Избор, что есть силы, тянул повод к себе, но в коня словно вселился злой дух. Хлопья пены срывались с удил и летели в лицо человека. Оставалось ждать, когда силы коня иссякнут и он остановится.
Хруст под ним заставлял его с силой вдохнуть воздух. Ему хотелось ощутить запах раздавленной и измятой травы, но конь несся так быстро, что запах оставался позади, зато воздух стал влажнее.
Ветер, непрестанно бивший в лицо, нес в себе запах большой воды. Деревья перед ним стали реже, они уже не казались сплошной стеной, но вместо того, что бы обрадоваться этому Избор ощутил беспокойство. Проломив полосу кустарника, конь вырвался из леса. Всадник привстал посмотреть, что ждет его впереди, и прямо перед собой увидел… небо. Спустя мгновение он сообразил, что никакое это не небо, а река или озеро. Там где оно начиналось, зеленый цвет лесной травы переходил в спокойную голубизну воды. Беспокойство стало страхом. Землю и воду не разделяла ни желтая полоска песка, ни заросли осоки.
— «Обрыв!» — мелькнуло в голове Избора.
В любом живом существе Род оставил хоть каплю разума. Любая тварь, кроме, может быть совсем маленьких, вроде надоедливой мошкары, что сама лезет в огонь, имеет понимание ценности своей жизни. Среди всех тварей, что создал Род, лошади, были не глупее многих, и уж в их-то головах страх за собственную жизнь должен был найти место. Но это оказался не тот случай.
Колдовство, а теперь Избор не сомневался, что без него тут не обошлось, заставило коней потерять голову и забыть страх перед смертью. На его счастье, на пути через лес им просто не встретилось достаточно толстое дерево. Попадись оно им, конь вряд ли свернул бы, а просто втемяшился в него бы и все…
Не сбавляя скорости, конь несся к обрыву. Чувствуя чем это может кончится Избор что было силы натянул поводья. Он откинулся назад, задирая конскую голову вверх, но конь уже не выбирал дорогу глазами. Ему все равно было где и как мчаться. С вывернутой шеей он продолжил свой гибельный бег. На счастье Избора уздечка треснула, и он, потеряв равновесие, свалился с коня.
Земля приняла его ласково — не убила.
Удар только обездвижил его. Боль пронеслась по нему быстро и безжалостно, как отряд всадников. Она сжала внутренности, не позволяя не только пошевелиться, но даже и вдохнуть хотя бы глоток воздуха. Перебарывая ее, воевода захрипел, пытаясь перевернуться, но тело, занятое борьбой с болью не слушалось. Сквозь круги, что сверкали перед глазами, он увидел ковчежец. Шкатулка, выпавшая из-за пазухи, лежала у него под носом, блестя открытой крышкой, а рядом с ней полу засыпанный землей блестел талисман.
Что-то внутри него заставило воеводу сделать невозможное — сломав боль он неуклюжим движением сунул «Паучью лапку» назад в ковчежец и обессилевший привалился к дереву. Боль не отняла у него разум. Он понимал, что случилось. Талисман оказался вне шкатулки. На минуту, на секунду, на мгновение, но он был под открытым небом.
По укоренившейся уже привычке он посмотрел вверх, отслеживая остроголовых, но вместо них увидел как его обезумевший конь, в последний раз, оттолкнувшись от земли, взлетел в воздух. Он не понимал что делает. Уже в полете, он попытался оттолкнуться от пустоты, что разверзлась под ногами, и продолжил свой путь, но положенные Богами законы можно нарушать только Богам. Взбрыкнув ногами, конь пропал из виду.
Избор вскочил на ноги, но острая боль в животе усадила его на корточки. Боком, словно подбитая ворона он сумел доползти до обрыва и заглянул вниз.
Коню повезло меньше, чем ему самому. В этом месте озеро хоть и выстелило близкое дно мягким песком, но красоты ради оставило в нем несколько гранитных валунов. Конь напоролся на них и теперь превратился в кучу мяса, в корм для рыб. Вода вокруг валунов клубилась розовым дымком, в котором уже сновали мелкие рыбешки, свернутая на бок голова разглядывала дно.
