Королева, мамаша принца, сидевшая поблизости, закричала и вцепилась в своего детеныша, который недоуменно вырывался из ее рук.
— Чудовище! — кричала королева. — Позовите стражу!
Тамарос бросил на нее короткий взгляд, заставив умолкнуть, затем обернулся к Капитану.
— Капитан, вы должны объяснить ваши слова.
— Когда ты думаешь его убить? — в третий раз повторил орк, постоянно повышая голос.
Он позабыл про глухоту короля.
— Лучше было бы убить его сейчас, но, быть может, ты захочешь подождать, пока он не налопается от пуза.
— Капитан, вы говорите какие-то странные вещи. У меня нет намерения убивать своего сына.
Люди, что с них возьмешь. Сами не свои до слов.
— Ну так пусть это сделают маги, — нетерпеливо сказал Капитан. — Когда они его убьют? Если мы нужны как свидетели, — Капитан ткнул пальцем в себя и указал на ведунью — пусть поторопятся. Я отплываю с ближайшим приливом.
— Никто не собирается убивать моего сына, — с металлом в голосе заявил король Тамарос.
Он схватил за руку Дагнаруса, которому удалось вырваться из материнских объятий. Король закрыл мальчика своей рукой, как бы защищая его. Он никогда еще не любил младшего сына так, как сейчас; точнее, до этого момента король не осознавал, насколько он любит своего позднего ребенка.
— Я не понимаю, Капитан. Почему вам взбрела в голову столь странная мысль?
— Ничего в ней нет странного, — спокойно ответил Капитан.
С людьми приходилось разговаривать, как с малыми детьми.
— Знамения для твоей семьи оказались очень плохими. Между братьями пролилась кровь. Ты должен убить одного из них, чтобы не ломать жизнь другому. Полагаю, ты убьешь младшего, на которого ты успел потратиться меньше и, значит, он для тебя не настолько ценен, как старший.
— Благодарю вас за заботу, Капитан, — с предельной вежливостью произнес король Тамарос, но голос его звучал официально и холодно. — Но у нас, людей, существуют другие законы. Мы не убиваем своих детей. А теперь желаю вам счастливого плавания.
С этими словами Тамарос отвернулся.
Капитан ошеломленно глядел на короля, с трудом веря, что даже такие умные люди, оказывается, могут быть настолько тупыми.
— Неужели ты не видел знамения? — крикнул Капитан, но король Тамарос, похоже, не услышал его.
Между королем и Капитаном встали королевские солдаты, заявившие орку, что он и так уже достаточно выпил, и ему пора отсюда уходить. Королева пронзительно визжала, заявляя, что она в жизни не встречала подобного дикаря, и требуя, чтобы этих отвратительных чудовищ, провонявших рыбой, вытолкали из зала. Тамарос не выпускал из рук Дагнаруса. Вероятно, он боялся, как бы Капитан не схватил мальчика и сам не лишил его жизни.
У Капитана не было намерений понапрасну тратить время. Если люди не захотели обращать внимания на знаки, это их дело. Пусть потом сами и расплачиваются. Главное, он получил Камень Владычества — вещь драгоценную и священную. По возвращении домой он попробует разобраться, как можно употребить этот камень для пользы своего народа. Отпихнув стражников с такой силой, что те опрокинули и разнесли в щепки пару столов (человеческие женщины при этом завопили от ужаса), Капитан с ведуньей покинули дворец.
В тот момент, когда они очутились под открытым небом, дождь прекратился, и ветер разметал рваные клочья облаков. Звезды, чей яркий и ровный свет направляет пути орков в ночном океане, безошибочно вели сейчас Капитана и ведунью через нагромождение ярусов и улиц Виннингэля назад, к морю.
Глава 14
Горький внутри
Этот дождь, дождь только что наступившего лета, шел и на другой день, и на третий, окружая замок серой водяной стеной. Настроение у всех было таким же сумрачным. Люди испытывали непонятную и неприятную подавленность, и объясняли ее тем, что торжественные церемонии кончились, высокие гости вернулись в свои страны, а вместе с окончанием церемоний закончилась пора веселья и праздников. Этот дождь был предвестником долгого дождливого сезона, когда со стороны моря непрестанно плывут облака и заливают сушу водой. Свадьба Хельмоса была делом решенным, но назначенным на осень. А ближайшие дни не предвещали ничего, кроме сырости.
