Эльфийская кровь (№2) - Странники между мирами

– И подделки невозможны?

– Не-а, – сказал Ренье. – Подлинная обладает рядом свойств. Фальшивку установить проще простого. Подлинная содержит в себе частицу эльфийской крови – со всеми качествами эльфийской крови...

– Я правильно поняла – вы намерены позволить ему получить этот знак, а затем украдете его?

Ренье весело кивнул.

– Но как вы проникнете в его дом?

– Вы сохранили ключи? – спросил Ренье. – Ну, те самые, что вы свистнули в хозяйской спальне?

– Кажется, да... Я их оставила! – спохватилась Эйле.

– Где?

– В той комнате, где ночевала...

– Будем искать ту комнату! – решил Ренье. – Жаль, что вы не запомнили лицо вашего парня, ну да ладно. Как-нибудь отыщем, либо комнату, либо его самого. Стало быть, мы возвращаемся во дворец. Не боитесь? Тандернак сегодня будет там.

Она покачала головой.

– Если вы будете рядом – нет, не боюсь. – Эйле остановилась посреди улицы и взяла Ренье за обе руки. – Какое удивительное чувство! – проговорила она. – Вы – мой первый друг, за всю мою жизнь! У нас в деревне не принято было, чтобы девушки дружили с кем-нибудь. Даже друг с другом. Мы все были заняты работами или замужеством.

– А тот молодой человек, – напомнил Ренье, – ваш возлюбленный?

– Я любила его, – просто сказала Эйле. – Это не было дружбой. Я не могла без него жить.

– Но ведь живете! – напомнил Ренье.

– Я верю, что мы встретимся. Поэтому и живу.

Ренье немного подумал.

– Получается, что без меня вы жить сможете, да?

Эйле лукаво фыркнула.

– Может быть... не хочу проверять!

– Вот слова разумной женщины. Не будем проверять, в самом деле... Полагаю, вы – вполне полноценное человеческое существо, Эйле, способное и любить, и дружить, и ненавидеть, что бы там ни говорили о девчонках из простонародья... А скажите, вы действительно умеете ненавидеть?

– Да, – сказала Эйле, сразу становясь серьезной. Она чуть прикусила губу, глаза ее потемнели. По мнению Ренье, ненавидящая Эйле выглядела не столько грозной, сколько несчастной.

– Кто же тот убогий, который вызвал в вас столь мрачное чувство? – спросил Ренье мягко. Он начал жалеть, что его болтовня привела их к столь неприятной теме. – Тандернак?

– Тандернак? Он ведь скоро получит по заслугам... Нет, не он. Человек, который имел власть над моей жизнью и воспользовался этой властью, чтобы разрушить все, что я любила...

– Не понимаю, – признался Ренье.

– Мой хозяин, – пояснила Эйле. – Владелец нашей деревни. Тот, кто позволил продать меня. Если бы он запретил... Если бы он хотя бы поинтересовался людьми, чью судьбу он решает – вот так запросто, просто поставив подпись!

– А что он мог сделать? – удивился Ренье. – По-вашему, дворянин должен оставлять все свои дела и отправляться в отдаленную деревеньку, чтобы лично переговорить с крестьянкой, которую староста предлагает продать? Добро бы вас отсылали на медные рудники или куда-нибудь в глушь, где вам предстояло бы убирать навоз... Знаете, как он рассуждал?

– Как? – хмуро спросила она.

– Староста для того и назначен, чтобы решать подобные мелкие вопросы, не тревожа хозяина необходимостью навещать отдаленные владения. Староста, рассуждал ваш хозяин, лучше понимает, что хорошо для дела, а что плохо. Если не доверять старосте – то нужно самому жить в деревне и с утра до вечера заниматься крестьянскими проблемами. Уверяю вас, ни один дворянин на это не согласится.

– Конечно, – сказала Эйле, кривя губы.

