— Молодой человек прав, — сказал Слон, — эволюция не случайно выработала у человека эстетическое чувство. Кроме того, есть еще одно обстоятельство.
— Какое? — поинтересовался Клавдий.
— Вся эта история затеяна ни кем иным, как Бромбергом. Я имею в виду и двойника Киры, и переброску Антона на Эвриту в обход обычных туристических правил, и… Быть может, еще многое другое.
— Хорошо, допустим, ты прав — и что? Айзек ясно сказал: в начале речь шла о неком эксперименте. А потом Антон занялся чем-то… скажем так, выходящим за рамки любых допустимых экспериментов, в силу чего Айзек и пришел к нам.
— И ты ему веришь?
— Почему бы и нет? Выглядит логично.
Слон неожиданно — легко для своего не маленького веса поднялся и начал бесшумно двигаться по залу. Сейчас было в нем что-то от матерого хищника, сужающего круги вокруг жертвы.
— Скажи, Клавдий, а тебе не приходило в голову, что визит сюда и предложенный план — просто следующая фаза эксперимента? Что предложение Бромберга — просто наживка? И если мы ее проглотим, то…
— То — что?
— Не знаю, — фыркнул Слон, — но зато знаю, что Бромберг хитрее нас всех вместе взятых. Он даже хитрее, чем Каммерер, а ведь Каммерер, еще будучи мальчишкой, обвел вокруг пальца великого Сикорски.
— Не надо демонизировать Айзека, — строго сказал Клавдий, — он тоже иногда ошибается. И, надо отдать ему должное, всегда старается исправить свои ошибки.
— Да, — усмехнулся Слон, — вопрос только в том, что именно он считает ошибкой, а что — ее исправлением.
— Знаете, коллеги, а у меня другой вопрос, — подал голос Павел, — что мы вообще можем потерять, приняв предложение Бромберга? Вот, допустим, мы выбираем бездействие, как предлагает Тойво. Дальше все понятно. Армия Хозяйки переправится через пролив, раздавит Орден вместе с остатками Империи, вторгнется в Соан, а потом — в Кайсан…. В общем, снесет все островки организованной цивилизации на планете, как кегли.
— А почему ты думаешь, что Антон не остановится на захвате Метрополии? — спросила Ольга.
— Потому, — вмешался Александр Васильевич, — что такова неизбежная логика любой агрессивной войны на этом историческом этапе. Так действовали Тутмос, Саргон, Чандрагупта, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Аттила, Хлодвиг, Гастинг, Чингисхан. Армия воюет до тех пор, пока может побеждать и пока есть, куда идти.
— То есть, терять нам нечего, я так понимаю? — резюмировал Клавдий, — или у кого-то есть другое мнение?
— У меня, — сказал Слон, — я полагаю, что лучше Румата в качестве Александра Македонского, чем Антон, загнанный в угол вертолетным десантом имени Бромберга.
— Почему? — спросил Павел.
— Потому, что первое цивилизация переживет, а переживет ли второе — не знаю.
Клавдий сосредоточенно покивал головой и объявил:
— Мнения разделились. Будем голосовать. Ольга?
— Я против. Мое мнение не изменилось.
— Я тоже против, — добавил Тойво.
— Я — за, — сказал Павел, — я все это видел и… надо это остановить.
— Понятно, — Клавдий посмотрел на оставшихся, — а что скажет старая гвардия?
— За, — уверенно ответил Александр Васильевич.
— Против, — буркнул Слон.
— Я голосую за, — сообщил Клавдий, — и, поскольку при равенстве голосов мой голос является решающим, выбор сделан. Теперь переходим к деталям.
— Простите, Клавдий, — спокойно сказал Тойво, вставая из-за стола, — но я в этом участвовать не буду. Я ухожу.
— Подожди, Тойво… — Павел собирался что-то сказать, но встретил холодный взгляд светло-серых, холодных как айсберг глаз и… махнул рукой.
** 20 **
… Беда, Светлые!
