Равнение на президента!

      Доказать он этого не мог, но иногда по телу мужичка пробегала будто судорога, после чего его выражение лица становилось слащавым – он выкладывал свою комбинацию карт на стол и сгребал выигрыши у удрученных партнеров.
      Дождавшись, пока одноглазый обчистит офицеров и раскланяется с ними, Мудрецкий догнал его уже на выходе из бара и предложил сыграть с ним партеечку. Хромоногий поглядел на Юру с долей превосходства, но тут же спросил, на что они играть будут. И тогда Мудрецкий взял и вытащил «хульден». Один-единственный глаз сверкнул ярче фотовспышки, и тут же одноглазый потащил Мудрецкого к ближайшему столику.
      – Может, подальше вглубь сядем от входа? – предложил Юра, и тот немедленно согласился.
      Они уселись в полутемном уголке, и тут же одноглазый начал тасовать. Но Мудрецкий был непрост и предложил купить новую колоду тут же, в баре. Мужичок сник, но согласился. Выбрав карты с экзотической рубашкой с одной стороны, фотографиями обнаженных девиц – с другой, Мудрецкий вернулся за столик.
      – Сколько за монету хочешь? – спросил одноглазый.
      Юра повертел в руках золотишко и, щелкнув монетой об стол, сказал наобум тысячу. И одноглазый тут же согласился. Мудрецкий обернулся на бармена, изредка поглядывающего в их сторону.
      «Значит, эта сволочь на тысячу рублей меня тут уже накормила, – подумал Юра. – Нет, надо будет претензии предъявить! Еще пусть дает мне гору пива и вон раков, раков пусть дает!»
      Поскольку монету невозможно было распилить, – нет, теоретически, конечно, все выполнимо, но сейчас она стоила по взаимной договоренности тысячу, – поэтому и положили с одной стороны монету, а с другой – деньги. Юра не успел опомниться, как через тридцать секунд он уже все сдул. Делать было нечего. Раскланявшись, он собрался уходить, но одноглазый человечек догнал его и, уцепившись за рукав, стал выспрашивать, откуда он взял такую монету. Но Мудрецкий отмахивался от него до тех пор, пока мужик не вынудил лейтенанта рявкнуть на него. И только после этого одноглазый отстал.
      Побродив по поселку, злой Юра вернулся в бар, к его счастью, одноглазого уже не было, и подошел к владельцу заведения, начав по пьяни предъявлять ему претензии по поводу слишком маленькой оценки монеты. Но бармен ничего и слушать не хотел.
      – Я тебе уже сказал, – возражал хозяин. – Одна монета – три литра пива. Все, никаких разговоров!
      Юра вернулся к себе в комнату, которую делил с таким же «пиджаком», как и он, но тот сегодня был в наряде. Опять разложил на столе почти полмиллиона долларов и разглядывал эти монетки.
      «Да, – думал пьяненький лейтенант, – надо ж пацанам что-то. Это ж получается, я сейчас должен взять монетку из своей доли, вернуться туда к бармену и купить на нее три литра пива. А может, обычными деньгами заплатить?» – спохватился Юра и стал шарить по карманам.
      Кой-какие копейки нашлись. Но из комнаты из своей он выйти не успел – к нему ввалились комбат, Шпындрюк и одноглазый.
      – Вот он, вот он! – воскликнул дворник, которого в свое время обыграли Валетов и компания.
      И тут глаза Шпындрюка жадно засверкали, потому как он увидел на столе разложенные монетки.
      – Ах, это вы все нашли! Вы! – Он сгребал деньги.
      Юра набросился на него:
      – Это мое!
      Комбат схватил лейтенанта за шиворот и пихнул его на кровать.
      – Не рыпайся! Не твоего ума дело, – зашипел Стойлохряков. – Будешь молчать, спокойно дослужишь.
      – А мне мою долю! – требовал одноглазый.
      Шпындрюк, заграбастав все деньги в карман, повернулся к дворнику:
      – Ты на меня работаешь, понял? Если у тебя есть какие-то претензии, то мы можем сыграть в карты на твой оставшийся видящим глаз, – предложил глава администрации. – Если проигрываю я – выбиваем твой глаз, если проигрываешь ты – опять выбиваем твой глаз. Ты согласен?
      Мужик тут же забыл обо всех своих требованиях, поклонился чуть ли не в пояс и исчез из офицерского общежития.
      Лейтенант снова поднялся на ноги и стал предъявлять претензии по поводу двадцати пяти процентов. Шпындрюк похлопал его по щеке:
      – Смотри, полковник, как твои молодые офицеры напиваются здесь, а потом у нас изнасилований полно, грабежей в поселке. Это все почему? Потому что служивые не умеют себя в руках держать. Лейтенант, все, что найдено в моей земле, принадлежит мне. Иначе быть просто не может. В этом поселке государство, – Шпындрюк приблизился к лейтенанту вплотную, – это я.
      – Тоже мне Людовик, – не выдержал Мудрецкий, но, поглядев в глаза комбату, номер Людовика называть не стал.
      Властные мужи ушли, оставив лейтенанта одного с разбитым корытом. Погоревав немного, Юра завалился спать и честно продрых до утра.

