Княжеский пир - Талисман власти

      — Обойдется. Не до него им сейчас… А пока то да се он в силу войдет.
      — С чего бы так?
      — «Паучья лапка» его силу взяла. Мы уйдем — его сила вернется.
      Он взял в руки шкатулку, в последний раз полюбовался талисманом и захлопнул крышку. Звонкий щелчок пронесся по поляне, обрывая действие колдовства. Теперь они должны надеяться только на свою силу. Избор оглядел поляну. Взгляд его задержался на мнущейся с другого края поляны избушке. Сейчас она была не такая смелая как в прошлый раз.
      — Узнала, стерва, — удовлетворенно сказал Исин. — Пойти ей, что ли ногу отрубить?
      Он помахал мечом, но все же сунул его в ножны. Он все помнил и не хотел рисковать. Его распирало молодечество, и Избор поддел его.
      — Что нога… Я бы ее по бревнышку раскатал. Жаль, что в прошлый раз ты ее пожалел, не сжег.
      Исин только повел плечом. Он ни капли не сомневался, что Избор помнит, что в прошлый раз избушку спас только счастливый случай.
      Избор взял мешок, взвесил в руке, хотел, было бросить его Исину, все-таки сотник еще, не воевода, но передумал. Кивнув на старика, сказал:
      — Оттащи в кусты. Если оклемается, поживет еще.

Глава 9

      До реки Рюмицы, на которой стояла весь Фофаново, они дошли к полудню, когда солнце уже добралось до макушки неба. Теперь, когда маги остроголовых знали, что талисман покинул город, Избор не рискнул выйти на дорогу и решил пробираться дальше берегом реки. Это оказалась настоящая лесная речка — в крутыми берегами и лесом, подходящим к самой воде. Чутьем охотника и воина Избор чувствовал, что в лесу что-то происходит. Больше обычного трещали сороки, лоси дважды на их глазах переплывали реку. Глядя на все это, он мрачнел, и старался наступать не на землю, а на сизые от влаги гранитные глыбы, что река раскидала вдоль своего пути.
      Пропуская мимо ушей крики птиц Избор слушал тишину. Она заполняла лес до самого виднокрая, но где-то там рождался звук, словно бы отдаленный звон. Избор слушал его и никак не мог разобраться — то ли это ветер звенел в натянутой между сухих осин паутине, то ли звенели под ласковыми касаниями ветра солнечные лучи, отвесно протянувшиеся к рыжей от опавшей хвои земле, то ли дробились, разбиваясь на капли струи воды в Рюмице, то ли звенел где-то отчаянно набат, призывая кого-то на помощь.
      Исин тоже встрепенулся, уловив этот звон не ухом, а каким-то внутренним чутьем. Они поспешили и почти пробежали с поприще, пока не столкнулись с дорогой. В этом месте она, почуяв брод, выползла из леса и переползла реку. На утоптанной земле виднелись следы копыт. Они выходили из леса и сворачивали к реке. Следов было много, но среди них не было ни одного следа от телеги.
      — Лошади. Без повозок…
      — Не купцы.
      По мелкому броду они перебрались на другой берег. Под первым же деревом они наткнулись на сбитую стелой ворону. Кто-то из проехавших по дороге из молодечества сбил бедную птицу и даже не подобрав стрелы, проехал дальше. Птица уже успела закоченеть, и муравьи проложили к ней первые тропки.
      — Песиголовцы? — спросил Исин.
      — С луками? — возразил Избор.
      — Мало ты их вчера с луками видел…
      Хазарин взявшись за стрелу поднял ворону повыше, принюхался. Запах состоявшейся смерти коснулся ноздрей и он поморщившись определил.
      — Да… Вчера утром. Может раньше… У кого еще ума хватит что бы на ворон стрелы расходовать?
      Ни земля, ни воздух не хотели хранить тайн. Земля рассказала им о том, что песиголовцев было не много, вряд ли больше трех десятков, а воздух — о том, что где-то впереди недавно случился большой пожар. Сложив одно с другим, они осторожно шли вперед, уже представляя, что найдут на месте городка.
