Монета встанет на ребро

 
      Авалора – это одна из самых странных Веток Древа. Она делится ровно на три части: первая отведена под крупные города аров и временами наезжающих в гости виттов, вторая – дикие горы с редким вкраплением причудливо и хаотично разбросанных по урочищам деревенек, а третья – это подвесные мосты.
      Ей-Хранящие, если все эти мосты вытянуть в одну линию, то по ним можно было бы преспокойно прошествовать с одного конца Древа на другой! Каменных здесь не строили в принципе: зачем? Это дорого и долго, а так – по две сваи с обеих сторон, бревенчатый настил и дедуля с берданкой, собирающий «налог на содержание моста». Когда я от щедроты души предложила укрепить хлипенькое сооружение так, чтоб оно несколько лет даже не качалось под ногами людей и копытами лошадей, последний этак хитренько усмехнулся в жидкую бородку и проскрипел:
      – Это, конечно, можно, госпожа ведьма. А полсантэра все ж таки пожалуйте!
      Лир со смешком заплатил за двоих, и наши лошадки бодро зацокали по мосту над ущельем.
      – Что за наглость! – возмущалась я, походя трепя Киана за ушком. Вообще-то этот жеребчик не имел ни малейшего отношения к магическим лошадям, коими являлись вемили, но менять Ветки мог так же легко, как подковы. «При рождении заговаривали», – с гордостью пояснил виттар.
      Вельд только коротко хохотнул:
      – Иньярра, тебе что, жалко полсантэра?
      – Нет, конечно! Но за что их тут платить?! Да не проверь я этот мостик «поисковиком» – йыра с два бы я вообще на него ступила! Куда, интересно, они девают все деньги, собранные-содранные с путников?
      – А ты угадай! – хитро предложил Арлирриг, кивая головой назад. Я обернулась и застала старичка за увлеченным запихиванием полученного сантэра в задний карман штанов. Едва ли там находилась касса.
      – А сидеть не жестко? – участливо поинтересовался вельд. Старичок приветливо сделал ему ручкой – и был таков, исчезнув в ближайших кустах.
      – Что за наглость! – с чувством повторила я, поторапливая кобылку каблуками. С моими шпильками шпор никогда было не нужно.
      Лошади с чавканьем увязающих в глинистом песке копыт потрюхали вдоль берега Льеттиа. С левой стороны над моим ухом нависали ветви деревьев, справа монотонно шумела река, глухо перекатывая камни по чреву дна. Куда ни брось взгляд – нас везде обступали невысокие, но горделиво вскидывающие головы горы. Елки узорчатыми гребнями спускались по покатым склонам. Взобраться на такую гору, не зная особых обходных тропок, лично я бы не смогла. Но, хвала Хранящим, Лир их знал как свои пять пальцев.
      – Ух ты! А что там за заводь? – Я приподнялась на стременах, пристально вглядываясь в противоположный берег.
      – Где? – Лир придержал жеребца, дожидаясь, пока Шэрка поравняется с ним.
      – Вон, чуть впереди с той стороны. – Я махнула широким рукавом плаща, одновременно силясь понять, что же такое было не так с седлом вемили. Путлища, что ли, коротковаты? Странно, вроде бы не уменьшала…
      – А, это «морозильник»! – охотно пояснил вельд. – На том берегу любят ставить палатки приезжающие витты. А если опыта нет и они ставят их слишком близко к воде, то Льеттиа, разливаясь от дождей, смывает если не сами палатки, то все их содержимое, как правило – провизию. А в этой заводи все смытое оседает и плещется, пока кто-нибудь не выловит. Местные пьянчуги тут по очереди дежурят – тем и сыты!
      Я расхохоталась:
      – Брось, выдумываешь!
      – Куда уж там! Хочешь – переправимся и проверим! – обиженно предложил вельд.
      – Нет уж, еще одного скрипящего подвесного моста мои нервы не выдержат! – торопливо отказалась я. – Так что лучше уж поверю на слово!
      – Ну как хочешь.