* * *

      Когда Простаков узнал, что их таким наглым образом обокрали, и не кто-нибудь, а сам комбат, он взвыл. Но так как дело происходило на улице, прямо перед выходом из казармы, Валетов поспешил ударить здорового кулаком в солнечное сплетение, и тот затих. Мудрецкий не скрывал собственной досады, но что они могли предпринять?
      – Любой ваш ответ на это хамство будет сплошной уголовщиной, – сразу же определил Мудрецкий. – Мы ничего не в состоянии сделать. Придется забыть.
      Валетов шептал:
      – Но нас же просто ограбили, как же так! Мы что же, и сделать ничего не сможем?

* * *

      Утречком Шпындрюк, прихватив с собой супругу, засобирался в город.
      – Почему мы так рано? – раздраженно верещала она, когда маленький толстячок тащил ее к машине.
      – Потому что в восемь мы должны быть в Самаре, в двенадцать – в Москве. Ты понимаешь?
      – А почему так срочно?
      – Потому, – огрызался сонный и непонятно чем возбужденный муженек. – Едем, едем!
      Они сели в «Волгу» и помчались из Чернодырья в самарский аэропорт.
      – Ты мог бы потише! – переживала она, потому как «Волга» неслась с неприлично высокой скоростью. Обычно ее муж так не ездил.
      – Время дорого. Время – деньги, – шептал Шпындрюк. – Мы успеем, должны успеть.
      Он пронесся по очередному виражу и вышел на прямую. И тут из леса поперек дороги выехала «БМП» и перегородила всю трассу. Ничего не оставалось делать, как остановиться. Тем более что дуло крупнокалиберного пулемета повернулось в сторону машины Шпындрюка.
      Солдаты в масках и с автоматами подошли к машине.
      – Вы что? – возмущался Шпындрюк, когда его огромный пехотинец вытаскивал из авто. – Да я глава района!
      На его визг и вопли супруги никто не обращал внимания. Машина подверглась тщательному обыску, и вскоре в багажнике под запаской коротышка в камуфляже обнаружил небольшой мешочек с монетами. После этого здоровый потребовал ключи от машины и выбросил их далеко в снег.
      Потом эти «бандиты» в форме обыскали Шпындрюка и его жену, отобрали все деньги и документы и, не произнося ни единого слова, попрыгали в «БМП» и скрылись.
      Шпындрюк стоял посреди трассы весь выпотрошенный, не в силах вымолвить ни единого слова. Его жена билась в истерике, сидя в салоне «Волги», и порой сквозь слезы и выкрики муж слышал такие слова, которым мог бы позавидовать и колхозный бригадир.

