ИнтерКыся (№1) - Дорога к звездам

Ах, не гляди, тётя, в окошко,

Твоя щучья голова,

Твоя дочка согрешила —

Мне на праздничек дала!

Мы ещё немножко с Водилой похихикали – каждый по-своему, а потом я посчитал необходимым не давать ему так уж расслабляться.

Мне почему-то всё время казалось, что Водила явно недооценивает опасность ситуации. То ли потому, что он с такими штуками никогда не сталкивался, то ли потому, что ощущал себя вот таким большим, сильным, мощно-сексуальным самцом, а это всегда несколько обманчиво гипертрофирует уверенность в самом себе. Со мной тоже иногда происходит такое. Естественно, в моих собственных масштабах.

Но в отличие даже от очень умных и чутких Людей я обладаю даром предвидения, неким мистическим Котово-Кошачьим необъяснимым свойством почти точно предсказывать ближайшее будущее. Я уже об этом как то говорил…

Я снова вспрыгнул на спинку пассажирского сиденья, чтобы лучше видеть дорогу и всё вокруг. Умылся, привёл себя в порядок и достаточно решительно и волево сказал Водиле:

«Всё, Водила. Всё! Закончили хиханьки и хаханьки. Вернёмся к козе».

– Какой ещё «козе»?! – удивился Водила.

«Которую ты обещал заделать Лысому и Алику».

– А… Это только так говорится – «заделать козу». Тут надо будет соображать по ходу…

«Нет. Мы должны всё продумать заранее. Может случиться так, что у тебя не будет времени соображать по ходу».

– А что ты предлагаешь, Кыся?

«Полное смирение! Никакого героизма. Они оба вооружены, а…» – закончить мысль мне не удалось, потому что Водила прервал меня и закончил за меня её сам:

– …а против лома нет приёма, да, Кыся? Это ты хочешь сказать?

Ура-ура-ура! Да здравствует гениальный доктор Ричард Шелдрейс! Да здравствуют Люди, решившие перевести и издать эту книгу у нас в России! Шура говорил, что сегодня это равносильно подвигу или самоубийству. Он имел в виду именно такие книги.

И конечно же, да здравствует Мой Шура Плоткин, который от одиночества (Я – не в счёт. Я – Кот. Я говорю о Человеческом одиночестве) насобачился читать мне вслух разные умные книжки!

А чуть ли не ежедневные половые упражнения с разными девицами или Кошками, как выяснилось, от одиночества не спасают. Это я и по себе знаю,

– Ты про кого это, Кыся? – осторожно спросил меня Водила.

«Да так… Ты не знаешь. Про одного своего друга».

– Давай, Кыся, не отвлекаться, – сказал мне Водила, и я услышал в его голосе лёгкие нотки ревности. – Значит, ты считаешь, что я должен взять у них пять штук зелёных, на всё согласиться и помочь им перегрузить пакет? А они мне сразу же после этого засандалят пулю в лоб! Да?

«Нет, не сразу», – подумал я…

…И вдруг сначала не очень отчётливо, а потом всё яснее и яснее УВИДЕЛ, как это произойдёт! Вот ОНО – наше, Кошачье-Котовое! Я же говорил!.. Это внезапное озарение БУДУЩЕГО. Как? Что? Откуда?.. В голове не укладывается… Но ЭТО же ЕСТЬ!!!

– А если я не захочу остановиться? – донёсся голос Водилы.

«Ты будешь вынужден это сделать», – с сожалением заметил я…

* * *

– Кыся, а Кыся!.. – услышал я голос Водилы. – Ну-ка очнись, родимый. Ты чего это замер, как памятник Ленину? Гляди, чего я тебе купил на той заправке!..

Впереди нас по-прежнему катился грузовик Лысого, и в правом большом боковом зеркале я видел бегущую за нами «тойоту» Алика.

– Кыся… У тебя совесть есть? Я тебе кыскаю, кыскаю и так, и эдак, а ты – ноль внимания, – обиделся Водила.