      Послушные поводьям лошади свернули с берега на лесную тропинку. Сквозь причудливую бахрому вольно раскинувшихся сосновых ветвей проглядывало быстро темнеющее небо. Шэрка увязала по самые бабки в грязи, то и дело оступаясь на камнях, меж которыми с задумчивым ворчанием тек ручеек. Что она упадет, я, конечно, не боялась – крылья ей на что, в конце концов? – но когда у тебя всего четыре точки опоры, причем они по очереди оскальзываются, ощущения малоприятные.
      Обе лошади упрямо стремились пробраться к самому краешку тропинки и идти по траве, но тогда нас с Лиром начинали хлестать по лицу жесткие колючие ветки боярышника, и мы с руганью дергали поводья, выводя лошадок опять на середину тропы.
      – Лир, мы когда-нибудь уже приедем?! – не выдержав, взмолилась я через полтора часа такой прогулки.
      Понятия не имею, где находится этот его дом, но, учитывая, что у Гриды он забрал своего коня и сказал мне, что дальше лучше ехать верхом, до дома было еще пилить и пилить…
      – Приедем, – согласился он. – Рано или поздно.
      Я тяжело вздохнула, косясь на спускающиеся в лес сумерки:
      – Ладно, о «рано» речь уже не идет. Хотя бы просто «поздно» – или «очень поздно»?!
      Виттар рассмеялся и не ответил, пришпорив коня.
      Лес поредел и отступил, выпуская нас на опушку. По другую ее сторону мрачно мерзли коровы во главе с каким-то мелковатым быком, на шее которого тягуче бренчал колокольчик. Пастуха поблизости не наблюдалось.
      – Странно, Лир.
      – Что странно? – беспечно откликнулся тот.
      – Странно, что они одни, – пояснила я, осторожными рывками поводьев направляя вемиль между пятнистых буренок.
      – А почему бы и нет? – не понял он, явно не искушенный в вопросах скотоводства.
      – Нет, ну если они надоели своему хозяину – то пожалуйста. Но ни один нормальный селянин не станет избавляться от скотины подобным образом. Их же сейчас угнать – раз плюнуть! Погнаться на конях – они тут же прочь понесутся. Сбить в кучу в каком-нибудь овраге – и всех порешить. Потом год жить можно будет.
      – Да ты, я смотрю, искушенная быкокрадка! – уважительно присвистнул виттар. – Только понесутся ли? С ними же бык. Вроде как вожак стада.
      – Ха! Шэритом того вожака – и поминай как звали!
      – Ну садистка! – возмущенно прошипел вельд.
      – А ты думаешь, быку приятней, если его маленьким ножичком зарежут?! – скептически фыркнула я.
      – Ну… Топором с одного удара можно, – предположил вельд.
      – Тоже мне гуманист!
      Коровки обиженно покосились на нас, так и не осознав, какой страшной участи избежали только что, и презрительно замычали вослед.
      Льеттиа, сделав замысловатую петлю, снова стелилась вдоль едва заметной в опускающихся сумерках тропинки. Вода звонко перепрыгивала с камня на камень, лихо отсчитывая пороги. Лир помалкивал, я начинала устало зевать. Как ни крути, а несколько бессонных ночей подряд даром не даются. Да и от таких насыщенных дней я в последнее время очень даже отвыкла, втянувшись в размеренную жизнь Храма.
      – Лир, а Льеттиа на зиму вообще замерзает? Или слишком быстрое течение?
      – Замерзает, – неохотно откликнулся он. – И еще как замерзает. Только вот вскрывается очень странно: может проломить лед в каком-нибудь месте, где потоньше, выплюнуть фонтан воды – та пробежит несколько верст – и снова замерзнет от мороза. Тогда получается такой «двойной» лед. Я как-то раз проваливался: верхний слой проламывается – потом полусаженный слой холодной воды – и снова лед.
      – Это еще что! Я встречалась и с такой рекой, которая в принципе на зиму по поверхности не замерзала: куски льда смерзались – и, не в силах остановить стремительное течение, опускались на дно. Так что ни одна глубинная рыба в той реке не жила. Ой, а что там за башенки?
      Лир бросил беглый взгляд в сторону моей указующей руки.
