– Мы сможем бежать прямо из-под носа врагов веры, – хвастливо заявил Кула.
– Ты умеешь управлять этим изобретением нечестивых? Мы будем в безопасности? – боязливо спросил Лобсанг.
– Если мы погибнем, значит, так было предопределено судьбой, – рассмеялся Кула.
– Если мы погибнем, – отозвался Чиун, подбирая подол своего одеяния, чтобы подняться на борт, – ты будешь отвечать за это все свои последующие жизни.
Они поднялись и полетели к снежным вершинам, окружающим долину Лхасы. Почти не замечая, что они в воздухе – так плавно проходил полет, – Скуирелли решила непременно включить в фильм и эту мизансцену. Надо только переписать сценарий так, чтобы вертолет пилотировала она сама. Почему бы и нет? Ведь это будет ее фильм. Пусть только кто-нибудь возразит, она сможет отстоять свои права, подкрепив их соответствующими примерами!
Глава 36
На юге уже полыхали пожары, когда турбовинтовой самолет с министром внутренних дел на борту, борясь с ужасными нисходящими потоками над Гонггарским аэропортом, в восьмидесяти милях южнее Лхасы, пошел на снижение.
Тибет был охвачен восстанием, это подтверждали и радиосообщения. Партизаны Чуши Гангдрука яростно сражались во всех городах, расположенных вдоль Шоссе дружбы.
Не было никаких сомнений, что все это дело рук бунджи-ламы, явно сующейся не в свое дело. Министр государственной безопасности молился всем богам, которые, возможно, еще покровительствовали в эти безбожные дни Китаю, чтобы таши, который, сидя на своем сиденье, повторяет нараспев мантры и вращает золотое молитвенное колесо, признали более достойным власти, чем белоглазую ламу с другого конца света. В противном случае министр готов был принять любые, не санкционированные Пекином меры.
Нет, Тибет он не отдаст. Отдав Тибет, он рискует лишиться не только своего доброго имени, но, возможно, и самой жизни.
Турбовинтовой самолет неожиданно резко вошел в пике, и министр тут же забыл о бунджи-ламе, о Тибете и о потере доброго имени, а возможно, и о самой жизни.
Теперь его заботило только одно – как бы не изрыгнуть завтрак, и он поднес бумажный пакет к своим обескровившим губам.
* * *
Подъезжая вместе с кхампами на грузовике к Гонггаре, Римо сказал им:
– Пусть этот город останется таким, как он есть.
Сидевший за рулем Бумба Фун вмиг осунулся, словно из него выкачали весь воздух.
– Никаких поджогов?
– Ничего. Нам нельзя замедлять своего движения.
– Но почему, о Гонпо?
– Вы сожжете город и разрушите аэропорт. И тогда мы не сможем вывезти из Тибета бунджи-ламу.
– Странная причина, – пробормотал Бумба Фун.
– Отведете душу, когда доедем до Лхасы.
– Но мы не станем жечь Лхасу. Это священный для Тибета город. Мы уничтожим только китайцев и их дома, оскверняющие нашу землю.
– Хватит! Удар по Лхасе надо нанести как можно осторожнее.
– Мы сделаем это очень осторожно, – пообещал Бумба Фун. – Так осторожно, как только могут кхампы.
– Превзойдите сами себя, – попросил Римо. – А как только я вытащу бунджи-ламу из города, можете веселиться, как захотите.
Подавшись вперед, Бумба Фун погнал грузовик, как одержимый.
* * *
Вертолет Народно-освободительной армии сел на горную вершину, взметнув тучи колючих замерзших хлопьев. Его лыжи на добрый фут погрузились в девственный снежный наст.
– Здесь мы в безопасности, – буркнул Кула, остановив вращение лопастей.
Мастер Синанджу шагнул в сугроб. Холодный, разреженный воздух обжигал горло, но он был напоен запахом свободы, и поэтому дышать им было радостно.
Чиун посмотрел на город.
