Грани - Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

      Мало того, что Женьке повезло с побегом, он ещё и повстречал мадемуазель Виолетту и Наромарта. Разве это не везение? Мог бы попасть к какому-нибудь лавочнику или ремесленнику и работал бы у него мальчиком на побегушках до совершеннолетия. В книге для чтения по ранней истории Вест-Федерации был такой рассказ — про несчастного мальчишку-сироту, работавшего в услужении у городского башмачника. Мог бы оказаться у нищих или воров, которые бы и его заставили воровать и просить милостыню: и такой рассказ в той же книге имелся. Ещё много чего быть могло.
      А уж встретить вампира — не кровососа, это вообще везение из везений. Хотя… Мадемуазель Виолетта рассказывала, что в среднем один абстинент (Анна-Селена быстро запомнила это трудное научное слово, у неё вообще была очень хорошая память на термины) приходится на двадцать тысяч кровососов. А буквально за пару дней до своего похищения Анна-Селена смотрела в новостях сюжет про одного глупого шутника, подсунувшего в почтовый ящик своего знакомого фальшивое предписание на смертный приговор за переход улицы в неположенном месте. Вероятность такого приговора составляла один шанс из миллиона и никем всерьез не воспринималась. Анна-Селена сама, случалось, попадалась на таком невинном нарушении, и, честно сказать, не очень боялась административного наказания. Упреки отца были для неё куда страшнее хотя бы потому, что тот самый один шанс из миллиона, наверное, и был у неё этих упреков избежать. Вот и шутника, в свою очередь приговорили к тому самому одному шансу из миллиона на выживание. Честно говоря, практически к смерти. Двадцать тысяч — это, конечно, много, очень много, но ведь миллион — намного больше. В общем, на каждого невезучего, наверное, найдётся кто-то ещё более невезучий, а на каждого везучего — более везучий.
      Вот если тот глупый дядька всё-таки вытащит свой счастливый билет, то, конечно, окажется везунчиком почище Женьки. Но всё равно Женьке всегда везет. Вот и сейчас в лесу, все попались, а он убежал. Не-мертвые способны ощущать присутствие себе подобных на довольно большом расстоянии, и девочка, даже не помня себя от страха, чувствовала, как мальчишка-вампир убегает всё дальше и дальше, пока он, наконец, не затерялся в чаще леса. Целый и невредимый.
      А она вот попала сначала в лапы разбойников, которым была совершенно не нужна, потом в лапы работорговцев, которым, если разобраться, тоже от неё было больше хлопот, чем прибыли. Не погибла только благодаря Сережке, которому, можно сказать, ничем не смогла помочь. Без её еды он бы всё равно дотянул бы до города, даром что худой, как велосипед. И палкой бы его охранники не побили, ведь всё это началось с ремня Анны-Селены, хотя она ремня и вправду не пыталась перетереть.
      Ну а в городе случилась новая напасть: их разделили. Когда разбойники продавали детей караванщикам, и девочку и мальчика купил один и тот же купец. Но, как оказалось, по дороге Сережку кто-то выкупил. И теперь она осталась в городе, чтобы быть проданной на торгах, а мальчишку погнали с караваном куда-то другое место. Порвалась последняя ниточка, связывавшая Анну-Селену с её прежним существованием.
      А выкупил Сережку Яшкина у почтенного Кеббана, разумеется, Меро. После того, как мальчишка показал себя в бою на палках, последние сомнения у наемника отпали. Охранник, он хоть и не купец, но выгоду свою блюдёт ничуть не хуже. Если есть возможность подзаработать — не зевай, суетись. Баклан, который прилетает поздно, пролетает мимо. А кушать-то хочется…
      Проверкой Меро был удовлетворен полностью: мальчишка оказался стоящим товаром. Правда, возрастом он явно не вышел, обычно ланисты предпочитали покупать для воспитания и обучения подростков весны на две-три постарше, ну да юный возраст — это тот недостаток, который со временем быстро проходит. А для наемника как раз в этом заключалось отдельная удача. У незнакомого продавца ни один ланиста мальчишку, которому всего-то дюжина весен, а может, и того меньше, не купит, но у Меро имелся знакомый ланиста. Очень хорошо знакомый. Одно только плохо: знакомый этот был довольно далековато — аж в Толе.