      – А, это водокачки.
      – Зачем? Река же под боком!
      – Ох, это та еще история, – усмехнулся вельд и, убедившись, что йыра с два он отвяжется от моих бесконечных расспросов, принялся рассказывать. – Понимаешь, эти земли когда-то принадлежали одному вельду – Златоумнию. Правда, нельзя сказать, что он очень уж соответствовал своему имени, но тем не менее. И вот однажды приходит к тому Златоумнию охотник с парализованной рукой – еще в детстве когда-то повредил: бревном перешибло. Приходит, приносит фляжку какой-то воды и начинает рассказывать, что нашел на землях Златоумния озера, которые очень хорошо помогают при болях в костях. Дескать, как рукой снимает. И вода, мол, с того озера. Златоумний, не будь дурак, воду ту взял да и отправил в столицу к жрецам – пусть выяснят, что такого особенного в этой воде.
      – И что, выяснили? – Я досадливо шлепнула по крупу вредничающую Шэрку. Кобылка недовольно пятилась, не желая идти по вязкой глине, намытой трудолюбивой рекой.
      – Куда уж там! Жрецы с водой повозились-повозились – да и плюнули. Ничего, говорят, в ней такого нет, так что пусть тот охотник тебе, Златоумний, голову не морочит. Тот плечами пожал, да и забыл. На следующий год снова приходит к нему тот же охотник, опять фляжку несет. Златоумний ну его гнать с порога: ничего, говорит, нет в твоей воде – так что проваливай, и нечего меня тут за дурака держать. «Ну как: там уже со всех окрестных селений лечиться ходят!» – обиделся охотник. И ушел.
      – И все? – презрительно скривилась я. – А где же торжество добра над злом?!
      – В словах «добро всегда побеждает зло» так и не понятно, кто же кого побеждает, – отшутился вельд. – А истории на том еще не конец. Потому что на третий год охотник пришел к Златоумнию, размахивая полной фляжкой в парализованной с детства руке…
      – Замечательно! – Я и сама не заметила, как переняла его любимое словечко.
      – Еще бы. Выяснили, что в этой воде содержится какой-то полумагический элемент, который разлагается вскоре после того, как вода появляется на поверхности. И поэтому, пока фляжку с ней привозили к жрецам, там уже действительно плескалась самая обычная вода. Чуть протухшая в пути.
      – А что это за элемент?
      – А леший его знает, – пожал плечами вельд. – Помогает – вот и славно. Какая разница как?
      Эх, могла бы я ему порассказать об энергетических подземных путях, порой пересекающихся с грунтовыми водами, о ликварках – простейших соединениях магической силы, рассеянных в природе и быстро погибающих при отсутствии магии поблизости, но… зачем? Пусть будет у вельдов чудодейственная «живая вода». Они, похоже, большие любители легенд и чудес…
 
      «Переступлю порог – и упаду спать. Не раздеваясь!» – мрачно пообещала я сама себе, лениво затягивая лошадкин чембур вокруг столбика у дома. Проскользнула в предупредительно распахнутую Арлирригом дверь, окинула взглядом единственную имевшуюся в доме комнату и маленькую кухоньку и обомлела.
      – Хм… Спать здесь нельзя.
      – Почему? – удивился Лир, вошедший следом, и тут же замолк от изумления. Видимо, и сам отвык от вида своего жилища за полгода преследований меня. На фоне этого кавардака мое брошенное в спешке и полном хаосе гнездо казалось идеалом чистоты и опрятности.
      Я обреченно вздохнула, скидывая ему на руки плащ. «И снова в бой, покой нам только снится!»
      – Где у тебя тряпка и ведро?
      – Да зачем? – неуверенно принялся отговаривать Лир. – Ну подумаешь, пыльно чуть-чуть…
      С каких это, интересно, пор вершковый слой пыли, последовательно покрывающий все без исключений поверхности вокруг, это «чуть-чуть»?.. Я показательно чихнула в рукав, не слушая вялых возражений, подхватила за ручку найденное возле кухонного стола ведро и вышла в ночь за водой. Хвала Хранящим, до реки было рукой подать. Лир виновато остался стоять посреди захламленной комнаты.