– Продолжаю. – Ренье слегка коснулся ее губ кончиками пальцев, заставляя сменить недовольную гримасу на более благосклонную. – К вашему господину приходит письмо. Давайте продадим юную, одаренную особу королевскому двору! Это сулит нам такие-то и такие-то выгоды. А, думает ваш хозяин, молодая девушка наконец-то покинет унылое житье в деревне и сможет устроить свою жизнь в столице. Ну какая бы не запрыгала от радости! И он подписывает документы. Вот как обстояло дело.

– Вы уверены?

Ренье кивнул.

– Ни один дворянин не желает зла своим крестьянам, поверьте. В самом крайнем случае мы бываем равнодушны...

– Наверное, вы правы, – произнесла Эйле со вздохом. – Но мне трудно забыть...

– Я попробую выяснить, нельзя ли прислать в столицу заодно и вашего возлюбленного, – сказал Ренье.

Ее глаза сверкнули.

– А такое возможно?

– Почему же нет? Вероятно, потребуется заплатить, но если ваш хозяин разумный человек, он, конечно, согласится... Могу заняться этим сразу же после того, как мы покончим с Тандернаком.

Эйле прижалась к боку Ренье, потерлась головой о его плечо.

– А, вот вы как теперь заговорили! – обрадовался он. – Хорошо. Вы знаете имя вашего бывшего хозяина?

– Конечно. Его зовут Адобекк.

Ренье остановился так внезапно, словно споткнулся о невидимую преграду.

– Как?

– Адобекк, королевский конюший...

* * *

Им удалось пройти на «малый двор» незамеченными. Ренье привел девушку в апартаменты, которые занимал в те дни, когда жил при особе принца: две комнатки, битком набитые мебелью, преимущественно детской. Там были крохотные стульчики, игрушечные столы, за которыми можно было угощаться только лежа на полу, маленькие шкафчики содержали миниатюрную посуду. Ренье так и не понял, были ли то игрушки или же этими вещами пользовался сам принц, когда был еще ребенком.

В любом случае, комнаты пришлись Ренье по душе. Здесь имелась очень широкая низкая кровать, на которой вполне помещался взрослый человек; что касается одежды, то Ренье разбрасывал ее по всему помещению и поиски той или иной части туалета превращались в увлекательное приключение среди лабиринтов игрушечной мебели.

Эйле уставилась на комнату изумленно.

– И вы здесь живете?

– Иногда. Когда его высочество желает видеть всех своих придворных непременно подле себя. В других случаях я обитаю у моего дяди, в столице.

– Но ведь это все – для кукол!

– Возможно, дорогая, для принца мы и есть куклы. Никто этого в точности не знает, поскольку его высочество принц Талиессин – загадка для всех, даже для собственной матери.

– Вы так свободно об этом говорите! – поражалась Эйле.

– Это потому, что я дворянин, – сообщил Ренье. – Поживёте с мое при королевском дворе, и вы тоже научитесь говорить о подобных проблемах легко. Так легко, словно это ваши проблемы, а не династические.

Эйле опустилась на игрушечный стульчик.

– Точь-в-точь куколка! – восхитился Ренье. – Кстати, у меня есть настоящая фарфоровая кукла. Подарок принца.

– Принц подарил вам куклу?

– Сидите. Не вскакивайте. Сломаете мебель. И вообще... – Ренье вдруг засиял обаятельнейшей из своих улыбок. – Раздевайтесь!

– Что? – пискнула Эйле.

– Я ваш друг?

– Да...

– Раздевайтесь!

Эйле вздохнула.

– Только не надо этих умудренных вздохов, – предупредил Ренье. – Вы больше не деревенская кумушка, сколько можно твердить. Вы – столичная штучка! Бельё можете оставить... А обувь – долой!

Он подошел к Эйле и сдернул с нее верхнее платье. Потрогал чулки – шелковые.

– Сойдет, – пробормотал он. – А вот прическа никуда не годится...