      Звали знакомого Луций Констанций, в молодости он служил в имперских войсках и даже дослужился до звания додекана, а после выхода в отставку устроился ланистой в школе Ксантия, считавшейся в городе одной из лучших. К тому же, бывшей одной из немногих, где обучению гладиаторов уделялось серьезное внимание. Ксантий не боялся покупать подростков, абсолютно не готовых к бою на глазах у почтеннейший публики, а его ланисты возились с теми порой по несколько весен, терпеливо обучая искусству сражаться. Это выходило недешево, но рано или поздно себя окупало: опытный гладиатор стоил баснословные деньги, и приносил своему хозяину немалый доход. Владельцу школы перепадала изрядная часть от сбора за вход в цирк, а владелец цирка старался привлечь зрителей на трибуны за счет боёв с участием самых лучших и самых популярных воинов. Сверх того, если наместнику или кому-то из аристократов приходило в голову устроить особое представление с гладиаторскими боями, то они, разумеется, обращались в те школы, где содержались лучшие бойцы. И, надо сказать, на деньги ради такого случая благородные господа не скупились.
      Предки Меро служили Констанциям уже несколько поколений. Кем, отец наемника, был управителем в доме до самой своей смерти, а Эно, поныне здравствующая матушка Меро, ведала съестными припасами. Старший брат Лорр считался секретарем господина Луция, должность была совершенно бессмысленная, ибо послания отставной додекан писал реже, чем одно время года сменяло другое. Нашлось бы хлебное место при доме и младшему брату, но тому доля слуги была не по душе. Мужчина на то и мужчина, чтобы проводить свою жизнь в приключениях, в борьбе, в сражениях. Добывать деньги, сокрушать врагов, покорять сердца женщин, своими глазами видеть дальние станы. Променять бурную жизнь, полную приключений на ежедневное корпение над свитками днём и одну и ту же женщину ночью? Нет уж, спасибо. Да Лорр за всю жизнь не ощутит и двенадцатой доли того счастья, которое пережил Меро, из последних сил вонзивший кинжал по самую рукоятку в брюхо здоровенному уршиту в одном из притонов Коса. Он дюжину раз мог погибнуть в этом бою, но всё же победил. Уршит рухнул на песок, заливая его кровью, а Меро упал рядом, не имея сил подняться. Восторженные поклонники, поставившие на него деньги и теперь сорвавшие изрядный куш, подхватили его на руки и несколько раз подбросили к потолку, а он только плакал от счастья. Потом к его услугам была лучшая выпивка и жратва, которую только сумели найти. Он мог бы взять любую из доступных женщин, только после такого боя на ложе он был не сильнее последнего евнуха. Впрочем, это удовольствие от него никуда не убежало, следующую ночь он проводил в объятиях красавицы из Лагурии, столь опытной в искусстве любви, что была способна дать не один урок младшим жрицам в лупанарии. Лорр, наверное, понятие не имеет о том, что такое удовольствие вообще возможно, хотя и выполняет свой супружеский долг регулярно и с надлежащим рвением, не даром обзавелся уже тремя детьми.
      В общем, каждому человеку — своя жизнь. Лорру — читать и писать, Меро — мотаться по свету, продавая свой топор кому придется, ну а мальчишке этому — стать гладиатором в школе Ксантия. И, честно говоря, для него такая судьба — далеко не худший вариант. Слишком уж в нём гордости много. Для гладиатора это, пожалуй, достоинство, если только направить её в нужное русло. Для домашнего раба — определенно недостаток, причём из тех, которые губят карьеру быстро и на корню. Кто, скажите, захочет держать дома гордого и строптивого раба? Ну, на первый раз выпорют и посадят в колодки. Но ведь мальчишка на этом не успокоится. Ну, и что тогда с ним будет? Скорее всего, запорют насмерть. Впрочем, возможны и другие варианты: если хозяину доставляет удовольствие наблюдать за мучениями рабов, то вместо банальной смерти под кнутом парнишку ожидала какая-нибудь изощренная и мучительная казнь, скорее всего, сожжение заживо в просмоленной одежде или насаживание на кол. А если хозяин попадётся, наоборот, особенно добрый, то вместо немедленной смерти таких рабов отсылают в каменоломни. Там и здоровые-то мужики редко больше двух весен протягивали, а уж ребенку больше полудюжины месяцев никак не прожить.
