Странник (№1) - Угроза вторжения

– А дашь? – Глаза Кости вспыхнули от восторга.

– Дам, но еще круче. – Максимов еще больше понизил голос. – Я сейчас уеду.

Незаметно войдешь в мою комнату. Под кроватью надо будет отогнуть ковер, найдешь автомат. Снаряжен и готов к бою. – Он приложил палец к губам Костика. – Тихо, не ори! Дарю на двух условиях. Первое, сейчас идешь вниз и лепишь Гавриле, что хочешь. Но о том, что нашел филиал, – ни слова. В крайнем случае обещай вычислить на следующей неделе.

– А зачем...

– Не перебивай! Второе условие. До моего возвращения держишь автомат у себя в комнате. В таком бардаке его никто не найдет. Дурью не страдай, из окна стреляй только при особой необходимости.

– А зачем из окна?

Костик посмотрел на него с такой детской наивностью во взгляде, что Максимов невольно разозлился.

Хотелось сказать что-нибудь заковыристое из репертуара начразведки, но сдержался.

Дверь бесшумно распахнулась, Максимов едва успел отстранить от себя Костю.

Инга обвела взглядом комнату и вздохнула.

– А я тебя ищу, Максим. Костюм готов. – Она укоризненно посмотрела на Костика. – А тебе, уникум, Гаврилов сейчас голову оторвет. Сколько можно тебя ждать, а?

– Попробовал бы его сначала добудиться, а потом уж выступал. – Максимов хлопнул Костю между острыми лопатками, подталкивая к дверям. – Н что орать, парень вторые сутки не спит.

Костик оглянулся через плечо и благодарно улыбнулся Максимову.

А тот отметил, как легко и точно ставит Костик ноги между наваленными на полу пачками бумаг. Так кошка, пробираясь по столу, грациозно скользит между посудой, ничего не задев и не опрокинув.

«Риск был, но, думаю, я угадал, – подумал Максимов. – Даже если и ошибся, кто меня осудит? Через несколько часов все будет кончено, я уверен. Так почему же я не мог дать парню шанс если не спастись, то хотя бы с честью уйти из жизни? Стрелять я его, худо-бедно, научил. Остальное – его дело. Как жить и как умирать – каждый решает сам».

* * *

Вещи лежали на тахте: светло-зеленый пиджак, темные брюки, белоснежная рубашка.

Максимов, стянув на ходу свитер, подошел к окну. Морпех Василий в лоснящейся от дождя куртке прохаживался вокруг «Ауди» Гаврилова. Конвой, лениво перебирая лапами, трусил следом. Других признаков жизни не наблюдалось. Поселок покорно мерз под непрекращающимся дождем. В редких окошках теплились огоньки, немногие упорные дачники решили ждать первого снега. На краю поселка, где стояли остовы недостроенных особняков, время от времени вспыхивали звездочки электросварки: деньги не знают плохой погоды.

Он подышал на стекло, на запотевшем пятне нарисовал острый крючок.

«Руна „Лагас“. Знак Воды, – прошептал он. Закрыл глаза и представил бурный поток, перекатывающийся через гладкие валуны. – Сейчас события начнут бурлить, как вода, прорвавшая плотину. Нельзя противиться потоку. Доверься ему, и его скорость и сила станет твоей. Только не дай затянуть тебя в пучину. Держись на поверхности».

Сзади скрипнула дверь. Максимов посмотрел на отражение в стекле.

– Инга, я, между прочим, переодеваться собираюсь.

– А я, между прочим, для этого и пришла.

Она плотно закрыла за собой дверь, прошла в комнату и присела на угол тахты.

Максимов, чувствуя на себе взгляд Инги, снял спортивный костюм.

Странно, но привезенная Гавриловым одежда оказалась впору.