Дагнарус пребывал в особо скверном настроении, бродя по замку, будто зверь по клетке. Дождь не являлся для него помехой; принц отважился бы выехать верхом и в бурю. Но сейчас у него не было ни спутника, ни лошади. Сырая погода уложила Даннера в постель; покалеченная нога дворфа не давала ему покоя. У лошади Дагнаруса на левой передней ноге появилась небольшая припухлость. По словам Даннера, ничего страшного, однако он велел принцу по несколько раз в день натирать больное место мазью и ни в коем случае пока не садиться в седло. Дагнарус сам занимался врачеванием, но проводить в конюшне все свое время он не мог. Принц скучающей походкой возвращался во дворец, распространяя вокруг себя запахи навоза и аромат грушанки. Во дворце его подстерегал Сильвит и тут же отправлял мыться.
Солдаты отправились на учения, лишив Дагнаруса еще одной возможности приятно провести время. Он умолял родителей позволить ему отправиться вместе с войском, но здесь королева Эмилия проявила непривычную твердость, а король Тамарос вообще отказался говорить об этом.
— Если бы ты знал, Меченый, до чего противно стареть, — жаловался Дагнарус с высоты прожитых десяти лет. — Будь я помладше, я бы мог поднять крик, выпучить глаза, и мать сделала бы все, что я хочу. А теперь я так не могу!
— Почему? — спросил Гарет.
— Потому что солдаты не плачут и не капризничают, что бы с ними ни происходило, — ответил Дагнарус. — Даже если им стрела вонзится в кишки. Если я устрою какую-нибудь из прежних своих штучек, Аргот об этом узнает и будет недоволен мною. Я думал сбежать с солдатами тайком, залезть в повозку с провизией и сидеть там, как мышь, пока они не отъедут как можно дальше, чтобы не могли вернуть меня назад. Но Аргот сказал, что для него это обернется неприятностями. Не стану же я его подводить.
Гарет вздохнул. За последние несколько дней, по сути — с момента окончания церемонии, принц только и делал, что срывал на нем свое дурное настроение, изводя его словесно и дополняя эту пытку тумаками. Мальчик для наказаний искренне надеялся, что Дагнарус скоро найдет хоть какое-нибудь занятие для своего скучающего ума.
Принц с Гаретом находились в комнате для игр, служившей Гарету классной комнатой. Мальчики только что закончили завтракать. Сильвит наблюдал за уборкой в покоях принца, успевая попутно выполнять и другие дела. Вскоре должен был явиться Эваристо, однако Гарет не ожидал прихода учителя с обычным нетерпением. В минувшие два дня принц из-за снедавшей его беспросветной скуки оставался в комнате даже во время занятий. Нет, у него не возникло желания взяться за учебу; просто надоело болтаться по коридорам. И Гарета занятия лишь тяготили, когда принц сидел напротив, то хмурясь, то гримасничая, а то колотя пятками по ножкам стола.
Дагнарус и сейчас слонялся по комнате, безуспешно пытаясь найти хоть какое-нибудь развлечение. Гарет еще раз вздохнул, разгладил большой лист пергамента, достал перо и стал упражняться, выводя буквы изящного алфавита эльфов. Рука дрожала, отчего буквы получались корявыми. Эваристо наверняка скажет, что он только издевается над азбукой эльфов, но Гарет стерпит учительские нотации. Постепенно мальчик настолько увлекся чистописанием, что позабыл о присутствии принца. Когда у него за спиной раздался голос Дагнаруса, Гарет даже вздрогнул от удивления и испуга. Он выронил перо, отчего на пергаменте появилась жирная клякса.
— Черт бы побрал этот камень, Меченый, — сказал Дагнарус. — Я без конца о нем думаю.