Я спохватился и потёрся мордой о Водилино ухо и виновато промурчал: «Прости, Водила… Задумался. Извини меня, пожалуйста…»

– То-то же! – обрадовался Водила. – Я говорю, глянь, чего я тебе на дорожку в той лавке припас!..

И Водила выкладывает на моё сиденье коротенькую колбаску, величиной с нормальную сардельку, в прозрачной упаковке, сквозь которую видно, что это никакая не колбаска, а самый настоящий сырой фарш! Такой же, как тот, который я лопал в столовой на Ганноверской заправке. Только там это называлось «татарский бифштекс».

Я спрыгнул со спинки кресла вниз на сиденье, обнюхал эту колбаску, и несмотря на то что она была с обоих концов запакована металлическими скобками, я всё-таки почувствовал, что к фаршу там явно примешан и сырой лук, с которым у меня с детства натянутые отношения.

Мне очень не хотелось огорчать Водилу, и я промолчал. Но Водила тут же сказал:

– Я посмотрел там в столовке, как ты этот фарш трескаешь, так сразу сообразил – надо моему Кысе эту хреновину на дорожку купить. «Цвибельнвурст» называется. Там лучок, приправки всякие. Я его лично – жутко обожаю! Но ты не стесняйся, если тебе с луком не по вкусу, – найн проблем! Я и ветчинкой отоварился. Так что – выбирай. И молока я тебе пакет купил. Честно скажу – пожиже. Всего полтора процента жирности. А то… По себе знаю, я как тут в Германии нормального молока попью, потом дрищу как умалишённый! Извини за выражение – сутки с горшка не слезаю. Непривычные наши русские желудки к нормальному молоку – нам, как всегда, подавай разбавленное, бля…

Спустя часа полтора стало быстро темнеть. Встречные машины уже почти все шли с зажжёнными фарами. Мы тоже включили «ближний свет», как сказал мне Водила.

Теперь, когда за окнами стала опускаться на землю тёмно-серая мгла, в нашей кабине, достаточно симпатичной и при дневном освещении, от мягкой зелёной подсветки приборов стало удивительно уютно и благостно.

На какое-то мгновение вдруг показалось, что нет в мире никакого кокаина, пистолетов с глушителями, Барменов, Лысых и разных профессиональных Аликов…

– Нет, Кыся, нам главное, чтоб нас никто до Мюнхена не тормознул! – упрямо сказал Водила, напрочь разрушив мои сладкие иллюзии, навеянные мягким светом приборного щитка, – Не станут же они пулять в центре большого города?! Там-то мы уж как-нибудь отмахнёмся. Мне бы товарища «Калашникова». Я бы им, блядям, показал светлое будущее! Ладно, хер с ними пока… Давай-ка перекусим лучше.

Очень ловко, не снижая скорости и не снимая левую руку с руля, одной правой рукой и зубами Водила разорвал целлофановый пакет с ветчиной, «колбаску» с фаршем, открыл коробочку с сыром и вытащил булочки. Всё это он разложил на бумажном полотенце прямо на моём сиденье, для себя открыл большущую бутылку кока-колы. Мне же Водила ухитрился налить молока в неизвестно откуда появившуюся квадратную пластмассовую коробочку.

– Ты не брезгуй этой посудкой, – сказал мне Водила – Она из-под мороженого, чистая. Я её специально для тебя в лавке попросил. Так что прошу к столу, Кыся!..

* * *

А через два с половиной часа произошло то, что я уже один раз ВИДЕЛ.