      Греть воду снова пришлось заклинанием, ибо топить печку было долго и муторно, а спать хотелось жутко, так что минута промедления была смерти подобна. «Вымою все быстренько – и спать!» – решила я, смело закатывая рукава рубашки.
      Наивная…
      На полу ровным слоем, словно специально рассыпанная, лежала пыль. С потолка художественными клочьями свисала паутина. Чтобы понять, какого цвета изначально было покрывало, мне пришлось вытрясать его на дворе минут двадцать.
      – Как ты здесь вообще жил?
      Лир, услужливо подхвативший прядь лезущих мне в глаза волос, осторожно убрал их за ухо.
      – Не знаю. Как-то не помню, чтобы уж такой бардак был, честно признаться…
      Я тяжело вздохнула и сжала зубы, чтобы не сказать еще чего-нибудь нелестного в адрес его жилища. Вроде бы как в гости пришла. Неудобно…
      Вот уже второй час я скребла, терла, отмывала и чистила. Виттар трижды ходил менять грязную воду в ведре. Плечи разламывались от усталости. А фронт работ только-только начинал подходить к концу.
      – Затопить печку? – предложил вельд, без дела слоняющийся туда-сюда с самым разнесчастным и виноватым видом.
      – Зачем?
      – А что, есть горячее желание пить холодный чай? – по привычке съязвил виттар и тут же прикусил язык под моим пламенным взглядом снизу вверх.
      – Топи.
      Печка здесь была странная. Топили ее не углем и не полешками. Да и огня-то, как такового, не было: просто огромный черный камень внутри, который вельд несколько минут усердно тер наждачной бумагой, пока тот не заполыхал нестерпимым жаром. Но так и остался черным и неподвижным.
      Свеч мы тоже не зажигали: их заменили мои на скорую руку сляпанные шэриты.
      Я устало бросила грязную тряпку в звонко плюхнувшее ведро и с непередаваемым удовлетворением разогнулась. Все.
      Нельзя сказать, что комната прямо-таки сияла чистотой и сверкала кристально отмытыми стеклами, но все же теперь ее хотя бы вообще можно было признать комнатой, а не хлевом, как мне почудилось поначалу.
      – Руки-то у тебя хоть можно где помыть?
      – На улице, – рассеянно отозвался увлеченный поисками чайника Лир. – Там дорожка деревянными досками выстлана, и рукомойник к дереву приколочен.
      – Ага, – я небрежно накинула на плечи свой плащ и скользнула в темноту.
      Ночь обнимала сырыми свежими крыльями. После пуда собранной мною отовсюду пыли воздух сам струился в горло мягкой хмельной струйкой. Доски, основательно размокшие от сырости, были скользкими, так что каждый шаг грозил закончиться задом на земле и вывихнутой ногой. Рукомойник я отыскала на ощупь, долго искала носик, который требовалось вдавить внутрь, чтоб полилась вода.
      Тем временем Лир развел бурную деятельность в доме, так что к моему сонному возвращению на столе уже стояли две чашки, высилась горка недоеденного днем печенья и плескалось в пиалке вишневое – мое любимое – варенье.
      – Садись, – коротко пригласил виттар, кивая на лавку у стены. Я без церемоний плюхнулась на нее и молча протянула руку за чаем. Хотелось спать. Спать-спать-спать.
      – Э-эх, – я тяжело вздохнула в такт собственным мыслям, тоскливо поглядывая на тарелку с печеньем. Протянутой руки, чтоб достать ее, мне бы не хватило, а двигаться ближе к столу было катастрофически лень.
      – Что ж так тяжко-то? – тепло улыбнулся виттар.
      – Да вот думаю, – доверительно призналась я.
      – Да ну?! Прекрати сейчас же! Вредное для мозгов занятие!
      – Брось, Лир, – поморщилась я. – Лучше дай мне печенье.
      – Ладно, бросил. – Виттар покорно протянул мне тарелку и на всякий случай придвинул к краю стола пиалу с вареньем. – А о чем думаешь-то?
      – О том, что прошел уже целый день, а я к цели ни на шаг не ближе, чем утром.
