Колодец тьмы

      Слова учителя отнюдь не убедили Гарета, да Эваристо и сам это понимал. Он не знал, можно ли еще что-нибудь сказать, опасаясь, что и так сказал слишком много. Оставив мальчика, Эваристо долго ходил взад-вперед по пустому коридору, пока не настало время отправляться в Королевскую библиотеку.
      Высокочтимый Верховный Маг находился в одном из небольших читальных залов. Комната имела свой камень-светильник и дверь, которую можно было закрыть, дабы ничто не нарушало уединения усердного читателя.
      Главный библиотекарь, недовольно поглядев на Эваристо, написал на доске: «Он не велел его беспокоить».
      «Его милость просил меня встретиться с ним именно здесь! — раздраженно написал Эваристо, не настроенный спорить. — Прошу вас, известите его».
      Главный библиотекарь, беззвучно шевеля губами, отправился выполнять поручение. Он вернулся с недовольным видом: оказалось, что Высокочтимый Верховный Маг действительно желал видеть Эваристо, причем немедленно. Учитель вошел в комнату и встал возле стола. Высокочтимый Верховный Маг читал книгу по магии Пустоты.
      — Ну что? — приглушенным голосом спросил Рейнхольт.
      — Хуже, чем мы думали, — ответил Эваристо, плюхаясь на стул.
      Он был до предела утомлен и измучен. Интересно, хватит ли у него сил добраться домой?
      — По словам Гарета, картинка сама собой возникла в голове Дагнаруса во время церемонии, когда принц держал Камень Владычества.
      В ответ на эти слова Высокочтимый Верховный Маг долго молчал. Он глядел невидящими глазами на лежавшую перед ним книгу. Закрыв глаза, Рейнхольт покачал головой. Потом вздохнул и протер глаза. Когда он заговорил, слова его в большей степени были обращены к самому себе, нежели к Эваристо.
      — Я просил короля дать мне время как следует изучить Камень Владычества. Я настоятельно советовал отложить церемонию. Камень — дар богов. У нас нет ни малейшего представления, каковы его силы и что он таит в себе — добро или зло. Но его величество не послушал моих советов. Политическая ситуация была слишком зыбкой и шаткой. Король надеялся, что, разделив камень между другими расами, он покажет им нашу веру в них, наше доверие к ним. Он рассчитывал показать нашу доброжелательность и стремление жить с ними в мире. Разделение камня и в самом деле позволило на какое-то время установить хорошие отношения. Но каких последствий нам ожидать в дальнейшем? Что произойдет, когда у других рас появятся свои Владыки? Может ли магия камня гарантировать, что это будут эльфы, дворфы и орки, преданные миру? Что произойдет, если некто злонамеренный и недостойный посредством камня обретет громадную магическую силу и власть? Его величество, будучи сам воплощением добра, уверен, что добро является и сутью этого камня. И кто мы такие, чтобы спорить с ним? А теперь, — Рейнхольт глубоко вздохнул, — теперь мы получаем свидетельство того, что камень отнюдь не исполнен добра. Я сам говорил Тамаросу, что было бы ошибкой позволить малолетнему принцу прикасаться к столь важному и могущественному камню. Король не пожелал меня слушать. Теперь же... теперь что нам остается делать?
      — Боюсь, ваша милость, я не совсем понимаю ваши рассуждения, — сказал Эваристо. — Что именно уже произошло?
      — Ты видел Камень Владычества? — резко спросил Рейнхольт.
      — Не слишком отчетливо, — ответил Эваристо. — Я довольно близорук. К тому же, я сидел почти в самом заднем ряду.
      — Первоначально камень имел форму четырехгранной пирамиды. Потом произошло чудо, и камень разделился на четыре части подобно цветку, раскрывшему лепестки. Примерно так.
      Рейнхольт сжал руку в кулак, затем разжал ее, растопырив пальцы.