В резком свете дня крыши домов Лхасы сверкали каким-то фантастическим блеском. На улице ни души, мелькают только крошечные фигурки в зеленом. В древнем городе, уютно примостившемся среди вечных гор, было введено чрезвычайное положение. Испокон веков лхасцы воспринимали все, с ними происходящее, как предначертанное судьбой, китайцев же было много и они были хорошо вооружены, поэтому никто не оказывал им сопротивления. Да и что тибетцы могли противопоставить смертоносному оружию оккупантов?
Кто-то должен оповестить их о присутствии бунджи-ламы и поднять их на борьбу. Только тогда они выйдут из своих домов на улицы.
Такое опасное дело под силу только мастеру Синанджу, подумал Чиун. Ну что ж, когда падет ночная тьма и усталые китайцы улягутся спать в своих казармах, он отправится в город, чтобы пробудить тибетцев от их долгого кошмарного сна.
А пока остается только ждать и надеяться, что ни один вертолет Народно-освободительной армии не приблизится к этой горной вершине.
* * *
Турбовинтовой самолет остановился на самом конце посадочной полосы, здесь уже стоял в ожидании вертолет Г-70-СТ.
Министр государственной безопасности сплюнул остатки желчи и утреннего риса в бумажный пакет и поспешил к выходу. Он приветственно махнул рукой пилоту вертолета, затем покрутил ею над головой. Летчик привел во вращение несущий винт, лопасти завертелись со все усиливающимся воем.
Вернувшись в самолет, чтобы подготовить таши к короткому перелету в Лхасу, министр подумал, что худшее уже позади: он благополучно добрался до Гоштара. Теперь уже не страшно: вертолет был американский, «Черный ястреб», специально приспособленный для полета на большой высоте. И управляет им, конечно же, лучший пилот китайского воздушного флота.
Пролетая над Гонггаром, министр заметил колонну военных грузовиков и джипов, быстро продвигающуюся к городу. Вероятно, подкрепления для Народно-освободительной армии, подумал он.
А затем довольно улыбнулся мысли о том, что к тому времени, когда они достигнут Лхасы, все эти трудноразрешимые неприятности с бунджи-ламой будут уже позади.
* * *
На улице Янхе Донглу, на южных подступах к самой Лхасе, стояли два тяжелых боевых танка «Т-72». Они стояли бок о бок, угрожающе направив свои стодвадцатимиллиметровые гладкоствольные орудия на Гонггар.
Впрочем, между ними оставалось достаточно места, чтобы прошел один як – если этот як не был, конечно, стельной самкой.
– Потише, – бросил Римо Бумбе Фуну, когда они подъехали к танкам.
– Вы хотите, чтобы я остановился?
– Сперва сбрось газ. Потом остановись.
Грузовик остановился ярдах в десяти от зияющих стволов.
– Что мы будем делать, Гонпо Джигме? – растерянно спросил Бумба Фун. – Эти танки преграждают нам путь.
– Мне нужна всего минута, – обронил Римо, выходя из кабины.
– Зачем?
– Чтобы сломать танки.
* * *
Командир танка Юн Тинг, сузив глаза, уставился на кхампу, который вылез из грузовика, возглавлявшего целую колонну. Юн Тинг смотрел, как этот – очевидно, невооруженный – человек приближается. Тибетец шел слишком беззаботно, чтобы заподозрить что-то неладное, и все же Юн Тинг, сидевший в открытом башенном люке, взявшись за рычаг, направил пушку прямо на кхампу. Действие было угрожающее, рассчитанное на то, чтобы вселить в сердце несчастного страх и покорность.
Кхампа приблизился к машинам. Затем, игнорируя требования командира назвать себя, небрежно взялся сразу за оба ствола и сжал пальцами твердую сталь. Только тут Юн заметил, что руки незнакомца слишком белы, чтобы принадлежать настоящему кхампе.
Послышался громовой раскат. До конца своих дней Юн не забудет этого звука, с которого, казалось, все и началось. Но в военной тюрьме, куда его посадили за нарушение воинского долга, он вспомнил еще и то, как человек сначала отнял руки, а затем краями ладоней одновременно ударил по стволам. И оба ствола раскололись во всю длину.
