Его бывший противник лежал в стороне от тропы, со стрелой в голове. Поглядев на него, Избор почувствовал гордость. Выстрел, уложивший песиголовца, можно было бы назвать образцовым. На расстоянии почти полторы сотни шагов стрела попала точно в глаз убегавшему и уложила его намертво.
Вот оно любопытство то, подумал Избор, бежать нужно было, а не оглядываться….
Он подошел поближе, и с каждым шагом его радость таяла под напором удивления.
Сев на кочку рядом с трупом он задумался. То, что он видел, было так удивительно, что он на всякий случай потрогал стрелу — не чудится ли ему все это.
— Что там? — нетерпеливо прокричал Гаврила. — Пошли быстрее…
Избор только поманил его пальцем.
— А-а-а! Нашелся-таки… — радостно произнес Масленников. — Нашлась пропажа? Этот-то тот?
— Тот.
— А я уж думал, что на тебя не угодишь…
Избор при этом почему-то не казался обрадованным.
— А чего грустный такой тогда? Стрела-то твоя?
Масленников прикинул, как стрела могла достать песиголовца, и одобрительно кивнул. Как воин, сам учивший других он мог оценить умение стрелка.
— Добрый выстрел. Жалко, что ли стало?
— Жалко, — медленно произнес Избор. Он разглядывал стрелу, наклоняя голову то вправо, то влево.
— Жалко, что не мой выстрел.
— Что?
— Стрела не моя….
Не боясь испачкаться, он потянул стрелу на себя. Кровь выплеснулась из глаза, заливая морду мертвеца и вскоре острый клюв вылез наружу. Кровь хлынула еще сильнее, торя новые дорожки по шерсти, и Гаврила поморщился, вспомнив о том, что сам выглядит не лучше.
— Погоди, погоди, — сказал он, вдруг поняв, что означают слова Избора. — А кто же? Сотник не стрелял, мне тоже не до этого было…
— Значит, нашлись помощники… — странным голосом ответил Избор. Стрела оказалась меньше тех, что он носил в своем колчане. Гаврила измерил ее пядью.
— Старик! — сказал он. Голос его прозвучал так, что Избор не понял, обрадовался Гаврила или наоборот, встревожился…
— Старичок, — поправил его Избор. — Старикашка с дли-и-и-инной такой бородой. Хорошо, оказывается добрые дела-то творить… А мы все Исина в добрые дела мордой тычем. Зря оказывается…
Глава 31
По молчаливому соглашению, словно это разумелось само собой, они не пошли через лес. Две засады подряд — это было бы слишком. Избор до сих пор верил, что ни остроголовые, ни песиголовцы, ни Муря не знают где они. Последние дни они так кружили по лесам, что и сами не представляли куда идут. Верным было только направление. Недавнее лошадиное безумие насторожило его и только. Маги остроголовых как умели мешали им, но возможностей сделать это у них почти не было. Он потрогал ковчежец с талисманом. Пока талисман закрыт, они невидимы для колдунов, а значит и неуязвимы. Так считала одна его половина, а другая — опытный воин — твердила, что Боги берегут только береженых и что надеяться им можно только на самих себя.
Теперь у них была одна забота — уйти подальше. Может быть через день, а может быть через несколько часов или даже минут те, кто их преследовал, наведаются сюда и найдут трупы, а тогда… Это бы еще ничего, но вместе с трупами они найдут и следы, а те неизбежно приведут их к беглецам.
Избор, задрав голову, понюхал воздух. Нужна река, подумал он, лучше большая и быстрая…. Несколько часов вдоль по течению, а там в сторону, в чащу, и ищи их, но… Он с досадой ударил по мухомору, что вылез почти на самую дорогу. Будь он волшебником, он просто сотворил бы летучий корабль или, на крайний случай, лошадей, но волшебником он не был.
— Опять дорогу менять надо, — сказал в спину Гаврила. — Найдут…
Избор молчал, не желая сбивать дыхания. Он только кивнул, соглашаясь.