      — Как и всё в нашем мире, камень состоит из субстанций видимых и субстанций невидимых. Мы увидели четыре остроконечных кристалла, направленных во вне. То, чего мы не увидели, поскольку никто из нас не находился в достаточной близости от камня, было пустым пространством, оставшимся в центре после разделения камня. Никто этого не понял, кроме десятилетнего принца. Я сам виноват, — тяжко вздохнул Высокочтимый Верховный Маг. — Даже без исследования камня я должен был бы об этом знать и предвидеть это. По логике, камень должен состоять из всех четырех стихий: Земли, Воздуха, Огня, Воды, а также — Пустоты, которая является отсутствием всего. Мне следовало быть более настойчивым в беседах с королем. Я должен был выдержать его натиск. Будь я более непреклонным, его величество, признавая мой авторитет, уступил бы. Правда, тогда бы я лишился королевской благосклонности. В тот момент это меня волновало, и я не стал дальше противиться.
      Эваристо беспокойно ерзал на стуле. Лучше бы он не слышал этой исповеди. Лучше бы он вообще не видел рисунка принца и ввязывался в столь странную историю. Эваристо не знал, что сказать и вообще боялся что-либо говорить, ибо это напомнило бы Верховному Магу о его присутствии. И в то же время, учитель боялся молчать, поскольку Верховный Маг мог ошибочно посчитать, будто у учителя есть какие-то задние мысли.
      — Все мы рано или поздно заглядываем в Пустоту, ваша милость, — осторожно проговорил Эваристо, обдумывая каждое слово. — В юности и я грешил этим. Судьба искушала меня вступить на темный путь. Но когда я осознал возможные последствия, когда понял, каких жертв от меня это потребует, я отошел прочь. Ведь это означало бы отказаться от любви, дружбы, доверия, уважения и обречь себя на жизнь, полную скитаний, лишений, людской ненависти и отвращения, жизнь, вынуждающую постоянно таиться от других. Цена показалась мне непомерно высокой. Неудивительно, что лишь немногие соглашаются ее платить. Меня вообще удивляет то, что такие находятся.
      — Как видишь, находятся, — сказал Рейнхольт.
      — Ваша милость, Дагнарус — еще ребенок. Своевольный, смышленый, во многом — себе на уме, но все же ребенок. Сегодня его привлекает одно, завтра — другое. Представьте, скольких трудов стоит даже поверхностное знакомство с магией Пустоты. Ваша милость, конечно, мне это не делает чести, но говорю вам с полной уверенностью: его высочество в своей жизни ни одной книжки не прочел от начала до конца. А адептов этой ужасающей магии, надо отдать им должное, отличают самодисциплина и самозабвение. Ради своей темной науки они забывают обо всем остальном. Дагнарус, ваша милость, являет полную противоположность перечисленным мной качествам. Он привык потакать свои желаниям, и его нельзя за это винить, поскольку родители исполняют чуть ли не любой его каприз. Принц любит радости жизни: нарядную одежду, вкусную пищу. Он гордится своей красотой, а мы знаем, какое проклятье ложится на тех, кто занимается магией Пустоты. Едва какое-нибудь занятие становится для принца трудным или обременительным, он тут же его бросает. Нет, Высокочтимый Верховный Маг, — продолжил Эваристо уже чуть более уверенно, — все недостатки характера принца говорят о том, что он не поддастся искушению и не займется этой темной магией.
      Высокочтимый Верховный Маг внимательно разглядывал Эваристо.
      — В твоих словах есть определенный смысл. Ты в значительной мере успокоил меня. Хотя, конечно, странно, что в данном случае мы должны радоваться недостаткам характера принца. Остается лишь один вопрос: что нам делать дальше?
      — Вы собираетесь рассказать об этом королю?
      Рейнхольт задумался, потом покачал головой.
      — Нет, я не стану ему говорить. Зачем понапрасну тревожить короля? Он, чего доброго, проговорится принцу. Твои слова лишь подкрепили мое мнение: чем меньше внимания мы будем обращать на этот случай, тем лучше.
      У Эваристо отлегло от сердца. Разговор с Верховным Магом оказался исключительно приятным.