* * *

      Вернувшись с операции и поставив «БМП» на место, солдаты еще успели на завтрак. А вечером этого же дня, уйдя в очередной суточный патруль по городку, троица, не стесняясь, покупала на «хульдены» в каждом ларьке себе выпить, в каждом кабаке закусить. Кроме этого, один «хульден» был подан нищему, а еще несколько монет были заложены в местном ломбарде под неплохие деньги – часть проиграли в игровые автоматы. По одной монетке заплатили местным проституткам, и те расстарались на славу.
      Срок возвращения из наряда вышел уже сутки назад, а ни Простакова, ни остальных не было. Их нашли только на третий день под вечер, всех в жопу пьяных и счастливых, с девками в обнимку, в одном из подвалов разрушенного и нежилого двухэтажного дома.
      – Что, Мудрецкий, в тюрьму захотелось! – орал Стойлохряков на лейтенанта, поставив его перед собой в собственном кабинете.
      А Юра слушал все эти вопли распухшими от дорогого коньяка ушами и махал в воздухе руками время от времени, отгоняя от себя бранные слова подполковника.
      – И чего кричите, – пошатываясь, возмущался Мудрецкий. – Подумаешь, какие-то «хульдены». У нас другая валюта.
      – При чем здесь «хульдены»?
      – А я, товарищ подполковник, на работе не пью никогда. Разве только если вы нальете. А вы мне не нальете? О-о-о. Нет, судя по тому, как вы кричите, – не нальете. А чего кричать, надо же с людьми по-человечески. А вы что хотите сказать, что вы по-человечески? Да нет, я думаю, что вы немножко по-другому. Что? Молчать? Хорошо, буду молчать. Ни слова больше не скажу. А вы меня ругайте, товарищ подполковник, ругайте. Но знаете, я вам все-таки расскажу: коньяк по тысяче рублей за бутылку – это такая прелесть, такая прелесть! Сколько, вы говорите, мы промотали? Полмиллиона баксов? Да и что, это разве деньги? Это ж мелочь. А если вам нужны полмиллиона баксов, так вы пойдите соберите все эти монетки. Они ведь где-то по поселку разбросаны. У кого, может, в кармане осели, кто, может, в Самаре сдаст, кто как сувенир оставит. А нам-то чего? Мы пьем, а служба идет. Да, товарищ подполковник?!

