Одинокие боги

Одна миля, другая... Огромные, высоченные валуны, чудовищные утесы, тропа, петляющая между ними. Взобравшись по дороге на самый большой камень, я оглянулся и увидел бандитов, скачущих цепочкой, начало которой скрывалось за поворотом. Я насчитал шестерых, остальные, очевидно, были впереди.

— Ах, вам нужна погоня? — вслух бормотал я. — Ну, держитесь же! Я поведу вас!

Когда бежишь и делаешь широкие шаги, наверняка будешь в состоянии преодолеть несколько миль кряду. Мне было известно также, что, хотя лошадь и бегает быстрее человека, на больших расстояниях он может загнать ее до смерти. Поэтому я умышленно свернул на другую тропинку, идущую параллельно старой тропе, но пролегающую по более неровной местности.

Голые скалы грозно нависали надо мной, дубы постепенно исчезли, то тут, то там стали попадаться на смену древние кедры, заросли кактусов. Чувствовалась близость суровой пустыни Мохавы, которая через несколько миль, там на юге, сольется с другой пустыней — Колорадо.

Прохлада раннего утра сменилась начинающимся зноем. Круто свернув вправо, я спустился почти по отвесному склону между кактусами, пересек русло высохшей речки, прошмыгнув в естественную арку среди нагромождения камней и наконец нашел то, что искал: прямо за ними возвышался сучковатый старый кедр, угнездившийся среди скал.

Здесь всего хватало для надежного укрытия. Рядом, за большим камнем, я обнаружил неглубокую лужицу едва ли в дюйм глубиной и около фута в диаметре, смочил губы, сделав несколько глотков.

Просунув дуло в щель между камнями, я поджидал появление бандитов. Они не заставили себя ждать: в проеме я заметил первого всадника и крепче сжал ружье.

В мои намерения не входило убивать кого-то, но конечно же не милосердие направляло мою пулю: просто мне хотелось, чтобы у них появился раненый, который доставил бы им хлопоты и беспокойство.

Когда первый всадник приблизился на расстояние в триста ярдов, я выстрелил, целясь ему в плечо. Он вздрогнул от удара пули и безвольно свесился с седла. На всякий случай я послал в проем вторую пулю и тотчас, скрывшись среди камней, прячась за стволы деревьев, стал спускаться вниз.

Теперь они никак не могли обнаружить меня, так как начинался обрыв, и им пришлось бы пройти не менее ста ярдов, прежде чем они увидели бы склон горы. Внезапно я наткнулся еще на одну тропу, которая, возможно, являлась ответвлением от той, по которой я бежал только что.

Мгновение я колебался: тропа вела в пустыню, а у меня с собой не было никаких припасов. Но и у преследователей, я был уверен, их тоже не имелось. Кроме того, я был один, поэтому воды мне нужно было меньше, чем им.

Интересно, вернулся ли только что раненный мною назад? Или остался тут, вместе со всеми?

Не быстро двинулся я по едва заметной тропинке, ведущей к подножию горы, то спускающейся, то слегка поднимающейся вверх. Останавливался время от времени, чтобы передохнуть. Присев в очередной раз на камень, посмотрел вверх, на хребет, засомневался, не пошли ли они поверху. Одновременно старался вспомнить все, что мне было известно о пустыне: ведь в скором времени я окажусь там. Мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое. Не окажется ли среди бандитов человека, который знаком с пустыней лучше меня? Хотя вряд ли: среди калифорнийцев, как правило, редко встретишь любителей предпринимать путешествия в пустыню и близлежащие земли.

Да и зачем? Они имели все необходимое, поэтому и не было причин интересоваться этими безлюдными краями. Далеко в пустыне я видел другие горы, голые скалы, темной массой возвышавшиеся на песке. В пустыне можно было обнаружить родники и озера, если, конечно, знать, где их следовало искать, и от друзей кахьюллов мне были известны эти места. Среди огромных голых скал нередко попадались естественные водоемы, в которых собиралась дождевая вода, подолгу остававшаяся холодной. Иногда в таких озерах ее скапливалось до тысячи галлонов. Найти их было непросто, но возможно.

