Грани - Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

      — И что же префект? Внял твоим словам и осадил инквизиторов?
      — Если бы… Меня чуть не схватили и не упрятали на остров Фильи, куда свозят со всей Империи душевнобольных. Я смог бежать, но с моим высоким положением в Оксене было покончено. Доподлинно известно, что префект написал в столицу письмо, в котором обвинил меня перед Императором в измене и заговоре. И, если слухи о том, что случилось, дошли и до Альдабры, то, боюсь, от моего рекомендательного письма не будет никакой пользы, один только вред.
      — Если я правильно понимаю, то слухи может и дошли, только знают об этом немногие, — заметил Йеми. Об измене благородных сетов и даже лагатов широко оповещают только тогда, когда обвиняемые сидят в подвалах, за крепкими решетками, в ожидании суда и казни. В противном же случае такие вести предпочитают скрыть, чтобы не возбуждать людей из низких сословий. — Я полагаю, что поиск бежавшего сета возложен не на префектов, но на инквизиторов, цензоров и эдилов.
      — Я и сам так думаю, — согласился благородный Олус, — но считал своим долгом предупредить вас.
      — Мы очень признательны и благодарны. Но, я полагаю, что выгоды от такого письма при разумном его использовании, окажутся более весомыми, нежели неудобства. Поэтому, я позволю себе подтвердить нашу просьбу.
      — Будь по-вашему. Несите чернила и бумагу или писчую кожу, я напишу такое письмо.
      — Благодарность наша безмерна. Со своей стороны, я, как верный подданный Императора Кайла, обещаю, если будет у меня такая возможность, рассказать Императору твою историю и походатайствовать перед ним о твоём возвращении в Оксен. Возможно, Император сочтет, что ты в чем-то виноват, но, во всяком случае, твоя верность трону и Империи должна быть подтверждена.
      — Мне нечего желать, кроме справедливого суда божественного Императора Кайла, — горячо заверил благородный сет. — Если вы сумеете добиться этого, то я до конца своих дней буду почитать себя вашим должником.
      — Что ж, поможем друг другу, как того и желал Иссон, начертавший путь, которому мы оба следуем, — подвел итог кагманец. — Завтра мы сможем выполнить наши намерения. Да пребудет с тобою милость Иссона, благородный сет Олус Колина Планк.
      — Да прибудет она и с вами.
      И вправду, за разговором они и не заметили, как наступили сумерки. Небо стремительно темнело, облака приобрели пунцовый цвет, а на востоке уже зажигались первые яркие звезды. К стоящим у входа в хижину Гаяускасу и Йеми подошел Битый.
      — Вам, вероятно, понадобится ещё пара матрасов? Можете взять их в соседней хижине. А в этой вы найдете хворост. Если вам нужно огниво…
      — Благодарю, огниво у нас найдется, — ответил Йеми. — Есть и масло для светильника.
      — Замечательно. Кто-нибудь из вас может пройти со мной и получить овощи к ужину. Горячую пищу в приюте готовят раз в день, на обед. Но вам не возбраняется приготовить себе дополнительный ужин из собственных запасов.
      — У нас с собой достаточно еды… — начал было Балис, но Йеми его решительно прервал:
      — Прошу извинить моего спутника, он чужестранец и не знает правил поведения в обители. Разумеется, он не желал оскорбить вас своим отказом, — и, повернувшись к Балису, объяснил: — Не принять предложенную от чистого сердца еду в этих краях считается жестоким оскорблением.
      — Извините, я не знал, — смутился морпех.
      — Ничего, я не в обиде. Я понимаю, что в разных землях разные обычаи.
      За едой отправили мальчишек. Балис же, войдя в хижину, присел рядом с Мироном.
      — Ну, как ты?
      — Почти нормально. Только вот повернуться толком не могу, а так — всё хорошо.
      — Битый сказал, завтра они тебя на ноги поставят.
      — Это было бы здорово. Терпеть не могу валяться на больничной койке. А уж в такой ситуации особенно. Ну, рассказывай.