Когда до Мюнхена оставалось километров десять и в лилово-чёрном небе уже светилось гигантское розовое зарево большого вечернего города, я увидел, как белый микроавтобус «тойота» выехал из правого ряда в средний, мгновенно поравнялся с нами, а затем…

Вымотанный дальней дорогой, Водила смотрел только вперёд. Я же, чтобы лучше видеть, что произойдёт дальше, перелез со спинки своего кресла на спинку кресла Водилы и привалился боком к его затылку. Мало ли куда ещё захочет выстрелить этот страшненький Алик?.. А так я хоть смогу успеть наклонить голову Водилы пониже…

Водила рассмеялся, сказал мне хриплым от усталости голосом:

– Точно, Кыся… Давай помассируй мне шею, а то затекла, чёрт бы её побрал! Старею, Кыся. Мать её за ногу – судьбу шофёрскую…

Затем я увидел, как автоматически опустилось правое стекло кабины «тойоты» и оттуда высунулась худенькая рука Алика с большим пистолетом и навинченным длинным глушителем из американских телевизионных сериалов.

Мало того, я увидел лицо Алика… Левой рукой он держал руль, поглядывал на дорогу, бежавшую нам навстречу со скоростью сто двадцать километров в час, и старался перегнуться от руля в нашу сторону так, чтобы точно попасть из пистолета нам в левое переднее колесо.

В какой-то миг он увидел меня, стоящего на задних лапах, в ужасе прилипшего к стеклу, и тут произошло то, чего не было в том моём ВИДЕНИИ! Алик усмехнулся, подмигнул мне весело и выстрелил…

Выстрела я не слышал. Я только почувствовал, как резко вильнула наша машина в сторону, услышал, как под нашей кабиной что-то тревожно зашлёпало, и Водила хрипло выматерился такими словами, каких я не мог бы услышать ни в каком моём самом фантастическом видении!..

«Ах, ебть!.. Передний скат спустил, бля, сука!!! Мать их…» – были самыми-самыми приличными. Просто для детей дошкольного возраста. Остальные слова были чудовищным и бессмысленным нагромождением омерзительно грязного мата, призванного выразить всего лишь два вида нормальных человеческих ощущений – злости и удивления.

Под нескончаемые матюги Водила стал притормаживать и, когда в свете наших фар появилась табличка «Р – 200 м», хрипло выдохнул:

– Слава те, Господи!.. Есть хоть куда съехать……

Всё было как в моём видении – параллельная автобану «Зона отдыха», скрытая плотным высоким кустарником и деревьями, слабый свет трех фонарей, врытые в землю деревянные столы и скамейки, мусорные баки и… И то, чего я не мог бы вообразить себе даже в самом ярком своём озарении – чистенький, весёлый домик с двумя дверцами, на одной из которых красовался маленький силуэтик женской фигурки, на второй – мужской.

Но Водила мой был сейчас так раздражён, что обрушился даже на это достижение немецкой дорожной цивилизации:

– Сральник они умудрились поставить, а нормально осветить площадку – кишка тонка, ети их в глотку мать! Всё экономят, суки! А у меня, бля, скат спустил…

«Он не спустил, – сказал я Водиле. – Это Алик прострелил тебе колесо, чтобы ты остановился…»

– Та-а-ак… Тогда приплыли мы с тобой, Кыся, – потерянно проговорил Водила и остановил машину под слабым светом двух фонарей. – Что делать-то будем?..

В боковом зеркале я видел, как сзади к нам уже подъезжала «тойота» Алика. Я понял, что нельзя терять ни секунды:

«Соглашайся на всё! Нужно выиграть время… Что-то должно произойти! Я чувствую – нам что-то поможет!!!»

Я врал самым беспардонным образом! Ничего я не чувствовал! Никакой помощи ниоткуда не ждал… Но мне так нужно было сейчас хоть как-то взбодрить Водилу!.. Я же видел, как неожиданно этот большой, сильный и решительный Человек вдруг растерялся и утратил над собой контроль. Он даже внешне обмяк – будто из него воздух выпустили…

«Не нервничай! Умоляю – возьми себя в руки. У тебя есть какое-нибудь оружие?» Я даже взмок от напряжения, чего с Котами никогда не бывает.

