Странник (№1) - Угроза вторжения

– Ну здравствуй, гражданин начальник. Дальше что?

– Впустил бы, Казан, неудобно как-то. Да и рожа в окошко не пролазит.

– Ничего. Скоро без прокурорских харчей отощаете. В самый раз будет.

– Сидишь в подвале, а новости знаешь. Так впустишь?

За перегородкой вздохнули, потом щелкнул замок, и дверь с окошком приоткрылась.

Настя из-за спины отца разглядела сухого мужчину лет шестидесяти, с впалыми, как у туберкулезника, щеками и редкими седыми волосами, едва прикрывающими красную лысину. Весь подоконник занимал огромный, давно не чищенный аквариум. Свет, проходя сквозь мутную воду, заливал комнату призрачным зеленым свечением. Горела только настольная лампа, освещая стол и угол стены с портретом Сталина на грязных обоях.

– С чем пришел, начальник?

– Да вот узнал, что в моем районе прописался сам Казан, решил навестить.

По старой памяти.

– А я думал, по делу. – Человек закатал рукава клетчатой рубашки и стал прилаживать болванку в маленькие тиски.

– Ох, Казан, дела все в сейфе остались. У нас с тобой теперь только делишки.

– С тобой? – Казан кивнул на Настю.

– Со мной.

– Ну-ну. – Он несколько раз провел надфилем по заготовке и остановился. – Ладно, Столетов, не томи душу. С чем пришел?

– Один вопрос. Получаю ответ и ухожу.

– А потом сыскарей своих пришлешь...

– Обещаю, нет. Ты знаешь. Казан, мое слово железное.

– А она?

– За нее я отвечу.

– Лады. Но учти, своих я не сдаю.

– А это чужой. Лох из политических. Ты же один раз «закосил дурку» и загремел с зоны по статье «антисоветская пропаганда». Было?

– Ха! Отдохнуть захотелось. Зона тогда «хозяйская» попалась. Никакой жизни. А тут еще «кум» выеживаться начал. В стукачи меня сватал. – Казан принялся скупыми точными движениями водить надфилем. – Вот я и выписал себе путевку по политической статье. Чалился с уважаемыми людьми, одних профессоров полбарака было!

Столетов прошел в комнату, сел за стол, заваленный инструментами и заготовками ключей. Руками трогать ничего не стал, знал, у русского мастера за видимым бардаком на рабочем месте скрывается раз и навсегда заведенный порядок.

Вытащил из кармана фотографию.

– На тебя не угодишь, Казан. А я тогда тебе зону хорошую сосватал, как обещал. Кто же знал, что ты с замом по режиму собачиться начнешь. А зона была – почти курорт!

– Ага, как меня конвою сдали, так прямо в Сочи и отправились. А я с этапом – в Читу. Здоровье на этом курорте поправлять. И с «кумом» лаяться.

– Вот человек. Нужно только имя. Или кличка. Остальное – мое дело.Столетов протянул фотографию. – Не бойся, не западло. Мужик из политических.

Казан на секунду прервал работу, посмотрел на фотографию и опустил голову.

– Ну?

– Не нукай, начальник, не запряг. – Он провел по заготовке, надфиль издал противный резкий писк. – Твою... Испортил болванку! – Он бросил на пол заготовку, принялся вставлять в тиски новую.

Настя заметила, как напряглось лицо отца.

– Казан, кто он?

– Не знаю.

– Знаешь!

– Своих сдавать уговора не было!

– Тэкс-мэкс-пэкс. Значит, не политический. – Столетов достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Фотография осталась лежать на столе. – Дела в сейфах остались, а память у меня хорошая. Хочешь, и твою освещу? Напомнить, как я тебя расколол, и ты, слезами и поносом исходя, сдал мне своего учителя – дядю Колю, Скрипача? Глаза не прячь! – Настя вздрогнула, такого голоса у отца она никогда не слышала. Она и не догадывалась, что всегда мягкий и внимательный к ней отец может быть таким. – Ты мне вора в законе сдал. Казан. За это тебя давно на ремни порезать надо. А ты живой. Ручонками не шеруди, дурень! Напильник мне в горло не пристроишь, не надейся. Она, – Столетов кивнул на замершую у порога Настю, – завалит тебя с одного выстрела. А ты жизнь любишь. Казан. Это я еще тогда понял и на том взял. Кто это?