      — А что делать мне, ваша милость? Как происшедшее может повлиять на мои отношения с принцем?
      — Просто больше не упоминай об этом. Пусть все забудется само собой. Но будь начеку. Если увидишь или услышишь что-нибудь еще, сразу же сообщи мне.
      — Обязательно. А если принц будет задавать вопросы?
      Рейнхольт улыбнулся.
      — Предложи ему сходить в Королевскую библиотеку и поискать ответы в книгах. Это моментально остудит его пыл.
      — Здесь вы совершенно правы, Верховный Маг, — улыбаясь, произнес окончательно успокоившийся Эваристо.
      Похоже, Эваристо оказался прав, и следующий день подтвердил это. После полудня дождь прекратился. Передышка была временной — на западе вновь собирались тучи. Но пока погода оставалась необыкновенно теплой и солнечной. Принц Дагнарус в классной комнате не появился. С учений вернулись солдаты, и его высочеству не терпелось расспросить Аргота обо всем, что там было. Гарет по-прежнему выглядел молчаливым и подавленным, но Эваристо посчитал это вполне естественным и еще раз упрекнул себя. Когда же мальчик спросил, нельзя ли им снова отправиться в Королевскую библиотеку, учитель с радостью согласился. Пусть побродит среди книг, думал Эваристо, надеясь, что пребывание там заставит Гарета позабыть об этом злополучном рисунке.
      Оказавшись в библиотеке, Гарет без труда разыскал знакомую книжку. В последующие годы он иногда задавал себе вопрос: если бы он знал правду, стал бы он выкрадывать этот трактат из библиотеки? Если бы Эваристо был с ним откровенен и ответил тогда на его вопросы, решился бы Гарет ослушаться повелений принца, какими бы бедами ни грозил ему этот отказ?
      Возможно, да. А возможно, нет. Гарету так ни не удалось прийти к однозначному выводу. Конечно же, уклончивые ответы Эваристо лишь придали рисунку принца ореол таинственности. Вдобавок Гарет, как и большинство детей, ненавидел, когда его называли ребенком и произносили привычную фразу: «Вырастешь — поймешь». Гарет мог бы сказать, что учитель только подзадорил его любопытство. И в то же время он знал: настоящей причиной кражи книги был приказ Дагнаруса. Однако и это не являлось полной правдой. Гарет выкрал книгу, поскольку Дагнарус захотел на нее взглянуть.
      Мальчик для битья снял с полки книгу и в тишине комнаты, где никого больше не было, вновь сел на пол и принялся ее листать. Непонятные прежде слова стали приобретать какой-то смысл, хотя пройдет еще немало лет, прежде чем он сумеет полностью понять содержание книги.
      Когда настало время уходить, Гарету не составило особого труда запихнуть книжку под нижнее белье, к самому животу, и прикрыть сверху блузой. Правда, он боялся, что библиотекарь, глаза которого, похоже, могли видеть и сквозь мраморную глыбу, сразу заметит спрятанное под тонкой одеждой. Однако у библиотекаря в тот момент были дела поважнее, чем разглядывать какого-то мальчишку. Он даже не поднял глаз, и Гарет беспрепятственно вынес добычу из Королевской библиотеки.
      Тем же вечером, едва Сильвит задул свечу и ушел, Дагнарус проскользнул в каморку Гарета. Принц расположился на его постели. Гарет уселся на небольшой табурет и завернулся в одеяло, осторожно положив книгу на колени и поставив на пол свечу в высоком подсвечнике.
      — А теперь, — сказал Дагнарус, удобно устраиваясь на постели и подкладывая себе под голову подушку Гарета, — рассказывай мне, о чем там написано.
      — Ваше высочество, — Гарет сделал последнюю слабую попытку воспротивиться, — я думал, вы будете читать книгу сами.
      — Что за чепуха, Меченый? — удивился Дагнарус. — Ты же знаешь, насколько меня воротит от учебы. Давай, читай.
      Принц заложил руки за голову.
      — Будешь объяснять мне все, чего я не пойму.
