Одинокие боги

Он почти погас, от тлеющих угольков медленно поднимался тоненькой змейкой дым. Раненого бандита что-то нигде не было видно. Темное пятно на земле возле костра свидетельствовало о том, что сраженный пулей, он упал именно здесь: отсюда тянулись следы крови. Когда на меня нападали сзади, раненый, очевидно, воспользовался этим и отполз в укрытие.

Первый человек, в которого я выстрелил, был мертв. Второй, стрелявший в меня, — в сознании, но, когда я подошел, глаза его смотрели отрешенно.

— Ты собираешься меня убить? — спросил он почти равнодушно.

— Это ты пытался убить меня, — ответил я, перезаряжая ружье.

— Ты вынудил нас. Мы не знали, где ты прячешься.

— Когда человек становится вором и убийцей, — нашел в себе силы сказать я, — он в любой момент должен быть готов стать мишенью для других. Никогда еще не встречал таких идиотов, которые рисковали бы жизнью ради такой малости! Ну, украли бы вы наших лошадей, продали бы их и, уверен, все вырученные деньги в первую же ночь оставили бы в салуне. Эти двое уже никогда не встанут, не увидят восхода солнца, не полакомятся вкусным куском мяса, не познакомятся с красивой женщиной... Ради чего они пошли на это?

— Не собираюсь выслушивать тут твои наставления! — оборвал меня с лицом, искаженным от злобы, лежащий на земле человек.

— Черта с два ты не станешь их выслушивать! У тебя шансов сейчас меньше, чем у кролика!

— Иоханнес? — окликнул вдруг меня знакомый голос.

— Идите скорее сюда! — обрадованно отозвался я. — Голубок попался в сети! Он глядит на свое ружье и думает, сможет ли до него дотянуться. Хочу дать ему шанс попробовать!

Через кусты ко мне шагали не только Монте с Джакобом, но и Келсо с двумя незнакомцами.

— Слушай, как я погляжу, ты отлично провел время без нас, малыш! — озабоченно улыбнулся Монте. — Даже у твоего отца, поверь, не получилось бы лучше.

Глава 40

В первые годы нашей жизни в Лос-Анджелесе население его едва ли составило бы три тысячи человек. И при всем этом ежегодно происходило от пятидесяти до шестидесяти убийств. К счастью, на сей раз нам удалось перегнать лошадей на ранчо, принадлежащее мисс Нессельрод, без особых проблем: все остались целы и невредимы. Даже черный жеребец не доставил нам дополнительных хлопот, лишь все норовил отодвинуться в сторону, когда я, проезжая мимо, ласково трепал его по крупу.

Ранчо располагалось в тихом спокойном месте, где под огромными старыми платанами приютился глинобитный домик. Отсюда на Лос-Анджелес открывался вид изумительной красоты.

На следующее утро, после того как мы перегнали лошадей, мисс Нессельрод занялась уже другими делами, и мне пришлось самому открывать лавку, принимать товар и раскладывать свежие газеты, прибывшие из Вилмингтона с утренней почтой. Вот почему уже рано утром я оказался там. Улицы были пустынны, если не считать человека в фартуке, старательно подметавшего возле нас деревянный пешеходный настил. Кончив приготовления к новому рабочему дню, я едва успел взять с полки книгу и усесться поудобнее, чтобы ее почитать, как скрипнула дверь. Обернувшись, я увидел того самого мужчину, который несколько дней назад наблюдал за нашим заведением.

Рассмотрев его теперь повнимательней, я увидел человека, как говорится, средних лет в добротном сером костюме, у его шляпы были модные узкие поля. Короче, выглядел он вполне респектабельно. Кивнув в знак приветствия, посетитель поинтересовался, есть ли у нас бостонские газеты и, если таковые имеются, он с удовольствием почитал бы их.

— К сожалению, они десятидневной давности, — уточнил я. — Хотя по-прежнему представляют для жителей Лос-Анджелеса интерес.

— Для меня тоже, — улыбнулся незнакомец, но глаза его при этом оставались холодными и пронизывающими. — Очень симпатичная у вас лавка. Вы ее владелец?

