Одинокие боги

Незнакомец подошел к костру, осмотревшись быстрым взглядом. Вид мужчин, вышедших из темноты, заставил его заметно занервничать. Можно было поручиться, что он ведет им подсчет.

— Еду из Лос-Анджелеса, — начал он, хотя никто ничего не спрашивал, — вот... собираюсь в Колорадо.

— Ну, — заметил Монте, — с тех пор, как на севере нашли золото, многие едут туда.

— Золото там, где ты ищешь его, — беззаботно отметил незнакомец. — Полагаю, те, кто ищет золото, захотят есть. Поэтому думаю пригнать туда стадо коров. Не важно, нашел ты золото или нет, есть захочешь в любом случае.

Опять никто не ответил ему. Незнакомец выпил кофе, и, казалось, решил продолжать свой монолог, но как-то сразу изменил вдруг свое решение. Молчание становилось тягостным. Нехотя он все же заговорил снова.

— Видел вон там загон, — кивок в сторону загона. — Отлавливаете диких животных?

— Да, — сказал Джакоб. — Ловим и выбраковываем.

— Здесь тоже должно быть... золото. Парень, — кивок в мою сторону, — знает, где его искать.

— Как вы уже сказали, — поднял тяжелый взгляд Джакоб, — золото там, где ищешь его. Мы предположили: раз в этих краях в самое ближайшее время появятся много новых людей, всем понадобятся лошади.

— Индейцев не встречали? — наивно, будто ни о чем не догадываясь, спросил я. — Имею в виду мохавов или пиютов? Здесь очень беспокойно, когда они появляются в округе. Хотя... — в голосе моем появилось сомнение, — они не часто посещают эту сторону Техачапи.

Он оглянулся, будто увидел меня в первый раз.

— Почему же?

— Суеверия, — пояснил я. — Или то, что мы подразумеваем, говоря о них. Индейцы не любят духов оттуда, — я показал рукой на Техачапи. — Заколдованная страна!

— Ты не кажешься слишком-то испуганным, — вымолвил незнакомец презрительно.

— Нет! — подтвердил я, чем явно разочаровал его. — У нас свой маг. Он недалеко отсюда и действует своими чарами на наших врагов, кем бы они ни были.

— Не верю в такие вещи! — отрезал незваный гость.

— Я тоже не верил раньше!..

Явившийся из ночи человек был явным шпионом, теперь уже не оставалось сомнений на этот счет. И, хотя он собирался путешествовать довольно долго, у него почему-то не оказалось с собой одеяла. Лошадь не была в поту, а ведь он сообщил, что приехал издалека. Судя по тому, как лениво он ел, не верилось, что он пропустил хоть один прием пищи.

— Вернее, не верил раньше, — поправился я, — до тех пор, пока один человек, — тут я начал беззастенчиво врать, — не увел лошадь нашего мага. Похититель выскочил из-за дюн и бросился на него с пистолетом, а потом схватил лошадь мага, воспользовавшись его минутной растерянностью. Но маг не двинулся с места, только спросил наглеца: «Не был ли у тебя когда-нибудь сломан позвоночник? Я вижу тебя... с переломанным позвоночником».

Лицо конокрада исказила саркастическая улыбка, он ответил, что никогда не ломал спины. В этот момент маг поднял руку, и лошадь под вором встала на дыбы. Дальше, как вы понимаете, он тотчас оказался сброшенным на землю. Потом попытался подняться, но, весь покрывшись потом, закричал от боли. Маг подошел к своей лошади и легко взлетел в седло. Потом сказал конокраду, корчившемуся от боли на земле: "Ты говорил, что никогда не ломал спины? Ну, так получи же это!.. " И ускакал.

— Что же случилось дальше? — Внимание незнакомца теперь было приковано ко мне.

— Дальше? — Я пожал плечами. — Был август. Дело происходило в пустыне. Если вор родился под несчастной звездой, то пролежал Бог знает сколько дней. Если под счастливой — ему повезло, умер в первый же день...

Незнакомец суетливо переводил взгляд с одного лица на другое, но никто не улыбался.

