Время гарпии

      Наконец коридор расширился, и перед ней открылся небольшой зал, посреди которого находилось какое-то растение. Разглядеть с такого расстояния, какое именно, Глоха не могла, но все равно порадовалась — растения, особенно с красивыми цветочками, ей всегда нравились.
      Она двинулась к нему, но тут произошло нечто странное — ее продвижение замедлилось. То есть ножки девушка переставляла в том же темпе, но вот вперед почти не продвигалась.
      Поняв это, Глоха ускорила шаги, а потом побежала, еще и помогая себе крыльями, но результат оказался более чем плачевным — с каждым шагом скорость падала: создавалось впечатление будто она увязает во все более и более уплотняющемся, густом как патока воздухе.
      Подпрыгнув и расправив крылья, Глоха медленно воспарила к потолку, а потом так же медленно стала опускаться на пол.
      А опускаясь, задумалась. Чувствовала она себя вполне нормально, из сил вовсе не выбилась, а вот двигаться почти не двигалась. Чем это можно объяснить?
      Разумеется, не чем иным, как испытанием. Поскольку же, как ее предупредили, испытание предстоит на сообразительность, то придется соображать.
      И она начала соображать. Прежде всего следовало уяснить, с какого рода явлением ей придется иметь дело. С этой целью Глоха поставила опыт: подняла кошелек и выпустила его из рук. Он стал медленно опускаться, но когда она попыталась перехватить его в падении, оказалось, что и рука ее движется ничуть не быстрее. Поймать кошелек было трудно, тем более что ножки ее еще не коснулись пола после оказавшегося прямо-таки затяжным прыжка. А когда коснулись, девушка уселась на пол и задумалась, поглядывая на растение. Теперь она знала, что это такое — хвойная времяника,вызывающая замедление времени. Некоторые называли это колючее дерево также и елью,по той простой причине, что время в зоне его действия текло еле-еле.
      Испытание, таким образом, оказалось нешуточным. Чтобы попасть в замок, Глохе надлежало пройти мимо ели,однако чем ближе она подходила к ней, тем медленнее шла. Еледвигаясь, девушка рисковала или не добраться до волшебника вовсе, либо добраться в таком возрасте, когда вопрос о суженом потеряет свою остроту.
      Однако из комнаты имелся только один выход, и располагался он непосредственно за растением. Она не могла попасть туда, не пройдя мимо дерева, и не могла пройти мимо дерева, не затратив на это вечность. Да, тут было над чем поломать голову.
      Впрочем, решила Глоха, первым делом необходимо отступить, чтобы вернуть себе нормальную скорость движений. А может быть, и мышления. Кто знает — возможно, на самом деле она размышляет над случившимся не несколько мгновений, а гораздо дольше? С этим замедлением времени нужно держать ухо востро.
      Девушка осторожно подалась назад. Сначала она двигалась очень медленно, словно маленькая речная баржа, плывущая против течения, потом просто медленно, потом побыстрее, потом… потом она оказалась на краю комнаты, где время текло нормально. Здесь можно было спокойно подумать.
      Представлялось очевидным, что никакого другого пути к замку Доброго Волшебника нет. Ей придется пройти мимо дерева, а значит, необходимо найти способ сделать это прежде, чем наступит старость. Способ есть, его не может не быть, и все необходимое для преодоления препятствия должно находиться недалеко от самого препятствия. Как и в двух предыдущих случаях.
      Оглядевшись по сторонам, она приметила на краю комнаты семь стеклянных чашек, каждая из которых, как ей показалось, стояла на точно такой же, только перевернутой. Потом она поняла, что все перевернутые чаши вделаны в прозрачные кубические контейнеры и в сочетании с верхними представляют собой, во всяком случае с виду, не что иное, как песочные часы. Только вот вместо песка в каждой чаше находились семена. Каждый куб имел этикетку. На одном значилось СЕК., на другом МИН., на третьем Ч., дальше СУТ., потом НЕД., затем МЕС., и наконец, ГОД. Все это было столь же интересно, сколь и загадочно.
