Письма Плиния Младшего, Панегирик императору Траяну

      (9) Пойми, пожалуйста, я не думаю, будто уже достиг своей цели, я только работаю, чтобы ее достичь, и работаю, может быть, не напрасно, если только ты внимательно отнесешься пока что к тем страницам, которые уже у тебя, а потом и к следующим. (10) Ты скажешь, что тщательный просмотр возможен только по ознакомлении с речью в целом; согласен, но все-таки пусть то, что есть сейчас у тебя, станет тебе близко и знакомо; и там ведь кое-что можно исправлять по частям. (11) Если ты будешь рассматривать отбитую голову статуи или какую-нибудь другую ее часть, то установить пропорциональность этих частей и взаимное их соответствие ты не сможешь, но судить о том, изящны ли они, сможешь.
      (12) Только по этой причине ходят по рукам начальные страницы книг: считается, что любая часть превосходна и сама по себе.
      Далеко увлекла меня прелесть беседы с тобой; (13) положу ей, однако, конец, чтобы не преступить в письме меры, которую, по-моему, надо соблюдать и в речи. Будь здоров.
      6
      Плиний Авиту1 привет.
      Долго доискиваться, да и не стоит, как случилось, что я, человек совсем не близкий, оказался на одном обеде, хозяин которого, по его собственному мнению, обладал вкусом и хозяйственным толком, а по-моему, был скуп и в то же время расточителен. (2) Ему и немногим гостям в изобилии подавались прекрасные кушания; остальным плохие и в малом количестве. Вино в маленьких бутылочках он разлил по трем сортам: одно было для него и для нас, другое для друзей попроще (друзья у него расположены по ступенькам), третье для отпущенников, его и моих; ты не мог выбирать и не смел отказываться2. (3) Мой сосед по ложу заметил это и спросил, одобряю ли я такой обычай. Я ответил отрицательно. "Какого же ты придерживаешься?" - "У меня всем подается одно и то же; я приглашаю людей, чтобы их угостить, а не позорить, и во всем уравниваю тех, кого уравняло мое приглашение". - "Даже отпущенников?" - "Даже! Они для меня сейчас гости, а не отпущенники".- "Дорого же обходится тебе обед" - "Вовсе нет".- (4) "Как это может быть?" - "Потому, конечно, что мои отпущенники пьют не то вино, какое я, а я пью то, какое они". (5) Клянусь Геркулесом! Поделиться со многими тем, чем пользуешься сам, не обременительно, если не предаваться чревоугодию. А вот его надо подавить, надо привести как бы в норму, и если тебе жалко денег, то лучше тебе сберечь их, ограничивая себя, а не оскорбляя других.
      (6) К чему все это? Чтобы тебе, юноше с прекрасными задатками, роскошь обеденного стола у некоторых не прикинулась бережливостью. Мне, любящему тебя, следует всякий раз, наткнувшись на что-нибудь подобное, пользоваться таким примером и на нем показывать, чего должно тебе избегать. (7) Помни же: неизменно отвергай этот необычный союз роскошества и скряжничества: и то и другое гадко само по себе, а в соединении еще гаже. Будь здоров.
      7
      Плиний Макрину1 привет.
      Вчера сенатом по предложению принцепса2 решено поставить Вестрицию Спуринне триумфальную статую3 - в большинстве случаев их ставят людям, которые никогда не были в строю, никогда не видали лагеря и никогда не слышали звука военной трубы - разве что в театре4; Спуринна был из тех, кто заслужил эту честь "потом и кровью"5 и своими делами. (2) Он силой оружия водворил царя Бруктеров на царство и, намекнув на возможную войну, одним страхом укротил этот свирепейший народ6. Какая прекрасная победа!