Он подскочил к одному из шкафчиков и распахнул дверцы. Шкафчик был изумительной работы, из темной породы дерева, с перламутровыми инкрустациями, изображающими битву птиц и лягушек. Внутри обнаружилось множество платьиц с оборочками, сшитых по старинному фасону.

– Знаете, дорогая, сейчас мне пришло на ум, что эти вещички принадлежали вовсе не Талиессину, – сказал Ренье, копаясь среди шелкового тряпья. – Здесь хранятся детские вещи самой королевы! Представляете?

На мгновение он вынырнул из шкафа, с рук свешиваются ленты и чепцы, на голове примостились нижние юбки с кружевами.

– Ее величество играла здесь, когда была малюткой! Можете поверить? Ее пальчики трогали все эти ленточки, завязывали здесь бантики...

– Нет! – вырвалось у Эйле.

– Почему же нет? – удивился Ренье. – Полагаете, ее величество никогда не была девочкой?

– Это слишком невероятно...

– Будем рассуждать здраво. – Ренье уселся на полу, скрестив ноги. – Вы сами только что утверждали, будто ваш прежний хозяин относится к крестьянам так, словно они – его игрушки. Продает, не задумываясь об их чувствах. Ну? Было? Утверждали?

– Кажется...

– Не кажется, а утверждали. Продолжим. Любой, даже самый могущественный человек, даже такая хитрая гадина, как Тандернак, есть игрушка судьбы. И вы, и я – в равной мере. Так почему бы игрушкам судьбы не поиграть в игрушки королевы?

– Вы меня запутали, – жалобно сказала Эйле.

– Это называется силлогизм, – поведал Ренье и снова погрузился в шкаф.

Наконец выбор был сделан, и Эйле облачилась в забавное платьице с кружевами по подолу, с корсажиком и широченным воротником. Ренье самолично соорудил ей фантастическую прическу, пользуясь огромным количеством гребешков и лент, а сверху прикрыл свое творение прозрачным покрывалом, которое прикрепил золотыми заколочками.

– Где вы так научились? – поражалась Эйле.

– Дорогая, всему, что я знаю в жизни, меня обучили несколько профессоров в Академии и десятка три жизнерадостных женщин... – рассеянно молвил Ренье, отходя в сторону и любуясь своим творением. – Теперь вы вполне сойдете за куклу.

Заявление оказалось для Эйле столь неожиданным, что она только ахнула и села на пол, раскинув ноги.

– Превосходно! – восхитился Ренье.

– Любой сразу заметит, что я не кукла! Я ведь дышу. – сказала девушка.

– Это последнее, на что люди обращают внимание, – ответствовал Ренье. – Мужчины – такие скоты! Оборочки и розовое личико – стало быть, кукла! А дышит она или нет – дело десятое.

– Я не понимаю, – жалобно протянула Эйле, – вы это всерьез?

– Почти. Вставайте. Если возникнет опасность разоблачения – я сразу беру вас на руки, а вы свешивайтесь, как неживая. Мои соратники по благородному делу потакания капризам его высочества знают, что у меня есть кукла. Иногда я ломаю шута и таскаю ее с собой. В подробности они не входят. Они ведь – настоящие мужчины. Они могут даже позволить себе презирать Талиессина за то, что он не похож на них. Ну, и уж конечно, они презирают меня. Я ведь тоже на них не похож, да к тому же не являюсь наследником престола. Видите, как все запутано!

– Я только одно поняла, – сказала Эйле, – никто не станет разыскивать меня здесь, потому что в «малом дворе» не бывает женщин.

– Умница, – отозвался Ренье и пощекотал ее за ухом. – Для куклы вы устрашающе сообразительны.

* * *

Все эти дни королева почти непрерывно думала об одном: с ее сыном творится что-то неладное. Он не покидает библиотеку. Иногда его видят переодетым в простое платье – он торчит в каком-нибудь кабаке и пьет Умеренно, не напиваясь и не учиняя безобразий. Случается, он просто бродит по улицам. Ни разу его не замечали с женщиной.

