Серебряный век. Паралипоменон - Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы

1932 июль

Лик луны прозрачно ясен,

Сад певучий свеж и светел.

Мы читали. На террасе

Было тихо.

Веял ветер.

Позабыв о бурных сдвигах

Мы любили то, что было…

Нас пленяла в старых книгах

Нам неведомая сила.

1932 июль 17

Где летавы, где метавы,

Где нетавы, угнетавы? –

Все исчезли, все укрылись

Прочь от гнева моего.

Ну и что ж! Туда дорога

И летавам, и метавам,

И нетавам, и хватавам,

И цветавам и пенавам

Угнетавам и чертавам…

Лишь бы людям веселее

Без ночных теней жилось!

1932 июль

Давно это было,

Бесследно изгладили годы

Память о днях пережитых.

И только во сне

Тревожат порою

Знакомые тени.

Рисуется смутный

Таинственный образ.

В огненно-красном

Пылающем платье,

Меня навещает

Она…

Пытливо глядит

В продолжении ночи

В глаза мне…

И снова

Я болен,

Как в прошлые годы.

Желанием странным

Любить и страдать

Опять.

Воскресают

Давно позабытые сказки,

Слагается медленно

Повесть

О днях,

Моей маленькой жизни.

Печальная повесть,

Которой не будет

Конца…

1932

Он вежливо руку целует,

И вечность проходит мимо.

Вы любите? – Очень немного,

Какая теперь любовь!

Я помню? – В былые годы

И женщины были другие,

И нравы, и мысли, и моды,

И мы – не то, что теперь.

Вы любите? – Очень немного.

Я занят спешной работой.

Но с вашим приходом, поверьте,

Я кончил свои дела.

Пойдёмте бродить по аллеям,

Где прежде ночные тени

Водили свои хороводы

И пляской дразнили меня.

Он вежливо руку целует.

Она исчезает в тумане,

Бледнеют её очертанья,

Едва долетают слова.

Вы любите? – Очень немного.

Я занят спешной работой.

Но вас легендарная Анна,

Мне больно, мне страшно любить.

1932 август-сентябрь

Я хочу быть смазчиком.

Ближе к машине.

Руки в масле,

И сам весел.

Говорят:

– Чужое влияние.

Беседы за вечерним чаем.

– Бледная немочь.

– Желанье выбиться.

Пусть каждый говорит своё –

Мне дорого производство,

Индустриальные шумы

И карьера смазчика.

Когда говорят любимой:

– Милая,

вы мне нравитесь!..

Не то же ли чувство у смазчика

По отношенью

К машине.

Пусть он ходит с маслёнкой

И шепчет нежно:

– Машина!..

Все люди смертны.

Никто не уйдёт от судьбы.

1932 август

Я подойду опустошённый,

Сражённый дерзостью речей.

– Кто этот юноша зелёный,

В тебя, прекрасная, влюблённый? –

Спокойно спросит Мать ночей.

Моя Невеста символ ночи,

Она особенно стара,

И светятся пустые очи

Печальным отблеском костра.

Гадает Мать её с азартом

О женихах для дочерей,

Читает жизнь мою по картам,

Кивает дочери своей.

Кружатся с плачем осеницы,

Я слышу взмахи тяжких крыл,

Сижу у собственной гробницы

И урну с пеплом приоткрыл.

1932 сентябрь 17

Облетают листья.

Сад опустошён.

Ветер гонит тучи.

Мрачен небосклон.

Ходят осеницы

в резиновых плащах,

Им дожди приятны.

Холод не опасен.

Мир нематериальный

близок и прекрасен.

Говорят в полголоса

о людях и вещах.

– Как это удивительно,

Всё в жизни относительно,

Нас не существует,

А мы себе

Живём…

Ходят осеницы

Под проливным дождём.

1932 сентябрь 29

Она сидела у болота,

Её блестела чешуя.

Осенних листьев позолота

Пустая выдумка моя.