      (3) Эта статуя дань его доблести, а вот утешение в горе: сын его, Коттий, умерший в его отсутствие, почтен статуей - для юноши случай редкий. И ее заслужил отец: его тяжкая рана требовала сильного лекарства. (4) Да и сам Коттий7 обещал так много хорошего, что его краткую, урезанную жизнь следовало продлить этим подобием бессмертия. В нем была такая чистота, серьезность, даже авторитетность; по своим нравственным качествам он не уступал тем старикам, с которыми он теперь сравнялся в почете. (5) Почтить хотели память умершего и скорбь отца, но - насколько я могу судить - тут имелось в виду и другое: пример. Молодежь загорится желанием совершенства: для юношей ведь установлена такая награда - были бы они только ее достойны; знать загорится желанием иметь детей, будет радоваться на живых, а если потеряет их, то утешением будет слава.
      (6) Потому я радуюсь статуе Коттия, как магистрат, но не меньше и как частное лицо. Моя любовь к этому безукоризненному юноше была так же горяча, как нестерпима сейчас тоска о нем. И мне будет так приятно часто смотреть на эту статую, часто на нее оглядываться, останавливаться около, проходить мимо нее. (7) Если изображения умерших, находящиеся дома8, облегчают наше горе то, конечно, еще более те, которые стоят на самом людном месте 9 и напоминают не только об их облике, но и об их славе и чести. Будь здоров.
      8
      Плиний Канинию 1 привет.
      Ты работаешь, рыбачишь, охотишься или занимаешься и тем и другим и третьим? Всем можно на нашем Ларии 2: озеро предоставит в изобилии рыбу; дичь - леса, опоясывающие озеро; возможность заниматься - полное, глубокое уединение. (2) Занят ты всем этим или чем-либо одним, но я не могу сказать "завидую": я тоскую от того, что все это мне заказано, а я так этого хочу, как больные вина, бани, ключевой воды. Неужели я никогда не оборву эти путы, если развязать их не разрешено? (3) Никогда, думаю. К старой работе добавляется новая, а и прежняя еще не доделана. Так опутала меня эта со дня на день вытягивающаяся цепь непрерывных занятий!3
      9
      Плиний Аполлинарию 1 привет.
      Меня тревожит и беспокоит кандидатура моего Секста Эруция2: я весьма озабочен. За себя я так не волновался, как волнуюсь сейчас, словно за второго себя. Сейчас, впрочем, дело идет о моей чести, моем достоинстве, уважении ко мне. (2) Я испросил Сексту у нашего цезаря "широкие полосы", испросил квестуру3; при моей поддержке он получил право на трибунат. Если сенат не сделает его трибуном4, боюсь, как бы не показалось, что я обманул цезаря. (3) Потому мне надо приложить все усилия к тому, чтобы все судили о нем как о человеке, за которого принял его принцепс, поверив мне.
      Эта причина подогревала, конечно, мое рвение, но и не будь ее, я с удовольствием помогал бы юноше честному, серьезному, образованному, достойному вообще всякой похвалы, - со всем своим домом вместе. (4) Отец ему Эруций Клар, человек чистый, старинных нравов, красноречивый и опытный в ведении дел, защитник честный, надежный и совестливый. Дядя его Г. Септиций5, я не знал человека правдивее, чистосердечнее, вернее. (5) Все они наперерыв и все одинаково любят меня. Я могу сейчас в лице одного поблагодарить всех.
      Итак, я хватаю друзей, умоляю их, упрашиваю, хожу по домам и портикам; по успеху своих просьб сужу о своем влиянии и авторитете.
      (6) Сделай милость, сочти стоящим делом снять с меня долю этой тяготы. Я, в свою очередь, помогу тебе, если потребуется, помогу и без требования. Тебя любят и уважают, у тебя бывает много людей; покажи только, чего ты хочешь, и не будет недостатка в людях, которые горячо захотят того, чего ты желаешь. Будь здоров.
      10
      Плиний Октавию1 привет.
