Гавайи Миссионеры

      - Никаких языческих цветов и ароматных листьев в церкви быть не должно, - скомандовал Эбнер и, сорвав венок с головы гавайца, швырнул его на землю, но тот продолжал благоухать, и запах листьев свободно проникал внутрь помещения. Некоторые мужчины пришли, надев только рубашки, и их полы сзади едва прикрывали коричневые ягодицы, кое-кто явился в ярко-зеленых бриджах и таких же шелковых галстуках. Так или иначе, но все местное население проявило уважение к Богу белого человека, который отказывался делиться своими тайнами с обнаженными людьми. Каждый туземец имел на теле хоть что-то из одежды.
      * * *
      Внутри церковь представляла собой весьма внушительное сооружение: идеальный четырехугольник с искусно перевитыми травяными стенами, солидная каменная кафедра, и никаких излишеств. Из мебели - единственная скамья для Иеруши и капитана Джандерса. Все остальные прихожане, которых насчитывалось более трех тысяч, разостлали на полу из гальки свои циновки и уселись на них, скрестив ноги, чуть ли не наваливаясь при этом один на другого. Если бы Эбнер повнимательней отнесся к местным климатическим условиям, он велел бы выстроить стены высотой всего в несколько футов, оставив пустое пространство между ними и крышей, чтобы в церкви была вентиляция. Но дело в том, что в Новой Англии это было не принято - значит, и на Гавайях нужна была точно такая же церковь. И воздух здесь не должен был циркулировать. Поэтому послушные прихожане изнемогали от духоты, к которой добавлялось тепло от трех тысяч человеческих тел, находящихся практически вплотную друг к другу.
      Пение было великолепным: оно началось стихийно, в нем чувствовалась радость, и голоса словно пропитал сам дух бого служения. Затем Кеоки очень выразительно зачитал несколько
      отрывков их Библии, а когда на кафедру взошел Эбнер, чтобы прочитать двухчасовую проповедь, все присутствующие замерли: так хотелось им услышать, как Макуа Хейл заговорит на хорошем гавайском языке. Темой Эбнер выбрал строки из книги пророка Софония: "Страшен будет для них Господь; ибо истребит всех богов земли, и Ему будут поклоняться - каждый со своего места - все острова народов".
      Проповедь получилась почти идеально составленной для открытия церкви на далеком острове. Фразу за фразой, Эбнер пересказывал простыми словами изречения пророка. Он говорил о Боге и его могуществе и посвятил пятнадцать минут тому, что объяснял появление нового бога на Гавайских островах. Это был бог милосердия и сострадания.
      Затем Макуа Хейл перешел к описанию того, насколько ужасен становился Яхве, когда начинал гневаться. Эбнер задержался на описании всевозможных катаклизмов: наводнений, эпидемий, грозовых ливней, голода и мук в преисподней. К великому удивлению священника, гавайцы понимающие кивали, а Келоло даже шепнул Маламе:
      -Новый бог совсем такой же, как Кейн. Когда он сердит ся, всем приходится очень плохо.
      После этого Эбнер перешел к богам Лахайны, которых новый бог непременно должен был уничтожить. Эбнер не забыл упомянуть Кейна, Ку, Лоно и Каналоа, а также Пеле и ее помощниц.
      -Все они погибнут, - выкрикивал Эбнер на гавайском языке. - Они навсегда исчезнут и из Лахайны, и из ваших сердец. Если же вы попытаетесь спрятать этих злых богов в своих сердцах, вы тоже будете уничтожены, и вам будет суж дено гореть в адском огне вечно.
      Вслед за этим священник разъяснил туземцам, что же означает истинное поклонение новому богу, и тут он впервые на людях растолковал свое собственное понятие о хорошем обществе.
      -Человек, который поклоняется Богу, - пояснил Эбнер, - защищает своих женщин. Он не убивает новорожденных дево чек и следует законам.