      Немногим лучшей участью было попадание на загородную виллу или в поместье. Конечно, такие рабы живут вдали от господского глаза более спокойной жизнью, но и работы у них не та, что у рабов домашних. Деревня — не город и работа найдется всегда, от рассвета до заката. А то и ночью. Конечно, парнишка хоть и худой, но сильный и крепкий, а иначе и в гладиаторскую школу его нечего и было пытаться продать. Деревенскую работу он может и осилить. Но в деревне для рабов управитель — бог и Император в одном лице. И управители тоже не любят непокорных рабов и умеют находить действенные способы от таких избавиться.
      Так что, как не крути, а выходило, что Меро не только денег на этом пареньке подзаработает, но и благодеяние ему оказывает. Малец, понятное дело, этого не оценит, ну да кому какое дело до того, о чём думает раб. Ни благодарности, ни проклятия мальчишки наемника, естественно не интересовали, однако про себя он решил, что как только парень перейдет в его собственность, надо будет ясно дать ему понять, как следует себя вести.
      По всему выходило, что дешевле, чем за две дюжины ауреусов Кеббан парня не продаст. А это, считай, плата охранника каравана чуть ли не за целый месяц. Расставаться с такими деньгами, заработанными немалым трудом, Меро был совсем не расположен. А ведь раба потом нужно ещё и содержать. Наемник, естественно, желал потратить как можно меньше, а для этого нужно было, чтобы как можно большую часть пути невольник проделал в караване как чужая собственность.
      Увы, сэкономить Меро не удалось. Ни с того ни с сего почтенный Кеббан возжелал выделиться из каравана и принять участие в торгах в первом же городе, стоявшем на их пути — в Альдабре. Для наемника это было неприятной неожиданностью, он рассчитывал, что уж до Плошта никто из купцов каравана не покинет. Мало того, о том, что Кеббан и его товар остаются в городе, Меро узнал лишь утром, накануне выхода, поэтому пришлось покупать мальчишку в большой спешке. А кто покупает быстро, тот платит втридорога, да будет доволен Кель, научивший людей обдирать до нитки и ближнего своего, и дальнего.
      Хорошо хоть, что из Альдабры караван выходил не с утра пораньше, а ближе к полудню. Иначе, пожалуй, от идеи подзаработать на мальчике пришлось бы отказаться: где ж это видано будить почтенного купца с утра пораньше ради сделки на пару дюжин ауреусов. Засмеют. Да и купец, конечно бы, со зла погнал бы покупателя прочь.
      А так торговля произошла в харчевне "Вертел Келя", расположенной напротив невольничьего торжища, в которой традиционно останавливались приезжие торговцы живым товаром. Меро застал Кеббана как раз за трапезой, тот подкреплялся крупными кусками жирной баранины, зажаренной с овощами. Рядом с деревянной тарелкой стояла глиняная кружка с местным виноградным вином, которым купец изволил запивать щедро сдобренное пряностями блюдо.
      — Значит, остаетесь в городе, почтенный Кеббан? — издалека начал разговор наемник, опускаясь на табурет рядом купцом.
      Тот недовольно оторвался от бараньей кости, которую с аппетитом обгладывал, и угрюмо посмотрел на Меро.
      — А тебе что с того? Я свою долю денег отдал Шеаку сполна. Он с тобой за всё расплатится.
      Лицо охранника исказила легкая усмешка.