— Есть у них там, видно, светлая голова. Колдует…
— Это не колдовство, — бросил Избор, вспомнив, как блестел талисман на траве.
— А тебе, что легче от того?
Он остановился, что бы ответить, но вдруг предостерегающе поднял руку, а потом, ни слова не говоря, упал на землю. Исин, не понявший его движения отпрыгнул в сторону, не давая лучнику прицелится, но он ошибся. Опасности не было. По крайней мере, той опасности, на которую можно было указать пальцем. Гаврила зашипел, запрыгал на отдавленной ноге, но, увидев Избора, прекратил плясать. Он понял, что что-то неладно.
— Что там?
За меч он еще не взялся, но уже зверем смотрел по сторонам. Избор покачал пальцем, призывая к тишине, и быстро ответил.
— Лошади. Много. Следом за нами…
Гаврила оглянулся, прикидывая куда встать, что бы встретить преследователей. То, что это не друзья никто не сомневался. Вот уже неделю как друзья за ними не гонялись.
Избор уже натягивал тетиву.
— Уйти не успеем? — спросил Исин
— Попробуем… Только дадут ли?
— Может, не заметят?
— Ничего если и заметят… — плотоядно усмехнулся Гаврила. — Я их тогда так огорчу…
Исин хлопнул его по плечу.
— Подожди. Может и обойдется?
— Ага. Неприятности и не у нас?
Гаврила покачал головой. Он шагнул назад, в кусты и уже оттуда добавил.
— Скажи спасибо, что в этот раз против нас людей выставили, а то с дождем да с пожаром не повоюешь.
Топот копыт стал явственнее.
— А то ты знаешь, кого там несет…
— Люди, — заметил Гаврила. — Да их там не так много. — С десяток, а то и меньше. Странно.
Шум нарастал. Сейчас они слышали только стук копыт и ничего больше. Копыта били по земле, наполняя воздух мягким гулом и в нем не было ни одного резкого звука — ни человеческих голосов, ни звона металла. Этот шум не только не рождал никакого ощущения опасности, напротив, от него веяло чем-то деревенским.
— Ничего не понимаю, — сказал Исин.
Гаврила тоже ничего не понимал, но не терял надежды разобраться.
— Погоди малость. Сейчас покажутся, тогда разберемся…
— Может колдовство?
Избор посмотрел на хазарина и тот умолк. Вопросы были лишними, ведь спустя несколько секунд все станет ясно.
Через несколько мгновений на поляну выскочила первая лошадь. За ней еще несколько, но Избор смотрел только на первую. На ней сидел мальчишка. Через мгновение Избор понял, что ошибся. Скорее это была маленькая женщина. Остальные лошади не несли всадников. Ощущение опасности сменилось удивлением. Лошади закружились по поляне. И тут Избора ждал новый сюрприз. Всадник оказался не мальчишкой и не женщиной. На первой лошади сидел маленький, маленький старичок. Привстав в стременах, он оглядел поляну.
— Эй, добрые люди! — негромко позвал он. — Стрелять не вздумайте. Я хороший.
Удивленные и настороженные люди молчали. Прошло несколько томительных секунд. Скрытые листьями они ничем не выдали своего присутствия.
— Да вылезайте же… — раздраженно крикнул старик. — Вижу ведь вас…
Голос его звучал громко, словно он был уверен, что для них тут нет никакой опасности. Избор вскинул лук. Сквозь просветы в листьях старик виднелся как на ладони.
— Хрен он нас видит. — пробормотал Гаврила — Нашел дураков…
Избор оттянул тетиву, мгновение подержал и опустил лук к земле.
— Чего тебе надобно, старче?
Старик, не слезая с коня, завертелся в седле, отыскивая говорившего взглядом.
— Вы и нужны.