      Один раз, увлекшись, Эбнер громко выкрикнул:
      -Человек, который выращивает самые хорошие урожаи таро и делится ими со своими соседями, восхваляет Господа!
      Потом Эбнер подошел совсем близко к доктрине, столь по пулярной в Новой Англии. Он произнес:
      -Посмотрите на себя, оглянитесь вокруг. Хороша ли зем ля вот у этого человека? Господь любит его. А вот этот человек на своем каноэ ловит больше рыбы? Бог любит его. Работайте, трудитесь, и вы поймете, что Господь любит и вас тоже.
      Наконец, набравшись смелости, преподобный Хейл уставился в сторону алии и высказал свое мнение о том, каким должен быть хороший правитель. И вся паства, состоявшая из простых людей (кроме тридцати вельмож), услышала довольно-таки смелый проект о создании нового правительства. Проповедь закончилась на драматической ноте, что очень нравилось и Эбне-ру, и другим священникам. Макуа Хейл закричал:
      -В царстве Божьем нет ни высших, ни низших, нет алии и рабов. Самый низкий человек удостаивается взгляда Гос поднего.
      После этого Эбнер позвал человека, стоявшего у самого входа и не осмелившегося пройти дальше. Это был раб, и его Эбнер подвел к кафедре, обнял рукой за плечи и продолжал:
      -Когда-то давно вы называли его живым мерзким тру пом. Бог называет его бессмертной душой. Я зову его своим братом. Он больше не раб. Он ваш брат.
      И, вдохновленный собственным красноречием, Эбнер вытянулся и поцеловал мужчину в щеку, а затем заставил его присесть на пол недалеко от Маламы, самой Алии Нуи.
      Однако наивысшей точки служба, посвященная торжественному открытию церкви, достигла уже после того, как было спето несколько гимнов под руководством Кеоки. Шел уже третий час богослужения, и Эбнер, поднявшись со своего места, объявил:
      -Попасть в царство Божье нелегко. Но нелегко попасть и в церковь его здесь, на земле. Однако сегодня для двоих из вас начнется полугодовой испытательный срок, после которого, если названные люди докажут, что они могут быть добрыми христианами, они станут членами нашей церкви.
      В помещении началось оживление, и кое-кто стал выдвигать предположение о том, кто же эти таинственные двое. Однако Эбнер, улыбнувшись, поднял руку вверх и указал на высокого, красивого Кеоки.
      -В Массачусетсе ваш уважаемый и любимый алии Кеоки стал членом церкви. Таким образом, он оказался первым га вайцем в нашей церкви. Моя горячо любимая жена, известная вам, как учительница, также является членом церкви, как я и
      капитан Джандерс. Мы вчетвером специально собирались для того, чтобы решить, кто же будут те двое, которые пройдут испытание. Миссис Хейл, не могли бы вы подняться и привести сюда первого кандидата?
      Иеруша встала и приблизилась к тому месту, где гордо восседали алии, наклонилась и взяла за руку раба. Затем очень медленно, на чистом гавайском языке, женщина произнесла:
      -Этот канака Купа известен как человек безгрешный и поч ти святой. Он делится всем, что у него есть, с другими. Он забо тится о детях, которые остались без родителей. - Иеруша убе дительно перечисляла удивительные добродетели Купы, о кото рых знало, наверное, все население Лахайны. Затем женщина обратилась к присутствующим, что было вполне логично: - В своих сердцах, добрые люди Лахайны, вы знаете, что Купа - самый настоящий христианин. И поскольку вы считаете его та ковым, мы собираемся принять его в церковь Господа.
      Эбнер взял мужчину за руку и воскликнул:
      -Купа, готов ли ты возлюбить Яхве?
      Однако раб был настолько ошеломлен и перепуган неожиданными действиями миссионеров, что мог только невнятно бормотать, и тогда снова заговорил Эбнер: - Уже через шесть месяцев ты больше не будешь называться Купа мерзкий труп. Имя тебе будет Камекона. - Именно так, в переводе на гавайский, звучало имя "Соломон", что означает "мудрец".