— Какой камень? — спросил Гарет, съежившись.
Дагнарус навис над ним, вцепившись в украшенную затейливой резьбой спинку. У него побелели костяшки пальцев.
— Да Камень Владычества, дурак, — раздраженно ответил Дагнарус. — О каком еще камне можно столько думать? Он мне постоянно снится. — Голос принца дрогнул. — А сны, Меченый, очень странные.
— Пугающие? — спросил Гарет.
Он не помнил такого случая, чтобы какая-нибудь навязчивая мысль не давала Дагнарусу покоя.
— Нет, — почти сразу же ответил принц. — Они, как тебе сказать... беспокоят. — Он немного помолчал. — И волнуют.
Дагнарус уселся рядом с Гаретом.
— Мне не нравятся эти сны, Меченый. Из-за них я постоянно ощущаю тревогу. Я не могу усидеть на месте. Мне все время кажется, что я что-то должен сделать, но что именно — не знаю. Понимаешь, Меченый, сны чего-то от меня требуют. А я не могу этого дать. Ну как я могу что-то дать, если не понимаю, чего им от меня нужно? Но не все так мрачно, Меченый. У этих снов есть и приятная сторона. Я знаю: если я дам сну то, чего ему надо, я тоже что-то от него получу. Что-то удивительное. Но едва я об этом подумаю, как сразу просыпаюсь. И настроение с утра настолько дрянное, что мне хочется кого-нибудь стукнуть.
Гарет ничуть не сомневался в искренности принца: эти «кого-нибудь стукнуть» он в достаточной мере прочувствовал на себе. Принц сейчас был настолько искренен, что Гарету стало неуютно и даже страшно. Он не хотел продолжения рассказа о снах и жаждал прихода Эваристо. Но учитель запаздывал; вероятно, из-за дождя.
Надеясь, что на этом разговор и закончился, Гарет поднял перо, обмакнул в чернила и вернулся к выведению букв. К его удивлению, Дагнарус вырвал перо и пододвинул к себе пергамент.
— Посмотри-ка сюда, — сказал он, быстрыми штрихами набрасывая какой-то рисунок.
Штрихи были настолько резкими, что перо брызгало, а кончик врезался в пергамент.
— Эта мысль пришла мне во время церемонии, в тот момент, когда отец заставил Камень Владычества разделиться на четыре части. Сам он не глядел на камень, потому что возносил благодарность богам. Но я смотрел, Меченый, и вот что я там увидел.
Дагнарус нарисовал четыре кружка, обозначавших четыре природных стихии. Но он не изобразил их, как обычно, в ряд один за другим. Принц расставил кружки двумя парами. В центре он поставил черную метку. Дагнарус с изрядной силой налег на перо, сломав его кончик.
— Вот это я, — пояснил принц, отбрасывая бесполезное теперь перо и тыча в центр своего рисунка перепачканным в чернилах пальцем. — Я здесь стою, посередине. И знаешь что, Меченый? — голос принца задрожал от волнения. — Если ты встанешь вот здесь, в центре этого кружка, — палец передвинулся к одному из внешних кружков, к тому, что обозначал Огонь, — и посмотришь по сторонам, что ты увидишь?
Принц сам ответил на свой вопрос, потому что Гарет, вперившись глазами в рисунок, потерял дар речи.
— Ты не увидишь ничего, кроме кружка, который тебя окружает. То же самое будет, если встать в центр Воздуха, в центр Земли или в центр Воды. Но если встать здесь, где я нарисовал метку, знаешь, что ты увидишь? Любой из четырех кружков! И вот еще что интересно: никто из стоящих в этих кружках меня не увидит. Потому что я здесь как будто спрятался.
Принц подхватил сломанное перо и с силой воткнул его в черный кружок.
— А ну, дайте-ка сюда!
Чья-то рука, протянувшись над головами мальчиков, схватила со стола пергамент.
Изумленный Гарет поднял глаза и увидел склонившегося над ними Эваристо. На лице учителя ходуном ходили все мускулы. Таким сердитым, взволнованным и потрясенным Гарет его еще никогда не видел.