— Наш маг — отличный парень, пока ты не сделал ему ничего дурного, — словно подвел итог Монте.

Алехандро незаметно приблизился к костру и пристроился справа от незнакомца.

— Ты не назвал нам своего имени, — тихо напомнил он.

— Да просто назовите... любое имя, — подсказал я. — Нам все равно какое... Для плиты.

— Что?! — Незнакомец вскочил словно ужаленный, но, остыв, снова опустился на землю. — Какой плиты?!

— А вдруг на нас сейчас нападут конокрады? — предположил я. — Мы можем... заподозрить вас; Или они подумают, что вы... один из нас? В конце концов... Вы можете оказаться в числе убитых. Так что назовите какое угодно имя. Для вашего надгробия. Стыдно хоронить человека, не оставив никакой надписи на его надгробном камне.

Гость поставил на землю чашку с недопитым кофе, неожиданно решил:

— Пожалуй, мне пора. Надо использовать ночное время, пока не слишком-то жарко... Понимаете?

Незнакомец осторожно поднялся, стал отряхивать брюки.

— Садитесь на лошадь, — посоветовал я, — и уезжайте. Когда увидите Флетчера, передайте ему, чтобы заходил в любое удобное для него время.

Глава 34

Позавтракав на рассвете, я прихватил с собой кусок хлеба и отправился в загон. Подойдя к воротам, протянул хлеб черному жеребцу. Он шарахнулся, мотая головой и дико вращая глазами, но я спокойно заговорил с ним и снова протянул хлеб.

Одна кобыла подошла ближе, понюхала мою руку, и я, отломив кусочек, предложил ей. Вероятно, она была одной из уже прирученных нами, но, как бы там ни было, хлеб она взяла.

Жеребец, казалось, заинтересовался действиями подруги, но продолжал осторожничать. Я опять ласково заговорил с ним, а он все еще держался поодаль; поэтому, оставив хлеб на перекладине вороту, я ушел, полагая, что его возьмет кобыла.

Джакоб стоял у костра с чашкой кофе в руках.

— Думаю, надо перегнать их, — сказал он. — Не нравится мне эта компания.

— Мне тоже, — согласился Монте. — По-моему, они что-то замышляли прошлой ночью. И, скорее всего, находились поблизости, готовые напасть в любую минуту. Сегодня, думаю, они попытку повторят.

— Мартин заметил что-то движущееся в темноте, да и лошади беспокоились. — Джакоб сделал глоток кофе, окидывая взглядом редкие дубы, росшие вблизи на склонах гор. — Может, это выдумки индейцев, но мне тоже не нравится это место. Или, может, это потому, что уже хочется вернуться назад? Никогда раньше не поверил бы, что мисс Нессельрод приучит меня думать о бизнесе, проделывать всякие махинации, заключать торговые сделки... — Он лукаво посмотрел на меня. — Если кто-нибудь сказал бы мне, что я стану законченным горожанином, ей-богу, пристрелил бы такого человека! Но ведь так оно и случилось!

В это мгновение я подумал о Мегги и не мог не согласиться с ним:

— А почему бы и нет?

Произнося эти слова, я не мог оторвать взгляда от холмов; там, позади них, я знал, журчал прозрачный ручей, берущий начало где-то в каньоне в окружении могучих дубов. Мне захотелось как-нибудь одному съездить туда и напиться воды из того ручья...

К костру подошел Рамон, ведя за собой гнедую в яблоках кобылу. Ей он уделял особое внимание. Бросив поводья, Рамон взял кофейник и налил кофе. Остальные ушли седлать своих лошадей; все постели уже были свернуты.

— Мы уходим? — спросил Рамон.

— Джакобу здесь не нравится.

— А тебе?

— Мне нравится, — кивнул я на холмы. — Что-то в этом есть мое... И в пустыне тоже.

— Ты вернешься?

— Когда только смогу. — Я выплеснул остатки кофе. — Здесь очень древняя земля, чувствую это. Она, конечно, изменится со временем, но многое останется, как было в прошлом. Когда гляжу на эти горы, мне кажется, я вижу, как, подобно временам года, сменяются столетия.