      Терпеливый ты человек - нет, скорее строгий до жестокости! Так долго утаивать такие замечательные произведения! (2) До каких пор будешь ты лишать себя - громкой славы, нас - удовольствия? Пусть они будут на устах людей, пусть побывают всюду, где только говорят по-латыни2; мы ждем так давно, так долго! ты не должен больше обманывать нас и откладывать: стихи твои стали известны: хотя ты этого и не хотел, но они вырвались из темницы (3), и если ты не соберешь их вместе, то они, бродяги, наткнутся на человека, который объявит себя их автором 3. (4) Помни о смерти; единственное, что вырвет тебя из ее власти, это твои стихи; все остальное, хрупкое и тленное, исчезает и гибнет, как сами люди.
      (5) Ты скажешь по своему обыкновению: "этим займутся друзья". Я желаю тебе таких преданных, образованных и трудолюбивых друзей, которые могли бы и захотели взять на себя столько труда и забот, но подумай: не легкомысленно ли надеяться, что другие сделают то, чем ты сам для себя заняться не хочешь?
      (6) Об издании пока что - как хочешь. Ты только выступай с публичными чтениями: тебе скорее захочется издавать, и ты наконец изведаешь ту радость, которую я давно и не зря за тебя предвкушаю. (7) Я представляю, что тебя ждет: стечение людей, восторг, приветственные клики, даже молчание; когда я выступаю с речью или чтением, я радуюсь молчанию не меньше, чем приветствиям, - только было бы оно от перехваченного дыхания, было напряженным, жаждало продолжения. (8) Такая награда готова тебе; перестань этим бесконечным промедлением делать никчемной свою работу. Если тут перейти меру, то как бы такое промедление не назвали ленью, безделием и даже трусостью. Будь здоров.
      11
      Плиний Арриану1 привет.
      Тебя обычно радует, если в сенате совершено нечто его достойное. Хотя ты из любви к покою и отошел от дел, но мысль о достоинстве государства неизменно живет в твоей душе. Так вот: в эти дни решено было дело - громкое, в силу известности подсудимого, благотворное по своей примерной строгости, достопамятное по важности содержания.
      (2) Мария Приска2, своего проконсула, обвиняли африканцы. Он отказался от защиты и "попросил судей" 3. Я и Корнелий Тацит, которым была поручена защита провинциалов 4, сочли своим долгом уведомить сенат, что преступления Приска таковы по своему бесчеловечию и жестокости, что и речи не может быть о "назначении судей"; за взятки он осуждал и даже посылал на казнь невинных людей. (3) С ответной речью выступил Фронтон Катий5 и стал умолять ограничиться расследованием только нарушения закона о вымогательствах. Мастер вызывать слезы, он пустил в ход все средства, чтобы людей словно прохватило ветром сострадания. (4) Громко спорят, громко кричат - одни, что законом сенатское расследование ограничено; другие - что сенат тут ничем не связан и что подсудимый должен быть наказан в меру своей вины. (5) Наконец, выбранный в консулы Юлий Ферокс6, человек прямой и чистый, решил, что Марию можно пока что "дать судей", но надо вызвать тех, с кем, говорят, он сторговывался насчет гибели невинных людей. (6) Решение это не только возобладало, но оказалось единственным, которое, после стольких разногласий, было принято большинством. Наблюдением отмечено, что благосклонность и сострадание, горячие и страстные вначале, постепенно оседают, словно притушенные обдумыванием и размышлением. (7) Вот и выходит, что мысль, поддержанную беспорядочными криками многих, никто не выскажет вслух среди окружающего молчания: сущность дела, невидная в толпе, раскрывается, когда из толпы выйдешь.
      (8) Прибыли те, кому было приказано явиться: Вителлий Гонорат и Флавий Марциан7. Гонората уличили в том, что он за триста тысяч купил ссылку римского всадника8 и смертный приговор семи его друзьям; Марциан дал семьсот тысяч, чтобы умучили какого-то римского всадника: его били палками9, приговорили к работе в рудниках и удушили 10 в тюрьме. (9) Гонората избавила от сенатского расследования своевременная смерть; Марциана ввели в отсутствие Приска, и Тукций Цериал, консуляр11, потребовал, по праву сенатора, вызвать Приска: думал ли он, что присутствием своим он вызовет к себе больше жалости? больше ненависти? по-моему, он считал справедливым, чтобы оба соучастника защищались от обвинения, возводимого на обоих, и если оправдаться было невозможно, то были бы и наказаны оба.
