Темный ученик - Янтарь и железо

 
Паслен покрутил правой ногой и закряхтел.
 
      — Нет, — сообщил он после нескольких минут возни. — Не пролезает. Прости, Рис. Конечно, попытаться стоило…
      — Тебе просто нужно по-настоящему шевелить ногой, Паслен, — с улыбкой сказал Рис.
      — Так я и шевелю, — возразил Паслен. — Только сапоги сидят плотно. Они всегда были мне маловаты. Вот поэтому пальцы и вылезли. Давай лучше поговорим, как нам обоим бежать.
      — Мы поговорим об этом послетого, как ты освободишься,— особо подчеркнул это слово Рис.
      — Обещаешь? — Кендер с подозрением посмотрел на друга.
      — Обещаю!
 
Паслен взялся обеими руками за железный обруч, охватывающий его лодыжку, и принялся выпихивать ногу из сапога.
 
      — Согни ступню, — посоветовал Рис.
      — Кто я, по-твоему, такой? — спросил Паслен.— Какой-нибудь циркач, который может завязать ноги в узел за шеей и пройтись на руках? Я точно знаю, что не могу так, потому что как-то раз попробовал. Отцу пришлось меня развязывать…
      — Паслен, — произнес монах, — мы теряем время.
 
Дневной свет угасал. В гроте темнело.
Кендер испустил тяжкий вздох. Скривив физиономию, он толкал и тянул. Его правая ступня выскочила из сапога. Вслед за ней и левая. Он вытащил сапоги из кандалов и посмотрел на них с отвращением.
 
      — Каждая собака во всех шести королевствах будет идти по моему следу, — сердито заявил Паслен. Он натянул сальные сапоги и, взяв еще одну полоску свинины, склонился над Рисом. — Теперь твоя очередь.
      — Паслен, посмотри сюда. — Рис указал на кандалы, плотно охватывающие его босые ноги, потом поднял руки — наручники были такие тугие, что содрали кожу у него с запястий.
 
Кендер посмотрел. Нижняя губа у него задрожала.
 
      — Это я виноват.
      — Нет, конечно, ты ни в чем не виноват, Паслен,— произнес изумленный Рис. — С чего ты так решил?
      — Если бы я был нормальным кендером, ты сейчас не сидел бы здесь, прикованный! — закричал Паслен. — У меня должны быть отмычки, такие замки я должен открывать просто, как… — Он щелкнул пальцами, точнее, попытался. Пальцы были в сале, и щелчка не получилось. — Отец подарил мне набор отмычек, когда мне было двенадцать, он старался научить меня работать с ними. У меня плохо получалось. Один раз я уронил отмычку, она упала и перебудила весь дом. А другой раз провалилась в замочную скважину, до сих пор не понимаю как, и оказалась с другой стороны двери, и я потерял этот… — Кендер скрестил руки на груди.— Я никуда не пойду! Ты не можешь меня заставить!
      — Паслен, — твердо сказал Рис. — Ты должен.
      — Ничего подобного.
      — Это единственный способ меня спасти, — произнес монах торжественным тоном.
 
Паслен недоуменно посмотрел на него.
 
      — Вот о чем я подумал,— продолжал Рис.— Мы ведь на Кровавом море. Наверное, где-то рядом с Устричным. В Устричном есть Храм Маджере…
      — Правда? Вот здорово! — воскликнул Паслен в волнении. — Так я побегу в Устричный, найду Храм, созову монахов, приведу их сюда, они тут всем покажут, и мы тебя спасем!
      — Великолепный план, — подтвердил Рис. Паслен вскочил на ноги:
      — Я уже иду!
      — Ты должен взять с собой Атту. Она тебя защитит. Устричный — город порочный, во всяком случае, я так слышал.
      — Верно! Идем, Атта! — Кендер засвистел.
 
Атта вскочила на ноги, но не двинулась с места. Она смотрела на хозяина, чувствуя: происходит что-то не то.
 
      — Атта, охранять! — велел Рис, указывая на Паслена.
 