Избор знаком послал Гаврилу в сторону, а сам вышел на поляну. Старик рассмотрел его, прикидывая, нашел ли он тех, за кем его послали, и удовлетворенно кивнул.
— Подарки привез, — объяснил он.
— Подарки? — Избор даже не удивился. — Что за подарки еще?
Старик похлопал свою лошадь по шее.
— Да вот лошадок вам подарю.
На другом конце поляны затрещали ветки, и оттуда вышел Гаврила. По его спокойствию Избор понял, что опасности с той стороны нет. Старик приехал один.
— Кто же это в этом лесу такой добрый, что такие подарки делает? — спросил Масленников. В его голосе не было издевательства. Он весело смотрел на лошадей, заранее радуясь, что теперь к своим двоим, он вновь присоединит еще четыре лошадиных ноги.
Старик оскалился.
— Есть и тут добрые люди. Наш князь вас лошадками жалует. Вы ему помогли, он — вам.
— Какой еще князь?
— А вы его сегодня от лютой смерти спасли. От дерева отвязали.
Исин засмеялся.
— Это подвиг. А то бы он всю жизнь с белками по дереву лазил.
Старик не ответил на колкость и лихо гикнув в ухо лошади умчался прочь. Лошади дернулись, было, но они удержали их около себя. Одинокий перестук копыт запутался в стволах и унесся следом за лукавым стариком.
— Как он нас нашел? — спросил Гаврила, когда старик исчез.
— Следы, — подумав, ответил Избор. Он сунул руку за пазуху, вынул ковчежец и показал ему, что тот закрыт.
Это было просто, но не правдоподобно и Гаврила ему не поверил.
— Одни мы, что ли в лесу? Это же, как искать надо.
Он провел по лошадиной шее, растер что-то в пальцах.
— Лошади-то не заморенные. Нет. Он знал дорогу. Знал куда ехать.
Избор пожал плечами, не зная, чем объяснить случившееся. Из них троих только Исин все понимал.
— Волшебство… — сказал он со значением. — Чего проще? Сказал нужные слова, посмотрел в зеркало или в кадку с водой.
— Волшебство… — протянул Гаврила. В его голосе не было ни уверенности, ни понимания. — Еще чего… Ты что думаешь, у магов остроголовых волшебство слабее, чем у этого… бородатого мальчишки?
Даже не сомневаясь, что все это должно объясняться как-то по-другому он отрицательно качнул головой.
— Как же это так? У одних не вышло, а у других получилось….
Вопрос повис в воздухе. Ответить на него никто не мог. Они молча смотрели на лошадей, не решаясь ни сесть на них, ни прогнать.
— А нам что лошади не нужны?
Хазарин был по-своему прав. Лошади стояли перед ними не как соблазн, а как реальная возможность двигаться к цели быстрее, чем было до сих пор.
— Сам ведь говорил — «В лесу первая заповедь: нашел — подбери!»
Гаврила почесал в затылке.
— Если бы мы их нашли, а то ведь они нас….
Избор заскочил в седло.
— Ну, тогда пусть они нас подбирают. Поехали. Дорогой доспорите. Даже если это от врагов, то все равно возьмем.
— Это как? — не понял Гаврила.
— Врагам от этого урон и посрамление, а нам помощь, а как доберемся до городка, поменяем. На всякий случай.
Они ехали без дороги, понимая, что скоро упрутся в реку. Ее присутствие все чувствовали по становившемуся сырым воздуху, по уткам, что иногда проносились над их головами. Потом ехавший первым Гаврила наткнулся на звериную тропу, и люди двинулись по ней в надежде, что она приведет их к броду.
Так оно и случилось.
Река в этом месте разлилась широко, и ее берега были сплошь усеяны звериными следами.
Гаврила первым переправился на другой берег. Избор и Исин смотрели, как его лошадь легко идет вперед, разбивая копытами спокойную воду. На середине она поплыла, и Гаврила потащился за ней, ухватившись за хвост. Через несколько саженей лошадь остановилась, и Гаврила повел ее на берег.