За спиной у дежурного офицера стояла безмолвная толпа.
— Что случилось, родные мои? — ровным голосом спросила Кира?
— Разведчики передали. На полдороги к Нарду… орденские солдаты жгут тао!
— Орденские солдаты на полдороги к Нарду? — переспросил Румата, — ты ничего не перепутал, парень?
— Нет, Светлый!
— Им неоткуда там взяться!
— Я не знаю, Светлый…
— Понятно, — перебил Румата, — неоткуда, но, все-таки, они там есть… Вот что, парень. Быстро дона Пину, Верцонгера, дона Шаруха и дона Кси ко мне.
…
— То, что случилось — это очень плохо, — сказала Кира.
— Еще бы. У нас в тылу откуда-то появляется орденская армия, а мы узнаем об этом, когда они уже что-то жгут.
— Не «что-то», любимый, — строго поправила Кира, — они жгут тао.
— Что бы они не жгли, это им дорого обойдется, — проворчал Румата, — но особенно меня интересует, как их проспали наши разведчики на побережье.
Кира вздохнула.
— Ты знаешь, что такое день цветов тао?
— Деревенский праздник. Веселый…
— Значит, ты еще ничего не понял, — сказала она, — цветы тао — это ростки сердца земли. Если их не встретить — земля не родит. От начала времен каждое лето встречают цветение тао, мужчины и женщины любят друг друга на теплой земле, которая дала цветы тао. Земля должна знать, что ее тепла ждут, что ее сердце бьется для всех живущих. Даже глупые монахи, которые не понимают землю — и те никогда не мешали встречать цветение тао. Ведь тепло земли нужно всем — без него нет жизни, поле не родит, скотина не дает приплод, а женщины не могут зачинать детей… Сжечь тао — это… Такого никогда не было, понимаешь? Вообще никогда. Никто не наносил земле такой обиды.
Румата удивленно посмотрел на девушку. Его бесстрашная подруга действительно была не на шутку взволнована, чтобы не сказать: испугана.
— Это точно? — спросил он.
Теперь уже удивилась Кира.
— Но это ведь знают все, — пояснила она, — любой деревенский подросток тебе скажет.
…
… Ситуация понемногу прояснялась. Неизвестно откуда взявшийся военный контингент ордена численностью до 10.000 человек, позапрошлой ночью занял небольшой, но весьма важный участок территории примерно в 70 километрах от Арко. Здесь ируканский тракт шел параллельно реке Ко — и, таким образом, противник взял под контроль сразу же и сухопутный и водный путь, связывавшие столицу с остальной частью страны.
Некоторые затруднение у разведчиков вызвало требование Руматы нанести схему расположения противника на диковинную карту. Таких карт здесь еще не придумали и еще долго не придумают — это был один из трофеев, взятых с успешно захваченного вертолета. В конце концов на карте все-таки образовалась картинка неровной трапеции…
…
— Так, — сказал Румата, — дон Шарух, вы, если я не ошибаюсь, когда-то воевали за Орден?
— За кого я только не воевал, — усмехнулся вольный капитан, — и за Орден, и за Соан, и даже за ируканских пиратов.
— Очень хорошо. А представьте себе, дон Шарух, что вы — военный магистр, командуете вот этими 10 тысячами солдат.
— А зачем?
— В смысле?
— Ну, что я должен делать? — пояснил дон Шарух, — ведь этот мой корпус для чего-то там стоит?
— Действительно, — задумчиво произнес Румата, — для чего? Перекрыть ируканский тракт и реку Ко на несколько суток? Посеять панику среди жителей? Странно…
— Если посеять панику — то зачем укрепляться в одном месте? — добавил дон Пина, — а если удерживать пару суток — то, получается, за пару суток что-то должно произойти?
— То есть, я удерживаю позицию до подхода основных сил? — спросил дон Шарух.
— Подхода откуда? — спросил Румата.