– На кой это тебе, начальник? – Казан расстегнул воротник рубашки. – Ты же, вроде, не при делах теперь.

– Надо. Что ты меньжуешься, как девка! Он же не из блатных, сразу видно.

– Один хрен, я жить хочу.

– За Скрипача тебе не отмолиться. Одним грехом больше, одним меньше. А я буду молчать, как молчал до сих пор.

– А почем мне знать?

– Дурень! Шепнул бы я хоть слово, прокуратура бы тебе сюда прямой телефон поставила. Стучал бы каждый день, как пионерский барабан. Я прав?

Казан лихорадочно завозил надфилем, время от времени бросая острый взгляд на лежащий рядом ключ Столетова.

– Казан, не валяй Ваньку. Кто это?

– Крот, – сказал тихо, так, что Настя еле расслышала сквозь писк надфиля.

– Крот... Кротов? Тот самый?

– Он, – кивнул Казан, не прекращая работы.

– Не может быть.

– И я говорю... Крот в прикиде лагерном! Быть того не может. Не та масть.

Тем более...

– Тем более, что кончили его в девяностом, – подсказал Столетов.

– В восемьдесят девятом, начальник. А фотка свежая. На том свете, видать, снимали.

– Тэк-с! – Столетов повертел в руках фотографию, – прищурив глаза от дыма, стрельнул взглядом в Настю. – А чего ты испугался? Ваши дорожки никогда не пересекались, или нет?

– Господь с тобой, Валерий Иванович! Я медвежатник с нюхом, как лох, на первую кубышку не бросаюсь. А кротовскую даже «под вышкой» не стал бы колоть.

Себе дороже.

– Почему?. Мужик деловой был, кубышка имелась. Мог бы разок грохнуть.

– Потом меня грохнули бы. – Он вытащил готовый ключ, стал протирать масляной тряпочкой. – Такие дела, начальник. У Крота не убудет, да ты и сам дознаешься. Слушай, что верные люди говорили. Наехали на Крота один раз, давно еще. До паяльника в задницу дело не дошло. Просто развести попытались. – Он сунул в рот раскрошившуюся сигарету без фильтра, чиркнул спичкой. – Вот. А потом их всех порубали. Топорами, прикидываешь? Двенадцать человек. Без базаров, покромсали – и все. Один успел слинять. Добрался до Ростова-папы, лег на грунт.

– И?

– Через два месяца его голову подбросили на ту хазу, где остальных порубали. Такие дела. Стоит за Кротом кто-то. Хотя Крот, ты же знаешь, у «деловых» первым после бога был. Вот и думай, начальник. – Он протянул Столетову ключ. – Готова работа.

– Сколько с меня? – Столетов полез в карман.

– Обижаешь, начальник. Мы к тебе со всей душой, а ты бабки!

– Не гони, Казан. Я у вашего брата никогда не одалживался. Сколько?

– Как хочешь, начальник. – Казан протер руки ветошью. – Четыре штуки.

– Держи. – Столетов отсчитал деньги, сунул в карман фотографию и встал. – Не прощаюсь, Казан. Соседи мы теперь, зайду как-нибудь на огонек.

– Угу, – тот кивнул. – Одна радость теперь – «важняк» Стольник свалил на пенсию. Отстрелялся, слава тебе господи. – Он небрежно бросил деньги в ящик, еще раз протер пальцы ветошью.

– Это для кого как. Казан. Заведу сейфик с «капустой», тебя позову, как дверь заклинит.