Он явно на что-то наводил разговор, поэтому я весь превратился в слух и внимание. Было тут и еще что-то встревожившее вдруг меня: в его речи я ощутил хотя и легкий, но неуловимо знакомый акцент.

— Могу я присесть? Эта комната предназначена для чтения? — спросил он.

— Разумеется, — ответил я и начал распаковывать очередную коробку с товаром. Достав из нее несколько книг Балмера-Литтона, следом вытащил сборник рассказов Эдгара По и принялся его рассматривать, поскольку он вызывал у меня особый интерес: автор когда-то был другом моего отца, да и сам я в те времена немного знал писателя.

Увидев книгу, странный посетитель спросил:

— Это Эдгар Аллан По? Знаете, он неожиданно стал очень популярен в Европе.

— Это одна из первых его книг, которую мы получили, — ответил я дотошному посетителю. — Мой отец был знаком с По, да и сам я встречался с ним, когда был маленьким.

— Слышал, он не так давно скончался.

Эта новость меня поразила.

— Я не знал. — На мгновение непонятная резкая боль пронзила меня чуть пониже левого плеча, напомнив навсегда ушедшее прошлое. — Раньше он был военным, мне рассказывал отец. Кажется, два года прослужил сержантом.

Незнакомец испытующе взглянул на меня.

— Несомненно, вы были знакомы с ним не в этой стране?

— Мы раньше жили на востоке. Отец рассказывал, что писатель с детства увлекался плаванием и мечтал переплыть Ла-Манш.

— Его счастье, что он не сделал этого. Никто не может переплыть Ла-Манш. Это абсурд! — категорически заявил гость. И снова вернулся к прежней теме разговора: — Очень симпатичная лавка! Она ваша? — будто забыв, что уже задавал этот вопрос, снова спросил он. Чуть раньше я ему, кажется, не ответил. И намеренно!

— Она принадлежит мисс Нессельрод, — нехотя произнес я.

— Нессельрод? Очень интересная фамилия! Вы давно знакомы с этой дамой?

— Довольно давно. Замечательная женщина!

— Не сомневаюсь... Просто меня, простите, мучает любопытство. Понимаете, уж очень необычная это фамилия. Думаю, я встречался с нею; когда-то. Высокая такая, красивая молодая женщина?..

— Да, — выдавил я из себя, все более настораживаясь.

— Большинство женщин ее возраста уже давно замужем, — совсем уж удивил он меня своей осведомленностью. Поэтому я оставил его комментарий без ответа.

А он, притворившись, что увлечен газетой, делая время от времени вслух ни к чему не обязывающие замечания, наверняка выискивал что-то, разнюхивая, весьма недвусмысленно интересуясь всем, что касалось мисс Нессельрод. Внезапно мне пришла в голову мысль, совершенно ошарашившая меня: ведь она уже не та молодая женщина, с которой я когда-то познакомился, путешествуя в фургоне! Я никогда не задумывался над тем, что и для нее, как и для всех других, идут годы.

— Интересно, — почти небрежно бросил он ни с того ни с сего, — как она заполучила свою фамилию?

— Полагаю, как и большинство из нас, — не сдержавшись на сей раз, дерзко ответил я. — Без сомнения, как и вы получили свою. — Мне пришлось оторваться от работы. — Раз уж мы перешли к вопросу о фамилиях, настало время представиться: Иоханнес Верн.

— Алексис Марчинсон, — услышал я в ответ.

Интересно! Марчинсон, конечно, может быть фамилией английской, но вот Алексис... Может быть, он русский?..

Гость между тем взял свою газету и уселся поудобнее, делая вид, что углубился в чтение. Но это продлилось недолго — он снова вскинул на меня любопытствующий взгляд, и, чтобы предотвратить очередной его вопрос, я спросил:

— Вы не покупаете коров? Может быть, вас интересуют лошади?

— В России у нас было много лошадей, — не видя подвоха, ответил он.

— Так вы из России? Не из Англии? — Я угадал: теперь понятен стал его странный акцент. Но где я слышал его раньше? Где?..