      — Я нисколько не сомневаюсь в твоей честности, почтенный Кеббан. И пришел вовсе не за тем, чтобы требовать у тебя денег. У меня к тебе другое дело.
      Во взгляде темных глаз купца мелькнуло неподдельное удивление.
      — Дело? Какое дело?
      — Я бы хотел прикупить кое-кого из твоего товара.
      Купец сделал солидный глоток из стоявшей перед ним пузатой глиняной кружки, звучно рыгнул, утёр губы тыльной стороной ладони.
      — Тебе понадобились рабы?
      — Один раб.
      — Пусть так. Ты хочешь купить какого-то определенного раба?
      — Безусловно. Мне нужен тот лохматый мальчишка, которого ты купил в Плескове.
      — Мальчишка? Гм…
      Кеббан ещё раз надолго приложился к кружке.
      Первое дело для купца — понимать, что нужно покупателю. Сейчас же предложение наемника застало торговца врасплох. Зачем Меро нужен мальчишка, Кеббан решительно не понимал. Слуга? Наемники никогда не разъезжают со слугами-рабами. Да и толку от такого малолетнего слуги — как молока от борова. В постель? Бред. Тогда бы мальчиком для удовольствий охранник бы озаботился в начале пути, а не в его конце. Уж в Восьмиградье-то можно было найти утеху на самый изощренный, а по мнению Кеббана — извращенный, вкус. Но тогда — зачем? Не иначе, как знает, кому продать мальчишку с прибылью. Ну что же, значит, надо заставить его частью прибыли поделится.
      — Мальчишка — так мальчишка. Три дюжины ауреусов — и он твой.
      Цена, конечно, была безбожно завышена: опытный купец прощупывал собеседника.
      — Извини, Кеббан. Я пришел говорить с тобою серьезно, а ты, видимо, намерен шутить, — Меро попытался приподняться с табурета.
      — Нет-нет, — вскричал работорговец и даже чуть привстал, останавливая наёмника. — Я серьезен, как орк, попавший в женские термы. Разве три дюжины золотых монет слишком большая цена за этого раба?
      — Три дюжины — это цена не мальчишки, а юноши, почтенный Кеббан.
      — Бесспорно. Но тебе ведь не нужен юноша. Тебе нужен мальчишка, и не любой, а именно этот. На нём ты сможешь заработать, на другом — нет. Верно?
      — С чего ты это взял?
      — Я давно торгую рабами, почтенный Меро. Не могу себе представить, куда ты хочешь его пристроить, но тебе нужен именно этот мальчик — это очевидно.
      — Хорошо, пусть так. Три дюжины ауреусов мне за него там не дадут. Даже две с половиной — и то не дадут.
      Кеббан ухмыльнулся и подмигнул собеседнику.
      — Брось, Меро. Ты же не будешь возиться с этим щенком за жалкий ауреус? Да на еду придётся потратить больше.
      — Не пытайся строить догадки, почтенный Кеббан. Давай не будем дурить друг другу голову. Либо назови реальную цену — либо прощай.
      — Ты хороший охранник, Меро, но купец ты никудышней. Кто же так торгуется? Если бы все купцы были такими как ты, то на месте этого прекрасного города стояла бы жалкая деревушка.
      — Так я и не купец вовсе.
      — Ну, так и не занимайся не своим делом.
      Меро легонько пожал плечами.
      — Как скажешь. Если ты не хочешь продать мальчишку — так тому и быть. Но долго торговаться я не умею, да и не располагаю временем, Шеак вот-вот выведет караван. Давай не будем отвлекаться от дела.
      — Хорошо. Назови свою цену.
      — Две дюжины ауреусов без двух маретов.
      Купец задумчиво поскреб заросший подбородок. За двух детей он отдал в Плескове полторы дюжины, правда, пришлось потратиться на содержание и фальшивые бумаги. Но всё равно за девчонку он хоть полторы дюжины, да и выручит. Предложение наемника, в общем, было выгодно, но всё же имело смысл попытаться его приподнять. На торгах за мальчишку, пожалуй, можно было выручить поболее двух дюжин золотых монет. Если, конечно, Кель будет милостив и ниспошлёт удачу.