      — О чём? — удивился Гаяускас.
      — Обо всём. Мне Саша кое-что уже поведал, теперь ты расскажи. Наромарт придет, надо будет устроить небольшое совещание.
      — Охота тебе по двадцать раз одно и то же выслушивать. Да и не произошло ничего особенно интересного. В церкви местной постояли, проповедь послушали — и все дела. Потом на улице немного мозги благородному сету попудрили, согласно легенде. Его историю послушали. Грустная, кстати, история.
      — Вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Саша-то с половины разговора ушел…
      — Подробнее не получится, он был не слишком разговорчив. А, коротко говоря, дело такое. Жил он себе в своём краю, верил в этого Иссона, никого не трогал. Похоже, не знал, что в мире происходит, здесь ведь ни телевизора, ни газет… А потом нагрянули к ним инквизиторы, наводить свой порядок. Ну, сет этот попытался народ от инквизиторов защитить. Его сначала психом объявили и хотели упечь в местную психушку. А когда не вышло — обвинили в измене.
      — Старые песни, — заметил Мирон. — Вроде мир другой, времена другие, а методы те же самые.
      Вернулись мальчишки, принесли с собой глиняные кринки с соленой капустой, морковью и огурцами. Йеми притащил хворост и разжег небольшой костерок, после чего принялся рыться в мешках.
      — Чего это ты ищешь? — не понял Балис.
      — Суп хочу сготовить. Мирону бульон нужен, да и нам всем по куску мяса не помешает. Крупу, конечно, закладывать не буду, а то до полуночи спать не ляжем, — пояснил кагманец, доставая из мешка и откладывая в сторону приличных размеров глиняный горшок, расписанный яркими красками.
      — И как он только не разбился? — удивился Женька.
      — А я все хрупкие вещи на Ушастика грузил, — пояснил Йеми. — На нём всё бьётся в самую последнюю очередь, он у меня умный.
      — Это точно, — согласился Сашка. — Таких умных коней поискать.
      — Понравился? — серьезно спросил кагманец.
      — А то…
      — Ты ему тоже показался, — ответил Йеми, продолжая оставаться всё таким же серьезным.
      Откинув закрывавшую вход баранью шкуру, в хижину вошел Наромарт.
      — Извините меня, что я так надолго вас покинул, но я не мог поступить по-другому. Мой долг священника требовал, чтобы я провел это время в благочестивых беседах и молитвах.
      Гаяускас поморщился. Похоже, начиналось то, что ему больше всего не нравилось в тех, кто называл себя верующими: игра на публику. Только недавно он думал о том, что Наромарт не выпячивает демонстративно свои религиозные взгляды — и вот, пожалуйста. Рано, выходит, радовался.
      — Ну и как, боги довольны? — спросил он нарочито небрежно.
      — Довольны — это не то слово, — эльф либо не заметил тона морпеха, либо не счел нужным обращать на него внимание. — Гораздо важнее то, что меня посетила милость и благословение Иссона. Молитвы к Элистри, которые раньше не находили отклика, теперь её достигают. Ко мне, пусть и не полностью, вернулись те дары, которыми меня наградила моя богиня.
      — Не полностью — это что значит? — уточнил Мирон.
      — Это значит, что в своём мире результат от подобных молитв был бы гораздо ощутимее. Но ведь что-то — лучше, чем вообще ничего. Во всяком случае, врачевать раны у меня точно должно получится.
      — Врачевать раны у тебя и так получается неплохо, — констатировал Балис. — Для полевых условий ты сделал всё, что было возможно. Вряд ли можно было сделать лучше или больше.
      — Я сделал то, что должен был сделать как целитель. Но те чудеса, которые совершает человек или эльф своими силами, не идут ни в какое сравнение с теми, которые совершаются силами бога.
      — Чудеса своими силами? — недоверчиво спросил Женька.