Но осязаемы туманы,

Привычна ржавчина лесов,

Забыты шумные поляны,

Не слышно бодрых голосов.

Полнеба тучами сокрыто,

Вода становится темней,

И роют тени деловито

Свои берлоги меж корней.

Одна Купава у болота

Чего-то ждёт и смотрит вдаль,

Где опадает позолота,

Так велика её печаль.

1932 сентябрь-октябрь

И опять приходил Умирери

Ударять в голубой барабан.

Отворялись небесные двери

Мертвецы покидали гроба.

Был он страшен

– и в ужасе

люди

Повторяли за ним на распев,

То легенду о близком чуде,

То нелепый и дерзкий напев.

Там сновали мёртвые вместе

На живых совсем не глядя

И мечтали о сладкой мести

Костями плеч поводя.

Умирери

нашей общей

печали

Жгучей скорбью

крепче

целуй его!

Ты впервые видишь,

как туманятся

дали –

И не знаешь сам

отчего…

У каждого

скорбь подкатит

комом,

Горло сведут спазмы.

Будешь несмело кивать знакомым

Всегда безучастным и праздным.

Траура чёрная плит кайма,

Креп и толпа…

Томит тоска.

Громадами тяжкими виснут дома

И каждая тягостна вывеска.

Знаешь, что близок кончины час,

Но бьёшься рыбой об лёд.

Идёт Умирери…

Быть может, сейчас

Он ждёт тебя у ворот.

Выйдешь, закрыв беспечно двери,

Чтобы более не войти

И уведёт тебя Умирери

В Млечные пути…

1932 ноябрь 15-17

Проходили дни, мы не жалели

Ни забав, ни радостей, ни встреч.

Мы душой послушно умирали,

Мы боялись лучшее беречь.

Забывали древние заветы,

Наших предков мудрые слова.

Расторгали данные обеты,

Потеряв на будущность права.

Уж никто не думал о свободе,

Даже мыслей смутных не имел,

Говорил с соседом о погоде,

За пасьянсом вечером сидел.

И не ждал утраченного снова,

Ибо горести ничтожны и легки,

Если гордо на развалинах былого

Молодая жизнь раскинула ростки.

1933

Как не жалеть о горестной утрате,

Как о поруганной святыне не скорбеть,

Как не слыхать упрёков и проклятий,

Когда повсюду бродит смерть.

Она следит за нами тусклым взглядом,

И каждый чувствует

косы тяжёлый взмах.

Уж близких нет.

Уж кто-то плачет рядом

О матери,

о братьях,

о друзьях…

Голодные,

разутые,

больные –

Они не в силах прошлого забыть.

Они клянут дела свои земные,

Они устали мёртвых хоронить.

Обречены на смерть,

лишённые участья –

Постыдно лгут.

Один удел:

терпеть!

Ужели вечно так?

Туманы и ненастья,

Тупая боль

и медленная

смерть…

1933

Ф. Тяпкину

Мы раньше времени стареем,

Всю жизнь возмездие несём,

Вверяем души лиходеям,

Судьбе послушные во всём.

На кратковременные встречи

Мы тратим лучшие года,

И наши дружеские речи

Не повторятся никогда.

Пусть тяжелы для нас утраты,

Мы терпеливо гнёт снесём,

И встретим близкий час расплаты,

Судьбе послушные во всём.

1932 декабрь 21

1933

Переболей жестоким словом,

Покройся струпьями и ранами,

Так хорошо болеть о новом

И шелушиться покаянными

Обрывками ума и кожи.

Рабочие смеялись тоже,

Стряхая с пиджака налёты

Фабричной пыли, хлопка, ниток.

Они, спеша домой с работы,

Выносят радости избыток.

И, пусть, пока в бараках тесно,

Не изжиты вино и мат,

Им только светлое известно,

Они судьбу свою творят.

Да будет эта сила стражем

В веках прославленной страны.

Мы с нею крепко жизни свяжем,

И мы принять её должны.