      Прихожане были сражены, но, прежде чем между ними начались нездоровые пересуды, Эбнер вновь объявил своим могучим убедительным голосом:
      -Кеоки Канакоа, теперь я попрошу тебя подняться и при вести ко мне второго кандидата в члены нашей церкви.
      С большим волнением и радостью Кеоки встал и у того места, где располагались алии, нагнулся и взял за руку свою сестру Ноелани. В то утро она надела белое платье, небольшую шапочку из желтых перьев и белые перчатки, которые подчеркивали красоту ее рук безупречной формы. Темные глаза девушки сверкали чистотой и безгрешностью, и сейчас она продвигалась к кафедре, сияя от счастья, словно ее вел туда не родной брат, а сам Господь Бог. Она слышала, как среди толпы раздавался одобрительный шепот, и неожиданно осознала, что к ней обращается Эбнер со словами:
      -Ты была верна Господу и следовала его путям. Ты научи лась шить, поскольку все женщины, и алии, и простые, долж
      ны уметь шить. Сказано в Библии о добродетельной женщине: "Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками". Но, кроме этого, Ноелани, ты своим примером вдохновила весь остров. И поэтому через шесть месяцев ты тоже станешь членом нашей церкви.
      Тогда девушка ответила мелодичным голосом: - Я буду продолжать обучение и дальше, а законы Яхве станут моими проводниками.
      В этот момент Эбнер почувствовал, что снова начинает раздражаться. Его по-прежнему сердили эти упрямые гавайцы, которые все же считали, что алфавит для них важнее слова Божьего.
      * * *
      В тот же вечер Малама вызвала к себе Эбнера, и когда он устроился поудобней на тапе, скрестив ноги, перед ее склонившимся над ним грузным корпусом, Алии Нуи торжественно произнесла:
      Впервые сегодня я поняла, Макуа Хейл, что означает скромность и смирение. Более того, хотя и неясно, я увидела, что означает понятие "Божья благодать". Я отослала Келоло жить в другой дом. Завтра я хочу провести процессию по ули цам, чтобы объявить новые законы для острова Мауи. Мы должны жить лучше. Будут ли эти законы готовы к рассвету, чтобы у нас осталось время изучить их?
      Сегодня воскресенье, - спокойно ответил Эбнер. - И поэтому я не могу работать.
      Остров ждет того часа, когда он будет спасен, - приказ ным тоном провозгласила Малама. - Принеси мне законы утром.
      -Хорошо, - пошел на уступку преподобный Хейл. Возвращаясь к себе, он остановился у нового дома, выстро енного за стенами владений Маламы, и предложил:
      -Келоло, вы не согласились бы поработать со мной сего дня ночью?
      И изгнанный муж согласился. Они взяли с собой Кеоки, Ноелани и вчетвером отправились в дом к миссионеру.
      -Законы должны быть простыми, - заявил Эбнер с видом человека, знакомого с искусством управления государством. - Каждый должен понять и принять их всем своим сердцем.
      Келоло, так как вам придется организовать полицию, а также следить за проведением законов в жизнь, давайте спросим у вас: как вы считаете, какими должны быть законы?
      -Матросы не должны бродить по нашим улицам по но чам, - убежденно начал Келоло. - Ведь именно по ночам они и наносят нам вред.
      Поэтому первый и наиболее спорный закон Лахайны был записан в книге Эбнера, состоящей из неровно сложенных листов бумаги, так: "Бой барабана на заходе солнца должен означать, что всем матросам следует немедленно вернуться на свои суда под страхом немедленного ареста и содержания в тюрьме Лахайны".
      Каков будет следующий закон? - спросил Эбнер.
      Никто больше не посмеет убивать новорожденных дево чек, - предложила Ноелани, и это тоже стало законом.
      Следующий?
      Нужно ли нам полностью прекратить продажу алкого ля? - спросила Иеруша.