— Кто вбил эту идею в вашу голову? — дрожащим, но требовательным голосом спросил Эваристо.
Учитель полыхнул взглядом на Дагнаруса.
— Отвечайте мне! Кто рассказал вам об этом?
Эваристо на глазах принца смял пергамент и потряс им перед самым носом Дагнаруса.
Щеки Дагнаруса вспыхнули. Он медленно, с достоинством, поднялся и устремил свой властный взор на бледное и разгневанное лицо учителя.
— Ты забываешься, маг. Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? Я — твой принц.
Эваристо вскипел. На какую-то секунду Гарет с ужасом подумал, что сейчас учитель схватит принца и начнет трясти его за плечи. Но в это страшное мгновение в комнату неслышно вошел Сильвит и молча встал поодаль, готовый в случае необходимости вмешаться. При виде эльфа Эваристо, похоже, несколько пришел в себя.
Лицо учителя стало пепельно-серым, даже губы утратили свой цвет. Заплетающимся языком Эваристо начал бормотать извинения:
— Мне что-то сделалось дурно, ваше высочество, — мямлил он.
И действительно, весь лоб Эваристо густо блестел от пота.
— Я прошу вашего великодушного прощения. Позвольте мне быть свободным от урока.
Дагнарус задумался, потом отрывисто кивнул.
— Можешь ступать. И я надеюсь, — великодушным тоном прибавил принц, — что вскоре тебе станет лучше.
Эваристо едва слышно что-то пробормотал. По-прежнему держа в кулаке смятый пергамент, он на нетвердых ногах прошел к двери, обменявшись колючим взглядом с Сильвитом.
— Я полагаю, что ваше высочество не пострадали? — спросил Сильвит, подходя ближе.
— Ни капельки, — ответил Дагнарус, невинно улыбнувшись.
Принц любовался собой. Пусть он принц, но по возрасту он еще ребенок. Далеко не каждый ребенок, даже если он и принц, способен вот так усмирить и напугать взрослого.
— Учитель унес с собой лист смятого пергамента. Желает ли ваше высочество, чтобы я принес этот лист назад?
Дагнарус пожал плечами.
— Там были просто каракули. Ничего важного. Не думаю, что ради этого стоит его догонять. А ты как считаешь, Меченый?
Гарет не ответил. Словно завороженный, он смотрел на чернильную точку, оставленную на столе пером Дагнаруса.
Принц задумчиво поглядел на друга, затем поспешно сказал:
— Все, Сильвит. Можешь идти.
Сильвит поклонился и вышел, хотя двигался медленно и с явной неохотой.
— Ну вот, Меченый, я тебе заработал день отдыха, — с гордостью проговорил Дагнарус.
Теперь его настроение было прекрасным. Наклонившись к самому уху Гарета, он прошептал:
— На что ты там уставился? В чем дело?
Гарет тревожно посмотрел на дверь. Придвинувшись к принцу, мальчик прошептал:
— Я однажды уже видел такой рисунок!
— Правда? — огорчился Дагнарус, искренне считавший себя первым, кому эта мысль пришла в голову. — Потом принц нахмурился. — И где ты его видел?
— В Королевской библиотеке, — ответил Гарет. — В книжке по магии.
— По магии? — хорошее настроение тут же вернулось к Дагнарусу, охваченному любопытством. — Тогда не удивительно, что Эваристо выглядел так, будто его пчела ужалила в задницу! Что было в той книжке? Расскажи мне, Меченый!
Гарет сожалел, что не оправдал упований принца.
— Не знаю, — стыдливо ответил он. — Я там ничего не понял. В книжке много говорилось о смерти и пустом пространстве, и там же был этот рисунок. У меня от той книги вся кожа покрылась мурашками. Мне хотелось побежать и вымыть руки. Там было что-то насчет Пустоты.
Последнее слово Гарет произнес зловещим шепотом, надеясь, что у принца оно тоже вызовет отвращение. Ничего подобного: лицо Дагнаруса выражало внимание, волнение и неподдельный интерес. Гарету это не понравилось.