      – Так ты же особо и не пыталась, – беспечно напомнил виттар и, заметив мое возмущение, поспешил исправиться: – В смысле, я хочу сказать, что мы весь день шли ко мне домой, так что у тебя и времени-то заняться этим дурацким проклятием не было.
      – Эх, Лир, что за дилетантский подход! – не выдержав, поморщилась я. – Ну неужели ты думаешь, что завтра утром я выйду из дома и примусь, словно ищейка, выискивать следы проклятия?
      Еще как примусь. Просто никто и не поймет, что я этим занимаюсь, ибо даже не заподозрит, что можно искать проклятие таким вот способом.
      – А как иначе? – не понял Лир.
      – А так. Все, что мне надо выяснить, я узнаю и просто так, если буду держать ушки на макушке и почаще прислушиваться к интуиции.
      – Тогда в чем ты себя сейчас обвиняешь?
      – Я не обвиняю. Просто сетую на то, что день прошел, а я его прошляпила.
      Вельд коротко хохотнул, пришлепнув ладонью столешницу:
      – Нет, тебя положительно не переспоришь!
      – Ага, – сквозь непрожеванную печенюшку согласилась я. – И не пытайся!
      Тянуться за вареньем тоже было лень, а попытка притянуть его к себе заклинанием окончилась самым плачевным образом: неправильно рассчитанное направление приложения силы резко опрокинуло всю пиалку на колени вельду.
      – Гвыздбр фрахк лажгрыматзз!! – не сдержавшись, выругался он, возмущенно вскочив со стула. Я смущенно опустила глаза долу, торопливо пробормотала заклинание очищения – и штаны вельда засияли невиданной чистотой, но ругаться тот не перестал, занимаясь этим неторопливо и со вкусом.
      – Ну прости.
      – Прощает тот, кто исправил! – явно привычной скороговоркой отозвался вельд, снова садясь к столу.
      – Слушай, – не выдержала я, – какого лешего вы всегда так отвечаете? Это правило, что ли?
      – Это? – Виттар не на шутку призадумался. – Даже не знаю. Просто присказка такая. Знаешь, бывает так, что с детства привыкаешь на «спасибо» отвечать «пожалуйста» или на «доброй дороги» – «добро оставаться». Вот так же и тут: «прости» – «прощает кто исправил». Мы даже о смысле-то, честно признаться, и не задумываемся.
      – А.
      Виттар откинулся на спинку стула и блаженно потянулся, раскинув руки в обе стороны. Я машинально вращала в ладони тринадцатилучные шэриты.
      – Ну хочешь, я тебя завтра к Льеттиа свожу?
      – То есть? А сегодня мы полдня не вдоль нее, часом, ехали?
      – Нет. То речка. А мы пойдем к призраку.
      Я чуть не уронила сияющие шары из руки.
      – Куда?!
      – К призраку, – спокойно повторил виттар. – У нас тут есть гора Привидений – недалеко, и полверсты, пожалуй, не будет. А на ней, говорят, живет призрак Льеттиа.
      Я скептически фыркнула:
      – Говорят?
      – Я не видел, – подтвердил вельд. – Но слышал не раз. Вдруг да есть? Что-то же там по ночам воет и рыдает в конце концов. Едва ли это местные пьяницы затевают еженощный концерт.
      Откуда здесь может быть призрак никогда, скорее всего, не жившей на свете, а попросту выдуманной скальдами женщины? Откуда у этого призрака энергия на существование? Да и один ли он там, если уж на то пошло?
      А то напорюсь, как тогда, на Снежном Хребте. Хотя теперь мне понятно, какого лешего взъелся на меня Горный дух. И совсем даже, надо сказать, и не на меня.
      – Что ж, сходим.
      Я сузила зрачки до вертикальных черточек и пристально вгляделась в темноту за окном. Вяло охранял двор заметно покосившийся заборчик, уныло шелестел в кронах ветер. Чувствовалось приближающееся дыхание усталой осени, несущей на крыльях сбор урожаев, починку прохудившихся крыш и долгие дождливые дни, когда так приятно залезть с ногами в кресло, упрятаться по самый нос в плед и смотреть на медленно стекающие по оконному стеклу капли.