– Если он не ищет женского общества или приключений с неизбежным кровопусканием, – говорил, омрачаясь, Адобекк, – следовательно, его высочество занят поисками истины, а это опасно. Истина имеет множество обличий, и некоторые из них уводят на ложный путь...

Затем принц появился во дворце. Нанес визит матери. Попросил прощения за то, что был невнимателен к ней в последнее время.

– Что с тобой происходит? – осторожно спросила королева. – Я интересуюсь не из любопытства. Мне это по-настоящему важно.

– Знаю, – сказал Талиессин, отводя глаза. – Я и сам пока не знаю. Как только выясню, предоставлю полный отчет.

Королева вздохнула и отпустила сына.

Она почти не помнила, как прошла церемония вручения знака Королевской Руки. Кажется, этого трактир' щика зовут Тандернак. Сдержанный человек, очень деликатный. Был краток, почти не занял у королевы времени. Не вынуждал ее устраивать длительный прием – сейчас ей этого совершенно не хотелось. Быстро ушел. Она невольно ощутила благодарность к нему.

Тандернак торопился поспеть домой. Ему предстояло еще закопать труп, а для этого следовало выехать в крытой повозке за город засветло. Человек, пускающийся в путь на ночь глядя, вызовет подозрения. Во всяком случае, стражникам таковой запомнится, а это – лишнее. Оставлять же мертвеца в доме еще на одну ночь Тандернаку и вовсе не хотелось.

* * *

Талиессин заглянул в покои, где, как ему доложили слуги, находился Эмери, но придворного там не оказались. Несколько секунд принц стоял в дверях, прислушиваясь: нет, тишина. Хотя мгновение назад ему показалось, будто он улавливает чье-то дыхание. На всякий случай Талиессин позвал:

– Эмери!

Ответа не последовало.

Принц вошел, бросился на кровать. Заложил руки за голову.

– Разбежались! – проговорил он, слушая, как голос вязнет среди множества крошечных предметов бывшей детской. – Все разбежались! Впрочем, я сам виноват – зачем распустил их... Но покататься верхом хочется. Поеду один.

Он шевельнулся, с силой ударил обеими ногами разом по кровати, изогнулся и вскочил.

Прямо перед ним сидела на полу кукла.

Принц удивленно посмотрел на нее.

– Вот это да! – сказал он. – Эмери переодел ее...

Он снова уселся на кровать. Воззрился на игрушку.

– Странный он человек, этот Эмери, не находишь? – обратился Талиессин к безмолвной кукле. – Я думал, что это я один тут странный, но он меня превзошел. Нехорошо, когда придворный превосходит своего господина. Это нужно решительно пресечь! Молодой мужчина играет в кукол... Может быть, он такой молодой мужчина, который предпочитает быть молодой женщиной?

Принц замолчал. Кукла из последних сил старалась не моргать.

Талиессин рассмеялся.

– Да нет, что я говорю! – произнес он. – Сам-то я не лучше – сижу тут и болтаю с куклой. С кем не начнешь болтать, если все кругом – болваны. Куклы по крайней мере не лезут со своим мнением.

Он наклонился вперед и взял Эйле за талию.

– Теплая, – сказал он.

Эйле виновато улыбнулась.

– И живая, – добавила она.

Талиессин отдернул руки так, словно обжегся.

– Ты живая! – вскрикнул он. – Что ты здесь делаешь? Ты любовница Эмери?

– Нет...

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Прячусь...

– От кого?

– От врагов.

– Разве у кукол бывают враги? – поинтересовался принц.

– У таких кукол, как я, – да, – сказала Эйле.

– Ого! А какая ты кукла?

– Живая.

– Это я уже понял. А еще какая?

– Глупая.