Стоял уже полдень, когда я достиг границы пустыни. Небо надо мной сияло синевой и безоблачностью. Стало очень жарко.

Бандиты, конечно, устали, но, наверное, гораздо меньше меня: ведь вся нагрузка ложилась на их лошадей. Сейчас они, по моим расчетам, должны уже серьезно задуматься над тем, что их ждет впереди. Я продолжал бежать по едва заметной тропинке, но направление ее было определенным: она вела в пустыню. Те, кто проторил ее, как и я, нуждались в воде. В те времена — я знал об этом от индейцев — климат менялся, становясь с каждым столетием все суше.

Остановившись возле каменных глыб, скатившихся с хребта, я обернулся и затаил дыхание: они нагоняли меня.

Я устал, мне нужен был отдых, но, в случае чего, я мог бы обойтись и без него. Моих врагов гнала вперед ненависть, мною же двигало желание выжить.

Снова остановившись, я посмотрел назад, мысленно прикидывая расстояние между нами. Внезапно улыбка тронула мои губы: они шли за мною в пустыню! Теперь они у меня в руках! Принадлежали только мне и пустыне!..

Это был мой мир — бесплодное одинокое место, медно-красная тишина, земля неприступных скал и танцующих волн жара. И, если они последуют за мной в страну, где даже камни старались отвернуться от солнца, им предстоит усеять дорогу своими собственными костями.

Когда-то далеко отсюда, в другой пустыне, те же бандиты преследовали моих родителей, которые, несмотря ни на что, сумели выжить. Сумею и я!

Прищурив глаза от жаркого солнца, я увидел, что они уже спускаются по склону. Я намеренно теперь оставлял свои следы, позволив им следовать за собой.

Раз, другой я умышленно упал на колени, потом с трудом поднялся. Это тоже входило в мои планы. Пусть себе разыграется их аппетит, пусть думают, что я ослабел и они вот-вот поймают меня. Достигнув страны Одиноких Богов, я больше не был одинок. Они были моими друзьями, да и сама пустыня сродни моим самым близким людям.

— Быстрее, — почти умолял я, — ну, быстрее же следуйте за мной!

Но, оглянувшись, увидел вдруг, что они остановились у подножия горы: очевидно, в нерешительности. Я был почти уверен, что между ними возник спор. Интересно, что в этом споре одержит верх — благоразумие или ненависть?

Один повернул назад. Может быть, раненый, а может быть, самый умный изо всех.

Когда я спускался с гор, то должен был находиться вблизи каньона Одинокое Дерево. Значит, на севере у меня — пересохшее озеро, а за ним цепь скалистых гор.

Низкая впадина после коротких дождей, шедших все последние дни, могла сохранить немного воды. Когда я жил среди индейцев, мы часто беседовали о том, где в то или иное время можно обнаружить воду. В это время года едва ли есть надежда найти ее.

Молчавшие впереди горы тоже не имели лагун, это я знал точно, но неподалеку, в тени больших камней, могли оказаться углубления. Вода стекала с гор, как с покатых крыш, и скапливалась в этих углублениях.

Оставив слева пересохшее озеро, а справа низкую горную цепь, я двинулся дальше по своей тропинке, сделавшейся теперь почти неразличимой.

Становилось все жарче и жарче. Моя рубашка взмокла от пота, но это, как ни странно, помогало мне: легкое дуновение ветерка холодило спину. Свернув к горам, я стал одно за другим исследовать углубления. Одни оказались пустыми, на дне других было влажно, но под наклонным камнем я обнаружил наконец то, что искал: наполовину затененную впадину не менее чем с двумя галлонами воды. Сделав большой глоток, я перевел дыхание, потом сделал еще глоток. Отдохнув и напившись вдоволь, умыл лицо и шею холодной водой и снова пустился в путь.