Вот и теперь у многих светится

Сознанье в подвиги свершенья,

И жизнь веленьем твёрдым метится

Без промедленья и смягченья.

Переболей и будет краше

Ходить по улицам шумящим,

И будет сердце биться наше

Одним лишь только настоящим.

1932 декабрь 15

Наши окна настежь открыты,

Ветер веет, бумагой шурша.

Если прошлые песни забыты,

Их напев повторяет душа.

Мы утратили сладкое счастье

И впадаем теперь в забытьё,

Тяжело нам чужое участье,

Позабывшим паренье своё.

Словно сердцу заботы немного?

Словно в радости тянутся дни?

Ведь следит неустанно тревога,

Чтобы мы не остались одни.

Нам минуты больного раздумья

Не дают успокоиться сном.

Слышу листьев таинственный шум я

У себя за раскрытым окном.

В этом шуме сокрыты намёки,

Их легко понимает душа.

Пусть от жизни мы будем далёки,

Жизнь для всех и равно хороша.

1933 май 23

В сумерки

красные умерки

в свой лепет

вплетают

трепет.

Шорохи в парке

слышнее.

Старые Парки

смешнее

дряхлыми шепчут

губами,

склоняясь над своими

станками.

Ширится сердце

от песен,

обычный приют

ему тесен.

Бродит в кустах

Услада.

Тихая веет

прохлада.

Если

с аллеи свернуть,

выйдешь

на Млечный путь,

следить

за движеньем планет,

мечтать

о прекрасной Данет.

1933 май-июнь

1.

По тёплым лужам босиком

Она гуляла вечерком,

Своей невинностью прельщала

И многим счастье обещала.

Собой воздушна и легка,

Поймала майского жука,

Шутя в ладонь его зажала

И, как невольника, держала.

Изнемогая от бессилья,

Жук распустил лениво крылья.

Ей непокорство было мило,

Она жука летать пустила.

Сияла влажная луна,

В её лучи погружена,

Смеялась весело она.

Одежды лёгкие в пыли

К земле пришелицу влекли.

Она давно взлететь хотела

И трепетало её тело,

Как будто, брошено в простор

Вослед жуку, что мерил дали,

Что крылья в воздухе простёр,

Которые его держали.

Топтались тени по цветам.

Всё сказкою казалось там.

И были нежными напевы

Во славу неизвестной Девы,

Что летним, знойным вечерком

Гуляла в парке босиком.

2.

Я помню ночью это было,

Она мне сердце отравила

Участьем нежным. В парке холод,

Но я согрет и духом молод.

– Ужели я влюблён – твержу,

Сырой туман в тоске глотая.

Ночных теней поднялась стая,

За их полётом я слежу.

Там под луною ликованье,

Сошла она в луче луны.

Спешит на близкое свиданье

Продлить пленительные сны.

У сердца маленькие жалобы,

Оно отравлено тоской,

Всегда любить оно желало бы,

Навек утративши покой.

Вослед за ней спешить могу ли

Теней весёлый топот слыша?

Туман сырел. И ветры дули,

Кусты цветущие колыша.

– Иди сюда – сказала Дева.

И понял я слова привета.

Смеялись справа, смеялись слева

Ночные тени, скрываясь где-то.

Я помню – ночью это было,

Она сказала: – Я не забыла…

В луче качалась, в лицо смеялась,

А время мчалось, поспешно мчалось.

3.

Девы с Юношами в парке

Пляшут весело под липами,

Дико смотрят перестарки,

Вторя их веселью хрипами.

Юный, быстро между парами

Совершает круг намеченный,

Всех удерживает чарами,

Улыбаясь Деве встреченной.

Она идёт к нему кокетливо,

С одежды пыль лесов снимая,

И говорит ему приветливо:

– К тебе стремилася сама я.

Мой путь к земле в лучах светил,

Хочу, чтоб ты мне путь светил.