Вот тогда-то и раздался этот громовой грохот, не раньше. Но Юн был так потрясен, что запомнил все в обратном порядке.
Расщепленные стволы упали на землю.
Невероятно, совершенно невероятно! Просто немыслимо. И самое худшее, этот наглец кхампа, уничтоживший народную собственность, стоял посреди дороги, дул на побелевшие пальцы и вытирал их о свою одежду.
Он смотрел на Юн Тинга нагловато-насмешливо, как бы бросая вызов: «А ну, попробуй меня застрелить».
На это, однако, Юн Тинг не решился. Он дал приказ к отступлению. Да, верно, в башне был установлен пулемет, но в глубине души командир танка сознавал, что пускать его в ход против существа, способного манипуляциями, похожими на удары, применяемыми в кунг-фу, раскалывать прочнейшую китайскую сталь, бессмысленно.
«Т-72», изрыгая дым и запах масла, развернулись, направили свои безносые башни на север и поехали в город.
До ушей посрамленного Юн Тинга донеслись ликующие крики множества кхамп, которым открылся путь в город.
– Гонпо! – кричали они. – Гонпо Джигме! Лха гьяло. Де тамче пхам!
Китаец не знал, кто такой Гонпо Джигме. Впрочем, все остальное он прекрасно понял. «Боги победили, – кричали кхампы. – Демоны обращаются в бегство!»
Приятного в том, что тебя называют демоном, мало, но не мог же Юн Тинг оспаривать очевидное. Оба его танка отступили перед одним невооруженным существом, видимо, некогда изгнанным, а теперь возвратившимся богом древнего Тибета.
Глава 37
Под лыжами вертолета Народно-освободительной армии мелькнула последняя горная вершина, и внизу, как огромная драгоценная шкатулка, открылась Лхасская долина. От ее величия, от скопища домов и извилистой реки Лхасы и возвышающегося надо всем гаргантюанского дворца Поталы у министра наверняка захватило бы дух, если бы в этот момент он не вел радиопереговоров с лхасским гарнизоном.
Ситуация складывалась странная. Бунджи-лама все еще разгуливала на свободе, хотя по всему городу неустанно велись ее поиски. Всем тибетцам приказано сидеть по домам и не высовываться, но бунджи найти так и не смогли.
– Может, не так это и важно – найти бунджи, – высказал министр свое мнение. – Как только лхасцы узнают, что среди них таши, влияние клики бунджи будет тут же подорвано.
Когда вертолет готовился к посадке у пруда Царя драконов, за Поталой, на вершине горы с другой стороны долины, министр заметил еще один вертолет Народно-освободительной армии. Он достал бинокль из кармана и поднес его к глазам.
Через миг он произнес в укрепленный у него под подбородком микрофон:
– Я нашел бунджи.
В его голосе не чувствовалось никакого волнения. Да и что волноваться? Бунджи и ее реакционная клика, очевидно, находятся в безнадежном положении.
Игра перешла в эндшпиль.
* * *
Мастер Синанджу смотрел со своего наблюдательного пункта на Лхасу. Спасаясь от холодных ветров, он втянул руки в рукава кимоно и соединил их. На пергаментном лице корейца отразилась озабоченность.
Внизу, над самым городом, кружили глупые стрекозы Народно-освободительной армии. Он знал, что они продолжают искать, однако их поиски напрасны.
Увы, не только они одержимы чрезмерным тщеславием. Он взглянул на вертолет, где сидела, попыхивая сигаретой, бунджи-лама. Хорошо, что он заглушил ее голос, ибо за то долгое время, что отделяло их от наступления темноты, никаких сил не хватило бы на то, чтобы слушать ее бесконечные жалобы. С каждой текущей минутой бунджи проявляла все большее нетерпение, и только мастер Синанджу понимал, что вытеснить китайцев из Лхасы было практически не выполнимой задачей.