      Открыв книжку на первой странице, Гарет начал читать:
      — «Магия Пустоты, известная также как Магия Смерти»...

Часть II

Глава 1
Госпожа Вэлура

      — Ваше величество, — обратилась к королеве распорядительница гардероба, приседая в реверансе, — его высочество просит позволения поговорить с вами.
      — Неужели?
      Королева оторвалась от рукоделия. Ни одну из начатых вышивок она еще ни разу не закончила, однако ей нравилось держать их на коленях. Обычно работу доканчивала какая-нибудь из придворных дам. Как выражалась королева — накладывала последние стежки... после одного-двух начальных, сделанных рукой ее величества.
      — Проси его высочество немедленно. Нет, подожди.
      Эмилия взглянула в зеркало, поправила волосы.
      — Я не готова его принять. Скажи его высочеству, что я встречусь с ним в солярии в...
      — Мама, — раздался из соседней комнаты нетерпеливый голос приближавшегося принца, сопровождаемый гулкими шагами его сапог. —Я же не один из твоих придворных, чтобы ждать.
      В комнату вошел принц Дагнарус.
      В детстве принц был очаровательным ребенком. Нынче, в двадцатилетнем возрасте, считающемся у людей совершеннолетием, Дагнарус превратился в молодого человека, чья красота, горделивая осанка, уравновешенность и манеры вызывали восхищение всех, кто его видел. Даже сейчас, когда он только что спрыгнул с коня и его темно-рыжие волосы разметались и еще хранили запах ветра, когда румянец играл на щеках его бронзового от солнца лица и его костюм был весь перепачкан и забрызган грязью... даже в таком виде он заставлял придворных, которые часами сидели перед зеркалом, причесываясь и прихорашиваясь, ревниво и завистливо поглядывать на его ладную фигуру.
      При неожиданном и лишенном должной церемониальности появлении принца распорядительница гардероба вспыхнула и воздела руки к небесам. Фрейлины сбились в стайку, отчаянно пытаясь выглядеть рассерженными, однако в действительности каждая из них надеялась привлечь к себе внимание статного принца. Только одна фрейлина продолжала усердно вышивать. Она считала стежки и даже не подняла глаз.
      Старания придворных дам были напрасны. Хотя Дагнарус и достиг брачного возраста, еще никто из жаждущих его внимания родовитых женщин (или их дочерей) не заставил принца вздыхать по себе и не зажег огня в его холодных изумрудных глазах.
      — Любовь ослабляет мужчину, — заявил как-то принц на дружеской пирушке, когда он с друзьями пил вино и сочинял сонеты про «алые губки». — Облик любимой, вставший во время боя перед мысленным взором воина, вынуждает его мешкать там, где его меч должен разить направо и налево. Прикосновение любимой руки заставляет локоть лучника дрогнуть, а любимые губы нашептывают командиру об отступлении, когда он должен идти в атаку. Благодарю вас, господа. Уж лучше я допьюсь до чумы, чем до любви.
      С этими словами принц швырнул в огонь свой бокал.
      Принц не выпил ни одного тоста за любовь, но охотно пил за любовные утехи. Никто из придворных не знал, что Сильвит, камергер Дагнаруса, всегда носил при себе достаточное количество серебряных монет, готовый облегчить муки и терзания покинутых принцем женщин. По улицам Виннингэля бегали рыжеволосые ребятишки, которые могли бы похвастаться тем, что в их жилах течет королевская кровь.
      Однако Дагнарус не позволял животным страстям управлять собою. Он удовлетворял свои сексуальные потребности, но лишь затем, чтобы они не мешали более важным делам его жизни. Женщин для альковных утех он выбирал осмотрительно, предпочитая наиболее бедных и потому не представляющих для него никакой опасности. С ними принц вел себя достаточно благородно; охладевая к очередной женщине, он оставлял ее, по крайней мере, богаче, чем она была в то время, когда Дагнарус начал за ней волочиться. С подобными женщинами принц всегда был холодно честен; в постели брал от них то, что ему было нужно, не придавая этому никакой личностной окраски. По правде говоря, ни одна из женщин после разрыва с ним не мучилась и не страдала от любви к принцу.
