Одинокие боги

— Да, — ответил я за отца.

Снова взглянув на меня, Смит приблизился к костру, который, уже едва дымился, и поискал взглядом чашку.

— Можно мне попросить кофе?

Взяв из коробки с кухонной утварью чистую чашку, я протянул ее Смиту.

— Спасибо, мальчик. — Он опять посмотрел на меня тяжелым взглядом синих глаз. — Ты боишься меня?

— Нет, сэр, — ответил я.

Он ухмыльнулся.

— Ну, может быть, ты — нет, а вот другие — очень боятся.

— Мой папа тоже не боится, — запротестовал я.

Смит усмехнулся.

— Я согласен с тобой. Твой отец очень хороший стрелок и никогда не делает ошибок. Мне доводилось видеть, как он это делает. Если бы он был один, я не стал бы терять времени, преследуя вас.

Из темноты с ружьем в руке вышел Дуг Фарлей и молча налил себе кофе. А Смит Деревянная Нога внезапно воскликнул:

— Верн, чертов дурак! Да не ходи ты в этот Лос-Анджелес! Они все равно убьют тебя! Я ставлю троих против тебя, но их может быть не трое, а шесть или восемь... Старик жаждет твоей смерти!

Смит сидел, обхватив двумя руками чашку и выставив перед собой деревянный протез. Заметив, что я не спускаю с него глаз, пояснил:

— Это уже третья нога, мальчик. Я сам выстрогал ее. Первую я разбил о камни, а вторую...

Он взглянул на отца.

— Эй, Верн! Их было шестеро или семеро. Они пришли в мою лачугу, чтобы содрать с меня шкуру. У всех у них были ножи, я тоже вытащил свой старый охотничий, но когда их много... Ну, я отвязал свою ногу и бросился с нею на них; Успел уложить четверых, прежде чем остальные пустились наутек. Бежали как трусливые зайцы! Двоим я сумел проломить башку, остальные еле унесли ноги. Ну, и возникла проблема... Ногу-то свою я разбил об их чертовы головы. Пришлось использовать стул. У меня в каньонах была пещера, недалеко от дороги из Сан-Франциско к ранчо «Ла Брю». Там я и отсиживался, пока не выточил новую ногу. Получилась лучше двух прежних...

— Какая дорога идет через перевал Ромеро? — вдруг вне всякой связи с излияниями Смита спросил отец.

— Ромеро? О, ты имеешь в виду ту, что идет севернее гор Сан-Джакинто? Скверная дорога! Но песок и здесь и там, так что ты нормально пройдешь! Ромеро... Я еще помню его. Это был испанский капитан, который первым прошел по той дороге.

Смит наполнил кофе еще одну чашку.

— Присаживайся, Верн! Я сегодня миролюбивый, да и мальчики мои сейчас далеко от лагеря.

Он сделал глоток и хитро посмотрел на отца.

— Ты хорошо знаешь индейцев на Айджью Каленте, поэтому, рано или поздно, все равно услышишь об этом. Так вот, они поговаривают, что Тэквайз вернулся.

Отец ответил не сразу. Он повертел в руках чашку, потом повернулся ко мне.

— Предполагают, Ханни, что Тэквайз — злой дух. Некоторые называют его монстром или драконом. Когда в горах слышится страшных грохот, все говорят, что это бежит Тэквайз. Легенда гласит, что давным-давно Тэквайз обычно спускался в деревни, крал молодых девушек и поедал их. Однажды молодой бесстрашный воин, преследуя монстра, нашел в горах пещеру, в которой тот обитал, и завалил ее вход камнями, замуровав Тэквайза... — Отец внимательно посмотрел сначала в свою чашку, потом на Смита. — Так что ты имел в виду, когда сообщил, что Тэквайз вернулся?

Глаза Смита лукаво блеснули, когда он перевел взгляд на отца.

— Индейцы говорят, что он будто бы выбрался из своей пещеры и по ночам бродит в горах. Вон там, ближе к горячим источникам, находили его следы. Ни один кахьюлл не выходит из дома, едва стемнеет.

— Таких слухов ходит немало, — негромко произнес отец.