      Лес, как ни хотел не мог скрыть знаков беды. Запах гари все более явственно вторгался в аромат цветов и созревающих ягод, так когда они вышли к опушке люди были готовы к тому, что им предстояло увидеть.
      Между городом и последними лесными деревьями протянулась полоса густого малинника. Она окаймляла лес словно щетина, что вырастала на лице не бритого человека, а дальше чуть меньше чем в паре поприщ, возвышалась стена затянутого дымом города. Несколько минут они наблюдали за настежь распахнутыми воротами. Жизни там уже не было. Два воина, они по своему опыту они знали, что сейчас там их ждут только покойники. Все кто остался жив либо сражается, либо прячется в развалинах.
      — Пойдем, — наконец сказал Избор. — Пойдем в город…
      Исин посмотрел на него искоса и поинтересовался.
      — Теперь-то зачем? Я покойников за свою жизнь насмотрелся …. Чего это мы там не видели?
      Не опасаясь, что кто-то его увидит со стен, Избор поднялся, покрутил на пальце княжеский перстень.
      — Не знаю… Я бы на войта здешнего посмотрел…. На его конюшню особенно…
      Исин поднялся следом.
      — Да там уж было кому на нее посмотреть… И попользоваться…. Горит же город!
      Исин понимал, что идти все-таки придется, и сделал шаг следом. По коже сапог сухо щелкнули метелки созревших трав.
      — Ну, так что? Пусть горит… — задумчиво повторил Избор. — Тем, кто там сейчас совсем не до нас. Кого побили — прячется, кто побил, тот добычу собирает. Под это дело может и нам чего обломится?
      Трава под ногами шелестела, но люди чувствовали себя так, словно шли по пепелищу. Шагов через двадцать Исин спросил:
      — А если у них ничья?
      Избор улыбнулся.
      — Не слыхал о таком… Это что, когда все друг друга перебили? Так и это не плохо. Тогда весь город наш, все кони…
      Кусты остались позади, и они шли, зорко поглядывая на стены — не покажется ли кто? Исин считал бревна, и с каждым счетом все сильнее его губы кривила пренебрежительная усмешка. С Пинскими эти укрепления и сравнивать было нечего.
      — Загородку поставили… — пренебрежительно сказал он. — Надо же. Десять бревен! Кого это остановит?
      Избор, вырвавшийся вперед, встал.
      — Останавливают не стены, а люди.
      Исин обошел его и остановился рядом. Под ногами у Избора, выбросив вперед руки и вцепившись в траву, лежал мертвый песиголовец. Избор не побрезговал, наклонился, поднял голову. Из левого глаза торчал обломок стрелы.
      — Этого вот не десять бревен остановили, а прутик…
      Он подобрал лежавший тут же обломок и помахал ею перед носом хазарина. Дальше песиголовцы стали попадаться чаще. Избор прикинул расстояние до стены и покачал головой. Лучники подпустили врагов слишком близко. Уже по одному этому было видно, что защитники города не могли бы устоять. Исход схватки был предопределен тем, что среди защитников не было ни княжеских дружинников, ни наемников. И все-таки они защищались…..
      Они насчитали пятерых песиголовцев, пока не подошли к воротам, а потом пошли защитники веси.
      Картина им открывалась самая обыденная. Песиголовцы бревном выбили ворота (оно так и осталось лежать рядом с разбитой створкой) и ворвались в город. После этого началась резня.
      Все это, словно небо, раскинувшееся над миром, покрывал запах горелого мяса. Это был запах поражения, крови и слез. Исин поморщился. Он уже догадывался о том, что предстоит увидеть.
      — Какие тут лошади? Все что не сгорело, то разбежалось….
      Избор не ответил, а пошел вперед, сжимая лук и настороженно поглядывая по сторонам. От домов несло жаром. Через выбитые окна валил дым, и выплескивалось пламя, загибаясь алыми языками в голубое небо.
      Никуда не сворачивая, они дошли до площади.
      — Ну и что? — спросил Исин. — Где тут твой староста? В какой куче?