Мой отец рассказывал, что существует Старый Свет... Но он не старше нашего... Кто знает, когда появился первый человек... Сколько людей жило здесь до нас, мы называем их индейцами... Слишком многое разрушилось и исчезло в ходе веков.

— Ты должен вернуться обратно, — тихо сказал Рамон, истолковывая на свой лад мое откровение.

Угольки костра почти потухли, только несколько головешек продолжали дымиться; я смотрел на красные, вспыхивающие искорки и думал о Мегги.

Вспоминает ли она хоть изредка обо мне?.. И тут же приходила другая мысль: а почему она должна это делать? Кто я ей? Всего-навсего ее сосед по парте.

Я огляделся. Что она подумала бы о моих горах? О моей пустыне? Может, глупо относиться к ним так, как отношусь я? Тем не менее они занимают немало места в моем сердце и моей жизни. Они мои, потому что принадлежат мне, а я — им. Или подобные чувства — романтика? И объясняются просто тем, что мои родители когда-то нашли пристанище здесь, в пустыне?..

Взяв в руки седло, я засыпал песком костер.

— Ты один из нас. — Рамон проникновенно глянул мне в глаза.

— Я Иоханнес Верн. Более того, я ничего не знаю ни о себе, ни о своем будущем. Я еще должен кем-то стать, должен создать себя из того, что сейчас есть в моем распоряжении.

— Не сомневаюсь, станешь.

— Я не знаю ничего, кроме одного: хочу кем-то стать.

— Хочешь быть выше других?

— Возможно. Иногда мне приходят в голову немыслимые идеи, но более всего хотелось бы быть совершенным человеком.

Рамон тоже взял седло, задумчиво произнес:

— Быть совершенным — значит быть одиноким. Мужчине нужна женщина, и наоборот. Такова дорога жизни.

Мы подошли к загону. Франческо уже ждал нас.

— Ты возьмешь черного жеребца? — спросил Рамон.

— Боюсь, с ним будут хлопоты, — засомневался Франческо.

— Оставь его мне, — попросил Рамон. — Если сбежит, что ж, я не стану препятствовать.

Джакоб был уже в седле. Подошел и Монте.

— Мы собираемся первыми пустить несколько прирученных лошадей, надеюсь, остальные последуют за ними. Поведем их по направлению к перевалу Тийон.

— Не забудь, они наблюдают за нами, — напомнил я Монте, — и могут попытаться искусственно вызвать среди животных панику, чтобы, воспользовавшись ею, угнать их.

— Возможно, что и так, — согласился он. — Но, думаю, они не станут сейчас делать этого: у них недостаточно людей, которые могли бы справиться с таким огромным табуном.

Мы отпустили несколько лошадей, Франческо и Мартин поскакали перед ними, — впереди. Затем пришел черед следующей партии. Как мы и ожидали, следующие рванулись вперед, чтобы присоединиться к первым. Через несколько минут мы выпускали еще и еще... Джакоб вел объединенный табун, увлекая его за собой по старой индейской тропе.

Франческо и Мартин сопровождали по бокам, а мы все выпускали и выпускали животных. Когда дошел черед до черного жеребца, табун, подгоняемый сзади Селмо и Диего, был уже далеко, передвигаясь с большой скоростью.

Все кобылы попали в основной табун, и черный жеребец, очутившись на свободе, помчался следом за ними. Джей по привычке начал закрывать ворота.

— Оставь их открытыми, — сказал я. — Пускай у других животных останется свободный доступ к воде.

— Конечно, — согласился он.

С ружьем в руках подошел Монте Мак-Калла.

— Мы будем замыкать шествие, — сказал он. — На случай появления неожиданных визитеров.

Рамон к этому времени куда-то исчез, я поискал глазами Алехандро, но не нашел и его.

— Разведчик, — пояснил Монте. — Он хочет прочесать окрестности.

Табун вела темно-серая кобыла. Она была старой и когда-то, видно в юности, давно объезженной. На ее бедре стояло странное тавро, которое мы никак не могли рассмотреть. Когда она будет линять, его станет лучше видно.