      Нет, - возразил Келоло. - Кладовщики и лавочники уже заплатили за свой товар, и они могут быть разорены.
      Но алкоголь убивает ваших людей, - отметил Эбнер.
      Мне кажется, что в городе начнется недовольство, если мы полностью запретим продажу этих напитков, - предупре дил Келоло.
      Можем ли мы остановить новые поставки? - внесла свое предложение Иеруша.
      Люди с французских военных кораблей заставили нас пообещать, что мы будем приобретать определенное количест во их алкоголя каждый год, объяснил Келоло.
      Возможно ли запретить продажу алкоголя простым га вайцам? поинтересовалась Иеруша.
      Французы сказали, что гавайцы тоже должны пить их алкоголь, - объяснил Келоло, - но я считаю, что теперь мы должны отказаться от этого.
      Когда дело было почти доведено до конца, Эбнер обратил внимание на то, что одну проблему, весьма существенную для всех гавайцев, никто так и не упомянул. Тогда он предложил:
      Нам необходим еще один закон.
      Какой же? - подозрительно спросил Келоло, поскольку боялся, что этот молодой миссионер обязательно ущемит в правах кахун или старых богов.
      -Господь говорит, - с некоторым смущением начал Эб нер, - и с этим согласны все цивилизованные страны... - Он запнулся, поскольку стыдился произносить то, что должно было последовать. Однако после секундного колебания, он все же набрался храбрости и выпалил: - Больше не должно со вершаться никаких прелюбодеяний.
      Услышав эти слова, Келоло надолго задумался, а затем высказался:
      -Этот закон будет очень трудно проводить в жизнь, - от метил он. - Мне бы даже не хотелось заниматься этим... ну, во всяком случае, в Лахайне.
      К всеобщему удивлению, Эбнер сразу же согласился с ним:
      Вы правы, Келоло. Возможно, мы даже не сможем и не станем проводить его в жизнь полностью, но неужели мы не сумеем объяснить людям, что в хорошем обществе прелюбоде яние не поощряется?
      Да, сказать так, конечно, можно, - согласился Келоло, но в ту же секунду его лицо приняло растерянное и удивлен ное выражение: - Но о каком именно прелюбодеянии ты сей час говоришь, Макуа Хейл?
      -Что вы имеете в виду? - не понял священник. Келоло, Кеоки и Ноелани молчали, и Эбнер даже подумал
      о том, что эти люди просто упрямятся. На самом же деле каждый из них сейчас серьезно задумался над предложением миссионера. Эбнер заметил, как Келоло перебирает пальцами, и догадался, что большой вождь в эти минуты что-то старательно подсчитывает.
      Видишь ли, Макуа Хейл, - наконец, заговорил высо кий алии, - у нас на Гавайях существует двадцать три разно видности прелюбодеяния.
      Что-что? - только и смог выговорить изумленный Эбнер.
      И вот в этом у нас будет большая проблема, - продол жал свои объяснения Келоло. - Если мы скажем просто "Прелюбодеяния быть не должно", но не укажем, какого именно, каждый человек подумает вот что: "Ну, они имели в виду не наш тип прелюбодеяния, а двадцать два остальных". С другой стороны, если мы перечислим все двадцать три вида, как они есть, один за другим, кому-нибудь обязательно при дет в голову попробовать те виды, о которых они раньше и не слышали. И обстановка в городе может стать даже хуже, чем раньше.
      Я все же не понимаю, что значит "двадцать три разно видности" прелюбодеяний, - еле слышно ответил Эбнер, ко торый еще не успел прийти в себя.
      Ну, например, - начал Келоло с видом знатока этого во проса, - Есть женатый мужчина и замужняя женщина. Это номер один. Предположим, имеется женатый мужчина и же на его брата. Это номер два. Или же: женатый мужчина и же на его сына. Это уже номер три. Затем мы имеем женатого мужчину и его собственную дочь. Это будет номер четыре.
      Достаточно, - взмолился Эбнер и в отчаянии замахал руками.