— Вы спрашиваете «откуда», Светлый, а я бы спросил: «куда». В Ордене, конечно, не великие умы сидят, но про наши огнеметные машины уже наверняка знают. Какой смысл перебрасывать дополнительные силы к позиции, которую все равно невозможно удержать? Значит, их будут перебрасывать в другое место. Туда, где вас, Светлый, в это время не будет, да и большинства командиров — тоже. Мы все будем с атакующей армией, не так ли? А Арко останется незащищенным.
— Вы хотите сказать, что Орден готовит еще один десант с моря?
— Ну да, — подтвердил дон Шарух, — и я бы сам себе поставил задачу так: медленно отступать с одной позиции на другую, затягивая армию противника все дальше от моря. И я бы прекрасно с этой задачей справился. Пока противник разносит из метательных машин предыдущую укрепленную позицию, часть моих ребят сгоняет крестьян в полусотне лиг дальше по дороге и они строят мне новую позицию. И я спокойно туда ухожу. У меня еще будет куча времени, пока метательные машины преодолеют разрушенный кусок дороги. В общем, так и буду спокойно отступать до самой ируканской границы. А противник будет тащиться за мной, как привязанный.
— А в это время орденский флот без особых усилий возьмет Арко, — добавил дон Пина.
— Понятно, благородные доны, — сказал Румата, — флот — это, конечно, сила… А скажите, дон Кси, что с нашим флотом? Много купили?
— Купил, — буркнул экс-предводитель мятежников, — но пока эти торгаши пригнали в порт только всякую маломерную ерунду, от легких ладей до гнилых галер времен Вторжения. Вы сказали покупать все — я все и покупаю. Как соанский старьевщик.
— Почтенный, я ведь задал вопрос — чего и сколько куплено.
— Сейчас, Светлый. Вот список, — дон Кси развернул на столе большой кусок пергамента, заляпанный разноцветными субстанциями, в основном цвета красного вина.
— Так, и что мы имеем? — Румата задумчиво повел пальцем вниз по списку, — не то… не то… а вот это пойдет. Обратите внимание, благородные доны…
…
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Магистр Боза ждал и старался не давать людям бездельничать. Безделье разрушает дисциплину. Господь сотворил чудо, перенеся их в самое уязвимое место противника, но надеяться на новые чудеса Господа на войне — это грех. Так что пусть братья работают, укрепляя частоколы, углубляя рвы, натягивая дополнительные канаты через реку. И пусть считают, что армия закрепляется здесь надолго, а не на каких-то несколько дней. Великий магистр приказал ясно: никакой обороны до последнего — с этим врагом надо воевать отступая. Что ж, Великому магистру лучше знать. А наше дело — выполнить приказ. Сказано отступать — будем отступать.
Днем он проверил, как идут работы на той стороне реки — и остался доволен. Брат Нав оказался офицером исполнительным и старательным. Теперь река перекрыта надежно — один старый паром и два новых, вполне достаточно, чтобы остановить любое судно.
Сгущались сумерки. Вот и еще один день ожидания прошел — осталось заслушать рапорты офицеров, кого-то похвалить, кого-то наказать. Это обязательно — каждый должен знать: командир в курсе всего, что происходит в войске. Возможно, завтра они встретятся с противником. Или послезавтра. Так или иначе, солдаты должны быть готовы к бою в любой час, днем и ночью. Но при этом нельзя забывать и о том, что солдатам нужна кормежка, отдых и сон. Голодный и усталый солдат — негодный воин. И командира это тоже касается. Так что, выполнив все намеченное, магистр Боза отправился спать — как оказалось впоследствии, очень ненадолго.
Разбудивший его дежурный офицер был растерян и объяснялся невнятно, повторяя про какой-то странный туман, а может — дым. Отстранив его, магистр вышел из шатра… Да, правильно, что его разбудили. Над рекой творилось что-то непонятное. Легкий ветер, дующий со стороны моря, нес вдоль реки какую-то густую массу, пахнущую дегтем и гарью. Собственно, ни реки, ни даже берегов не было видно.