      — Конечно, — убежденно ответил Наромарт. — Неужели в твоей жизни не бывало такого, когда кому-то говорили, что сделать то-то и то-то невозможно, а он не соглашался — и делал? А те, кто отговаривали — они ведь не врали. Они на самом деле считали такой поступок невозможным, лежащим за пределами человеческих сил. В моей профессии это случается очень часто. Раненого или больного объявляют неизлечимым, но кто-нибудь бросает вызов судьбе, берется лечить — и побеждает. Разве это не чудо?
      — Мы называем это хорошей работой, — раздражение Балиса уже быстро улеглось. Если отбросить в сторону фантастическую окраску случившихся с ними событий, то Наромарт был нормальным мужиком и надежным товарищем. Но даже у самого лучшего друга бывают недостатки, которые жутко раздражают. Похоже, Наромарт считал необходимым всем и каждому излагать основы своей религии. Гаяускас не слишком надеялся, что эльфу можно будет объяснить его неправоту, но попытаться следовало.
      — В вашем мире слишком приземлено смотрят на жизнь. — Мирон при этих словах досадливо скривился, но поправлять эльфа не стал. — Мне Женя рассказывал. Сначала вы отрицаете богов, а потом, незаметно для себя, перестаете верить и в человека. Для чуда своими силами, о котором я говорил, нужен порыв. Это не работа, это творчество. Творение. Понимаешь, Балис, работа — это то, что может сделать каждый. От и до. А то, что считается невозможным — это творчество. Возьми, например, рудобоев в шахте. Махать киркой может каждый здоровый человек. Эльф, гном — неважно… Но сделать двойную, тройную норму работы — это невозможно просто за счет одной физической силы. Человека что-то должно зажечь и вести вперед, за собой. Кстати, я считаю, что гномы так превосходят все остальные народы в горном деле не только за счет строения организма, хотя и это важно, но и потому, что каждый из них убежден в том, что рожден именно с этой целью. Эта уверенность и придает им силы.
      — А при чем тут боги-то? — недоуменно спросил Балис.
      — Да притом, что порыв этот идет от души. А если, как рассказывал мне Женя, в вашем мире полагают, что нет ничего кроме тела, то откуда взяться этому порыву.
      — Кроме тела есть ещё и сознание, — уточнил Нижниченко. — Разум.
      — Разум такого порыва как раз породить и не может. Напротив, он критически оценивает ситуацию и приходит к выводу, что не выполнить задуманное гораздо более вероятно, чем выполнить. Ведь на пути стоят вполне реальные, осязаемые препятствия. У нас говорят в таких случаях: "Глаза боятся, а руки — делают!"
      — У нас тоже так говорят.
      — Ну, вот видишь! Разум в таком деле — только тормоз. Легче отказаться. Разве не называют тех, кто пытается сотворить чудо безумцами? Так что источник вдохновения — не в разуме. Он может быть только в душе. В той самой душе, существование которой, как рассказывал Женя, большинство в вашем мире отрицает. Отрицает только потому, что никогда не видели.
      Повисло молчание. Балис чувствовал себя несколько неуютно: священник переигрывал его на его поле. Не о богах ведь они говорили, не о религии. О человеке. И получалось так, что пришелец из иного мира, при том сам, не будучи человеком, понимал его природу глубже, чем проживший в своем мире почти двадцать девять лет капитан Гаяускас. Не лучше, конечно, но именно глубже. То, что для Балиса было очевидным и не заслуживающим обсуждения, в рассуждениях Наромарта обретало совсем иное толкование и новые краски. А ещё, с ним хотелось спорить. Не ругаться, а именно спорить. И попытаться понять его взгляд на мир. Попробовать посмотреть на всё вокруг глазами черного эльфа… Единственным уцелевшим глазом…
      Йеми не принимал участие в этом разговоре, занятый приготовлением ужина, однако, внимательно к нему прислушивался. Лучшего способа понять людей, чем послушать их споры, ещё пока никто не придумал. А заодно можно узнать некоторые подробности, которые спутники не собирались афишировать. Подтвердилась его догадка, что таинственные пришельцы собрались вместе не так уж давно и не всё знают друг о друге. Более того, подтвердилось и то, что они вообще обитатели разных миров, оказавшиеся вместе из-за какой-то случайности или даже цепочки случайностей. Но, несмотря на это, доверие между ними было весьма крепким. Особенно это было заметно на примере с Женькой. Странная «болезнь» мальчика, конечно, не могла не вызывать недоумения ни у Мирона, ни у Балиса, ни у Сашки. Однако, ни один из них не задавал вопросов, довольствуясь довольно туманными объяснениями Наромарта.