      Принц почти не взглянул на щебечущих фрейлин. Он обратил внимание только на одну, которая не щебетала и даже не подняла глаз, когда он появился в комнате, а продолжала вышивать. Дагнарус не привык, чтобы к нему относились равнодушно, и принял это как вызов. Кем бы ни была эта гордячка, он заставит ее заметить его присутствие.
      — Какой ты жестокий мальчик, — посетовала королева своим обычным хнычущим тоном. — Целых три месяца не показывался мне на глаза, а теперь вдруг помешал мне работать и сконфузил моих придворных. Взгляни-ка на себя. Ты даже не счел нужным переодеться, а явился сюда прямо из конюшни. Мне дурно от этого запаха.
      Королева поднесла к носу кружевной платочек. Фрейлины — все как одна — заохали и зашуршали платьями.
      — Будет тебе, мама, — ответил Дагнарус низким и мягким голосом, которым он владел не хуже, чем искусный флейтист своей флейтой. — Ты же знаешь, до чего я занят. Дел по горло: одно участие в дневных приемах у короля и командование моим полком чего стоят. Бывает, мне не хватает дня. И к моему сожалению, это не оставляет мне времени на удовольствие, величайшее удовольствие дожидаться, пока ты соблаговолишь меня принять.
      Дагнарус самым учтивым образом поцеловал руку матери. При этом он не сводил глаз с фрейлины, которая по-прежнему не желала оторваться от вышивания и выказать надлежащее восхищение его персоной. Дагнарус смотрел на женщину и чувствовал, как в нем нарастает раздражение. Все, что ему удавалось увидеть, так это ее прямые и гладкие черные волосы, расчесанные на прямой пробор и доходившие ей почти до талии. Видел он и ее руки с необыкновенно длинными тонкими пальцами и розовыми ногтями. По цвету волос, изящной фигуре, строгому поведению и шелковому разноцветному одеянию принц понял, что эта женщина — из народа эльфов.
      — Ах, дитя мое, ты трудишься, не покладая рук, денно и нощно, — произнесла растроганная королева, мгновенно простив сыну месяцы забвения. — У твоего брата нет и малой доли твоего усердия, однако именно ему предстоит стать королем, — добавила она с горечью, надув губки.
      — Разумеется, Хельмос станет королем, — беззаботно ответил Дагнарус. — Он заслуживает этого, и для нас всех будет честью служить ему.
      Наклонившись к уху матери, он прошептал:
      — Попридержи язык, мама. Ты приносишь нашему делу больше вреда, чем пользы.
      Вслух он прибавил:
      — Я желаю поговорить с тобой, мама, по личному делу. Отпусти своих придворных.
      — Дамы, оставьте нас, — приказала королева. — Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.
      Повеления королевы ослушаться было нельзя. Вынужденная подчиниться, усердная вышивальщица отложила иглу. Она просто и естественно поднялась на ноги с изяществом только что распустившегося цветка, подставившего головку солнцу. Красота этой женщины была настолько совершенна, что каждый, кто ее видел, отчаянно желал найти в ней хоть какой-то недостаток и тем самым причислить чужестранку к простым смертным. Ее глаза, миндалевидные и чуть раскосые, были необычайно большими и синими, как воздух, который почитают эльфы. Губы были полными и чувственными, а подбородок изящным, но твердым, указывающим на силу духа. Опустив глаза (принцу показалось, что в комнате сразу стало значительно темней), она отвесила поклон королеве и равнодушно прошла мимо принца, не проявив к нему ни малейшего интереса.
      — Кто эта эльфийка, которая только что вышла? — спросил Дагнарус, изо всех сил стараясь говорить равнодушно.
      Мать ревниво относилась к его сердечным пристрастиям и немедленно удалила бы от себя любую женщину, вызвавшую восхищение сына. Она хотела видеть принца женатым, но почему-то решила, что он должен жениться на избранной ею девице. Однако все кандидатуры, предлагаемые Дагнарусу королевой, были страшными, словно огородные пугала.