— На сей раз это не просто слухи. Индейцы перестали охотиться в горных сосняках и безвылазно сидят внизу, в пустыне. Они напуганы, Верн, по-настоящему напуганы. Я знаю индейцев, и, что бы ни говорили легенды, их не так-то просто напугать...

Позади нас вдруг послышалось какое-то движение, я обернулся и увидел мисс Нессельрод, вышедшую из фургона и направляющуюся к костру. Смит Деревянная Нога заметил ее одновременно со мной, вскочил с удивительной ловкостью и галантно приподнял шляпу.

— О, мэ-э-м!.. Я знал, господа, что среди вас есть женщины, но не ожидал встретить такую красавицу.

— Садитесь, мистер Смит, — мягко произнесла она. — Отсюда идет такой ароматный запах кофе, что я не удержалась и пришла выпить чашечку. А главное — мне очень хотелось увидеть и познакомиться с самым известным во всей стране конокрадом.

На лице Смита отразилось огорчение.

— О, мэ-э-м, вы поступаете опрометчиво, говоря так, но стрельбы, уверяю вас, не будет. Будь вы мужчиной, за такие слова я пристрелил бы вас не раздумывая. Но не могу стрелять в женщин, тем более в леди. И, поскольку пальбы не предвидится, у вас есть небольшое преимущество. Кстати, я никогда не воровал ваших лошадей.

Внезапно он пронзил мисс Нессельрод своим тяжелым взглядом.

— Или все-таки воровал? А?

— Нет, мистер Смит. Вы никогда не крали моих лошадей и, надеюсь, никогда не украдете. Вы, мистер Смит, стали чем-то вроде легенды, а мне не хотелось бы, чтобы по моей вине вздергивали на веревку... живую легенду.

— Что? — Смит был явно шокирован.

— Да, мистер Смит. Я, может быть, начну разводить лошадей, и, если начну этим заниматься, а вы украдете у меня одну из них, я разыщу вас везде, куда бы вы ни отправились, сколько бы человек ни взяли с собой, и тогда уж непременно вздерну...

— Ну, мэм, это не разговор! Вам, уверен, не хотелось бы повесить бедного калеку, не так ли? Но никто и не видел меня никогда с ворованными лошадьми. Это еще одна история, которая возникла из ничего!.. Уверяю вас! Между прочим, все это было очень давно. А сейчас я приехал сюда в поисках золота. — Он посмотрел на мисс Нессельрод невинными глазами. — Вы не хотели бы, мэм, вложить свои деньги в разработку золотой жилы?

— Нет, мистер Смит, не хотела бы! — Мисс Нессельрод протянула руку к его чашке. — Позвольте, я налью вам еще кофе? — Он молча передал ей чашку. Она наполнила ее и с улыбкой вернула Смиту. — А не расскажете ли вы нам, мистер Смит, как исчезли в пустыне три тысячи лошадей вместе с людьми, которые вас преследовали? Это, должно быть, очень занимательная история.

— Сейчас, сейчас! Вы, мэ-э-м, не должны бы верить подобным россказням. Этих лошадей угнали индейцы, и я тут ни при чем.

— Пожалуйста, мистер Смит, скажите, кто же руководил этими индейцами?

Смит обернулся к Верну.

— Зак! Скажи, где ты откопал такую женщину? Ее невозможно убедить. И как она не может понять, что я просто старый-престарый человек, направляющийся во Фриско, чтобы там наконец осесть. Как можно верить всем этим небылицам? Люди все врут!

Отец знал, что Смит был доволен собой. И, обращаясь к мисс Нессельрод, тот как бы между прочим предложил:

— Мэ-э-м, у меня есть идея. Если вы захотите стать моим компаньоном, я снова займусь бизнесом.

— Вы плут, мистер Смит, и негодяй, но вы мне понравились. Вы очень интересный человек, — улыбнулась мисс Нессельрод и, помолчав, неожиданно спросила: — Скажите правду! У вас и в самом деле ампутирована нога?

— Совершенно верно! Ждать помощи в те времена было неоткуда. Индейцы ранили меня в ногу, раздробив ее ниже колена. На тысячи миль вокруг — ни одного доктора, индейцы окружили нас, выбора не оставалось: или резать ногу, или умирать. Я предпочел первое — и вот... отрезал ее сам.

