может этого быть!
      - Господина Габетсвальнера...
      Что такое? Ведь это - фамилия того булочника... что кельнер скажет сейчас?.. Неужели булочник уже успел побывать здесь? Неужели еще вчера пошел сюда и все рассказал?.. Почему же кельнер не продолжает?.. Да ведь он что-то говорит...
      - Сегодня в полночь хватил удар.
      - Что?..
      Нельзя, нельзя мне так кричать... Нельзя и виду подать, будто... а вдруг это мне приснилось? Надо еще раз его спросить:
      - Кого хватил удар? - Отлично, отлично, я сказал это таким небрежным тоном!
      - Владельца булочной, господин лейтенант!.. Да ведь господин лейтенант его сколько раз видали... Толстяк, который каждый день под вечер играл в тарок рядом с господами офицерами... играл он всегда с господином Шлезингером и господином Визнером, у которого магазин искусственных цветов на той стороне улицы!
      Нет, я не сплю - все в точности совпадает, - и, однако, я не совсем еще верю его словам, - я должен еще раз спросить его... опять будто невзначай...
      - Стало быть, его хватил удар?.. Почему бы так? Откуда вы об этом узнали?
      - Да ведь, господин лейтенант, кому же узнать раньше всех, как не нашему брату, - булочка, которую господин лейтенант сейчас кушают, тоже ведь от господина Габетсвальнера. А сказал нам это мальчик, который утром, в половине пятого, приносит товар.
      Святый боже, только не выдать себя... мне хочется кричать... хочется хохотать... хочется расцеловать этого... как его? Рудольфа... Но мне нужно задать ему еще один вопрос... Если человека хватил удар, это еще не значит, что он умер... мне нужно спросить, умер ли он... но совсем спокойно, какое мне дело до владельца булочной; лучше мне смотреть в газету, пока буду спрашивать...
      - Он умер?
      - Ну разумеется, господин лейтенант; тут же, на месте.
      Чудесно! Чудесно! А кто знает - возможно, это случилось потому, что я зашел в церковь?
      - Вечером он был в театре; упал у себя на лестнице - привратник услышал шум... Ну вот, они его внесли в квартиру, а когда пришел врач, все уже давно было кончено.