Они шли по пятам, но им, девятерым, воды нужно было несравненно больше, чем мне. Вернувшись назад, я пошел вдоль камней, а потом зашагал по песку. Если я все правильно рассчитал, то почти в десяти милях отсюда находился источник Скалистое Ложе. Он на северо-западе, несколько в стороне от моего пути, но там могла оказаться вода.

Я продолжал шагать. Пот по-прежнему стекал по спине, заливал глаза, щеки. Но я мог быть спокоен до тех пор, пока потел. Пересекая высохший водоем, я обнаружил следы лошадей; многие, понял я, были неподкованными: несомненно, это был дикий табун. Пустыня в это время года — неподходящее место для лошадей, если только они не были кем-то или чем-то напуганы.

Несколько раз мне попадались следы диких баранов и довольно часто — койотов. Я продолжал двигаться в волнах жара, лишь время от времени оборачиваясь назад. Мои преследователи не отставали. Выйдя на участок твердой поверхности, где ветер развеял песок в стороны, я побежал рысцой, но очень быстро выдохся и снова перешел на медленный шаг.

Оглянувшись в очередной раз, увидел, что бандиты остановились, споря еще более яростно, чем в прошлый раз. Если сию же минуту они повернут назад, то еще смогут прийти к воде до заката... Если, конечно, повезет.

Я упорно продолжал идти вперед. Попадались места, где песок оказывался глубоким, но там, где было возможно, я все время шел по тропе, утоптанной десятками ног. Слегка меняя маршрут, я старался держаться под медленно движущимся облаком, поскольку другой тени в пустыне не было. Затем появилось другое облако, перемещавшееся в более желанном для меня направлении — оно плыло в сторону источника. Вдали я уже увидел гору Купол, родник находился где-то за ней.

Я обернулся. Меня преследовали теперь только два всадника, остальные повернули назад. Несомненно, эти двое должны были все время держать меня в поле зрения, пока другие не приведут свежих лошадей и не доставят воду.

Моя тропинка как-то незаметно слилась с другой, протоптанной позднее и ведущей на северо-восток. День клонился к вечеру. Я резко свернул на следы близ горы Купол. Перепрыгивая с камня на камень, чтобы не оставлять собственных, я держал путь на восток, к родникам.

Когда кончились камни, я пристально глядел себе под ноги, разглядывая поверхность земли, окружавшую родники. Мысли мои все время возвращались к одному: среди них, конечно, думал я не раз, мог оказаться человек, знавший пустыню лучше меня. Именно бандиты могли поджидать меня где-нибудь поблизости, а раз так, значит, постоянно надо наблюдать, прислушиваться. Несколько минут я неподвижно стоял. Потом заметил трех диких баранов, шедших с водопоя. Один из них остановился, забавно поднял заднюю ногу и, наклонив шею, почесал ею за ухом. Мне стало ясно, что бояться в данный момент было нечего. При виде меня бараны осторожно, но неторопливо отошли в сторону.

Добредя до воды, я сделал глоток. Вода казалась солоноватой на вкус, холодной. Держа под рукой ружье, я присел в ожидании бандитов рядом с источником. Последние полмили я опять передвигался по камням, не оставляя следов. Но за милю до того спохватился вдруг: могло остаться несколько отпечатков. Их же было двое, и, осмотревшись повнимательнее, мои враги могли что-нибудь заметить, да и лошади почувствовали бы близкую воду.

Я напился еще раз и, поднявшись с колен, yслышал, что мои преследователи приближаются. На землю ложились тени, солнце уже начинало садиться. Проскользнув между камнями, я замер в тревожном ожидании. Усталость одолевала, как никогда раньше, ведь я двигался без отдыха почти с самого рассвета, а предстояло пройти еще столько же, если не больше.