      Ну, а дальше то же самое про братьев и сестер, сыновей и матерей, и прочее, что только может прийти в голову, - как бы между прочим пояснил Келоло. - Если только один из пары женат или замужем, то его любая связь уже будет считаться прелюбодеянием. Но как нам остановить все это? спросил он и воздел руки к небу. - Как я уже сказал, если мы перечислим все двадцать три разновидности, то дела пой дут совсем плохо.
      Время близилось к рассвету, а Эбнер сидел и нервно покусывал кончик своей ручки. Как любой религиозный лидер в истории человечества, он сознавал, что здоровое общество начинается со здоровых семейных отношений. А они, в свою очередь (случайно ли, нет, - неважно), обычно основывались на добропорядочных половых отношениях между одним мужчиной и одной женщиной, объединившихся после некоторого промежутка времени, положенного для размышлений и принятия правильного решения.
      Не должен мужчина жениться на собственной сестре. И не должны семьи бесконечно жениться только на своих ближайших родственниках. Нельзя девочке вступать в половые сношения, когда она еще не окрепла физически. Но как эту мудрость, накопленную веками, изложить гавайцам и донести до каждого?
      Наконец, он нашел ответ, причем такой простой и милый, что впоследствии не одно поколение гавайцев добродушно улы балось, слыша это мудрое распоряжение Эбнера. А улыбались они потому, что понимали, насколько оно верно и понятно. Этот закон был рассчитан на весь опыт племен, живших на тро пическом острове, и из всех мелких дел, которые Эбнеру уда лось довести до конца, пока он жил на Мауи, эти слова запом
      нились и были любимы всем народом. Этот закон гласил: "Не занимайся любовью ни с кем, если это наносит кому-то вред".
      * * *
      В понедельник утром Эбнер представил Маламе свои простые и справедливые законы, и она принялась изучать их. Два или три постановления она вычеркнула, посчитав их вмешательством в частную жизнь людей, но все остальное ей понравилось. Затем она вызвала к себе двух служанок, и три громадные женщины, одетые в платья из тонкого китайского шелка, в шляпах с широкими полями, составили процессию, возглавляемую двумя барабанщиками, еще двумя туземцами с морскими раковинами и четырьмя с жезлами, украшенными желтыми перьями. В шествии принял участие Келоло с восемью полицейскими, Кеоки, Ноелани и глашатай, обладавший удивительно громким голосом. Эбнер и Иеруша оставались в своем доме, поскольку считалось, что законы составляли сами гавайцы для своего же острова.
      Забили барабаны, пронзительно загудели морские раковины, и эти звуки понеслись во все стороны сквозь густые листья деревьев коу. Малама и ее служанки двинулись вперед, мимо большого рыбного пруда, затем по пыльной дороге, вдоль которой располагались дома вождей, и к центру городка. Когда вокруг этой красочной процессии собиралось около сотни человек, сбегавшихся со всех сторон на дробь барабанов, Малама приказывала всем молчать, и только глашатай громко объявлял:
      - Слушайте новые законы Мауи! Нельзя убивать! Нельзя воровать! Нельзя спать ни с кем, если при этом кому-либо причиняется вред!
      Барабанная дробь возобновлялась, а сраженные услышанным туземцы так и оставались на своих местах. Те отцы, которые зарабатывали на жизнь только тем, что отвозили своих дочерей на иностранные суда, попытались поспорить с Келоло и что-то объяснить ему, но он жестом приказал им замолчать, а сам отправился дальше, вслед за процессией.
      Возле небольшого пирса Малама вновь остановилась. Че тыре раза протрубил рожок, созывая всех моряков, которые находились в это время на берегу. Пришли даже два капита на и, держа свои фуражки в руках, встали немного поодаль,
      прислушиваясь к удивительным словам, которые все так же бодро выкрикивал глашатай:
      Морякам запрещается бродить в Лахайне по ночам! Де вушкам запрещается плавать на китобойные суда!