Глава 7
ПОД ПОДОЗРЕНИЕМ

      Витек проснулся без десяти шесть. Все тело ломило от вчерашних упражнений с лопатой. А ведь он только должен был привезти Простакова и Валетова до места. Перекапывать огород капитана Паркина, командира третьей роты, в его обязанности не входило. Но злой Простаков заставил и его лопатой махать, а здорового поддерживал маленький наглый Валетов, старающийся в очередной раз уклониться от какой бы то ни было работы. Пришлось Резинкину вылезать из-за баранки и вместе с остальными пахать. А потом вечером, когда эти два урода пошли на ужин, он еще должен был обратно ехать в парк, ставить машину на место и только после этого идти в казарму, чтобы бросить тело на кровать.
      Поглядев на сладко спящую парочку: Валетов над Простаковым, – ефрейтор взял свое полотенце, зубную щетку и пошел умываться пораньше, пока дневальный не поднял всю третью роту и не отправил ее двигаться по распорядку. Еще до завтрака Резинкину необходимо было оказаться в парке, и поэтому он и думать забыл о вчерашнем дне, так как наступал очередной и прелестей впереди еще достаточно. Задумываться над тем, что прошло, он не имел обыкновения.
      Днем капитан Паркин, высокий, худощавый, черноволосый мужик, отыскал Резинкина в машинных боксах и между делом сообщил, что доволен проделанной вчера всеми троими землекопами работой. И даже угостил сигареткой. Сигаретка – это хорошо. Одну – в зубы, одну – за ухо, одну – подальше в кепку. Нормальный перекур получился, и сигареты козырные: «Сраки лайк», ан нет: «Лаки страйк», давно таких Резина не курил. Поговорив про службу, капитан исчез, а Резинкин снова стал на пару с прапорщиком Евздрихиным ковырять очередной «ЗИЛ».
      Две недели спустя, теплым весенним утречком, супруга Максима Михайловича Паркина, Евгения, – высокая белокурая красавица, не дождавшись «женских праздников», решила проверить, все ли с ней нормально, и вытащила узенькую полоску теста на беременность.
      Когда спустя полчаса муж вошел в кухню, она не знала, как начать. Тем временем Максим выхлебал полчашки кофе, чмокнул в щеку жену, ущипнул ее за упругую попку и пошел бриться. А у нее язык отсох, прилип к небу – и ни вверх, ни вниз.
      Когда капитан позавтракал, он поглядел на свою половину с интересом, обычно каждое утро меньше шести тысяч слов не произносящую перед тем, как он уходил на работу.
      – Что с тобой?
      – Да ничего. – Она крутилась около плиты, бралась то за одно, то за другое. В результате по кухне разносилось беспорядочное бряцание. Потом она села рядом с ним и взяла капитана за руку.
      Максим уловил в настроении супруги некое волнение.
      – Ну, что такое? – спокойно произнес он и обнял жену.
      – Похоже, я беременная, – безразличным тоном произнесла она.
      – Вот это здорово, – ответил он так же серо. – У нас не получалось почти два года, – подвел он итог. – Ты уже попадаешь в разряд старорожающих, если мне двадцать девять, а тебе двадцать семь.
      – Да, – согласилась она, – но ведь это здорово?
      Паркин гладил ее волосы, на которые засматривался весь батальон, и не мог сообразить, как же ему теперь себя вести.
      – Это ты что хочешь сказать, что я через девять месяцев буду отцом? Или подожди, – теперь они смотрели друг на друга горящими глазами, – а какой срок?
      – Да откуда я знаю, – она смутилась, – но не больше двух месяцев.
      – Да? – Он стал вспоминать. – Погоди, вот три недели назад я вернулся из месячной командировки, значит, или это за последние дни, или еще до того.
      Она посмотрела на часы:
      – Ну ты не засиживайся, на работу опоздаешь.
      Максим встал, она поднялась вслед за ним. Наградив жену долгим и страстным поцелуем, он надвинул на лоб кепку и в прекрасном настроении вышел за калитку частного дома, где они жили, и отправился на службу.
      У всех мужиков, кому под тридцать, уже давно бегали маленькие карапузы, а у него и у его самой красивой жены в батальоне никого не было. Уже давно поговаривали о том, что он, или она, или оба чем-то там больны и у них никогда не будет своих детей.
      Капитан топал на развод, продолжая вычислять, в какой же день все-таки они могли заделать-то. В правильности результатов теста он не сомневался, и сейчас его мысли плавно перетекли на тему, кто же там завязался: мальчик или девочка?
      В полузомбированном состоянии капитан провел день, а ближе к вечеру неожиданно для самого себя он осознал, что дело нечисто. Спустя шесть лет супружеской жизни и двух лет целенаправленного желания завести детей в себя как в мужчину он уже верить перестал, или, во всяком случае, у него оставались очень серьезные сомнения на свой счет. Думать о том, что причина невозможности завести детей кроется в его жене, он и помыслить не мог. Все на себя списывал, чем время от времени сильно терзался и заливал все свои ощущения большим количеством водки.
      Вернувшись вечером домой, Максим усадил напротив себя свою Женечку и, не думая о последствиях, напрямую спросил у нее:
      – Послушай, у нас давно ничего... Я уж и не думал, что у нас... Я здесь был в командировке. Ты ни с кем?...
      Дальше ему не потребовалось ничего говорить, хотя он и не собирался продолжать фразу – и так все понятно. Вскочив со своего места, она надела ему на голову горячие макароны и ушла в комнату, оставив капитана обтекать. Столь бурная реакция не вселила уверенности в командира роты в том, что его жена оставалась ему верна, а, наоборот, усилила подозрения.
      Ох уж эти небольшие воинские гарнизоны, где все друг друга знают, и выбор, прямо скажем, невелик.
      Из комнаты понеслись рыдания. Он встал на пороге, сказал, что просит прощения, и вышел на улицу. Выкуривая одну сигарету за другой, Паркин бродил по поселку, пока, в конце концов, темные мысли не привели его к дому прапорщика Евздрихина.
      Результатом трехчасового заседания явилось вялое поскрябывание в калитку на начальном этапе, а потом пьяные вопли: «Женя, Женя!» на всю улицу и медленное втекание в дом в сопровождении собственной супруги и все того же прапорщика, находившегося, несмотря на экстраординарные объемы поглощенной водки, во вменяемом состоянии.
      Доставив тело капитана Паркина на место, Евздрихин отправился домой под бок к жене, размышляя над причитаниями беспокойного мужа.