Он часто приказывал ей «охранять», что означало присматривать за объектом, не отпускать его далеко от себя. Атта охраняла попавших в беду овец, пока Рис ходил за помощью. И он так же часто приказывал ей охранять Паслена.
Но в этот раз хозяин никуда не уходил. Он оставался, а уходил объект, который она должна охранять. Рис не знал, поймет ли собака приказ, послушается ли. Правда, она привыкла присматривать за кендером, и монах надеялся, что Атта пойдет за ним, как ходила раньше. Он думал, не сделать ли поводок, но эта собака не знала, что такое ходить на привязи. Рис подозревал, что Атта станет протестовать против поводка, а у них было мало времени. Ночь надвигалась очень быстро.
 
      — Атта, ко мне!
 
Собака подошла. Монах положил руку ей на голову и посмотрел в карие глаза.
 
      — Иди с Пасленом, — сказал он. — Присмотри за ним. Охраняй его.
 
Рис притянул ее к себе и с нежностью поцеловал в лоб.
Потом отпустил.
 
      — Позови ее еще раз.
      — Атта, идем, — позвал Паслен.
 
Атта взглянула на Риса. Тот указал на кендера.
 
      — А теперь уходи, — велел монах Паслену. — Быстрее.
 
Тот повиновался и пошел к выходу из грота. Атта еще раз посмотрела на хозяина, потом послушно побежала за кендером. Рис тихонько вздохнул.
Паслен остановился:
 
      — Мы скоро вернемся, Рис. Не… не уходи никуда!
      — Удачи тебе, друг, — ответил монах. — Присмотрите с Аттой друг за другом.
      — Хорошо. — Кендер еще немного помялся, потом развернулся и вышел из пещеры. Атта потрусила следом, как она делала уже много раз.
 
Рис привалился спиной к скале. Слезы лились у него из глаз, но он улыбался.
 
      — Прости меня за ложь, Наставник, — произнес он тихо.
 
За всю долгую историю существования Ордена Маджере у его монахов никогда не было Храма в Устричном.
 