Индейцы, живущие в пустыне, в случае надобности способны пробежать в день до ста миль, а индейцы с южной границы Тарахьюмарас даже держат своеобразный экзамен: молодой человек только тогда достоин называться мужчиной, когда пробежит за день сто миль. Вероятно, я бы такой экзамен не выдержал.

Над камнями проплыло сомбреро, и я, не медля, отправил в него пулю. Оно тотчас скрылось из глаз.

Неслышно перебежав на заранее намеченную позицию, я ждал. Но на этот раз ничего особенного не произошло. Вокруг по-прежнему было тихо. Несомненно, бандиты изнывали от жажды, но до темноты они так и не осмелились приблизиться к воде.

Я слышал, как лошади, встревоженные близким ее запахом, нетерпеливо перетаптывались с ноги на ногу. Ночь постепенно вокруг все укутывала своим темным покрывалом. Я еще и еще раз напился вдоволь, взял ружье и зашагал в непроглядную темень. Когда глаза привыкли, впереди стали вырисовываться очертания низких известковых гор. Еще до наступления ночи я в качестве ориентира облюбовал себе самый высокий остроконечный камень и сейчас двигался по направлению к нему. Ночь выдалась холодной, каждый шаг давался мне все с большим и большим усилием. Иногда я просто засыпал на ходу, но встряхивался, мотал головой и шел, шел... В темноте, конечно, невозможно было определить, насколько мне удавалось не оставлять следов. Перейдя низкую каменистую гряду, я увидел выделявшийся на фоне неба Пайлот Кнаб.

Бандиты вряд ли станут покидать источник в темноте, не зная, в какую сторону я отправился. Без сомнения, они будут ждать утра, чтобы снова красться по моим следам. Поэтому, упав на песок, я собирался немного поспать.

Ночь, как известно, время грабителей, змей и тому подобной нечисти, но я настолько устал, что Думать об этом просто не хватало сил.

Час-другой сна взбодрят меня, придадут новые силы, и можно будет продолжать путь. Лучше всего по пустыне двигаться ночью, когда воздух прохладен и приятен. Песок показался мне мягким пухом, и, крепко сжимая в руке ружье, я так и заснул.

Где-то вдали завывали койоты, со скалы скатился камень: казалось, что-то незримое проносилось в ночи, тревожа все живое и неживое.

Глава 49

Меня разбудил холод, все мускулы от которого свело. Борясь со сном и усталостью, я поворочался-поворочался и сел.

На чистом безоблачном небе необычайно ярко светили звезды. Прислушавшись, я не уловил ни единого звука. Тишина. С трудом поднявшись на ноги, поискал ружье. При свете луны песок казался белым, вдали таинственно темнели очертания кактусов. Медленно, еще окончательно не сбросив одеревенения после вчерашнего бега, я пошел в сторону горы Кнаб.

Старался идти осторожно, где было возможно, перепрыгивал с камня на камень. Впереди должны быть родники. Даже если бандиты и знали о них, у меня все равно не было намерений служить им проводником.

Как говорили индейцы, гора Кнаб должна находиться где-то в десяти милях отсюда: сведений о более точном расстоянии и расположении добиться было просто невозможно. С Божьей помощью доберусь туда до рассвета, а мои преследователи наверняка не двинутся с места, пока не взойдет солнце. Когда же оно поднялось над горизонтом, я уже пил воду из маленького родника близ горы.

Главное — избавиться от тех, кто шел за мной по пятам, раз и навсегда покончить с ними. Но и скрупулезно рассчитывать свои силы. Я не боялся суровых испытаний, был почему-то уверен, что знаю пустыню лучше бандитов. Лишь одна мысль тревожила меня: что произошло с теми, кто вернулся обратно? Совсем ли они ушли? Или вернулись только за новой сменой лошадей и водой? Может быть, у них возник какой-то план засады, а может, они пошли совсем другим путем?..