«Гаврилов относится к тому типу, что тщательны в мелочах, но зато ошибаются по-крупному. Очевидно, не знают азов военного искусства. Даже тупой комполка, три года проминавший стул в академии, знает, что никакой тактический выигрыш не искупит стратегической ошибки, – подумал Максимов, возясь с пуговицей на рукаве. – В людях, задействованных в операции, он ошибся. Но на этом горят все опера, считающие себя богами, а остальных – марионетками. А вот где же он еще прокололся? Причем так, что сегодня себе места не находит. Спросить бы, да, паразит, не ответит».

Он, наконец, справился с пуговицей и повернулся к Инге.

– Результат?

– Подлецу все к лицу. – Инга вздохнула и отвернулась к окну.

– Не понял, это комплимент или констатация факта?

– Разве не ясно? Ревную.

Он счел за благо не комментировать, взял висевший на спинке кресла галстук. Инга напряглась, готовясь встать, потом, увидев, как он в три движения завязал галстук, откинулась на тахте, поджав ноги.

– Что-то не так?

– Хотела помочь, а ты сам справился. Странно, почему-то надеялась, что ты не умеешь завязывать галстук. – Она положила под щеку ладонь, глаза продолжали следить за каждым движением Максимова. – Странно, одеваешься быстро, как по тревоге, а придраться не к чему. Словно всю жизнь по светским тусовкам ходил.

– Хемингуэй сказал, что не может понять мужчину, дольше десяти минут завязывающего галстук, – сказал Максимов, присев у большой спортивной сумки, где держал свои вещи.

– Пижон он был и мачо, – поморщилась Инга.

– Вот когда перебеситесь со своим феминизмом, взвоете, – пробурчал Максимов, не поднимая головы.

– Это еще почему?

– Нормальных мужиков не останется. Одни латентные педерасты.

– Ой, напугал! Нормальных и сейчас почти нет.

– Вот и не пей кровь у единственного в этом дурдоме.

Он достал стилет, вытащил из ножен, погладил пальцем клинок. Нож был выполнен под вороненую сталь, темное граненое лезвие переходило в витую матово-черную рукоять. Максимов достал из бокового кармана сумки ножны из белой кожи и лайковый чехольчик. Натянул чехол на рукоять, ножны пристегнул чуть выше кисти. Последний раз погладил клинок и вогнал в ножны. Теперь, если придется снять рубашку, нож сразу не бросится в глаза. А бросить его в цель – дело секунды.

Инга, молча следившая за его действиями, пошевелилась, удобнее расположившись на тахте.

– А вы, действительно, с Конвоем похожи. С тобой, как с большой собакой.

Хочется иметь, аж сил нет. А приведешь домой, не будешь знать, что делать.

Максимов поднял голову и внимательно посмотрел па Ингу. В ней было все, что делает женщину притягательной и опасной. За мягкостью и покорностью, которую привыкли считать женственностью, крылась властная и непоборимая сила.

Древние обожествляли эту силу женщины, поклоняясь разноликим богиням, дарующим жизнь и одновременно беспощадно ее отнимающим. Любое знание, полученное вне чувственного опыта, для женщины губительно и нелепо, в этом Максимов уже устал убеждаться. Инга, отметая чуждые ей знания из мира мужчин, до старости играющих в индейцев, знала одно: с силой, данной ей от природы, никто справиться не сможет. Она обязательно возьмет свое, не сломает накатом, так затопит, растворит, убаюкает теплой волной и затянет в темную бездну.

Максимов протянул руку, коснулся ее колена, она тут же накрыла его руку своею. Сквозь прикрытые веки на него смотрел внимательный, притягивающий взгляд. Он крепче сжал пальцы, она задышала глубже, губы слегка приоткрылись.

«Прирученная тигрица ничем не отличается от настоящей. Лишь одна разница: та бродит где-то в джунглях, а эта лежит, свернувшись калачиком, на твоей постели и щурясь прикидывает расстояние для броска», – подумал Максимов.

Свободной рукой перебросил пиджак в кресло, сел рядом на край тахты.

Он прошептал короткую фразу, Инга шире открыла глаза.