      — Как там суп? — нарушил молчание Сашка.
      — Варится полегоньку.
      Вода уже давно закипела, и теперь Йеми почти не подбрасывал в костер хвороста. Он даже сдвинул горшок на край огнища, сейчас требовалось небольшое, но постоянное и ровное тепло.
      — Устал я что-то, — сознался Балис. — Непривычно по горам ходить-то.
      — Так от таких походов кто угодно устанет, — успокоил его Йеми.
      Женька, не уставший ни капли, ведь вампиры никогда не устают, разумеется, не стал опровергать местного жителя. Вместо этого он вот уже несколько раз с беспокойством поглядывал то на горшок с супом, то на Наромарта, но, увлеченный теологическим спором священник Элистри этих взглядов не замечал. Заметил он их лишь теперь, когда разговор о богах иссяк сам собою.
      — Йеми, а яйца, которые я купил в деревне, не разбились в этой суматохе?
      — Целы. А что?
      — Дай Жене четыре штуки. Мяса ему есть нельзя, а вот сырые яйца для него очень полезны.
      — Хорошо, — разговор о том, почему Наромарт таскает с собой юных упырей, назревал, но пока ещё его можно было откладывать.
      — Балис Валдисович, — Саша выговорил имя и отчество Гаяускаса с явным трудом, медленно и запинаясь, но без ошибки. — А Вы завтра тоже будете с утра разминаться?
      — Обязательно.
      — Разрешите и я с Вами.
      — Пожалуйста, — кивнул отставной капитан. — Только если силы кончатся, то на себе тебя таскать не стану.
      Казачонок не стал ничего говорить, но явственно хмыкнул. Такой ответ был для Балиса понятнее любых слов, да и ничего другого от Сашки он не ожидал. Что ж, пускай парень проявит себя, посмотрим, каковы были сыновья полка в армии генерала Шкуро. Или чем там этот самый Шкуро командовал?
      Биологические часы в новом мире сработали не хуже, чем в старом. Балис, как и настроился с вечера, проснулся ранним утром, когда все остальные ещё спали. Легонько толкнул Сашку, тот моментально раскрыл глаза и, без всяких потягиваний и позёвываний, начал собираться. Стараясь не шуметь, оба надели приготовленную с вечера старую привычную одежду и выскользнули в пустынный двор обители.
      — Ворота-то заперты, а открывать, наверное, нельзя, — тихонько произнес мальчишка.
      — Раз нет разрешения, то и не станем открывать, — спокойно ответил Балис, направляясь к ограде приюта. — Как нам лучше всего преодолеть это препятствие?
      Казачонок внимательным взглядом окинул каменную стену высотой около трёх аршин и предложил:
      — Вам помощь не нужна, легко перемахнете. А меня можете подсадить. А могу и сам.
      — Точно можешь?
      — Точно.
      — Тогда давай сам.
      Отступив на несколько шагов, Сашка с разбегу прыгнул на стену и вцепился руками в верхнюю кромку ограды. Подтянувшись на руках, забросил наверх правую ногу и перевалился на другую сторону. Гаяускас последовал за ним. Только — без разбега: стена была лишь немногим выше его роста.
      — Неплохо, — похвалил он подростка. А затем, осмотрев ещё раз окрестность, принял решение: — За мной бегом. Марш.