Водила-достал из-за спинки своего кресла метровый кусок электрического кабеля толщиной с бывшую краковскую колбасу.

– Вот… От хулиганья держу. Когда ночью из гаража возвращаюсь.

«Отлично!!! Прекрасно!.. – фальшиво возликовал я только для того, чтобы поддержать в Водиле боевой дух сопротивления. – Засунь свой кабель под куртку. Держи его наготове…»

Спереди на нас надвигался задним ходом грузовик Лысого. Нас попросту запирали со всех сторон!

– Ты ж смотри, чего делают… – в отчаянии проговорил Водила.

«Водила! Послушай, что ты обычно делаешь, когда у тебя спускает колесо?» – быстро спросил я.

– Ставлю запасное…

«Замечательно! Начинай немедленно ставить запасное, будто ничего не произошло. Ни слова о том, что ты знаешь, КАК спустило это колесо. На всякий случай не выключай мотор. Ты сможешь им объяснить, почему ты его не выключаешь?»

– Смогу.

«Очень хорошо!.. Я попытаюсь тебя подстраховать, как смогу. Помни, Водила, я всё время с тобой! Начинаем! Пошёл, Водила!..»

Водила засунул кусок электрического кабеля под куртку, застегнулся, открыл дверь кабины, тяжело спрыгнул на землю и несколько раз присел, разминая затёкшие ноги.

Я тут же вскарабкался на крышу кабины и уселся как ни в чём не бывало. Единственное, что могло бы выдать моё волнение, это внезапно напавшая на меня нервная зевота. Но такое понять могли бы только Коты, Кошки и Шура Плоткин.

Кстати, по любимому выражению того же Шуры Плоткина, – «дальше всё шло уже, как в посредственном кино».

…Лысый выскочил из кабины – правая рука в кармане куртки. Он явно не последовал совету Алика – засунуть пистолет Бармена себе в задницу, достал его из заначки и теперь, в кармане, сжимал его рукоять потной и скользкой от страха ладонью.

– Ну ты даёшь! Ты чего в Нюрнберге на ночёвку не встал?! Я тебе что, двужильный?! – начал он тут же орать на моего Водилу. – Куда тебя, бля, понесло?..

– Вольному – воля, спасённому – рай, – неожиданно очень спокойно проговорил мой Водила и стал натягивать брезентовые рукавицы. – Устал – остановись, отдохни. Хочешь спать – залезай в койку и дави ухо. Чего ты за мной попёрся? Ты чё, в детском саду, что ли?

Водила надел рукавицы и стал доставать разные инструменты, вытаскивать запасное колесо.

Тут наконец вылез из своей «тойоты» и Алик. Внимательно огляделся и, не подходя близко, улыбаясь, спросил Водилу:

– Чего бы тебе двигатель не заглушить?

– Аккумулятор – говно. Банка замыкает – идёт саморазряд… Заглушу – потом ни в жисть не завести. Пускай пока на генераторе помолотит, – легко ответил Водила, не прекращая что-то доставать, что-то отвинчивать…

В голосе его не было даже намёка на растерянность, на испуг. Человек делал своё привычное дело и был абсолютно уверен в благополучном его исходе.

Ай да Водила! Как мгновенно сумел перестроиться…

Я так и знал, что он очень сильный Человек! Поэтому он имеет полное право и на минутную растерянность, и на естественное чувство страха, и на целый ряд слабостей, совершенно нормальных для всех нас! Ибо ни о чём не думают и ничего не боятся —одни идиоты. У нас в Питере среди уличных Котов, десятками погибающих под колёсами автомобилей, таких кретинов – величайшее множество!

Но тут в руке у Алика внезапно появился уже знакомый мне большой автоматический пистолет с глушителем, и Алик ласково, но твёрдо сказал:

– Внимание, детки! Не двигаться! Или, как говорят наши друзья немцы: «Кайне бевегунг!» А то эта штучка, которая у меня в руке, очень быстро стреляет. А теперь, детки, начнём передачу «В гостях у сказки». Ты, жлоб с деревянной мордой…

Алик навёл пистолет на Лысого.