 
Чемош постоянно находился в Зале Уходящих Душ и очень редко сюда заходил — подобное противоречие объяснялось тем, что одно из воплощений Бога Смерти вечно присутствовало в Зале, восседая на темном троне, вглядываясь в каждую душу, которая покидала смертную оболочку и собиралась перейти на следующий этап вечного пути.
Чемош редко возвращался в это свое воплощение. Место было слишком уединенное, слишком далеко расположенное и от мира Богов, и от мира людей. Остальным Богам запрещалось входить в Зал, они появлялись здесь только в том случае, если имели право вмешаться в дальнейшую судьбу души.
Повелителю Смерти дозволялось использовать свой последний шанс переманить душу на сторону Зла, заставить ее прервать дальнейшее путешествие, схватить и оставить у себя. Но души, усвоившие жизненные уроки, легко ускользали от его когтей, это были невинные души, такие как у детей.
Кто-нибудь из Богов Света или из Нейтральных Богов мог выступить в защиту души, но только если он успел благословить ее перед вступлением в Зал. И вот сейчас одна из таких душ стояла перед троном из оникса и серебра, она была черной, но сквозь нее проходило голубое свечение. Этот человек совершал при жизни плохие поступки, зато погиб, спасая из пожара детей. Путь его души был нелегок, ему еще многому предстояло научиться, но его благословила Мишакаль, и ему удалось избежать костлявой жадной руки Повелителя Смерти. Когда же Чемошу удавалось схватить душу, он мог бросить ее в Бездну или же вселить обратно в мертвое тело, которое теперь становилось для нее чудовищной тюрьмой.
Боги Тьмы тоже могли предъявлять свои права на души. Души, уже поклявшиеся в верности Моргиону или проклятые Зебоим, обычно входили в Зал закованными в цепи, чтобы Бог Смерти мог отдать их тем Богам, которым они поклялись служить.
Чемош приходил в Зал Уходящих Душ в своем смертном воплощении только тогда, когда его что-то сильно беспокоило. Ему нравилось созерцать доказательство своего могущества. Каким бы Богам ни поклонялся смертный при жизни, после смерти каждая душа представала перед ним. Даже те, кто вообще отрицал существование Богов, оказывались здесь, для большинства из них это оказывалось изрядным потрясением. И всех их судили по тому, как они жили, а не по тому, веровали ли они при жизни. Колдунья, всю свою жизнь помогавшая людям, отправлялась по своему пути дальше, а себялюбивая, жадная душа торговца, постоянно обманывавшего своих покупателей, но при этом ни разу не пропускавшая молитвы, поддавалась на льстивые речи Повелителя Смерти и оказывалась в Бездне.
Некоторые души могли бы идти дальше, но сами не хотели этого. Мать не желала расставаться с маленькими детьми, муж не хотел оставлять жену. Такие души оставались привязанными к людям, которых любили, пока их не убеждали, что будет лучше продолжить путь, оставить живых жить, а мертвым двигаться дальше.
Чемош стоял среди Зала, глядя на ряд выстроившихся душ, ряд, который считался бесконечным, и вспоминал ужасное время, когда этот ряд вдруг неожиданно и резко оборвался, время, когда пред ним предстала последняя душа, и он озирался вокруг в изумлении, которое простиралось безгранично. Повелитель Смерти поднялся со своего трона в первый раз с того момента, когда занял это место в начале творения, в гневе выбежал из Зала и обнаружил, что Такхизис похитила и мир, и все души.
Вот тогда Чемош осознал смысл поговорки смертных: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».
И он поклялся, что никогда не потеряет этого снова.
Чемош наблюдал, как души подходят к нему, выслушивал их истории, судил и рядил, выносил решение, некоторых хватал, некоторых отпускал и дожидался, пока его зальет теплым светом удовлетворения.
Но в этот день ничего подобного не происходило. Он явственно ощущал недовольство. Все, что должно было получиться, не получалось. Он утратил власть и понятия не имел, как она от него ускользнула. Можно подумать, будто он проклят…
При этой мысли он осознал вдруг, что привело его сюда, понял, чего он ищет.
Он стоял в Зале Уходящих Душ и снова видел перед собой первую душу, пришедшую сюда после возвращения мира: смертную душу Такхизис. Все Боги присутствовали при ее уходе. Он снова слышал ее речь, наполовину состоящую из отчаянной мольбы и наполовину — из злобного рычания.
 
      — Вы совершаете ошибку! — сказала тогда Такхизис всем им. — То, что я сделала, нельзя переделать. Проклятие живет среди вас. Уничтожьте меня, и вы уничтожите самих себя.
 
 
Чемош не мог ее судить. Никто из Богов не мог. Все-таки она была одной из них. Верховное Божество пришло заявить права на душу своего потерянного ребенка, и правление Такхизис, Королевы Тьмы, закончилось, а время и вселенная продолжились.
Чемош не думал тогда о ее пророчестве. Тирады, бредни, угрозы — Такхизис сыпала словами целую вечность. Но теперь он невольно задумался и гадал с тоской, что же имела в виду усопшая и неоплаканная Королева.
Существовал лишь один человек, только один, кто был к Такхизис ближе, чем кто-либо за всю историю. И именно этого человека он прогнал от себя.
Мина.
 

Глава 9

 
 