Исин дернулся за ним, но Избор остановил его.
— Подожди. Дай осмотреться.
Гаврила вскочил на лошадь и скрылся. Спустя несколько минут он появился снова и замахал рукой. Опасности на том берегу не было.
Избор и Исин не мешкая, перебрались следом. Хотя солнце еще стояло высоко, но все знали, как быстро темнеет в лесу. Обтирая коней, Избор посмотрел на оставленный берег. Над соснами, что спускались с самого берега, поднималось темное облако. Гаврила настороженно поднял голову.
— Костер?
Избор долго смотрел, как дым только что легко скользивший над берегом, над водой тяжелеет и стелется по ней как туман.
— Костер… Сколько же тут людей бродит? Лес называется…
Он вдохнул воздух, одновременно надеясь и понимая, что слишком далеко, но к своему удивлению ноздри уловили запах дыма. Он посмотрел назад. Впереди них, сквозь деревья сочился запах другого костра.
— Еще один…
— Ну, куда теперь? — спросил Исин и добавил. — Назад возвращаться — пути не будет…
— Назад… Еще чего. Там теперь и поговорить не с кем…
Подавая пример, Гаврила развернул коня в сторону второго костра.
— Поглядим, может быть и тут кто в покойники захочет?
Люди поскакали, временами поглядывая назад.
Он был какой-то непростой этот дым, и Избор кожей чувствовал, что с ними он связан непонятным еще для них образом. Деревья впереди становились все реже и реже и когда всадники доскакали до края леса кони встали.
Избор собрался, было слезть с коня, но увидев впереди, одинокое, раскинувшее свою огромную величественную крону, сосну, сказал:
— Вон они. Давай туда! Там посидим и подумаем, в костер посмотрим…
— Не люблю я опушек, — поморщился Исин.
— С чего бы это? И давно? — притворно удивился Гаврила.
— А с тех пор, как через реку переправился.
Избор усмехнулся без особой, впрочем, радости.
— Куда лезем-то? Кто знает кто там у костра сидит…
— Вот и узнаем…
Гаврила проверил, как вынимается меч, кашлянул в кулак.
— Мы песиголовцев не учуяли, а эти костер развели…. Если дураки там сидят — дураков побьем, а если кто-нибудь совершенно безобидный — так пусть живет… А мы чего-нибудь интересное узнаем.
Глава 32
Над озаренным заходящим солнцем золотым стволом нависала зеленая крона с задержавшимися там клоками тумана. Сосна была красива, и природа подготовила для того, что бы это подчеркнуть неплохой постамент — небольшой песчаный холмик с парочкой валунов у корней дерева, а под ним, прямо на камнях сидели трое. Два старика и мальчик. Место для засады было самое неудачное — до леса шагов четыреста, с другой стороны до стены деревьев еще дальше, а спрятаться в окрестностях было негде.
Только они не думали прятаться. Их было видно издали — белые когда-то, а теперь сероватые от грязи и времени широкие рубахи висели на худых плечах. Лошадьми тут и не пахло, и Исин понял, что это не купцы и не знатные заморские путешественники, а какая-то голытьба. Чем ближе они подъезжали, тем больше становилось известно о них. Старики не были похожи на бездельников шатающихся по земле в поисках развлечений. Видно какие-то дела выгнали их из дома и вот теперь, вдали от людей, они ожесточенно обсуждали то, что их беспокоило.
Пока кони несли всадников к дереву, старики разговорились настолько, что в ход пошли клюки. Они размахивали ими и грозили друг другу несчастьями. В выражениях они не стеснялись и утренний воздух то и дело оскверняли выражения — «сопливый осел», «точило с глазами», «пенек трухлявый».