      Глоха непроизвольно потянулась к одной из чашек, чтобы взять щепоточку семян и разглядеть получше, к какому сорту они относятся, однако отказалась от этого намерения. До тех пор, пока ей не удалось понять, что это за чашки, часы и семена, лучше было ничего не трогать. Опрометчивый шаг вполне мог свести на нет все достигнутые успехи, а ей вовсе не хотелось, справившись с двумя испытаниями из трех, остаться ни с чем из-за собственной неосторожности. Прежде чем к чему-либо прикасаться, надо понять, что это такое, тем более что здесь есть этикетки с надписями. Не зря же их сделали: что-то они несомненно означают.
      Девушка задумалась, и через некоторое время ее посетила робкая, стеснительная, но очень правдоподобная догадка. И растение, ель-времяника,и песочные часы имеют прямое отношение к одному и тому же явлению. Ко времени.Так, может быть, семена в чашах как раз и являются семенами времени,которые и прорастают времяникой.Не исключено, что какие-то из них помогут пройти мимо дерева, понять бы только, какие. Дело обстояло примерно так же, как и в случае с ключами,но на сей раз испытывалась ее догадливость и рассчитывать на то, что в дело пойдут любые семена из любой чаши, не приходилось. Тем более что раз на них разные этикетки, то и они все наверняка разные. Что же скрывается за надписями? Уж не… ну конечно, так оно и есть! СЕК. — не что иное, как секунда, кратчайший промежуток времени. Надпись МИН. наверняка означает минуту, буква Ч. — час. Можно побиться об заклад, что СУТ. — это сутки, то есть день вкупе с ночью, ну а дальше идут неделя, месяц и год. Это и по виду заметно — в чашке СЕК. семена совсем крохотулечки, тогда как семя ГОД всего одно — больше в чашу не влезет.
      Скорее всего, семена ускоряют ход времени тем же манером, каким выросшее из них дерево его замедляет.
      Но какое из них пустить в ход? ГОД? Нет, это, пожалуй, чересчур — этак год пройдет за миг. СЕК, тоже не годится, секунда сама по себе слишком мала, так что ни секундное замедление, ни секундное ускорение ни на чем существенно не скажутся. Какое же семя подойдет лучше всего? Или взять несколько разных?
      Поломав голову над этой загадкой, Глоха решила снова поставить опыт. Безопаснее всего было начать с мельчайшей единицы времени, и потому она, собравшись с духом, взяла семечко из чаши с надписью СЕК. Свет в помещении мигнул, и семя исчезло из ее руки. Вот так фокус, подумала она, что же произошло?
      Поразмыслив над этим, Глоха решила, что в миг мигания время перескочило вперед на одну секунду, которая, собственно говоря миги есть. Теперь она была на секунду впереди себя.
      Глоха повторила свой опыт с кошельком, но на сей раз, уронив его, прихватила из чаши три семечка.
      Свет трижды мигнул, и кошелек оказался на полу гораздо быстрее, чем должен был при обычном падении. Теперь сомнений не осталось: коснуться семени времениозначало испытать на себе его воздействие, противоположное воздействию времяники.
      Впрочем, решив одну загадку, она оказалась перед другой — как переместить какое-либо семя в зону действия растения. Проблема заключалась в том, что чаши стояли в отдалении, а семена срабатывали при первом же прикосновении. Пока возьмешь семечко и метнешься с ним к дереву, эффект уже сойдет на нет.
      Глоха опечалилась, но очень скоро хлопнула себя по лбу.
      — Ну какая же я все-таки глупышка! Все ведь так просто!
      С этими словами она взяла из прозрачного куба с надписью СЕК. саму наполненную мелкими семенами чашу. По здравому размышлению выходило, что думать о секундах свысока не стоило — для ее целей они подходили наилучшим образом. С ними легче управляться, а понадобится ускориться, так их можно брать пригоршнями.