— О, это удивительно, мистер Смит! У вас не было хирургического опыта?

— Мэ-э-м, что вы подразумеваете под хирургическим опытом? Естественно, он у меня был. Я убил и освежевал не менее сотни бизонов и столько же уток, не говоря уж про всякую другую дичь. Среди нас, помню, не было ни одного, кто не умел бы извлекать из тела стрелу и обрабатывать любые раны. Я зарезал животных больше, чем десять хирургов прооперировали за всю свою жизнь людей! Еще мальчуганом меня уже постоянно приглашали заколоть какую-нибудь свинью. Ваши цивилизованные горожане живут в мире, совсем не похожем на наш. Вот, скажем, тот же Эвин Юнг, который пару раз был нашим вожаком, рассказывал однажды, что какой-то человек по имени Харвей открыл якобы в человеческом организме циркуляцию крови. Мы чуть животики не надорвали над его рассказом: да любой индеец с полян или из лесов знает об этом с детства! Все охотники знают об этом уже добрую тысячу лет. А все эти жрецы, которые приносили человеческие жертвы, вы что, думаете, им это было неизвестно? Да Харвей — обыкновенный писака, он просто рассказал об этом, чтобы люди могли прочитать... Слышал я болтовню и о Левисе и Кларке и об их «открытиях». И вот что я вам скажу. Я разговаривал с французом, который был проводником у Дэвида Томпсона, так этот француз сделал подобные «открытия» еще десять лет назад...

— Мистер Смит, — неожиданно прервала своим вопросом пространный рассказ конокрада мисс Нессельрод: — Чем вас так уж привлекает Калифорния? Полагаю, горы?

Он долгим взглядом посмотрел на женщину, вертя в руках чашку с кофе, отхлебнул глоток.

— Это самая лучшая страна, какую я когда-либо знал, — задумчиво произнес Смит. — И когда-нибудь, уверен, она станет самой великой. Я ходил по горам и охотился. Почему, думаете, я отправился с Востока на Запад? Да, потому что здесь всегда много денег. Добывая пушнину, я зарабатывал за неделю столько, сколько дома за год. Поэтому многие и подались сюда. Только теперь люди здесь носят шелковые шляпы вместо бобровых, и теперь они — горожане Лос-Анджелеса... Сейчас они так изменились. Уже не получают удовольствия от скачек верхом на лошадях или наблюдения за восходом солнца. Поглядите на Вильяма Волфскила, с которым мы много лет вместе охотились и добывали пушнину! Теперь он выращивает апельсины и разводит виноградники. Вот что сделала с ним судьба. Бен Вилсон — тоже там, и Уокмен, и Роуленд и другие...

Эта страна будет расти. Люди, мечтающие разбогатеть, оседают там. Вот как это делается!.. Вы завладеваете куском земли... Она останется вашей и тогда, когда все вокруг будет меняться. Все увядает, разрушается со временем, а земля остается. Над ней пронесутся бури, прошумят наводнения, прогремят землетрясения, но, уверен, сама земля будет вечной.

Если вы долго владели участком, то вскоре увидите, что многие другие тоже нуждаются в земле и жаждут на ней работать: разрешите им пользоваться ею и берите за это плату.

Я уже стар. За всю свою жизнь так и не скопил достаточно денег и спускал каждый лишний цент на вино. Но посмотрите на Бена Вилсона, Волфскила, Уокмена и других практичных, умных мужчин! Они превратят Лос-Анджелес в огромный город с аттракционами, парками и лодочными причалами... Вот и все, что я хотел сказать, мэм...

— Спасибо, мистер Смит. — Мисс Нессельрод протянула ему руку. Я никогда раньше не замечал, какие изящные и прекрасные у нее руки.

Смит взял ее своей коричневой от загара жесткой и сильной рукой, сравнив, выразил удивление, какие они разные, и сказал:

— Очень приятно, мэм. Благодарю вас.