— Это имеет какое-то значение, откуда я приехал? — раздраженно бросил Марчинсон.

— Вовсе нет! Русские живут в Калифорнии с самого начала ее освоения. Думаю, они, как и другие, стремились получить здесь землю. Что касается вашего имени, я просто любопытный. Как, кстати, и вы. Теперь в Калифорнии много иностранцев. Одни ищут золото, другие что-то покупают или продают. Третьи, — добавил я чуть иронично, — исследуют.

— Я путешественник, — признался он, не поняв намека. — И фамилия Нессельрод просто заинтриговала меня своей необычностью.

— Тут, сэр, нет ничего необычного, — пояснил я как можно спокойнее. — В свое время я знавал нескольких Нессельродов. Поверьте! Когда жил на востоке и был совсем ребенком, впервые встретился с этой фамилией, — вдохновенно сочинял я. — Ее носило многочисленное семейство. Если же вас заинтересовала сама фамилия, думаю, смогу найти для вас адрес Нессельродов, обосновавшихся и в Филадельфии. Глава семьи, если мне не изменяет память, художник, его жена дает уроки балета, когда у кого-то возникает желание получить их...

Он сложил газету, бросил ее на стол, с недоверием посмотрел на меня, сухо поблагодарил.

— Не за что! — ответил я. — В следующий раз, когда возникнет необходимость что-либо узнать, приходите и спрашивайте без всякого стеснения!

Он взглянул на меня, будто хлестнул кнутом, но я продолжал учтиво улыбаться. Марчинсон ушел, гордо подняв голову и гневно хлопнув дверью.

Весьма довольный собой, я продолжал расставлять новые книги по полкам. Улицы постепенно заполнялись людьми, спешащими по своим делам или торопящимися в лавки за покупками. Но меня не оставляла мысль: откуда этот знакомый акцент? Русский... Где же, где я слышал нечто подобное? Но я не мог припомнить, как ни старался.

С уходом незнакомца вернулись прежние недоуменные мысли, связанные с мисс Нессельрод. Все-таки кем она была до Лос-Анджелеса?.. Интерес Марчинсона продиктован исключительно познавательным моментом? А осведомленность о ее возрасте? Как быть с этим? Я ощутил какой-то душевный дискомфорт, непонятный для меня самого, когда снова подумал о том, что мэм уже не та, кого называют молодой девушкой. Но по-прежнему она оставалась стройной и грациозной, и я, как ни старался быть пристрастным, не находил в ней никаких перемен.

Неожиданно появилась и сама мисс Нессельрод, правда, не настолько неожиданно, чтобы я не расслышал стука ее каблучков еще на крыльце.

Она закрыла за собой дверь и огляделась. Меня всегда поражала ее интуиция, а мое настроение было написано на моем лице.

— Ханни? Что тут без меня произошло? — раздался закономерный и на этот раз вопрос.

— Заходил один человек, который... помните, наблюдал за лавкой? По-моему, он хотел что-то выяснить о вас. Не думаю, что его интерес был исключительно романтичным, хотя могу и ошибаться.

— Романтичным? — улыбнулась она. — Боюсь, Ханни, что это мне уже не по возрасту.

— Я так не считаю, — отрезал я и, помолчав немного, сообщил: — Его зовут Алексис Марчинсон.

Мисс Нессельрод сняла перчатки.

— Нет, — произнесла она, будто отвечая каким-то своим мыслям. — Нет! Этого не может быть! Спустя столько времени...

Она подошла к перегородке, отделяющей ее рабочий уголок от полки читальни: там стояли легкие кресла и стол.

— И что же ты рассказал этому человеку?

— Что я мог рассказать? Только то, что мне известно самому. Что вы прекрасная женщина, владелица этой лавки... Что я еще знаю о вас, мэм? Да ничего!

Она словно играла со мной.

— Я же никогда ничего тебе такого не рассказывала, Ханни! Не так ли?