– Заведешь сейфик, я сам приду, начальник! – Казан улыбнулся, сверкнув рядом желтых «фикс».

Только вышли из подвала, Столетов рывком затащил Настю в подворотню.

– Не дыши!

– Ты чего, пап? – Она поморщилась, такой жесткой была сейчас его рука.

Из подвала вышел молодой парень в кожанке, посмотрел по сторонам и, неуверенно оглядываясь, пошел к Лесной улице.

– "Сосед мальчоночку прислал, он от щедрот меня позвал", – прошептал Столетов. – Видала? Старый хрен нам «хвоста» решил навесить.

– Что ты такой злой, папа?

– Я не злой, я работаю. – Он отпустил ее руку. Встал рядом, прижавшись спиной к шершавой стене.

– Это и был урок, да?

– Ага! – зло улыбнулся Столетов. – Хотел тебе преподать, а сам нарвался.

– И какой урок предназначался мне? – Настя зябко передернула плечами.

– В принципе, простой. Если хочешь получить информацию, вцепись в гордо и не отпускай, пока клиент не расколется или не сдохнет. Ухватись за его жизнь, как за ниточку, и периодически подергивай, давая понять, что в любой момент можешь ее порвать.

– Жестоко это, папа.

– А иначе нельзя, лапуль. И запомни второй урок: одна ошибка – и ты из охотника превращаешься в дичь. – Он осторожно выглянул на улицу. – Тэкс-пэкс!

Малец возвращается. Сейчас доложит, что потерял нас, и получит в ухо. Подождем немного. Если старый хрен сам выползет, плохи наши дела. Значит, я просчитался, пойдет докладывать ворам, что Крот воскрес.

– А кто этот Казан?

– Очень крупный спец. Последний из старой школы медвежатников. Как видишь, точит ключи в подвале. Все старые дружки обросли фирмами, деньги моют. А брать нельзя, порежут. Сейчас же все «под крышей» сидят, замучаешься на разборки ходить. Да и зачем сейфы колоть, когда деловые сами по тридцать процентов в месяц откидывают. Да, пока не забыл. – Он достал из кармана два ключа и зашвырнул их подальше во двор.

– Зачем? – удивилась Настя.

– Я еще не впал в маразм, чтобы медвежатнику ключи от квартиры заказывать!

Милая, я же знаю Казана. Видела, как работал? На образец только посматривал, в тиски вместе с болванкой не зажимал. Этот леший отмычку к любому замку сделает, если ключ хоть раз видел. А если в руках держал, то и подавно. Даже через год тютелька в тютельку выточит. Мастер! Таких скоро не останется.

– Интересно.

– Дальше будет еще интереснее. – Он погладил Настю по щеке. – Вляпались мы, девочка. Тебя отговаривать, вижу, бестолку. Вон, уже бесенята в глазах запрыгали.

– Пап, это из-за меня. Я думала, он из политических...

– Думала! А нюх зачем? Ладно, я тоже хорош, – махнул он рукой. – Казан будет молчать. Пока, во всяком случае. Не сможет он рассказать никому, не сдав себя. Это хорошо. Учись, дочка, пока я живой. Имей убийственный компромат на каждого, и ты будешь жить долго и счастливо. – Он опять выглянул на улицу. – Порядок!

– Чисто?

– Ага! Сейчас пойдем. – Он повернулся к ней. положил руку на плечо.Настюх, обещай не делать глупостей. Из этого дела надо выходить. Но осторожно.

Я на днях уеду. На неделю-другую. Тебя перепоручу одному человеку. Ему можно доверять.

– Пап, сенсация пропадает! – простонала Настя.

– Глупая! – он сжал ее пальцы, и она невольно поморщилась. – Работать можно только под прикрытием, если хочешь остаться живой. Забудь о «четвертой власти», общественном мнении и прочей муре. В стране идет гражданская война. И вашу братию используют, как пушечное мясо. Информация – товар и оружие одновременно.

Либо ты ее продаешь, либо ею убиваешь... Решай сама, как ты ее используешь.