      Итак, черпая из чаши секунду за секундой, Глоха зашагала вперед. Продвигалась она неравномерно, то быстрее, то медленнее, но этого и следовало ожидать. Ближе к дереву она стала брать по два семечка, потом по щепотке, а оказавшись совсем рядом, взяла маленькую горсточку. Семена следовало беречь, их должно было хватить до конца комнаты.
      К счастью, их и хватило. Пройдя мимо и начав удаляться от дерева, она стала расходовать на каждый шаг все меньше и меньше времени, а когда с облегчением поняла, что добралась до дальнего коридора, у нее осталось еще несколько секунд.
      Однако главное было сделано — так, во всяком случае, ей казалось.
      Решив, что испытание пройдено, Глоха поспешила вперед, но за первым же поворотом путь ей преградил здоровенный заваленный бумагами письменный стол, за которым сидело строгое существо женского пола.
      — Ты кто? — спросила оторопевшая Глоха.
      — Не видишь, что ли, — буркнула суровая мымра, указывая на табличку с надписью «НАЛОЖНИЦА».
      — А что ты тут делаешь? — растерянно пролепетала девушка. Про наложниц ей доводилось слышать лишь краем уха: они вроде бы занимались тем, что без конца вызывали аиста, но делали это, кажется, на ложеи уж во всяком случае не на письменном столе.
      —  Налогисобираю, что же еще. Посажена тут, чтобы собирать плату с таких, как ты.
      — Но за что? — не поняла крылатая гоблинша.
      — Ты курила, пила, выплясывала в неположенном месте и занималась сексом.
      — Это мои подошвы курились! — возразила Глоха. — Пила я воду, жарко ведь было, а если чуточку и пританцовывала, так ведь от радости. Ну а насчет последнего, так я тут и вовсе ни при чем. Это ведь имеет отношение к Взрослой Тайне.
      — Что?
      — Ну это… последнее.
      — При чем тут Тайна? Речь о том, что ты израсходовала чуть ли не все секунды. Возьмись ты за минуты, оказалась бы в минусе,схватись за год,пришла бы в не годность, ну и все в этом роде. А ухватилась за секунды, так изволь за это и расплачиваться. Как говорят, «уплати налоги, и спи с кем хочешь».
      — Это в каком смысле?
      — Извини, я хотела сказать «…спи спокойно». Но суть дела от этого не меняется.
      Глоха тяжело вздохнула, понимая, что наложницаправа. Незнание не оправдывает того, кто сует палец в улей или запускает пятерню в чашу с сек…то есть с семенами.
      — И как мне расплачиваться? — осведомилась она.
      — Разумеется, отработкой, — сказала наложница ибыстро произвела подсчет. — С тебя причитается за четыре погрешности. Стало быть, за питье произведешь мытье, за курение — осушение, за пляску задашь встряску, а за се…
      Глоха протестующе подняла руку.
      — А за се… мена…ну, это и вовсе семечки.Чтоб за них заплатить, придется поколотить.
      — Стало быть, я должна что-то вымыть, высушить, задать встряску и… кого-то отколотить, что ли? Не могла бы ты объяснить поподробнее?
      Вместо ответа наложницанажала кнопку, и сдвинувшаяся стенная панель открыла помещение, где находилось очаровательное с точки зрения Глохи создание — существо, имевшее голову и передние ноги лошади, тогда как задняя часть туловища принадлежала крылатому дракону. Так или иначе существо являлось крылатым чудовищем, а стало быть, в известном смысле состояло в родстве с ней самой.
      — Это Глиф, лошадрака, —промолвила наложница. —Твоя задача в том, чтобы подготовить ее к отправке.
      Она вернулась к своим бумагам, а Глоха вошла в загон, где тут же увидела, что бедное существо пребывает в весьма плачевном состоянии. Крылья были перепачканы, на копыта налипли комья грязи, шкуру покрывала копоть, чешуйки не блестели. Бедняжка нуждалась в уходе, и Глоха, конечно же, с удовольствием помогла бы и безо всяких там налогов.