      На опушке темнеющего леса стояла тонкая, едва различимая – и то лишь благодаря окружавшему ее золотистому ореолу – девичья фигурка.
      – Лир, это кто?
      Виттар пристально вгляделся в ночь, ничего не увидел – и за долю мгновения превратился в филина. Щелкнул клювом перед моим оторопевшим лицом, довольно ухнул, перекидываясь снова в человека.
      – Это Льета.
      – Дочь Льеттиа?
      – Ну… Согласно легенде – да.
      Я с любопытством посмотрела на полупрозрачную в ночи девушку. Крутые медные локоны, тонкие черты лица и хрупкая фигурка – вот и все, что удалось разглядеть в темноте. Льета неподвижно постояла у опушки несколько секунд – и беззвучно растворилась в лесу.
      – Что она тут делала?
      Лир кивнул на шэриты в моей руке:
      – Она приняла их за огонь.
      – Ну и что?
      – Ну и то. – Вельд широко зевнул, покосился на свой недопитый чай, но допивать не стал. – Огонь – это просьба о помощи. Мы, как видишь, никогда не жжем его просто так, для быта. Огонь – это священное оружие Льет, его кощунственно зажигать без крайней нужды.
      Я удивленно вскинула брови и хотела было уже пуститься в бесконечные вопросы, как же они без огня обходятся, как греются, готовят пищу, освещают дома по вечерам, но бросила случайный взгляд на уже расстеленную виттаром постель и поняла, что все вопросы подождут до завтра.
      Тем более что на гору Привидений подниматься и подниматься. Будет нам готовая тема для разговора…
 
      Клочья тяжелого тумана упрямо оседали на полах быстро тяжелеющего плаща. Красный диск солнца болезненно багровел на снова затянутом еще не сомкнувшимися тучами небе. Вздымавшие упрямые седые гривы горы обступали меня со всех сторон. Арлирриг быстро истаял в белесом тумане неподвижной статуей.
      Я сама попросила его остаться, по наитию решив, что дальше должна идти одна. Почему? Зачем? Да и куда, собственно, идти-то? А леший его разберет! Но Лиру дальше путь заказан – это я чуяла так же необъяснимо и так же безошибочно, как волчица чует дорогу к курятнику.
      Тропинка змеисто стекала по склону горы, ловко огибая огромные валуны и держась в стороне от непролазных нагромождений обрушившихся во время последнего обвала камней. Там, в урочище между довольно пологими на вид, но весьма крутыми, лишь попробуй влезть хоть на одну, горами, вельды и встречались с самым настоящим, по их мнению, призраком стенающей и раскаивающейся в своем непростительном проступке Льеттиа.
      Лично я пока не видела ни одного призрака или, на худой конец, духа и не ощущала здесь ни малейшего присутствия фантомной – да и вообще любой – магии. Но, может, еще не все потеряно?
      Я терпеливо спустилась до самого конца, отдохнула несколько минут на очень уж симпатичном камушке и принялась за планомерный осмотр урочища. Ну вдруг призрак застеснялся ведьмы? Так мы побойчее будем, сами отыщем дневное логово!
      Через четверть часа тщательных, но, увы, тщетных поисков – не был пропущен ни один подозрительный, уже потихоньку желтеющий кустик, ни одно слишком уж раскидистое на мой скептический взгляд дерево, не обойдена вниманием ни одна расселина или ниша в каменистых утесах – я разочарованно вздохнула, придя к выводу, что к чрезмерным возлияниям, видимо, склонны не только пираты на корабле Фреля. Зато Арлирриг, пожалуй, огребет у меня с дюжину едких замечаний и подтруниваний. Это ж надо: чуть не час взбираться на эту йырову гору, еще дольше спускаться со склона – и все ради абсолютно нулевого результата! Тоже мне, экскурсовод-затейник!