* * *

      Весь перепачканный в машинном масле, Резинкин торчал кверху задом из капота «ЗИЛ-131», а прапорщик Евздрихин сидел на пустом ящике из-под снарядов и размышлял над тем, как быстро летит время. Он приводил пример самого Витька, который вот вроде едва пришел в боксы с фингалом под глазом от дембеля, а сейчас уже год прошел после тех событий. Еще годок – и обратно домой. Отдал долг Родине. После пространных рассуждений Петр Петрович пощипал свои пышные усы и обратился к заднице Резинкина с вопросом о мероприятии, состоявшемся более двух недель назад.
      – Слушай, Витек, – прапорщик почмокал губами – хотелось курить, а здесь нельзя, – кончай ковыряться. Пойдем воздухом подышим.
      Витек всегда готов отдохнуть. Ему ни денег, ни наград за отремонтированную машину никто не даст. Обтерев тряпкой грязные руки, Резинкин потопал рядом с прапорщиком к курилке.
      – Слушай, – уже по дороге начал выспрашивать Петр Петрович, – вот вы огород у Паркина перекапывали?
      – Перекапывали, а что? Товарища капитана притянули за то, что он солдатскую силу использует, которую нужно направлять на обороноспособность страны?
      – Ты не умничай. Скажи лучше, сколько вас там было?
      – А че случилось-то? – выпытывал Витек. – Трое: я, Простаков и Валетов.
      – Значит, втроем копали?
      – Втроем.
      – И все перекопали?
      – Все.
      – И сколько вы там были?
      Резинкин плюхнулся на лавку:
      – Да целый день были, товарищ прапорщик, а че такое?
      – Да ничего-ничего. – Евздрихин снова стал щипать собственные усы, затем задымил. – Ну, а как день прошел?
      – Какой день?
      – Не придуряйся. Когда огород перекапывали.
      – А ну че, нормально прошел. Покопали да обратно приехали. Нам какая разница, где вкалывать? Ведь все равно найдут чем заниматься.
      – Это верно, – согласился прапорщик. – Как думаешь, у капитана красивая жена?
      – А че, красивая, – согласился Резинкин. – Видели ее. Высокая блондинка такая. Ей каждый мечтает вставить.
      – Какие вы все молодые да шустрые.
      – Да а че такого, товарищ прапорщик, долго бабу трахнуть, что ли?
      Евздрихин никогда не разговаривал с ефрейтором на подобные темы, и сейчас ему все это большого удовольствия не доставляло. Но то, что он слышал из уст молодого поколения, несколько озадачивало его.
      – Ну если ты так рассуждаешь, то можно подумать, что у тебя была уже куча женщин в жизни.
      – Ну не куча. – Витек сплюнул. – С десяток, наверно.
      Прапорщик выдохнул:
      – Шустрый.
      – Да а че такого-то.
      Подозрения после начала разговора с Резинкиным у прапорщика все более усиливались.
      – Так ты говоришь, красивая жена. Да. А как зовут, знаешь?
      – А понятия не имею. Мне зачем? Я ведь туда не с ней трахаться приезжал, а с ее огородом.
      – И вы, значит, все время втроем в поле были?
      Витек никак не мог понять, чего от него хотят:
      – Да в чем проблема-то? Товарищ прапорщик, вы скажите мне прямо, а то я не понимаю, что вы спрашиваете. Ну перекопали мы огород, помогли товарищу капитану, можно сказать, чтобы он с голоду не помер вместе с его красивой, молодой женой.
      – Ну, ладно. Ты мне много вопросов не задавай. Скажу тебе так, что украли кой-чего.
      – У капитана Паркина украли? – не поверил Резинкин.
      – Да, у него, – согласился Евздрихин и прищурился от табачного дыма. – Ты мне давай не виляй, прямо говори. Вот ты все время был в огороде?
      – Да, все время, – уже раздраженно ответил Резинкин. – Все мы там были: и я, и Фрол, и Простаков. И ниче мы не брали. Пусть он на нас эти сопли не вешает! Козлина, – не стесняясь, выругался ефрейтор, зная, что последние слова прапорщик никогда капитану Паркину не передаст по той простой причине, что они оба механики-водители, и один другого из-за такой фигни, даже если у того что-то там украли, сдавать не будет. – А че пропало-то?
      Евздрихин задумался:
      – Да так, двухкассетник уперли. Больше ни на что времени не было. Видать, по-быстрому в дом залезли – и ушли.
      – Это как раз тогда, когда мы копали?
      – Да, – подтвердил Евздрихин, – вот когда вы были в огороде, кто-то залез в дом.
      – А где же его жена была? Она ведь все время в доме... Фигня какая-то. А че ж он так долго молчал, мог бы пораньше спросить.
      – Это я не знаю, – отстранился прапорщик. – Пошли дальше «ЗИЛом» заниматься, нечего тут рассиживаться.