Сторожевые костры виделись как тусклые и размытые оранжевые пятна.
— Давно это началось?
— Час назад, ваше преосвященство. Мы сначала думали, что туман…
— Ясно, — перебил магистр, — проверить паромы. Немедленно.
… Вскоре ситуация стала приобретать зловещие черты. Канаты паромов оказались перерезаны, а куда делись сами паромы можно было только гадать. И магистр приказал трубить тревогу. Будто в ответ на звуки рожка, непроницаемая шапка тумана над рекой вдруг окрасилась оранжевым — на том берегу что-то горело и горело сильно. Через некоторое время оттуда начали доноситься приглушенны звуки боя — впрочем, вскоре стихшие…
А вскоре, сквозь зыбкую завесу дыма, стали различаться силуэты медленно приближающихся к берегу длинных узких кораблей — не то, больших лодок, не то речных галер.
«Сейчас попытаются высадиться на нашем берегу», — подумал магистр и начал перестраивать свои полки для отражения атаки десанта.
…
На самом деле план Руматы был достаточно прост. Поднявшись по реке, его маленький флот, состоящий из восьми ладей, применил нехитрые устройства, состоящие из медной бочки, топки, сифона и сопла. Эти весьма надежные устройства для превращения дегтя или нефти в дым, довольно быстро лишили находящуюся на обеих берегах и на паромах орденскую армию возможности наблюдения даже друг за другом, не говоря уже о противнике. Под прикрытием дыма, были перерезаны канаты паромов. Паромы вместе с находившимися на них солдатами, уплыли вниз по течению, туда, где их уже ждал Верцонгер со своими варварами. Теперь орденская армия была рассечена рекой на две неравные части, а на реке безраздельно господствовали воины Хозяйки. Без всяких помех они перевозили в тыл орденских позиций полусотенные подразделения ландскнехтов и легкие, но мощные огнеметные машины, так кстати изготовленные и испытанные в недавнем морском бою. Под прикрытием темноты и все того же дыма, «ночные охотники» дона Кси, переодетые в орденские балахоны, проникли на позиции меньшей части армии и там началась тихая, методичная, резня, которую прервал лишь сигнал тревоги, поднятой заподозрившим неладное магистром. К этому моменту брат Нав и большая часть офицеров уже были мертвы. В начавшейся суете «Ночные охотники» отступили в густой высокий кустарник и взялись за луки, а с ладей заработали огнеметные машины. Меньшая и уже изрядно потрепанная часть армии на левом берегу оказалась расположена на простреливаемой с двух сторон местности. Со стороны реки летели зажигательные снаряды, разбрасывающие брызги яркого бело-желтого пламени. Со стороны кустарника — тяжелые стрелы «ночных охотников». Довершил разгром на левом берегу десант ландскнехтов, высаженный с ладей — шум этого короткого боя и услышал магистр, только помочь своим людям он уже ни чем не мог… Покончив с меньшей частью орденской армии, войско Хозяйки перестроилось…
…
… Как и рассчитывал Румата, магистр оказал ему хорошую услугу. Ровные шеренги солдат, выстроенные в десяти футах от уреза воды, представляли собой непреодолимое препятствие для высадки… и, в то же время, прекрасную мишень. Залп огнеметных машин пробил в орденском строе широкие просеки.
Возникшая толчея и многоголосый вопль людей, обожженных жидким пламенем, не позволили магистру быстро передать необходимые команды, чтобы отвести шеренги на безопасную дистанцию…
Последовал второй залп, еще более убийственный — поскольку канониры имели возможность скорректировать прицел…
Когда удалось наконец отвести людей на безопасное расстояние от берега, обнаружилась новая напасть. Со стороны леса построились лучники, числом до тысячи. Они были одеты ровно так же, как солдаты ордена и оттого их появление было замечено лишь когда они начали действовать. Это были настоящие мастера своего дела — редкая стрела пропадала у них даром.