– Я тебе что сказал болван? Чтобы ты даже не притрагивался к оружию. А ты?.. Вот теперь осторожно и аккуратненько возьми там у себя в кармане свой пистолетик за ствол двумя пальцами… За ствол, а не за рукоятку! Только двумя пальцами – большим и указательным. Понял, дубина? И по моей команде будешь тихохонько вытаскивать его из кармана. И даже не мечтай, что ты сможешь выстрелить раньше меня. Ясно?

– Да… – в ужасе выдохнул Лысый.

– Тогда прекрасно, – улыбнулся Алик и подмигнул моему Водиле. – Вот видишь, какой он у нас понятливый?

Водила молчал, со спокойным интересом переводя взгляд то на Лысого, то на Алика. Но я чувствовал, что в его голове сейчас творится чёрт знает что!..

Я перепрыгнул с крыши кабины на фургон и будто ни в чём не бывало неторопливо прошёл по нему к задней части фуры – поближе к Алику. Когда Алик со своим пистолетам оказался почти подо мной, я уселся и стал (с понтом) умываться. А сам весь напружинился, приготовившись к прыжку. Кто его знает, а вдруг он начнёт целиться в моего Водилу?

– Так ты всё понял? – переспросил Алик и двумя руками поднял пистолет до уровня лба Лысого. – За ствол двумя пальцами… А теперь вынимай эту бяку, детка. И не трясись. Вынимай, вынимай!..

Лысый медленно вытащил свой пистолет из кармана куртки так, как ему приказал Алик – за ствол и только двумя пальцами.

– Умничка, – похвалил его Алик, продолжая держать Лысого на мушке. – А теперь сделай два шага назад, подними крышечку мусорного бака и брось туда эту гадость. Вот так… Молодец! И отойди от бака к чёртовой матери.

Алик перевёл ствол пистолета в сторону моего Водилы, а я, в свою очередь, присел на задние лапы и свесил голову вниз с фургона, чтобы в одно мгновение влететь когтями всех четырех лап в физиономию Алика…

Есть у нас, у Котов, такой специальный приёмчик. В обычных драках он практически никогда не применяется. Им пользуются только тогда, когда бой идёт уже не на жизнь, а на смерть: ты прыгаешь на противника, выставив вперёд все четыре лапы с выпущенными на всю длину когтями. Передними лапами вцепляешься во что угодно – в голову, в грудь, в глотку противника. И вплотную притягиваешь его к себе. А когтями задних лап, несколькими мощными ударами разрываешь врага до внутренностей!..

Это, как говорится, Последний Шанс у нас – у Тигров, у Пантер, у Леопардов. Короче, у всех Котово Кошачьих!

– А ты, не торопясь, расшнуровывай фуру, – сказал Алик моему Водиле. – Там одна пачечка у тебя в накладной не числится.

– Что ещё за «пачечка»? – чуть напряжённо спросил Водила.

– Много будешь знать – не успеешь состариться. Не станешь задавать глупые вопросы – получишь пять штук зелёных и предложение на дальнейшее сотрудничество. Каждый рейс – на тех же условиях. Так я говорю? – посмотрел Алик на Лысого.

– Так, так!.. – В испуге Лысый мелко закивал головой и вытащил из кармана джинсов пачечку в пять тысяч долларов.

– Устраивает? – спросил Алик у Водилы.

«Соглашайся, Водила!!! – мысленно завопил я всеми своими мозговыми извилинами; – Тяни время!.. Что-то должно произойти! Миленький, Водила, подожми хвост, не показывай зубы, соглашайся на всё! Сам же говорил – против лома нет приёма… А „козу“ мы им потом всё равно обязательно заделаем!.. Соглашайся!!!»

«Не гони картину, Кыся… – ответил мне, по доктору Шелдрейсу, мой Водила. – Чем быстрее сдамся – тем меньше мне будет веры!»