      Боже мой, - забормотал один из капитанов. - Кто-то за это все здорово поплатится.
      Уверен, что эту чертовщину выдумал миссионер, - про рочески усмехнулся второй.
      Господи, спаси миссионера, - проговорил первый и по бежал обходным путем в лавку Мэрфи. Но едва он успел сооб щить собравшимся там ошеломляющие новости, как перед питейным заведением появилась сама Малама со своими слу жанками и помятыми бумагами, на которых были изложены новые законы острова. На этот раз, как только барабанная дробь стихла, перед кабачком Мэрфи были провозглашены два дополнительных закона:
      Девушкам отныне запрещено танцевать обнаженными в винной лавке Мэрфи. С сегодняшнего дня алкоголь гавайцам продавать не разрешается.
      Загудели рожки, забили барабаны, и процессия удалилась. Итак, законы были прочитаны, и теперь Келоло должен был следить за тем, чтобы они строго выполнялись всеми жителями острова, а также моряками прибывающих в Лахайну судов.
      Той же ночью в городе начались беспорядки. Матросы с нескольких кораблей разгуливали по улицам и дрались с полицейскими Келоло, которые не могли оказать буянам достойного сопротивления. Девушек выхватывали прямо из постелей и, против их воли, волокли на суда. Около полуночи группа из пятидесяти матросов и местных торговцев собралась возле дома миссионера и начала сыпать проклятья в адрес Эбнера Хейла.
      Это он придумал новые законы! - завывал какой-то ма трос.
      Это он уговорил толстуху принять их! - кричал другой.
      -Надо повесить этого негодяя-недомерка! - раздался чей-то голос, и в толпе послышался одобрительный ропот.
      Правда, сразу никто ничего предпринять не решился. Затем один из матросов начал бросать камни в сторону травяной хижины, и один рикошетом влетел в комнату, никому при этом не нанеся вреда.
      -Давайте спалим эту проклятую хижину! - отчаянно за вопил кто-то.
      Мы покажем ему, как вмешиваться в наши дела!
      Выходи сюда, проклятый червяк! - попытался спрово цировать Эбнера здоровенный матрос.
      Выходи! Выходи! - бушевала толпа, но Эбнер продол жал лежать на полу, сжавшись в комок и прикрывая своим телом Иерушу и обоих детей, на тот случай, если буяны взду мают снова атаковать его жилище с помощью камней.
      Время шло, и проклятия продолжали сыпаться в ночи, как и прежде. Однако к утру толпа начала понемногу рассеиваться, и как только взошло солнце, Эбнер отправился за советом к Келоло.
      Это была страшная ночь, - покачал головой большой алии.
      Мне кажется, что следующая будет гораздо хуже, - за метил дальновидный священник.
      -Может быть, нам стоит отменить новые законы? - предложил Келоло.
      Ни за что! - рявкнул Эбнер.
      Мне кажется, нам следует посоветоваться с Маламой, - кивнул Келоло, но когда они подошли к ее дому, то обнаружи ли, что большая толпа местных жителей уже собралась возле травяного дворца. Они высказывали Алии Нуи все свои стра хи и опасения, и только теперь Эбнер понял, насколько вели кой была эта женщина во всех отношениях.
      Малама сказала вам, - упрямо произнесла она, - что слова являются законами. Я хочу, чтобы в течение часа вы привели сюда капитанов всех судов, которые сейчас стоят у нас на рейде. Пусть они придут ко мне!
      Когда появились американцы, грубоватые, сильные и симпатичные ветераны китобойного промысла, она заговорила на английском:
      Этот закон я вам дала сама. И лучше вам думать так.
      Мэм, - вступил в разговор один из капитанов, - мы приплываем в Лахайну уже более десяти лет. Мы всегда вели себя здесь прилично, и нам нравился ваш порт. Но теперь я и предположить не могу, что может произойти дальше.
      Это я могу вам сказать! - в волнении Малама снова пе решла на гавайский. - Вы будете слушаться моих законов и повиноваться им!