— Да, и я знаю не намного больше, чем до его прихода, — заметил я. — Марчинсон говорил с едва заметным акцентом. Он меня озадачил: где я мог слышать такой акцент прежде? — Я взглянул на нее, меня словно осенило, и я вдруг выпалил:

— Вы русская, мэм, не так ли?

— Да! Была ею много лет назад. Теперь американка, калифорнийка.

— Наконец-то что-то начало проясняться после стольких лет! И вы не собираетесь возвращаться обратно в Россию?

— Не могу! Видишь ли, Ханни, меня сослали в Сибирь, а я бежала оттуда. Беглецов было девять, и лишь троим повезло. Я была тогда совсем юной девушкой, когда мы попытались пробраться в Китай. Моего брата убили в Сибири, еще до того, как мы решились на побег, другой умер в бедности и нужде, а третий был умерщвлен каким-то подлецом в Монголии, ограбившим нас. Я единственная осталась в живых из всей моей семьи, и мне, увы, некуда возвращаться, Ханни. Кроме того, там меня могут снова арестовать...

Она посмотрела на залитую солнечным светом улицу, по которой промчалась повозка.

— Добравшись до Китая, я устроилась в одну английскую семью преподавать детям французский язык. Когда стала постарше, пошла служить гувернанткой. Копила деньги, приняв решение уехать навсегда в Америку. Я была такой бедной, Ханни, и не хочу снова ею стать. Поэтому работаю, планирую, коплю...

Долгое время мы сидели молча, просто наблюдая за прохожими на улице. В полном молчании: мисс Нессельрод — оттого, что впервые была так откровенна со мной, я же — пораженный до глубины души всем услышанным.

Потом она сказала:

— Мы были так молоды, Ханни, так наивны. Хотели изменить мир. Из-за своей молодости я не принимала активного участия в движении: просто слушала своих братьев и их друзей, разделяла их восторг и энтузиазм: ведь они жаждали реформ и перемен в России, подобно тому, как это сделали в Англии и Франции.

Моя мать была англичанкой, поэтому свои каникулы мы всегда проводили в Англии. Жалели своих крепостных и думали, что правительство предпримет какие-то шаги, чтобы освободить их, но мы не представляли, насколько глубоко укоренились в русской душе те принципы, которые нам хотелось изменить.

Мои братья были членами тайного общества «Союз благоденствия», организованного офицерами Семеновского полка. Русское общество в 1821 году стояло накануне перемен. Мой старший брат, оставшийся верным своим идеалам, перебрался в Тульчин, где жил полковник Павел Пестель, один из вдохновителей движения. Там они создали «Южное общество».

После смерти Александра I должны были начать восстание. Мечтатели-идеалисты, они не имели связи с армией, которая, по их плану, должна была присоединиться в назначенный день.

Их выступление называют восстанием декабристов, которое было подавлено быстро и жестоко. Пятерых казнили, в том числе и Пестеля, сто двадцати одному было предъявлено обвинение в измене родине, а сто девять из них не достигли и тридцати пяти лет. Одних приговорили к каторжным работам, других сослали в Сибирь. Пострадали и многие близкие: нам семьи...

— Но вы же были тогда совсем молоденькой!

— Это не имело никакого значения. В России, ли кто-то из семьи был в чем-то замешан, наказывались и остальные: нас сослали в Сибирь, там из надежных источников мы получили сведения, что нас вот-вот должны были негласно ликвидировать, после чего мы решились на побег[5].

— И что же теперь, мэм?

— Я не могу туда вернуться, нас по-прежнему считают врагами отечества. И тот факт, что мы бежали, только усугубляет вину.

— Вы должны быть очень осторожны, мэм.

Она изучала меня несколько долгих минут, потом неожиданно спросила:

— Ты думаешь о доне Исидро?

— Он никогда не выходит у меня из головы, но... есть и другие вещи... — Я внезапно поднялся. — Беспокоюсь... о пустыне.

— Что тебя связывает с ней, Ханни, скажи? Естественно, красота, но ведь есть еще что-то?