Избор откинулся назад. Ему досталось меньше, чем коню, но все-таки досталось. Саднило щеку, пекло ободранную руку, но боль постепенно уходила в траву. Он поднялся, зашипел, словно наступил на ежа и, но уже не уселся, а выпрямился и, прихрамывая, побрел назад, собирать свое войско. На ходу он осмотрел ковчежец. Для него падение тоже не прошло даром. На крышке появились новые царапины.
Путь, который взбесившийся конь проскакал за несколько мгновений, Избор преодолел почти за полчаса. Он не боялся заблудиться. Свой последний путь до обрыва конь пролетел прямо, словно пущенная из лука стрела, оставив за собой просеку из смятой травы и растерзанных кустов. Прогулка пошла воеводе на пользу. Кровь на руках подсохла, и ушибленная нога начала сгибаться. На поляне он увидел Гаврилу. Хозяйственно расположившись около мешков, он сидел и растирал шею.
— Живой? — спросил Избор. — Руки-ноги целы?
— Живой. А чего про шею не спрашиваешь? Чуть шею не сломал…
Избор со стоном сел рядом.
— Подумаешь, потеря… А и сломал бы — невелика беда. Главное, что бы руки целы остались…
— Нет. Голова тоже нужна… Целится как-то нужно?
Избор сам покрутил головой.
— Для этого и моей головы хватит… Твоя-то еще зачем?
Они посмеялись, кривясь от боли.
— А хазарин наш где?
— Наверное, над конем плачет. Они хазары все такие…
— Думаешь и у него тоже…?
— Нас не так много и все мы рядом, — серьезно сказал Избор. — Если по одному бьют, то всем достается…
Ветки на другом конце поляны раздвинулись, и они увидели сотника.
— Эй! — негромко позвал он. После того, что случилось с конями, он готов был увидеть на поляне целую кучу остроголовых и песиголовцев и поэтому решил не рисковать. Хромая он подошел к ним. Его ни о чем не спросили. Все и так было ясно, но он сказал сам.
— Мой-то в дерево… Со всего маху…
— Убился? — В голосе Гаврилы не слышалось ни капли сомнения.
— Дерево сломал…
Он потрогал плечо, поморщился. Коней у них теперь не было, а это означало, что выходить из леса придется пешком, и их мешки поедут не на конях, а на них самих. Стараясь найти во всем этом хоть что-то хорошее, Исин сказал.
— Зато теперь в любой норе спрятаться можно…
— Да-а-а, — согласился Гаврила. — С конем в дупло не влезешь.
— Но как они нас нашли?
— Никак. Успокойся….
Избор повернулся и охнул — в боку стрельнуло, словно кто-то маленький и злой кольнул шилом. Он выругался и стал растирать бок.
— Если б они нас через колдовство найти могли бы, то давно бы уже тут были… — поддержал друга Гаврила. — Сейчас, верно, по всей округе лошади калечатся… А то и по всей Руси. Талисман-то, похоже, только нас оберегает. Так что ты давай за мешками присматривай.
— А талисман?
Избор успокаивающе похлопал себя по груди.
— Подальше положишь — поближе возьмешь!
Про то, что там произошло с талисманом, он ничего не сказал.
Глава 29
Теперь они не шли, а пробирались между деревьями. Избавив их от коней, маги остроголовых в конце концов оказали плохую услугу самим себе. Если раньше беглецы нуждались хотя бы в звериных тропах, что бы проехать, то теперь они шли вообще без дороги. Шедший впереди Избор просто чувствовал направление и оно, словно три медленно летящих стрелы прошивали лес по прямой. До цели — Киева было уже не далеко. Гораздо ближе, чем до Пинска. Оставалось только это «немного» преодолеть без потерь.
Исин остановился и нахмурился
— Ты чего? — спросил Избор, сам вслушиваясь в лесную тишину. Ветер принес откуда-то едва слышный голос. Тому кто кричал, было плохо.