      На площади, сразу за домами землю покрывали трупы. Тело тут лежало на теле, еще не тронутое тлением. Смерть тут сравняла всех — поселян, песиголовцев и дружинников. Увидев молодцев в кольчугах, воевода наклонился сперва над ближним, потом подошел к другому, к третьему… Лица были все незнакомые, но по оружию киевской работы он признал в их киевских дружинников — через одного в их руках остались мечи с клеймом Людоты.
      Избор молча пересыпал подобранные с земли стрелы себе в тулу. Все что тут произошло, произошло совсем недавно. Трупы даже не успели закоченеть. Женщины, дети, старики и мужчины лежали друг на друге, словно последним их желанием было желание защитить друг друга. Вокруг них лежали песиголовцы, а рядом со зверолюдьми — дружинники.
      — Они окружили их, — сказал Избор, — а потом подоспели дружинники…
      — Слишком поздно…
      — Зато отмстили…
      — Всем ли?
      Исин посмотрел по сторонам. То, что их окружало, не было полем битвы и стоять среди этих мертвецов было не уютно. Хазарин покрутил головой, выискивая живых. Они наверняка был где-то рядом — грабили, убивали, защищались
      — Пойдем, — попросил он, — коней поищем…
      Они пошли прочь.
      Тем, кто остался лежать в пыли у них за спиной, уже ничего не могло помочь. Мало того, дело, что привело их в Фофаново, само требовало помощи. Мимо чадящих дымом домов с распахнутыми и выбитыми дверями они осторожно шли вперед, с хрустом вдавливая в землю черепки и чадящие головешки.
      Весь еще не была мертва — во дворах бродили куры, кричали петухи, где-то мычали коровы, только вот людей не было.
      — Сожрали их всех, что ли? — злясь на свой страх, спросил Исин. — Только что-то я не слышал, что бы песиголовцы людей жрали.
      Избор не ответил, осторожно выглядывая из-за забора. Он долго молчал, а потом ответил, как это часто бывало не на вопрос, а на свои мысли.
      — Их осталось немного.
      — Кого?
      Избор еще помолчал. Исин по его лицу видел, что тот не думает, а просто наблюдает за улицей.
      — Всех… И тех и других, — наконец произнес он и добавил совсем уж невпопад — Кошки-мышки…
      — Куры и коровы, — хмуро ответил ничего не понявший Исин. — И не одной лошади… А князь обещал.
      — Раз обещал, значит, будут лошади. У Брячеслава слово с делом не расходится. Ты же знаешь, что если он кого повесить пообещает, так обязательно повесит…
      — Повесит, повесит… Только при чем тут кошки?
      — Кошки-мышки…. Бегом!
      Он одним махом перебежал улицу и влетел в ворота напротив. С нового места были видны полу обгорелые стены — все, что осталось от добротного двухповерхного дома войта. Над ним еще поднимались клубы дыма.
      — Песиголовцев было десятка два. Для них эта стена в десять бревен — не препятствие, а так…
      Он щелкнул пальцами.
      — Городок подожгли, жителей, кто сбежать не успел — вырезали. Им бы все та с рук и сошло, только вот дружинники. Тут у них и не сложилось…. Теперь и тех мало и других мало осталось. Вот они друг друга по городу и гоняют. Теперь Исин понял, что имел ввиду Избор, когда говорил о кошках-мышках.
      — Хороши кошки-мышки…
      — Какие есть….
      Где-то в стороне послышался щелчок, словно в город вернулся ничего не знающий пастух и привел стадо. Исин встрепенулся и посмотрел по сторонам.
      — Принесло кого-то….Коровы-то нам зачем?
      Вслед за ударом хлыста послышался звериный рев. Так мог реветь только медведь или вепрь.
      — Коровы? — с сомнением переспросил Избор.
      — А-а-а-а-а! — взревело у них за спиной. Они повернулись, словно тот же незримый кнут достал каждого из них от плеча до задницы. Штук шесть песиголовцев выскочили из-за поворота, внезапно, словно грибы после дождя. Солнце обливало волосатые фигуры и блестело на влажных зубах и остриях мечей. Не смотря на то, что на песиголовских мордах человеку что-либо прочитать, было затруднительно, но в этот раз все было иначе. То, что прилипло на мордах в этот раз иначе, чем радостной улыбкой назвать было невозможно.