Паслен вышел из грота с тяжелым сердцем, слишком тяжелым, чтобы оно могло оставаться на отведенном ему месте в груди, поэтому упало в желудок, где его оскорбило зрелище соленой свинины, и оно отомстило Паслену резями в животе. После чего упало еще ниже, добавив веса ногам, которые и без того шагали все медленнее и медленнее, и требовались невероятные усилия, чтобы хоть как-то двигаться вперед. А сердце делалось все тяжелее.
Мозг Паслена твердил ему, что он выполняет срочное дело, спасает Риса. Беда была в том, что сердце этому не верило, поэтому оно не только давило на ноги, утяжеляя их с каждым шагом, но еще и ссорилось с его головой, не говоря уж о соленой свинине.
Паслен не обращал внимания на сердце и подчинялся голове. Голова означала логику, а люди обычно очень уважают логику, постоянно подчеркивают, как важно поступать логично. Логика подсказывала Паслену, что вернее всего он поможет Рису, если приведет помощь в образе монахов Маджере, чем если он, простой кендер, останется с ним в гроте. Это была логика Риса, убедившего Паслена уйти, эта же самая логика заставляла его двигаться вперед, хотя сердце требовало, чтобы он развернулся и побежал назад.
Атта шла за ним по пятам, как ей было сказано. Надо полагать, ее сердце тоже возмущалось, потому что она постоянно останавливалась, получая суровые отповеди от кендера.
 
      — Атта! Ко мне, девочка! Ты должна идти за мной! — наставлял ее Паслен. — У нас нет времени валять дурака!
 
Атта бежала за ним, потому что так ей приказали, но делала это неохотно, так же как и Паслен.
Сама по себе ходьба была немалой проблемой. В эту ночь в небе висели Солинари и Лунитари. Солинари в конце первой четверти, Лунитари полная, причем обе луны подмигивали кендеру, словно какие-то сумасшедший глаза. Он видел высоко над головой хребет, через который собирался перевалить, и рассуждал — логически, — что с вершины холма увидит дорогу и эта дорога приведет его в Устричный. Вершина холма казалась не такой уж далекой: один прыжок, один скачок, перебежать через песчаные дюны, пробраться между валунами…
Однако пройти через дюны оказалось не так просто. Об одном прыжке и одном скачке речи уже не шло. Песок осыпался, проваливался, уезжал из-под сапог Паслена, которые и без того были скользкими от свиного сала. Он завидовал Атте, которая бежала по верхушкам дюн, и жалел, что у него нет четырех лап. Паслен форсировал дюны, как казалось, целую вечность, чаще оказываясь на четвереньках, чем на ногах. Он взмок и устал, и каждый раз, когда он поднимал глаза, вершина холма все больше удалялась от него, вместо того чтобы приближаться.
Тем не менее, рано или поздно кончается все, кончились и дюны. Остались валуны. Паслен подумал, что камни будут лучше дюн, и облегченно принялся карабкаться вверх.
Радость оказалась преждевременной.
Он даже не подозревал, что камни бывают такими большими, что у них такие острые края, что карабкаться по ним так сложно и что между этих камней живут такие огромные и злые крысы. По счастью, с ним была Атта, иначе крысы утащили бы его, потому что они нисколько не боялись кендера. Собака же им не понравилась. Атта лаяла на крыс. Они таращились на нее красными глазками, бранили ее, но потом разбежались.
Совсем недолго проплутав между валунами, Паслен ободрал руки до крови. Лодыжка болела — он оступился и едва не вывихнул ее. Один раз ему пришлось остановиться, потому что его вырвало, но это хотя бы разрешило проблему соленой свинины.
И вот, когда казалось, что булыжникам не будет конца-краю, он добрался до вершины холма.
Паслен выбрался на дорогу, которая должна была привести его в Устричный, к монахам; он смотрел вправо, он смотрел влево. Первой его мыслью было, что само слово «дорога» является незаслуженным комплиментом для этой окаменелой колеи. Вторая мысль была более мрачной. Так называемая дорога тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз.
Но ни справа, ни слева не было видно города.
Устричный был огромным. Паслен слышал рассказы о нем и его жизни. Это был город, который никогда не спит. Это был город, освещенный факелами, огнями таверн, пляжными кострами, домашними очагами, пылающими за окнами домов. Паслен был уверен, что когда доберется до дороги, то сразу же увидит огни Устричного.
Но единственным светом здесь был холодный бледный свет звезд и двух сумасшедше мигающих лун.
 
      — Ну и где он? — Кендер повернулся в одну сторону, затем в другую. — Куда мне идти?
 