— Поет кто-то? — сказал Исин.
— Плачет! — подтвердил Гаврила. — А ты все жалел, что разбойников нет. Вот тебе и разбойники.
— Разбойники?
— А то… Не медведь же его дерет? Если б медведь, то мы и медведя услышали бы… Вдвоем бы орали.
Они не двигались. Теперь все трое слышали далекий жалобный крик, и никто не мог решиться ни отбросить его, как что-то неважное, ни пойти и разобраться. Слишком часто такое любопытство на их памяти оборачивалось неприятностями.
— Ловушка, — сказал Избор. Рука сама собой проверила на месте ли метательные ножи. — Что бы значит как комарье на огонь…
Гаврила сперва кивнул, а потом рассмеялся.
— Пуганая ворона куста боится. Если уж они знают, где засаду устроить, то могли бы просто на голову сотню остроголовых высыпать и дело с концом.
— Погоди каркать. Не долетели еще, — мрачно сказал Избор.
— Ну что? — спросил Исин. — Мимо доброго дела пройти и не сделать… Не хорошо.
Он сделал шаг вперед.
— Я пойду разберусь?
— Ага, — откликнулся Гаврила. — А потом иди тебя спасай. Ты уж этих добрых дел понаделал… Неужто тебе одного тестя мало? Нам с двумя с Избором и не справиться.
Ветер сделал крик слышнее. В нем не было ни боли, ни страха. Только отчаяние. Избор подумал, что ошибся, подумав о человеке. Так мог кричать только зверь, попавший в капкан и понимавший, что его ждет, когда придет охотник.
— Может зверь, какой? Хоть выпустим. Сердце ведь рвется.
— Ладно! — решил Гаврила. — Пошли, убьем там, кого можно.
Несколько минут они шли, молча, думая о том, что их ждет. Лес вокруг молчал, обрамляя тишиной далекий стон.
— Пенек, — неожиданно сказал Избор. — Где-то тут люди рядом.
Они обступили старый пенек, иссеченный дождями и изъеденный муравьями. Других людских следов рядом не было — ни битых горшков, ни затесов на деревьях.
— Разбойники, — проворчал Гаврила. — Пенек-то посреди леса. Откуда тут люди?
Он ошибся. Через десяток шагов они вышли к тропинке. Исин завертелся на одном месте не то, прислушиваясь, не то, принюхиваясь, и вновь нырнул в кусты. Звук стал явственнее.
— Туда — показал Гаврила. — Там воет. Верно и, правда, зверь в капкане.
Ковер из прошлогодних листьев скрадывал шаги и бесшумно, уже не переговариваясь, он прошли еще десятка два шагов, ожидая, что лес поредеет, и они выйдут на поляну.
Поляны не было, как не было ни капкана, ни зверя. Звук доносился от толстого дерева, вокруг которого топтался маленький человечек. Сейчас они могли видеть его спину.
— Эй! — сказал Гаврила. — Кто такой? Чего скулишь?
Человечек попытался оглянуться, но не смог. Смешно перебирая маленькими ножками, он обошел дерево, и выглянул из-за него. В его глазах не было испуга, а только злоба. Кляпа во рту у него не было, но он не произнес не слова.
— Чего звал-то? — спросил Гаврила.
Все понимали, что этого мелкого старикашку придется освободить, но хотелось обставить все так, что бы получить от этого наибольшее удовольствие. Старец закряхтел, в очередной раз, безуспешно пытаясь порвать веревку. Исин, настроившийся уже отпустить из капкана медвежонка или еще кого-нибудь, разочарованно ответил за старика.
— Что звал? Скучно, поди… Лес большой, народу мало… Поговорить не с кем.
— Нет. Я думаю, что ему отвязаться охота, — сказал Избор, у которого на сердце стало легче, когда он увидел старика.
— Отвязаться? Можно и отвязать. Выкуп бы только какой-нибудь… — по-хозяйски предложил Гаврила.