– Что ты сказал?

– Красивая женщина – это клинок, рассекающий жизнь. Японская мудрость.

– Это комплимент или констатация факта? – улыбнулась Инга. – Ко всем своим достоинствам ты еще и японский знаешь.

– Для этого надо быть японцем, – покачал головой Максимов.

Снизу донеслись возбужденные голоса Гаврилова и Журавлева.

– За Костика принялись, – усмехнулась Инга.

– Кстати, твоя женская интуиция ничего не подсказывает?

– С каких это пор ты стал просить совета у женщины?

– Это мой единственный недостаток. Надеюсь, не смертельный.

– Дай бог каждому такой. – Инга села, положив под спину подушку. – Ваших дел, конечно, не знаю.

Она машинально поправила волосы. – Но грядут большие неприятности.

– С чего взяла?

– Ой, Макс, – вздохнула Инга. – Вы же у меня не первые. Всегда так бывает: сначала хорохорятся, потом по углам шушукаются. А под конец сидят, прости, как геморройный больной после клизмы. Ждут неприятностей.

– Ив чем они выражались? Ну, у тех, с кем ты до нас работала.

Она скользнула взглядом по его лицу и отвела глаза.

– Не знаю. Я всегда уходила раньше. Вернее, Гаврилов увозил.

– Ты же умница, Инга. Неужели не боишься?

– За себя? Нет. – Инга достала из кармана меховой безрукавки пистолет.

Маленький дамский браунинг.

– Кто из бывших сталинских соколов подарил? – Максимов сразу же отметил, что держит она его правильно.

– Как догадался? – В темных глазах Инги мелькнуло превосходство перед невооруженным.

– Классика трофейного шика – даже ручка перламутровая. Метров с трех завалит насмерть, если попасть куда надо. Калибр маленький, надо пулей колоть, как шилом. Хотя с твоим медицинским образованием...

Он посмотрел ей в глаза. Темные, как омуты в летней реке. Те, кто обитал в этих омутах, нажмут на курок и с восторгом будут смотреть на результат. Это он почувствовал отчетливо, до холодной щекотки в груди – там, куда смотрел черный глазок ствола.

Максимов встал, достал из тумбочки кобуру, перекинул ремни через плечи. С «Зауэром» под мышкой сразу же стало спокойнее. Он покосился на никелированный браунинг на ладони Инги. Теперь ее пистолетик воспринимался так, как того заслуживал: игрушка для детей призывного возраста и последний аргумент истеричек.

«Хорошо так думать, когда есть что-нибудь вроде „Зауэра“. А если нет, то лучше лишних движений не делать. Такая, как Инга, в секунду в тебе понаковыряет дырок, как мышки – в сыре».

– Возвращайся, Максим.

Он посмотрел на покусывающую губы Ингу. Тигрица успела спрятать когти и теперь нежилась, наслаждаясь недолгим покоем.

– Само собой, – кивнул Максимов, мимоходом осматривая комнату. – Так, ничего не забыл, ничего не оставил.

– Нам поговорить надо. Обязательно.

В ее голосе проскользнула новая нотка. Максимов внутренне собрался: то, ради чего он, рискнув, приручил тигрицу, прорвалось в самый неподходящий момент. Времени на серьезный разговор не было, да и обстановка не та.

– Надеюсь, не о маленьком городе в зеленой долине?

– Там, где мужчины похожи на львов, а женщины кротки, как газели... Об этом больше всего хочется, но вряд ли получится, да? – Инга слабо улыбнулась.

– Боюсь, да. На деньги Гаврилова белого коня не купишь, а сам не подарит.

Придется на своих двоих добираться.

– Когда? – Голос ее выдал. Неприкрытого интереса в нем было больше, чем нужно.

– Как только, так сразу.

– Меня не забудь. – Инга спустила ноги на пол, на ощупь стала искать туфли.

«Такую забудешь!» – подумал Максимов, с трудом отводя взгляд от высоких тонких щиколоток, и, подхватив пиджак, вышел.