Потому что, не дай бог, за тебя решат другие.

– А ты не накручиваешь?

Он усмехнулся, это выражение она переняла у него.

– Нет, лапа. У меня нюх. – Он провел пальцем по ее носу. – А твой курносик только сопли гонять умеет. Выходишь из дела?

– Нет. – Она упрямо, как делала в детстве, покачала головой. Челка упала на глаза.

– Эх, пороли тебя мало. – Столетов провел пальцами по ее лицу, убирая волосы. Сердце опять зашлось от боли.

– Сам знаешь, совсем не пороли. – Она потерлась щекой о его ладонь. – Ты пальцем ни разу не тронул и матери не позволял.

– Правильно, девочек нельзя. У запуганных женщин рождаются уроды. А потом их ловим и сажаем.

– Хороший ты у меня, пап.

– Вот и не доводи любимого папу до могилы, – грустно усмехнулся он, убрав руку.

За углом что-то шлепнуло по луже. Раз, потом еще. Будто кто-то пробовал ботинком глубину, не решаясь ступить дальше.

Настя заметила, как разом закаменело и сделалось белым лицо отца. Он пошарил взглядом по подворотне. Из переполненного мусорного бака торчали какие-то обломки досок. Между ним и Настей лежали несколько размокших кирпичей: кто-то выложил дорожку через лужу, вода сошла, а грязь и кирпичи остались.

Столетов ногой потянул к себе ближний, приложил палец к губам, потом, как нырнул, быстро нагнулся и схватил кирпич.

В подворотню заглянула дворняга. Дальняя родственница немецкой овчарки постояла, переводя взгляд с Насти на Столетова, и потрусила дальше, отчаянно шлепая по лужам.

– До инфаркта доведешь! – Столетов укоризненно посмотрел на хихикнувшую Настю. Хотел еще что-то сказать, но промолчал.

Глава восьмая

ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ВЕРБОВКА

В Питере, как всегда, с неба сыпалась мерзкая морось.

Арсений Степанович Яровой, дослужившийся до майорской звезды на милицейском погоне и пригретый за услуги, о которых не любил распространяться, в МИКБ на хлебной должности начальника службы безопасности, за все годы уяснил, что главное – солидность. Однако за последние сутки от тяжеловесной мины на его лице не осталось и следа, движения стали неловко-суетливыми, как у сержанта постовой службы, попавшего «на ковер» к начальнику ГУВД.

Выбираясь из такси, попал ногой в выемку, до краев залитую мутной холодной водой. Не сдерживаясь, витиевато выматерился, поймав восхищенный взгляд таксиста в зеркальце заднего вида. Машина рванула с места, и по кейсу, которым успел прикрыть полы плаща Арсений Степанович, ударили грязевые дробинки, вырвавшиеся из-под взвизгнувших на мокром асфальте колес.

– Японский городовой! – Яровой даже задохнулся от ярости.

Полоса невезения началась еще вчера со звонка давнего друга, сумевшего, несмотря на все пертурбации последних лет, удержаться в кресле начальника райотдела милиции. Из короткого разговора Яровой вычленил три основные фразы – «у твоего сына неприятности», «на меня давят», «решить можно только на месте».

Бросив все дела, Яровой успел на Лениградский вокзал прямо к отходу поезда.

Сверившись с адресом на листке, он свернул на улицу Марата. Найдя нужный дом, немного постоял на улице, проверяясь, потом бросил окурок под колеса ползущих мимо машин и вошел в подъезд.

Бывшая коммуналка была переоборудована под офис. В таких он бывал тысячи раз, с тех пор как правление банка повесило на его службу выколачивание долгов с нерадивых клиентов. Механизм был прост: приняв поступление на счет клиента-должника, банк тут же отряжал к нему «отряд финансовой гвардии», как прозвал его Яровой. Чтобы акция не напоминала банальный рэкет, к группе прикреплялся мальчик-финансист. Его задачей было внятно и грамотно растолковать клиенту суть кредитной политики банка. Остальные с мрачными лицами стояли над душой директора-должника, как живые символы неотвратимости платежа.