С юга, из-за гор появился вертолет. Он спустился к городу и, казалось, уже готовился к посадке, как вдруг взмыл вверх и направился прямо к ним.
Вслед за ним, словно самцы-стрекозы за самкой, взлетели и другие вертолеты и тоже направились к ним.
Взятый ими всеми курс не вызывал сомнений.
Повернувшись, чтобы предупредить остальных, мастер Синанджу осознал, что их шансы на благополучный исход значительно ухудшились.
* * *
– Смотрите на эти преступные китайские корабли! – воскликнул Бумба Фун, показывая на север. – Они удирают перед приближением Гонпо Джигме. Боятся Разрушителя, который спустился с горы Кайласа, чтобы вышвырнуть их с нашей священной земли!
– Никогда не слышал о горе Кайласа, – отозвался Римо, наблюдая, как вертолеты взмывают в разреженный воздух. Находившийся впереди пропускной пункт солдаты уже покинули – просто сели в джипы и поехали на север.
– Лхаса наша! – возликовал Бумба Фун.
– Не считай яков, пока не держишь их за рога, – предупредил Уильямс. Чересчур уж легко им все давалось! Их грузовики победоносно промчались по Дузен Галу, мимо дворца культуры трудящихся, и с тех пор, как Римо повредил два танка, никто даже не делал попытки их задержать.
У него было такое чувство, что во всем этом каким-то образом замешан Чиун.
По пути Бумба Фун и его кхампы призывали жителей Лхасы принять участие в борьбе за освобождение. В окнах, словно медные гонги, появлялись тусклые лица. И только. Никто даже не осмелился выйти на улицу. А когда кхампы стали встречать очаги сопротивления, никто не оказал им поддержки.
– Буддисты, – резюмировал Римо.
* * *
Не успел мастер Синанджу сообщить неприятные новости товарищам по несчастью, как небо над ними потемнело от летающих машин. По всей видимости, спастись можно было, лишь спустившись вниз.
– Нам больше нельзя здесь оставаться, – решительно заявил Чиун.
– Мы будем сражаться, – откликнулся Кула. И зажав в своих громадных руках два автомата, стал поливать огнем приближавшиеся слишком близко вертолеты.
Один, смертельно раненный, кружась, полетел вниз, чтобы там расцвести большим огненным цветком. Из другого расстреляли кабину их собственного вертолета. Кула дал очередь, и две огненные струи отсекли несущий винт. Вот и второй вертолет тоже низринулся с неба – раненая металлическая рыба.
Мастер Синанджу не мешал Куле развлекаться таким образом. Расстреляв оба «магазина», огромный монгол с досадой швырнул оба автомата на землю и обнажил свой серебряный кинжал, словно намереваясь вонзить его в бок пролетающему вертолету.
В конце концов по пояс в снегу, покрывавшем огромные валуны, они стали спускаться с горы.
Солдаты в зеленом тотчас высыпали из вертолетов и начали устраивать засады ниже линии снегов. Держа оружие наготове, сощурив жестокие глаза, они нетерпеливо подкарауливали беглецов.
Внизу солдаты, вверху вертолеты... А через пастбище, отделяющее Лхасу от горы, бесконечными колоннами двигались танки, джипы и грузовики.
Ступая впереди, приподняв свои черные юбки, Чиун расчищал путь для бунджи-ламы, Кулы и Лобсанга Дрома. Старец хмурился. Конечно, можно попытаться миновать устроенные солдатами засады, достичь сравнительно безопасной Лхасы и, прибегая ко всяким хитрым уловкам, покинуть Тибет. Но поручиться, что все его подопечные останутся целыми и невредимыми? Нет, он не уверен, кого-нибудь, возможно, потом не досчитаются. А может быть, умрут все. Разумеется, кроме него самого, мастера Синанджу. Он-то уйдет от смерти.
Разумнее всего было бы сдаться, после чего положение, возможно, изменится, и преимущество окажется на их стороне.
Как ни жестока истина, но он должен ее высказать тем, кто ему доверился. И Чиун решился.