      (10) Дело отложили до ближайшего заседания сената, которое являло вид величественный. Председательствовал принцепс (он был консулом); к тому же в январе собрания, особенно сенаторские, бывают особенно многолюдны 12. А кроме того, дело было крупное, толки о нем разрослись, ожидание было подогрето отсрочкой. Людям ведь присущ интерес ко всему важному и необычному, и они устремились отовсюду. (11) Представь себе наше волнение, наш страх: приходилось говорить о таком деле в этом собрании и в присутствии цезаря. Хотя я и не раз вел дела в сенате и хотя нигде так благосклонно меня не выслушивают, но в ту минуту мне все представлялось необычным, и страх пронизывал меня необычный. (12) А помимо всего, я ведь представлял трудность этого дела: перед судом стоял человек, только что консуляр, только что септемвир эпулонов, - и сейчас никто13. И еще тяжело очень обвинять осужденного: на нем тяготело преступление страшное, но за него, уже почти осужденного, вступалась жалость.
      (14) Как бы то ни было, но я собрался с духом и с мыслями и начал говорить: одобрение слушателей равнялось моему волнению. Я говорил почти пять часов: к двенадцати клепсидрам14 - а я получил объемистые - добавили еще четыре. То, что перед выступлением казалось трудным и неблагодарным, обернулось выступающему во благо. (15) Цезарь проявил ко мне столько внимания, столько заботы (сказать, что встревожился, было бы слишком)! Через моего отпущенника, стоявшего за мной, он часто напоминал, что надо мне поберечь голос и грудь (по его мнению, я напрягаю их больше, чем допускает мое слабое телосложение) 15. (16) Отвечал мне защитник Марциана Клавдий Марцеллин16. Затем заседание было распущено и отложено на следующий день; не стоило и начинать речь: ее прервало бы наступление ночи17. (17) На следующий день защитником Мария выступал Сильвий Либерал18, человек мыслящий остро и последовательно, горячий, красноречивый; в этом деле он пустил в ход все свое искусство. Ему отвечал Корнелий Тацит очень красноречиво и - что особенно присуще его речи - ??????7*. [7* внушительно] (18) В защиту Мария опять говорил Фронтон Катий - замечательно, как того требовало само дело, но потратил больше времени на просьбы, чем на защиту. Вечер не оборвал его речи, но положил ей конец. Таким образом, прения сторон захватили и третий день. Прекрасен этот старинный обычай: сенат распускают на ночь; три дня подряд созывают, три дня подряд он заседает.
      (19) Корнут Тертулл19, консул, человек прекрасный и стойкий защитник истины, предложил семьсот тысяч, полученных Марием, внести в казну, Марию запретить въезд в Рим и в Италию, а Марциану еще и в Африку. В конце он добавил, что мы с Тацитом справились с возложенной на нас защитой с усердием и не жалея сил и, по мнению сената, оказались достойны этого поручения20. (20) Все назначенные консулы и все консуляры выразили согласие, кроме Помпея Коллеги21: он предложил внести в казну семьсот тысяч, Марциана выслать на пять лет, а Мария наказать только за взяточничество - к этому он уже был присужден. (21) Мнения разделились, но большинство, пожалуй, склонялось к этому решению то ли более снисходительному, то ли более мягкому. Те, кто как будто уже соглашались с Корнутом, готовы были пойти за Коллегой, подавшему свое мнение после них. (22) Когда начали, однако, расходиться в разные стороны22, то стоявшие у консульских мест пошли в сторону Корнута, и тогда согласившиеся сопричисляться к Коллеге перешли туда же; Коллега остался в меньшинстве. Он потом очень жаловался на своих подстрекателей, особенно на Регула, который покинул его, хотя сам подсказал его предложение23. Регул вообще человек непостоянный: он и чрезвычайно смел и чрезвычайно труслив.