— Ты собираешься объезжать черного жеребца? — поинтересовался Монте.

— Рано или поздно, — ответил я. — Когда придет срок...

— Дай ему побольше времени, — посоветовал Монте. — Он воин, ему надо привыкать к неволе постепенно...

Мы гнали табун на большой скорости, и Джакоб говорил:

— Пусть они устанут в пути. Мы устроим привал тогда, когда они будут отдыхать.

Старая дорога, по которой мы передвигались, вела через холмы, где повсюду, будто нарочно, были разбросаны огромные валуны; кое-где попадались дубы и земля была твердой.

Селмо подгонял отставших лошадей. Мы с Монте отошли немного в сторону, чтобы дать дорогу.

— Ты когда-нибудь принимал участие в вооруженной схватке, парень? — почему-то поинтересовался он.

— Пару раз пришлось, заряжал ружья для отца и мисс Нессельрод.

— Для нее? — удивился он. — Мисс умеет стрелять?

Я рассказал ему об индейце, которого она прикончила, когда тот попытался забраться в фургон.

— И он был не единственным, — сказал я. — Она умеет это делать.

— Будь я проклят! Я-то думал, что она падает в обморок от одного вида крови!

— Только не она, — поспешил разуверить я.

После полудня табун стал двигаться медленнее, и мы разрешили животным пощипать травки. Рядом оказалось небольшое озерцо. Лошади поели и напились воды, потом мы опять продолжили путь.

Алехандро появился так же внезапно, как и исчез, когда мы уже собирались разбивать лагерь. Рядом оказался старый загон, сооруженный из камня и жердей. Дав лошадям возможность немного успокоиться, мы загнали их туда, благо места для всех было достаточно. Каждый из нас поменял лошадь, оседлал ее и привязал неподалеку, чтобы иметь под рукой на случай опасности. Я выбрал темно-серую кобылу в яблоках, которую приглядел давно.

Монте развел небольшой костер, Франческо присел рядом.

— Они придут, — неожиданно сказал он.

— Ты что, видел их?

— Они придут, — повторил он, как заклинание. — Или вечером, или завтра.

Мы, конечно, понимали и были уверены, что они не замедлят явиться, поэтому были готовы к встрече. Пока еще не совсем стемнело, я взял две маисовые лепешки и пошел к загону. Протянул половину лепешки кобыле, стоявшей рядом с черным жеребцом, потом предложил кусочек и ему. Он сделал было шаг вперед, но тотчас отскочил, словно одумавшись, в сторону. К лепешке опять потянулась кобыла, но я не отдал.

Ко мне подошел Франческо.

— Рядом мохавы!

— Мохавы? Индейцы? — удивился я.

— Их десять или двенадцать человек.

Мохавы? Интересно! Работали ли они на Флетчера? Или у них была своя корысть? Скорее всего, именно так. Но если так, знал ли Флетчер об их присутствии здесь?..

Обойдя загон, я вернулся к костру, налил кофе, взял несколько маисовых лепешек и отошел.

Когда появился Джакоб, я сообщил ему то, о чем рассказал только что Франческо. К нам подошел Монте и опустился по обыкновению рядом на корточки.

— Что ты думаешь об этом? — посмотрел он на Джакоба.

— По-моему, у нас есть в запасе часок, чтобы передохнуть, а потом погоним лошадей дальше. Алехандро сказал, что в часе езды отсюда есть неплохое местечко, где много свежей травы и ручей. Костер оставим гореть. — Джакоб поднялся на ноги. — Пойду скажу ребятам.

— Ты согласен с таким решением? — повернулся ко мне Джакоб.

— Конечно! — Меня одолела зевота, и я, прикрыв рукой рот, посмотрел на звезды: ночь обещала быть довольно светлой.

Из темноты бесшумно возник Рамон, снял с углей закопченный кофейник и налил себе кофе, присев рядом со мной.

— Так чего же ты хочешь? — в который раз спрашивал он меня, будто продолжая наш нескончаемый разговор.

— Стать настоящим человеком.