— Ты должен найти эту книжку, Меченый, и показать ее мне.
Гарет покачал головой. Он перевел взгляд на чернильную точку.
— Не могу, — солгал мальчик. — Я не помню, где она стоит. Библиотека такая громадная. Вы не представляете, сколько там книг. И потом, я все равно не смогу вынести книгу из библиотеки. Мне не позволят... Ой! Зачем вы делаете мне больно?
Гарет пытался высвободиться из хватки принца, но Дагнарус был куда сильнее мальчика для наказаний. Его рука, словно клещами, сжала худенькую ручку Гарета.
— Ты найдешь эту книгу, — сказал принц. — Найдешь и покажешь мне.
Боль становилась невыносимой. Гарет испугался, что принц сломает ему руку.
— Да, ваше высочество, — хнычущим голосом, глотая слюну, ответил Гарет.
Дагнарус отпустил его руку.
— Прости, что сделал тебе больно. Я не хотел этого, но ты не должен говорить мне «нет», Меченый. Когда я тебе велю что-то сделать, ты должен выполнять. И не только потому, что я твой принц. Я — твой друг и люблю тебя. Разве не так, Меченый?
Гарет отвернулся, украдкой смахнул слезы и кивнул.
Дагнарус потрепал друга по руке, где белые следы от его сильных пальцев начинали краснеть, проступая отчетливее.
— Прости, что сделал тебе больно, — вновь произнес принц.
Эваристо шагал под дождем и даже не замечал, что идет с непокрытой головой. Учитель был настолько встревожен и перепуган, что забыл поднять капюшон плаща. Только когда вода потекла ему за шиворот и заструилась по спине, он мельком подумал о капюшоне, но тут же снова забыл о нем. Дождь охлаждал пылающее лицо. Дождь помогал прийти в себя.
Войдя в Храм, Эваристо задержался на ступенях, чтобы стряхнуть воду с плаща и немного подумать о своих поступках — прошлых и будущих. Относительно прошлого особо гордиться было нечем. Он решительно потерял голову. Оставалось надеяться, что это на нем никак не отразится. Что же касается будущего...
Один из проходивших мимо послушников увидел промокшего до нитки Эваристо и услужливо принес ему полотенце. Учитель вытер слипшиеся волосы, печально поглядел на мокрые манжеты сутаны, на ее нижнюю кромку, забрызганную грязью, оценил, насколько жалок его облик в целом. Люди, просящие о встрече с высокочтимым Верховным Магом, выглядели совсем не так. Но его дело было безотлагательным и крайне важным. Хорошо хоть, пергамент не промок. Эваристо надежно запихнул его между листами книги, по которой собирался сегодня заниматься с Гаретом.
Разумеется, высокочтимый Верховный Маг в этот момент принимал кого-то по важному делу и не велел его беспокоить. Иного Эваристо и не ожидал. Он уселся в приемной, радуясь короткой передышке, радуясь возможности хоть немного обсохнуть и привести в порядок мысли. В последнем он не слишком преуспел.
Спустя какое-то время встреча закончилась. Из кабинета вышли маги. Кое-кто из них был знаком с Эваристо. Знакомые маги приветливо поздоровались с ним и задержались, чтобы обменяться несколькими словами, но в это время за Эваристо пришел секретарь высокочтимого Верховного Мага. Друзья удивленно и озабоченно посмотрели Эваристо вслед. Учитель принца, по их мнению, выглядел совершенно больным.
Высокочтимый Верховный Маг принял неожиданного посетителя с сердечной учтивостью и провел поближе к огню. Он велел слуге принести сухую одежду. Эваристо был тронут вниманием, однако не мог себе позволить понапрасну терять время.
— Дело не терпит отлагательства, высокочтимый Верховный Маг, иначе я бы не решился предстать перед вами в таком виде, оставляя лужи на полу вашего кабинета. Я подумал, что должен немедленно встретиться с вами.
— Хорошо, Эваристо, — сказал Рейнхольт, заинтригованный и несколько встревоженный словами учителя.