      (23) Так закончился этот громкий процесс. Остается еще трудное ?????????? 8*24 [преступление] - Гостилий Фирмин, легат Мария Приска25. Он запутан в деле, и улики против него тяжкие. По счетам Марциана и по речи, которую он держал в городском совете лептитанцев26, видно, что он приспособился служить Приску в делах гнуснейших; выговорил у Марциана пятьдесят тысяч динариев и кроме того еще взял десять тысяч сестерций с позорнейшей припиской: "на благовония". Такая приписка хорошо характеризует щеголя, занятого своей прической и кожей. (24) Решено было по предложению Корнута отложить его дело до ближайшего заседания сената; сейчас он, случайно или сознательно, но отсутствовал.
      (25) Вот тебе городские новости, напиши о деревенских. Как твои деревца, как виноградники, как посевы, как твои любимые овцы? Коротко говоря, если не напишешь такого же длинного письма, не жди впредь ничего, кроме коротеньких записок. Будь здоров.
      12
      Плиний Арриану1 привет.
      То ??????????, [8* преступление] остаток от дела Приска (я писал тебе об этом в прошлом письме), хорошо ли, плохо, но подрезано и подчищено. (2) Фирмин явился в сенат и стал оправдываться в преступлении уже известном. Мнения консулов были различны: Корнут Тертулл2 предлагал исключить его из сената; Акутий Нерва - отставить при жеребьевке провинций. Это предложение, как будто более мягкое, и было принято, на самом деле оно жесточе и печальнее. (3) Как горько лишиться почестей сенатора и нести только труды и тяготы этого звания? Как тяжело опозоренному не прятаться в уединении, а стоять на виду, всем на показ, на такой высоте! (4) А затем, в интересах ли государства, к чести ли его, допускать, чтобы человек, заклейменный сенатом, сидел в сенате, равный тем самым людям, которые его заклеймили; чтобы отстраненный от проконсулата за подлое поведение в бытность легатом решал вопрос о проконсулах, и осужденный за грязную алчность осуждал за нее или оправдывал других. (5) Так, впрочем, решило большинство. Мнения ведь подсчитывают, не взвешивают, да и иначе и не может быть в государственном совете, где в самом равенстве столько неравенства! Разум не у всех одинаков, а права одинаковы.
      (6) Я исполнил обещание, данное в прошлом письме. Судя по времени, ты его уже получил; я отдал его письмоносцу3, который аккуратен, не любит задерживаться, разве что помешает в дороге. Теперь ты должен отблагодарить меня и за это письмо и за первое - самым подробным письмом, которое только и можно прислать из твоих краев. Будь здоров.
      13
      Плиний Приску1 привет.
      Ты жадно хватаешься за всякий случай оказать мне услугу, а мне никому не бывает так приятно быть обязанным, как тебе! (2) По этим двум причинам я и решил обратиться именно к тебе с просьбой, которую очень хочу, чтобы ты исполнил. Ты командуешь очень большим войском: поэтому у тебя широкая возможность оказывать покровительство и ты в течение долгого времени мог выдвигать своих друзей2. (3) Оглянись на моих, на немногих! Ты предпочел бы, чтобы их было много, но я по скромности представлю тебе одного-двух, да нет, одного.