Единственным спокойным существом в этом бедламе оставался мальчик. Его светлые прямые волосы красноречивее всего другого говорили о варяжской крови, что наверняка текла в нем. Свежий вид его рядом с седобородыми стариками, чья седина уже переходила в желтизну, радовал глаз подъезжающих. В сравнении со стариками, мальчишка смотрелся как олицетворение юности, с улыбкой взирающую на лежащую в руинах старость.
Ребенок не слушал стариков и с интересом крутил головой по сторонам. По всему было видно, что мир для него еще интересен. Он первым заметил всадников и предостерегающе крикнул о них продолжающим ссориться старикам, но те и сами, услышав лошадиный скок, отставили в сторону свои палки, а вместе с ними и разногласия. Не доезжая до них десятка шагов, Исин крикнул:
— Кто такие?
И потащил меч. Сталь зашипела как рассерженная змея. Избор тоже вытащил меч, а Гаврила, бросив повод на шею коня, освободил руки.
Что бы ответить на этот вопрос старцам не потребовалось времени на раздумья:
— Старцы мы бедные, странники святые. По деревням ходим мы, собираем милостыню, — хорошо спетыми голосами пропели они. Было видно, что отвечать так на этот вопрос им приходиться часто и такой ответ вошел у них в привычку. Но ни Гаврила, ни тем более Избор, не нуждались в ответе на него. Заметив гусли на коленях одного из старцев, Избор все понял.
Однако все было не так уж и просто. Даже беглый взгляд на них рождал какое-то сомнение.
Что-то было не то в этих старцах, но что? Вероятно, виной всему была какая-то разнузданность и порочность, читавшаяся на их лицах.
— Скоморохи что ли? — переспросил Избор.
— Сказано ведь русским языком — старцы, — смиренно ответил один из них, тот, кто был потолще. Ты то по говору вроде местный, понимать должен, что нам в таком возрасте с харями скакать да скоморошничать неуместно.
— Кто это? — переспросил Исин.
— Старцы, — ответил Избор.
— Старость это то, что связанное возрастом, — заметил Исин — меня интересует другое. Чем они занимаются?
— Они странники. Ходят, поют во славу Богов.
— Поют? Сказители что ли? — Исин нахмурился. — Не люблю сказителей.
— Какие мы сказители, благородный сотник? — отмахнулся тот, что был потоньше. — Мы Божьи странники. Никуля, — он ткнул пальцем в себя и — и Перерим. Ходим по Руси, славим Перуна, поем славу князьям да богатырям.
Гаврила вздохнул, собираясь, что-то сказать, но сдержался.
— А будет ли нам, грешным, узнать, кто вы такие? — спросил Перерим.
— Мы княжьи люди. По делу, — сказал Избор.
— А как же вас звать-величать? — медоточиво спросил Никуля. — По всему видно, что вы могучие и богатые богатыри, коли едите на таких благородных конях?
Исин любовно похлопал своего коня по шее.
— Ты прав, старик. Кони у нас действительное отличные, но ответь почему же вы так хорошо разбираясь в лошадях не можете разобраться в людях?
Гаврила стоявший молча и не задававший вопросов, а лишь внимательно наблюдавший за стариками уже понял все сам, и хотел было объяснить Исину, что перед ними слепцы, но старики сами расставили все на свои места.
— К сожалению, мы слепы, и мир темен для нас. О достоинствах ваших коней мы можем судить по их скоку и дыханию, а вот о вас, сильномогучие богатыри, только по нашему разговору. Пока вы не снизойдете до нашего любопытства и не расскажите нам о себе мы ничего о вас не сможем узнать, — сказал Никуля.
— Кроме того, что вас трое, что у одного из вас кольчуга, а на двух других доспехи киевской работы.
— А один из вас, изрядный ножеметатель, — поправил его Перерим.
Исин, услышав это, восхищенно покачал головой:
— Ты, старик и глазами бы большего не высмотрел!
Старики скромно улыбнулись.
— Зачем глаза, когда уши есть?
— Одного этого должно было бы хватить вам, что бы безбедно устроиться при дворе какого-нибудь князя, а в чем еще вы искусны?