Он не был слишком близко знаком с Эваристо, но знал, что этот человек не станет поднимать шум по пустякам.
— Я тебя слушаю.
Эваристо положил книгу на стол перед Рейнхольтом. Книга сама собой раскрылась на том месте, где между страницами лежал пергамент. Учитель протянул его Верховному Магу.
Рейнхольт нахмурился.
— А я-то наделся, что древняя религия умерла. Но, как видно, она вновь появилась на свет божий.
Он взглянул на Эваристо.
— Где ты это раздобыл? И кто сделал рисунок?
Эваристо глубоко вздохнул. Вместе с выдыхаемым воздухом он словно сбросил со своих плеч тяжкий груз ответственности.
— Это нарисовал принц Дагнарус, ваша милость.
Рейнхольт удивленно посмотрел на учителя. Потом вновь перевел взгляд на рисунок и еще сильнее нахмурился.
— Плохо, — негромким, встревоженным голосом произнес он. — Совсем плохо. Прошу тебя, Эваристо, садись. Когда это произошло?
— Утром, совсем недавно. Я немедленно поспешил к вам.
Эваристо с удовольствием сел на стул напротив восседавшего за столом Верховного Мага.
— Расскажи мне подробно, как все произошло, — твердым голосом велел Рейнхольт, намереваясь успокоить ошеломленного, перепуганного и подавленного учителя. — Но сначала ответь, почему ты уверен, что именно принц нарисовал... это?
Рейнхольт махнул рукой в сторону пергамента, не желая называть рисунок его истинным именем.
— Я вполне уверен, — со вздохом ответил Эваристо. — Когда я вошел в комнату, то увидел, что принц что-то рисует на пергаменте. Я не собирался застигать его врасплох, но принц был настолько поглощен рисованием, что даже не заметил моего появления, он вообще ничего не слышал. Я стоял над ним и видел, как его перо прорвало пергамент в центре рисунка. Потом я услышал, как он сказал... — Эваристо замолчал, чтобы освежить в памяти эти слова и как-то унять дрожь в голосе. — Он сказал: «Но если встать вот здесь, где я нарисовал метку, знаешь, что ты увидишь? Любой из четырех кружков! И вот еще что интересно: никто из стоящих в этих кружках меня не увидит. Потому что я здесь как будто спрятался».
— Так он и сказал? И ты за это ручаешься?
— Да, ваша милость.
— И что ты сделал потом?
Эваристо густо покраснел.
— Я... я потерял голову. Я закричал: «А ну, дайте-ка сюда!», и вырвал пергамент из-под его руки. Затем я потребовал, чтобы принц ответил, кто и где показал ему этот рисунок.
— И что он ответил? — Высокочтимый Верховный Маг был не на шутку встревожен.
— Его высочество вполне справедливо напомнил мне, что я являюсь его подданным и не имею права требовать от него ответа, — со стыдом признался Эваристо. — Тогда я сослался на плохое самочувствие, умолял позволить мне уйти и, получив разрешение, направился прямо к вам.
— Ты правильно поступил, — сказал Рейнхольт.
— Мне не следовало так себя вести, — продолжал самобичевание Эваристо. — Я поднял слишком много шума. Я должен был бы поступить с ним, как однажды поступил с Гаретом, когда тот произнес неприличное слово, то есть — не заострять на этом внимания. Тогда бы, я уверен, принц и его юный друг, вскоре потеряли бы к этому интерес. Однако своими действиями я лишь дал мальчикам понять, что здесь скрыто нечто важное.
— Согласен, тебе следовало бы хладнокровнее вести себя в этой ситуации, — сказал Рейнхольт. — Но не надо так себя казнить, Эваристо. Судя по твоим словам, его высочество уже осознаёт важность этого рисунка. Как ты думаешь, кто его научил? Этот эльф Сильвит?
— Мне не нравится Сильвит, — признался Эваристо, и в голосе появилась жесткость. — Я убежден, что он каким-то образом замешан во внезапном исчезновении господина Мабретона. Однако то — политические хитросплетения эльфов. Господин Мабретон был предан Божественному, тогда как Сильвит предан Защитнику Божественного. Мы знаем, что между этими двумя происходит борьба за власть, и в данный момент Защитник оказался на вершине. Но при всей моей нелюбви к Сильвиту, при всем моем недоверии к нему у меня язык не повернется обвинить его в совершении ритуалов магии Пустоты.