— Да что с него взять? — усмехнулся Исин — Бороды клок, да и только…
Старик зло сверкнул глазами, но, понимая свое положение, смолчал. Гаврила насторожился. Старик вел себя необычно. Он то ли боялся чего-то, то ли чего-то ждал.
— Погоди еще, — сказал Масленников. — Кабы он с тебя чего не взял. Не простой старичок-то. По глазам видно — сердитый.
Избор, не ждавший от привязанного неприятностей, миролюбиво спросил.
— Кто это тебя так, дедушка? Не разбойники?
Старик попробовал влезть наверх. Откинувшись назад, он прополз немного вверх. Лицо его исказилось от напряжения, но у него ничего не вышло.
Избор не спешил спрашивать. Не получив ответ на первый вопрос, стоило ли задавать второй?
Старик отдышался. Отвечать он, похоже, считал ниже своего достоинства.
— А может, ты сам привязался?
Старик скрипнул зубами и проскрипел.
— Развяжите…
Не сдвинувшись с места, Гаврила протянул задумчиво.
— Развяза-ать? С чего бы? Тебе что, плохо тут? Мы думали, медведь кого-то дерет, торопились, а тут, оказывается, и медведя-то нет…
— Развяжите!
— Да кого? Как тебя звать-то?
Старик почему-то успокоился. На глазах людей он загнал свой гнев в печенку и спокойно ответил.
— Меня зовут Картага.
— Ты кто?
Старик помолчал. Глаза его оценивающе пробежались по лицам. Думает, как соврать, понял Избор и снова ощутил беспокойство.
— Я в лесу живу, — неопределенно ответил бородач. — Никого не обижаю….
Гаврила поднял бровь. Как-то с трудом верилось в хорошего человека, что одиноко живет в лесу и которого по ошибке привязали к дереву. Стараясь разобраться, он переспросил.
— За что же тебя так, такого хорошего? Перепутали с кем-то что ли?
Старик потряс руками и миролюбиво попросил.
— Развяжите, а? Ну что вам стоит?
— На какого-то ты похож… — сказал Гаврила. — Припомнить бы только…
— Развяжите…
Старичок делался все более и более жалким. От его злости не осталось и следа. Теперь он просил, теперь он умалял, теперь он унижался. Решив, что раз не удалось освободить медвежонка, то нужно освободить хотя бы этого старика Исин разрезал веревки. Картага дернулся, и не удержавшись, упал за дерево. Теперь они не видели его, а только слышали вздохи и жалобы. Старик причитал что-то неразборчивое.
— Ну, где ты там?
Старик молчал.
— Вылезай!
Избор обошел вокруг, что бы помочь, но за деревом уже было пусто. Только над головой вертела шишку непонятно откуда взявшаяся белка. Старик исчез, пропал, растворился в воздухе. Воевода удивленно почесал затылок.
— Пропал…
Гаврила, встав рядом, провел рукой по смятой траве.
— И «спасибо» не сказал… А ведь мог бы, не треснул бы…
Исин потащил меч, но Гаврила остановил его.
— Незачем… Пойдем отсюда, пока и мы не пропали…
Вернувшись на дорогу, люди двинулись против солнца. Они шли молча, и когда Избор оборачивался то каждый раз натыкался на отсутствующий взгляд Гаврилы. Избор подумал, что им повезло, что солнце светит Гавриле в спину, и тому нет необходимости идти спиной вперед. В очередной раз оглянувшись, он увидел посветлевший и осмысленный взгляд.
— Вспомнил?
— Старичка-то?
Гаврила неопределенно покачал головой.
— Вспомнил, только не того.
Избор удивленно наклонил голову.
— Как это так?
Гаврила немного помялся, потом ответил.
— Слышал я, что был в этих местах такой колдун. Имени его никто не знал, а в народе его кликали Старичок с Ноготок, Борода с Локоток… Хоть и длинно, зато точно. Похож на старичка нашего.
— Похож, — согласился Исин. — А почему думаешь, что не он?
— Этот имя свое назвал…
— Ну и что?
— Тот свое имя открывал только тем, кого убить хотел. А мы живы…
Избор погладил швыряльные ножи.