Неожиданно он встал, подошел к лошади и с легкостью взлетел в седло, не вдевая ноги в стремя. Потом оглянулся на мисс Нессельрод.

— Я не ошибся в вас, мэм. Когда-нибудь я приеду в Лос-Анджелес только для того, чтобы убедиться, что я был прав.

И, не произнеся больше ни слова, Смит Деревянная Нога ускакал в ночь. На мгновение свет костра осветил его удаляющуюся фигуру на лошади, да несколько минут еще слышался стук копыт. Потом все стихло, будто этого человека никогда и не было тут с нами.

Фарлей поднял глаза на отца и в недоумении покачал головой. Мисс Нессельрод стояла молча, глядя на весело потрескивающий костер, а потом тоже взглянула на отца.

— Он просто замечательный человек, не правда ли?

— Он старый дьявол, — засмеялся отец. — Но, думаю, вы правы, — и замечательный человек. И вы стали его другом.

— Сомневаюсь, что когда-нибудь снова доведется увидеть его.

— Может быть, и так, но уверен, он вас никогда не забудет. Нельзя недооценивать людей. — Отец закашлялся. — Одни живут в горах и очень хорошо образованны, другие — нет, но они проницательны и очень практичны. Бездействие ума для них подобно смерти. Им не нужно образование, чтобы быть интеллигентными, и они, несомненно, проигрывают перед учеными в овладении той или иной наукой, в широте знаний, но у них острый ум, великолепная память, они быстро реагируют на все малейшие изменения, какой бы стороны жизни те ни касались.

Каждый из них хоть однажды да оказывался в ситуации, когда нужно было проявить умение приспособляться, подвергался нападению индейцев или разбойников. Жизнь на лезвии бритвы отточила их разум, превратив в чудесный чуткий инструмент.

Они не приобрели вредных привычек и не шли по проторенной колее. Каждый новый день у таких людей был не похож на предыдущий, но и каждый новый приносил, конечно, и новые проблемы... Вы никогда не увидите двух одинаковых охотников, ибо каждый из их породы — яркая индивидуальность. Что еще сказать об этих людях? Они интеллигенты в своих чувствах. Смит Деревянная Нога — из их числа. Мужчины, о которых он рассказывал, тоже прежде жили в горах, но по характеру они отличаются от Смита. Когда поток денег, который приносил пушной промысел, иссяк, эти люди не предались унынию и начали изыскивать иные возможности для обогащения, обнаружив их очень скоро в Лос-Анджелесе...

Фарлей встал, пригладил волосы рукой.

— Уже поздно. Завтра мы спустимся в настоящую пустыню.

— Доброй ночи, джентльмены, — пожелала всем мисс Нессельрод и направилась к фургону.

Когда она ушла, Фарлей, будто дожидаясь момента, когда все разойдутся и они останутся одни, поинтересовался у отца:

— Как по-вашему, Зак, Смит не вернется?

— Нет. — Отец помолчал. — Не правда ли, мистер Фарлей, довольно странно, что этот человек — джентльмен в своем роде? Но на вашем месте я тем не менее, конечно, позаботился бы о наблюдателе на эту ночь. Однако ставлю десять долларов против одного, что мы его больше не увидим.

Отец пошел к своим сложенным в рулон одеялам.

— Я очень устал, Ханни. Помоги мне снять сапоги, — попросил он, еле держась на ногах.

Глава 8

Ночью я внезапно проснулся: что-то разбудило меня. Я прислушался. Все было тихо. Из-под фургона я мог наблюдать за медленно угасающими звездами на утреннем небе, похожем отсюда на далекое окно. Потом незаметно мысли мои обратились к дедушке, страшному старику из Калифорнии, который так ненавидел нас с отцом и которого я ни разу в жизни еще не видел. Я съежился под одеялом, желудок мой скрутило от страха.

— Я, Иоханнес Верн, — начал я уговаривать себя, — никого не буду бояться...

Повторяя снова и снова эти слова, я постепенно успокаивался, но заснуть так и не смог. Боясь потревожить лежащего рядом отца, я осторожно выбрался из-под одеяла и стоял один в темноте, неподалеку от фургона.

Позади послышались шаги, и, обернувшись, я увидел Джакоба Финнея.