      Но нашим матросам нужны женщины, - попытался объяснить положение вещей один из капитанов.
      И вы также буяните и деретесь на улицах Бостона? - потребовала ответа Малама.
      Если речь идет о женщинах? Разумеется, - утверди тельно кивнул капитан.
      Но если полицейский остановит вас, разве он будет не прав? настаивала Малама.
      Капитан, которому надоела эта бесполезная беседа, выставил свой указательный палец и, погрозив им, прогремел:
      Мэм, на этом жалком острове пусть ни один полицей ский даже не пробует остановить моих матросов!
      Наша полиция обязательно остановит вас! - парирова ла Малама. Затем она резко изменила свой тон и заговорила с капитанами просительно: Подумайте сами, мы же - очень маленькая страна. Нам очень хочется вырасти и стать замет ными в современном мире. Для этого мы стараемся изме ниться. И я считаю, что наши девушки не должны плавать на ваши корабли. Да вы и сами понимаете это. И вы должны первыми помочь нам.
      Мэм, - прорычал все тот же недовольный капитан, - вас ждут большие неприятности.
      Значит, так тому и быть, - тихо ответила капитанам Алии Нуи, закончив на этом разговор.
      Келоло хотел пойти на уступки и отменить все новые законы. Кеоки тревожился о том, что в городе будут большие беспорядки, и предвидел крупные разрушения. Ноелани призывала мать к соблюдению предельной осторожности, но Малама заупрямилась. Она отправила письма во все дальние районы, чтобы созвать всех крупных алии. Затем Малама лично осмотрела новый форт и проверила, насколько прочны его ворота, после чего заявила Келоло:
      -Сегодня ночью будь готов к сражению. Капитаны пра вы. Нас ждут большие неприятности.
      Но когда туземцы разбрелись по своим делам, и никто не мог больше проследить за действиями Маламы, она вызвала к себе Эбнера и напрямую спросила его:
      Как ты считаешь, правильно ли мы поступаем?
      Безусловно, - уверил ее миссионер.
      Будут ли сегодня большие неприятности?
      Боюсь, что да, - вынужден был признать Эбнер.
      Тогда получается, что мы все-таки поступаем непра вильно, - настаивала Алии Нуи.
      И тогда преподобный Хейл рассказал ей десяток притч, описанных в Ветхом Завете, когда сторонникам Господа Бога приходилось сталкиваться и сражаться с крупными и сильными врагами. Когда он закончил свое повествование, то поинтересовался :
      Малама, разве вы не понимаете своим сердцем, что зако ны, которые вы прочитали, правильные?
      Они являются частью моего сердца, - загадочно ответи ла женщина.
      Значит, они обязательно восторжествуют, - убедитель но подвел итог Эбнер.
      Маламе очень хотелось верить в эти слова, но ее угнетала трусость других ее советников, поэтому сейчас она, возвышаясь над крошечным священником, все же еще раз спросила его:
      -Маленький миканеле (так гавайцы произносили слово "миссионер" ), скажи мне правду. Правильно ли мы поступаем?
      Эбнер закрыл глаза, запрокинул голову к травяному потолку и закричал так, как, наверное, взывал, донося свои откровения до иудейских старцев пророк Иезекиль:
      -Гавайские острова будут жить по этим законам, по скольку они являются волей Господа нашего!
      Убежденная, Малама переключилась на другие дела, но вскоре снова спросила Эбнера:
      Так что же произойдет сегодня ночью?
      Вас, Малама, они беспокоить не будут. Возможно, они попробуют поджечь мой дом, как и обещали. Можно Иеруше и детям пока что остаться в вашем доме?
      Конечно, и тебе тоже.
      Я буду у себя, - просто ответил на это предложение миссионер. Глядя вслед этому маленькому прихрамывающе му "миканеле", Малама еще раз осознала, как сильно и ис кренне полюбила его.