Скуирелли Чикейн ушам своим не поверила.
– Сдаться? Сдаться?! – только и кричала она, не в силах выговорить ничего другого.
– Я никогда не сдамся китайцам, – поклялся Кула.
«Молодец!» – мысленно поддержала его актриса.
– Если так предопределено, я сдамся, – печальным голосом произнес Лобсанг.
Пользы от тебя, как от козла молока, обозлилась Скуирелли.
– Если мы хотим остаться в живых, то должны сдаться, – настаивал Чиун.
Никогда, возмутилась про себя женщина. Это просто ужасно. Вся сюжетная линия распадается. Надо срочно вернуть их на праведный путь. Вдохновение – вот что им необходимо. Если бы я только могла сказать что-нибудь или спеть песню! Да, песню! Я бы воодушевила их песней. Души несчастных воспарили бы, и эти пораженческие разговоры вмиг прекратились бы сами собой.
Скуирелли подошла к мастеру Синанджу и постаралась привлечь его внимание. Она показывала на свой рот, корчила гримасы и делала все, что приходило ей на ум, – разве что не пинала его ногой в голень.
– Бунджи хочет говорить, – кивнул Кула.
– Ее следует выслушать, – поддержал его Лобсанг.
Чиун нехотя высвободил ее голосовые связки.
– Говорите, – произнес кореец.
– Давно пора возвратить мне голос – выпалила Скуирелли. – У меня есть план.
– У бунджи есть план! – с волнением вскричал Кула.
– Что за план? – подозрительно уставился на нее Чиун.
– Минутку. – Не вымолвив больше ни слова, актриса взобралась на снежный утес и тотчас оказалась на виду у солдат внизу, вертолетов вверху танков, грузовиков и джипов у подножия горы. Женщина громко запела:
Я Будда,
Будда это я.
Мудрость я обрела
Под деревом бодхи.
Я Бунджи.
Бунджи – это я.
От несчастий и бед
Спасу я Тибе-е-ет!
Голос Скуирелли достиг такой высоты, какой никогда еще не достигал ни на сцене, ни на экране, ни в реальной жизни. Наиболее высоко взятая ею нота вознеслась в невероятную высь, в неземные обители звука.
Все живые существа на горе, начиная людьми и кончая снежным леопардом, замерли, воззрившись на певицу с таким необыкновенным голосом.
Почувствовав, что целиком завладела вниманием аудитории, Скуирелли Чикейн запела еще громче.
К сожалению, никто больше не услышал ни единого звука. Вверху, над линией снегов, что-то загрохотало, заревело, заухало, и этот грохот, этот рев погнали перед собой бесчисленные тонны снега, льда и острых обломков скал.
Лавина!
Это слово, словно снаряд, взорвалось сразу в сотнях умов.
Мастер Синанджу стремительно взлетел на утес и стащил Скуирелли оттуда. Спускалась она нехотя, но все же спустилась.
– Прячьтесь! – крикнул он остальным.
Бесчисленные тонны снега, льда и обломков скал, соскальзывая вниз, сметали все на своем пути. Беглецы едва успели спрятаться за большой скалой и, сидя там, молились богам, которые пожелали бы их услышать в этом грохочущем аду.
Когда наконец снежный обвал кончился, воцарилась звенящая тишина, полное беззвучие.
Из сугроба вынырнула лысая желтая голова, поросшая кустиками черных волос. Мастер Синанджу внимательно осмотрелся и, нагнувшись, вытащил Скуирелли Чикейн за ее шафранно-желтые волосы.
– Я это сделала! Сделала! Сделала! – радостно завопила она.
Следующими, как медведи после долгой спячки, из снега вылезли Кула и Лобсанг.
У подножия горы высились огромные завалы. Уцелевшие танки отползали прочь. Вертолеты же разлетелись, как испуганные вороны.
– Я сделала это! Сделала! Я покарала подлых китайцев! – ликовала Скуирелли.
– Мы еще не свободны, – заметил Чиун, глядя на вертолеты, которые, как стервятники, вновь слетались на еще живую, но уже агонизирующую добычу.