Но против быстро организованной магистром кавалерийской атаки, они не устояли — да и устоять не пытались. Просто втянулись в лес, где преследовать их было бессмысленно и опасно.
Оставалось лишь выставить против них арбалетчиков и далее периодически наблюдать вялые и, в основном, безрезультатные дуэли стрелков, разделенных густым подлеском.
На исходе ночи дьявольский туман рассеялся и рассвет открыл безрадостную для магистра Бозы картину. Теперь можно было посчитать потери и оценить ситуацию.
Короткий эпизод на берегу отнял у Ордена более тысячи бойцов. Вот они лежат кучками обугленного тряпья. Некоторые еще живы и даже могут стонать, но помочь им нет никакой возможности — потому что посередине реке стоят на якорях восемь длинных ладей.
Они уже не ведут постоянный обстрел — да им это и не нужно. Широкая, как поле, выжженная полоса земли от уреза воды до орденских позиций, четко обозначает границу дальности их метательных машин, пересекать которую — верная смерть.
На другом берегу реки три тысячи брата Нава полегли все до единого. Теперь там чужие отряды — судя по снаряжению, в основном это варвары. Они спокойны, на их кострах варится какая-то пища. Вокруг костров сидят и лежат отдыхающие воины. Для них эта битва уже закончилась — и они это прекрасно понимают. Сейчас они были просто наблюдателями.
С противоположной стороны, в лесу продолжают мелькать между деревьев вражеские лучники. Они тоже не ведут обстрела: здесь, как и на берегу, четко видна граница — ее отмечают истыканные стрелами тела орденских солдат. Лучники взяли у Ордена своими стрелами почти полторы тысячи бойцов.
А со стороны Арко, вдалеке, над дорогой клубится пыль — судя по всему, на подходе главные силы противника…
Что будет дальше, магистр Боза уже знал.
Пройдет некоторое время и противник разместит свою главную ударную силу — катапульты — в боевую линию. Потом они начнут методично метать камни и бочки с зажигательной смесью, и будут делать это до тех пор, пока не сметут весь лагерь вместе с людьми.
Магистр окинул взглядом красных, воспаленных от дыма и бессонной ночи глаз, остатки своей армии, зажатой на узкой полосе земли между рекой слева и лесом справа… Здесь все понятно: эту позицию можно будет удерживать от силы до полудня. Значит, надо готовиться к отступлению.
Только вот отступать оказалось не так просто. Если точнее — отступать просто некуда.
За тыловым частоколом неподвижно стоял шахматный строй ландскнехтов и низко стоящее солнце сверкало бликами на их полированных панцирях и широких лезвиях двуручных мечей. А в центре этого закованного в сталь строя виднелись диковинные приземистые машины. Судя по виду, они тоже могли что-то метать, но вот что? Камни? Стрелы? Зажигательные снаряды?
Скорее — последнее.
Конечно, у него около трех с половиной тысяч всадников, а ландскнехтов от силы тысячи полторы. Но, во первых, это — ландскнехты, бойцы, каждый из которых стоит двух, а то и трех. А, во-вторых, эти метательные машины…. Так или иначе, быстро прорваться не удастся — а если завяжется длительный бой, то в спину ударят катапульты…
Что остается?
Магистр Боза оценил расстояние до облака пыли, отмечавшем приближение вражеской армии… Да, вот он, единственный шанс: уходить вперед и направо, по полям, вдоль леса. Причем делать это надо немедленно — пока враг еще не подошел достаточно близко, чтобы мог успеть бросить свою кавалерию наперерез. Раненых и тех, кто лишился коней, нам придется оставить — ну, что ж, на то и война. Мы будем молить Господа, чтобы дал им уйти живыми или хотя бы умереть легко. Нам же еще предстоит пробиваться к Ируканской границе полями и проселками, через территорию с враждебным населением…. А теперь — вперед!
…
… Светлая! Они атакуют! — крикнул Йона, указывая на конную лаву, выезжающую из-за частоколов.