— Еще мы искусны в сложении стихов и пении песен.
— А что за песни? Духовные? — поинтересовался Избор.
— Разные, — быстро ответил Никуля. — Разные, добрые люди. Свадебные, венчальные, про богатырей…..
— Ну? — счел нужным удивиться Исин. Старики тут же засуетились, забренчали струнами, заерзали, устраиваясь поудобнее. По всему было видно, что все, что сейчас последует, доставляет им неподдельное удовольствие.
Гаврила продолжал молчать, разглядывая старцев. Старики эти почему-то не вызывали чувства жалости из-за своей слепоты, наоборот они оставляли в душе чувство какой-то неразгаданности. И хотя они не воспринимались им как подставные лица, играющие чью-то чужую роль, но что-то двойственное, двуличное в них определенно было. Конечно, по-хорошему-то нужно было бы сейчас сниматься с этого холмика и ехать, но оставлять их за спиной не разобравшись тоже было не с руки. Всякое могло случиться.
Любая тайна должна быть разгадана. Ведь не даром же говорили пращуры: «Внимательно смотри на видимое — и увидишь невидимое» И, пользуясь тем, что старики не могли их видеть, а мальчика он не принимали в расчет, Избор и Исин стали внимательно разглядывать гусляров.
Первое, что сразу бросалось в глаза, была их бедность. Холщовые рубахи, некогда видно блиставшие красивой вышивкой, уже поизносились и давно не стирались. То здесь, то там на них были видны рыжеватые пятна — следы не то обильных трапез, не то кровь. Приглядевшись к ним внимательнее, Исин все-таки решил, что это кровь. Совершенно некстати накатила волна сочувствия.
Били их видно, болезных, когда-то, подумал он.
Но в остальном все было в высшей степени прилично. Это была опрятная бедность, вызывающая не отвращение, а сострадание. Но Избор смотрел на них не в силах отделаться от чувства, что все это делалось напоказ. По виду, а он повидал таких вот странников достаточно — это были самые настоящие странники, может быть только чуть более самоуверенные, чуть более наглые, чуть более мускулистые. И вот все эти самые чуть-чуть и давали в сумме ощущение их поддельности.
Убить их и дело с концом, мелькнуло в голове у Избора, но устыдившись этой мысли, он тут же выбросил ее из головы, тряхнул волосами и посмотрел на Исина. Тот подмигнул ему, давая понять, что хочется сейчас вести разговор в одиночку.
— Застольные, величальные это все ерунда, — начал он, желая разозлить, раззадорить стариков, — Вот в Булгаре я таких сказителей встречал! Они о чем видят — о том и поют! Вам, такое, видно не под силу?
— Это верно, — печально сказал Никуля — Нам это не под силу. Мы ж не видим ни фига. Мы поем только о том, что слышим. А это не так уж и сложно.
Он завертел головой, прислушиваясь к тому, что творилось вокруг них. Вот ветки над ним затрещали и сверху посыпались сухие иголки.
— Сойка? — спросил Перерим у Никули.
— Какая сойка? — возмутился Никуля. — Воробей, или дятел.
— Много ты понимаешь, — раздражаясь, сказал Перерим.
— Да уж побольше некоторых.
Пока старики препирались Избор посмотрел на ветку. Там чистила шкурку маленькая белочка, каких бессчетное количество водилось на русской земле. Он хотел сказать старикам, что те ошибаются, но не успел.
— Вот птица у нас над головами, — сказал Никуля.
— Сойка, — упрямо подчеркнул Перерим
— Птица?
Никуля ничего не ответил, взяв в руку гусли, собрался спеть, но в этот момент белка зацокала и уронила шишку. Никуля поперхнулся, и, подумав, добавил:
— Белки — тоже божьи твари!
Исин, который в этом ничуть не сомневался, попросил:
— Ну-ка, а еще чего-нибудь?