Яровой потянул носом воздух. Пахло пылью и раскаленным на паяльнике припоем. Вдоль стен по всему коридору стояли штабеля пустых коробок с надписью «Самсунг».

«Компьютерщики», – подумал Яровой и, посмотрев на пустующее место охранника, хмыкнул: «Лохи непуганые».

За ближней дверью девица увлеченно трепалась по телефону. Яровой прошел по коридору. Лишь на одной двери висела табличка.

«Пассаж, ЛТД», – прочитал Яровой. – «Все, как сказал Мишка. Но какое отношение это имеет к Сергею?»

– Входите, – раздалось из-за двери в ответ на его стук.

Своих Яровой вычислял моментально. В том, что сидевший за столом человек имел отношение, как сейчас выражаются, к «силовым ведомствам», сомнений не было. Умение и желание давить как каинова печать лежит на всех, кто больше трех лет имел отношение к «органам». Человек давил, намеренно затягивая паузу и пристально рассматривая Ярового.

Арсений Степанович мысленно примерил на хозяина кабинета погоны. Выходило, не меньше полковника. Хотя с такой комплекцией, тяжелым лицом с крупными чертами и властной складкой губ можно было носить и генеральский китель, смотрелся бы, и сомневаться нечего.

Дуэль взглядов можно было бы продолжать до бесконечности, Яровой умел смотреть не хуже противника. Но он вспомнил о Сергее – и моментально сломался.

«На хрен выделываться! У него все козыри», – вздохнул Яровой и расстегнул плащ.

– Я от Михаила, – сказал он, сознавая, что зря суетится, его здесь знают и ждали. Компьютерщики – лишь камуфляж. Кабинет, захламленный коробками, два стола, заваленные платами, и пыльные стопки компьютерных журналов никак не вязались с сидевшим спиной к окну человеком.

– Присаживайтесь, – человек сделал неопределенный жест рукой.

Яровой придвинул жесткий обшарпанный стул и сел в пол-оборота к двери.

Человек положил на стол плоскую коробочку и щелкнул кнопкой.

– "Глушилка". Разговор у нас будет конфиденциальный.

– Я не против. – Яровой успел отметить, что никаких татуировок на толстых коротких пальцах нет. И еще заметил желтые никотиновые разводы на указательном пальце левой и характерный нарост на среднем пальце правой, появляющийся у много писавших людей. «Из оперов. Только чей? Поймай его на жаргоне, сразу узнаешь».

– Михаил, надеюсь, ввел вас в курс дела? – Человек открыл тяжелый портсигар и достал сигарету без фильтра.

– Да. – Яровой на глаз попытался определить марку сигарет. По качеству набивки (из отечественных табак крошится, как из худого кулька) и фирменной синей полоске понял – «Житан». «А до этого, естественно, смолил что-то типа „Примы“».

– Ничего, если повторю? – Он прикурил сигарету. – Итак, вы решили позаботиться о будущем сына. Похвально. Должность начальника службы безопасности крупного банка дает ряд преимуществ. Во-первых, материальные.

Во-вторых, уже наработаны полезные контакты. Парня можно пристроить в хорошую фирму и «поступить» в нужный институт. Вы правильно рассчитали, карьера военного в наши дни – опасная глупость. Воевать он будет не за великую Родину, а за чей-то интерес. Глупо, согласен. На какое число наметили свадьбу?

– Через две недели, – машинально ответил Яровой, ужаснувшись в душе их осведомленности.

– Тоже правильно. Семьями давно дружите. Девочку хорошо знаете. Проблем «свекровь – невестка» не возникнет. Женить парня в Москве – это вы тонко придумали. Разом обрубаются все питерские связи. Пришлось посуетиться, парня заставляли подписать контракт на пять лет. Пашка Грачев выживает из армии одних и берет в кабалу новых. Ошибкой было оставлять парня без присмотра в последние дни. Должны же были понять, после казармы у него голова пойдет кругом.