Правда вышла наружу. Правда кольнула его в сердце. Правда посрамила логику.
 
      — Совершенно безразлично, где находится Устричный, — сказал Паслен, на которого вдруг снизошло ужасное просветление. — Это не имеет никакого значения, потому что он далеко отсюда. И Рис это знал! Он знал, что мы не успеем добраться до города и привести помощь вовремя. Он отослал нас прочь, потому что знал, что ему предстоит умереть!
 
Кендер сел на землю, обхватил руками собачью шею и притянул Атту к себе.
Она в ответ отстранилась и побежала обратно к камням, затем остановилась, вопросительно посмотрела на него и замахала хвостом.
 
      — Из этого ничего не выйдет, Атта, — сказал Паслен несчастным голосом. — Даже если я и сумею спуститься по этим чертовым камням, не сломав себе шеи, в чем я сильно сомневаюсь, все равно ничего не получится. — Он утер с лица пот. — Мы не сможем спасти Риса, во всяком случае одни. Я кендер, ты собака. Нам нужна помощь.
 
Он сидел на дороге, охваченный отчаянием, закрыв лицо руками. Атта лизала ему щеку, тыкала носом ему под мышку, пытаясь подтолкнуть, его к действию.
Паслен поднял голову. Его осенила идея — идея, от которой он едва не сошел с ума.
 
      — Смотри, Атта, мы чуть живые от усталости, потому что пытались спасти Риса, а что все это время делал его Бог? Ничего, вот что! А ведь Боги многое могут! Маджере мог бы поставить Устричный туда, где бы мы его нашли. Маджере мог бы сделать рыхлый песок твердым, а острые камни мягкими. Маджере мог бы сделать так, чтобы цепи сами упали с Риса! Маджере мог бы прислать мне на помощь шесть монахов, и они сейчас шли бы по дороге спасать Риса. Ты слышишь меня, Маджере?! — прокричал Паслен небесам.
 
Он подождал немного, давая Богу шанс, но шесть монахов не появились.
 
      — Ну, смотри, — произнес кендер многозначительно. Он встал на ноги, посмотрел в небо, уперся руками в бока и заговорил с Богом. — Не знаю, слушаешь ли ты меня, Маджере, — выговаривал Паслен сурово.— Наверное, нет, ведь я всего лишь кендер, нас никто не слушает, и еще я мистик, а значит, я не поклоняюсь тебе. Хотя, знаешь ли, это ничего не должно для тебя значить. Ты ведь добрый Бог, если верить Рису, то есть ты должен выслушивать всех людей, всех без исключения, кендеров и мистиков тоже, поклоняются они тебе или нет.
 
Я понимаю, ты можешь решить, что с моей стороны не очень-то справедливо ожидать от тебя помощи, раз я ничего для тебя не сделал, но ты ведь гораздо больше меня, гораздо могущественнее; думаю, у тебя должно быть большое сердце или широкая душа, или как там еще говорят о человеке, когда хотят сказать, что он добр и щедр с теми, кто этого не заслуживает.
Может, я и не заслуживаю твоей помощи, зато заслуживает Рис. Да, он отрекся от тебя и поклонялся Зебоим, но ты-то должен понимать, что он сделал так, обидевшись на тебя. О, разумеется, я слышал, все повторяют, что нам не дано знать, пути Богов неисповедимы, но ведь Боги обязаны понимать сердце человека, значит, и ты должен понимать: Рис покинул тебя, потому что был обижен и сердит. А теперь ты принял его обратно, что очень благородно с твоей стороны, но все-таки в этом нет ничего удивительного, ведь ты же добрый Бог, поэтому не жди от меня за это похвалы.
Паслен сделал паузу, чтобы отдышаться и попытаться упорядочить сбившиеся в кучу мысли. Когда это удалось, он продолжил свою речь, постепенно все больше распаляясь:
 
      — Рис доказал свою верность тебе, когда отвернулся от Зебоим, предлагавшей нас спасти, и тем, что сидит сейчас в пещере и ждет, когда Мина явится его пытать. И чем же ты ему отплатил? Оставил его прикованным к стене грота!
 