— Не спится? — сочувственно спросил он.

— Уже выспался, — ответил я. — Мне нравится быть здесь, в пустыне. Я уже полюбил эти ночи, полюбил эти звезды...

— Я тоже, малыш. Как бы ни было жарко днем, ночи в пустыне всегда холодные. Время отдыха, — заметил Финней.

— Иногда мне кажется, что здесь есть что-то, что зовет меня к себе, только никак не могу услышать, что именно.

— Мне знакомо это ощущение. — Финней достал сигарету и закурил. — Некоторые не могут выносить эти края, а для таких, как ты да я, для тех, кто полюбил с первого взгляда эту неуютную сушь, нет на земле места лучше. Прямо какое-то волшебство!.. А?

— Моя мама тоже любила пустыню.

— Испанская девушка, да?

— Да, сэр. Ее звали Консуэло.

— Очень красивое имя! — Он загасил сигару. — Знал я одну испанку, там, в долине Сонора. У нас с ней была любовь, но потом произошла неприятность: я убил человека. Застрелил его. Мне пришлось бежать... Она, наверное, теперь уже давно замужем и думать обо мне забыла. — От волнения голос его перехватило, Финней закашлялся. — Хотя вспоминаю о ней иногда. Там, где она жила, на патио, был фонтан, обычно лунными ночами мы встречались около него. Иногда болтали о том о сем, но чаще просто молча сидели на скамеечке. Ее мать всегда была неподалеку, но нас это ничуть не заботило. Мы научились разговаривать и без слов...

Я слышал, Иоханнес, о твоих родителях, — о том, как они бежали в пустыню и были там обвенчаны священником из Мехико. Не представляю, за что старик так ненавидел твоего отца. Скажи, он англичанин и протестант? А может быть, именно этого было вполне достаточно, чтобы вывести из себя старого испанца, гордившегося голубой кровью своего рода? Или потому, что отец твой был простым моряком? Все это довольно мерзко. Ты, может быть, и не знаешь, что после всех этих злоключений твой отец превратился в своего рода легенду?..

Они снарядили за ними погоню. Четыре или пять банд охотились за твоим отцом, и он каждый раз ускользал от них. А твоим родителям помогли индейцы. Они спрятали молодых людей, потому что любили твоего отца. И было за что! Дело же обстояло так. Твой отец приобрел огромное стадо коров, надеясь разбогатеть. Чтобы старый дон с благосклонностью отнесся к предложению руки и сердца. Ну, а тут у индейцев случился голод, и Верн отдал им все свое стадо. Поэтому, когда твой дед погнался за беглецами, индейцы спрятали их, а чтобы навести на ложный след, показали некоторые укромные местечки, вроде этого, где теперь наша стоянка...

Финней взглянул на небо.

— Сворачивай-ка свою постель, малыш. Мы скоро тронемся, пока не наступила жара.

Когда Джакоб ушел, я повернулся спиной к пустыне. Долгое время стоял тихо, внимательно прислушиваясь к ее таинственной жизни. К чему я прислушивался? Что надеялся уловить в ее тишине? Этого я и сам не мог бы себе объяснить. Позади вдруг раздавался шорох или начиналось какое-то непонятное движение. И это была жизнь, только очень далекая от меня. Я делал несколько шагов — и звуки тотчас замирали. Опять остановившись, я чувствовал вдруг, что меня охватывает ощущение чего-то странного, необычайного, даже пробирает странная дрожь, но вокруг опять — ни звука...

Я оглянулся и увидел около нашего лагеря каких-то людей. Увидел, как Келсо быстро вскочил в седло. Финней торопливо заряжал ружье, а отец — сворачивал одеяла. Все это будничное казалось мне сейчас таким далеким, несовместимым с тем миром, в котором я только что пребывал. Но почему несовместимым — невозможно было понять.

Я так и стоял в неопределенном ожидании, как вдруг заметил вдали, на песке, легкую тень, которой вроде бы неоткуда было взяться. И все же что-то там происходило, — что-то или кто-то отбрасывал эту злополучную тень!.. Но мне казалось, что вот-вот все должно было проясниться, я должен был понять...

