Равнение на президента!

      – Молчи, сука.
      Когда он поднял голову, то увидел, что на него смотрит какой-то капитан милиции, не решаясь подойти и сделать ему замечание, так как именно в этот момент проехало несколько мотоциклистов, которые остановились поодаль, за ними последовали иномарки – одна другой здоровее – и наконец напротив дорожки остановился черный лимузин.
      Губернатор области подошел к автомобилю, для того чтобы поприветствовать главу государства. Охранник открыл дверцу, и все увидели президента. Небольшая, длящаяся менее секунды пауза. Но этого достаточно для того, чтобы повышенный сегодня в звании от рядового до ефрейтора Виктор Резинкин, облаченный в женское платье, с небольшим букетом цветов предстал перед президентом.
      – Добро пожаловать! – пропищал он быстрее самого губернатора.
      Возникло некоторое замешательство, но тут же глава государства тихо поблагодарил за цветы, которые принял подошедший охранник, и хотел было пройти мимо, но Витек набрался наглости и встал на пути президента. Так они стояли и смотрели друг на друга – верховный главнокомандующий и ефрейтор. Правда, последний был замаскирован, ну так он в российской армии служит и какая только фигня на долю нашего солдата не выпадает.
      – Разрешите, я представлю вам всю администрацию области.
      Президент пожал плечами, посмотрел на губернатора, с которым они даже еще и поздороваться-то не успели, и согласился. Глядя на это чудо вроде бы как женского пола, президент вел себя тактично и немного улыбался.
      – Ну это губернатор. – Витек похлопал по груди здорового, разъевшегося мужика – осталось только его еще за щечку потрепать – и пошел дальше. Следом за губернатором шли как раз генералы. – Ну это Ванька Сопляков. – Витек наклонился к президенту и что-то прошептал ему на ухо. Генерал и не подал виду, что где-то внутри у него защемило от такого представления, и тупо улыбался, глядя на главнокомандующего. – Ну это вообще, – Витя вошел в раж и, сверкая волосатыми ногами из-под юбки, подходил к следующему, – это так, генерал-майор Плющев. А на этих вообще не надо внимания обращать, – рассказывал ефрейтор, провожая президента ко входу и проходя мимо чиновников. – Это те самые люди, которые разворовывают наше государство. Пойдемте, я сейчас вас познакомлю с самыми хорошими солдатиками во всей российской армии. Там и должна состояться ваша пресс-конференция.
      Офигевший губернатор вращал глазами, следуя за президентом и не решаясь отогнать эту сумасшедшую дамочку, которая вцепилась в дорогого гостя и просто-таки перехватила инициативу. Дело в том, что губернатор ни разу не видел этой женщины, но вот тряпки, сидящие несколько мешковато на ней, казались ему знакомыми. Как раз глава государства заходил в здание, когда из окна высунулась Маня в нижнем белье, выкрикнула:
      – Он меня раздел!
      Но президент не обратил на это внимания и, увлекаемый в здание Резинкиным, подходил уже к лифтам. Спасать бедную Маню бросились два ее поклонника в генеральских погонах. А Витек тем временем стремительно поднялся на лифте, и вскоре они уже вместе с главнокомандующим входили в большой конференц-зал. Защелкали вспышки фотоаппаратов, сразу же службе безопасности пришлось призывать журналистов к порядку с помощью молчаливых и тяжелых жестов, сминающих репортерскую братию. Журналистам местный губернатор разгуляться не давал – вот отвел в зал для пресс-конференций и только здесь разрешал сверкать своими надоедливыми жужжалками. Президент сориентировался самостоятельно, ему приходилось это выполнять сотни раз, и прошел на единственное стоящее кресло на небольшой сцене. Усевшись, он с удовольствием отметил, что в первых рядах сидят солдаты срочной службы.
      Не дожидаясь, пока губернатор с его свитой войдет в зал, Резинкин подошел к микрофону, пощелкал по нему пальцами и во всеуслышание объявил, что сейчас верховный главнокомандующий ответит на самые насущные вопросы солдат. Первый вопрос Витек задал сам:
      – А вначале будет вопрос от администрации области. Господин президент, как вы считаете, стоит ли нам строить авианосцы?