Родники Индейцев — следующая остановка. Их не так-то просто обнаружить, но сейчас прежде я должен подумать о том, чтобы избавиться от своих преследователей. Полагая, что бандиты все-таки набрели на родник Скалистое Ложе и теперь двинулись дальше, я шел всю ночь и, несомненно, где-то оставлял следы в надежде, что ветер, своевольно гонявший песок по пустыне, заметет их.

Бандиты шли за мной, чтобы разделаться, но предварительно надеялись заманить меня в ловушку. Теперь они сами оказались в ней. Да, мало кто в Калифорнии, за исключением индейцев, знал пустыню: земли внутри страны были для них столь же неведомы, как поверхность луны.

Я думал, что же будет, если вернутся остальные: у бандитов будет шесть лошадей и столько же людей!

Мне почудилось, когда я оглянулся в очередной раз, будто я заметил какое-то движение. Но оказалось, что это всего-навсего разыгравшееся воображение сыграло со мной злую шутку.

— Продолжай идти вперед... вперед, пока у тебя есть силы! — громко приказывал я себе.

От движения и приятно разлившегося по телу тепла шел без труда, хотя мокасины мои кое-где начали рваться, а к ночи, наверное, совсем развалятся.

Становилось все жарче и жарче. На юге, где скопилось немало пересохших озер, дьяволы исполняли свои дикие причудливые танцы. Накатывающиеся одна на другую волны жара чудовищно искажали пространство и изломы далеких гор.

В полдень я достиг Родников Индейцев. Водоем окружали огромные валуны, берега заросли высоким кустарником, почти скрывающим источник.

Опустившись на колени, я припал губами к воде, И пил, пил, пил. Зачерпывая ладонями воду, плескал ею на шею, лицо и грудь, потом снова и снова делал несколько глотков. И, отдыхая в тени кустарников, все еще продолжал обливаться водой. Несколько раз выбирался из своего убежища, стараясь держаться так, чтобы в случае чего никто не мог заметить меня, и наблюдал за дорогой, по которой только что пришел сюда.

Наконец я увидел их. Даже на таком расстоянии было заметно, что они шли, ведя лошадей за поводья. Я сосчитал: их было пятеро. Пятеро ли?

Один брел без лошади, наверное, пала в дороге.

— Простите меня, кони! — громко произнес я... Так поступали иногда совершенно одинокие люди, жаждущие услышать звук человеческого голоса, пусть даже и собственного.

Неохотно уступив свою тень под кустарником юрким ящерицам, я пошел прочь от источника, перемещаясь с камня на камень. Сомнительно, что бандиты отыскали родник. Без моих друзей индейцев и я бы ни за что на свете не нашел его: трудно представить, что в таком месте может оказаться вода.

Небо напоминало теперь раскаленную латунь, а сама пустыня неопределенного цвета — пыльную медь, в которой мерцали, перекатывались волны жара. Посмотрев на разодранные мокасины, я едва разглядел собственную ногу, но продолжал идти вглубь, на восток, прекрасно зная, что до следующей воды мне предстоит преодолеть длинный и тяжелый путь.

Насколько я помнил, эти родники назывались Белыми. Белые Родники...

Ружье оттягивало плечо, несколько раз возникло искушение бросить его, но я всячески боролся с этим желанием. Присев передохнуть в тени какого-то камня, прищурив на солнце глаза, я посмотрел в том направлении, куда собирался идти.

Ничего, кроме голой ровной пустыни! Далеко впереди маячили низкие известковые горы, если их вообще можно было назвать горами.

Снова и снова вглядывался я в бескрайнюю равнину, расстилающуюся передо мной. Смогу ли я осуществить задуманное? По силам ли мне эта задача? Сможет ли вообще кто-нибудь сделать такое?

Вполне возможно, что вода могла встретиться и раньше, еще не доходя до Белых Родников, но мне об этом ничего не было известно, да и мои преследователи подгоняли, неотступно двигаясь за мной. Обернувшись назад, на этот раз я сначала ничего не заметил, но потом перед моим взором вдруг возник всадник: непомерно высокий, со страшным, насколько я мог рассмотреть, лицом, он возвышался надо мной, надо всем и всеми, словно гигантская гора. Я тотчас понял: мираж...