* * *

Норду

Анализ информации, переданной Бруно, позволил установить точную структуру финансовых потоков известной Вам группировки. Основные узловые звенья: финансовая компания «Либико», «Лотус-банк» (Швейцария), «Банка дель Рио де ла Плата» (Венесуэла), «Балтик-банк» (Латвия) и МИКБ (Россия).

Предварительный расчет объема финансового потока в ходе операции оценен нами как 1 млрд. 200 млн.

Для ускорения прохождения финансовых средств по подконтрольным нам каналам предлагаем использовать комбинацию счетов «Лабиринт-3». Система «Лабиринт-1» будет использована в качестве резервной.

Валдай

Норду

Предварительная подготовка закончена, приступаю к активному поиску объекта «Касса» в установленном квадрате.

Печора

Срочно Салину В. Н.

Агент «Кукушка» информирует, что «Дикарь» покинул адрес в сопровождении «Иноходца». «Дикарю» поставлена задача на сопровождение и контроль объекта «Малыш».

Согласно информации «Кукушки», объект «Гном» под давлением «Иноходца» установил контакт с «Финансистом», планируется прямой выход на известных Вам лиц и использование средств, находящихся в Стокгольме.

Группой наружного наблюдения ведется постоянный контроль за передвижениями «Иноходца».

Мною приведены в максимальную готовность группы, задействованные в операции «Загон».

Жду дальнейших указаний.

Владислав

Глава сорок четвертая

ЕЩЕ РАНО ПРЫГАТЬ ЗА ФЛАЖКИ

Когти Орла

Машина, переваливаясь в разбитой колее, медленно ползла к выезду из поселка.

Гаврилов приспустил стекло, выбросил окурок.

– Настоящий снег скоро пойдет, – сказал он, потянув носом. – Уже снегом пахнет. Скорее бы, надоела слякоть.

Максимов промолчал. Впереди по дорожке шел старик, волоча скрипучую тележку. Из проулка выскочили двое подростков, бросились через пути к платформе. Судя по скопившемуся на ней дачному люду, вот-вот должна была подойти электричка.

Гаврилов увеличил скорость, скрипнув мокрым песком под колесами, выкатил «Ауди» на дощатый помост переезда. С прерывистым перезвоном опустился шлагбаум, красные огоньки замигали прямо перед бампером.

– Кто не успел, тот опоздал, – усмехнулся Гаврилов, дернув ручной тормоз.Кстати, что это на тебя так Кротов пялился?

«Ему надо знать, на кого я работаю: на себя или в паре с кем-то из дачников, – подумал Максимов. – Сколько тревоги в голосе! Кротов, черт старый, так перенервничал, что потерял контроль над собой. Так пялил на меня глаза, что Гаврилов сразу же насторожился. По-моему, там все уже поняли: игра сделана, на днях потушат свет и вынесут трупы».

– Он не на меня пялился, а на костюм, – как можно небрежнее сказал Максимов. – Кротов же у нас денди старой закваски, вот и распереживался.

– А неплохой костюмчик я тебе подогнал, да?

– Спецодежда она и есть спецодежда.

– Ну, тебе не угодишь! – сыграл возмущение Гаврилов.

Максимов сел боком, чтобы было лучше видно лицо Гаврилова, и задал давно подготовленный вопрос:

– Никита Вячеславович, я должен его грохнуть?

– Кого? – вскинул брови Гаврилов.

– Казачка.

– С ума сошел?!

– А на кой черт я туда еду?

Гаврилов задохнулся от возмущения, потом ткнул острым пальцем Максимова в плечо.

– Ты... Ты урод, Максим! – Гаврилов болезненно поморщился. – Я уже проклял день, когда с тобой связался. Запомни, душегуб, еще раз достанешь ствол без приказа, оторву руки!

Максимов посмотрел ему в глаза, и Гаврилов невольно отдернул руку.