      (4) Это будет Воконий Роман3; отец его в сословии всадников был человеком известным; еще известнее его отчим, вернее второй отец (он получил это имя за любовь к пасынку), мать знатного рода. Сам он недавно был фламином в Ближней Испании4 (ты знаешь, как строго судят о людях в этой провинции). (5) Я крепко полюбил его еще с тех пор, как мы вместе учились; он был со мной в городе, со мной в деревне; с ним я делил и серьезные занятия и забавы5. (6) Нет друга вернее, застольника приятнее. Его речь, его лицо и выражение лица удивительно привлекательны. (7) Прибавь к этому высокий и тонкий ум, обходительность, обширное знакомство с судебной практикой. Письма он пишет так, что кажется, будто сами Музы заговорили по-латыни. (8) Я очень люблю его, он меня не меньше. Уже юношей я ему, юноше, жадно стремился помочь, насколько по возрасту мог; недавно выхлопотал от наилучшего принцепса "право троих детей"6: он обычно дает его скупо и с разбором, но тут пожаловал, словно по собственному выбору. (9) Услуги мои я могу закрепить, только прибавляя к ним новые, тем более, что он принимает их так благодарно, что, получив одну, уже заслуживает следующую. (10) Ты видишь, каков этот человек, как хорошо я его знаю, как он мне дорог. Продвинь его, пожалуйста, по своему разумению и по своим силам и, во-первых, полюби его. Как бы много ты ему ни дал, больше своей дружбы ты ничего дать не можешь, а он достоин самой тесной близости. Чтобы ты лучше его узнал, я и описал тебе вкратце его занятия, характер, вообще всю его жизнь. (11) Я бы и дальше приставал к тебе, но ты не любишь длинных просьб, а я и так наполнил ими все письмо: просьбы убедительны, если приведены их причины. Будь здоров.
      14
      Плиний Максиму 1 привет.
      Ты прав: меня изводят дела в суде центумвиров, утомительные и не доставляющие удовольствия. В большинстве случаев это мелкие, ничтожные тяжбы; редко попадается дело замечательное по известности сторон или по своей значительности2. (2) Кроме того, мало людей, с которыми приятно выступать; большинство это нахальные, темные юнцы, которые пришли сюда декламировать3, причем так непочтительно и дерзко! Аттилий 4, по-моему, метко сказал, что мальчишки начинают свои выступления на форуме с этого суда, как в школе с Гомера5: и здесь и там в основу кладут самое важное. (3) Клянусь Геркулесом! еще на моей памяти (так обычно говорят пожилые люди) тут не было места самым знатным юношам, если их не приводил с собой кто-нибудь из консуляров6: с таким уважением относились к этому чудному искусству оратора. (4) Теперь преграды, поставленные застенчивостью и почтительностью, сломаны: все открыто всем юношей не вводят, они вламываются.
      Слушатели подстать актерам; наняты и куплены. Они сговариваются с "подрядчиком"; посередине базилики спортулы раздаются так же открыто, как в триклинии, и за такую же цену из одного суда переходят в другой. (5) Не без остроумия этих людей называют ?????????; дано им и латинское имя "Laudiceni"7. (6) Гнусный обычай, заклейменный обоими языками, с каждым днем входит в силу. Вчера двух моих номенклаторов (они в том возрасте, когда только что надевают тогу) тащили кого-то хвалить - за три динария8. Вот за сколько ты окажешься красноречивейшим оратором! За такую цену на скамейках, сколько бы их ни было, не окажется пустого места, за эти деньги соберется огромная толпа слушателей, и когда предводитель хора подаст знак, поднимутся нескончаемые приветственные крики9. (7) Знак нужен людям, которые ничего не понимают, да и не слушают: (8) большинство не слушают, но так, как они, никто не хвалит. Если ты будешь проходить через базилику и захочешь узнать, как кто говорит, тебе незачем подниматься на трибуну 10 и незачем слушать, - угадать легко: знай, что хуже всего говорит тот, кого больше всего восхваляют.
      (9) Первый ввел этот обычай слушать Ларций Лицин, только слушателей все-таки приглашал он, как, помню, слышал от моего учителя Квинтилиана11. (10) Вот как он рассказывал: "Я сопровождал Домиция Афра. Он говорил перед центумвирами, важно и медленно (это был стиль его речей), и услышал рядом неистовые, необычные крики. Он удивился и замолчал12. Когда все смолкло, он стал продолжать оборванную речь. Опять крик, опять он умолкает - наступает молчание, и он начинает говорить. (11) В третий раз повторяется то же самое. Наконец он спрашивает: кто это говорит? Ему отвечают: "Лицин". Тогда он прекратил речь и воскликнул: "центумвиры, погибло наше искусство". (12) Афру казалось, что красноречие погибло, когда оно только еще начинало гибнуть, сейчас от него уцелели жалкие остатки. Противно вспоминать, каким ломающимся голосом произносятся речи, какими по-детски восторженными криками их встречают. (13) Не хватает только рукоплесканий, хотя, пожалуй, тарелки и бубны подойдут лучше к этому пению13; рева (я не могу иначе назвать восхваления, неприличные даже в театре) больше, чем достаточно.