* * *

      Вечером Максим снова пошел к прапорщику, и они снова просидели три часа. За время разговора Евздрихин доложил старшему по званию, что ничего такого солдаты, бывшие у него в огороде, не делали. Но капитан остался недоволен содержанием переданной ему беседы с ефрейтором и предложил прапорщику между двумя стопками продолжить начатое расследование.
      Когда Евздрихин заносил мертвецки пьяного офицера в дом, жена никак не реагировала, ей, казалось, все безразлично. На этот раз она уже не встречала мужа, а сидела в старом кресле и наблюдала, как прапорщик кладет тело в коридоре. Пожелав спокойной ночи, Евздрихин удалился. А когда он выходил на улицу, то слышал, как что-то бьется обо что-то, и пьяные крики с мольбами о пощаде капитана Паркина:
      – Не надо! Остановись ты, дура! Я ничего не делал! Что такого, если я выпью немного?!
      Больше Евздрихин ничего не слышал, он уже думал о предстоящей беседе с Валетовым.

* * *

      Валетов на пару с Тимуром Балчу вис в суточном наряде по складам. Ни тот, ни другой не удивились появлению прапорщика Евздрихина. Прапорщик, он на то и прапорщик, чтобы заниматься военным хозяйством. Но когда «усатый таракан» предложил Валетову сигарету, тот, будучи опытным психологом, сразу сообразил, что предстоит некая беседа на неизвестную тему. Но он готов, он всегда готов пообщаться с любым военнослужащим. Переговоры – это его конек.
      Сели, закурили. Балчу при появлении прапорщика приоткрыл сонный глаз, перевернулся на другой бок и продолжил давить на койке.
      – Вам здесь сегодня до шести сидеть?
      – До шести, – подтвердил Валетов, затягиваясь. – Фиговые у вас сигареты, товарищ прапорщик.
      – Привычка – вторая натура, сынок. Ты забыл одну хорошую истину, что подчиненные старшим в жопу не смотрят.
      – Извините, товарищ прапорщик, вырвалось. На гражданке я сигареты дешевле чем доллар за пачку не курил.
      – А что ж в армию попал, раз такой крутой?
      Фрол прищурился, раздумывая, говорить ему или нет. А впрочем, что он ему сделает?
      – Да наехали на меня, товарищ прапорщик. Пришлось дела бросать, в армии скрываться. Не знаю еще, вот вернусь, простят мне иль нет.
      – Может, придется остаться?
      Реакция потрясла Евздрихина. Валетов вскочил и вытаращил глаза на усатого.
      – Да вы что?! Вы че, считаете, что я совсем, что ли, это...?
      – Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, как ты живо реагируешь.
      Валетов опустился на лавку.
      – Так че хотели-то?
      Вот какой шустрый! Евздрихин, для того чтобы сбить нахальный молодежный темп, выдержал паузу:
      – Вы две недели назад огород копали?
      – А-а-а. Там такая хозяйка высокая, блондинистая, м-м-м! – сразу вспомнил Валетов. – Все вокруг нас крутилась, показывала, как нам копать, под каким углом да в какую сторону. У Резинкина, помню, все сапоги были слюнями залиты. Повезло капитану, да, товарищ прапорщик? Каждый день прет такую кралю, а мы тут ходи с лопатами.
      – Ниче, еще найдешь себе, – успокаивал его Евздрихин. – Ты мне лучше скажи, пока вы копали, вы все время там были или уходили куда?