Мимо пронеслась московская электричка, завыли тормоза, поезд замер у полупустой платформы. Шлагбаум не подняли, а на противоположной стороне платформы толпа дачников пришла в движение: приближалась электричка на Москву.

– Будем считать, что я не понял приказа. – Максимов не спускал глаз с лица Гаврилова. – Поясните, а то выйдет, как вчера.

Намек был слишком прозрачным, Гаврилов не мог не понять. Судя по красным пятнам, выступившим на скулах, вчерашние неприятности еще не забылись.

– Для бестолковых поясняю. Сопровождаешь казачка и его телку на тусовку.

Крутишься вокруг них весь вечер. Потом сопровождаешь до дома. Возвращаешься на дачу. Все.

– А если его убивать начнут?

– Сегодня не начнут, можешь мне верить.

– А завтра?

– Завтра ты получишь командировочные в фирме «Рус-Ин» и полетишь в Стокгольм.

Максимов кивнул, достал сигарету, прикурил, выдохнув струю дыма в лобовое стекло. Прищурившись, следил за голубоватыми водоворотиками дыма, стекающими по панели к полу.

– Самые тяжелые дни в Абхазии были перед зарплатой, – начал он тихо, словно самому себе. – Обычные бои – ерунда. Там опасность всегда спереди. А вот перед зарплатой надо крутить головой на триста шестьдесят градусов. Потому что бухгалтерия экономию любит. Получишь пулю в спину, на тебе и сэкономят зарплату. Обидно будет до чертиков, а ничего не поделаешь. Ведь, как учил верный ленинец Леня Брежнев, «экономика должна быть экономной».

– Не понял? – Гаврилов насторожился.

– Я потому и жив до сих пор, что за неделю до окончательного расчета начинаю крутить головой.

– Не доверяешь, значит.

– Извините, Никита Вячеславович, нет. На мне висит энное количество миллионов. И пока они лежат на счету в Стокгольме, я сплю спокойно. Но неужели я такой дурак, что, как бобик, по первому свистку принесу их в зубах?

– Без тебя снимем.

– Ага! Кротова туда повезете. – Максимов усмехнулся. – Только он не я, все ходы-выходы в том мире знает, хоть в кандалах его в банк введите, он все равно уйдет. И деньги с собой унесет.

С воем пронеслась, набирая ход, электричка на Москву. Гаврилов, едва дождавшись, когда поднимется шлагбаум, сорвал машину с места.

– Полегче! – Максимов ухватился за ремень. – Живой сейф, можно сказать, везете.

Гаврилов вырулил на шоссе, вдавил педаль газа, покусывая губы, следил за стрелкой спидометра, подбирающейся к отметке в сто километров.

– Ладно, говори, чего ты хочешь? – Он откинулся на подголовник кресла, скосив глаза на Максимова.

– Первое, на кой черт я еду на эту тусовку?

– На тебя хочет посмотреть один человек.

– Куратор операции? – уточнил Максимов. – Только не делай круглые глаза!

Хватит играть в крутого босса. Банк твоему агентству на фиг не уперся. Тем более, не по зубам.

– Да, куратор, – выдохнул Гаврилов. Максимов отметил, что красные пятна спали, теперь лицо Гаврилова сделалось синюшно-бледным.

"Ох, как его корежит! – мысленно усмехнулся Максимов. – Сболтнул от страха.

А что оставалось делать? Хватило ума сообразить, только стоит сказать, что надо кончить «Казачка», как я выскочу из машины, оставив в ней гавриловский труп.

Убить «Казачка» означает поставить точку в игре и повязать концы на себя. А концы сейчас начнут рубить с молодецким хряком, только кровавые брызги полетят".

– Контакта там не будет. Он посмотрит на тебя, и все, – продолжил Гаврилов. – Он всегда так делает. Понравишься – сделает предложение. Но не сегодня. Через пару дней.

– А смысл какой?