      Я огорченно вздохнула и снова присела на полюбившийся камень. Безотчетно захотелось чернаса. Не заставленного вазочками с вареньем и печеньем стола, во главе которого важно пыхает горячими щеками закипающий самовар, а простой кружки с тепловатым зельем в руке. Ничто так не помогает разобраться с самой собой и запереть по клеткам ехидно разбегающиеся мысли, как чашка горячего чернаса. Эх… Ну чего нет – того нет.
      А вот с твоей головой, ведьма, давным-давно пора разобраться и разложить по полочкам сваленный в кучу хлам с трудом добытой информации. Итак, что же у нас в активе?
      В активе – готовое место проживания, и, несмотря на то, что мне пришлось отскребать его полночи, это уже немало. Вторым пунктом актива идет наконец-то разгаданная тайна виттара, а третьим – двадцать спасенных пиратских жизней. Едва ли, конечно, я дождусь от них хоть малейшей благодарности, но упрямо вякавшая всю последнюю седмицу совесть наконец-то замолкла, а это для меня немалое достижение!
      Что ж, а что у нас творится в пассиве?
      А в пассиве сидит злобный жрец в своем протухшем мертвечиной Священном зале и наивно ждет, пока я принесу ему на блюдечке прощение Змия. И это при том, что наглядно доказать мне то, что имело место быть проклятие, он ни в коем случае не может! Дескать, верьте на слово, уважаемая! Идиотизм…
      Так, ладно, ведьма, соберись! Вопрос ведь не в том, насколько дурацкую веру выдумали местные служители культа, а в том, что проблема действительно существует, и отрицать этого нельзя. А раз нельзя отрицать – значит, надо решать. Для начала – правильно сформулировав.
      В чем беда медленно, но верно погибающей от недостатка жизненной силы Авалоры? В том, что над ней по неизвестным мне пока причинам не желает летать ни один из ныне существующих Храмов. Спрашивается, с какой бы это радости? Отвечается: а йыр бы знал! Просто так.
      Что вообще может помешать Храму – Храму! – пролететь над еще одной Веткой, которая, если уж разобраться, ничуть не хуже, да и не особо лучше всех остальных? Что-то невероятно сильное магически или энергетически.
      Но где найти настолько сильную энергетику на Авалоре, где даже Храм Змия – главное, казалось бы, средоточие энергии Ветки – стоит заброшенный и полумертвый, если не считать пятка живущих в нем жрецов? Вельды не верят в мощь служителей их грозного божества. И, надо признать, совершенно справедливо не верят, но мне-то от этого не легче.
      Странные люди! Впрочем, вру – нелюди. В жрецов и Храм они не верят, Змеиную книгу не читают – а апокрифические тексты знают чуть не наизусть! Хотя… Тебе ли, ведьма, делить легенды на «апокрифическую ересь» и «божественные откровения»? Какая разница, по сути? Ведь верят же вельды? Верят. И Льеттиа, вон, в этом урочище чуть не ежедневно встречают, а ты со своим высшим магическим образованием сидишь на холодном камне, с омерзением предвкушая подъем на гору, и заунывно стенаешь. Ну не стыдно ли?
      А если и мне попробовать? Может, вельды оттого и встречаются с призраком, что свято верят в его существование? Что ж, попытка – не пытка.
      Для чистоты эксперимента я прикрыла веки, настроилась на внутреннее восприятие, восстановив перед мысленным взором картинку урочища. Несколько чахлых кустов, три обнявшихся цепкими ветвями березки, невысокий ковер зеленой травки, большой рыжеватый камень подо мной…
      Из-за трех пятнистых стволов вышла полупрозрачная фигура молодой стройной женщины. Мягкие рыжие волосы легко стелились по узким плечам, огненным водопадом стекая на спину. Темные изумрудные глаза в обрамлении золотистых ресниц смотрели печально и устало.
      Тихо-тихо, осторожно, боясь разорвать хрупкий до неосязаемости контакт:
      – Кто вы?
      Льеттиа вскинула голову и обвела меня изумленным зеленым взглядом.
      Еще тише, глуше:
      – Кто вы? Чего вы хотите?
      Вместо того чтобы иносказательно ответить и исчезнуть, как свойственно большинству таких призраков, Льеттиа вдруг бросилась через всю поляну ко мне, упала в ноги и молящим голосом пролепетала:
      – Прости меня!