      Ответа президента Витя не услышал, так как к нему подошли два здоровых мужика в пиджаках и галстуках и сдернули его со сцены.
      Прапорщик Борис, садясь за руль генеральской «Волги», сочувственно смотрел на Витька. Ему вернули его форму и в нагрузку поставили еще пару синяков на теле и один крепкий тычок лично от губернатора области. Теперь Витек – знаменитость. Он вошел в высшие сферы и немного повращался там. Не беда, что его выпихнули обратно, зато с самим президентом, можно сказать, за руку шел и вел того, незнающего, в верном направлении к конференц-залу.
      Борис, вылетев на трассу, несся по направлению к Чернодырью на всех парах, так как ему Плющев обещал перевести служить в какую-нибудь мотострелковую дивизию, если тот не обернется в течение двух часов.
      – Как тебе удалось тряпки-то женские надыбать? – справился Борис по второму разу, так как Резина не слышал его и смотрел в окно, улыбаясь недавним незабываемым впечатлениям.
      – Да как-как, – бормотал он, – точно так же, как и статью в газете положительную заработал, все так же.
      – А статью как?
      – А как статью? – Витек помолчал. – Да есть способы. Только вот жаль, что с этой Маней все пришлось быстро делать, а в конечном счете еще и обмануть. Так-то вот.

* * *

      Стойлохряков лично встречал отличившегося бойца. Витек, когда вылезал из «Волги», понял по лицу, что подполковнику уже позвонили из областного центра и, видимо, расписали все подвиги его солдата акварельными красками.
      Против ожидаемого Петр Валерьевич подошел к новоиспеченному ефрейтору и пожал ему руку. Ну чего уж там, с каким-то комбатом не поздороваться, после того как, так сказать, с самим хаживал по длинным государственным коридорам. Витек соизволил протянуть руку. И комбат пожал ее. После этого Витя сразу направился в санчасть, а в ушах у него стояло тихое, едва уловимое шипение комбата:
      – Больше ни ногой из части, все время в парке, в парке, в парке...

* * *

      Скребок, снимая несколько сантиметров плотного снега, двигался от одного конца плаца к другому. Фрол пыхтел как паровоз, стараясь усидеть на узенькой кромке огромного инструмента. А за скребком размеренно шел Леха и все время ругался на маленького Валетова:
      – Ну че ты шарабонишься-то из угла в угол? Мне же тяжело.
      – Да ты че? – недоумевал мелкий, глядя на двухметровую широкоплечую машину, которая расчищала выпавший за ночь снег, причем скребла до асфальта, используя в качестве утяжелителя, для того чтобы скребок уходил глубже и снимал лучше, своего товарища.
      Леха и думать-то уже забыл, что эта блестящая идея как раз и пришла в голову мелкому в тот самый момент, когда он увидел объем работы, который им необходимо было выполнить до завтрака. Проклиная лейтенанта Мудрецкого и самого главного командира в части, Фрол принялся натужно шевелить мозгами и наконец убедил Леху, что самый лучший вариант – это если он взберется на скребок. Мол, так будет всем лучше: Леха будет больше снимать, а соответственно, плац будет чище, значит, похвалят обоих; а если Фрол на скребок не сядет, значит, Леха будет работать не так эффективно – в результате они благодарности от командования не заслужат и их заставят еще что-нибудь чистить. А выполнять работу сверх нормы Леха не любил, поэтому он с готовностью согласился посадить своего более умного приятеля на рабочий инструмент и принялся кроме того, что снег чистить, так еще и катать мелкого из стороны в сторону.
      Стойлохряков стоял около окна в своем кабинете и, прихлебывая утренний чаек с лимоном, сделанный ему дежурным офицером, глядел на великолепную и слаженную работу парочки химиков. Любо-дорого смотреть за плавными и мощными движениями Простакова, за тем, как за огромным скребком остается черная полоса, а вся белая каша сгребается к краю плаца, где ее уже раскидывают на кусты ефрейтор Резинкин и остальные.