На стоянке около костра кто-то спросил обо мне, и я услышал, как отец ответил:

— Он гуляет, не беспокойтесь, скоро вернется.

Внезапно я понял, что не уверен в том, что вернусь, хотя этого и хотелось. Я опять посмотрел на тень, которая будто замерла на прежнем месте, как бы в ожидании — уж не меня ли?

Резко повернувшись, слегка напуганный, я пошел к костру, борясь с желанием все же оглянуться, посмотреть еще раз на загадочную тень. Но... нет. Не сейчас. Не теперь.

Навстречу мне шел отец:

— Ханни? Все в порядке?

— Да, папа.

Он постоял рядом со мной, вспомнил:

— Обычно мы с твоей мамой ходили гулять ночью по пустыне, любили ее в эти минуты еще и потому, что были тогда еще вместе и неразлучны.

Много лет назад, до того, как здесь поселились индейцы, в этих местах жили другие люди. Какая судьба постигла их — не знаю: может быть, они умерли или их изгнали предки теперешних — индейцев. Как бы там ни было, но они отсюда ушли. Но иногда я не уверен, что их здесь нет. Мне кажется порою, что души их все еще витают где-то близко от этой земли, которую они так любили.

Каждый народ имеет своих богов, своих духов, которым свито поклоняется. Может, их боги похожи на наших, только у индейцев другие легенды и другие представления о своих божествах. Бог, Ханни, может быть тогда только сильным, когда его почитают. Боги древних людей этой земли — одинокие боги.

Наверное, они еще тут — в пустыне, в горах. Только их сила тает оттого, что никто уже больше не разжигает в их честь костров. Но они здесь, Ханни, здесь, и временами мне кажется, они знают и помнят меня.

Это, понимаешь ли, моя собственная, может быть, глупая идея, но таким образом я выражаю этим одиноким богам свое почтение.

Порою, идя через перевал в горах, можно видеть, Ханни, холмы из камней. Глупые люди их разбивают, разбрасывают, надеясь, что под ними скрываются сокровища. Что за нелепая мысль искать что-то в таких открытых всем ветрам местах!

А ведь это старинный обычай древних людей: сооружать из камней такие вот холмы. Может быть, они символизировали бремя, которое несли древние. Но возможно, это было пусть скромное, но приношение богам дорог. Я никогда не разрушал эти холмы, даже сам подбрасывал туда камни. Таким вот своеобразным способом тоже как бы делал подношение этим одиноким божествам.

Один человек как-то рассказывал мне: что-то подобное он встречал в Тибете, а некоторые из наших предков могли прийти и оттуда. Так или иначе, сын, но мне нравилось думать, что эти древние боги все еще живут здесь и, может быть, благодаря моим подношениям они стали менее одинокими...

Когда я забрался в фургон, мисс Нессельрод и миссис Вебер уже готовились ко сну. Фразер прилег на своем месте, где спал обычно, и старался задремать. Флетчер тоже был тут и почему-то, пристально посмотрев на меня, тотчас раздраженно отвернулся. Я ему не нравился, но, по-моему, ему вряд ли вообще кто-нибудь был по душе.

Отец зашел в фургон последним и присел около задней стенки. Все молчали. Мы медленно спускались по пологому склону.

Солнце поднялось, и ночной прохлады как не бывало. Фразер поколебался и, смущенно извинившись, снял пальто. Мгновение спустя Флетчер поступил так же, расстегнув вдобавок и свой жилет.

— Мы сейчас находимся ниже уровня моря, — неожиданно сообщил шотландец. — Это одно из самых сухих и жарких мест в Северной Америке. — Ему никто не ответил и, он, сморщившись, очевидно с досады, пояснил: — Именно здесь было когда-то дно древнего моря или озера.

Отец, повернувшись, посмотрел на него.

— Когда спустимся немного ниже, вы увидите вдоль гребней гор древнюю береговую линию. Там такое изобилие морских ракушек! Некоторые из них столь тонки, словно бумажный листок, их даже невозможно взять в руки, настолько они хрупкие.

— Несомненно, это было много-много лет назад, — уточнила мисс Нессельрод с улыбкой.