— На нашу долю остроголовых хватит, да песиголовцев. Куда уж нам еще этого…
Тропинка вильнула влево, обходя кусты длинношипного боярышника, а потом почти тут же свернула вправо, сделав петлю. Дорога вела себя так, словно была живой. Ей не хотелось царапаться о колючки и обогнув кусты и почти сделав петлю вернулась к прежнему направлению. Люди, обойдя кусты, просто последовали ее примеру. Сразу за боярышником тропинка перебегала полянку, ныряя с другой стороны в заросли шиповника. Ветер беззаботно гонял по поляне запах созревающих ягод. Избор зажмурился на мгновение и вздохнул полной грудью…
— Во! — сказал озадачено Гаврила. Избор открыл глаза, но даже не полюбопытствовал, что там такое увидел его приятель. С его стороны вылезало точно такое же «Во» — рослый песиголовец при оружии и наглой улыбке на морде.
— Ух ты! — пробормотал Исин. Тут же за голосом последовал шелест. Хазарин обнажил меч. Избор, цепким взглядом удерживая подходившего песиголовца, сделал то же самое.
— Трое, — сказал негромко Гаврила. — Не много.
— На нас хватит, — непонятно сказал Исин. — Если кому мало я могу своего отдать.
Избор не сказал ничего. Он взглядом мерил ширину плеч своего противника. С каждым взглядом плечи казались все шире и шире. К тому же против всех песиголовских правил он носил кольчугу. Густые рыжие волосы на груди пробивались сквозь мелкие кольца, и оттого зверочеловек казался поросшим рыжим мхом. Зато там, где кольчуга не скрывала густых волос, они буйно выпирали из налитого звериной силой тела. Под шерстью, на длинных — длиннее человеческих — руках они шевелились, обозначая движение мускулов.
— Ну что делать будем? — неожиданно весело спросил Гаврила у песиголовцев. — Чего нужно-то?
— Бросай мешки и оружие! Мешки налево, оружие направо!
Теперь каждый из тех, кто топтал траву на полянке, понял, что без драки тут не обойдешься, но все они были воинами и понимали, что без положенного ритуала поединок много потеряет.
Эта поляна была не плохим местом для засады. Песиголовцы, если бы захотели, могли просто перестрелять их — против обычая они даже вооружены были человеческим оружием.
— Спасибо за честность, — сказал Избор, оценив это. — Обещаю, что добивать не буду.
— Не надейся, не придется… А что до «спасибо»… Мы не люди, — прорычал старший, — в спину не бьем.
Избор быстро повернул голову направо, налево. Выбирать не приходилось. Песиголовцы стояли рукастые, морда у каждого щерилась в подобии улыбки. Мечи в руках покачивались, словно жала скорпионов, выбирающих место куда вонзиться. Каждый из них смотрел на людей как на мух, на тлей, которых ничего не стоит раздавить. Тот, что стоял напротив Гаврилы усмехнулся и демонстративно убрал меч в ножны.
— Это ты так? — спросил Гаврила. — Ну, ну…
Он смерил песиголовца взглядом и тоже убрал оружие.
— На кулачки, значит? — повеселев, спросил человек. — На кулачки я люблю…
Он погладил кулак, кашлянул в него, словно от смущения.
— Только заранее говорю, — крикнул он на всю поляну, словно предупреждал тех, кто мог прятаться в цветах — Я человек подлый. Разных штук много знаю, так что поберегитесь!
Песиголовец ему явно не поверил и широко ухмыльнулся, обнажив острые желтые зубы.
Исину казалось, что его друзьям повезло больше чем ему. Ему со стороны казалось, что их противники послабее и пониже, а вот его враг… Он посмотрел на него и почувствовал, как против воли покрывается тяжелым липким потом.
Когда волна запаха докатилась до Гаврилы, он дернулся, словно от удара, часто задышал, завертел головой. Избор все понял первый.
— Исин! — крикнул он, не решаясь оторвать взгляд от своего противника, — Встань по веру. Гаврила же сейчас…
Исин тоже вовремя вспомнил о странностях Масленникова и отпрыгнул, но ветер в этот день, видно не хотел улетать и запах пота, превращающий Гаврилу в зверя, заметался вместе с ним по поляне.