      — Ты предлагаешь слишком мало, почтенный Меро. Слишком мало, — изрек, наконец, Кеббан.
      — Думаешь, тебе предложат больше?
      — В Море юный комнатный раб может стоить и три дюжины ауреусов. А уж две с половиной стоит наверняка.
      — Верно, но это только в Море и её окрестностях. Здесь же спрос на комнатных рабов невелик. А для работы на винограднике или в поле такого малыша никто покупать не захочет. Ты рискуешь не продать его в этих краях.
      — Не продам здесь — продам в другом месте, — легонько пожал плечами купец, подхватывая с деревянного блюда очередной кусок баранины.
      — Чем дольше ты его не продашь, тем больше истратишь на его содержание, — ответил тем же наемник. — Мне-то что, не мои деньги.
      — Ну, не так уж дорого он мне и обходится.
      — Хорошо, раз ты хочешь выручить за него непременно три дюжины — я пошел. Таких денег я за него не отдам, — Меро снова попытался встать с табурета.
      — Да погоди же ты. Я не против скинуть цену, чтобы побыстрее избавиться от мальчишки. Но, сам понимаешь, скидка будет в пределах разумного.
      — Две с половиной дюжины — это тоже слишком много.
      — Но две дюжины — это слишком мало. Сам посуди: мальчик крепкий и здоровый…
      — И слишком маленький для тех работ, в которых важны сила и здоровье. А вот характер у него скверный, это ты сам мог заметить. Ты же не собираешься продавать его непременно вместе с девчонкой?
      Купец ухмыльнулся нелепому предположению.
      — Я собираюсь продать его с выгодой. А до его характера мне дела нет. Начнет буянить — прикажу выпороть, делов-то.
      — Не скажи, не скажи, почтенный Кеббан. Хозяева не любят покупать строптивый товар. Парень может заартачиться не вовремя и сорвать выгодную сделку.
      — Может такое быть, — согласился купец. — Но лучше рискнуть, чем отдать его за бесценок. Если бы ты предложил мне хотя бы две дюжины и четыре ауреуса.
      — Две дюжины ауреусов и четыре марета.
      Купец тоскливо посмотрел на остывающее мясо. Нет, из прижимистого наемника больших денег не вытянешь. Надо было решаться — или твердо отказать ему в продаже, или отдавать мальчишку по предложенной цене. Возиться с детьми-рабами Кеббан никогда не любил, поэтому склонился ко второму варианту.
      — Ладно, плати две дюжины и один ауреус — и забирай мальчишку куда хочешь. А за меньшие деньги я его не отдам.
      — Договорились.
      — И за регистрацию сделки платишь ты. Все расходы: и писцу, и имперскому чиновнику.
      — Чиновнику заплачу, а на писца тратиться нужды нет: я и сам могу написать купчую. Грамоте обучен, бумага имеется, чернила тоже.
      — Ну-ну… — саркастически протянул купец.
      Как и подавляющее большинство собратьев по профессии, он едва умел читать и писать, и с большим сомнением относился к тем, кто, не будучи государственным чиновником, благородным господином или мудрецом, претендовал на это умение. Набросанную Меро бумагу он, впрочем, подписал без малейших колебаний: деньги наемник отсчитал ему прямо на месте, а если потом в базилике или ещё где у наемника возникнут проблемы, так пусть сам эти проблемы и решает. Бережливость, конечно, качество хорошее и почтенное, но есть траты, на которые скупиться выходит себе дороже. Вот так у Сережки Яшкина и сменился хозяин.
      Мальчишка почувствовал, что в его судьбе произошла какая-то перемена, когда наемник повел его одного из барака. Только вот что это за перемена, в тот момент угадать было невозможно. А дальше уже и угадывать было не нужно: его просто грубо повалили на землю, туго связали веревками запястья и лодыжки, а затем перекинули через спину лошади, словно мешок. Сережка попытался, было, извернуться и сползти на землю — ему не позволили.