      — Кажется, я ее раньше не видел, — добавил принц.
      — Увидел бы, если бы заходил ко мне почаще, — ответила мать, поглощенная собственными горестями. — Впрочем, она появилась при дворе всего две недели назад. Ее муж, господин Мабретон, — новый посол эльфов. Вечером состоится обед в его честь. Полагаю, ты придешь?
      — Если ты так желаешь, мамочка, — ответил принц, став вдруг удивительно послушным.
      — Да, желаю, — сказала королева. — Там будет Хельмос с его вечной ухмылкой и покровительственным отношением ко всем. Тебе непременно надо вставить ему пару шпилек.
      Дагнарус едва ли испытывал любовь к старшему брату. Но все равно он не мог согласиться с эпитетами, которыми королева наградила Хельмоса. Погруженный в науку, скромный и искренний Хельмос никак не был «ухмыляющимся и злорадствующим» человеком.
      Обычно принц не выносил торжественных приемов, предпочитая проводить время в городских кабаках, где он пил и играл с друзьями в азартные игры. Но сейчас его планы на вечер резко изменились. Принц был не прочь нарядиться в лучшие одежды и сесть рядом с отцом — как раз напротив загадочной госпожи Мабретон.
      Мабретон. Где-то он уже слышал эту фамилию. Дагнарус так и не смог вспомнить, где. Он сделал отметку в памяти: надо спросить у Сильвита, который наверняка все знает об этой женщине. И о ее муже тоже.
      — О чем ты хотел со мной говорить? — спросила королева. Сощурившись, она подозрительно взглянула на сына. — Уж не об этой ли женщине из эльфов?
      — Конечно же нет, мама, — с улыбкой ответил Дагнарус. — Я спросил о ней лишь потому, что должен знать тех, кто находится при дворе моего отца. Ты согласна?
      Королева поверила. Тон принца был ровным. Его интерес к женщинам всегда оставался мимолетным, и он их быстро забывал. Но Дагнарус умел и мастерски лицемерить, скрывая свои истинные чувства. Он тасовал колоду своих замыслов так, чтобы нужные ему карты всегда оказывались сверху. Никто и никогда не заподозрил его в обмане.
      Принц оглянулся по сторонам, желая убедиться, что фрейлины находятся достаточно далеко и не могут подслушивать. Удостоверившись в этом, Дагнарус все свое внимание устремил на мать.
      — У меня есть новости, мама, — объявил Дагнарус, садясь напротив королевы на стул, на котором недавно сидела прекрасная госпожа Мабретон и который еще хранил тепло ее тела и аромат ее духов. Поначалу принцу было трудно изгнать ее образ из мыслей, но после недолгих усилий он добился успеха.
      — Умер Донненгаль, один из Владык.
      Королева отупело взирала на сына, поигрывая веером.
      — А мне-то что? Мне никогда не нравился этот человек, хотя твой отец превозносил его до небес.
      — Мама, — нетерпеливо произнес Дагнарус. — Кому какое дело, нравился он тебе или нет? Он умер. Разве ты не понимаешь, что это значит?
      Королева недоумевающе взирала на сына. Ей хотелось сделать ему приятное, но она не понимала, о чем он говорит.
      — Это означает, — уже спокойно продолжал Дагнарус, — что освободилось место в ряду Владык.
      Глаза Эмилии округлились. Протянув руку, она с такой силой схватила сына за плечо, что ее длинные ногти впились ему в кожу.
      — Это место должно стать твоим! Непременно должно! Состоится грандиозная церемония, и я, конечно же, надену новый наряд. Потом будет великолепное празднество. Мы подадим гостям...
      — Мама, — язвительным и холодным тоном перебил королеву Дагнарус и вывернулся из ее пальцев. — Не спеши ощипывать гуся, которого еще не поймала. Ты прекрасно знаешь, что меня не изберут даже претендентом.
      — Изберут, обязательно изберут! — сердито ответила королева. — Отец не откажет тебе в этом! Это твое право!