Почувствовав его благодушие, Перерим сказал:
— Это после! Мы как раз в это время завсегда трапезничать привыкли, и если путешественники не побрезгуют нашей компанией, то просим их разделить с нами завтрак.
О чьем завтраке идет речь, старики ничего не сказали, но Избор понял их правильно,
Не став упираться они достояли из переметных сум даденные им в дорогу добрыми старичками продукты. Эти старики тоже не остались в стороне и высыпали на траву какие-то корки, куски хлеба и выставили флягу с вином. Не сговариваясь, и даже не смотря друг на друга Избор, Исин и Гаврила не притронулись ни к вину, (что было очень удивительно) ни к коркам (что удивительным вовсе не было). Избор, ожидавший от стариков всего, рассчитывал, что те пустятся на разные уловки, что б заставить их отведать чего-нибудь из своих запасов, но ошибся. Их воздержанность и разборчивость в еде стариков только обрадовала. Те навалились на съестные припасы имея в головах мысли — как бы исхитриться съесть как можно больше. Их молоденький проводник скромно стоял в стороне, пока Перерим не вспомнил о нем.
— Эй, чадо, — спросил он мальчика, — что там видно?
— Дым, — коротко ответил он кротким, мелодичным голосом. — Только дым у реки.
Перерим никак на это не отреагировал и бросил мальчишке кусок мяса. Тот подхватил его и уселся в стороне на камнях. После этого старики налегли на свое вино, и разговор покатился все быстрее и быстрее, затрагивая самые неожиданные темы.
Старики шумно и беззастенчиво хвастались своими былыми наградами и ловкостью рук, позволявшей им вдобавок к княжеским подаркам уносить с пиров еще что-нибудь, особенно из серебряной посуды. Избор и Исин хохотали, но за всеми этими разговорам, невидимая, словно рыба в глубокой воде, металась мысль:
— Кто эти старики? Зачем он здесь, вдалеке от пиров и людей?
Вопросы роились в головах, словно мошкара в дождливый день, но ее нельзя было отогнать веточкой.
На лице Гаврилы время от времени появлялось выражение мрачной угрюмости, которое он старался замаскировать кривой улыбкой. Исин смотрел на него, понимая, что творится у него на душе. Он и сам не меньше других хотел разобраться, что тут к чему и тут в его голову залетела мудрая мысль. Исин тихонько тронул Избора за плечо, призывая его замолчать,
— Послушайте-ка, почтенные, — обратился он к старикам. — То о чем вы тут рассказываете — шубы, драгоценные кубки — это все в прошлом. А сейчас-то вы что-нибудь можете?
— Испытай, богатырь!
— Извольте… Знавал я сказителей, которые брались писать стихи, где все слова начинались с одной буквы. По силам ли вам такая задача?
Избор недоуменно посмотрел на Исина и показал ему пальцем — на солнце, давая знать, что светило уже высоко к пора бы им двинуться дальше. Но побратим в ответ только махнул рукой.
— Ну что, Никуля, возьмемся? — спросил Перерим.
— А чего бы не взяться? Дадут золотой, так и сочиним прямо тут, не сходя с этого места!
— Добро, старик, — сказал хазарин. — Сочините-ка мне стихи, в которых говорилось бы о Божественной справедливости, пустыне, отчаянии, предательстве и возмездии.
Он загибал пальцы, стараясь не упустить ни единого из нужных ему обстоятельств.
— Да, и самое главное! Все слова должны начинаться на одну букву.
— Что это за буква?
— «С»
Старики ответили разом, словно репетировали ответ и на этот вопрос:
— А заплатишь?
— Заплачу! — Исин побренчал в кармане золотом и достал монету — Не обижу!
Показывать его слепцам не имело смысла, но он все-таки сделал это.
— Скажи-ка только, богатырь, как звать того негодяя над которым свершился Божий суд?