      Пройдя десяток раз туда-сюда и очистив примерно треть, Леха остановился.
      – Ты че?! – набросился на него Валетов. – До завтрака пятнадцать минут, давай быстрее!
      – Не, – покачал головой Простаков, – я младший сержант, ты рядовой. Теперь ты бери скребок и ходи с ним из стороны в сторону.
      Валетов вытаращил на Леху глаза и, оглядевшись по сторонам и, естественно, не найдя себе никакой поддержки, обмяк:
      – Ты че, здоровый? Этот скребок весит столько же, сколько и я.
      – Ну прям. – Леха взял в одну руку скребок, а в другую – сгреб Валетова и оба тела поднял над землей. – Нет, ты больше весишь, – не согласился Простаков, поставив мелкого на место и вручая ему инструмент. – Ты еще и врешь.
      Комбат отошел от окна и уселся за стол. Зазвонил телефон. Подняв трубку, он узнал голос человека, с которым должен был сегодня встретиться:
      – Понял, что в пути. Хорошо.
      Положив трубку обратно на рычаг, Стойлохряков по полевому телефону вызвал к себе командира разведвзвода старшего лейтенанта Бекетова.
      Наголо выбритый череп, возвышающийся над выпуклой грудью, предстал перед комбатом спустя полчаса. Подполковник, разглядывая этого жилистого и выносливого старшего лейтенанта, отмечал, что не зря тот является командиром разведвзвода. По неофициальной традиции, у разведчиков командир взвода практически переносил те же самые нагрузки, что и рядовой, и сержантский состав. В результате, уважением он пользовался куда большим, чем офицеры в других подразделениях. Комбат просто любил профессионалов и не забывал про Бекетова, когда необходимо было подписать документы на какие-либо денежные выплаты.
      – У тебя что сегодня по плану? – справился Стойлохряков. А у Бекетова, у него постоянно в плане то беготня, то стрельба, то рукопашный бой, то ориентирование на местности. На сегодняшний день его взвод должен был выдвинуться в небольшой лесок, находящийся в десяти километрах, – естественно, все это происходит в быстром темпе, – и там начать обучать молодежь ориентированию.
      Стойлохряков прищурился:
      – Вот ты как, старшой, считаешь? Можешь ты быть командиром роты, если, скажем, недельки через две я переведу тебя на должность, а?
      Дело в том, что отдельный батальон – организация маленькая, и движение офицерского состава вверх не всегда проходит гладко для всех и каждого. И попасть на должность комроты можно лишь только в том случае, если: во-первых, будет вакансия, а во-вторых, желание комбата. Бекетов обрадовался такому намеку, потому как капитанское звание у него было не за горами, а получить его можно, только занимая соответствующую должность. Кроме этого, прощай, физические нагрузки, – они ему уже надоели. Естественно, командир разведчиков был готов слушать Стойлохрякова очень и очень внимательно.
      В половине десятого, когда весь цвет отдельного батальона, то бишь господа химики, продолжил заниматься так и не убранным до завтрака плацем, к штабу подъехала серебристая «Нексия».
      Из автомобиля вышли папа с сыном. Оба в дорогих дубленках, огромных меховых шапках. Стойло-хряков ждал гостей и встречал их, соответственно, как и всех остальных – заваренным дочерна чаем. Рассадив Звонаревых в кабинете, комбат развел огромные руки в стороны:
      – Ну что ж, вот и служба вроде закончилась ваша. Где вы у нас там по спискам проходите? – Он пролистал для виду журнал, хотя все помнил наизусть. – А, ну вот! Звонарев Павел Игоревич – целый снайпер во втором взводе второй роты. Сегодня у нас с вами, что называется, конец службы.