Не в силах противится заклятью, Гаврила взвыл, упал на колени. Песиголовец, озадаченно смотрел на бьющегося в корчах человека у себя под ногами. Любопытство оказалось сильнее страха, и он не ударил его. В эту минуту Избор со сладким ужасом наблюдал уже однажды виденное им превращение. Фигура друга изменилась. Сперва неуловимо, а потом как-то резко огрузнело, став похожим на ограненную гранитную глыбу. Словно налитой стальной силой он разогнулся, и его рычание осквернило воздух.
Глава 30
Песиголовец, не ожидавший этого, попятился. Он почувствовал, что перед ним зверь более свирепый, нежели он сам. Гаврила хрустнул плечами и ударил вражину кулаком….
Избор этого уже не видел. Ему было не до того… Враг наседал на него нанося удары, от которых немели руки. Он был не искусен, но чудовищно силен. Чувствуя, что сильнее, песиголовец решил обезоружить противника, и, ухватив меч двумя руками, начал махать им как дубиной. Полоса холодного металла разрезала воздух на уровне Изборова пояса.
Страх заставил его не присесть, как это сделал бы любой нормальный человек, а подпрыгнуть.
Сверху, с высоты Избор увидел как меч. Шириной не меньше ладони блеснул на солнце и, превратившись в туманную полосу, рванулся к нему. Удар был отработанно резок. Как ни короток оказался этот миг, у Избора хватило времени представить насколько короче он станет, если меч заденет его. Эта мысль заставила его поджать колени к подбородку, но песиголовец все-таки достал его. Избор почувствовал удар, и его отбросило в сторону.
Не поняв, что случилось, и не почувствовав боли, он ударился плечом о дерево. Где-то рядом с ним со стальным звоном врубился песиголовский меч. Избор ощутил холод в ногах и отчего-то почувствовал себя выше ростом. Оскаленные челюсти песиголовца оказались где-то внизу, под ногами. Оттуда пахнуло гнилью и шерстью, и он не соображая, что делает, инстинктивно ударил врага ногой.
Страх смерти смел почти все человеческое, что было в нем. Зверь, что проснулся в нем, не нуждался в оружии. Отбросив ненужный меч, он еще раз ударил своего врага в лоб. Ногой. Та его часть, что еще оставалась человеком, представила, как трескаются кости и подкованный каблук вминается в волосатый лоб.
Вместо этого от удара его отбросило назад. На мгновение он вновь ощутил под ногами холод, словно стоял в ледяном ручье, а спиной — шероховатость дерева. Изумление поднялось в нем и сменилось ужасом. Песиголовец все еще стоял на ногах и изо всех сил старался вытащить застрявший в дереве меч. Все это Избор почему-то видел сверху, словно душа его уже покинула тело и висела в воздухе. Он ударил еще и еще. С неуловимой для глаза быстротой Избор бил, бил, бил по песиголовцу, что стоял перед ним как угроза. Несколько мгновений тот еще держался, пытаясь освободить оружие, но потом вдруг его движения стали медленными, словно он воздух вокруг него сгустился как смола и он застыл. Не понимая, что происходит, Избор бил его пока через ногу молнией не проскочила искра боли. Это привело его в себя, и с криком боли он повалился в траву.
Если считать по правилам поединков, что действовали у ромеев, эту схватку выиграл песиголовец. Избор лежал на земле без меча, а тот еще стоял над ним с оружием в руках. Но жизнь сложнее правил.
Еще лежа на земле Избор зашарил вокруг руками, отыскивая рукоять оброненного меча, но в кулак попадались то шишка, то ветка и только с третьего раза по пальцам полоснуло холодом. От прикосновения металла, словно пелена спала с глаз. Он замер и посмотрел на ноги. Он не чувствовал боли, но это еще ничего не значило. В горячке боя ее можно было ощутить не скоро. Взглядом он осторожно добрался до колен, но тут песиголовец шевельнулся. Уже не думая о ногах, Избор вскочил, занося меч над головой для удара, но его противник качнулся, его повело в сторону, и так и не выпустив рукояти меча он повалился в траву.