Пройдет еще несколько часов, прежде чем я доберусь до воды на сей раз, если вообще сумею добраться. Правда, на половине пути меня настигнет ночь со своей живительной прохладой, поэтому лучше думать о ней. Я должен выдержать, должен дожить до ночи. Кроме того, если я останусь тут и ухитрюсь подстеречь бандитов — жар снова ударил в голову! — всех их уничтожу! Всех!

— Не будь дураком! — тут же одернул я себя раздраженно. — Ну, одного, двух, но не всех же!..

Поднявшись на ноги, я сделал шаг, другой, отдавая себя целиком во власть пустыни, жары. И, как ни странно, чем дольше, тем тверже становилась потерянная было мною уверенность в благополучном исходе моего путешествия. Я глядел на далекие горы, просвечивающие сквозь марево жары, словно на какую-то фантастическую страну, и шел медленно и упрямо, стараясь выбирать для себя недалекие цели. Вон стоит причудливый кактус, если я смогу дойти до него, то...

Вон белый камешек, величиной, наверное, с два моих кулака... Дойдя до него, я выбрал следующую цель, потом еще одну и еще, стараясь не слишком поднимать веки. Наступал полдень, когда я вдруг споткнулся и упал.

Горячий, раскаленный жар пустыни опалил меня. С трудом поднявшись, я все же решил двигаться дальше. Приняв такое решение, обернулся: они шли, они видели меня и, уже не соблюдая прежнюю дистанцию, приближались.

Сощурившись, я пригляделся пристальней. Трое. Только трое?.. Я выигрывал.

Я выигрывал, я побеждал! Внутри бушевала радость, я слышал свой собственный зловещий смех. Нет, это не я, это победила пустыня! Они хотели меня прикончить, а моя пустыня сама убивает их.

Сколько времени я не ел? Никак не мог припомнить, но мысль о еде теперь вызывала приступ тошноты. Снова неожиданно свалившись, на этот раз я сумел быстро подняться.

Оглядываясь назад, отметил, что они были совсем уже близко, подпрыгивая в своих седлах. Бандиты хотели поскорее настичь меня, но лошади их еле плелись. Не знаю, так ли это, но мне казалось, что и сами седоки уже не могли быстро передвигаться.

Бредя по жаре, я шатался, я почти падал, опираясь на ружье как на посох. Повернувшись в очередной раз назад, я поднял ружье, держась за приклад, так как ствол был раскален, тщательно прицелился и выстрелил.

Человек в седле только слегка покачнулся, и я едва не потерял надежду... Но потом он все же рухнул на песок.

Покачиваясь от слабости из стороны в сторону, я двинулся дальше. А когда в очередной раз упал, в голову молниеносно ударила мысль: "Я Иоханнес Верн, и я не боюсь... "

Тогда, встав сначала на колени, потом во весь рост, пошатываясь, я поднялся и снова побрел, но больше уже не падал и все продолжал повторять вслух:

— Я Иоханнес Верн, и я не боюсь...

Слова звучали подобно молитве, подобно какому-то фантастическому заклинанию. Потом откуда-то вдруг повеяло прохладой: я и не заметил, как день начал клониться к вечеру. Низкие горы уже не казались мне такими далекими, как утром.

Окутанный прохладой предвечерья, когда на небе только-только начали появляться первые точечки звезд, я подошел к Белым Родникам. Их было два на расстоянии нескольких ярдов друг от друга.

Опустившись на колени, я обмыл лицо и шею, попил, как всегда, сначала немного воды, потом чуть больше, а потом просто опустил голову в воду. Выбрав место поудобнее, сел лицом к пустыне, откуда должны были вот-вот появиться мои преследователи, вытащил из-за пазухи кусочек сушеного мяса и откусил. Жевал медленно, сосредоточенно.