      (14) Меня до сих пор удерживает здесь мысль о пользе друзьям и мой возраст: я боюсь, как бы не показалось, что я сбежал не от этого возмутительного зрелища, а просто от работы. Выступаю я, впрочем, реже обычного: с этого начинается постепенный отход. Будь здоров.
      15
      Плиний Валериану1 привет.
      Ну как твое старое имение у Марсов2? а как новая покупка? поля, ставшие твоими, тебе нравятся? Такое случается редко. Полученное радует меньше желаемого. (2) Материнские имения3 ко мне не ласковы, но они материнские, и мне там хорошо. И вообще от долгого терпения я стал твердокожим. Хватит вечных жалоб; стыдно жаловаться. Будь здоров.
      16
      Плиний Анниану1 привет.
      Ты, по своей обычной расчетливости, советуешь мне не считаться с табличками Ацилиана (он назначил меня одним из наследников), потому что они не утверждены завещанием2. Этот закон и мне не безызвестен, - он, впрочем, знаком даже тем, кто ничего другого не знает. (2) У меня есть, однако, собственный, для себя изданный закон: полностью соблюдать волю умерших, хотя бы законно и не оформленную. Таблички эти написаны рукой Ацилиана - это несомненно. (3) Пусть они не утверждены завещанием, для меня они утверждены, тем более, что доносчику тут делать нечего. (4) Если бы можно было опасаться, что народ отберет мною розданное3, то мне следовало бы действовать осторожнее и не торопиться, но так как наследнику разрешено отдавать то, что ему досталось по наследству, то ничто не препятствует моему закону, которому не противоречат и государственные. Будь здоров.
      17
      Плиний Галлу1 привет.
      Ты удивляешься, почему я так люблю мое Лаврентинум (или, если ты предпочитаешь, мой Лаврент). Ты перестанешь удивляться, познакомившись с прелестью виллы, удобством местоположения, широким простором побережья2.
      (2) Вилла отстоит от Рима в 17 милях, так что, покончив со всеми нужными делами, полностью сохранив распорядок дня, ты можешь там пожить. Дорог не одна: туда ведут Лаврентийская и Остийская; с Лаврентийской свернуть у четырнадцатого столба, с Остийской у двенадцатого 3; и там и тут начинаются пески; в повозке ехать тяжелее и дольше; верхом приедешь скорее, и дорога для лошади мягкая. (3) Вид все время меняется, дорогу то обступают леса, и она тянется узкой полосой, то расстилается среди широких лугов. Много овечьих отар и лошадиных табунов, много стад крупного рогатого скота: зима их согнала с гор, и животные отъедаются травой на весеннем солнце 4.
      (4) На вилле есть все, что нужно; содержание ее обходится недорого. Ты входишь в атрий, скромный, но со вкусом устроенный; за ним в форме буквы "D" идут портики, окружающие маленькую милую площадку: в плохую погоду нет убежища лучше - от нее защищают рамы со слюдой5, а еще больше нависающая крыша. (5) Напротив веселый перистиль, а за ним красивый триклиний, выдвинутый вперед к побережью. Когда при юго-западном ветре на море поднимается волнение, то последние волны, разбиваясь, слегка обдают триклиний. У него со всех сторон есть двери и окна такой же величины, как двери: он смотрит как бы на три моря. Оглянувшись, ты через перистиль, портик, площадку, еще через портик и атрий увидишь леса и дальние горы.