– Как какой? – удивился Гаврилов. – Надо договориться, на каких условиях ты передаешь деньги со счета. И как с тобой дружить дальше. – Он покрутил головой. – Жук ты еще тот. К тому же душегуб отмороженный. Но работать умеешь. А ни я, ни куратор зря такими кадрами не разбрасываемся.

– Правильно, – кивнул Максимов. – Кадры – не массы, поэтому и решают все.

Он уже давно заметил в зеркало заднего вида прилипший к хвосту черный «форд». Гаврилов стал сбавлять газ, «форд» сделал то же самое. Впереди у обочины был припаркован джип. Гаврилов принял в правый ряд, убрал ногу с педали, машина накатом пошла прямо к джипу, из которого, завидев приближающуюся «Ауди», выскочили двое.

– Гаврилов, – прошептал Максимов.

– А?

– Не шали – Ствол пистолета уперся в бок Гаврилову.

Тот дрогнул всем телом и нажал на тормоз. «Форд» мигнул фарами и замер сзади, метрах в трех.

«Пулю в бок Гаврилову, кувырком из машины, двумя выстрелами снять тех, у джипа. Потом пулю в салон „форда“, вторую в радиатор. Назад в машину, выбрасываю Гаврилу, пулю на добивание, захлопнуть дверь – и по газам. Дай бог, оторвусь», – пронеслось в голове. Тело уже приняло приказ и собралось для рывка из машины, усилием воли он расслабил палец, лежащий на спусковом крючке пистолета.

– Гаврилов, у меня нет ни фирмы, ни семьи, ни дома. Даже кошки плешивой нет, – скороговоркой прошептал Максимов. – А у тебя есть все. Умирать тебе будет больнее и обиднее.

– С ума сошел, убери ствол!

– Это что за фокусы? – Максимов кивнул на стоящих у джипа.

Гаврилов набрал полные легкие воздуха, выдохнул, закатив глаза в потолок.

– Это, душегуб, твоя машина, – медленно закипая, произнес он. – На ней поедешь к «Казачку». Не пехом же к нему переть! А телка его в свой «мере» тебя не пустит, понял?!

– Понял. – Максимов спрятал пистолет в рукав. – Предупреждать надо. Он взялся за ручку двери.

– Я не прощаюсь, Никита Вячеславович.

– Блин, глаза бы мои тебя не видели! – прошипел Гаврилов.

– Про кошку и все остальное остается в силе. Терять мне нечего. Если меня разозлить и не убить сразу, остановить будет сложно. Найду и оторву голову.

– Угрожаешь? – нехорошо усмехнулся Гаврилов.

– Предупреждаю. А в Стокгольм я должен прибыть живым. Запомните и передайте куратору. Конечно, проще отрубить мне руки. Но, боюсь, на тамошних банкиров это произведет неизгладимое впечатление. Представляете, входите в банк и достаете из кейса мои синие ладошки? – Максимов рассмеялся и толкнул плечом дверь.

В джипе он стер нервную испарину с висков. Посмотрел на себя в зеркальце.

В глазах, окруженных темными тенями, притаилась тревога.

«Решили поиграть в кошки-мышки? Поиграем! Куратор операции, конечно, приманка хорошая. Очень хочется на него взглянуть. Но если куратор не дурак, а он не дурак, если так долго держался в тени, то он будет последним, кого ты увидишь на этом свете». – Он суеверно сжал кулак. На секунду возникло желание выхватить пистолет и разом решить все проблемы. На дороге остались бы трупы Гаврилова и его людей. Через полчаса максимум он был бы уже в надежном укрытии Ордена. Живой.

Но его приучили к мысли, что ты живешь за счет тех, кто погиб, прикрывая тебя. Они, держась до последнего, выигрывали минуты, часы, возможно, годы твоей жизни. И если пришел твой черед тянуть время, отвлекая огонь на себя, надо это делать. Забыть об инстинкте самосохранения и умирать как можно медленнее, цепляться за жизнь, чтобы жил тот, кому предстояло довести операцию до конца.