— Не знаю, — нахмурился я. — В том-то и дело, — я подошел к окну, повернулся к ней лицом, — там есть что-то, что крепко держит меня; вроде что-то неоконченное, что я должен, обязан завершить... Понимаете? Здесь, — я сделал неопределенный жест рукой, — человек может стать богатым и преуспевающим. Но хочу ли я этого? Или существует что-то иное, что мне более по душе? То, что нашли мои родители...

— Ты уверен, что они что-то обнаружили? Может быть, просто бежали отсюда и все? Они были счастливы, нам это известно, а что еще может быть?

Я вспомнил, как много лет назад меня в пустыне нашел Смит Деревянная Нога. Я не раз старался воскресить свои тогдашние чувства: был ли я испуган, обрадован, равнодушен. Но не смог. Знал одно: я оказался в беде и должен был как-то спасаться.

Я не имел права не справиться. Смит спас мне тогда жизнь. Без него я бы умер там, в горячих песках, поскольку почти ничего не знал о пустыне.

Что же так томительно тянуло меня назад? Мой дом возле родника? Сама пустыня?..

— Кто-то идет, — неожиданно прервала мои мысли мисс Нессельрод. — Будь осторожен.

Я отошел от окна, повернувшись лицом к двери. Она тихонько приоткрылась, и на пороге появился маленький мальчик с выразительными черными глазами и в большой соломенной шляпе. Он переводил взгляд с мисс Нессельрод на меня, потом подбежал ко мне, сунул мне в руки сложенный вчетверо листок и исчез за дверью прежде, чем я успел что-то произнести.

На листочке знакомым почерком было написано:

"Не мог бы ты прийти, Ханни? Ты мне очень нужен. Я в отчаянии!

Мегги".

Молча протянув мисс Нессельрод в качестве объяснения записку, я мгновенно оказался на улице.

Дом Мегги стоял неподалеку, и я мог оказаться там через несколько минут.

Глава 41

До смерти перепуганная служанка отворила входную дверь.

— О, синьор! Входите скорее и будьте осторожны! — только и произнесла она.

Я шел за ней, она показывала мне дорогу. Пересек дворик и задержался в дверях гостиной.

Мегги сидела лицом ко мне и к человеку, стоявшему спиной к двери. Мне не надо было заглядывать ему в лицо, чтобы узнать его: это был Ред Хубер.

— Доброе утро, Мегги, — поздоровался я. — Извини, что задержался. — Я шагнул в комнату, и в тот же момент Хубер обернулся на мой голос. — Давненько мы не встречались с тобой, Ред!

Наверняка он весил теперь фунтов на сорок больше чем я, и был, пожалуй, на дюйм выше. Но во всем его облике угадывалась какая-то первобытная неуклюжесть, жестокая звериная сила, и была при этом еще какая-то незавершенность, что ли. А может, это явилось проявлением какой-то сложной закомплексованности? Не знаю!

— Уходи! — только и прорычал он, кивнув мне головой на дверь. — Уходи, пока можешь идти сам!

— Извини, Ред! — Я постарался придать своему голосу уверенность и независимость. — Но нам с Мегги надо поговорить, капитан Лаурел просил меня зайти и привести тут в порядок кое-какие дела. Понимаешь?

Он стоял, широко расставив ноги и свирепо глядя на меня: не иначе как жаждал столкновения, просто добивался его. Но проблема состояла в том, что здесь присутствовала Мегги, а пуля не всегда попадает в намеченную цель.

— Проходи! — снова прорычал он. — Да поскорей делай свое дело, а потом проваливай!

— Наше дело конфиденциальное, — выдавил я из себя улыбку. — И с тобой, Хубер, никак не связанное. Я здесь по приглашению, а ты, Ред? Если память не изменяет мне, в прошлом году на виселицу были вздернуты несколько человек только за то, что навязывали свое внимание леди. Ты можешь оказаться следующим.

— Я ухаживаю за ней! — рявкнул он в качестве объяснения.

— Но я просила его оставить меня в покое, — умоляюще посмотрела на меня Мегги. — А он пришел, потому что узнал, что отец в плавании.