      – А че случилось? – Валетов был не дурнее Резинкина и сразу просек, что вопрос неспроста. Начал лихорадочно перебирать в голове, чего бы они такого могли там сотворить, что не понравилось капитану. Витек вроде сказал, что тот остался доволен. Так зачем эти расспросы спустя две недели? – А че, мы что-то не так сделали?
      – Не знаю, – протянул прапорщик. – Судя по тому, как ты говоришь, все вы сделали хорошо, да под контролем хозяйки.
      – Ну так а в чем же проблема?
      Евздрихин уже знал, с какого бока подойти:
      – Да, понимаешь, пока вы копали, из дома украли двухкассетник. Вот ты вспомни. Ни Резинкин, ни Простаков, они никуда не отлучались на некоторое время?
      Валетов поглядел на прапорщика, как на только что уродившегося.
      – Петр Петрович, – Валетов излучал невинность, – да вы сами подумайте, вот даже если бы они и уходили куда-нибудь, разве бы я вам сказал?
      – Нет, не сказал бы. – Евздрихин согласился. – Но здесь иная ситуация. Ты до конца все понять не можешь, и рассказать тебе я не могу – знать ты не должен. Вот скажи мне, может, уходил кто из них.
      – Да нет, ну мы все время втроем были.
      – Втроем все время? – переспросил Евздрихин. – Да-а-а, это хуже.
      – А че же хуже, когда втроем? Все нормально. И хозяйка тут контролирует процесс.
      Евздрихин кинул бычок и достал еще одну сигарету.
      – Че-то вы много курите, товарищ прапорщик.
      – Послушай, Фрол, ты подумай-ка еще разок, никто не отлучался?
      – Да подумаешь делов-то – двухкассетник! Че, дорогой, что ли? И куда хозяйка глядела? Или она из дому выходила?
      – Не знаю, меня вот товарищ капитан попросил побеседовать с вами, может, кто что вспомнит?
      – Да кто че вспомнит, – пожал плечами Фрол. – Никто уж ничего не вспомнит, дело-то давно было.
      – Да ну, как давно. Можно сказать, что и недавно, – не согласился Евздрихин.
      – Я вот запомнил, товарищ прапорщик, как я на огороде товарища капитана устал очень. У него ведь участок знаете какой? О-го-го! Это вот Лехе, ему все равно сколько копать, а я так не могу. Я городской житель, мне много трудиться нельзя. Вот еще наряд по складам – это ничего, это терпимо.
      – Да, целые сутки жрать и спать, – согласился прапорщик, – это любой выдержит.
      – Не скажите, здесь тоже умение нужно. Вот сосредоточиться надо на том, чтобы целый день продрыхать и всю ночь. А если невмоготу, то садишься и в карты играешь.
      Евздрихин был раздосадован своим собственным плоскоумием. Он не знал, как ему раскрутить своих собеседников в нужном направлении, так, чтобы они при этом ничего не заподозрили. Ну нельзя же напрямую спрашивать: трахали вы капитанову жену или нет.

* * *

      В очередной раз Евздрихин волок на себе Паркина. Отпускать одного капитана в поход на поиски собственного жилья в двенадцать часов ночи по утонувшему во тьме поселку нецелесообразно, так как он больше к нему может не прийти и своих бутылок на стол не поставить.
      А капитана Евздрихин считал порядочным человеком, потому как тот приходил в гости не с пустыми руками. Правда, сам и выпивал большую часть. Ну так это же разве плохо? Пусть человек после работы отдыхает душой.