– Не такая уж глупая, если понимаешь это, – заметил принц. – Ну, что еще добавишь?

– Я узнала ваш голос, – сказала Эйле.

– Где же ты слышала мой голос? – удивился Талиессин. – Не помню, чтобы я недавно посещал тряпичника.

– Не там.

– В лавке диковин? Там я тоже не был.

– И я там не бывала.

– Интересная игра, кукла. Может быть, ты дочка часовщика? По слухам, у него заводная дочка, и он по утрам вкладывает ключ в скважину у нее на спине.

– У меня нет скважины.

– Повернись, – приказал Талиессин.

Эйле встала, затем подняла одну ногу и ловко повернулась на второй. Она медленно развела руки в стороны и застыла. Правой рукой Талиессин обхватил ее за талию, чтобы она не упала, и ладонью левой провел по ее спине.

– И вправду – нет, – объявил он, оборачивая девушку лицом к себе.

Он слегка надавил на ее лодыжку, понуждая куклу опустить ногу. Эйле послушно замерла перед ним в новой позе – ножки в шелковых башмачках чуть расставлены, руки прижаты к бокам, ладони растопырены.

– Ну так где же мы виделись? – спросил Талиессин.

– Мы не виделись, а слышались, – ответила Эйле.

– Ты говоришь загадками, а я не могу понять, нравится мне это или раздражает... Должно быть, я слышал твой голос в буфетной. Это ты воровала сладости?

– Нет.

– Вероятно, это я их воровал... Ты уверена, что Эмери не твой любовник?

– Он мой друг.

– Вот еще одна странность: он не только играет с куклами, но еще и дружит с ними...

– Вы тоже, – сказала Эйле.

– Возможно, – не стал отпираться принц. – Что ты умеешь делать?

– Танцевать.

– Покажи!

– Хлопайте, – попросила Эйле. – Вот так: раз – раз-два – раз-два-три!

Он принялся отбивать ритм – то топая в пол, то стуча кулаком в стену, то насвистывая, а Эйле принялась танцевать: шажок влево, шажок вправо, поворот и три быстрых прыжка из стороны в сторону.

Как

резвый

жеребец

тут

лошадь

увидал,

как

боров

удалец

тут

свинку

повстречал,

что

скажет

молодцу

та

девка

молода?

«Нет»

девке

не к лицу,

ей

надо

молвить «да»!

– Ну и песенка! – сказал Талиессин, переставая хлопать. – В первый раз такое слышу.

Эйле остановилась, застыв в той позе, в которой застала ее пауза: подбоченясь, отставив одну ногу и чуть присев на другую.

– Ты можешь сесть на пол, кукла, – позволил Талиессин.

Она уселась, как и прежде, вытянув ноги и сложив ручки на коленях.

– Хорошая кукла, – задумчиво молвил Талиессин. -Какие же могут быть у тебя враги?

– Я ночевала у вас в комнате, – сказала Эйле.

Он так и подскочил.

– Так вот где я тебя видел! Ты ворвалась в сад сама не своя и с ног валилась от усталости.

– Я сбежала, – сказала Эйле.

– Одна загадка за другой. – Талиессин вздохнул. – Пожалуй, мне это перестает нравиться... Хочешь быть моей куклой? Или ты лучше останешься куклой господина Эмери?

– Разве кукла может выбирать?

– Пожалуй, ты права, так что я тебя забираю... Мне нравятся куклы, которые поют глупые песни, танцуют нелепые деревенские танцы, говорят загадками и носят такие смешные панталоны с оборочками...

Талиессин встал и протянул к Эйле руки:

– Иди сюда.

Она поднялась, сделала шажок, другой, и тут Талиессин подхватил ее за талию и взял на руки.

– Можешь болтать головой, как будто у тебя тряпичная шея, – сказал ей принц. И когда она подчинилась, добавил с легким подозрением в голосе: – А ты уверена, что не сшита из тряпок?