— Это и есть одно из тех дел, которое мы должны обсудить, — сказал я, прохаживаясь по комнате. — Твой отец, Мегги, просил перед отъездом, чтобы я нашел парней в «Эль-Монте», которые бы на случай опасности подежурили бы здесь, поблизости.

И, повернувшись к Реду, добавил:

— Сюда прибывает компания техасских ребят с «Эль-Монте». Когда они окажутся тут, думаю, было бы неблагоразумно оставаться дольше...

— На днях, — он уставился на меня в упор, — мы где-нибудь встретимся с тобой. Только ты и я! Без свидетелей.

— Естественно, Ред. Мы оба этого хотим, не правда ли? И когда все будет кончено, я наконец займусь другими, более важными делами.

— Ты займешься? Да ты откинешь копыта!

Я улыбнулся, терпеливо пояснив:

— На самом-то деле, ты не очень меткий стрелок и не умеешь обращаться с оружием, поскольку всегда надеешься лишь на силу. Потом, ты упустил время, Ред, а ведь это — главное.

Я никогда не видел, как стреляет Ред Хубер, но он об этом не знал, и моей главной целью было заставить его усомниться в себе. Если это произойдет, он станет колебаться, тянуть, медлить, постарается выкинуть из головы сомнения, но они будут угнетать и, естественно, смущать его. Он попробует еще и еще раз стрелять, чтобы понять, почему я не верю в его способности. Конечно, мне не было известно, выйдет ли прок от моего тактического хода, но все же это был шанс.

— Ты ничего собой не представляешь! — заявил он. — Как и раньше!

— Справься по этому поводу у человека, который хотел украсть моих лошадей возле родника Голдвотер, — предложил я в ответ.

Он подошел к двери, обернулся, как бы желая сказать что-то еще, но потом открыл дверь комнаты и ушел, позвякивая шпорами. Я стоял и ждал, пока за ним закроется входная дверь.

Мегги подошла ко мне.

— О, Иоханнес! Право, мне так неловко! Опять втянула тебя в конфликт!.. Но я была просто в отчаянии, не знала, что делать, кого звать на помощь.

— Кого же еще кроме меня, Мегги? — Я сжал ее руки в своих. — Знай впредь: буду весьма разочарован, если ты позовешь кого-то другого. Надеюсь, если у тебя снова возникнут сложности, ты всегда будешь обращаться только ко мне.

— Но из-за меня у вас с Редом снова вражда. Однажды, помнишь, я уже послужила причиной вашей драки.

— Но мы бы в любом случае столкнулись с ним. Он искал повода для ссоры еще до того, как я в школе сел на твое место, пока ты отсутствовала, а теперь появился новый.

— Хочешь кофе? — Мегги приветливо взглянула на меня, и я не отказался.

Дворик с трех сторон был окружен галереей, под ее сводами стоял стол, за которым мы с нею уселись, любуясь переливающимися на солнце брызгами фонтана. Поговорили об ее отце, который сейчас был на пути в далекий Китай, потом вспомнили о Келде О'Брайен и Делле Корт... — Но все, находившееся за стенами дворика, казалось мне теперь очень далеким и каким-то нереальным.

Вокруг нас благоухали цветы — несмотря на жестокость нравов, царившую в Сонора-Тауне и таких местах, как Калле-де-Лос-Негрос, — наш город ковбоев будто превратился в прекрасный остров цветов, деревьев и винограда: Лос-Анджелес оставался приятным для жизни местом. И так почти в каждом дворике... Вместе с тем Финес Бэннинг открыл перегон между нашим городом и Вилмингтоном, собираясь строить железную дорогу. Многие калифорнийцы, и среди них Андрее Пико, стали выдающимися горожанами, и в спокойном с виду Лос-Анджелесе кипели свои скрытые страсти и амбиции, ибо люди претворяли в жизнь свои мечты и планы.

— Ты не должна оставаться одна, когда твой отец в отъезде, — беспокоился я. — Разговор о ребятах с «Эль-Монте» — это просто к слову пришлось, но почему бы тебе и в самом деле не позволить мне привести сюда парочку из них: пусть поживут в хижине, а? Они люди хоть и грубые, но порядочные, а главное, мало найдется охотников связываться с ними: надо, чтобы в твоем доме были настоящие мужчины.