— Нет, почтенный Йона, — спокойно возразил дон Тира, — они бегут.
— Бегут вперед? — удивился бывший мельник, хоть и ставший полковником, но еще не освоивший некоторых премудростей военной тактики.
— Они бегут туда, — пояснил дон Тира, рисуя пальцем в воздухе длинную дугу, — я бы тоже так сделал, не дожидаясь, когда мышеловка захлопнется.
— И мы дадим им уйти?
— Не беспокойся, мой добрый Йона, — спокойно сказала Светлая, — их там встретят. А нам надо всего лишь не дать им вернуться… Дон Пага, где вы?
— Здесь, Светлая! — рявкнул вольный капитан, появляясь из завесы колышущейся пыли, будто чертик из коробочки и картинно поднимая на дыбы своего серого жеребца. Покрытый шрамами, вечно улыбающийся, в любой момент готовый броситься в любую драку, лучший наездник среди вольных капитанов Запроливья.
— Возьмите шесть сотен кавалерии, следуйте за ними на почтительном расстоянии и, когда они ввяжутся в бой, ударьте им в спину.
— В бой с кем? — вежливо поинтересовался дон Пага. Сама по себе мысль ударить по многократно превосходящим силам противника, казалось, совершенно его не смущала.
— Сами увидите, — строго сказала Светлая, — и помните, атаковать не раньше, чем они хорошенько завязнут. Ваша легендарная удаль пусть потерпит немного. И еще. Ни один из них не должен уйти живым.
— Будет исполнено! — рявкнул вольный капитан и бросил коня в галоп.
…
… У дона Кси и Араты Горбатого была своя манера воевать и свои приемы. Простые, но действенные. Те, которым можно за считанные часы обучить озлобленных, но ничего не смыслящих в ратном деле крестьян.
Орденская конница неслась по, казалось бы, пустому лугу, когда перед ними из высокой, по пояс рослому человеку, травой, внезапно поднялись неровные ряды угрюмых людей, вооруженных длинными вилами, баграми, рогатинами и косами, наскоро переделанными в пики.
Эти люди шли день и ночь с одной-единственной целью: убивать тех, кто совершил единственное, чего нельзя простить никому — ни человеку, ни даже богу. Тех, кто надругался над самой землей, над всем тем, что родит земля и над всеми бесчисленными поколениями тех, кого кормила земля и кого она принимала в свой срок…
— К бою! — крикнул магистр Боза, вырывая меч из ножен… Успел подумать: «бесполезно, их не меньше двадцати тысяч». А потом думать было уже некогда — началась жестокая сеча.
Первые ряды неумелого крестьянского ополчения пали почти сразу, иссеченные длинными мечами и затоптанные копытами, сами не нанеся противнику ощутимого урона. Но стремительный бег конной лавы замедлился — и этого было достаточно, чтобы она завязла в плотной массе человеческих тел. Тут преимущество обученных орденских кавалеристов было сведено к минимуму. Лишенные подвижности, сражаясь в одиночку против троих — четверых противников, они были обречены. Но эта обреченность придавала им сил — с отчаянием людей, которым совершенно нечего терять, стиснув зубы, они отчаянно рубили направо и налево. Даже сброшенные с коней, они, порой, ухитрялись встать и рубить, рубить, рубить… пока удар в спину багром, рогатиной или просто засапожным ножом не укладывал их на землю вторично и уже окончательно…
Вот конница еще замедлилась… Потом — остановилась, завязнув в месиве живых, мертвых и искалеченных человеческих и конских тел.
И вот тогда, сзади, раздался рев шести сотен глоток:
— Светлые! Светлые! Бей! Руби!
Сильна и искусна была кавалерия дона Паги, даже разбавленная вдвое бойцами из варваров Верцонгера. Здесь каждый умел стрелять с седла из короткого лука и биться верхом, с мечами в обеих руках, управляя конем лишь движениями коленей.