Возможно, решили, пусть покуролесит на прощание, чтобы дурь вышла, а?

– Возможно. – Яровой полез в карман пиджака за сигаретами, одновременно чуть сдвинул кобуру под правой подмышкой. Был левшой, как ни пытался" но научиться стрелять с правой не смог. Сейчас это было большим плюсом, он сидел левым боком к столу. Если противник и ждет подвоха, по привычке будет следить за правой рукой. «Информации у него – вагон. Не в Сереге дело... Подставили парня. Черт, а я, как дурак, попер в Питер без прикрытия!»

– Сережа погулял на славу. Устроил отвальную для близких друзей. Пили-ели, смотрели на ресторанных шлюх. Все, как у людей. Дело кончилось, как на Руси принято, легким мордобоем.

– Я в курсе. – Яровой покосился на дверь. В коридоре, если не считать щебетания девицы, было тихо. – Прибыл наряд. Ребят передали в комендатуру. Вояки моего брать отказались, так как по документам он уже отчислен из училища.

Михаил мне все рассказал.

– Сергей допустил две ошибки. И дело не в том, что не стерпел и дал в рожу какому-то Салману. Мальчишке-чеченцу лет семнадцать, но гонору хоть отбавляй.

Откровенно говоря, он сам нарывался. Но зачем было поминать его маму? Сами знаете, у кавказцев наш классический русский посыл к соответствующей матери считается смертельным оскорблением. Это первая ошибка. Вторую он совершил, когда за обиженного встали взрослые дяди.

– Удар вилкой можно списать на необходимую самооборону. Это же не нож, вытащенный из кармана. Их было больше, все чисто. А пострадавший отделался глубокой царапиной.

– Нет. Проникающим ранением в брюшную полость, если быть точным.

Классифицируется, как телесное повреждение средней тяжести. Если бы все было чисто, вы бы приехали сюда с ящиком коньяка для друга Миши и ремнем для сына.

Что-то тут не так, да, Арсений Степанович? Мент вы опытный, дело-то закрыть – два пальца обдуть. Но ваш Миша на это не – пошел. Он сказал, почему?

– Он сказал, что вы можете уладить этот вопрос.

– Могу. – Человек затушил сигарету и придвинул к себе телефон. – С потерпевшим справиться не сложно. Как понимаете, на нем много висит. Попросим шума не поднимать и тихо слинять из больницы. С мальчиком труднее. Щенок оказался породистым. Папа встал на дыбы. Связан с крупными авторитетами, сами понимаете, простить такое не может. Потеряет лицо, как говорят японцы.

– У меня есть деньги. – Яровой напрягся, разговор входил в финальную стадию.

– Знаю. Недавно сыну купили квартирку в Москве. Подарок молодым. Ну, думаю, родной банк не откажет в срочной ссуде.

– Сколько он хочет? – «Раз, прокол! О квартире никто не знает. Только хозяин риэлтерской фирмы и я. Вот уже ниточка!»

– Не важно, Арсений Степанович, сколько он хочет. – Человек покачал головой. – Важно, что попрошу я.

– Так говорите, хватит мурыжить!

Человек погладил выпуклый бок телефонного аппарата.

– Один звонок – и ваш Сергей выйдет из камеры. Я понимаю вашу горячность.

Миша предупредил, что папа Салмана надавил на все кнопки? Жаждет, так сказать, крови. Пока делу не дали ход, парня еще можно изолировать от уголовников. Но что его ждет в общей камере, вы знаете. Сын мента не протянет до конца следствия. А чей он сын, узнают очень скоро, папа Салмана об этом позаботится.

– Гарантии?

– Мое честное слово плюс звонок от Миши, что сын на свободе. А позвонит он через пятнадцать минут в ваш номер в «Прибалтийской». Или сюда. Как пожелаете.