      Сбежав с холма к реке, Балис направился вдоль берега вверх по течению. Между водой и подступавшим к ней лесом простиралась полоса крупной гальки шириной несколько метров, по которой они и бежали. Для начала морпех, не уверенный в возможностях парнишки, задал не очень высокий темп. Сашка бежал ровно, не сбивая дыхания. Гаяускас немного прибавил скорость, мальчишка не отставал. Прибавлять ещё Балис не стал: получить верное представление о выносливости парня было важнее, чем выяснить его скоростные качества. Пробежав чуть больше пары километров, капитан развернулся обратно. Пять кило для утренней пробежки — расстояние почти оптимальное. Время от времени он оборачивался, чтобы не упустить момента, если Сашка начнет отставать, но тот, хотя и здорово вымотался, но держался. И продержался до конца пробежки.
      — Привал. Отдых, — скомандовал Балис, когда они вернулись к холму, на котором находилась обитель. На самом деле, это тоже было своего рода испытание. Ему было интересно проследить, как поведет себя мальчишка по окончании кросса. Наиболее ожидаемой реакцией было падение на землю, но казачонок и тут не оплошал: сначала немного походил, восстанавливая дыхание, затем присел, вытянув ноги. Бросил вопросительный взгляд на Балиса: всё мол, или ещё что-то будет.
      — Разминаемся, — отдал новую команду Гаяускас и парнишка упруго вскочил на ноги. — Смотри, как делаю я, и повторяй. Интенсивность определяй сам.
      — Чего определять? — переспросил Сашка.
      Морпех мысленно ругнул себя за забывчивость: всё же казачонок был ребенком другой эпохи, в которой слово «интенсивность» вряд ли использовалась за пределами тонкого слоя интеллигенции.
      — Нагрузку. Сколько раз делать упражнение, как сильно при этом напрягаться…
      — Понятно…
      Разогревочный комплекс особых сложностей в себе не содержал. При желании, его можно было давать на уроке физкультуры средней во всех смыслах школы. Сверху вниз разновсякие потягивания, вращения, рывочки, наклончики, приседания… Мельница опять же… На всякий случай капитан встал так, чтобы видеть, как работает мальчишка. Дернет ещё чего-нибудь с непривычки, или того хуже, порвет. С одной стороны, конечно, если тут наложением рук кости сращивают, то, может быть, это всё и не страшно. А с другой, усердие не по способностям надо давить в зародыше. В конце концов, не до конца же своих дней они в этом монастыре сидеть собираются. В другой раз Огустина или Битого рядом не окажется, и что тогда? Правда, и к Наромарту вернулись исцеляющие способности, но ведь и черный эльф тоже в вечные спутники не нанимался.
      Опасения, однако, оказались напрасными. Здравомыслие Сашке и на разминке не изменило. От природы гибкий, ловкий и сильный, подросток не пытался изобразить из себя супермена. Особенно это было видно в упражнениях на растяжку, хорошо было заметно, что выполняются они за счет природных и возрастных данных, а не за счет разработанности суставов и связок. Ну да это — дело наживное. В Сашкины годы сам Балис определенно выглядел немного похуже: сказывалось ленивое городское житьё.
      — А теперь отдыхай, смотри, — сказал Гаяускас, переходя к следующему этапу — отработке приемов рукопашного боя. Удары, блоки, рукой, ногой… Разумеется, повторить это с первого взгляда было невозможно.
      Сосредоточенно работая, отставной капитан в то же время фиксировал происходящее вокруг. Битого с объёмистыми деревянными бадейками в руках он увидел, едва тот появился из-за угла приюта. Тренирующейся морпех привлек внимание изониста, тот немного отклонился от кратчайшего пути к реке, направился к Балису и Сашке. "Ну и пусть смотрит", — решил Гаяускас, — "мне-то что. Показательных выступлений не устраиваю, но и прятаться не собираюсь. В конце концов, я — ольмарский воин, а воины должны уметь сражаться не только оружием".
      — Доброго вам утра, почтенные, — произнес Битый, подойдя совсем близко.
      — Доброго утра, — приветствовал его подросток.
      — И тебе того же, почтенный, — прервал упражнения морпех.
      — Смотрю, и на далеких островах известно благородное искусство рукопашного боя.
      — Изучаем помаленьку.
      — Только вот техника твоя, почтенный Балис, мне совершенно незнакома. Не окажешь ли ты мне чести провести учебный бой?