Сейчас он был уверен, что знает этого человека. Все время он был рядом.

Именно ему Орден поручил самую сложную часть работы.

«Соберись, Макс, – приказал он себе. – Делай то, что от тебя требуется, и ни о чем не думай. – Повернул ключ зажигания, под капотом ожил мотор. – Еще рано прыгать за флажки».

«А уди» Гаврилова, бибикнув сигналом, на медленном ходу прокатила мимо.

Максимов пристроился следом.

Глава сорок пятая

ШАКАЛ В КАПКАНЕ

Цель оправдывает средства

Сопроводив машину Максимова по Рублевскому шоссе до отвилки, ведущей к особняку «Казачка», Гаврилов развернулся и погнал «Ауди» к Можайскому шоссе.

Люди Самвела Сигуа ждали в невзрачном пикапе у ограды Кунцевского рынка.

Гаврилов заглянул внутрь салона, в нос ударил острый запах армейской формы. Все семеро были в полувоенной форме: камуфляжные куртки, темные штаны и высокие бутсы.

«Моджахеды, твою мать!» – подумал Гаврилов, переводя взгляд с одного заросшего до синевы лица на другое.

– Кто старший?

– Я, – сказал самый широкий в плечах, на груди в разрезе распахнувшейся куртки блеснул золотой полумесяц; – Исмаил зовут.

– Оружие с вами?

– Зачем? – Исмаил пожал плечами – Электричкой привезут.

– Правильно. Приказ прост: берете дачу под охрану. При нападении гасите все вокруг. Людей на даче не трогать. Кроме этого. – Гаврилов протянул фотографию Максимова. – Его ликвидировать. Вряд ли он там появится, но на всякий случай запомните. Как увидите, стреляйте без разговора.

Исмаил всмотрелся в лицо на фотографии, покачал головой и, сказав что-то своим людям на незнакомом Гаврилову языке, вернул снимок.

* * *

Гаврилов сопроводил пикап до Одинцовского поста ГАИ – дальше до дачи люди Самвела могли добраться без особых приключений. Развернулся и медленно поехал назад в Москву.

На город опускались по-зимнему ранние сумерки. Встречные машины слепили фарами.

Он вставил кассету в магнитофон, до максимума увеличил громкость.

Высоцкий пел про охоту на волков. От рвущего звука струн, от захлебывающегося в хрипе голоса по телу пошли мурашки.

До того, когда на него самого пойдет охота, остались считанные часы. Но Гаврилов был уверен, что успеет перепрыгнуть через флажки и уйти, заметая следы. Пути отхода готовил заранее. Главное, не начать метаться, привлекая к себе внимание. Главное – не дать понять охотникам, что почуял близкую травлю.

Тем неожиданней будет для них рывок за флажки.

Старые дела Из всех, с кем свела его служба, Гаврилов с уважением вспоминал лишь своего первого начальника отдела и учителя полковника Самсонова. Циник был невероятный. Возможно, только благодаря этому ушел на пенсию в полном физическом и умственном здравии. Первое самостоятельное задание, которое получил от него Гаврилов, к прямым служебным обязанностям отношения не имело.

Нужно было пойти в Елисеевский гастроном и кровь из носу добыть двадцать коробок конфет – по одной на каждого опера в отделе.

Гаврилов шел по тогда еще не переименованной улице Горького, запруженной толпой, лихорадочно скупающей все подряд, – до очередной годовщины Великого Октября оставалось пять дней – и вспоминал все, чему его еще недавно учили в Высшей школе КГБ. Подобной ситуации чекистская наука не предусматривала. Но Самсонову на это было глубоко наплевать. Он пообещал за невыполнение распоряжения сослать лопоухого опера набираться жизненного, а не книжного опыта в дыру, где из торговых точек есть только провонявший селедкой и хозяйственным мылом сельмаг. Угрозу эту исполнить было проще простого: Гаврилов был взят в отдел с испытательным сроком, стоило только написать в характеристике «не способен к оперативной работе», и на карьере можно ставить крест.