      — Может отказать, причем охотно, — возразил Дагнарус. — Он не считает меня достойным претендентом. Знаешь, почему? Потому что я — не какой-нибудь близорукий книгочей. Потому что я засыпаю от песней менестрелей и предпочту играть с друзьями в кости, чем зевать прямо в лицо какому-нибудь старому мудрецу, разглагольствующему о том, какой глубокий смысл скрыт в выстригании волос в носу. Можешь быть уверена, мама, обо мне даже речи не зайдет.
      — Не волнуйся. Я сама поговорю с королем, — сказала Эмилия и поспешно встала, намереваясь отправиться к мужу немедленно.
      Шелковая парчовая юбка громко зашуршала.
      — Нет, мама, никуда ты не пойдешь, — твердо заявил Дагнарус. Он прекрасно знал, насколько равнодушен король Тамарос к своей второй жене. — Потому я и пришел поговорить с тобой прежде, чем ты начнешь ходатайствовать за меня.
      Мысленно он уточнил: «Прежде, чем ты нанесешь мне непоправимый вред».
      Королева расстроилась.
      — Понимаешь ли ты, насколько это все важно для тебя? — обиженно сказала она. — У тебя не будет ни малейшего шанса стать королем, если ты не станешь Владыкой, как твой брат.
      — Поверь, мама, я понимаю всю серьезность этого шага, — сухо ответил Дагнарус.
      «Потому-то я и предпочитаю действовать сам», — подумал он, но вслух сказал нечто другое:
      — А что касается королевской короны, то мне ее все равно не видать, буду я Владыкой или нет. Во всяком случае, пока это зависит от моего отца. Король никогда не лишит Хельмоса права престолонаследия.
      — Чепуха. Король обожает тебя, — начала было Эмилия.
      — Да, — с горькой улыбкой перебил ее Дагнарус, — только он не слишком-то меня любит.
      — Не понимаю, о чем ты говоришь! — закричала королева и вновь достала платочек, чтобы осторожно приложить к глазам. — Ты опять говоришь так, будто это я во всем виновата! Ты действуешь так, будто я тебе только мешаю, хотя я забочусь о тебе больше самой жизни. Не знаю, откуда в тебе такая жестокость...
      — Хватит ныть, мама, и послушай, что я скажу. — Дагнарус уже терял терпение. — Ты не станешь вмешиваться и говорить об этом с отцом. Ты не будешь хныкать, капризничать, умолять и изводить кого бы то ни было. Если отец или кто-либо еще заговорит о моем избрании Владыкой, ты будешь держаться совершенно хладнокровно, как будто это — дело решенное. Ты скажешь: «Мой сын конечно же будет избран», — и при этом сделаешь удивленное лицо, как бы не понимая, как вообще у кого-то могут возникнуть сомнения на этот счет. И больше ты не произнесешь ни единого слова. Поняла? И моему деду Олгафу скажи, чтобы тоже не совался в это дело.
      Эмилия была глупой, сварливой, тщеславной женщиной, которая давным-давно утратила при дворе всякую власть и влияние. Но в том была не только ее вина. Ее отец Олгаф, король Дункарги, представлял себе государственную политику короля Тамароса чем-то вроде варева в большом котле. Он исправно раздувал огонь, стремясь, чтобы виннингэльский котел кипел и бурлил. Олгаф не оставлял надежды, что однажды его величество зачерпнет оттуда ложку адской смеси и ошпарит рот. В помощи деда Дагнарус нуждался не более, чем в скорпионах под одеялом.
      Эмилия сдалась не сразу. Вначале она выжала несколько слезинок, жалуясь, что сын ее не любит и вообще никто ее не любит, что ее жертвы никому не нужны, хотя она смогла бы убедить Тамароса. И, конечно же, отец Дагнаруса будет только счастлив потребовать от своих советников, чтобы принцу дали то, что принадлежит ему по праву.