Из подвешенного под фюзеляжем репродуктора послышался властный голос, сказавший на чистейшем китайском:
– Я предлагаю вам безопасный проезд к Гонггарскому аэропорту. Согласны ли вы принять мое великодушное предложение?
– Ни за что! – вскричала Скуирелли, грозя вертолету своим кулачком. – Я правильно говорю? – справилась она у своих спутников.
Никакого ответа не последовало.
И тогда актриса повторила:
– Я правильно говорю?
Азиаты смотрели на нее недоверчиво и качали головами.
– Неужели вы не видите? Это кульминационный пункт! Бунджи-лама своим невероятно могучим голосом взывает с вершины скалы к противостоящим ей негодяям. Великолепный игровой момент! Попробовал бы сам Спилберг превзойти меня. Готова побиться об заклад, что горожане уже пляшут на улицах, радуясь, что негодяев настигло наконец возмездие.
Все взгляды обратились на Лхасу. Те, кто слышал грохот ревущей лавины, наверняка видели поражение, нанесенное силам Народно-освободительной армии.
– Они вот-вот должны высыпать на улицы! – с трудом переводя дух, заявила Скуирелли.
Но Лхаса осталась спокойной.
– Что с ними? Неужели они не понимают, что их освободили?
Когда стало ясно, что и на этот вопрос никто не ответит, актриса сложила рупором ладони и попыталась оповестить Лхасскую долину о радостных новостях.
С вершины горы донесся короткий предостерегающий шум.
Мастер быстро дотронулся рукой до горла Скуирелли, она что-то пропищала, как испуганная мышь, а затем и вовсе умолкла.
Вы все ревнуете, потому что вас спасла женщина, пыталась крикнуть она. Но они спокойно беседовали между собой, абсолютно ее не замечая.
– Я пришел сюда, чтобы водворить бунджи-ламу на Львиный трон, – спокойно рассуждал мастер Синанджу. – Я это сделал.
– Верно, – с готовностью подтвердил Кула.
– Отныне бунджи-лама является полноправной правительницей Тибета.
Вы забываете о законах жанра, идиоты, ругалась про себя Скуирелли. Публика с нетерпением ждет.
– Возможно, – продолжил Чиун, – этой бунджи-ламе не суждено было освободить Тибет.
Все посмотрели на Скуирелли так, словно она переврала свою роль.
– Вполне возможно, – допустил Кула. – В конце концов она белоглазая. Да еще женщина.
– Чему быть, тому не миновать, – молвил Лобсанг. – Кто из нас может остановить вращение неумолимого Колеса Судьбы?
– Стало быть, решено, – подытожил Чиун. – Мы сделали все, что могли. И теперь надо спасаться бегством, чтобы дождаться более удачного, благоприятного времени.
Кому вы вешаете лапшу на уши, молча возмутилась Скуирелли.
Но они уже пришли к окончательному решению. Актриса вновь оказалась в вероломных объятиях Кулы, и все четверо начали спуск. Вряд ли могло быть хуже, разве что ей бы пришлось играть роль какого-нибудь бессловесного животного или, упаси Боже, ребенка.
Глава 38
У подножия горы бунджи-лама и ее спутники нашли пустой джип. Уже после того как отъехали, они заметили шофера. Он прятался под шасси и так и остался валяться на земле с вывалившимися из раздавленного тела кишками и языком.
За рулем сидел Кула. Никто не преследовал их по пути в город – отстал даже вертолет, который сулил им безопасный проезд. Он улетел в Гонггарский аэропорт.
В Лхасе то и дело завязывались автоматные перестрелки. То тут, то там в голубое небо вздымались клубы черного дыма.
– Китайцы сражаются, – пробормотал Кула.
– Интересно, с кем это? – громко выразил свое недоумение Чиун.
– Они сражаются с тибетцами, – гордо провозгласил Лобсанг. – Лхасцы, зная, что бунджи-лама с ними, открыто выступили на борьбу.