Гаврилов потолкался у прилавков и обреченно вздохнул. Хрущевский коммунизм так и не наступил, а брежневский развитой социализм уже приказал долго жить.

Страна жила в царстве тотального дефицита, о котором классики марксизма-ленинизма почему-то в своих собраниях сочинений не написали ни строчки. А было бы неплохо у них узнать, по какой это политэкономической теории полагается использовать склад магазина под хранилище этого самого дефицита.

Задавать глупые вопросы было некому, все, красные от возбуждения, в съезжающих на глаза шапках приступом брали отделы, в которые «что-то выбросили». Гаврилов, собрав все остатки мужества, с трудом протиснулся к служебному входу.

Он сделал строгое лицо и сунул под нос первому попавшемуся в коридорном полумраке красные корочки удостоверения. Грузчик от неожиданности дрогнул испитым лицом, потом, приглядевшись получше к золотому тиснению буковок, махнул рукой куда-то в темноту и просипел: «Это не ко мне. Это к Зоиванне». И поволок дальше свиную тушу, тащил прямо по грязному, как асфальт улицы Горького, полу.

«Зоиванна», которую, побродив по коридорам, наконец нашел Гаврилов, оказалась знойной женщиной бальзаковского возраста. Он так и вошел в ее кабинет, держа в вытянутой руке удостоверение. Она лишь кивнула высоким блондинистым начесом и продолжила крыть матом двух понуро повесивших голову здоровяков, судя по перемазанным кровью халатам – мясников.

– Так, красавчик, тебе чего? – спросила она, переводя дух после особо витиеватой фразы.

– Организуйте двадцать коробок «Ассорти», – как мог твердо сказал Гаврилов.

«Зоиванна» неожиданно заржала, как любимый хонь Буденного перед парадом, и напрочь заглушила вторивших ей мясников. После этого она долго вытирала слезы и еще дольше восстанавливала макияж, для чего завалила стол разномастными коробочками французской косметики.

– Ну ты дал, красавчик! – Она тяжело вздохнула, отчего огромные груди угрожающе приподнялись над краем декольте. – Так и в гроб недолго. Юрка Никулин, что ли, прислал?

Сказать, что прислал полковник Самсонов, значило вызвать новый приступ истерического гогота, это Гаврилов уже понял.

– Пару слов с глазу на глаз. – Он замялся и добавил:

– Если можно.

Зоя Ивановна как-то странно на него посмотрела и одним кивком головы услала мясников вон. Достала из небрежно надорванной пачки «Мальборо» сигарету, прикурила от пьезозажигалки и медленно выдохнула дым через свернутые трубочкой губы прямо в Гаврилова.

– Я тебе, красавчик, сейчас все организую, – нехорошо усмехнувшись, сказала она. – Прямо отсюда поедешь служить... Куда тебя послать-то? Худой же, на Севере, того гляди, концы отдашь. Ай, пусть сами решают! – Она потянулась к трубке. – Что-то я не разглядела, ты из чьих соколиков будешь?

– Зоя Ивановна, вы не так поняли. – У Гаврилова по спине скользнула холодная капелька.

– Ты что, вчера родился?! – задохнулась от возмущения Зоя Ивановна, – Ты куда вломился, молокосос?! Ты в «Елисей», к Зое Ивановне вломился! Да те еще лет десять в продмаге Малаховки отовариваться положено! Сюда люди с лампасами без стука не входят. А ты, архаровец, с «ксивой» своей наперевес... Нет, таких лечить надо. Все, звоню! – Она сняла трубку, ткнула в диск густо накрашенным ногтем.

Спустя много лет Гаврилов не мог понять, какая сила подрубила его под коленки и опрокинула на пол. И куда вдруг испарился воспитанный в «Вышке» гонор от принадлежности к «элите нации», как втолковывал им начальник курса.