— Да, — согласился отец, — но индейцы помнят об этом: память поколений. Они говорят, что море наполнялось, по рассказам их предков, пять раз. Ходят легенды и об одном испанском судне, которое однажды шло по каналу в Калифорнии, и внезапно море исчезло, а когда корабль стал искать выход, оно вернулось и перекрыло канал. Судно попало в ловушку.

— А что было потом? — полюбопытствовала миссис Вебер.

— Всю команду убили индейцы, корабль куда-то унесло, потом он сгинул в песках... Вот и вся история. Как говорит та же легенда, корабль был нагружен сокровищами.

— И кто-нибудь их нашел? — с интересом спросил Флетчер.

— Да нет еще. По крайней мере, об этом не было никаких сообщений.

— Я никак не могу понять одного: может быть, испанцы подумали, что Калифорния — это остров? — предположила мисс Нессельрод. — И надеялись выйти с другой стороны?

— Вполне вероятно.

— Сокровища, — пробурчал Флетчер. — Подумать только: целый корабль, нагруженный сокровищами!

— Возможно, и так. — В голосе отца проскользнуло сомнение. — Но я мало в это верю. Там мог быть разве что жемчуг, поскольку они плыли из залива, где его добывают. Не думаю, чтобы, нагруженные сокровищами, они шли из Мехико.

— А может быть, они их похитили и потом решили присвоить? — предположил Флетчер.

— В любом случае, — сказал отец, — площадь поверхности, находившейся под водой, была очень велика. Это могло произойти где угодно — там, здесь...

— Индейцы бетча наверняка знают это место, — уверенно возразил Флетчер. При этом он пристально посмотрел на отца. — Мне говорили, вы знаете многих из этого племени. Они могли бы порассказать вам...

— Могли бы, — ответил отец. — Но у индейцев особое мышление: многое, что кажется важным нам, для них не имеет никакого значения. Кроме того, очевидно, они считали небезопасным для себя доверять белому человеку, открывать ему тайну, где они убили других белых людей.

— Их можно было бы и припугнуть в случае чего, чтобы все-таки рассказали, — запоздало предложил Флетчер.

Фразер с презрением посмотрел на него.

— Кто-то говорил, что индейцев не так легко испугать.

Жара становилась ощутимей с каждой минутой.

— И будет еще жарче, — пообещал Фарлей. — Но я хочу, чтобы мы побыстрее добрались до гор. Когда доберемся до Айджыо Каленте, сможем там хорошенько отдохнуть. Если будет необходимо, задержимся на несколько дней. А эти места вы знаете? — обратился он к отцу.

— Да. Знаю. И возможно, вы обнаружите тут несколько стоянок кахьюллов.

— Никогда не думал бы, что с ними могут возникнуть какие-то проблемы, — удивился Фарлей.

— Проблем не возникнет, если вы будете уважать индейцев и их обычаи.

— Эти индейцы тоже помогали вам?

— Да, случалось такое, в том числе из племени лузеносов и чемехавов.

Разговоры смолкли. Было очень жарко, и я старался заснуть. Качаясь и поскрипывая, фургон катился по песку, спотыкаясь на камнях и скользя более легко вниз по откосам...

После нескольких часов езды Фарлей остановил повозку и дал каждой лошади понемногу напиться. Услыша звук льющейся воды, Флетчер слегка приподнялся на локтях, спросил:

— А как насчет воды для меня?

— Прошу прощения, у нас не будет воды для людей, пока мы не пересечем пустыню, — отрезал Фарлей, и Флетчер ворча улегся на свое место, но Фарлей проигнорировал его недовольство; Фразер же, поджав свои острые колени, как всегда, пытался на ходу что-то записывать. Миссис Вебер прикладывала к носу тонкий носовой платок. Мисс Нессельрод, непринужденно откинув назад голову, закрыла глаза. Все молчали, разморенные жарой, никому не хотелось произнести и слова.

— Пекло! — вдруг вырвалось у Флетчера. — Просто жаровня какая-то немыслимая!