      Рядом со стойлом девушка обнаружила корыто, ведро, щетки и тряпки. Зачерпнув воды, она шагнула к стойлу, но Глиф, испугавшись, отпрянула.
      — Не робей, — сказала ей Глоха. — Я тебя не обижу. Посмотри, я ведь тоже из крылатых чудовищ.
      В подтверждение последних слов девушка пару раз взмахнула крыльями.
       Лошадракауспокоилась, и Глохе без особого труда удалось отмыть до блеска и шкуру, и чешуйки, и перья, а потом обсушить свою подопечную полотенцем. С мытьем и сушкой все было ясно, но вот два последующих пункта вызывали недоумение. Каким манером могла она задать Глиф встряску — поднять да встряхнуть? Но ведь нелепо думать, будто юная гоблинша, хоть сто раз крылатая, способна поднять взрослую лошадраку.Да и с чего бы ее трясти?
      Потом Глоха оглядела стойло и увидела, что, кормушка пуста. Правда, в стороне стоял ларь с овсом, но туда, к сожалению, попало много песка. Глиф выглядела не слишком сытой, и девушке захотелось задать ей корму, так что, увидев лежавшее неподалеку сито, она не колеблясь насыпала туда овса и принялась встряхивать, чтобы просеять его и отделить от песка.
      Лишь пересыпав очищенный овес в кормушку, она сообразила, что вопрос со встряской, пожалуй, тоже решен.
      Оставалось последнее задание, но вот оно повергало Глоху в полнейшее недоумение. Не мог же кто-то и вправду рассчитывать, будто она набросится на милую, добродушную Глиф с колотушками. В конце концов здесь не Обыкновения, чтобы устанавливать такие дурацкие налоги.Это там, по слухам, налогов налагаютстолько, что людям не продохнуть. Возможно, она неверно поняла задание?
      Осмотревшись, Глоха сообразила, что так оно и есть. В углу были сложены жерди, явно предназначенные для того, чтобы из них сколотили клетку. Девушка совсем было собралась заняться этим, но что-то ее остановило.
      Оглянувшись, она встретила печальный взгляд лошадраки,и ей стало не по себе. Глохе Глиф доверяла, но вот затея с клеткой ей определенно не нравилась.
      Отложив жерди, девушка вернулась к столу наложницыи требовательно спросила.
      — С чего это я должна заколачиватьбедняжку Глиф?
      — Ну, не такая уж она бедняжка, ведь тебе не ее велено сколотить,а клетку. По той простой причине, что так указано в накладной, — наложницапродемонстрировала листок бумаги. — Видишь, что тут написано? «Лошадраказакол. в кл. Одна шт.».
      — Это неправильно! — возразила Глоха.
      — Что? — не поняла наложница.
      — Все. Глиф нельзя заколачиватьв клетку, потому что она ручная, и нельзя называть «шт.», потому что она живая. Тебе понравится, если про тебя напишут: «Наложницапосаж. за ст. Одна шт.»?
      — Ну это не одно и то же. Глиф предстоит… — наложницасверилась с записями и кивнула, — …так и есть, ей предстоит стать скульптурным украшением здания, куда ее необходимо доставить в клетке. Так что берись за дело.
      — И все-таки я не понимаю!
      — Чего?
      — Глиф живая, умная и чувствительная. То, что ее загнали в стойло и держали там немытой, нечищенной и некормленной, уже само по себе плохо, но заколачивать бедняжку в клетку и везти куда-то, чтобы превратить в скульптурное украшение, уж и вовсе никуда не годится. Я просто не понимаю, как можно так поступать. И никогда не пойму!
      — Не понимаешь? — вкрадчиво осведомилась наложница.
      — Не понимаю.
      — И никогда не поймешь?
      Глоха заколебалась. Вопрос явно был с подвохом, особенно если учесть, что она проходила испытание на сообразительность. Но Глиф ей нравилась, и она не могла допустить, чтобы несчастное существо обижали ни за что ни про что. Кому охота попасть в клетку, а потом оказаться на крыше в роли скульптурного украшения?