Я память ваших предков чту,

На то особый день быть может.

Желаешь, я тебе прочту

По звёздной книге, что тревожит

Людей с младенческих годов.

И он ответил: – Я готов!

Стучали Юноши ногами,

Подняв с дорожек пыль столбом.

– О, как давно я бредил Вами,

Что ж, говорите о любом…

Раз, горесть радости почуя,

Всё непременно знать хочу я…

Она молчит. Не одолеть

Того, что властно тяготеет.

Уж он спросить её не смеет,

Она сама сказала: – Смерть!..

4.

Я не могу найти покоя,

Руками сердце зажимая,

Давно не знаю: что такое?

И прочь бегу, не понимая.

Но в беге длительном устав,

Придётся где-нибудь свалиться.

Мягка постель зелёных трав,

И хорошо на воле спится.

Деревья шелестят ветвями,

Докучных мошек отгоняя.

Туманы стелятся, местами

Росу прозрачную роняя.

Там гам лесной и запах смол

Распространяет старый ствол.

Очнулся я…Шалаш из веток

Рукой заботливой сплетён.

– Я берегла твой хрупкий сон –

Сказала Дева – Напоследок

Мне стало ясно, будет буря.

И замолчала, брови хмуря.

Мне было радостно поверить

Её словам. Я засмеялся

– Как правду слов твоих измерить?

И кто одежд твоих касался?

К тебе одной стремлюсь всегда я,

Хочу любить тебя страдая!

Едва коснулся милых рук

И радость милую заметил,

Она исчезла в лунном свете.

Но сердца учащённый стук,

И ветви, сорванные ею,

Я отрицать никак не смею.

5.

Поднялся Юноша, вздыхая,

И прочь пошёл лесной тропою.

Уж ночь бледнела, затухая,

Теней сгоняя к водопою.

И в воду сонного пруда

Упала крупная звезда.

Глядит: на пне корявом Дева,

Сидит тихонько напевая,

И отзвук нежного напева

Звучит, унынье нагоняя.

Ей, в равнодушие высоком,

Свои ночные чары дея,

Луна мигает тусклым оком,

Прочь отвести его несмея.

– Теперь я точно знаю, где Вы –

Сказал он, сев на кочку рядом.

Рукой коснувшись платья Девы,

Её смутил нескромным взглядом.

Она печальна и тиха,

Ему в ответ не улыбнулась,

И лишь при крике петуха,

Покорно в сторону метнулась.

Подумав, Юноша заметил:

– Предупреждает духов петел,

Он скоро снова будет петь.

Пора бы вам поторопиться!..

– Я не могу никак взлететь –

В слезах ответила девица.

И руки в ужасе ломая,

Поднялась, как лоза прямая.

Печально созерцая высь,

Свои творила заклинанья,

Но тени мимо пронеслись,

Её оставив без вниманья.

– Теперь я знаю, где остаться,

Мне на земле готово место.

С тобой должны мы сочетаться,

Я буду смертного невеста!..

1933 март

Поэт пиши на бересте

Пахучим соком земляники,

Но птицам не мешай свистеть,

У них особые языки.

Тебе блестящий дан удел

Угадывать стремленья века,

Зачем же ты очки надел

И в них не видишь человека?

Ужели солнце обожгло

Глаза, пылавшие прозреньем?

Или причиной ремесло,

Тебя обидевшее зреньем?

Премудрость книжную познав,

Ты превратился в эрудита,

И созерцанье свежих трав

Тобой навеки позабыто.

Цветы спешат благоухать,

Приспело время опыленья,

А ты способен тоже дать

В твои минуты вдохновенья?

Тебе покоя не даёт

Закон числа, закон утраты,

И ты не видишь, как народ

Тебя спасает в час расплаты.

Поэтов повелось беречь,

Когда живут они в прозорах,

Когда их взбалмошная речь

Воспламеняет словно порох.

Они способны начертать

Иглой терновника поэмы.