— Что это значит?

— Пока не знаю. Человек учится всю жизнь, но всего так, увы, и не удается узнать.

— Так ты вернешься назад, к горам и пустыне?

— Да, — ответил я, посмотрев на восток, где уже занимался рассвет, потом на запад, на неровные очертания гор, которые скоро осветят первые лучи солнца.

Я опять подумал о Мегги, потом вдруг без всякой связи вспомнил таинственного похитителя книг.

— Вы знаете дом Тэквайза, в котором я жил? — внезапно задал я ему вопрос.

— Я знаю этот дом. — Рамон допил кофе и замолчал, наблюдая, как и я, за верхушками гор, освещенными занимавшейся зарей.

— Конечно! Это не Тэквайз, — произнес он наконец.

— Несомненно, — согласился я и добавил: — Говорят, будто бы он монстр...

Рамон пожал плечами.

— Разве любой из нас не может показаться монстром кому-то еще? Не сомневаюсь, для муравья на моей тропе я — чудовище. А ты сам считаешь, что Тэквайз монстр?

— Нет, — ответил я. — Ведь он умеет читать. А тот, кто читает, не может быть чудовищем. Разве только, — добавил я нерешительно, — он монстр... чуть-чуть.

— Я не умею читать, — заметил Рамон, но в его голосе я не уловил иронии.

— Понимаю, вы размышляете вслух, — сказал я, — и слушаете меня...

Кахьюллы уже сидели на лошадях. Я поднялся, подошел к темно-серой в яблоках кобыле и тоже вскочил в седло, заметив, что черный жеребец явно наблюдает за моими действиями.

— Однажды, — пообещал я ему, — это седло станет твоим.

Он всхрапнул и покачал головой, будто понял то, что я говорил, хотя это и было абсурдно.

Мы погнали лошадей по туманной дороге. Монте и я опять замыкали шествие. Франческо скакал позади нас с ружьем наизготове.

Вдруг внезапно где-то далеко позади грохнули выстрелы. Резкие быстрые вспышки следовали одна за другой. Франческо обернулся, но было еще темно, поэтому мы ничего не могли рассмотреть.

Через короткое время снова послышалась перестрелка, потом звуки стали слабее, и, наконец, после одиночного короткого выстрела все стихло.

К кому-то в это начинавшееся утро пришла смерть, подобно ветру, пронесшемуся по холмам. Были ли погибшие готовы к ней? Можно ли вообще когда-нибудь быть готовым к смерти?..

Монте взглянул на меня.

— Думаю, после этого у нас уже не возникнет проблем.

— Не сейчас, — согласился я, — не в этот раз.

Скорее всего столкнулись мохавы и люди Флетчера. Почему-то я был уверен в этом. Но каким-то седьмым чувством понял: Флетчер жив, он оставлен провидением для меня. Или... наоборот. Но я ничего не сказал Монте о своих предположениях и предчувствиях.

— Скорее, — только и произнес я. — Давайте скорее возвращаться в Лос-Анджелес!

— Кто-нибудь подумает, что у тебя там осталась девушка, — улыбнулся в ответ Монте.

— Да, осталась, — неожиданно для себя улыбнулся и я. — Только она пока еще ничего не знает об этом.

— Это ты совсем не знаешь женщин, — ответил Монте. — И никогда, наверное, не узнаешь как следует.

Глава 35

Какой длинной кажется эта зеленая-зеленая долина, словно укутанная покрывалом легкого тумана, который стелется от самых далеких гор.

Лошади устали, старались держаться ближе и плотнее друг к другу. Старая кобыла по-прежнему шла впереди, остальные бежали следом. Лишь черный жеребец гордо скакал в стороне, — одинокий, настороженный, но ни на шаг не отстававший от других. Будто был рожден для долгих трудных скачек, ночных костров, для общения с человеком, которому должен в конце концов научиться доверять, не боясь его.

— Станут мохавы преследовать нас, как думаешь, или повернут обратно? — спросил я Франческо.

Он пожал плечами.

— Кто знает? Думаю, потеряв часть людей, они утратили воинственный пыл и, скорее всего, уже не опасны нам.