— Он придет, он будет здесь завтра, не беспокойся, Ханни.

— Да о ком ты? Это кто-то из знакомых твоего отца?

Она на мгновение заколебалась, смутившись.

— Да, отец знает его. Наш друг прислал его пожить... в хижине рядом с загоном.

— Когда твой отец вернется, мне хотелось бы снова поговорить с ним, кое-что разузнать. Мне кажется, Мегги, он знает о моей семье гораздо больше, чем я сам.

— Отец беспокоится, боится за тебя, — сказала она, едва заметно поколебавшись перед тем.

— Считает, что проблема может появиться там, где я вообще и не предполагаю?

Она снова помолчала, потом заметила:

— Просто отец часто бывает подозрителен без всяких на то оснований.

— Возможно. Но все равно, думаю, он знает о чем-то, о чем не знаю я. Первый раз услышал от него историю о том, как дон Федерико пытался убить на борту корабля какого-то мальчика...

— Ну, это просто одна из историй, отец знает их множество. По-моему, между ними произошла тогда обычная ссора, вот он и...

— Интересно, что же все-таки произошло с тем мальчиком? Нет, не с доном Федерико: этот-то, конечно, здесь.

— Отец думает, что мальчик умер. Он все собирается спросить об этом донну Елену.

— А она, думаешь, знает?

— Если вообще кто-нибудь что-то и знает, то только она. Кажется, мальчика еще тогда взяла к себе какая-то пожилая женщина, путешествовавшая вместе с ним. Никто не видел, куда они отправились, но это и не важно. Не сомневаюсь, мальчик живет где-нибудь тут, поблизости, возможно, мы даже его знаем, встречаем иногда.

— Я не слишком-то хорошо знаком со своей тетей Еленой, но, думаю, что постепенно проникаюсь к ней теплыми чувствами, начинаю любить ее.

— И мне она нравится. Знаешь, донна Елена нередко заходит к нам. — После паузы, вздернув подбородок, Мегги добавила: — Как, впрочем, и дон Федерико.

— Что? — Я был ошеломлен этим признанием.

— Мы как-то встретились на фанданго, — объяснила она. — Он изумительный танцор!..

Возможно, беспричинно, но я почувствовал, что меня предали. Тут же глотнул кофе и обжег рот, мысленно выругавшись. Потом подумал: кто я такой, чтобы возникать по таким поводам? Она вольна встречаться с кем и когда захочет. Но интересно все же когда это началось? Уверен, что уже после отъезда капитана Лаурела.

— Федерико бывает очень обаятельным, когда захочет, — продолжала Мегги. — Кажется, он задумал какую-то серьезную сделку с твоим дедом.

— Я не видел моего деда с тех пор, когда был маленьким мальчиком.

— Дон Федерико, конечно, моложе, но между нами нет такой большой разницы в возрасте, как, скажем, между доном Абелем Стерном и его женой.

Задохнувшись от этого неожиданного сообщения, я еле слышно проговорил:

— Но ты же не собираешься выходить за него замуж?

Она улыбнулась.

— Не скрою, он подумывает об этом.

После долгого молчания изменившимся от волнения голосом я наконец проговорил:

— Он мой враг и вознамерился уничтожить меня еще тогда, когда я был мальчиком.

— Ты и в самом деле уверен, что это хотел сделать именно он? Прошло так много лет, ты был тогда совсем маленьким.

— Я хорошо запомнил его, слишком хорошо!

— Нет, ты, должно быть, ошибаешься. Однажды я упомянула о тебе в его присутствии, и, мне показалось, дон Федерико никак не реагировал на мои слова. Он не знает тебя, уверена, — говорил, что знаком здесь с очень немногими англичанами.

Внезапно меня пронзило острое желание оказаться вдруг как можно дальше от дома капитана Лаурела — места, где я больше всего хотел бы быть, быть рядом с ней, с той, которую я так любил или думал, что любил... В конце концов, горько подумалось мне в это мгновение, что мне вообще-то известно о любви?