      От нее Исина качнуло назад, прямо на обгорелый забор. Тот не выдержал напора и рухнул, разваливаясь на обгорелые жерди. Дело решили мгновения.
      Избор поддел ногой кучу золы. Сквозь нее песиголовцы рванулись к людям, но закрутили головами, зачихали и бестолково замахали мечами. Исин прыгнул вперед, рубанул там кого-то, но воевода гаркнул:
      — Назад! К терему! — и он послушно отступил. Опередив врагов шагов на двадцать, они вбежали в развалины войтова жилища.
      — Живыми брать! — донеслось со двора. — Кожу сдерем, барабан сделаем, вечером попляшем!..
      У Исина дернулась щека.
      — Чего дергаешься?.. — спросил его Избор. — Похоже, и тут знают, что ты любишь, что бы тебе по вечерам спину чесали….
      Сквозь распахнутую дверь они видели, как песиголовцы осторожно подходят к чудом оставшейся целой после пожара стене. Они словно знали, что за ней нет ничего, кроме обгорелых бревен, и что беглецам там деться некуда. Избор повернулся, оценивая позицию. Сразу за их спиной начинался хаос. В нем столы, лавки и сундуки перемешались с обгорелыми бревнами, а сверху все это добро щедро засыпали дощечки гонты. Избор потоптался, отыскивая ногами место поровнее, достал стрелу. Песиголовцы были слишком близко, но ничего другого не оставалось.
      — Дверь прикрой, — сказал Избор. Ее, как и полагается в таких случаях, прорубили низко, что бы входящий наклонился, прежде чем войти в дом и если б тут еще остались стены, то и в одиночку можно было бы продержаться.
      Исин тронул дверь, но на не поддалась. Тогда он дернул ее со всей силы, и скребя землю она плотно закрыла проем.
      Сверху посыпались угли, что-то словно разъяренная пчела коснулось щеки. Он хлопнул себя рукой, и под ладонью, делясь последним жаром, рассыпался маленький уголек. Наверху громыхнуло, Исин задрал голову, и тут же изменившись в лице, заорал.
      — Назад!
      Сверху, соря горячими угольками, падало бревно. Избор сообразил, что тут происходит раньше хазарина. Он крикнул:
      — Вперед! — и плечом навалился на стену. Бревна заскрипели, и стена качнулась наружу. Исин, сообразив, наконец, что от него требуется, уперся спиной в обгорелое дерево. Избор краем глаза увидел, как напряглись у того жилы на шее, и капля пота потекла вниз, смывая сажу и грязь. Стена, только что выдержавшая напор огня выгнулась словно парус, поддавшись напору четырех рук. С самого верха посыпались бревна. Спекшийся в корку мох, куски глины застучали по земле, но все это падало уже не им на головы, а рядом. И вот, наконец, стена, став на мгновение плоской как, ладонь, что готова прихлопнуть муху величаво качнулась, и улеглась вдоль улицы. В грохоте бревен затерялись крики песиголовцев. Тяжело дыша, Избор посмотрел на устланную бревнами улицу. Когда шум скрылся в небе, он сказал:
      — Зато тут теперь как в Киеве. Там тоже около Владимирова терема все бревнами выложено…
      Немного запоздало, но все-таки к месту Исин добавил:
      — А это вам барабанные палочки.
      Все было хорошо. Посреди ставшей деревянной улицы сиротливым столбом стоял только один песиголовец. Он удивленно вертел головой потрясенный не столько случившимся, сколько своим чудесным спасением. Оглядываясь вокруг, он видел только бревна, и не мог взять в толк — как все это произошло.
      Исин пришел в себя первым. Он подобрал брошенный меч.