– Сколько? – Яровой ткнул сигарету в расплющенную банку из-под «Колы», служившую пепельницей.

– Не сколько, а что. – Человек положил на стол блокнот. – Вот телефон, вот бумага. Я звоню отцу Салмана и даю отбой. Вы пишете коды банка в системе связи Центробанка.Отдельным столбиком коды связисфилиалами.

* * *

– С ума сошли! Я их просто не знаю.

– Знаете, Яровой. Начальник службы безопасности просто не может их не знать.

– Их знает только председатель.

– И вы. – Человек улыбнулся. – Сами себя выдали. Сначала дрогнули, а потом сыграли возмущение. А дрогнули потому, что доступ к интересующему меня товару у вас есть. И взять его легко, но страшно. О сыне подумайте, Арсений Степанович.

Салманов папаша у меня на крючке еще больше, чем вы.

– Он не может так просто дать отбой. Авторитет потеряет...

– А я ему денег пришлю. Пусть похвалится перед дружками. Потом незаметно переведет назад. И будут волки сыты и бараны целы. Баран в данном случае ваш Сергей. Звонить?

– Да. – «Пора кончать. Пусть возьмется за трубку». – Яровой сделал вид что полез за сигаретами. Как только почувствовал, что из подмышки выползла рукоятка пистолета его левая рука нырнула за пазуху.

Удар обрушился неожиданно. В затылке словно взорвалась яркая вспышка.

Второй удар, как раскаленный прут вошел выше левой лопатки. Рука сразу же онемела И пистолет так и остался в кобуре...

Искусство ближнего боя

Максимов успел подхватить безвольно завалившееся на бок тело Ярового.

– Не убий – Журавлев трясущимися пальцами пытался поднести зажигалку к кончику сигареты.

– Жить будет, – спокойно ответил Максимов. – Рукой дня два шевелить не сможет, но это ерунда.

– Как ты только успел? – выдохнул вместе с дымом Журавле?

– Я его с самого вокзала пасу. Успел заметить, что он левша, – А настрой очень легко по походке вычислить. Ой сюда входил, как на ринг. – Максимов положил на стол пистолет Ярового. Быстро пробежал руками по телу от воротника до ботинок. Сзади, за поясом у Ярового в специальном кожаном чехольчике был диктофон. Проводки через рукав шли к ремешку часов. – Фирма «Лансье», – определил Максимов и положил диктофон рядом с пистолетом. – Кассетки хватает на пять часов записи. Вместо ленты – тонкая проволока. Редкая штука.

Кучеряво они в банке живут!

– Про «глучлку», значит, не поверил. – Журавлев повертел в руках маленький плоский диктофон.

– А кто поверит коробке с лампочкой? Он же не собака Павлова – Это точно. Так... Раз запись на пять часов, иаверняка разговор с другом Мишей записал. Правильно думаю?

– Зачем думать? Можно кнопку нажать и проверить. Он еще минуты две не очухается.

Пока перематывалась пленка, Журавлев курил, искоса поглядывая на спокойно сидящего на стуле Максимова. Сам Журавлев лишь едва успел заметить, что Яровой сделал лишнее движение левой рукой. И все. Но как Максимов среагировал на это движение, находясь за дверью, он никак не мог понять, а спросить не решался.

Он работал без обратной связи с Орденом. Находясь под плотным контролем, нельзя выйти на контакт со связником, нельзя использовать «почтовый ящик». Был лишь вариант экстренной связи. Посланник снабдил его тремя передатчиками-"малютками", закамуфлированными под пистолетные патроны. Сжав такую капсулу, ты включал передатчик, и он выстреливал в эфир длинный сигнал, достаточный, чтобы дежурный радист взял пеленг. Потом передатчик замолкал, экономя батарею, и отзывался только на сигнал радиста-поисковика, находящегося в радиусе пятидесяти метров. Можно было быть уверенным, что тебя или оставленную тобой «посылку» найдут люди Ордена.