– Нет, – ответила Эйле. – Я больше ни в чем не уверена.

Глава двадцатая

ОСВОБОЖДЕНИЕ

– А как это было в тот раз? – спросил Хессицион. – Не могла же ты ничего не почувствовать!

– Не знаю, – ответила Фейнне. – Просто шла по саду и вдруг оказалась в каком-то другом месте.

– Шла? Шла? – забормотал Хессицион. – Ты уверена, что именно шла?

Фейнне схватилась за голову. За время плена ее волосы свалялись. Девушка даже перестала их расчесывать и теперь под пальцами ощущала какую-то чужую сальную паклю, меньше всего напоминающую тот чудесный волнистый шелк каштанового цвета, который так пленял ее однокурсников по Академии.

– Я ни в чем не уверена, господин Хессицион! -закричала Фейнне сипло. Она успела сорвать голос, пока они со старым профессором спорили и пререкались, сидя взаперти в охотничьем домике, посреди леса. – Не знаю. Может быть, я и не шла, а просто сидела под каким-нибудь кустом. Не помню,

– Почему ты, дура и идиотесса, не запомнила важнейшие составные элементы эксперимента? – наседал Хессицион.

– Потому что... Скажите, господин профессор, вам нарочно приплачивали за глупость?

– Что? – взревел он. – Как ты смеешь? Дура! Дура! И в третий раз – дура!

– Сами вы – дура. Я понятия не имела о том, что происходит какой-то эксперимент. Во всяком случае, лично я никаких опытов не ставила. Ни над собой, ни над другими людьми.

– И напрасно, – проворчал Хессицион. – Нет ничего забавнее, чем опыты над живыми объектами. Сидит такой вот молодой кусок одушевленной говядины, пьет пиво и даже не подозревает о том, что он – объект. И тебя даже краем глаза не замечает. Думает – ну, мельтешит тут какой-то старикашка. То ли дело я, думает этот болван, я-то пун вселенной и центр бытия. Ан нет, голубчик! Ты – раздавленное насекомое, зажатое между двумя приборными стеклами, разрезанное на образцы, препарированное и помещенное в раствор... А я – сверху, Созерцаю, делаю выводы. И, кстати, совершаю ошибки. И, осмыслив свои ошибки, беру другой объект, дабы поставить новый эксперимент и проанализировать новые результаты. Вот у меня – настоящая жизнь! А у объектов – только существование, призванное обеспечивать меня материалом для изучения.

Поначалу Фейнне содрогалась, слушая подобные рассуждения, но через неопределенное время сидения взаперти вместе с Хессиционом даже реагировать на них перестала. Напротив, приобрела собственное мнение и начала его высказывать.

– Между прочим, – заявила она, – нам, кускам молодой говядины, плевать и на вас, и на ваши эксперименты! Мы – живем, потому что ощущаем жизнь. В нас так много жизни, что остается даже для вашего изучения. Изучайте, на здоровье! Нам не жалко! Нас хватит и на себя, и на вас, и на ваши опыты – и еще останется для любовника!

– Можно подумать, у тебя есть любовник, – проскрипел на это Хессицион,

Фейнне торжествующе завопила:

– Ага! Проняло! Уже начал ехидничать! У вас, между прочим, тоже любовницы нет.

– Моя возлюбленная – наука, – отрезал Хессицион.

– Ну да, конечно.

– Ты не веришь? – Он тряхнул ее за плечо. – Не веришь? Ну и дура!

– Конечно не верю! Вам сколько лет? Двести? Триста? И за все эти годы вы ни разу не любили женщину? Ха!

Она вдруг почувствовала, как ее старый собеседник поник, но жалеть его не стала.

– То-то же, – проговорила Фейнне, успокаиваясь. – И нечего выплескивать на меня свою злобу за то, что вы уже старый сморчок, а я еще молодая.