      Звонарев-старший, прожигающий собственную жизнь на ниве народного депутатства, договорился со Стойлохряковым очень даже легко по поводу прохождения службы его сына в батальоне, находящемся в ведомости Стойлохрякова. «Мертвая душа» приехала вместе с папашкой получать печать в военном билете, после чего мальчишечке можно являться в военкомат и докладывать о том, что он отслужил свои два года, как и положено.
      После того как чашечки чайку были выпиты, Стойлохряков намекнул как бы папе, чтобы сынок немножко погулял по окрестностям, дабы они могли спокойно поговорить. Счастливый, готовый закончить дело батянька выпроводил своего пацана из кабинета.
      – Ну, – Стойлохряков заулыбался, – с вас, насколько я помню, Игорь Валентинович, двадцать штук.
      – Ну-у-у, – протянул народный депутат, – какие ж проблемы? – и отсчитал двадцать тысяч деревянных.
      – Да нет, – огромная лапа загребла деньги. – Двадцать тысяч за год.
      – Как так? – вытаращил глаза Звонарев. – Мы ж договаривались...
      – А мы и договаривались, что по двадцать тысяч за год. Дело давнее, вы, видать, запамятовали.
      – Поставьте печать в военном билете, и мы поедем!
      – Ну куда же вы поедете, – не соглашался Петр Валерьевич, – надо платить за прохождение сыном службы на домашнем диване.
      – У нас дела, у нас бизнес.
      – Ну-у тем более, – протянул Стойлохряков, – раз бизнес у народного депутата, а это, если мне не изменяет память, не положено...
      – У сына бизнес, – поправился Звонарев.
      – Ну тем более, еще двадцать тысяч, и я вот прямо сейчас на ваших глазах ставлю печать, расписываюсь, и вы возвращаетесь обратно в Самару с прекрасными документами.
      – Ты, – вскочил со своего места Звонарев, – да ты знаешь, из кого ты деньги тащишь! Да я... Да ты здесь не усидишь, тебя, вон, в лейтенанты разжалуют!
      – О-о-го! – пробурчал Стойлохряков. – Нехорошо это, приезжать в гости и хамить в чужом доме.
      Дорогой гость вышел из кабинета и стал, спускаясь по штабу, кликать сына:
      – Павел! Пашка, поехали!
      Но Пашки не было. Он подумал, что сынок стоит курит у машины. Глядь на улицу, а там над автомобилем какой-то здоровый солдат склонился и смотрит через боковое стекло на приборы.
      – Эй, отойди от машины! – рявкнул разозленный народный избранник.
      Простаков выпрямился и поглядел на хорошо одетого дядьку:
      – Да че кричать-то, я ниче не трогаю. Просто смотрю, че внутри, приборы какие. Там, поди, у вас и спидометр есть.
      Звонарев нервно закурил и огляделся.
      – Ты тут пацана в штатском не видел?
      Леха почесал затылок:
      – Извините, мне работать надо. – Опираясь на здоровенную лопату, Леха вернулся к тяжелой и монотонной работе.
      Не докурив, гражданский вновь влетел в кабинет Стойлохрякова. Подполковник удивленно задрал вверх брови:
      – Что-то не так?
      – Куда вы дели моего сына?
      – Да вы что? – Петр Валерьевич медленно встал. – Да о чем вы говорите? Платите двадцать тысяч за второй год, так сказать, обучения его жизни заочно и можете быть свободны. Я вам все документы выправлю – комар носа не подточит.
      – Вы вымогатель! – взвизгнул папаша.
      – Ну?! Я бы сказал, что вы в данном случае еще хуже. Сами в свое время родину не защищали и сына своего от этой обязанности откупаете. Вы представляете, если я скажу кому-нибудь, что вы предлагали мне деньги за то, что я, так сказать, отмажу вашего сынка?
      – Так вы взяли эти деньги!
      – Это кто сказал? – не унимался Петр Валерьевич, продолжая давить на депутата. – Вы вот видели, что я деньги ваши брал?
      – Видел! – взвизгнул Звонарев.