Паслен воздел руки, возвысил голос и закричал:
 
      — Неужели ты так понимаешь доброту, Маджере?!
 
Он замолчал, давая Богу возможность обдумать его слова.
Кендер слышал, как морские чайки ссорятся из-за рыбы, как волны плещут на берег, ветер шуршит сухой травой. Ни один из этих звуков не был похож на голос Бога.
Паслен тяжко вздохнул:
 
      — Наверное, я должен предложить тебе что-нибудь ценное. Я мог бы пообещать тебе сделаться одним из твоих поборников, но, если честно, это было бы неискренним порывом. Мне нравится быть ночным бродягой. Мне нравится помогать душам мертвых находить дорогу из этого мира, если они того хотят, мне нравится болтать с теми, кто предпочел остаться. Мне нравится то ощущение, которое я испытываю, произнося заклинание, когда духи земли проникают в меня, заполняют мой разум, вытекают из пальцев, руки мои звенят от магии, и я, я, кендер, заставляю громадного, сильного минотавра рухнуть на землю.
 
Так что, видимо, мне нечего тебе предложить, ты это знаешь, Маджере. Кроме того, люди не заключают сделок с Богами. Почему? Потому что вы — Боги, вы великолепные, чудесные и могущественные, а я просто кендер, Атта просто собака и Рис просто человек, и мы нуждаемся в тебе. Так что пошли мне шесть монахов — и дело с концом.
Паслен опустил руки, прерывисто вздохнул и принялся ждать.
Чайки перестали переругиваться, когда одна из них схватила рыбину и улетела. Волны продолжали плескать, но они делали так вечно. Ветер утих, поэтому трава молчала. Молчал и Бог.
 
      — Ну, пусть не шесть монахов, — сдался Паслен. — Как насчет двух монахов и рыцаря? Или одного монаха и одного мага?
 
Атта заскулила и прижалась к его ноге. Паслен протянул руку, чтобы приласкать ее, но она увернулась. Собака смотрела на него, глаза ее сузились. Она не намекала. Она просто говорила: «Хватит заниматься глупостями. Пора идти обратно!»
От ее пристального взгляда кендер съежился.
 
      — Теперь я понимаю, что чувствует овца,— пробормотал он, пытаясь избежать пронизывающего взгляда. — Давай подождем еще минутку, Атта. Дадим Богу шанс. Это все из-за камней, понимаешь? У меня на руках живого места нет… Что это?
 
Паслен заметил какое-то движение. Он стремительно развернулся, поглядел на дорогу и увидел в свете мигающих лун двоих бредущих в их сторону людей.
 
      — Благодарю тебя, Маджере! — закричал Паслен. Он побежал вниз к дороге, размахивая руками и крича: — На помощь! На помощь!
 
Атта мчалась за ним, лая как безумная. Кендер был так взволнован и обрадован, что не обратил внимания на тон ее лая. Он бежал вперед, выкрикивая:
 
      — Парни, как я рад вас видеть!
 
И только когда он приблизился к двум путникам и внимательно посмотрел на них, он понял, что это не так. Он вовсе не рад видеть их.
Это были Возлюбленные.
 

Глава 10

 
 
Мина смотрела в окно на Кровавое море, спокойное в освещенной лунами ночи. Красный свет Лунитари поблескивал на волнах, образуя лунную дорожку, красную дорожку на красной воде, ставшей пурпурной в темноте. Тоска вынесла Мину из ее тюрьмы к бескрайнему вечному морю. Волны лизали ее ноги, она шагнула в воду…
У нее за спиной со скрипом открылась дверь.
 
      — Чемош! — воскликнула Мина, переполненная радостью. — Он пришел ко мне!
 
Женщина снова оказалась в комнате, мгновенно вернувшись в свое узилище. Раскинув руки, она развернулась, чтобы приветствовать своего любовника, готовая броситься к его ногам и умолять о прощении.
 
      — Мой Повелитель… — начала она.
 