      — Почему бы и нет. Сейчас?
      — Увы, время утренних упражнений уже миновало. Если ты не против, то мы можем потренироваться перед обедом.
      — Как скажешь. Кстати, вчера мы вроде бы договорились, что поможем вам по хозяйству. Что нужно делать?
      — Камней в каменоломне набить и принести. Раз так сложилось, что мужиков в приюте много, времени терять не след. Камни — они завсегда в хозяйстве пригодятся. Тем более, день сегодня будет ясным. После завтрака пойдем на каменоломню, здесь недалеко, на склоне, пару часов поработаем, а потом можно и возвращаться. Не на господина спину гнём.
      — Камни — так камни… А Мирона когда лечить будете?
      — А сразу после завтрака и будем. Только ему работать не нужно. Ходить, наверное, сможет, а перенапрягаться ему пока нельзя. Исцеление — исцелением, но организм не обманешь. Слабость останется.
      — Да фиг с ней, со слабостью, — искренне сказал Гаяускас. — Лишь бы нога была цела.
      — Будет как новенькая, — убежденно ответил Битый и двинулся к речке.
      Балис проводил изониста долгим взглядом, потом повернулся к Сашке.
      — Ладно, хватит на первый раз. Переходим к водным процедурам, и пошли в домик. А то о нас, пожалуй, уже беспокоятся…
      Глазеть на прибывавших в приют в поисках убежища, конечно, неприлично. Но и не обратить внимание на этого оригинала было просто невозможно. По склону холма, тяжело опираясь на дорожный посох, поднимался пожилой мужчина в старом сером плаще, грязном и рваном. Длинные, серые с сединой волосы космами ниспадали на плечи. Сморщенное лицо казалось каким-то хищно-заостренным.
      Дойдя до ворот убежища, старик, вместо того, чтобы поприветствовать его обитателей, столпившихся на смотровой площадке, взмахнул руками и произнес краткое заклинание.
      — В этом нет нужды, незнакомец, — мягко укорил гостя Огустин. — Мы не питаем к тебе никакой вражды.
      Старик в ответ засмеялся неприятным хриплым смехом, обнажив крепкие желтоватые зубы.
      — Боги берегут тех, кто бережет себя сам. Не думаю, что ваш Изон — исключение.
      — Что ты знаешь об Иссоне? — возмутился марин.
      — Можно сказать — почти ничего, — ни на мгновение не задумываясь, ответил странный путник. — И, не буду скрывать, не испытываю особого желания узнать о нём побольше. Мои желания скромны: крыша над головой вместо листвы, матрас для сна вместо травы, свежая лепешка вместо сухаря и чарка вина вместо воды.
      — Ты получишь то, о чём попросил, странник, — ответил Огустин.
      — Ну а большего мне и не нужно, — снова усмехнулся чужестранец. — Утром я двинусь в дорогу.
      — Куда же ты так спешишь? — полюбопытствовал Битый.
      Серые глаза незнакомца словно вцепились в лицо Воина Храма.
      — Зачем тебе знать мой путь? Разве я спрашиваю о твоём?
      — Возможно, мы могли бы тебе помочь… — смущенный таким напором, марин несколько растерялся.
      — Я уже сказал, что вы можете сделать для меня. Остальное — не ваше дело.
      — Войди с миром в наш приют, путник, — вмешался Огустин. — Я покажу тебе хижину, в которой ты сможешь спокойно провести эту ночь. А еду и вино ты получишь позже, когда настанет время вечерней трапезы.
      Одарив Битого ещё одним колючим взглядом, незнакомец прошел в ворота.
      — Вот эта хижина сегодня будет твоею, — Огустин показал на постройку, соседнюю с той, где разместились Наромарт и его друзья.
      — Благодарю, — странник широким шагом, словно обретя второе дыхание, направился к хижине и скрылся в дверном проеме.
      — Ну, что скажешь? — шепнул Нижниченко на ухо Йеми.