      – А я не видел, – спокойно ответил Петр Валерьевич. – Еще двадцать тысяч, а потом, может быть, мы начнем поиски вашего запропастившегося мальчика.
      – У меня нет с собой сейчас этой суммы.
      – Ну? Ха-ха-ха! – Стойлохряков опустился довольный в собственное кресло. – Это ж мелочь – съездить до Самары, взять денег и вернуться. Вот давайте, скажем, через три часа. Вы приезжайте, а я пока тут вашего сынка поищу. Глядишь, папка приедет – и сынок его ждет. Как все здорово!
      Раскрасневшийся от злости папан вылетел из штаба, сел в свою «Нексию» и умчался в город.
      Резинкин, наблюдая за тем, как машина идет по ледяной корке, прошептал:
      – Шипованная. Хорошая обувь, и тачка ничего.
      Валетов, сидя в сугробе, наблюдая за без остановки работающим Простаковым, поделился несколько иными соображениями:
      – А вот Леха наш, он может вместо машины быть.
      Простаков тут же остановился, подошел к мелкому и вынул его из снега, вручил лопату и посоветовал ему немедленно начать пародировать небольшую снегоуборочную машину. Валетов отбрыкался от младшего сержанта и с обидой в голосе произнес так, чтобы это слышали все:
      – Че, здоровый, ты немерено поднялся, заставляешь хилых и немощных трудиться. А сам че теперь будешь – сопли стоять жевать? Тебя, смотри, природа какой дурью наградила, и не надо ее просто вот так вот разбазаривать в долгом простое, угнетающем здоровье. Ты все время в движении должен находиться, только тогда ты здоровым и останешься. Вот ты мне скажи, охотиться, наверное, каждый день ходил?
      – Ну почти, – согласился Леха.
      – Ну так поэтому ты здоровый и вырос, что ты свежим воздухом дышал и постоянно двигался. Так что ты лучше не прекращай работать, а то потом, лет через десять, станешь такой же, как я. Да нет, – тут же поправился Валетов, – через десять лет я тебя просто завалю, потому как ты станешь даже меньше меня в два раза, понял? Будешь как младенец, и кости у тебя будут хрупкие, и пузо вперед, и кожа желтая.
      – Да ну тебя, – не поверил Леха, но все же снова вернулся к работе.
      Резинкин, слушая всю эту галиматью, лежал, сотрясаясь от смеха.

* * *

      Звонарев вернулся обратно в Чернодырье с запрошенной комбатом суммой. Отдав деньги, он нетерпеливо постучал пальцем по столу:
      – Ну так давайте мне мальчишку моего, террористы.
      Комбат, качая головой, положил денежки в стол и снял трубку полевого телефона. Называя позывные, он наконец добрался до старшего лейтенанта Бекетова.
      – Ну че, все нормально? – спросил комбат.
      – Все нормально, – ответил старший лейтенант.
      – Давай его сюда.
      – Кого «его»? – не понял Бекетов. – Мы никого не забирали.
      Стойлохряков очень постарался не меняться в лице во время разговора.
      – Ну, ладно. Давай-давай, – приветливо продолжил он.
      Но старший лейтенант то ли играл с ним в злые игры и не хотел стать командиром роты, что вряд ли, то ли же на самом деле случилась некая заминка, и этого Павла Игоревича придется искать, потому как он делся просто-таки из-под носа у разведчиков. А они должны были, между прочим, перехватить его непосредственно в приемной у дверей кабинета комбата. И что же получается? Что взяли пацана и не довели его до Бекетова? Не может быть такого!
      Стойлохряков слушал в трубку высказывания старшего лейтенанта о том, что ему никто никаких людей не приводил. Стойлохряков не выдержал:
      – Ну ты выделял парней на дело?
      – Выделял, – согласился старший лейтенант.
      – Ну и где они?
      – Вернулись ни с чем – сказали, что никого не было, из кабинета из вашего никто не выходил.
      – Да вы что там, вашу мать! – взъерепенился Стойлохряков и бросил телефонную трубку.
      Звонарев вскочил на ноги.