      Так, он и путешествовал весь оставшийся день — переброшенным через лошадиную спину. Когда под вечер караван остановился, и Серёжку сняли с лошади, то он тут же свалился на землю: закружилась голова. В глазах потемнело, заплясали огненные круги. Пока он приходил в себя, никто не обращал на него внимания, но едва Арш заметил, что мальчишка оклемался, тут же распутал ему ноги и погнал к Меро.
      Командир наемников ожидал свою новую собственность для беседы, развалившись на свежей траве в тени липы. С ветвей дерева свисала петля, спешно приготовленная Коддом не для рук — для шеи.
      Яростный взгляд серых глаз юного невольника Меро только порадовал: волчонок явно не смирился со своей участью. Тем лучше. Робкий и покорный раб наемнику был совсем не нужен.
      — Слушай меня внимательно, потому что повторять я не стану. Я купил тебя, и теперь ты принадлежишь мне. Я хочу, чтобы ты знал, каким может быть твоё будущее, и даю тебе возможность выбора. Ты волен выбрать смерть, тогда эта петля — твоя. Ты можешь покориться мне, тогда я отвезу тебя в Толу и продам в школу для гладиаторов. Став гладиатором, ты либо погибнешь, либо заслужишь себе свободу. Конечно, это будет не скоро, через много вёсен, но ничего невозможного в этом нет. Каждый год в Толе обретает свободу около дюжины гладиаторов. И в дюжину раз больше гибнет. Тут всё зависит от тебя. Ну и третий путь: ты можешь попытаться меня обмануть и бежать. Если так, то я поймаю тебя и убью. Но только это будет тяжелая смерть: таких беглецов у нас принято растягивать между вбитыми в землю кольями и вспарывать им животы. Сгоришь ли ты в огне черной лихорадки или сожрут тебя звери — это мне не важно. Теперь ты знаешь всё. Выбирай.
      — Где Анна-Селена?
      — Кто? — удивленно переспросил Меро.
      — Та девочка, что была вместе со мной в караване.
      — Осталась в Альдабре. Она мне не нужна. Итак?
      Размышлять было не над чем. Умирать Серёжка не собирался, а прочие угрозы… Как говорил отец: "Поживём — увидим".
      — Второй путь, — глухо произнес мальчишка.
      — Отлично, — кивнул наемник. — А теперь привыкай вести себя, как подобает рабу. Урок первый: говоря с любым вольным человеком, ты должен добавлять слово «господин». Понял?
      — Понял… господин.
      Этот урок Серёжке дался с огромным трудом. Всё его существо противилось тому, чтобы признать над собой такую власть другого человека. Но сейчас это было необходимо. Чтобы победить силу, которая сейчас была с наемником, необходимо было использовать скрытность и хитрость, хотя ни тем, ни другим раньше Серёжка не славился.
      — Урок второй: меня ты должен называть "господин Меро". Понял?
      — Понял… господин Меро.
      Маленькая пауза перед обращением была уступкой собственной гордости.
      — Третий урок: ты ничего не должен делать без моего позволения. Ты должен выполнять мои приказы со всевозможным стараниям. Ты должен отвечать на мои вопросы ничего не скрывая. Понял?
      — Да… господин Меро.
      — Отлично. Как твоё имя?
      — Сергей… господин Меро.
      — Сколько тебе вёсен?
      — Дюжина… господин Меро.
      — Выглядишь младше. Наверное, мало жрёшь. Ну, это дело поправимое. Потом. А сейчас… Арш, освободи ему руки.
      Пока мальчишка растирал затекшие запястья, Меро продолжал его воспитывать.
      — Каждый вечер я буду обучать тебя драться. Скажу "занятия начались" — значит, начались. Скажу «кончились» — значит, кончились. Если не будешь стараться изо всех сил — спущу шкуру. Ты слишком мал, для того, чтобы попасть в гладиаторскую школу, значит, должен быть лучше тех, кого туда берут. Это ясно?
      — Ясно… господин Меро.