— А что служит основанием для твоей уверенности? — спросил Верховный Маг, поскольку слова Эваристо не до конца убедили его.
— Хотя бы то, что Сильвит является доверенным лицом Защитника Божественного. Эльфы не питают любви к магии Пустоты. Если уж на то пошло, они еще сильнее настроены против нее, нежели мы, люди. Эльфы почитают жизнь, все формы жизни, а магия Пустоты для обретения силы требует принесение жизни в жертву. Уверен: если бы Сильвит увидел рисунок принца, он бы переполошился еще больше моего.
— И можешь не сомневаться, он нашел бы способ воспользоваться любопытством принца в интересах эльфов. Так что порадуемся тому, что он не увидел рисунка.
Рейнхольт постукивал пальцами по крышке стола. Его взгляд снова и снова возвращался к небрежному детскому рисунку, чреватому ужасными последствиями.
— Если не Сильвит познакомил малолетнего принца с этим рисунком, тогда кто же?
— Трудно сказать. Его высочеству предоставлена почти полная свобода. Он в дружеских отношениях с Даннером, дворфом из Пеших.
Рейнхольт покачал головой.
— Я достаточно хорошо знаю Даннера. Этот рисунок вызвал бы у него отвращение.
— Тогда, возможно, солдаты. Принц проводит в их обществе немало времени. Возможно, кто-то из солдат является тайным адептом, — неуверенно произнес Эваристо. — Их ремесло тесно связано со смертью.
— Допустим.
Рейнхольт выглядел почти спокойным, если не считать негромкой барабанной дроби, которую он выбивал по столу пальцами. Эваристо молчал. С его мокрой одежды на пол продолжали капать редкие капли.
— Мы должны узнать, каким образом принц познакомился с этим рисунком. Ты не имеешь права расспрашивать его высочество. Но мне думается, ты бы мог задать кое-какие вопросы его другу, этому мальчику для битья. Кстати, как его зовут?
— Гарет. Боюсь, мои вопросы только разбудят его любопытство.
— Этого не избежать.
— А если он сам начнет меня расспрашивать? Гарет — смышленый мальчик.
— Ответишь ему честно. Ложь ни к чему хорошему не приводит. Но не вдавайся в подробности. Как ты думаешь, он тебе скажет правду?
— Обычно он не склонен лгать. Но если его высочество приказывает Гарету солгать или придумать какую-нибудь историю, тот всегда подчиняется. Он обожествляет принца.
— Тем хуже для него. И все же, мы должны надеяться на лучшее. Стоит ли нам посвятить камергера принца в наши замыслы? У него мог бы оказаться доступ...
— Ни в коем случае, ваша милость, — кратко ответил Эваристо.
— Полагаю, ты прав. Чем уже круг знающих, тем лучше. Вряд ли мне стоит тебе напоминать, что об этом ты не должен рассказывать никому, даже своей жене.
— Я не скажу ни слова, — ответил Эваристо, которого снова пробрала дрожь.
— Сегодня вечером я приглашен на обед к его величеству. Надеюсь, к тому времени ты сможешь рассказать мне о результатах разговора. Естественно, соблюдая осторожность. До того, как в зале зажгут свечи, я буду находиться в Королевской библиотеке. Там и встретимся.
Эваристо отправился выполнять поручение Верховного Мага, вовсе не уверенный в успехе. Он с удовольствием отложил бы это поручение до завтра, но Высокочтимый Верховный Маг произнес «сегодня вечером» таким тоном, который не допускал возражений. Эваристо молил богов, чтобы застать Гарета одного.
Либо боги вняли молитвам учителя, либо ему просто повезло. Гарет стоял у окна в классной комнате один. Сложив руки на груди, он глядел на дождь.