      — Странный человек, если не сказать больше, — так же шепотом ответил кагманец. — Он колдун, это несомненно. Наверное, скрывается от инквизиторов. Интересно, куда он направляется?
      — Мне более интересно, откуда. Если он идёт из Альдабры, то мог видеть рабский караван. Возможно, мы что-то узнаем об Анне-Селене и Сереже.
      — Не стоит на это рассчитывать, — Йеми говорил уже в пол голоса. — Даже если он идёт из Альдабры и видел караван, то мало шансов, что обратил внимание на рабов.
      — Но попытаться стоит, — заметил Мирон. — Терять нам нечего, а любая информация для нас сейчас на вес золота.
      — Хорошо. Может быть, он посетит вечернюю службу, и тогда мы поговорим.
      Надежды Йеми, однако, оказались тщетны: вечернее моленье незнакомец, как и ещё один замкнутый обитатель приюта, проигнорировал. Зато после молитвы он вышел прогуляться по двору. Кагманец немедленно попытался вступить с ним в беседу.
      — Доброго вечера, почтеннейший. Могу ли я чем-нибудь помочь тебе?
      Пришелец окинул Йеми испытующим взглядом.
      — Не думаю, почтеннейший. Придя сюда, я сказал, что мне нужно, и получил просимое. Чего же ты мне можешь дать большего?
      — Как знать, почтеннейший. Я — благородный лагат Порций Паулус, и мог бы замолвить за тебя слово, если ты в этом нуждаешься.
      Собеседник скривился, как от зубной боли.
      — Благородный лагат в убежище государственных преступников? Ты считаешь, что я уже выжил из ума?
      — В это нелегко поверить, но это правда.
      — В таком случае, самое умное — держаться от тебя подальше. Император, храни его боги, не милует тех, кто якшается с государственными преступниками.
      — Раньше надо было об этом подумать, — вздохнул Йеми. — Ты здесь, значит, почтеннейший, и ты не без греха.
      — С точки зрения имперского правосудия на мне хватает грехов, — кивнул старик. — Но это не значит, что я готов увеличить их груз. Я не хочу знать тебя, почтеннейший, оставь и ты меня в покое.
      — Что ж, раз такова твоя воля, — говорить было больше не о чем. Развернувшись, Йеми направился к хижине.
      — Эй, малый, поди-ка сюда!
      — Это ты мне, почтеннейший?
      — Кому ж ещё. Поди сюда, говорю!
      Это было даже занятно. Настолько занятно, что Балис не послал с ходу хамоватого старичка по известному адресу. Вместо этого капитан исключительно вежливо произнес:
      — Я тебе, почтеннейший, не малый.
      Странник ехидно улыбнулся, оскалив зубы. Несмотря на возраст, все зубы были на месте, крепкие на вид, разве что чуть желтоватые.
      — А кто же ты?
      — Я, почтеннейший, воин и телохранитель своего господина.
      "Слышал бы меня Стас Федоров. Или Огоньков. Или, ещё лучше Щеряга. Вот посмеялись бы…"
      — Ишь ты, важный какой, — всё в той же ироничной манере продолжал незнакомец. — Воин, значит, и телохранитель. А я вот — архимаг Гаттар. И хочу тебя, парень, взять к себе учеником.
      Интересно, сколько ещё сюрпризов на сегодня приготовлено.
      — Даже не знаю, что и сказать, почтеннейший. Как-то никогда не думал о том, что могу учеником архимага сделаться.
      Истинная правда. В кошмарном сне такого присниться не могло.
      — А ты быстрее думай, малый. Быть учеником архимага, знаешь ли, великая честь. Немногие удостаиваются.
      С немного виноватым видом Гаяускас развел руками.
      — Ты уж извини, почтеннейший, я сам не местный, ольмарец я. А у нас там архимагов отродясь не водилось.
      Лицо собеседника приняло иронично-заносчивое выражение.
      — Это точно. Откуда в вашей глуши взяться настоящему магу. Соображаешь, какое будущее тебя ждёт?
      — Так это… я ж господина охранять обязан.