      (6) Слева от триклиния, несколько отступив назад, находится большая комната, за ней другая, поменьше; она освещена через одно окно утренним солнцем, через другое - вечерним (вечернее - стоит долго); море от нее дальше, и волны до нее не докатываются. (7) Угол между стеной этой комнаты и стеной триклиния залит полуденным солнцем; нагретые стены еще увеличивают жару. Тут мои домашние разбивают зимний лагерь: тут у них и гимнасий; здесь никогда не чувствуется ветер, и надвинувшимся тучам надо совсем затянуть ясное небо, чтобы они оттуда ушли. (8) К этому углу примыкает комната, закругленная в виде абсиды; солнце, двигаясь, заглядывает во все ее окна. В ее стену вделан, как бывает в библиотеках, шкаф, где находятся книги, которые надо не прочесть, но читать и перечитывать. (9) Спальня рядом - через маленький коридорчик, откуда равномерно в обе стороны поступает здоровое умеренное тепло от нагретого пола и труб6. Остальная часть этого крыла предназначена для рабов и отпущенников; большинство комнат так чисто, что там можно принимать гостей.
      (10) По другую сторону находится прекрасно отделанная комната, затем то ли большая спальня, то ли средней величины столовая; в ней очень светло и от солнца и от моря. За ней лежит комната с прихожей, летняя по своей высоте и зимняя по своей недоступности ветру. За стеной (она у них общая) другая комната, тоже с передней.
      (11) Потом баня: просторный фригидарий с двумя бассейнами, которые, круглясь, словно выступают из противоположных стен. Если принять во внимание, что море рядом, то они даже слишком вместительны. Рядом комната для натирания, гипокауст, рядом пропнигий; затем две комнатки, отделанные скорее со вкусом, чем роскошные. Тут же чудесный бассейн с горячей водой, плавая в котором видишь море. (12) Недалеко площадка для игры в мяч, на которой очень жарко даже на склоне дня7. Тут поднимается башня с двумя подвальными помещениями и с двумя помещениями в ней самой, а кроме того есть и столовая с широким видом на море, на уходящее вдаль побережье и прелестные виллы. (13) Есть и другая башня, а в ней комната, освещаемая солнцем от восхода и до заката; за ней большая кладовая и амбар8, а под ним триклиний, куда с разбушевавшегося моря долетает только гул, да и то замирающим отголоском; он смотрит на сад и аллею, идущую вокруг сада.
      (14) Аллея обсажена буксом, а там, где букса нет, розмарином (букс очень хорошо растет под защитой зданий; на ветру, под открытым небом, обрызганный хотя бы издали морской водой, он усыхает); (15) к аллее с внутренней стороны примыкает тенистая дорога, мягкая даже для босых ног, оставляющих в ней свои отпечатки. В саду много шелковицы и смоковниц; для этих деревьев земля очень хороша; для других хуже. Этим видом из столовой, далекой от моря, наслаждаешься не меньше, чем видом моря. Сзади нее две комнаты, под окнами которых вход в усадьбу и другой сад, по-деревенски обильный.
      (16) Отсюда тянется криптопортик9; по величине это почти общественная постройка, с окнами по обеим сторонам; в сторону моря их больше, в сторону сада меньше: по одному на два с противоположной. В ясный безветренный день они открыты все; когда с какой-то стороны задует ветер, их можно спокойно держать открытыми с той, где его нет. (17) Перед криптопортиком цветник с благоухающими левкоями. Щедрые солнечные лучи, отражаясь от криптопортика, становятся еще горячее: он и удерживает тепло и преграждает дорогу аквилону: насколько нагрета передняя сторона, настолько же противоположная холодна. Ставит он преграду и африку: ударившись об его стены - один об одну, другой о другую - они обессиливают. (18) Поэтому в нем так приятно зимой, а еще больше летом: тень от него лежит до полудня на цветнике, а после полудня на ближайшей к нему части аллеи и сада; она растет и умаляется вместе с днем: то укорачивается, то удлиняется с той и другой стороны. (19) В самом криптопортике солнца вовсе не бывает тогда, когда оно, пышащее жаром, стоит над его крышей. К тому же через открытые окна его продувает фавонием10: воздух в нем никогда не бывает тяжел и не застаивается.