Пошевелив пальцами ног, почувствовал резкую боль. Наклонившись, увидел, что мои ноги стерты до крови, кожа на подошве потрескалась, а в трещины набился песок — мокасины совсем развалились.

Зачерпнув воду левой рукой, поскольку в правой я держал ружье, помыл и ноги. На это у меня ушло не меньше часа времени.

Вслушиваясь в ночь, я ничего не уловил. Сняв с себя кожаную куртку и достав нож, я приступил к ремонту мокасин. Однажды мне уже приходилось этим заниматься, используя шнурки от ворота и нижние части рукавов. Время от времени я склонялся к роднику и пил. Наконец, почувствовав, что напился, отошел подальше от воды, облюбовал место на песке возле камня и, рухнув, мгновенно провалился в небытие.

В ночи горели звезды, ветер шелестел сухими листьями, сорванными с какого-то кустарника, шуршал песок, и теперь что-то явно передвигалось в ночной мгле. На этот странный звук я и открыл глаза.

Ко мне приближался человек.

Я сел. Край неба на востоке окрасился в бледный серый цвет. Значит, близился рассвет. Взяв в руки ружье, я направил его на шедшего из пустыни, похожего на ночной кошмар человека с дикими выпученными глазами.

— Воды! — только и прошептал он. — Пить!

— Брось свое ружье! Нож тоже! — приказал я.

— Умерли... там... умерли...

— Пей, черт тебя возьми!

Жадно припав к источнику, хватая ртом воду, захлебываясь, он начал пить. Но почти тут же я схватил его за волосы и оттащил от источника.

— Погоди, глупец! Ты убьешь себя.

Небо на горизонте из серого превратилось уже в розовато-желтое. Я внимательно рассматривал человека. Наверняка это был англичанин. Красное, сожженное солнцем лицо и нос, изуродованное безобразным шрамом лицо. На ногах пришельца, вместо обуви, болтались лохмотья.

— Где все остальные? — Мой голос срывался.

— Умерли... умерли!.. Все!.. Там! — Он поднял руку, махнув в сторону пустыни. — Умерли. Все.

— Среди них и Федерико?

— Он вернулся. Чтобы взять новых лошадей и продолжать преследовать тебя. — Человек посмотрел мне в глаза. — Так что считай, что ты тоже покойник, Его люди будут поджидать тебя, когда ты будешь выходить из пустыни. Если не умрешь здесь, они станут сторожить тебя возле каждой впадины, где есть вода. Один из людей Федерико знает, где ты можешь пройти. Они будут ждать...

Осторожно, стараясь не поворачиваться к нему спиной, я оторвал остатки рукавов от моей кожаной куртки, потом одним из них закрыл отверстие на втором, соорудив таким образом какое-то подобие сосуда, используя кожаные шнурки, оставшиеся от ремонта мокасин, стал сшивать нечто наподобие фляги.

Бандит внимательно наблюдал за моими действиями.

— Если ты полагаешь, что это годится как емкость для воды, то ошибаешься: она вся вытечет.

— Может быть. Но не вся.

— Дурак! Они все равно поймают тебя.

— Они не учитывают этого. — Я махнул рукой в сторону пустыни.

Заметив, что человек по-прежнему не сводит глаз с воды, я позволил ему попить еще немного.

— Дурак, — повторил он устало.

— Дурак, но живой, — ответил я.

Опустив свою «флягу» в воду, я вытащил ее полную до краев. Но вода ручьями вытекала из нее.

— Вот... видишь, — с некоторым оттенком злорадства произнес человек.

Немного жидкости внутри все же удержалось. Я погрузил «флягу» еще раз, но на большую глубину и оставил ее там мокнуть.

— Ты!.. — Я поднял ружье. — Вставай!

Испуганно глянув на меня, он медленно поднялся.

— Там, справа, бьет другой родник. Иди к нему и сиди там. Если хоть раз поднимешься после того, как дойдешь туда, я тебя немедленно пристрелю.