      Дагнарус слушал материнские излияния, собрав все свое терпение. Он напоминал себе, что он солдат, а потому должен учиться переносить трудности и пытки. Однако вообще-то принц хорошо знал, как себя вести с Эмилией; это он усвоил еще в двухлетнем возрасте. Он одной фразой завораживал мать, другой — пугал и продолжал это до тех пор, пока королева окончательно не сбивалась с толку и не переставала понимать, что к чему. Вот и теперь он постепенно убедил королеву принять его стратегию.
      Когда королева начала высказывать ему его же мысли, считая их своими, Дагнарус понял, что одержал победу. Он мог более не опасаться ее вмешательства. После этого принц поспешил уйти как можно быстрее, хотя и задержался на некоторое время в передней, надеясь увидеть госпожу Мабретон. Но Дагнаруса ждало разочарование. Ее не было среди придворных дам, спешивших на властный звон колокольчика Эмилии.
      Дагнарус вернулся к себе, чтобы умыться, переодеться и обдумать предстоящий разговор с отцом. До сих пор король Тамарос не отказывал сыну ни в чем, однако Дагнарус не был столь уверен, что ему повезет и теперь. Для короля избрание Владыки являлось чем-то торжественным и священным, требовавшим молитв и серьезного обдумывания. Король не мог подарить сыну звание Владыки, словно лошадь. Тем не менее, заканчивая мыться, Дагнарус решил, что нашел способ воздействовать на отца.
      — Сильвит, — позвал Дагнарус, стряхивая с мокрых волос капли воды и проворно растирая полотенцем тело. — Я хочу у тебя кое-что спросить.
      — Да, ваше высочество. Чем могу служить?
      Эльф раскладывал одежду принца, приличествующую для встречи с королем, хотя Дагнарус ни словом не обмолвился, что собирается пойти к его величеству. Сильвит знал. Сильвит всегда все знал. Дагнарус давно оставил попытки понять, каким образом эльф все узнает.
      — У моей матери — новая фрейлина. Из эльфов.
      — Скорее всего — это госпожа Мабретон, ваше высочество.
      — Да, ты прав. Расскажи мне о ней, Сильвит, — велел Дагнарус.
      Обычно возле принца собиралась толпа придворных, помогавших ему одеваться. Но Дагнарус, услышав о смерти Донненгаля, отослал всех прочь. Кроме Сильвита, в покоях принца не было никого.
      — Она — жена господина Мабретона, Стража Восточного Леса и одновременно Владыки. Он происходит из Дома Вивалей, верного Божественному, но верного не беспредельно, если ваше высочество обратит внимание на следующее обстоятельство. Владыкой Мабретона сделал Защитник Божественного, и посол искренне благодарен ему. Госпожа Мабретон — отнюдь не придворная дама. Она отказывалась быть фрейлиной и, как говорят, наотрез отказалась ехать вместе с мужем в Виннингэль, когда он впервые заговорил об этом. Ей растолковали, что ее отказ обернется для мужа потерей лица; она ведь шла против желаний не только Мабретона, но и Защитника. Я слышал, что господин Мабретон угрожал жене разводом в случае отказа, а это означало бы полное бесчестье и крушение репутации для нее самой и для ее семьи. Мне трудно было поверить в подобные слухи, поскольку все знают, что господин Мабретон души не чает в своей прекрасной жене. Как мне думается, это ее семья уговорила госпожу Мабретон поехать в Виннингэль; они принадлежат к обедневшему Дому и зависимы от ее положения. Как бы там ни было, теперь она находится при дворе. И не просто при дворе — она стала фрейлиной. У меня и в мыслях нет проявлять неуважение к вашей матери, но госпожа Мабретон очень тяготится положением фрейлины.
      — Говоришь, тяготится? Как интересно, — улыбнулся Дагнарус, весьма довольный услышанным. — Да, Сильвит, вот еще что. Почему фамилия Мабретон мне так знакома? Где я ее мог слышать прежде?
      — Вероятно, вы помните господина Мабретона, который был послом эльфов, когда ваше высочество были еще мальчиком. Это было примерно тогда, когда произошло разделение Камня Владычества...