      — Никогда! — выпалила девушка.
      — Ну что ж, коль скоро ты проявила к ней участие,то сделалась соучастницей,а стало быть, должна будешь разделить ее участь.Садись верхом.
      — Ты хочешь, чтобы я поехала? Но она, по-моему, не очень-то подходит для верховой езды. И куда она направляется?
      — Куда бы она ни направлялась или не направлялась вовсе, ты тоже направишься или не направишься именно туда. Это и называется «разделить участь». Таковы правила, а я здесь поставлена следить за их исполнением.
      И тут Глоху в очередной раз осенило.
      — О, так ты, наверное, отрабатываешь Ответ Доброго Волшебника?
      — Конечно. А с чего бы иначе мне приспичило сделаться наложницей?
      — А можно полюбопытствовать, о чем ты его спрашивала?
      — О том, как мне стать писательницей. Он ответил… бормочет скороговоркой, невнятно, поди его разбери… Короче говоря, мне послышалось, что я должна буду поработать над слогом,а на поверку пришлось заняться налогами.Правда, как оказалось, это дает полезный опыт. В промежутках между наложением налоговя уже успела накропать два романа.
      — Выходит, отбывая службу, ты уже становишься писательницей?
      — Пожалуй, так оно и есть. Возможно, я напишу и повесть об одной крылатой полукровке, полугоблинше-полугарпии, подружившейся с полулошадью-полудраконицей. Как думаешь, моим читателям такой сюжет понравится?
      — Надеюсь. Мне эта тема кажется очень интересной.
      — Ну что ж, садись на Глиф, — велела наложница,не склонная даже за приятным разговором забывать о своих обязанностях.
      Спорить Глоха не стала, решив, что раз она не может облегчить участьнового друга, то по справедливости должна ее разделить. Попрощавшись с наложницей,девушка вернулась в стойло и забралась на Глиф, усевшись между крыльями.
      — Прости, что не смогла тебя выручить, — промолвила она, поглаживая шелковистую, аккуратно расчесанную гриву. — Но уж, во всяком случае, я не позволила посадить тебя в клетку и отправить на крышу, чтобы ты работала там скульптурой.
      Внезапно потолок исчез, и над головой открылось чистое небо. Глиф распростерла широкие крылья и, прежде чем Глоха успела хоть что-то сообразить, взмыла ввысь.
      — Ой, да ты свободна! — воскликнула девушка, и ответом ей послужило радостное ржание. Теперь ничто не мешало Глохе взлететь самой и спуститься вниз, однако она не спешила расстаться с новой подругой. Та целеустремленновзмахивала крыльями, и было интересно узнать, к какой же целиона так стремится.
      Потом внизу показался замок, и Глиф пошла на снижение. Замок покрывала прочная плоская крыша, присыпанная толстым слоем соломы.
      — Куда это мы попали? — пробормотала девушка себе под нос, оказавшись на крыше.
      — В замок Доброго Волшебника, куда же еще, — послышался откуда-то снизу женский голос.
      Взглянув вниз, Глоха увидела стоявшую на вершине ведущей на крышу лестницы миловидную особу.
      — Но мне здесь нечего делать, — возразила Глоха. — Я не выдержала третьего испытания.
      — А по-моему, выдержала, — возразила незнакомка. — Я Вира, невестка Доброго Волшебника, и пришла сюда, чтобы проводить тебя к нему.
      — Не может быть. Я сама призналась наложницечто не понимаю и никогда не пойму, как можно обижать ни в чем не повинную Глиф, делая из нее украшение какой-то там крыши. И если это было испытание на сообразительность…
      — Опять Ги-гиена все перепутала, — махнула рукой Вира. — Не на сообразительность, а на сострадательность. Но это уже не важно.
      Глоха была приятно удивлена, причем не только этим известием, но и тем, что Глиф доверчиво потянулась к Вире, а та угостила ее кусочком сахара. Похоже, они были хорошо знакомы.