      — В окно влез, — сказал он, прикидывая как можно добраться до него не сломав ног. — Как комар, зараза…
      Избор вскинул лук, но опережая это движение за спиной у них загрохотало, и мимо пронесся ток воздуха. Он родился из негромкого шелеста и ставшего в конце громовым щелчком. Тетива, мгновение назад разделявшая песиголовца надвое, дрогнула, и на его месте вспучилось кровавое облако. Избор успел прикрыть лицо и ощутил, как ошметки шерсти и капли крови коснулись кожи. Он повернулся, уже зная, что там увидит.
      — Гаврила! — радостно сказал Исин. — Откуда ты, а?

Глава 10

      Гаврила молча стоял на самой верхушке бревенчатой горы.
      Исин недоверчиво смотрел то на него, то на Избора. Умом хазарин понимал всю невероятность такой встречи и проверял не чудится ли ему все это. Избор молчал и тогда он спросил у воеводы.
      — Масленников что ли?
      — А то… — ответил Избор, не спуская глаз с Гаврилы. — Если уж он мне свою руку не отдал, то никому другому и подавно не отдаст… Слезай давай…
      Но Гаврила и сам не хотел оставаться наверху. Осторожно, стараясь не потревожить бревна, он спускался к ним. С каждым его шагом улыбка на лице Исина становилась все шире, но на лице Гаврилы, когда он спустился, они не увидели ни удивления, ни радости.
      — Где шлялись? — грубо спросил он. — Вы же еще вчера должны были тут быть?
      Избор огляделся, что бы удостовериться, что Гаврила разговаривает именно с ними, но кругом было пусто. От песиголовца осталось только быстро подсыхающее кровавое пятно.
      — Чего орешь? У нас дел не меряно!..
      Пока он подбирал другие цветастые слова до него дошли последние слова Гаврилы.
      — Кто сказал?
      — Добрый человек…
      В голосе Гаврилы было столько горечи, что Избор сдержался и не стал отругиваться. Только сейчас, когда Гаврила спустился, стало видно, что ему тоже досталось. Его покрывали не только грязь и копоть, но и кровь.
      — Что тут было? — спросил Исин, не столько для того, что бы услышать подробности, сколько дать Гавриле возможность выплеснуть злость.
      — А ты не понял?
      Масленников устало опустился прямо на угли, и свесил руки между ног.
      — Все снова началось…. Остроголовые, да еще эта дрянь лезет.
      Он молча смотрел на кучу шерсти, что осталась от песиголовца. Его кулаки сжались с такой силой, что кожа едва не треснула.
      — Сколько их тут?
      Что бы не объяснять, что он имеет ввиду он просто притопнул ногой по земле.
      — Шестеро….
      — Этот, значит, последний был.
      Он замотал головой и в бессильной злобе промычал:
      — Пятнадцать человек…
      Ветер подхватил золу и бросил в лицо. Исин присел рядом с ним.
      — Расскажи толком!
      Вместо ответа Гаврила поднялся и пошел, обходя кучу бревен. Избор и Исин не сговариваясь, пошли следом. В Фофанове он был вроде как старожилом, и его приходилось слушаться…
      Он привел их к таким же обгорелым стенам, от которых они только что ушли, только вдоль стен стояли бочки с пивом и вокруг опрокинутых столов валялись кружки. Гаврила нагнулся за одной, потом все так же молча выбил дно у ближайшей бочки и зачерпнул….Терпкий запах хорошо сваренного и процеженного пива на мгновение перебил запах гари, но ветер поднял золу и все стало по-прежнему. Гаврила вел себя так, словно был хозяином всего того, что стояло вокруг него. Исин тоже зачерпнул, но не донеся кружку до рта, вдруг понял, что это действительно так. Все, что еще оставалось в городе уже не имело хозяев и, значит, принадлежит им. Его рука дрогнула, и пиво выплеснулось на землю. Гаврила посмотрел на него, но ничего не сказал.
      — Давно ты тут? — спросил Избор, глядя по сторонам, что бы не случилось неприятностей. Гаврила сделал два длинных глотка и ответил сразу на все вопросы, что вертелись на языках у друзей. Он говорил, словно бредил.