— Гарет, — негромко, чтобы не испугать мальчика, обратился к нему Эваристо. — Можно мне с тобой немного поговорить?
Мальчик отвернулся от окна. Лицо его было бледным, глаза — измученными.
— Вам уже лучше, учитель? — также тихо спросил он.
— Да, мой мальчик, — ответил Эваристо. Он сел. — Где его высочество?
— Пошел к своей лошади. Ему нужно трижды в день натирать ей ногу особой мазью.
Эваристо с облегчением кивнул.
— Я опасался, Гарет, что утром напугал вас обоих. Мне хочется извиниться за это. Конечно же, я не хотел ни пугать, ни обижать кого бы то ни было. Меня просто несколько взволновал рисунок принца.
— А почему, учитель? — удивился Гарет. — Что плохого в этом рисунке?
— Я расскажу тебе, Гарет. Но вначале я хочу, чтобы ты кое-что мне рассказал. Где принц мог увидеть этот рисунок? Мне думается, он откуда-то его скопировал. Может, из какой-нибудь книги? Или ему показал эти кружочки кто-то из живущих в замке?
— И что, у того человека будут неприятности? — упавшим голосом спросил Гарет.
— Нет, мне просто хотелось бы поговорить с тем человеком, — ответил Эваристо, избегая отвечать напрямую.
— Знаете, учитель... никто ему рисунка не показывал.
— Неужели? — Эваристо сжал губы.
Он только сейчас заметил на руке Гарета свежую царапину.
— Его высочество приказал тебе не говорить об этом?
— Нет, учитель, — сказал Гарет, выдержав взгляд Эваристо и не дрогнув.
— Гарет, — мягким тоном произнес Эваристо. — Я не хочу утверждать, что ты лжешь, но я отлично знаю, что его высочество не мог придумать этого рисунка сам.
— Но он действительно его сам придумал, учитель! — возразил Гарет. — Он сказал, что все это возникло у него в уме, когда он держал Камень Владычества.
Эваристо пристально глядел на мальчика.
— Ты говоришь мне правду, Гарет? Он действительно так сказал? Пойми, это очень важно. Намного важнее, чем ты можешь себе представить.
— Это правда, учитель, — подтвердил Гарет, у которого дрожала нижняя губа.
— Я тебе верю, — сказал Эваристо, стараясь ободряюще улыбнуться.
Он нежно погладил мальчика по волосам, желая успокоить. Я тебе верю, мысленно повторил он. Да помогут боги всем нам!
— А в чем дело, учитель? — спросил Гарет. — Я не понимаю.
Ложь ни к чему хорошему не приводит. Так сказал Высокочтимый Верховный Маг. Однако Эваристо не видел ничего хорошего и в том, чтобы рассказать десятилетнему мальчишке голую, неприкрашенную правду. Верховный Маг явно предвидел эту ситуацию. Эваристо чувствовал всю щекотливость своего положения. Одно лживое слово — и они все покатятся в пропасть. Он боялся этого. Он нуждался в совете. И потому уклонился от прямого ответа.
— Помнишь, как не так давно ты произнес одно слово, и я сказал тебе, что это — не самое лучшее слово и что тебе не следует употреблять в разговоре ни его, ни подобные слова? Помнишь?
— Да, учитель.
— Так вот, этот рисунок — нечто похожее на то слово.
— В самом деле? — спросил крайне ошеломленный Гарет.
— Ты должен верить мне, Гарет, — сказал Эваристо, надеясь, что голос не выдает его беспомощности. — В жизни есть такие вещи, которые детям просто не понять. И рисунок — одна из таких вещей.
— Расскажите мне об этом, учитель, — робко попросил Гарет. — Я постараюсь понять.
— Нет, — возразил Эваристо, приняв окончательное решение. — Я не могу. Не сейчас. Возможно, когда-нибудь расскажу, но только не сейчас.
Он попытался обратить все это в шутку.
— Думаю, что для его высочества это — нечто вроде таблицы умножения, и он вскоре забудет про рисунок, если уже не позабыл. Вряд ли он посчитал его особо важным, если отправился заниматься лошадью.