Естественно, в перестрелке не все пули пролетели мимо цели, а потому мохавы могли повернуть и назад, не очень теперь уверенные в своей магии.

В полдень я снова сменил лошадь, выбрав на этот раз из табуна гнедого жеребца с черными гривой и хвостом. Он был еще не совсем объезжен, поэтому, когда я пристраивал седло, он рванул было в сторону, но потом внезапно остановился и, недовольно мотая головой, сделал круг. Я стоял рядом и любовался на него. Когда он успокоился, я погладил его по шее, сказал:

— Береги энергию, парень! Нам предстоит длинный день.

Он был сильным, способным выдержать приличную скорость и без труда догонял любую лошадь, отбившуюся от табуна.

Вдруг мы как-то все разом заметили старую корову и двух молодых мулов, спускавшихся по крутой тропинке с холма. Я наблюдал за ними и удивлялся, как легко они передвигались, а ведь прежде думал, что на такое способны лишь горные козлы.

Лагерь мы разбили к ночи на открытом месте, и мне это не очень-то понравилось, но долина была широкой и плоской, а до перевала оставалось езды часа два. Взобравшись на невысокий холм, я осмотрелся: ни клубов пыли, ни каких-нибудь иных признаков движения. Вернувшись в лагерь, я присоединился к тем, кто сооружал своеобразный загон: мы просто натянули веревки между воткнутыми в землю шестами. Поужинав и взяв маисовую лепешку, я подошел к черному жеребцу. Он мотнул головой и искоса взглянул на меня. Это послужило своеобразным знаком одобрения: я приблизился и протянул ему лепешку.

Он и на этот раз не выразил сначала никакого интереса, и я в ожидании опустил руку, потом подошел ближе и снова предложил ему гостинец. Он потянулся ко мне шеей, фыркнул, едва заметно отшатнулся, а потом вдруг потянулся снова, понюхал лепешку и отщипнул кусочек. Наверное, ему понравилось угощение, потому что он взял с моей ладони остальное. Довольный, я вернулся к костру.

Три дня прошло с тех пор, как ушел от нас однажды глубокой ночью Рамон, и теперь внезапно снова появился возле костра.

— Они там, позади. — Он, не оглядываясь, показал рукой за спину. — Им нужны лошади.

— Кому? Мохавам? — поинтересовался Монте.

— Другим. Белым. Троих, говорят, у них убили, и один, который пришел с ними, может, думаю, мохава...

— Им нужны лошади? — переспросил я.

— Да. Их четверо на двух лошадях: двое скачут верхом, двое идут пешком, потом меняются.

Было еще темно, когда мы, подгоняя табун, тронулись в путь. И только когда начался перевал, а дорога стала круче, немного сбавили скорость. Это довольно узкое место между холмами, сплошь поросшими травой и кое-где видневшимися дубами.

— Там, впереди, — показал Рамон, — родник, рядом с ним могила охотника-француза Пьера Лебека. В надписи на дереве говорится, что он был убит на этом месте.

Рамон изобразил носком ботинка на земле крест, пытаясь объяснить жестами, каким образом погиб несчастный иностранец: его заломал медведь.

Монте хмыкнул:

— Ты бы тоже, уверен, кого-нибудь заломал, если бы компания охотников за твоей шкурой ставила ловушки вокруг твоего дома!

Не обращая внимания на ехидное замечание Монте, Рамон продолжал пояснять:

— Дальше ранчо Хосе Антонио Агьюрре и Игнасио дель Велле. Но из-за частых нападений индейцев хозяева там бывают редко.

Перевал оказался крутым, лошади шли медленно, успевая пощипывать по пути траву.

Сняв шляпу, я обтер платком струившийся по лицу пот, посмотрел назад, туда, откуда мы начали подъем на перевал, впадавший своей широкой частью в долину Сан-Хуан, и заметил вдалеке небольшое облачко пыли.

Всадники?.. Игра ветра? Мираж?..