– Посидишь в кутузке еще пару месяцев без еды и питья – и тоже будешь старым сморчком, – предрек Хессицион мрачно.

И погладил девушку по тому же плечу, за которое только что тряс.

– Не огорчайся. Давай лучше вспоминай, как тебе удалось перейти из одного мира в другой. Ты шла или сидела под кустом? Вспоминай. Сосредоточься.

Фейнне задумалась. Ужасно хотелось есть. Это отвлекало. Она неуверенно проговорила:

– По-моему, я все-таки шла...

Хессицион не ответил. Он вдруг сделался таким бесшумным, что Фейнне испугалась: не исчез ли старик, пока она копалась в воспоминаниях и пыталась вызвать в мыслях тот волшебный день – бесконечно далекий, счастливый день в Академии...

Она застыла, прислушиваясь. Ни отзвука дыхания, ни шороха одежды – ничего. Хессицион словно растворился в воздухе.

Когда его голос зазвучал почти над самым ее ухом, девушка вздрогнула.

– А знаешь что, – проскрипел Хессицион, – пожалуй, это неважно, шла ты или сидела. Гораздо существеннее – фазы обеих лун и конкретное место пересечения лучей. Имеет значение баланс между кривизной земной поверхности и углом преломления невидимых лучей... Ты уверена, что ничего не чувствовала?

– Ничего болезненного или неприятного, – повторила Фейнне.

Хессицион вновь погрузился в безмолвные расчеты.

* * *

Герцог Вейенто не был жестоким человеком. Скорее напротив: его подданным жилось гораздо лучше, чем многим из южан. На землях герцогства не существовало крепостного права. Правда, имелись другие ограничения личной свободы простолюдинов, однако формы и срок действия этих ограничений человек мог выбирать самостоятельно, без принуждения со стороны властей. К примеру, любой имел возможность приобрести в собственность дом с садом или мастерской, и в зависимости от размеров и ценности приобретения с рудниками заключался контракт – на десять, пятнадцать, двадцать, сорок лет. Если человек умирал, не успев расплатиться за приобретение, наследники получали выбор: либо продолжить выплаты, либо утратить имущество, не выкупленное до конца. А можно было и не приобретать имущества вовсе и до конца дней своих снимать угол в общем бараке.

Вейенто поддерживал при своих рудниках систему образования: у него почти не было неграмотных рабочих, и даже многие женщины в его владениях умели читать и писать.

Система наказаний в герцогстве также отличалась от той, что применялась во всем остальном Королевстве: ни одно преступление, кроме особо тяжких, подлежащих личному суду ее величества, не каралось таким образом, чтобы виновный чувствовал себя униженным. Здесь никого не подвергали публичной порке, не обривали наголо, не выставляли у позорного столба, не изгоняли из дома, обрекая на нищенство, – словом, не делали ничего из того, на что бывали горазды бароны-самодуры в южной части Королевства. Очень вежливо виновному называли по очереди, в порядке убывания, его проступки, после чего тщательнейшим образом начисляли сумму штрафа и предлагали наилучшую схемы выплат.

Герцог до сих пор не был женат. У него имелась официальная любовница, но о брачном союзе с нею он никогда не заговаривал. Впрочем, с женитьбой Вейенто мог пока не торопиться, поскольку был еще сравнительно молод. Многое зависело от того, кто из знати Королевства будет признан им наилучшим союзником на следующем этапе борьбы за власть. У Вейенто имелись на примете по крайней мере двое таковых, и оба располагали дочерьми на выданье.

Но прежде чем приступать к активным действиям, Вейенто должен был завершить начатую интригу, а именно: лишить противника главного преимущества – эльфийской крови. Талиессин, как доносили герцогу, уже почти ни на что не годен, обычный выродившийся потомок древней семьи, типичный «последний в роду», после которого фамилия попросту исчезает – навсегда.

Вейенто чувствовал странное удовлетворение, когда думал о принце.

Странный. Людям такие не нравятся.