Слова замерли у нее на губах. Радость в сердце угасла.
 
      — Крелл, — протянула она, даже не пытаясь скрыть своего отвращения. — Что тебе надо?
 
Рыцарь Смерти тяжеловесно вступил в комнату. Голова в шлеме, украшенном загнутыми рогами, нависла над ней, угли глаз недобро блестели.
 
      — Убить тебя.
 
Крелл ударом ноги закрыл дверь. Выхватил из ножен меч и двинулся к женщине.
Мина выпрямилась и насмешливо взглянула ему в лицо:
 
      — Мой Повелитель не позволит тебе даже дотронуться до меня!
      — Твой Повелитель не даст за тебя и крысиного хвоста, — засопел Азрик. — Давай. Позови его! Посмотрим, ответит он или нет.
 
Мина вспомнила полный ненависти взгляд, которым одарил ее Чемош, вспомнила, как он велел ей уходить, как отказался даже выслушать ее. Она представила, что умоляет его о помощи, и услышала, как отдается эхом в сердце его молчание.
Она этого не перенесет.
Крелл и раньше ей угрожал, но все прежние нападки были сплошным позерством и бравадой. Он не посмел бы ничего ей сделать, пока Чемош защищал ее. И вот Креллу выпал случай. Она одна и беспомощна. У нее нет оружия. Нет даже молитвы, поскольку Чемош повернулся к ней спиной.
Мина оглядывала комнату, ища что-нибудь, что угодно, пригодное для защиты. Хотя это было не важно. Даже самый острый меч в самых умелых руках в лучшем случае оставил бы зазубрину на доспехах Рыцаря Смерти.
Но она все равно не собиралась умирать без борьбы. Ее душа гордо войдет в Зал Уходящих Душ. Чемошу не придется стыдиться ее.
Крелл тоже оглядывал комнату, хотя и по иной причине.
 
      — Откуда шел тот странный свет? — спросил он. — Ты что-то подожгла?
 
На столе стоял подсвечник из кованого железа, на когтистой лапе, с тремя когтистыми же плошками, держащими свечи, — большой и тяжелый. Беда только в том, что он стоял в нескольких шагах от Мины.
 
      — Да, — ответила женщина. — Я вызвала духа огня.
 
Она указала на противоположную стену комнаты.
 
      — Духа огня? — Только Крелл мог попасться на такую уловку. Он повернул голову.
 
Мина подскочила к столу, схватила подсвечник, крепко сжала ножку и ударила с разворота что было силы по шлему Крелла.
Когда она сражалась с Рыцарем Смерти в Башне Бурь, она одним ударом снесла ему голову с плеч. Но в тот раз Чемош был на ее стороне.
Сейчас же Бог не стоял рядом с ней. Ни один из них не сражался за нее.
Железный подсвечник разбился о голову Крелла, но удар не причинил ни малейшего вреда. Азрик, кажется, даже не почувствовал его. Отдача от удара и последующее прикосновение к Рыцарю Смерти мгновенно парализовали руку Мины от кисти до плеча. Остатки подсвечника выскользнули из пальцев, вдруг потерявших чувствительность.
Крелл снова повернулся к ней, схватил ее за руку, скрутил и прижал к стене. Мина хватала ртом воздух от боли, но не проронила ни звука. Азрик, придавив ее всем телом, чтобы она не могла сбежать, приблизил к ней голову в шлеме.
Женщина видела живущую в нем пустоту, ощущала кислый смрад предательства и смерти.
 
      — Жаль, что я не живой человек, — произнес Крелл, злорадно ухмыляясь. — Я бы с тобой позабавился, прежде чем убить, как в старые добрые времена. Мне нравилось видеть страх в их глазах. Они знали, что я собираюсь сделать с ними, они хныкали, плакали, умоляли пощадить их никчемные жизни, и тогда я говорил, что, если они будут хорошими девочками, если ублажат меня как следует, я не стану их убивать. Я лгал, разумеется. Натешившись, я хватал их обеими руками за шеи, тонкие, нежные шейки вроде твоей, и выдавливал из них жизнь.
 