Я поскакал на ближайший холм. Впереди бежал наш разноцветный табун. Несмотря на пыль, поднимаемую копытами, это было поистине захватывающее зрелище! Внезапно, теперь уже далеко-далеко, там, где смыкается перевал и долина Сан-Хуан, я снова увидел облако пыли.

Несколько всадников, тревожно промелькнуло в голове. Обернувшись, я крикнул Рамону:

— Не покидайте нас! Впереди подстерегают неприятности!

Пришпорив коня, я, что было духу, помчался к Джакобу, который вел табун.

— Навстречу движутся всадники, — сообщил я. — Судя по всему, несколько человек.

Джакоб обернулся к Монте, скакавшему чуть позади.

— Неприятности! — с досадой бросил Джакоб. — В этой стране бандитов больше, чем медведей!

В тот момент с места, где мы обсуждали ситуацию, облака видно не было, — ведь и я-то заметил его, только когда взобрался на холм. Джакоб вернулся к Франческо, следовавшему последним, и, приостановив движение, они принялись сгонять лошадей в кучу.

Мы проехали еще немного вперед, и я снова внимательно окинул взглядом окрестности. Вокруг лежали низкие холмы, между которыми возвышались могучие кедры. На востоке виднелась глубокая ложбина, проложенная паводковой водой.

— Джакоб! — Я показал взглядом на ложбину, не произнеся ни слова. Он моментально понял, согласился:

— Неплохая идея! — И, повернувшись в седле, крикнул Франческо, чтобы тот поворачивал табун. Не прошло и нескольких минут, как табун скрылся из виду. Джей с Мартином спрятались в кедрах, Франческо укрылся в валунах, за полусгнившим стволом дерева. Остальные тоже попрятались кто куда и замерли в ожидании.

Всадники приближались. Ясно, что они издалека следили за нами, поскольку двое из них то и дело привставали в стременах, пытаясь отыскать глазами вдруг пропавший из виду табун.

Я насчитал их не менее семнадцати — довольно разношерстная компания, хорошо вооруженная. По всей видимости, англичане и мексиканцы.

— Бандиты! — сразу же решил Франческо.

Мы выжидали. Внезапно один из них показал рукой в нашу сторону, они развернулись и поскакали, приближаясь к нам широкой цепью.

— Если возникнут проблемы, — сказал Джакоб, — вон тот, высокий, с красным поясом, — мой.

— Я беру двоих на рыжих лошадях, — заявил Монте.

Всадники приблизились почти вплотную и сбавили шаг, очевидно обсуждая сложившуюся ситуацию.

— Что-нибудь ищете? — громко спросил я.

Мне ответил худой жилистый человек с рябым лицом. Он хищно улыбнулся, под аккуратно подстриженными черными усами блеснули ослепительно белые зубы.

— Мы ищем пропавших лошадей, — объяснил он, — и, кажется, наконец нашли их.

— Вам повезло, — заметил я. — От нас тоже не отвернулась удача. Мы отловили диких лошадей и объездили их. Теперь вот хотим отвести их в Лос-Анджелес.

— Кажется, в этом наши желания расходятся, — ухмыльнулся черноусый.

Один из индейцев, скрывавшийся в зелени кедра, взвел курок. Звук получился слишком громкий и отчетливый. Я увидел, что бандиты с удивлением стали оглядываться по сторонам.

С того места, где они остановились, кроме нас четверых, никого не было видно. Теперь им стало известно, что нас больше, но сколько именно, вряд ли догадывались.

Мое сердце билось медленно. По лбу продолжал струиться пот, хотя я, как ни странно, не испытывал ни малейшего волнения, напротив, мною овладели вдруг странное спокойствие и расслабленность.

— Какой чудесный день, — невозмутимо констатировал я. — Дорога свободна, можете ехать дальше.

— Отдавай нам своих лошадей! — неожиданно рявкнул рябой. — Тогда останешься в живых.

— Мы наблюдали, как вы приближались. — Улыбка и невозмутимость не сходили с моего лица. — И решили поспорить: Селмо, он позади вас, утверждает, что мы сможем за раз, с первого залпа, уложить двенадцать ваших людей. Я менее кровожадный и думаю — не менее десяти. Остальных — со второго захода.