      — Отлично. Арш, дай-ка ему палку. Занятие началось. И теперь — ещё один урок. Во время боя нет рабов и господ. Если хочешь быть настоящим воином — думай в бою только о том, как победить, а не как сберечь свою шкуру. Ты ненавидишь меня, это видно. Что же. во время учебного боя можешь дать волю своей ненависти. Но едва занятие закончится — ты должен стать послушным рабом. Ты меня понял, Сергей?
      — Я тебя понял… Меро.
      Наёмник ухмыльнулся. Нет, забавный ему всё же попался волчонок.
      — Значит так, смотри внимательно и запоминай. Начнем с исходной стойки. Их несколько, но самая распространенная — вот такая…
      Всех этих подробностей Анна-Селена, разумеется, не знала. Весь день она провела в женском невольничьем бараке, забившись, словно мышка, в дальний угол. Там никто её не побеспокоил: обитателям барака хватало и своих забот. Даже то, что она не подходила на раздачу пищи, осталась незамеченным. Неладное она почувствовала под вечер, когда принадлежащий почтенному Кеббану живой товар повели на продажу. Не заметив среди приведенных из мужского барака невольников Сережки, она осмелилась спросить у крутившегося рядом слуги, которого помнила по пути до города:
      — Скажите, где мальчик, который шел рядом со мной, господин? — и, перехватив недоуменный взгляд, торопливо добавила. — Он мой старший брат, господин.
      — Забудь о нём, — равнодушно ответил слуга, снизошедший до общения с маленькой рабыней. В конце концов, не так уж часто его называли господином, чтобы не поощрить такую лесть. — Хозяин его ещё утром продал?
      — Продал, — ахнула Анна-Селена.
      — Ну да, продал. А сейчас и тебя продадут. Всех вас ждет такая судьба, — наставительно произнес слуга, сам бывший рабом Кеббана, и, потеряв интерес к девчонке, отправился по своим делам.
      А оглушенная новым ударом судьбы маленькая вампирочка осталась стоять на месте, пока кто-то из надсмотрщиков грубым толчком в спину не вернул её к действительности.
      Невольничьи торги в Альдабре проходили совсем рядом с бараками. В задние двери сарайчика заводили небольшими партиями предназначенных к продаже рабов, а с фасада перед ним был пристроен небольшой помост, отделенный от внутреннего помещения плотным занавесом. По очереди на него выталкивали рабов, в стоящий рядом купец на все лады расхваливал перед покупателями их достоинства.
      Анну-Селену почтенный Кеббан решил предложить на продажу самой первой. Стоя у занавески, она со страхом вслушивалась в происходящее на помосте, где свой товар продавал пока что другой купец.
      — Девушка из Итлены, семнадцать весен, именем Кара. Умеет ткать, петь и танцевать. Почтенные граждане Альдабры, неужели никому не нужно такое сокровище за жалкую сумму в восемь дюжин ауреусов?
      — Восемь дюжин и два, — услышала Анна-Селена голос из толпы.
      — Восемь дюжин и четыре…
      — И шесть!
      — Девять дюжин!
      — Мало, мало, почтенные жители Альдабры! — громко воскликнул торговец. — Посмотрите на красоту этой девушки. В столице за неё отдадут никак не меньше двух сотен.
      — Вот и тащи её в столицу, если умный такой, — прокричал кто-то из покупателей.
      — Если такое сокровище не нужно никому в славной Альдабре, то я, конечно, отведу её в дальше: в Тырговище, а может — и в столицу. Но неужели нет желающих купить эту девушку здесь и сейчас?
      — Девять дюжин. Я даю за эту девчонку девять дюжин и ни одного золотого больше. А нет — так убирайся.
      — А я добавлю еще пару квадрантов.
      — Почтенные господа, послушайте, какой у неё голос. Ну-ка, пой!
      Кара что-то запела, но голос у девушки дрожал от волнения, и получалось у неё не очень-то здорово.
      — Что она там блеет? — раздраженно крикнул кто-то из покупателей. — Эй, мошенник, хватит испытывать наше терпение.