      — Ну что, пойдем? — поманив Глоху за собой, Вира стала спускаться вниз.
      Девушка с улыбкой последовала за ней, тогда как Глиф осталась щипать травку на крыше, являясь для последней прекрасным украшением.

Глава 2
ВТОРОЙ СЫН

      Внутри замка было уютно и, несмотря на толстые стены и узкие стрельчатые окошки, удивительно светло. Возможно, причиной тому была магия, так что удивляться не приходилось. В конце концов, Хамфри являлся Волшебником Информации, и ему ли не знать, как сделать свое жилище уютным.
      Вира провела Глоху на кухню, где за столом, полуотвернувшись, сидела женщина.
      — Матушка, — окликнула ее Вира. — К нам просительница. Не забудь опустить вуаль.
      — Не волнуйся, я слышала ваши шаги, — откликнулась женщина, поворачиваясь к вошедшим. Лицо ее скрывала плотная вуаль, а вокруг вились заменявшие волосы гибкие блестящие змейки, весьма симпатичные с виду.
      — Это Горгона, моя матушка, — представила ее Вира. — А нашу гостью зовут Глоха. Она только что прошла испытания и теперь должна встретиться с Волшебником.
      Глоха с интересом рассматривала Горгону, о которой, разумеется, была наслышана, хотя и не рассчитывала познакомиться с ней лично. Эта особа носила вуаль из-за того, что один лишь ее взгляд мог обратить живое существо в камень. Волшебнику Хамфри она доводилась пятой, но, как понимала девушка, не совсем последней женой. Вообще с женами у волшебника дело обстояло так сложно и запутанно, что никто предпочитал в это не вникать. Что же до Виры, то ее манера держаться показалась Глохе несколько странной, и лишь потом она вспомнила, что эта молодая женщина совершенно слепа. По замку Вира передвигалась с такой непринужденностью, что этот недостаток совершенно не бросался в глаза, и он же позволял ей выдерживать взгляд Горгоны без всякого ущерба. В ее присутствии Горгона частенько поднимала вуаль, о которой Вира и напомнила дежурной жене Хамфри ради безопасности Глохи.
      — Рада познакомиться, — любезно приветствовала Глоху Горгона. — Добрый Волшебник примет тебя без промедления.
      С этими словами она вернулась к своему занятию, заключавшемуся в превращении ломтиков сыра — разумеется, гор-гонзолы — в камень. Как слышала Глоха, для этого требовалось лишь одно — смотреть на сыр достаточно долго. Только сейчас Глохе пришло в голову, что коль скоро подобный эффект имеет место, сыр должен обладать чем-то вроде зрения, но вообще судить о способностях и возможностях неодушевленных предметов было непросто. Крылатая гоблинша слышала рассказы о том, что в присутствии короля Дора различные предметы проявляли удивительную бойкость и даже, не будучи живыми, живость.Скажем, когда девушка переступала порог, он (этот самый порог!) мог запросто отпустить шуточку насчет ее ног, а то и ввергнуть ее в конфуз, сообщив всем и каждому, какого цвета у нее трусики. Но если каменный порог мог видеть, то почему бы и сыру не обладать такой способностью?
      Выйдя из кухни, Вира стала спускаться по винтовой лестнице. Глоха последовала за ней, но замешкалась. Свет куда-то пропал, и она боялась оступиться.
      — Ой, прости! — виновато промолвила Вира, почувствовав ее замешательство. — Я совсем забыла, что ты зрячая, и не можешь обходиться без света.
      Она взмахнула рукой, и стены замка начали испускать свет. Стали видны ступеньки.
      — Спасибо, — промолвила Глоха. — Хотя, по правде сказать, я не очень-то привыкла к лестницам. В гнездилище гарпий их нет, и мне чаще приходится летать, чем ходить.
      — Как, наверное, здорово летать, — отозвалась Вира. — Сама-то я никогда не летала, даже в молодости.
      — В молодости?