Капсул было ровно три. Он использовал одну, вернувшись из Питера.

Ровно через сорок четыре минуты после получения сигнала от Олафа бомж, одиноко шатающийся вдоль ларьков на площади у Ленинградского вокзала, с облегчением вздохнул, вытащил черные пуговки наушников и щелкнул клавишей плейера. «Посылка» лежала у его стоптанных ботинок – примятая с одного бока зеленая банка «Баварии». На дне, под датой годности, был нацарапан значок, похожий на наклонную английскую букву "ф". Это была руна «Анзус» – знак Посланника. Записка, лежащая в банке, должна была быть доставлена адресату в кратчайшие сроки и любой ценой.

Когти Орла

Экстренная связь Посланнику

Цель операции – МИКБ. Нами проведена принудительная вербовка начальника службы безопасности банка Ярового Арсения Степановича. От него получены коды банка в системе информации Центробанка и пароли доступа в компьютерную сеть банка.

Запросите данные на следующих лиц:

Журавлев Кирилл Алексеевич, проходил службу в Московском управлении КГБ, старший офицер запаса. Осуществляет оперативные мероприятия в рамках операции.

Кротов Савелий Игнатович, род занятий в прошлом неизвестен, был связан с «теневой экономикой». Используется Гавриловым для легендирования операции.

До настоящего времени активных действий не предпринимал.

Водопьянова Инга Петровна, около 30-ти лет, вероятно, среднее медицинское образование, род занятий в прошлом неизвестен. По заданию Гаврилова осуществляет наблюдение за проживающими на «объекте».

Фирма-прикрытие: «Многопрофильная фирма „Рус-Ин“». На владельца данными не располагаю.

Работаю под плотным контролем.

Олаф

Норду

Агент «Бруно» привлечен Гавриловым к участию , в операции на объекте «Нора». Прошу разрешения на расшифровку Олафа перед Бруно для подстраховки первого в случае чрезвычайной ситуации.

Печора

Печоре

Расшифровку категорически запрещаю. Исключить использование Олафом канала связи, выделенного для Бруно.

Глава девятая

НЕДОСТАЮЩИЙ ЭЛЕМЕНТ

Неприкасаемые

Веранду заливал теплый полуденный свет. Солнце было уже по-осеннему блеклым, едва пробивалось сквозь матовую дымку. Приятно пахло разогретым за день деревом, сквозь приоткрытое окно с улицы тянуло резким запахом горящей листвы.

Кротов, прищурясь, смотрел в окно, там за высоким забором гомонили галки, пытаясь прогнать ворону с разлапистой сосны.

– Все-таки понятия мое и чужое лежат в первооснове нашего миропонимания.

Вон, даже галки безмозглые знают эту истину.

– И что тут странного? – поднял глаза от книги Максимов.

– Хм. Странно, что не все люди это понимают. Или не хотят понять, – вздохнул Кротов.

– Пессимизм. – Максимов улыбнулся. – Патологическое состояние русской интеллигенции.

– Это патология возраста, молодой человек. Больше понимаешь, но все меньше можешь... Русская интеллигенция стара душой, примите это как факт, не требующий доказательств. Я не говорю обо всех, но глубинная интеллигентность у русских идет не от университетских дипломов. Вечное богоискательство и вечное иконоборчество, вот откуда все идет. А душа от странствий в горних высях и мгле ада стареет быстро. А впрочем... – Он повернулся к дверям, ведущим в дом. – Инга Петровна, будьте любезны кофейку! Или вам чай, Максим?

– Кофе.

– Уже готов. – Женщина вошла в полосу света. Темно-каштановые волосы вспыхнули огнем. Она улыбнулась, посмотрев на вставшего из плетеного кресла Кротова. – Сидите, Савелий Игнатович, я все сама сделаю.

– Нет, нет! Я помогу. – Он взял у нее поднос с кофейником и чашечками, на золотых ободках которых весело играли солнечные зайчики.