      — Девять дюжин и два квадранта, — объявил распорядитель торгов. — Продаешь?
      — Продаю, — разочарованно согласился торговец, — Пошлину платит покупатель.
      Прошло несколько томительных минут, показавшихся маленькой вампирочке целой вечностью, затем распорядитель провозгласил:
      — Следующий товар представляет почтенный Кеббан.
      Почтенный Кеббан подтолкнул Анну-Селену к занавеске.
      — Девочка из Плескова, девять весен, — объявил работорговец, едва они вышли на помост. — Можно воспитать отличную комнатную рабыню. Совсем недорого, почтенные господа, совсем недорого…
      Анна-Селена с ужасом вглядывалась в стоящих у помоста людей. Их собралось здесь около четырех десятков, по большей части — солидные мужчины в просторных рубахах темного цвета, богато расшитых золотыми и серебряными позументами, с аккуратно подстриженными бородками. На их фоне резко выделялся дородный черноусый господин с наголо выбритым черепом и в белой рубахе с узорами, вышитыми красными и синими нитями.
      — Эй, почтенный купец, где ты раздобыл этого заморыша? — крик потенциального покупателя заставил Анну-Селену вздрогнуть. Толпа расхохоталась.
      — Ты хочешь, чтобы мы тебе заплатили? — подхватил другой. — Это ты должен нам заплатить, если мы возьмем себе эту мышку. Её, наверное, месяц надо откармливать, прежде чем она работать сможет.
      — Почтенные господа, девочка сильная и здоровая, — улыбнулся купец, отлично знающий правила игры. — Она может работать по дому хоть сейчас. Когда она вырастет, вы сможете продать её за хорошие деньги. А сегодня я отдам её всего за две дюжины ауреусов.
      Неожиданно взгляд девочки упал на носилки, которые четыре обнаженных по пояс раба проносили неподалеку от помоста. Очевидно, слова работорговца привлекли внимания их хозяина. Рабы остановились, поставили носилки наземь. Занавешенная тяжелой темно-красной занавесью дверца отворилась, и из носилок появился… Нет, появилась… Хозяйка, госпожа…
      Высокая, статная женщина в темно-синем широком плаще с откинутым капюшоном, украшенном на правом плече большой золотой брошью с разноцветными камушками не шла, а словно величественно подплывала к помосту. Торговцы почтительно расступались, давая ей дорогу.
      — Ты говоришь, может работать по дому?
      — Да, почтенная домна, — поклонившись, ответил Кеббан чуть подрагивающим голосом. — Она будет отличной домашней рабыней, старательной и послушной.
      — Ты говоришь, две дюжины ауреусов?
      — Для вас, почтенная домна, я готов отдать её и за полторы дюжины.
      Купец никак не мог справиться с волнением, во рту пересохло, голос предательски подрагивал. Конечно, благородную морритскую домну можно было встретить в любом уголке Империи, только вот на торгах в Восьмиградьи, а торговал рабами почтенный Кеббан без малого две дюжины весен, они ему ещё ни разу не встречались. Иное дело в центральных провинциях…
      — Что ж, за полторы дюжины я девочку покупаю.
      — Продано благородной домне Ветилне за полторы дюжины ауреусов, — торопливо провозгласил распорядитель торгов. Писец, сидевший в углу помоста за небольшим столиком, торопливо принялся заполнять бланк свидетельства. Кеббан подтолкнул Анну-Селену к писцу, туда же подошел и распорядитель и поднявшаяся по маленькой лестнице сбоку помоста госпожа, сопровождаемая слугой в длинном и узком светло-сером плаще.
      — Как имя рабыни? — поинтересовался писец, отрывая взгляд от бумаги.
      — Анья, — ответил купец.
      — Ты богатый человек, почтенный Кеббан, и благородная домна наверняка благосклонно примет твой подарок, — ухмыльнулся вдруг писец, отложив перо.
      — О чём ты, почтеннейший?
      — О чём я? О том, что за полторы дюжины ауреусов ты продаешь рабыню, на руке которой золотой перстень гораздо большей стоимости.