      – Я вас под суд отдам! Где мой ребенок?
      Комбат закурил.
      – Спокойно, папаша, не надо плакать. Все сделаем, найдем твою дитятю.
      – Вы тут все террористы, преступники, а вам еще оружие доверили!
      – Ага, – согласился Петр Валерьевич. – Природа нам доверила член, бабы – грудь, а правительство – автомат. Так и живем. И если какой-либо из этих пунктов по жизни не выполняется, то быт настоящего солдата, находящегося в казармах на постое, становится невыносимым.
      – Верните ребенка! – кричал отец.
      – Успокойтесь. – Комбат распорядился, чтобы папе налили еще чайку, а сам вышел на крылечко в одной форме.
      Несмотря на минус десять и большую влажность, он простоял на крыльце несколько минут, размышляя над сложившейся ситуацией и разглядывая, как химики справляются со снежными завалами. Как говорится, человек любит наблюдать три вещи: как течет река, горит огонь и работают другие. Ни огня, ни реки не было, а вот с работающими солдатиками у Стойлохрякова в батальоне все было в порядке.
      Комбат докурил сигаретку, подошел и аккуратно бросил бычок в урну.
      – Валетов, ко мне!
      Фрол вылез из сугроба и, подтягивая на бегу ватные штаны, подбежал к Стойлохрякову:
      – Товарищ подполковник...
      – Отставить. Вы тут давно кружитесь?
      – После самого завтрака, товарищ полковник. А почему другие роты не работают? Почему все время химики?
      – Разговоры! – осадил оборзевшего рядового Стойлохряков. – Видел здесь пацана в штатском?
      – Это того, который вот с мужиком на серебристой «Нексии» приехал? – Фрол показывал рукой на стоящую около штаба машину.
      – Да-да, он, – подтвердил Стойлохряков, ожидая услышать от солдата подробный доклад.
      – Нет, не видел. Только с утра видел, как они в здание входили. А че, пропал, да?
      – Ну-ка, друга своего позови сюда.
      Фрол не мог гаркнуть с такой же силой, как комбат, и ему пришлось бежать к Простакову. После чего они оба вернулись пред «папины» очи. Леха говорил тихо и четко, словно на исповеди, глядя кристальными глазами на комбата.
      – Да что вы, товарищ полковник! Как можно было подумать, что я какого-то там штатского замочил?
      – Что?! – не поверил своим ушам Стойлохряков. – Ты, вообще, понимаешь, о чем говоришь-то? Ну-ка, признавайся, где Пашка?
      – Какой Пашка? – не понимал Простаков, потупив глаза в землю. – Да никому я ничего не делал, я только вот к машине подходил – смотрел, есть ли там спидометр или нет.
      – Спидометр? – комбат прищурился. – А как ты думаешь, что спидометр измеряет?
      – Ну как что, температуру!
      – Молодец, – похвалил его Стойлохряков. – Так, значит, никого вы не видели?
      – Нет, не видели, товарищ подполковник.
      – Идете вдвоем и опрашиваете весь своей гребаный взвод. И еще. Найдите лейтенанта Мудрецкого, пусть ко мне зайдет.
      Во взводе, как выяснилось, никто товарища в гражданском не замечал, а лейтенанта нашли быстро и поставили его перед комбатом.
      Стойлохряков соображал туго. Нужно было вылавливать человечка. Да куда он, с другой стороны, денется с территории части? Неужели по папке не соскучился? А между тем прошло уже более трех часов с того момента, как он приехал в часть. Может, сын с отцом поругались, всякое бывает; и ушел куда-нибудь, психанул. Да вроде не похоже, чтобы они были в склоке. Тем более дело-то какое судьбоносное, можно сказать, в армии отслужил, все документы чистенькие, просто-таки герой получаешься, биография незапятнанная; два года родину грудью защищал, налегая на мамины щи. Во как.