Он принялся гладить шею Мины с неистовой силой.
 
      — Но, кажется, придется удавить тебя просто так.
 
Рыцарь Смерти обхватил ее шею пальцами и надавил.
Ярость, жаркая, неистовая, горькая на вкус, вскипела в душе Мины. Янтарный свет полыхнул в глазах. Янтарный свет сорвался с кончиков пальцев. Она схватила Крелла за руки, оторвала их от своей шеи и отшвырнула его от себя.
 
      — Живой человек! — воскликнула женщина, и от ее гнева содрогнулись стены замка. — Хочешь быть живым?! Я исполню твое желание!
 
Она наставила на Крелла палец, и янтарный свет залил его. Рыцарь Смерти завизжал, начал съеживаться внутри своих доспехов, и вдруг доспехи разлетелись на куски и бесследно исчезли.
Азрик Крелл стоял перед ней, его обнаженная плоть подрагивала, голое тело сотрясалось. Маленькие поросячьи глазки, налитые кровью, смотрели на нее с непередаваемым ужасом.
 
      — На колени передо мной! — приказала Мина.
 
Крелл свалился к ее ногам жалкой кучей вялой плоти.
 
      — Отныне ты будешь служить мне!
 
Азрик забормотал что-то неразборчивое. Мина ударила его ногой, и он завопил от боли.
 
      — Да, да! Я служу тебе! — заскулил он.
 
Мина прошла мимо скорчившегося Крелла и зашагала к двери. Она дотронулась до створки, и та вспыхнула янтарным огнем. Женщина прошла под дождем из золы, вышла в темный коридор, взглянула на каменную стену, и та растаяла. Появилась каменная лестница. Мина пошла по закрученным спиралью ступенькам, ведущим вверх, на стену.
 
      — Передай моему Повелителю Чемошу, когда он вернется, — зазвенел в ушах Крелла ее голос, — что я отправилась за тем, о чем он мечтает.
 
Азрик бесформенной массой лежал на полу. Он боялся открыть глаза, боялся увидеть Мину. Но в итоге каменный пол стал причинять костлявым коленям все нарастающую боль. Он холода кожа на руках и сжавшейся мошонке пошла пупырышками. Крелл ущипнул себя за руку и взвыл, потом застонал и принялся изрыгать проклятия.
Никакого сомнения. Средних лет, седой, лысеющий, с желтовато-бледной кожей и дряблым животом, он добился исполнения своего желания.
Рыцарь Смерти снова стал живым человеком.
 

Глава 11

 
 
Если Азрика Крелла неприятности настигли внутри Замка Возлюбленных, то Паслена они подстерегли снаружи.
Он должен был сразу узнать бессмертных последователей Чемоша. Если бы он был чуть внимательнее, то сразу бы понял, что два человека (которые, как он надеялся, посланы Богом спасти Риса), шедшие по дороге, вовсе не были людьми. Свет жизни не пробивался из их тел. Они были просто обломками ночи. А Атта знала. Ее лай был предостерегающим, а не приветственным. И теперь она, дрожа, стояла рядом с ним, рычала и скалилась.
Оба Возлюбленных остановились и уставились на Паслена пустыми глазами. Ему сделалось не по себе. Кендер не понимал, почему именно, хотя на ум ему пришло воспоминание о чьем-то разрубленном на куски муже, о котором рассказывал Герард (но он в тот момент был слишком занят обедом и не обратил внимания на его слова).
Возлюбленные, которых Паслен видел до сих пор, были вполне покладистыми, пытаясь соблазнить жертву, и пока что ни один человек, Возлюбленный или нет, не пытался соблазнить лично его (кроме той кошелки из Палантаса, но она не считается, потому что была пьяна в стельку). Но Паслену все равно не нравилось, как эти двое на него смотрят. Большинство Возлюбленных вообще не удостаивали его взглядом. Они его игнорировали, и его это вполне устраивало.