      * * *
      В ту ночь улицы Лахайны представляли собой арену насто ящего безумия. Едва начало смеркаться, как один из пьяных капитанов и Мэрфи привели к форту целую толпу матросов. Стоило засевшим внутри полицейским протрубить в ракови ны - это, вместо предупреждения, оказало на буянов совсем противоположное действие: по всему поселку они принялись
      хватать попадавшихся им стражей порядка и швырять их в залив. Затем толпа вновь двинулась к заведению Мэрфи, где под музыку и одобрительные вопли собравшихся танцевали три обнаженных дочери Пупали. По рукам ходили бутылки, а пьяные матросы кричали:
      -Хлебайте досыта! Ведь когда эта выпивка закончится, миссионер не разрешит продать здесь ни капли!
      Этот призыв, повторяющийся раз за разом, настолько разъярил толпу, что кто-то предложил:
      -Давайте раз и навсегда разделаемся с этим мелким за- сранцем!
      Они бросились на улицу и направились уже к дому Эбнера, когда кто-то в толпе выдвинул более интересное предложение:
      -Зачем с ним связываться? Лучше сожжем его дурацкую травяную церковь!
      Четверо из толпы вооружились факелами и, подбежав к церкви, закинули их на крышу. Вскоре ночной бриз раздул пламя, и оно охватило все строение.
      Однако этот огромный маяк, вспыхнувший в ночи, вызвал последствия, которых матросы никак не ожидали. Люди, вложившие свой труд и душу в постройку церкви и полюбившие ее всем сердцем, как символ их города, бросились спасать творение своих рук. Вскоре все свободное пространство вокруг церкви было заполнено лоснящимися телами мужчин и женщин, пытающихся сбить огонь со стен. Поливая их водой, гася пламя ветками, а то и собственными ладонями, эти люди своими отчаянными усилиями отстояли почти половину строения. Моряки, потрясенные отвагой невежественных язычников, предпочли отойти подальше и молча наблюдали за происходящим.
      Но когда островитяне увидели, во что превратилась их церковь, то место, где произносились слова надежды и утешения, их охватила настоящая истерия. Кто-то прокричал:
      -Всех моряков - немедленно в тюрьму!
      Жители Лахайны ответили единодушным грозным ревом, и по всему острову развернулась настоящая охота на людей.
      Двое-трое крупных гавайцев набрасывались на первого встречного моряка, буквально сминали его и оставляли под охраной одной из самых толстых женщин. Та садилась на бед нягу сверху и время от времени била его по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы тот не мог прийти в себя. А мужчины тем
      временем отправлялись за следующей жертвой. Будь то боцман, капитан или матрос - со всеми поступали одинаково, а тому, кто пытался оказывать сопротивление, зачастую ломали руки или челюсти. Когда народное волнение улеглось, Ке-лоло отрядил регулярные полицейские силы острова на поиски тел, чтобы оттащить их в недавно отстроенную тюрьму. Затем, с тонкой прозорливостью опытного политика, он выбрал из числа американцев капитанов кораблей и обратился к каждому со следующими словами:
      -Капитани, моя не думала, что ты окажешься среди мат рос. Было темно, и поэтому всем бум-бум. Моя позаботится о тебе.
      Он отводил их в заведение Мэрфи, подносил каждому по стаканчику и с удовольствием наблюдал, как те пили, морщась от боли в разбитых губах.
      Когда на следующий вечер раковины протрубили условный сигнал, многие матросы предпочли погрузиться в шлюпки и убраться на корабли. Тех же, кто рискнул остаться, гавайцы гоняли до утра по всему острову с твердым намерением хорошенько избить. Некоторых полицейские сумели вырвать из рук разъяренной толпы, и в результате тюрьма в форте к утру снова заполнилась. На третью ночь загулявшие позже сигнала моряки сами бросались на поиски полицейских. Они предпочитали сдаться властям и провести ночь в тюрьме, чем выступать в роли дичи. На четвертую ночь порядок в Лахайне был восстановлен. Полиция Келоло полностью овладела ситуацией.