      Комбат начал потеть и бледнеть. Исчезновение столь дорогостоящего военнослужащего наводило его на мрачные мысли. Он должен был морально подготовить папу к тому, что теперь поиски его родного сына займут некоторое время. Но как разговаривать с человеком, вхожим во власть? Ведь он наверняка начнет грозить всякими неприятностями. А хотя, с другой стороны, куда он денется – рука руку моет. Стойлохряков поднимался обратно к себе в кабинет, пытаясь придумать какое-либо объяснение случившемуся и успокоить хотя бы на время своего гостя. Бекетову надо было дать время для поисков.
      Когда комбат увидел глаза народного депутата, то он заставил себя собраться и превратил свою, временами весьма чувствительную, нервную систему в неприступный бастион. Папаша незамедлительно набросился на него:
      – Где мой сын?!
      – Будем искать, – спокойно ответил комбат, садясь на свое место и доставая новенькую неоткрытую бутылку водки. – Это ж не я убежал, это ж он.
      – Да зачем ему убегать? – Звонарев глядел на то, как бесцветная жидкость разливается по двум чашкам.
      – Ничего, не волнуйтесь. Посидим-подождем.

* * *

      Тремя часами ранее прапорщик Евздрихин, будучи в злостном настроении, проходил мимо крыльца штаба. Он уже в течение пятнадцати минут хотел припрячь на работы кого-нибудь из солдат, но почему-то у каждого находилась какая-либо причина, по которой он никак не мог оставить вот это самое место и поехать куда-то там по надобностям товарища прапорщика.
      Почесавшись, покуривши на крылечке, Евздрихин все-таки решился направиться непосредственно к подполковнику, дабы решить вопрос с рабочей силой. Проходя мимо парня, одетого в лохматую шапку и дорогую дубленку, Евздрихин подумал, что неплохо бы у этого упакованного стрельнуть сигарет, видать, дорогие курит. Но затем мысли его снова перенеслись на хозяйственные надобности.
      Войдя в приемную, прапорщик неожиданно для себя узрел пятерых солдат из разведвзвода.
      – А вы что здесь делаете? – спросил он сразу у всех. Парни не стали ему объяснять причину присутствия в приемной командира батальона, что не ускользнуло от прапорщика. – Нашли место, где тариться! В части работы полно, а они вон в приемную забились под папино крылышко, да? Умно.
      Один плотный и черноволосый парень пробурчал, что они на задании.
      – Знаю я ваши задания – как можно меньше работать, как можно больше жрать и спать. Я вернусь через пять минут, если вы здесь будете сидеть, то извините, ребята, поедем со мной трудиться.
      Прапорщик уже далеко не первый раз искал для себя рабочую силу. Те, кто попадал к нему, возвращались обычно все издолбанные и злые. Естественно, разведчики знали об этом, и перспектива попасть в услужение к Евздрихину никому не улыбалась. Решили сделать проще – выйти из штаба и подождать мальчика, которого они должны были захомутать, на улице.

* * *

      Походив в течение непродолжительного времени вокруг штаба, прапорщик так и не смог никого захомутать в добровольном порядке, и поэтому вынужден был вновь вернуться в штаб к разведчикам. Войдя в приемную, он уже никого там не застал. Улыбнувшись и одновременно выругавшись, прапорщик спустился вниз на крыльцо, где стоял покуривал упакованный парень в дубленке и лохматой шапке.
      – Ты че, на дембель собрался? – спросил его Евздрихин, жестом показывая, что неплохо бы и ему сигаретку. Паренек поделился. Звонарев-младший и не думал кривить душой, ведь он, действительно, честно отлежал на диване два года и пролопал мамины щи, в то время как по документам шла его тягостная служба.
      – На дембель, – гордо ответил он.
      Прапорщик не стал говорить ему о том, что он его ни разу не видел здесь в части, а всех дембелей-то он, сто пудов, знает. Зачем так травмировать молодого человека? Евздрихин никогда лишних вопросов не задает, это не в его характере.
      – Слушай, ну, раз ты дембель, – прапорщик затянулся и пустил несколько колец, которые быстро разметал налетевший ветерок, – надо отметить это дело.