— Он отличный всадник! — будто не замечая или делая вид, что не видит моего состояния, продолжала она. — И самый обаятельный мужчина из всех, кого я когда-либо встречала.

Очарование исчезло. Вода все так же падала из фонтана в бассейн, по-прежнему шелестели листья, цвели цветы. Но этот дом посещал мой враг. Возможно, сидел на том же самом месте, где сейчас сижу я, и пил из той же чашки, которую я только что держал в руках. Я решительно поднялся.

— Мне нужно уходить, меня ждут.

Мегги удивленно оторвала взгляд от цветов, которые начала поливать.

— Должен уходить? Но ведь ты только что пришел!

— Я должен поехать на ранчо.

Ее глаза изучающе смотрели на меня, но, надеюсь, ничего не могли прочитать на моем лице. Да кто я такой, в который раз спрашивал я себя, чтобы запрещать ей кого-то принимать?

— Ты уходишь, а я хотела поговорить о твоем черном жеребце. Ты объездил его?

— Нет пока. Но он уже берет еду из моих рук и пьет воду из ведра, которое я ему приношу.

Что-то неуловимое исчезло между нами. Как и я, она прекрасно понимала это. Несколько мгновений мы так и стояли лицом к лицу, каждый порывался что-то сказать другому, но не находили нужных слов.

Оказаться наедине с Мегги!.. Это стало с недавних пор моей мечтой, превратившейся сейчас в явь. Я ничего не желал так горячо, как исполнения этого, и мое желание наконец сбылось. И вот... Резко отвернувшись от нее, я зашагал к двери.

— Иоханнес? Ханни? — меня догнал ее голос.

Я остановился возле двери, ведущей из дворика на улицу.

— Ты не могла, Мегги, знать всего, что произошло со мной. Мой дедушка и твой дон Федерико загнали моих родителей в пустыню, охотились за ними, словно за дикими животными, стремясь уничтожить их. Тогда им это не удалось. Но в конце концов, спустя много лет, они все-таки настигли моего отца и убили его.

— Но это сделал твой дедушка!

— Дон Федерико был заодно с ним. Он тот человек, который хотел убить и меня, бросил умирать в пустыне. Он хотел и непременно сделал бы это, попадись я ему в руки.

— Я не могу поверить этому, Ханни! Не верю! Я знаю его!..

— Конечно, ведь он красивый мужчина и изумительный танцор!

— Это не имеет к делу никакого отношения...

— Я должен идти, Мегги.

— Но ведь ты еще вернешься? Придешь?

— Приду, когда понадоблюсь тебе... в любом другом случае. — Я секунду колебался, потом твердо сказал: — Нет, теперь не приду, Мегги. А вдруг встречусь здесь с ним?

— Надеюсь, в таком случае ты будешь вести себя как джентльмен?

— А как должен вести себя джентльмен в присутствии человека, который вознамерился когда-то его убить? Который бросил его умирать в пустыне?

— Я уже сказала тебе, что не верю ни одному твоему слову! Ты глубоко заблуждаешься в отношении его.

— Ты знаешь, как выглядит иногда убийца? — вдруг спросил я ее. И тут же сам себе ответил: — Он может быть симпатичным, улыбающимся юношей или изящным джентльменом. Не внешность выдает в нем убийцу, а то, что внутри него...

— Абсурд! Я бы знала наверняка! — повысила голос Мегги в качестве неопровержимого доказательства своей правоты.

— Не сомневаюсь, что ты обладаешь особым даром распознавать людей. Надеюсь, он всегда будет помогать тебе!

С этими словами я вышел. И, оказавшись в седле, постарался взять себя в руки. Она стояла возле ворот, наблюдая за мной. А я думал о том, что этот человек не раз бывал здесь, в этом доме, и, несомненно, придет сюда снова. Ее отец, очевидно, не одобрил бы этого, но он далеко, на пути в Китай... Не оглядываясь, я поскакал прочь.