      Будучи человеком, Вира вдвое превосходила Глоху ростом, но выглядела ничуть не старше крылатой гоблинши.
      — Я хотела сказать, в начале жизни. Вообще-то я живу на свете сорок один год, но бодрствовала из них всего девятнадцать, и Добрый Волшебник использовал эликсир молодости, чтобы привести мою внешность в соответствие с запомнившимся возрастом. Таким образом, хотя я и помню лишь девятнадцать прожитых лет и выгляжу девятнадцатилетней, на самом деле моя молодость уже миновала.
      — Неужели ты проспала двадцать два года? — изумилась Глоха.
      — Да. Толку от меня было мало, и поэтому в возрасте шестнадцати лет я, по воле семьи, была погружена в сон. Потом, уже в Сонном Царстве, я познакомились с Хамфгоргом, тоже шестнадцатилетним, и мы провели вместе десять тамошних лет. Ну а когда Хамфри вернулся сюда, отсчет времени пошел по-другому. Мы снова стали шестнадцатилетними, и последние три года живем как все. Добрый Волшебник хорошо умеет регулировать возраст. Себя он лучше всего чувствует столетним — считает, что именно в этом возрасте сочетаются бодрость и мудрость. Столетним он и выглядит, хотя на самом деле ему сто шестьдесят, так же как и Маре-Энн, его половинной жене.
      — А она тоже выглядит на сто?
      — Ну уж нет, — рассмеялась Вира. — Она предпочитает иметь совсем другую внешность. Говорит, что теперь, когда после столь долгого ожидания утратила невинность, может позволить себе порадоваться жизни. Ей хочется быть привлекательной, а пожилые женщины почему-то считаются даже менее привлекательными, чем пожилые мужчины. Так что она выглядит молодо, но на сколько именно лет, ни за что не скажет. Ну а о том, каковы ее истинные годы, лучше при ней не заикаться.
      — Ну и сложная же у вас тут жизнь, — заметила Глоха, сильно сомневавшаяся в своей способности запомнить, кому сколько лет с одной точки зрения и сколько — с другой.
      — О нет, — беззаботно возразила Вира. — Жизнь у нас проста и приятна. В прошлом, там и вправду имелись некоторые сложности, но оно ведь прошло.Забудь о нем, и у тебя не будет никаких проблем.
      Этот совет Глоха нашла вполне разумным.
      Через некоторое время они добрались до погребенной где-то в недрах замка маленькой каморки, битком набитой книгами и свитками, а также бутылочками и флаконами, плотно заткнутыми пробками. Посреди всего этого восседал древний, похожий на гнома морщинистый старичок, ростом ненамного выше самой Глохи.
      — Добрый Волшебник, это Глоха, — объявила Вира. — Она пришла за Ответом.
      Гном поднял глаза от книги с такой неохотой и напряжением, что Глохе почудилось, будто она услышал треск, с которым его взгляд оторвался от текста.
      — Поди, взгляни на моего второго сына, — буркнул Хамфри и тут же уткнулся в свой фолиант.
      — Но я даже не успела задать вопрос! — вскликнула Глоха, но Вира уже подталкивала ее к выходу с боязливым шепотом:
      — Пойдем, спорить с ним бесполезно, а сердить опасно.
      — Но я проделала долгий путь, выдержала все три испытания и хочу получить то, за чем пришла.
      — О, — взмолилась Вира, — пожалуйста, не раздражай его. Он и без того сердит.
      Она увлекла крылатую гоблиншу за собой с такой настойчивостью, что той не оставалось ничего другого, кроме как уступить. Но как только они отошли подальше от каморки, Глоха принялась протестовать более решительно.
      — Все это неправильно и нечестно: я выдержала все три положенных испытания, а Добрый Волшебник даже не пожелал выслушать мой Вопрос. Что с ним случилось?