Избор так и не опустив меч, застыл над поверженным противником.
— Убил? — спросил Исин. В его голосе Избор ощутил зависть. Он дико посмотрел на него и хазарин понял, что воевода еще не в себе.
— Убил? — повторил он громче.
Избор сперва кивнул, а потом, опомнившись, затряс головой. Он шагнул вперед, что бы проверить, что стало с песиголовцем на самом деле, и, поморщившись, присел, чувствуя себя пустым кувшином.
— Чуть ногу об него не сломал….
— Я уж видел, — кивнул Исин. — А что одного-то раза мало было? Каблуком-то в лоб?
Избор пожал плечами. Боец из него сейчас был никакой. Захоти песиголовец уползти у него из-под ног, у него не нашлось бы сил помешать ему, но к счастью тот вообще не двигался.
— Вот что значит целый день не евши… — заметил Исин.
Что бы долго не объяснять сотнику, почему все произошло именно так, а не иначе Избор взялся за голенища и потянул сапоги вверх. Они неожиданно легко поднялись, оголяя ступни. Меч песиголовца отрубил подошвы, и все удары он наносил голой пяткой. От земли, через босые ступни шел приятный холодок. Исин удивленно поднял брови, но спросить ничего не успел.
— А твой-то где? Неужто убил?
Исин поперхнулся вопросом и вздохнул, кивнув в сторону. Избор посмотрел туда и увидел странную копошащуюся кучу.
— Я бы, может, и убил бы, да вот Гаврила не дал…
Не дослушав хазарина, Избор подошел поближе, а в спину ему бубнил голос.
— Я, может, всю жизнь мечтал песиголовца убить. Детям бы потом рассказывал, внукам… А вот Гаврила не дал…
С пяти шагов Избор, наконец, разобрал, что на земле лежит Гаврила. На нем не было сухого места. Кровь покрывала его с головы до ног. Она была везде — на голове, на ногах, на груди. Даже трава вокруг, пропитавшись кровью, стала багровой. Руки Гаврилы были в крови по локоть. Наверное, они были в крови и дальше, но Избор этого не видел — из спин поверженных врагов руки Масленникова торчали только до локтей.
Ослабевший после действия заклятья Гаврила пытался подняться и стряхнуть с себя мертвецов, но у него ничего не выходило. Он тряхнул руками раз, другой, словно хотел отряхнуть руки от крови, но песиголовцы держались крепко, как недозрелые груши за ветку.
— Помоги! — сказал он, увидев в щель между волосатыми спинами Избора. — Снимите их. На фига мне эти варежки?…
Избор уже не чувствуя опасности, обошел вокруг беспомощного друга.
— Злой ты Гаврила, безжалостный… Они к тебе по-доброму, а ты с ними вон как….
Он вспомнил Гавриловы же слова об Исине и истребленном им чудовище.
— Противоестественно…
Исин и Избор переглянувшись довольно заржали, чувствуя как спадает напряжение, но тут Гаврила затрясся и заорал:
— А-а-а-а! Мешок! Он унес мешок!
Избор повернулся так, что в шее захрустело, и увидел, как исчезает в кустах волосатая спина. Песиголовец не рискнул бежать сквозь боярышник. Он метнулся по тропе, и, слившись шерстью с кустами, пропал из виду.
— Уйдет! — завизжал Гаврила. Он забился на земле, пытаясь освободить руки. Исин, так и не успевший заменить улыбку на губах на что-то другое, бросился ему помогать.
В одно мгновение в голове Избора пронесся целый комок мыслей. Он успел продумать их одновременно, что дорога за кустами делает петлю, что Исин не успеет помочь Гавриле, и что даже если случится чудо и хазарин все-таки успеет, Гаврила не сможет пустить в ход свой страшный кулак — попади он случайно по талисману что станет с «Паучьей лапкой», что станет с Русью?