И нам без устали читать,

Лишь попадись наедине мы.

1933

– Скажите, правда вы с луны,

И до сих пор не влюблены?

– Я родину давно покинула –

(И на плечи платок накинула) –

Мне в парке холодно и вязко,

Но духов согревает пляска.

Для них заманчиво болото

И вялых листьев позолота.

Мы будем прыгать на лугу.

Смотрите, как я побегу.

Живее хлопайте в ладоши.

Да бросьте там искать калоши,

На что нужна вам эта мразь.

А, ну, скорей, за мною, в грязь!

Я потому и хохочу,

Что видеть бодрым вас хочу!

– Давно я думаю, не смог ли?..

– Да вы, наверное, промокли.

И для чего в такую стужу

Вас угораздило сесть в лужу?

Вы неуклюжи, как медведь.

Нужно под ноги глядеть.

– Ах, извините, ныне я

Вяну от уныния…

1933 октябрь

Весь мир юнел и полон гомоном,

Парк зеленел и рос побегами.

Я показался тебе прикованным

К пути, скрипевшему телегами.

Мне нужно было выси мерить,

Я бредил шорохами мая,

А потому не мог поверить,

Что ты красивая и прямая.

1933 май-сентябрь

Было протянуто

через

Я – моё

бренное тело

любимого.

Рыдая

о днях погребения,

мы сидели

над чёрной ямой

нашего горя

земного.

Мы делили

одежды его,

разрывая

на мелкие

части.

Нас тени

манили

изведать

запретные

радости

жизни.

Мозг

возгорал

прозрением –

Грядущего

Распада.

В стране

Высокого Домысла,

в дни ожиданья

победы,

мы ликовали

оба.

Вотон

ловил

мотыльков

легкокрылых.

Единое слово моё

вызвало к жизни

духов.

От дуновения,

в облаке пара

вырос

Вотон

Разящий…

Жёлтая кровь

Дракона

заключена

в его жилах.

Сердце его

лежит

к Востоку.

Наша страна

перепутье.

Быть ей полем

кровавой битвы.

Все мы носим

в груди

тень

желтолицего брата.

Нас равно тяготят

и Восток,

и Запад.

Пойте

победные гимны!

Бейте

в голубые барабаны!

Зовите,

Ангела Смерти!

Он идёт,

неся мор

и голод,

через моря

и выси

гор…

В облаках

видели

окровавленные руки,

слышали

голоса

праведных.

Рыдали

жены и дети,

глядя

как нагие

корчатся

в муках.

У меня

на руках

покоилось

тело

убитого

Друга.

Пиром

во время чумы

прогрохотала

телега

гружёная

трупами.

Вотон

хохотал,

проворно

мотылькам

обрывая

крылья –

Сегодня

он был

победителем.

Где-то там

кричали:

– Банзай!

пронзительно,

и плавно

качалось солнце

на знамёнах

жёлтых.

Наклонившись

к лицу

убитого,

я постиг,

что с ним

исчезали

все лучшие помыслы

моей маленькой

жизни.

И крикнул я

чёрного ворона,

что клевал

глаза

трупов.

Покорный

зову живых,

он слетел

ко мне

на плечо.

– Принеси

живой воды.

Погиб Эней

Светозарный,

с ним культура

и радость

жизни.

Ворон поднялся,

шумя крылами,

его пленила

нелепая

просьба.

Вотон

любовался

чёрной ямой,

я рыдал

над убитым.

Качались

от ветра

деревья.

К земле

пригнулися

травы.

Глаза

застилали

слёзы.

Вдруг тень

знакомого ворона

скользнула

по зелени.

Флакон

с живою водой

упал

на колени.

– Пробудись,

Эней,

от долгого сна,

восстань

из мертвых!

Я плеснул

в лицо ему

живой водою,

он вздохнул

облегчённо.

Глаза,

оглядев

опустошённые дали,

обволоклися

печалью.

Вокруг

простирались

владенья

Вотона.