— Десять, — подтвердил Монте. — Мы уложим десятерых! Они на виду, а наши мальчики — в укрытии.

— Мы превосходим вас численностью, — запротестовал рябой.

— Послушайте. — Улыбка слетела с моего лица. — Вы разумный человек, и если бы были игроком, то я бы поставил три к одному, что вы не правы. Но с вас денег не получишь, так как три ружья нацелены точно на вас. Это плохо, поскольку я хотел бы оставить вас для себя.

Он стрельнул глазами влево и вправо. Я видел, что он взглянул на Монте раз, другой, и мне стало ясно: он узнал его.

Мое ружье было направлено в их сторону, но ни на кого — конкретно.

— Знаете, — во мне все еще теплилась надежда, — какой сейчас удивительный момент? Я разложу вам все по полочкам! Вы разворачиваете лошадей, спокойно уезжаете и живете еще много-много лет. По обратной дороге вы встретите немало прекрасных женщин, вино и виски будут веселить вас... Если же решите остаться, впереди — море крови и земля, окрашенная ею.

— Слишком много говоришь, черт тебя побери! — крикнул рябой, но я интуитивно почувствовал, что он уже ищет пути к отступлению.

— Всего лишь хочется жить, — откровенно признался я. — Но если вы не повернете лошадей, многие ваши люди погибнут. Большинство моих останется целыми и невредимыми, потому что вы даже не видите их.

Неожиданно я обезоруживающе улыбнулся:

— И почему бы вам не спасти мне жизнь?

— Спасти тебе жизнь?

— Конечно! Как и вы, я стою на открытом месте. Мы собираемся начать перестрелку. Так почему бы вам и в самом деле не спасти мне жизнь, повернув ваших людей обратно?

Мгновение он смотрел на меня неподвижным взглядом, потом поднял руку.

— Adioc! — произнес он и вдруг неожиданно поскакал прочь. Остальные последовали за ним.

Мы замерли на своих местах, держа ружья наготове, внимательно наблюдая за ними. Отъехав довольно далеко, кое-кто начал оглядываться. Я поднял руку — их предводитель поднял в ответ свою.

— Что за чертовщина? — Монте в сердцах сплюнул. — Думал, нам не миновать жаркой схватки.

— Стрелять друг в друга никогда не поздно, — философски заметил я, — но существуют ведь и иные способы...

— Мы не превосходили их численностью, — заметил Джакоб.

— Но ведь он не знал этого. Мы видели, чем располагал он, а вот ему о нас не стало известно ничего! К тому же наши люди были не на лошадях и ближе к земле, что давало им преимущество перед всадниками.

Мы подняли табун и погнали его дальше. Прошел день, другой: заметно, по мере нашего продвижения, все менялось вокруг. Ландшафт становился изломанным. Равнины и пологие холмы сменила гористая местность; словно ощетинивались по мере нашего приближения гребни гор, острые скалы.

— Здесь бывают землетрясения? — спросил я.

— Да, случаются, — не успокоил меня Джакоб.

Рамон, прислушавшись к нашему разговору, добавил:

— Да, земля здесь нередко дрожит. Но в скором времени должно случиться сильное землетрясение. Как знать, может, в этом году, а может, в следующем... Старые люди предсказывают, что оно будет ужасным.

— Рябой бандит... — медленно произнес вдруг Монте, не слушавший, очевидно, нашего разговора. — Я вспомнил его!.. Он орудовал в банде Бостона Даймвуда, жестокого и злого человека. Да и сам он не лучше, этот Стефен. Боб Стефен!

Имя это мне ничего не говорило, хотя о Бостоне Даймвуде я что-то слышал. Но в этот момент мне хотелось одного: чтобы поскорее завершилась наша поездка, чтобы я снова оказался в Лос-Анджелесе и увидел бы Мегги.

По мере приближения к заветной цели, дорог становилось все больше; они встречались, расходились, вливались одна в другую; стали попадаться и путники, направляющиеся в Лос-Анджелес, либо возвращающиеся оттуда.