      — Не знаю, — ответила Вира, — но могу уверить тебя в том, что Добрый Волшебник ничего не делает без веских причин. Другое дело, что нам эти причины не всегда понятны. Два года назад, когда сюда явились с Вопросами морская русалка Мела, огрица Окра и девушка Яне, он их выслушал, но отвечать отказался. Мела тогда так рассердилась, что пригрозила показать ему свои трусики. Однако потом выяснилось, что для того, чтобы их Ответы оказались удовлетворительными, им следовало сначала заняться кое-какими делами.
      — Я не понимаю.
      — Ну… Мела, например, хотела узнать, как ей найти хорошего мужа. Хамфри послал ее к Наде, принцессе нагов, и русалка рассердилась, поскольку не видела в этом никакого смысла. Но Нада отправила ее к своему брату Налдо, молодому неженатому принцу, который в итоге и женился на Меле. Потому женился, что увидел ее сногсшибательные трусики, чего не случилось бы, не возникни на ее пути осложнения.
      — Выходит, вели ей Добрый Волшебник отправиться прямо к нему, она могла бы упустить такого славного жениха, — сообразила Глоха. — Ну что ж, возможно, мой случай того же рода, я ведь тоже ищу подходящего мужа. Правда, у меня дело обстоит сложнее: боюсь, что второго крылатого гоблина нет во всем Ксанфе. И уж, во всяком случае, им не является второй сын Доброго Волшебника.
      Неожиданно ее кольнула неприятная мысль.
      — Постой, но ведь у него, кажется, всего один сын. Твой муж Хамфгорг.
      — Ой, об этом я как-то не подумала! — воскликнула Вира. — По-моему, после Хамфгорга у него не было других детей, иначе одна из жен непременно бы об этом упомянула. Правда, жен у Хамфри пять с половиной, и не исключено, что аист принес одной из них младенчика еще до того, как Добрый Волшебник отправился в пекло. Если так, то мой Хамфгорг не первый сын.
      — Может быть, он и есть второй?
      — Если так, то ты увидишься с ним прямо сейчас. Я могу быстренько его позвать.
      — Правда?
      — Конечно.
      Вира помолчала, а потом шепнула:
      — Хамфгорг, дорогой.
      С лестницы донесся шорох, и на пороге появился растрепанный молодой человек.
      — Ты звала меня, милая?
      — Любовь творит чудеса, — сказала Вира удивленной Глохе. — Я так рада, что мне посчастливилось повстречаться с ним.
      Потом она обернулась к мужу и сказала:
      — Твой отец велел Глохе взглянуть на его второго сына. Он не тебя имел в виду?
      — Боюсь, что нет, — неуверенно ответил Хамфгорг. — По-моему, до меня у отца уже было несколько детей. Я, наверное, третий, если не четвертый.
      — А ты не знаешь, где бы я могла найти, подходящего мужа? — поинтересовалась Глоха. — Желательно крылатого гоблина, примерно моих лет.
      Хамфгорг покачал головой.
      — Мне кажется, других крылатых гоблинов в Ксанфе нет. Гоблины враждовали с гарпиями тысячу лет, и вряд ли кто-нибудь кроме твоих родителей мог… ну, ты меня понимаешь…
      Молодой человек густо покраснел.
      — Он у меня такой лапочка, — проговорила Вира — Такой стеснительный; иногда мне кажется, что он так и не присоединился к Заговору Взрослых.
      Она подмигнула, давая Глохе понять, что шутит, и снова обратилась к мужу:
      — А как ты думаешь, кто мог бы располагать сведениями обо всех детях Хамфри?
      — Скорее всего, Лакуна. Она вела хронику его жизни.
      — Прекрасная мысль! — воскликнула Вира, и Хамфгорг зарделся от удовольствия. Глядя на эту парочку, Глоха не могла не согласиться с тем, что любовь и впрямь творит чудеса. Только бы вот найти ее для себя.
      Втроем они спустились на кухню и обратились с тем же вопросам к Горгоне.
      — Надо подождать пять месяцев. Тогда здесь соберутся все его жены, а уж своих-то детей каждая знает, — ответила та. — Правда, если мне не изменяет намять, у Дары был сынишка.