Вспыхнуло

голубое сиянье,

стал Эней

кротким,

светлым…

– Брат мой,

я видел Бога,

мне трудно

с живыми…

Дай приют

в твоём теле,

я войду

неслышно.

И в поры мои

проник он,

и стало нас

вместе –

двое,

Двое

в едином

теле.

Тогда

сказал мне

Вотон

Разящий:

– Я весь

обагрился

кровью,

я топтал

беззащитных

и слабых,

я жёг

на пути

селенья…

– Мне страшно

молчанье

мёртвых.

Прими меня

ради бога!

И в поры мои

проник он,

и стало нас

вместе – трое,

Трое

в едином

теле.

Не знал я,

что будет

дальше.

Весь мир

для меня

раскололся.

Я шёл,

попирая убитых,

путём

торжествующей

Смерти.

Солнце

в крови

каталось,

багровея

к закату.

Голос

возник

из мрака:

– Беги отсюда,

несчастный!..

И полон

смутной тревоги

в ужасе…

я проснулся.

1933 осень

Чего ты ждёшь? Ярмо жестоко,

Но близок час, оно спадёт,

Придёт японец из Востока

И немец с Запада придёт.

Они сметут до основанья,

Что было создано трудом

И в тюрьмы перестроят зданья,

В которых мы теперь живём.

Веками будет иго длится

Враждебных желтолицых рас,

И снова будем ждать мы сдвига,

Освобождающего нас.

1933

Опять за мною по пятам

Шагает аистоподобный.

Он улыбается цветам

Улыбкой дружески удобной.

Как все избранники сутул,

Он в плащ завёрнутый небрежно,

На одуванчики подул,

И в парке сразу стало снежно.

– Я вами призван находить

Слова, забытые другими –

И властно прогремело – Быть!

Под облаками голубыми.

На шум травы, на птичий гам,

На торжество земного мира

Ложится, радостная нам,

Тень Хлебникова Велимира.

1933 декабрь 28

Поэты живут, через годы

Высокой дружбой сильны.

И в зеркале мнимой свободы

Причудливо искривлены.

У них усталые лица

Холодные бледные лбы

Они умирают от скуки

От мора и от судьбы.

Грядущее в розовом свете

Веками рисуют они

И только малые дети

Поэтам бывают сродни.

Мы связаны тонкими узами

Великий Мыслитель и Друг

И делим с прекрасными Музами

Свой маленький досуг.

1933 декабрь 28

Ему приятен был семит

С горбатым носом и глазами,

Горящими двумя углями.

– Ко мне судьба благоволит –

Сказал он медленно и внятно –

Я вижу мир во всей красе.

И стало Юноше понятно,

Что от него отринут все

Его любившие когда-то.

И, скорбью о друзьях объят,

Теперь он смотрит виновато,

Когда о Боге говорят.

1933 сентябрь

1934

Хрупкие тени, тонкие вазы

Пряный ленивый Восток.

Однообразно ритмичные фразы,

Жёлтый певучий песок.

Дни опьянённые солнечным жаром,

Сок виноградной лозы,

Да пенное море,

Что с рокотом ярым

Плещется в мир бирюзы…

Жёлтые люди, поющие стены,

Судьбами правящий Рок,

Таким оживает всегда неизменный

В легендах и песнях Восток.

1934 январь 11

«Свобода приходит нагая…»

В. Хлебников

Свобода приходит нагая,

Одетых и сытых ругая,

Брань на губах площадная,

Тонкие ноги в крови.

За нею голодные люди,

Гул смертоносных орудий,

Волнуют упругие груди

Желанием плотской любви.

В руках её красное знамя,

И лижет косматое пламя

Восставшие в ночь города.

Разносит послушное эхо

Гомон победного смеха

И гневные песни труда.

Когда же пройдёт ликованье,

Разрушат старинные зданья,

Весь город замрёт от страданья,

Отравленный и больной,

Свобода оденется в ткани,