      – Что?! – изумленно вскрикнула я, инстинктивно отшатнувшись, и, разумеется, разорвала непрочную ниточку, связывавшую два сознания на грани небытия. Вот леший!!!
      «Так, ведьма, рвать на голове волосы с досады ты будешь потом! – отрезвляюще вмешался голос разума. – А сейчас просто сосредоточься и пойми, чего она от тебя хотела».
      Чтобы я ее простила…
      «Так за чем же дело стало?»
      Как я могу ее простить?! Она же мне ничего не сделала…
      «Хм… А ты стала недогадлива…»
      Это твоя работа! Не томи, чего ты там снова удумал?
      «А как же одна… присказка? Этакая бессмыслица, впитанная каждым вельдом с первым весенним дождем, с первым разбудившим младенца лучиком солнца, с молоком матери?»
      Прощает тот, кто исправил?
      «Вот именно!» – довольно подтвердил голосок.
      Как я могу исправить ее ошибку? Тем паче что она ее, скорее всего, и не совершала вовсе?
      «Вельды верятв то, что она виновна, – резко возразил разум. – Так что реальность происходившего и достоверность излагаемого можешь оставить историкам. С энергетической точки зрения Льеттиа действительно жила и действительно провинилась перед Змием».
      Даже если так – чем я могу это исправить?
      «Думай!» – буркнул разум и исчез.
      Думаю. Но как-то безуспешно.
      Говорят, чтобы лучше понять человека, нужно поставить себя на его место. Представить, что это меня Змий выбрал в свои жены. Что это меня дразнили завистницы-соседки. Что это я, не удержавшись, изменила мужу и родила от любовника троих дочерей.
      И что это я ушла, оставляя за своей спиной медленно погибающих вельдов или потерянно бродящих без хозяйки по Храму домовят, увядающие еще по весне цветы, или постепенно, но неотвратимо зарастающие вековой пылью никому не нужные проклятые фолианты, почти не дающие урожая поля или вмиг осиротевшие без своего любимого привидения каменные коридоры и балконы?..
      «Ее никто не заставлял быть примерной женой, Иньярра».
      А кто меня, леший побери, заставляет быть идеальной Хранящей?!
      «Никто не упрекнул бы ее, начни она осаживать обидчиков и плевать на хорошие советы „доброжелателей“ – поворчали бы и умолкли».
      Ну что ж, а если и скажут? Неужели ты, ведьма, не найдешь, что ответить?
      «Но как она посмела бросить на погибель целый мир? Ведь знала, что каждая капля ее силы – это распустившийся цветок, раскрасневшаяся в подвенечном уборе невеста и радостно засмеявшийся ребенок. Чем ты можешь оправдать это?»
      А я и не могу оправдать. Но могу…
      А разве нельзя исправить чужую ошибку, не совершив такой же собственной?
      Разве нельзя разбить веру в чужую вину самым логичным продолжением легенды?
      Разве нельзя подарить жизнь и покой Ветке, жители которой мучительно погибают по собственному же приговору?..
      –  Прощаю…
 
      Иньярра молча, чуть ссутулившись, словно промокшая ворона, сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и медленно, маленькими глоточками пила свой обожаемый чернас. Виттар исподлобья наблюдал, мучительно вырабатывая в голове план действий. Ну что вот с ней такой прикажете делать?
      – И что теперь? – глуховато спросил вельд.
      Иньярра подняла на него бездонные, чуть усталые черные глаза. Что ж, неделя бессонницы никому даром не дается…
      – Теперь? А теперь все чудесно и замечательно. Картинный жест с моей стороны сделан и даже подкреплен показухой в виде мелькнувшего где-то в облаках под грохот грома миражного Змия. Как минимум половина вельдов его видела, другая уже оповещена и рвет на себе волосы от досады, и обе гадают, что бы это могло означать.
      – А дальше? – Виттар блаженно потянулся от подвижных ушей на макушке до кончика хвоста и ехидно клацнул зубами на пролетевшую мимо муху. Волкам и не такое позволено.