* * *

      Евгения глядела телевизор, будучи во всеоружии. И когда около двенадцати Евздрихин, уже не стуча в калитку и в дверь, на которой были открыты все замки, положил ее мужа на пол, пожелал спокойной ночи и удалился, она прошла к холодильнику, вытащила огромную кастрюлю остуженной воды и, не жалея муженька, выплеснула всю ее на пьяненькую, что-то там бормочущую про «простите», головенку. После того как муж принял холодную ванну, она схватила его и потащила в комнату.
      Посадив его в кресло, стала бить капитана по щекам и, когда он вернулся в этот мир, спросила его:
      – Мне что, избавиться от ребенка?
      Он замотал головой:
      – Нет, ходи, – и для того, чтобы не вызывать у супруги подозрений по поводу собственных сомнений насчет происхождения плода, сообщил ей, что это он от радости.
      Немного успокоившись, она раздела его и положила на кровать, удивляясь сама себе – откуда берутся силы ворочать здорового мужика.

* * *

      Прапорщик обнаружил Леху в роте. Вначале он увидел сидящего на карачках и надраивающего полы рядового Кислого и затем ассистирующего ему и вовремя меняющего зубные щетки рядового Ларева, а в дальнем углу, на нижней койке, лежал непосредственно тот, к кому и пришел с разговором Евздрихин.
      Леха даже сел на кровати:
      – О! Товарищ прапорщик, а я вот, видите, тут порядок навожу в казарме. А то вдруг товарищ полковник зайдет, а у нас тут бардак, мусор, пыль на полу. Это неправильно.
      – Да, – согласился Евздрихин, глядя на двух духов, шуршащих с великим усердием. – Ты помнишь, как две недели назад огород копал?
      – Я-то? – Простаков улыбался. – Я помню, очень хорошо помню. А еще думаю, что это должен запомнить Фрол, который лопату из рук не выпускал.
      – Жестокий ты будешь дедушка, Простаков, – предположил Евздрихин.
      – Да ну, что вы, товарищ прапорщик, по сравнению с теми дедами, которых я пережил на своем веку, я просто ангел во плоти!
      Прапорщик оглянулся на работающих. Леха во мгновение ока понял, что нужно остаться наедине.
      – Духи, ну-ка освободите территорию.
      Юноши побросали занятие и покинули помещение, где никого больше среди бела дня не было.
      – Леха, – Евздрихин опустился на койку напротив, – ты женщин любишь?
      Простаков поглядел на собеседника, как на глупца.
      – Ну кто ж их не любит? Только трахать, а разговаривать – нет, не люблю, товарищ прапорщик. Никогда не знаешь, че у них на уме. Вот если трахнул, то трахнул, а разговоры – нет, это не для меня.
      – Да, это известное дело, – согласился Евздрихин. – Слушай, так я вот про огород капитана Паркина все хочу тебя спросить.
      – Да, пожалуйста!
      – Вы там втроем были?
      – Втроем, – согласился Леха. – Можно я лягу, товарищ прапорщик?
      – Да, ложись, – согласился Петр Петрович.
      Леха с наслаждением завалился на койку и вытянул ноги:
      – Ну так че хотели-то еще узнать?
      – А ты вот не помнишь, пока вы копали, ни Валетов, ни Резинкин никуда не отлучались?
      – Че же мы, машины, что ли, товарищ прапорщик? Конечно, отлучались: кто пописать, кто покакать, кто покушать, – у Лехи даже не возникало вопроса, по поводу чего вся эта беседа.
      – Ну да. А кто больше всех отсутствовал?
      – Да я не засекал, товарищ прапорщик, может, я больше всех и отсутствовал. У нас же как там, немножко покопали, покурили, ну сами понимаете – работа ж тяжелая.
      – Тяжелая-тяжелая, – согласился Евздрихин, проявляя нетерпение. – Ну так вот тот же Резинкин, он куда уходил?
      – Ну как? До туалета ходил, потом ведь и жена товарища капитана его зачем-то там пару раз в дом звала, может, че помочь. Потом кушали мы. Красивая у капитана жена... Она там на огороде пару раз нагнулась – я чуть сознание не потерял.