Безвольный. Настроение у него так и скачет. Сегодня хочет одного, завтра – прямо противоположного. Читает много, но бессвязно. Ненавидит учение. Фехтует яростно, иногда недурно, но чаще – берет слишком быстрый для себя темп и мгновенно выдыхается. И весь он – в этом.

Избегает женщин. Об этом говорят уже открыто. Скоро Талиессин сделается предметом общих насмешек, и Вейенто приложит руку к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.

И если принц случайно погибнет на охоте или во время верховой прогулки – или даже в ходе учебного поединка на шпагах, – никто по нему особенно убиваться не станет. Разве что его мать, которую печаль по сыну скоро сведет в могилу.

И тогда настанет пора переходить к завершающей стадии долговременного плана...

Только одно обстоятельство могло разрушить эту четкую схему. Если Талиессину найдут невесту чистейших эльфийских кровей и совершат обряд обручения новой королевской четы с Королевством прежде, чем Талиессин умрет. В таком случае друзьям принца (если таковые еще существуют) следовало бы поторопиться.

Известие о том, что обнаружилась девушка, способная совершать переход в мир Эльсион Лакар, прозвучало для Вейенто как гром среди ясного неба. Магистр Алебранд был не на шутку встревожен, когда отсылал сообщение, это чувствовалось в каждой фразе его письма. У сторонников Талиессина появился живой ключ к другому миру! Нельзя допустить, чтобы этим ключом завладела королева. Фейнне из Мизены должна исчезнуть.

Но будет еще лучше, если Фейнне из Мизены перейдет на сторону герцога и передаст ему бесценный дар своего умения перемещаться за невидимую границу.

В общем и целом Вейенто рассчитал все правильно. Такая девушка, как Фейнне, внезапно вырванная из привычной для нее жизни и помещенная в незнакомые условия, неизбежно должна была утратить привычные представления о людях и жизни, сломаться и перейти под покровительство первого же человека, который проявит к ней доброту.

Он не понимал причин ее упрямства. Не понимал, почему она с самого начала решила видеть в нем своего врага и упорно держалась первоначального мнения. Он ведь не предлагал ей предать любимого человека или изменить Королевству – перейти на сторону кочевников, например, атакующих сейчас северно-западные границы. Он лишь хотел, чтобы эта девушка признала в нем союзника, доброго друга, в конце концов.

У него были вполне рациональные причины поступить именно так, как он поступил: похитить девушку, ничего не сообщив о ее местонахождении ни в Академию, ни в Мизену. Что ж, если бы Фейнне не была такой упрямой, ее родителям даже не пришлось бы волноваться: они получили бы известие о дочери еще прежде, чем закончился бы учебный семестр.

Но Фейнне продолжала вести себя необъяснимо. И Вейенто пошел на крайние меры: он ужесточил условия ее содержания.

У герцога больше не было времени ждать, пока девушка согласится с его доводами и начнет помогать ему. Вейенто и так слишком задержался в охотничьем домике. Разумеется, он не сомневался в том, что и без него дела на севере идут как надо: управление заводами остается на высоте, в рудниках за порядком совместно следят союзы рабочих и местная администрация, а связи с дружественным подземным народом вряд ли ухудшатся за столь короткий срок: гномы – существа медлительные; что бы ни произошло, они сперва десять раз поразмыслят и сделают дюжину-другую взаимоисключающих выводов, прежде чем начнут действовать каким-либо новым для себя образом.

И все же чересчур затянувшееся отсутствие герцога может вызвать нежелательное внимание. С Фейнне следовало заканчивать.

Сперва исчезла нянюшка. Девушка отнеслась к этому с поразительным равнодушием. Она несколько раз спрашивала тюремщиков – где старушка, но, не получая ответа, спрашивать перестала. Перестала она и следить за собой. Больше не требовала ни воды для умывания, ни свежего белья. Не прикасалась к гребню.