      — Что значит — «обязан». Ты раб или вольный?
      — Обижаешь, почтеннейший. Я-то как раз вольный. Только ведь нанялся я на службу и уплачено мне сполна.
      — Ну, так верни деньги, да и дело с концом…
      — Не, почтеннейший, у нас ольмарцев, так дела не делаются…
      — А как у вас делаются дела?
      — Вот ежели ты сам с господином переговоришь, и он меня отпустит.
      Старик подозрительно вгляделся в лицо капитана, но взгляд Гаяускаса был простодушно-наивным.
      — Ладно, кто твой хозяин?
      — Юный Сашки. Так что, почтеннейший, действительно переговоришь?
      — Загляну к вам, чуть позже.
      И каждый направился к своей хижине.
      — Что, разговорил дедушку? — поинтересовался Мирон, едва капитан вошел внутрь.
      — Подглядывали? — беззлобно спросил Балис.
      — Наблюдали и страховали, — наставительно ответил Нижниченко. — Вот, Саша наблюдение вёл. А если серьезно, то очень хотим ужинать, а кто-то очень медленно ходит за провизией.
      — Этим разве насытишься? — Балис сокрушенно вздохнул и поставил рядом с костром глиняное блюдо, наполненное полученными от Битого разнообразными овощами. — Рыбу надо разогреть, с обеда оставалась.
      — Разогрели уже, садись, — усмехнулся Мирон.
      Сашка протянул морпеху небольшую деревянную миску с рыбой.
      — Кстати, сейчас у нас будет гость. Тот самый, долгожданный.
      Нижниченко восхищенно уставился на друга.
      — Значит, разговорил-таки? Молодец!
      — Да нет, всё намного более мутно. Он меня в ученики хочет взять.
      — Куда?
      — К себе в ученики. Магии будет обучать. Архимаг он, понимаешь…
      — Обалдеть!
      Женька тоже изрядно удивился. Не тому, что маг выбрал в качестве ученика прозаического капитана морской пехоты, а тому, что генерал обошелся для выражения своего удивления цензурным словом. Неправильный всё-таки генерал этот Мирон Павлинович Нижниченко. Пусть настоящий, но неправильный. Правильный бы на его месте так загнул трехэтажным матом, что за стеной трава бы пожухла…
      — Что-то подозрительно это всё выглядит, — продолжал Мирон. — Что, в изонистких прибежищах прохода нет от благородных сетов и архимагов?
      — Ни разу не встречал ни тех, ни других, — признался Йеми. — Но история этого благородного сета кажется мне правдивой. Что же касается архимага…
      Кагманец замолчал.
      — У архимага есть гораздо более веская причина бежать от инквизиторов и прочей власти, чем у сета, — вмешался Наромарт.
      — Даже так? — удивился Йеми. — А ты когда успел с ним поговорить?
      — А я с ним и не разговаривал, — усмехнулся черный эльф. Улыбка, разумеется, получилась кривой, но все уже успели привыкнуть к его изуродованному лицу и правильно воспринимали эту мимику. — Многое можно узнать и другими способами.
      — И? — нетерпеливо произнес Мирон.
      — Йеми рассказывал, что изучением магии в Империи может заниматься только человек, и все маги находятся под строгим контролем властей и инквизиторов. Верно?
      — Совершенно верно. Но архимаг — это маг, достигший высочайших вершин своего дела. И проверен он не раз и не два, со всей возможной тщательностью. Так что он, безусловно, человек.
      — Не больше, чем Курро.
      — А…
      От удивления кагманец на мгновение лишился дара речи.
      — Не понял, — это уже вернулся в разговор Балис. — Это что, он тоже тигр?
      — Тигр — не тигр, точно не скажу, но оборотень. Причём стал им совсем недавно.
      — Логично, очень логично, — быстро оценил ситуацию Йеми. — Судя по говору, он скорее откуда-то с Малых Черных гор. Ближайшая граница — на юге, вот он сюда и направился.
      — С какой луной связан цикл у оборотней? С большой? — уточнил тёмный эльф.