– Тибетцы не сражаются, – презрительно проронил Кула.
Но по мере того как они приближались к городу, звуки битвы становились все слышнее.
Самые ожесточенные бои, по-видимому, шли где-то в районе Бюро общественной безопасности. Кула объехал это место. Он мчался по пустынным улицам, под взглядами испуганно выглядывающих из окон тибетцев, пока не выскочил на дорогу, ведущую в аэропорт.
Повернув за угол, он чуть не столкнулся с встречным военным грузовиком, впрочем, образцами краски машины все же обменялись.
– Кхампы – самые худшие водители, – буркнул Кула.
– Кхампы – настоящие бойцы, – возразил Лобсанг.
– Кхампы – бандиты и трусливые слабаки, – не сдавался монгол. И вдруг в зеркале заднего вида мелькнуло что-то такое, что заставило его подпрыгнуть. Скрежеща тормозами, грузовик развернулся и помчался за джипом. – Я им покажу! – вскричал Кула, до упора выжимая педаль газа.
Так они один за другим и неслись по гонггарской дороге. Каждый раз, когда грузовик, казалось, вот-вот их настигнет, монгол каким-то чудом выжимал дополнительные лошадиные силы из мотора китайского джипа.
Еще немного, и они окончательно уйдут от погони, но как раз в этот момент сзади, заглушая шум двигателя, донесся раздосадованный крик:
– Да остановитесь же вы! Это я!
Чиун так и подпрыгнул от неожиданности.
– Римо?
– А кто же еще? – заорал сидевший за рулем грузовика Уильямс.
– Но ты одет, как кхампа, Белый Тигр, – широко раскрыв глаза от удивления, заметил Кула.
– Что же мне, нельзя уж и переодеться, мать вашу так! – прокричал Римо. – Останавливайтесь!
* * *
Кула попытался тормозить. Нога в сандалии помогла ему выжать педаль газа, а рука с длинными пальцами, схватив рулевое колесо, заставила прижать джип к обочине.
Из грузовика в съехавшем набок песцовом тюрбане выпрыгнул Римо.
Чиун бросился ему навстречу.
– Что ты делаешь в Тибете? – гневно спросил мастер Синанджу.
– Я уже вас обыскался, – пожаловался Римо. – На этот раз вы действительно достигли своего. Назревает большой международный скандал.
– Я в очередном отпуске, – огрызнулся кореец. – Как я его провожу, никоим образом Америки не касается.
– Скажи это Пекину! Смита так и трясет от бешенства. Президент места себе не находит, потому что Первая леди не на шутку взволнованна. Послушайте, я должен как можно скорее вывезти вас всех из Тибета.
– Кто это? – поинтересовался Кула, обращаясь к Римо и указывая на Бумбу Фуна.
Ударив себя в грудь, тот заявил:
– Я Бумба Фун, могучая правая рука Гонпо Джигме.
– А кто такой Гонпо Джигме? – спросил монгол.
– Я, – ответил Римо.
Чиун приблизился к своему ученику.
– Ты – Гонпо Джигме?!
– Да.
– Но ты говоришь голосом Римо!
– Я и есть Римо.
– Но ты только что сказал, что ты Гонпо Джигме.
– Я Гонпо Джигме. Послушай, такие дурацкие разговоры мне приходится вести везде и всюду, где бы я ни оказался. Поехали отсюда, о'кей?
В этот момент к Римо подскочила Скуирелли Чикейн. Она отчаянно жестикулировала, указывая на себя, на корейца и на свое безголосое горло.
Легким прикосновением руки к шейному нерву Уильямс восстановил ей голос.
– С какой стати ты нагоняешь меня и портишь весь мой замысел? – негодующе воскликнула актриса.
– Гм.
– Пойми же, это мой фильм, и я не позволю тебе воровать у меня сцены! А если хочешь сниматься в главной роли, то ты уже опоздал. Уже вовсю идет третья часть.
– Что она там бубнит? – справился Римо у учителя.