Шатаясь, он побрел туда, куда ему было приказано, и не сел, видел я, а буквально свалился на землю.

— Ты зря собираешься уходить отсюда, тебя убьют, — предостерег он меня еще раз.

Сказав это, он растянулся на песке и тотчас заснул. Хотя между нами и было всего каких-нибудь тридцать — сорок футов, я чувствовал себя гораздо свободнее и безопаснее. Сидя спиной к роднику, я отдыхал, подремывая. Бандит ни разу не пошевельнулся.

В течение долгого дня я не занимался ничем, давая возможность своим ногам немного отдохнуть, и старательно пропитывал себя водой. С заходом солнца я достал свою «флягу», взял ружье и повернулся лицом к пустыне.

Бандит тоже поднялся на ноги и пошел ко мне со словами:

— Ты умрешь! Тебя там убьют!

У меня не было никакого желания отвечать ему, да и времени не было, чтобы оборачиваться назад: слишком долгий предстоял мне путь.

— Ты умрешь, — продолжал он надрываться в крике и даже пробежал за мной несколько шагов. — Тебя убьют! — хрипел он.

С полной воды «флягой» я продолжал упрямо шагать в глубь пустыни.

— ...Умрешь! — долетел до меня обрывок его истошного крика.

Далеко впереди маячили горы, а там, где горы, всегда обнаружишь несколько впадин, в которых скапливается вода. В кожаной моей сумке, понимал я, ее хватит не надолго. Сейчас, пока кожа влажная, она держит жидкость, но стоит ей начать высыхать и съеживаться, как тотчас вода начнет уходить, и останется каких-нибудь несколько глотков.

Несколько глотков... а потом?

Подумав о Мегги, я вдруг сказал вслух то, что никогда не позволял себе произносить раньше:

— Мегги, я люблю тебя.

Ноги снова кровоточили, каждый шаг давался с мукой. Я выбрал далекую звезду, сияющую над далекими горами, и, ориентируясь на нее, зашагал в ночь, в пустыню.

Глава 50

Мисс Нессельрод сварила кофе в большом кофейнике. Скоро должна прийти почта, и ей доставят газеты. Обязательно зайдет несколько постоянных клиентов. Дюжина самых известных в городе мужчин превратила ее читальный зал в место своих деловых встреч, благо подальше от шума салунов.

Новости дня обсуждались здесь прежде, чем появлялись в колонках «Стар». Вначале, когда она только появилась в Лос-Анджелесе, это была просто привлекательная молодая женщина, держащая книжную лавку. Но со временем она и сама все чаще стала принимать участие в этих беседах; правда, когда в разговоре участвовало более двух мужчин, мисс Нессельрод предпочитала уединяться за своим столом.

Всем языкам она предпочитала английский, хотя в России молодая женщина из приличной семьи должна была уметь говорить и по-французски, если участвовала в общем разговоре. В память о родине мисс Нессельрод все еще хранила несколько книг на родном языке.

В России она бы теперь, наверное, заваривала чай и пила его из самовара. Давно это было! А как сложилась бы жизнь, если б ее не сослали в Сибирь? Если бы ее брат не участвовал в этом неумном заговоре? Возможно, теперь она была бы замужем, у нее появились бы дети, и она проводила бы большую часть времени во Франции или Германии, а может быть, Швейцарии.

Она хорошо помнила свою мать, стройную красивую женщину с выразительными глазами, полными достоинства манерами. Ее отец страшно гордился своей женой, хотя и притворялся, что не одобряет некоторые из ее чересчур либеральных британских взглядов. Они встретились, когда отец посетил однажды Англию с дипломатической миссией. Это была любовь с первого взгляда, и ее будущий отец не мог дождаться минуты, когда его представят официально. Поэтому на одном из приемов решительно пересек зал и представился ей сам. Это было шокирующее, но волнующее зрелище. Мать не раз рассказывала ей эту историю, которую никогда не надоедало слушать: всякий раз она ласкала ее слух.