      — Не смотри. Нет тут больше никого… Сейчас последнего раздавили… Нас Белоян послал. Сказал, что вы тут должны оказаться либо вчера ночью, либо сегодня утром… Мы торопились, но успели только к полудню, а тут вот….
      Он мрачно посмотрел на расставленные вдоль стены бочки.
      — Мы их не ждали, но и они нас, видать, тоже… Схлестнулись…. Вот я один и остался….
      Он замолчал, заново переживая схватку, в которой погибли его люди. Не решаясь прервать эти воспоминания Избор кивнул Исину и они открыли другую бочку — все одно пить пиво кроме них тут было некому. Не пропадать же добру.
      Гаврила допил пиво и теперь неподвижно сидел, уставившись в землю. Избор вынул из его руки пустую кружку и вставил полную.
      — Зачем ехал-то?
      Гаврила встрепенулся, поднял голову.
      — За талисманом… Белоян приказал в Киев отвести.
      Избор допил кружку и бросил ее на землю. Черепки брызнули во все стороны.
      — А чего тогда сидим? Поехали!
      — Лошади, — напомнил хозяйственный Исин. — Хватит ногами землю мерить.
      — Найдем. Сейчас весь город наш.
      Тень от сгоревших ворот не переползла еще и на шаг, как они оставили весь. Теперь это был мир скорби, мир мертвецов, засыпаемый горячим пеплом, а их дело тащило их на восход, к живым людям. Отыскивая уцелевших жителей, они проехали до конца веси и выехали с другой стороны Фофаново через целые и не тронутые ни огнем, ни врагом ворота, которые сами и открыли.
      Они проскакали с десяток поприщ, когда перед ними вздыбился крутой холм, поросший лесом. Избор направил коня вверх, что бы оглядеться и понять куда двигаться. Не натруженные кони взлетели веерх по склону и остановились. С холма открывалось зрелище удивительной красоты.
      — Да-а-а широка Русь! — горько вздохнул Гаврила. — Чем хочешь ее измеряй, хоть шагами, хоть поприщами.
      Никто не возразил. С этого холма взгляд достигал далеко. Через гряду холмов, что тянулась на восход, через лес, что густел там, где землю покрывал бело-зеленый березовый ковер, то светлел в тех местах, где березы сменяли рыже-зеленые сосны. Небо, что висело над ними, над Русью, сияло золотом и лазурью, а там где оно смыкалось с землей то ли был, то ли чудился какой-то городок с бревенчатыми башнями, стенами и прочей ерундой.
      — Стоять бы тут и никуда не ехать, — сказал Гаврила, чувствуя как истерзанная душа наполняется спокойствием. — Век бы любовался.
      Исин, чаще других оглядывающийся назад мрачно сказал.
      — Много намерял. Ты оглянись.
      Масленников поверну голову. За их спинами стоял тот же лес, висело небо, но оно уже было другим. Виднокрай застилал тяжелый дым. Фофаново еще горело, и некому было потушить этот огонь. Весь уже давно скрыли деревья, и с холма совсем не чувствовался запах гари, но каждый из них, помнил, как пахнет горелое человеческое мясо.
      — Как-то не правильно все это… — сказал Исин — Неправильно!
      — Неправильно то, что ты плавать не умеешь, а вот все остальное — нормально, — рассудительно сказал Избор.
      — Не все. Не по богатырски это… Словно мы от беды бежим…
      Хазарин развернулся и стал смотреть на дым за спиной. Он не стал гуще, но и не стал прозрачнее.
      — Мы там были и теперь там беда.
      Он повернулся и показал вперед, на бескрайние просторы перед ними.
      — Мы там будем, и там случится то же самое. Мы везем беду с собой.
      Гаврила вздохнул еще раз, сбрасывая с себя расслабляющую власть красоты, вспомнил людей, что еще сегодня были живы, и ответил.
      — Мы везем с собой счастье и удачу для всей Руси.
      Исин недовольно поморщился. Его не поняли.
      — Я хочу сказать, что богатырям надо ехать навстречу беде, а не от нее.