– Да... никто понять не может, – махнул рукой тот – Но мы должны как можно скорее вывезти тебя из Тибета.
– Меня?! Но я приехал черт знает откуда, чтобы вывезти из Тибета вас!
– Я никуда не поеду, – запротестовала Скуирелли. – Я бунджи-лама, а здесь, в Тибете, слово бунджи-ламы – закон. У меня есть план. Сперва мы...
И Римо, и Чиун одновременно протянули пальцы к затылку Скуирелли, заглушив ее дальнейшие протесты, сели каждый в свою машину и с ревом помчались в Гонггарский аэропорт.
В пути Чиун пересел в грузовик Римо. Машину вел Уильямс, а Бумба Фун прикорнул в водительской койке.
За спиной у них, в Лхасе, беспрестанно гремели оглушительные взрывы.
– Я просил этих кхампов, чтобы они не особенно расходились, – стал оправдываться Римо. – Но стоило им ворваться в город, как они тут же накинулись на китайцев.
– Давно ли ты заделался кхампой? – полюбопытствовал Чиун.
– Я почетный кхампа, – нагнувшись, шепнул Уильямс. – Они принимают меня за Гонпо Джигме.
– А кем ты себя считаешь?
Римо выбросил из окна свой песцовый тюрбан и почесал затылок.
– Грязнулей, которому необходимо срочно принять ванну, – ответил он. И поглядев на лысую, в черных полосах голову мастера Синанджу, добавил: – Что с твоей головой? Такое впечатление, будто ты играл в пустой бочке из-под угля.
– Я изменил свой облик.
– Изменил облик?!
– Ты ведь тоже преобразился. Разве я не вправе сделать то же самое?
– Само собой. Только то, чем ты покрыл голову, слезает, – кивнул Римо.
Оглядев себя в боковое зеркало, Чиун вытащил из одного рукава кимоно баночку с аэрозолем и покрыл свою облинявшую голову липким черным порошком.
Римо бросил взгляд на этикетку. «Заменитель волос», успел прочитать он, прежде чем Чиун убрал баночку.
Уильямс закатил глаза. Скорее бы, скорее распроститься с этим Тибетом навсегда.
* * *
В Гонггарском аэропорту их уже ожидал приветственный комитет. В основном гражданские лица, несколько присутствующих здесь солдат тотчас отошли в сторону.
Вдоль дороги стояли простые тибетцы, они же образовали полукруг и возле взлетной полосы. Лихорадочно вращались простые и богато отделанные молитвенные колеса. Когда бунджи-лама со свитой подъехала к турбовинтовому самолету, все взгляды устремились в их сторону.
– Что-то не нравится мне это сборище, – буркнул Римо, внимательно оглядывая толпу.
– Думаю, они не станут вмешиваться, – ответил Чиун, вылезая из грузовика, но в глазах его застыла тревога.
– Что за чушь вы несете? – возмутилась Скуирелли. – Это обожающая меня публика. – И она стала посылать во все стороны воздушные поцелуи. – Смотрите, это я – ваша бунджи-лама!
Лица тибетцев оставались совершенно бесстрастными.
– Что с вами? Меня не было здесь шестьдесят лет Вам бы радоваться да радоваться!
Из толпы выступил вперед пожилой китаец в военной форме.
– Я тот, кто обещал вам безопасный выезд из страны, – объявил он.
– И вы дорого заплатите, если не сдержите своего слова, – предостерег его Чиун на своем собственном языке.
– Как министр государственной безопасности Китая, я собрал на ваши проводы здешних людей.
– Ну что ж, приглашаем всех посмотреть на это грустное зрелище, – тихо произнес мастер Синанджу.
– Главное, чтобы тибетцы видели, что клика бунджи-ламы не заботится о них и стремится вернуться в комфортную западную жизнь.
– Мы улетаем по собственному желанию, – решительно заявил кореец.
– Но тибетский народ не останется без духовного руководства, – гладко продолжил министр, обращаясь к собравшимся. – В страну прибыл человек, который только один и сможет указать верный путь в эти смутные времена.