— Челнак, — медленно и отчетливо произнес Исин, ища на их лицах следы замешательства, но к его разочарованию старики проглотили это имя без всякого волнения.
— Одно только затруднение, однако, — сказал молчавший до сих пор Никуля, — Одно, но большое. Ничего не выйдет.
— А что такое?
— Все слова на «С»?
— Да! — подтвердил Исин. — Все!
— И Челнак тоже?
Исин заколебался. Упрек был справедлив. На лице Никули мелькнула досада — при такой привередливости можно было остаться и вовсе без денег…
— Мы, конечно, можем назвать его как-то иносказательно, — начал объяснять Никуля.
— Например: «Сукин Сын», — предложил Перерим. Он повторил эти два слова про себя и удовлетворенно кивнул. — Да. Сукин сын это очень хорошо и прекрасно ложиться в нужный размер стиха, но такая замена, возможно, лишит стих для вас изрядной доли очарования…
— Конечно! — сказал Перерим. — Решите, как нам быть?
Исин подумал и решил затруднение:
— Ладно, Пусть Челнак останется Челнаком, но он должен быть там единственным исключением!
Головы у стариков действительно работали как надо. Посидев минуту — другую с закрытыми глазами Перерим встрепенулся и начал:
Скакал Челнак солончаками,
Следы свои скрывать скакал.
Стуча своими сапогами
Челнак солового стегал.
Челнак своей судьбы страшился!
Стони, собачий сын, стони!
Сегодня страшный суд свершился!
Челнака судороги свели!
Когда отзвучал последний аккорд, Никуля спросил:
— Ну, как? То, что нужно?
Прищурив глаз, Исин заметил, глядя на Избора.
— Вообще то там были не судороги… Избор тоже помнил, что погиб посланник магов из Вечного города Челнак от серебряного гвоздя. Буква «С» и была им выбрана именно с тем расчетом, чтобы дать старикам возможность проявить осведомленность об этом, но ничего не получилось. Либо эти гусляры не знали ни чего о Челнаке и его печальном конце, либо у ни хватило ума вывернуться из этой ловушки.
— Молодцы! — похвалил их Исин. — Ловите.
Он бросил золотой Перериму, и тот быстрым движением вытянув руку, подхватил монету в воздухе. Никуля при этом даже не вздрогнул, словно видел, что монету бросили его напарнику. Избор покачал головой. Ловкость стариков была удивительной.
— Это еще что! — сказал Никуля. — В прошлом году, на пиру у князя Владимира повелел он себя потешить и сложить песню о боярине Покрасе и тоже, чтоб все слова были на одну букву. Так мы и это сделали и получили по рубахе с княжеского плеча.
Он тряхнул подолом, хвалясь рубахой.
— А не сложили бы? — поинтересовался Избор.
— Медведями затравили бы… — равнодушно ответил Перерим. Пережитая опасность уже не казалась опасностью.
— Круто… — с уважением сказал хазарин.
— А у нас тут все крутые. Вот взять, к примеру, богатыря нашего Илью Муромца, Он тут недели три назад усадил нас перед собой и пообещал убить, коли мы про него доброй былины не сложим.
— А он, кстати, скорбен был сильно по случаю великого перепою, — добавил для ясности Никуля. — Он то, конечно человек простой, наших, крестьянских кровей. Ему простая песня нужна была безо всяких там изысков…
— Два только условия поставил: чтоб длинно было, и чтоб про жену его, да про нас там было…
— Ну и как?
— Пришлось сочинить. У него кулак знаешь какой? Во. Убил бы и не вспомнил бы.
— Ну и понравилось ему?
— Раз живы, значит понравилось. Если еще золотой дадите — споем!
Избор ждал этого продолжения и решил им воспользоваться, что бы проверить насколько ловок Никуля.
— Держи!
Никуля безошибочно поймал монету двумя пальцами и сунул ее в какую-то прорезь на одежде.
— Песня длинная будет, — предупредил он устраиваясь поудобнее…