      — А мы и едем на встречу, — сказал Избор. — Ты, что думаешь уже все кончилось? Все еще впереди. Все еще даже не начиналось…
      Он сказал это так спокойно. Что Исин понял, что воевода никого не хочет пугать, и что все действительно будет так, как он сказал.
      — А уж если о бедах говорить, — добавил Гаврила, — то кому-то конечно, придется плохо.
      — Вот! Так ведь и я об этом!
      Хазарин обрадовался, что наконец-то до друзей дошло то, что он хотел сказать.
      — Может, тебе легче станет, если я скажу, что нам придется хуже всех? Других-то только задевает, а бьют-то по нам…
      Его поняли, но не до конце и Исин еще раз попытался объяснить, что томит его душу.
      — Нам проще. Мы-то хоть знаем, за что страдаем, а эти… Может, спрячем его где-нибудь, что бы никто не нашел?
      — Ты про Кащееву смерть слыхал? — вопросом на вопрос ответил Гаврила.
      Исин выпрямился в седле, и Избору показалось, что он готов выслушать все истории о схватках киевских богатырей с Кащеем, но тот только ответил.
      — Про иглу в яйце? Конечно.
      — Он вот ее то же прячет, а сколько богатырей за ней гоняется? Правда, она как утопленник — рано или поздно обязательно всплывает. А уж тогда…
      Избор кивнул. Все было так, как говорил Гаврила. Как ни прячь, а если есть интерес, то будут искать и тут уж кому-нибудь обязательно повезет. Исин поскреб голову.
      — А если мы его прямо в ковчежце в землю зароем? Никто ничего не узнает…
      — А сами зарежемся? — весело спросил Избор.
      — Ну, можно, наверное, и без этого…
      Гаврила тоже засмеялся.
      — Ты, я смотрю, всего на сто лет вперед думаешь. Ковчежец ржа разъест, а без ковчежца его любой маг, любой волхв отыщет. А Русь-то она не на сто лет собирается. Так что сам понимаешь.
      Гаврила вздохнул еще раз, словно прощался с чем-то.
      — Так что сам понимаешь. Да и не нашего ума это дело — талисманы прятать. Пусть об этом у Белояна да у князя Владимира голова болит. Сказано привезти — привезем…
      — А скажут зарыть? — ехидно спросил хазарин. — А?
      — Не скажут, — спокойно ответил Масленников. Пока они препирались, Избор спокойно рассматривал лес вокруг. Он не ждал неожиданностей, но готовился к ним. Сперва ухо уловило еле слышный скрип колес, а потом он увидел и сам повозки.
      — Люди, — сказал он.
      Гаврила повернулся. Это слово требовало внимания. От людей могли быть неприятности.
      — Где?
      — Опять? — сорвалось с языка у Исина. — Слишком уж быстро…
      — Чего это «быстро»? — невозмутимо отозвался Избор. — Они еще далеко.
      С вершины холма виделось, как в одном месте березы расступились, давая место желтой от одуванчиков поляне. Через нее не спеша, катились несколько укрытых рогожами повозок. Ими правили одетые в цветные халаты люди. Они их то ли не заметили, то ли не сочли опасными и телеги двинулись дальше.
      — Там дорога, — прозорливо заметил Исин. — Неужто опять с хорошими людьми посреди леса встретиться довелось?
      Избор, смотревший на повозки, ответил.
      — Пять телег. Не разбойники, ни воины. Купцы, пожалуй…
      Что-то было в голосе воеводы такое, что заставило Гаврилу ответить.
      — Не знаю их, и знать не хочу. Нам сейчас от людей подальше держаться нужно. Пусть едут своей дорогой.
      Избор ничего не ответил. Его глаза провожали повозки, что мелькали среди берез, и Гаврила добавил:
      — У них своя дорога, у нас — своя. Слова они ведь дальше стрел летят. Болтанет кто-нибудь языком, а нам от того неприятности.
      — Неприятности… — сказал Исин. — Не неприятности, а нож в спину с поворотом…
      — Так ведь что бы нож сунуть спину еще найти нужно…. — возразил Избор. — А среди людей как нужную спину найдешь? Так что нам пока всего лучше меж людей находиться… Да и дорогой ехать все лучше, чем сквозь кусты. Пока нас не хватились мы по хорошей-то дороге сколько отмахаем!