Миссис Вебер сняла шляпу и обмахивалась ею. Ее волосы, разделенные на прямой пробор, были гладко зачесаны и закручены на ушах в пучки. Больше, чем когда-либо, подумалось мне, она была похожа сейчас на уставшего бульдога.

Мисс Нессельрод открыла глаза и посмотрела на Фарлея, восседавшего на козлах. Никогда раньше я не замечал, какие у нее огромные глаза. Поймав на себе мой взгляд, она заговорщически посмотрела в мою сторону и с совершенно невозмутимым лицом подмигнула.

Я чуть не подскочил от удивления. Это явилось неожиданностью: никогда прежде я не видел, чтобы леди так озорно подмигивала, хотя отец делал это довольно часто. Стало так смешно, ведь она подмигнула с таким серьезным лицом, что я прыснул, скорчив рожицу. Мисс Нессельрод в ответ снова улыбнулась мне и закрыла глаза. Нет, она определенно нравилась мне все больше!

Внутри фургона было уже темно, когда отец встал со своего места. Я тоже проснулся, хотя остальные еще спали. Финней правил упряжкой, а Фарлей сидел позади него закрыв глаза.

— Мы подъезжаем к Родникам Индейцев, — возвестил Джакоб через плечо. — В этих местах начинаются ключи, но теперь уровень воды упал. Поэтому нужно спуститься немного вниз, чтобы добыть ее.

Снова стало холоднее. И казалось невероятным, что совсем недавно мы изнемогали от жары. Миссис Вебер нацепила свою шляпу, а Фразер и Флетчер даже облачились в пальто. Но перед этим я мельком заметил в кармане жилета Флетчера небольшой револьвер. Позже, во время стоянки, когда мы остались одни, я рассказал об этом отцу.

— Молодец! — похвалил он меня. — Ты наблюдателен. Это очень важно.

— Он был у него с левой стороны, — продолжал я, — и дуло направлено влево.

— О! — воскликнул отец и немного помолчал. — Это интересно! Дуло направлено влево? Я этого не заметил.

Глава 9

В полночь мы добрались до Родников Индейцев. Отец вышел из фургона, ступил на землю: его покачивало.

— Мистер? — подскочил Келсо. — С вами все в порядке?

— Да, да, благодарю. Всего лишь легкое недомогание. Сколько мы здесь простоим?

— Мы только поменяем лошадей, наши уже выдохлись, и Фарлей для перехода через перевал хочет заменить их новой упряжкой.

Келсо вглядывался в темноту.

— Индейцы дали этим родникам собственное название. Возможно, Верн, вы знаете об этом. Чтобы достать воду, приходится спускаться вниз, но вода здесь хорошая и холодная.

— Я бы, наверное, сделал несколько глотков, да и мой сын тоже.

Наступила непродолжительная пауза, Келсо снял шляпу, вытер лоб.

— Легкие беспокоят? — вежливо осведомился он.

— Да, хотя я и стал меньше кашлять с тех пор, как мы спустились в пустыню.

— Почему бы вам не задержаться в Айджью Каленте на несколько дней? Говорят, горячий и сухой воздух очень полезен для легких.

— Я не располагаю таким временем и должен отвезти сына к его деду в Лос-Анджелес. — Келсо понимающе промолчал и, сделав несколько шагов от фургона, растворился в ночи. Отец положил руку мне на плечо. — Ханни, видишь ту большую пальму? Индейцы рассказывают, что это — один из их мудрецов: состарившись, тот превратил себя в пальму, чтобы продолжать служить людям.

— Как же это ему удалось?

— Пожелал — и все тут! Он встал однажды очень прямо, приказал себе превратиться в дерево, и началось это медленное преображение... Пока он окончательно не стал пальмой.

— Ты веришь этому, папа?

— Признаюсь, никогда не видел сам, как это происходит. Поэтому мой разум подсказывает, что такого быть не может, но ведь одному Богу подвластно судить о том, что человек знает, а я простой смертный, мне многое неизвестно.

Индейцы, я тебе не раз говорил, совсем не похожи на нас. У них другая вера и другие причины для веры. Никогда не следует спорить с тем, что говорят индейцы; надо лишь уметь слушать и запоминать, делая собственные выводы.