Исход дела был решен и так, но внезапный удар в спину орденской коннице превратил битву в побоище. Позже дон Пага за чаркой вина скажет, что, мол, не меньше тысячи этих горе-вояк от сохи благодаря его ребятам заново родились в этот день — иначе лежать бы им изрубленными на том поле. Как легли в этом страшном бою более восьми тысяч крестьян… Но это все будет потом — а сейчас его кавалеристы рассекали ряды противника и гонялись по полю за теми из вражеских всадников, кто пытался спастись бегством…. Солнце еще не перевалило за полдень, когда все было кончено. Осталось огромное поле, заваленное вперемежку изуродованными человеческими телами и конскими тушами. Где-то стонали и хрипели раненные. Тучи мясных мух слетелись на запах свежей крови. Среди всего этого, маленькими группами устало бродили крестьяне, вытаскивая своих и добивая чужих…
Кто-то из ополченцев, по традиции, заработал полновесную золотую монету, принеся на пригорок, где расположились командиры, отрубленную голову магистра Бозы.
— Может, принести ее Посланнице или Румате? — задумчиво спросил вольный капитан, — что скажете, дон Кси?
— Даже и не знаю, — также задумчиво ответил тот, — Посланнице как-то неудобно, видите, как неряшливо отрублено?
— Да, — согласился дон Пага, переворачивая голову носком сапога — сразу видно, крестьянин рубил. В три удара, и все три — косые. Да еще щека отсечена и один глаз выбит… Может, лучше дону Румате?
— Дону Румате не надо, — вмешался Арата, — он почему-то этого не любит. А тем более, она действительно серьезно испорчена.
— Значит, совсем негодная голова, — заключил вольный капитан и, небрежным пинком ноги, отправил голову магистра Бозы в ирригационную канаву.
** 21 **
… Если бы Румата задержался с высадкой хоть на четверть часа, ему не досталось бы ни одного пленного. Вышедшие из леса ночные охотники дона Кси с расстояния полсотни футов деловито расстреливали последних орденских солдат, сбившихся в кучки и полностью утративших волю к сопротивлению.
При появлении дона Руматы они остановились и нестройным хором прокричали:
— Слава Светлым!
Румата по-имперски отсалютовал мечом и распорядился:
— Старшего — ко мне.
Вскоре явился здоровенный детина, грудь — колесом, борода — лопатой.
— Меня звать Илг-Обжора, — пробасил он, — Вы посылали за мной, Светлый. Я к вашим услугам.
— Почтенный Илг, я намерен приобрести у вас четверых пленных.
— Этих, что ли? Отдам не дорого. Ну, скажем, по четыре золотых.
— Идет, — сказал Румата, — дайте мне этого, этого… и вон тех двоих.
— Сейчас сделаем, — Илг махнул рукой сопровождавшим его парням с алебардами и они немедленно начали отделять выбранных Руматой людей от остальных.
— Я чего подумал, Светлый… Может, возьмете еще одного, вот этого, для ровного счета? Как раз двадцать монет получится. Видите у него нашивка? Это — сотник, может, пригодится.
— Хорошо, беру и сотника тоже, — согласился Румата, отсчитывая монеты.
Стороны остались довольны сделкой, так что «ночные охотники» проводили отплывающую ладью все тем же кличем:
— Слава Светлым!
А потом, не торопясь, расстреляли оставшихся вражеских воинов, рассудив, что этих-то уж точно никто не купит.
…
Переправившись на левый берег, где уже был оборудован вполне сносный лагерь, Румата приступил к допросу пленных. Начал с самого слабого и запуганного. Этот почти ничего не знал. С его слов выходило, что всех солдат напоили каким-то особым питьем, после которого они заснули крепким сном в Баркане, а проснулись уже здесь, у реки K°. Еще трое почти слово в слово повторили его рассказ, добавив, впрочем, некоторые немаловажные подробности.