Еще не сообразив, что нужно делать он прыгнул к луку, что обронил кто-то из врагов. Тот словно ждал его. Он сам прыгнул в ладонь и тем же волшебством на тетиве оказалась стрела., потом вторя, третья… Избор уже не видел песиголовца и потому пустил стрелы веером, в надежде, что хоть одна, да заденет врага. Краем глаза он заметил как Исин. Сорвался с места и сверкая мечом побежал за врагом. Но даже это не остановило Избора. Он стрелял, пока не кончились стрелы, и только потом бросился следом за хазарином. За спиной мокро хрустела трава, медведем ревел Гаврила, так и не поднявшийся на ноги. Загородив лицо руками, Избор бросился в кусты. Боль полоснула по рукам, и колючие ветки упруго отбросили его назад. Сразу стало ясно, почему песиголовец с его шкурой и кольчугой все же не решился бежать напролом.
За кустами заорал Исин. Его вопль словно отрубил веревку, что стягивала внутренности — в голосе хазарина звучало торжество победителя. Избор отпрыгнул от кустов и опустил руки.
— Талисман? — крикнул он, перекидывая голос через колючую преграду.
— Здесь! — откликнулся, смеясь, хазарин. — Здесь!
Услышав Исина, Избор не спеша, подошел к Гавриле и ударом ноги отбросил одного из мертвых врагов с его руки. Масленников все еще лежал, но уже не ругался, а просто рычал.
— Обошлось… — сказал ему Избор. — Чего рычишь-то? Вставай, и пойдем глянем. Кого я там подстрелил…
Не обращая внимания на кровь, текшую с одежды, он помог ему подняться.
Не спеша, они прошли тропинкой, и вышли к Исину. С мечом в руке он стоял перед мертвым песиголовцем, словно отдавал честь погибшему врагу. Торжественности, однако, в его позе не было никакой — стоя над трупом он широко улыбался. В другой руке он держал шкатулку. Едва увидев сотника, Избор спросил:
— Открыть успел?
Сотник посмотрел на шкатулку в своей руке и пожал плечами.
— Не знаю… Главное он тут.
Хазарин потряс шкатулкой и Избор услышал, как талисман гремит там, задевая о стенки.
— Ладно… А с этим что?
— А что может быть с покойником? Лежит себе…
Кровь на волосатом теле была почти незаметна. Избор обошел вокруг.
— Пошли отсюда, — сказал Гаврила. Он морщился и гадливо шевелил окровавленными пальцами. — Помыться бы…
— Слезами умойся, — сказал Избор. — Это не тот. Тот был другим.
Гаврилу так поглотили свои неприятности, что он только огрызнулся.
— А чем тебе этот не нравится? Волос на нем меньше, что ли?
— Это не тот, — повторил Избор. Он наклонился и повернул мертвеца на спину, всматриваясь в лицо.
— И морда у него не та.
— Морда она и есть морда. Морда у них у всех одна. — Сказал Гаврила. Поняв, что Избор никуда сейчас не пойдет он начал срывать с себя мокрую от крови рубаху, шипя от омерзения.
— Ковчежец-то наш? Стрела то твоя?
Избор взял шкатулку в руки. Шкатулка точно была их. По крайней мере, царапины на этой шкатулке не отличались от царапин, что остались на настоящей шкатулке после утренних приключений.
— И стрела моя и ковчежец наш…
Избор, не вдаваясь в разговоры, побежал назад по тропинке, что привела их в засаду. Если друзья не верили ему, то уж сам-то себе он верил. Это был другой песиголовец. Все бы это было не страшно, если б он понимал, куда девался тот, с кем он дрался.
Избор давно понял, что стариковская мудрость имеет все права на существование. Жизнь сама подсказывала правильность некоторых стариковских заповедей, и они становились понятными даже молодым. Одну такую мудрую мысль Избор уже принял. Он твердо знал, что Боги берегут только тех, кто заботится о себе сам, а сегодня ему выпал случай убедиться в справедливости другой мысли — находит только тот, кто ищет.