      – Отметить?! – глаза парня загорелись.
      – Ну, конечно, у тебя же сегодня последний день службы. Не принято просто так покидать родную часть, необходимо оставить о себе какую-то память. Поехали со мной, сейчас поможешь. Пять минут – и я тебя привезу на место.
      – Да я не могу. – Паша попытался оправдаться и отбрыкаться от навязчивого прапорщика.
      – Да ты че, дело плевое. Вон машина стоит моя. – Евздрихин показал на «уазик». – Тут вон сейчас за забор выйдем, там два кирпича положим, и я тебя привезу на место. Пошли-пошли. – Евздрихин уже схватил парня за рукав и потащил его к «уазику».
      – Да это... да там у меня... да там это...
      – Да ладно-ладно, не волнуйся, – успокаивал его Евздрихин, запихивая на заднее сиденье машины. – Это всего времени-то займет ничего. Поехали.
      Когда они проезжали через КПП, Паша решился спросить, почему прапорщик не возьмет с собой кого-нибудь из солдат. На что Евздрихин недоумевающе поглядел на него:
      – А ты что, не солдат, что ли? Ты же тоже нашей части. Какие дела? Раз на службе, значит, должен слушать тех, кто старше по званию.
      Если бы Паша на самом деле служил два года в армии, то товарищ прапорщик был бы послан на три буквы еще на крыльце. Сигаретку, может быть, ему бы и дали, а дальше он никуда бы не двинулся.
      Но рыхлый по характеру сынок депутата не был приучен к грубым армейским шуточкам, и пошутили над ним славно. Евздрихин привез его на «уазике» к собственному дому, что уже занимало не меньше десяти минут. Здесь перед офигевшим Пашей предстала машина с кирпичом. Злой водила на «КамАЗе» выскочил из кабины и встретил прапорщика не то чтобы площадной бранью, но очень неприличными словами. Евздрихин поспешил извиниться, скидывая с себя танкач (плотную куртку военного образца), и засучил рукава.
      – А ты чего стоишь? – прикрикнул он на Пашу. – Давай вон сейчас кирпич из машины мне во двор перекидаем, и все, и ты свободен.
      – Да вы что? – возмутился было Паша.
      – Да ничего-ничего. – Евздрихин подошел к парню, похлопал его по плечам и стал сам с него снимать дубленку. – Делов-то на пять минут, я ж тебе говорил. Давай по-быстрому – раз-раз, и все готово.
      – Да меня там ждут! – продолжал возмущаться Звонарев.
      – Да ничего, подождут, – с легкостью отвечал ему на это прапорщик, сам хватая пару кирпичей и занося их во двор. – Что встал? Давай хватай и неси. Это твой вклад в дело части.
      Парень вначале не спеша подцепил рукой один кирпич с кузова и понес его во двор.
      – Ну мы так до вечера будем здесь колупаться, – подбадривал его Евздрихин. – Если, конечно, ты не торопишься, то можно и в таком духе грузить.
      – Э, вы че?! – недоумевал водила. – Давайте быстрее, мне ехать надо.
      – Да сейчас, сейчас, – успокаивал его прапорщик. – Ты видишь, сегодня какой-то напряг с рабочей силой у меня. Вот только один товарищ дембель согласился.
      – Дембель? – водила уважительно посмотрел на Звонарева. – Ну, понятное дело, не отказал – наверное, все два года бок о бок.
      – Да, – улыбался Евздрихин, – нормальный парень.
      В принципе, Звонарева хвалили ни за что, но сам разговор о нем в таком лестном духе ему понравился. И в следующий заход парнишка взял уже парочку кирпичей. А потом водитель «КамАЗа» только успевал ему накладывать – они носили с прапорщиком по четыре штуки в стопке, и дело пошло.
      Где-то после пятидесяти рейсов Паша уловил ломоту в спине и некие болезненные ощущения в ладонях – работали без перчаток, и кирпич, как наждаком, раз за разом снимал с пальцев немножко кожи.