Как оказалось, великому магистру было откровение свыше: к нему явился ангел и сообщил, что весь Арканар проклят богом за поголовное отпадение от церкви, а также за обращение к языческим демонам и врагу рода человеческого. Ангел повелел собрать армию, которая чудесной силой будет перенесена в Арканар, чтобы покарать дьяволопоклонников, сжечь огнем их капища и пресечь на корню сатанинские ритуалы, оскорбляющие бога.
Далее конклав предстоятелей публично отпустил идущим на священную войну все грехи, как прошлые, так и будущие, в знак чего каждому солдату был вручен серебряный нагрудный трезубец, освященный в благодатных родниках, что близ Питанских болот.
Располагая всей этой информацией, Румата взялся за сотника. Этот оказался крепким орешком и говорить отказывался наотрез. Вернее, он говорил — но его речь сплошь состояла из апелляций к всевышнему и проклятий в адрес Руматы и всех присутствующих. Присутствующим это довольно быстро надоело и они выразили единодушное мнение, что если сотнику как следует прижечь пятки, то он сразу же станет гораздо более пригоден для беседы по существу.
Румата вышел из положения иначе: с помощью отработанного приема психодинамики перевел сотника в состояние транса, после чего тот стал отвечать на вопросы быстро и охотно.
Собственно, он добавил достаточно мало к уже известному, но одна деталь все-таки оказалась существенной — если не для Руматы, то для всех остальных. Как выяснилось, конклав предстоятелей от имени всей церкви особо проклял «нечестивый и блудный обычай поклонения траве тао», а поля, «где оная трава произрастает» объявил «дьявольскими капищами, подлежащими истреблению огнем вместе со всеми мужчинами и женщинами, там пребывающими». Именно этим, по словам сотника, армия и занималась — разумеется, не в ущерб укреплению лагеря и несению караульной службы.
Румата окинул взглядом остальных, слушавших этот рассказ — и прочел в их глазах такую лютую ненависть, какой, наверное, не встречал ни разу в своей жизни.
«Да, — подумал он, — тот, кто в качестве бога, посоветовал великому магистру и предстоятелям поступить подобным образом, подложил им грандиозную свинью. Впрочем, лучше один раз увидеть…»
— Я хочу увидеть все своими глазами, — спокойно сказал он, — ты, сотник, поедешь со мной и покажешь все места, где вы это сделали.
— Я — с тобой, Светлый, — тут же заявил Верцонгер.
К ним тут же пожелали присоединиться командиры «ночных охотников».
Они переправились на другой берег и почти сразу наткнулись на подошедшие основные силы войска Хозяйки. Разумеется, во главе его была Кира с неизменной свитой из холопских полковников.
Узнав, куда собрался Румата, она, не задумываясь, сказала: «поеду с тобой, — и, обращаясь к полковникам, добавила, — вы тоже едете с нами».
Рядом с первым же полем их ждали крестьяне. Вышли всей деревней, включая стариков и маленьких детей, и ждали. Давно ждали. Знали, что Светлые должны придти — и не ошиблись. Они стояли у межи, не осмеливаясь ступить на оскверненную землю. Они просто молча проводили глазами Светлых и их свиты, когда те двинулись осматривать картину случившегося.
… Сама лоза горит с трудом, но если поджечь легкие каркасы из сухих жердей, по которым она вьется, жара оказывается вполне достаточно. Обратившись в горящие угли, они падали, выжигая то, что внизу. А внизу были не только нежные цветы тао. Там были юноши и девушки, пришедшие сюда по древнему обычаю, чтобы на один день и одну ночь слиться друг с другом, слиться с землей, слиться с цветами тао — ростками сердца земли… Конечно, они пытались выбраться из-под горящих каркасов — но их уже ждали. И с размаху пригвождали к земле специально приготовленными длинными хорошо заостренными колами. Немногим посчастливилось умереть сразу, на других же, кто еще подавал признаки жизни, насыпали кучки горящих углей. Эти умирали долго… Некоторые — так долго, что палачам надоело ждать. И тогда развели костры, куда волокли за ноги обожженных, истекающих кровью, но еще живых людей…