      — А думаешь, хватятся? — спросил Избор.
      — Еще как, — непонятно улыбнувшись, ответил Гаврила. — Не попасться бы только…
      Они спустились к подошве холма, и, продравшись сквозь заросли ежевики, оказались в редколесье, за которым и лежала дорога.
      — Вон она дорога-то… На нее станем и до самого Киева, — мечтательно сказал Исин. Он даже зажмурился от такой мысли.
      — Это если рога не обломают за первым поворотом…. — осадил его Гаврила. В его словах Избор не уловил жесткости. Воевода почувствовал, что и сам Масленников готов поверить в то, что они мог ли бы добраться до Киева без неприятностей.
      — Когда это у нас по прямой дороге получалось? — осадил он обоих. — Память у вас девичья. У нас все больше через лес, да по болоту, да что бы морду в кровь…
      Он выехал на утоптанную землю первым и повернул вслед за телегами.
      — Не чужую, так свою, — добавил Исин, выезжая следом.
      Не оборачиваясь, Избор кивнул.
      С дорогами им повезло. Обогнав купцов они почти час скакали по пустому тракту и каждый чувствовал как слабеет напряжение, что давило душу. Вскоре, когда солнце начало путаться в ветвях самых высоких деревьев их дорога влилась, словно ручей в реку в другую дорогу, на которой было тесно от следов.
      — От таких дорог нам подальше держаться следует, — сказал хазарин, пытаясь в просветы деревьев различить, что твориться за ближайшим поворотом. Гаврила, однако, оставался спокойным и только мрачно улыбался. Следы на земле читались столь явно, что даже думать о засаде было смешно.
      — Нет уж… Нас так просто ловить не будут. Наши враги что-нибудь поумнее придумают.
      По сравнению с ней та, по которой они ехали до сих пор, казалась запущенной лесной тропой. Эта дорога была утоптанна людьми и лошадьми. На ней отчетливо виднелись следы колес и сапог. Исин вдруг подумал, что они, верно, совсем рядом с городом, что видели с холма, и повеселел еще больше.
      — Похоже, что сегодня ночевать будем меж хороших людей?
      — Не говори «гоп», — предупредил его Избор. — В нашем положении наперед ничего загадывать нельзя. Не ровен час, эти люди с тебя еще шкуру снимут…
      Они проехали еще с поприще, потихоньку замедляя бег коней. Чем чаще они смотрели под ноги, тем больше видели оснований не особенно торопиться. Отряд, следы которого они заметили прошел тут совсем недавно. Избор видел следы пеших и конных воинов, а поверх них — следы нескольких повозок.
      Они доехали до поворота и в ту же секунду, только что пустая и безмолвная дорога огласилась металлическим звонам. Гаврила в одно мгновенье — сказалась воинская выучка — успел сдернуть с плеча меч, но напрасно. Люди, что стояли вдоль дороги, не обратили на них никакого внимания. Избор, отметивший это как добрый знак, подумал, что выскочи на дорогу пара ежиков или белок, на тех и то обратили бы внимания побольше. Да и не мудрено — ежей-то на дороге не было ни одного, а вот вооруженных людей — и пеших и конных тут стояло человек тридцать.

Глава 11

      Люди тут были разные — и пешие воины, и богатыри на тяжелых конях. Все они стояли в ряд поперек дороги, а в самом конце цепочки примостилась скромная повозка, на козлах которой сидел и блестел лысиной безбородый, не богатырского вида мужчина. Именно мужчина — у Гаврилы язык не повернулся бы назвать его мужиком.
      Он оказался единственным, кто обратил на них внимание. На всякий случай Избор опустил руки к поясу, где держал швыряльные ножи. Внимательный взгляд живых глаз, казалось, ощупывал их, но не было в нем вызова ни пренебрежения. Скорее доброжелательное любопытство.
      — Ну, что там? — спросил он, когда они поравнялись с телегой.