Водила недоверчиво посмотрел на доллары, спросил у Алика:

– Где гарантия, что это не фальшак?

Не опуская пистолет, Алик симпатично и весело рассмеялся:

– Вот это уже деловой разговор! Тут ты прав – когда имеешь дело с вашими сегодняшними россиянами – гарантий никаких. Но если в этой пачке хоть одна бумажка окажется липовой, я тебе сам заменю её на любую валюту. Естественно, по курсу на день обмена.

– Ну, смотри. Ты сказал!.. – И Водила стал расшнуровывать задний клапан фургона…

Но в эту секунду я – первый, с крыши фургона, а мгновением позже и все трое внизу – Алик, Лысый и Водила – увидели, как в «Зону отдыха» прямо с автобана неторопливо стали вкатываться две ослепительные фары «дальнего света», а выше фар режущим, тревожным посверкиванием крутились два синих проблесковых полицейских фонаря.

Алик моментально засунул пистолет под брючный ремень, запахнул куртку и тихо сказал Водиле:

– Ставь запаску… Разговаривать буду я. Кто пикнет – покойник.

С телепатическим криком: «Вот видишь, Водила! Я же говорил, что что-то должно произойти!!!» – я промчался по всей крыше фургона, перепрыгнул на кабину нашего грузовика и уселся как раз над своим Водилой, который уже позвякивал инструментами у простреленного переднего колёса.

Неожиданно на боку надвигающейся на нас полицейской машины – выше фар, но ниже синих проблесковых фонарей – вспыхнул мощный прожектор и залил белым слепящим светом всю «Зону отдыха», наши три машины, Алика, Лысого, Водилу и меня…

Полиция подъехала совсем близко, поразглядывала нас, выключила прожектор, поменяла «дальний» свет на «ближний» (про это мне уже Водила всё объяснял) и заглушила свой двигатель.

Теперь, когда их сильный свет не бил по глазам, сразу стало видно, что полиция приехала на зелёно-бежевом автобусике, чуть побольше Аликовой «тойоты».

Их было четверо – трое совсем ещё мальчишки, лет двадцати – двадцати трех, а четвёртый – возраста моего Водилы. Он держал в руке длинный собачий поводок и с трудом вытаскивал из машины сонную, упирающуюся овчарку, которой всё было до лампочки. Ей хотелось спать, и она не собиралась вылезать из тёплой машины, пока её художественный руководитель не догадался показать ей на меня, сидящего на крыше кабины, и сказать ей:

– Гляди, Рэкс! Кошка, кошка!..

Тут Рэкс проявил ко мне некоторый слабый интерес и для порядку пару раз на меня гавкнул.

– Заткнись! – сказал я ей по-нашему, по-Животному.

Овчарка тут же заткнулась, села и, склонив голову набок, стала удивлённо меня разглядывать…

Тут я вынужден кое-что объяснить. Обычно, когда Собака склоняет голову набок и якобы внимательно смотрит и слушает, – Люди приходят в такой умилительный восторг, что готовы ей лапы целовать! Людям всегда кажется, что склонённая набок голова Собаки – это признак её мудрого и доброго внимания. На самом деле всё категорически наоборот! Это первый признак Собачьего идиотизма. Если «Собачка склоняет головку набок» – значит, она ни хрена не понимает и находится в состоянии полной и беспросветной дебильной растерянности! Не верите? Почитайте Конрада Лоренца – «Человек находит друга». Превосходная книжка!.. Когда мы с Шурой Плоткиным читали в этой книге про «склонённую набок собачью головку» (вернее, когда Шура мне это читал), мы так хохотали, так веселились, так полюбили эту книгу, что долгое время она была у нас просто настольной, как и книга доктора Ричарда Шелдрейса.

Шура потом признался, что, прочитав Конрада Лоренца, он стал с гораздо меньшим почтением относиться к Собакам и с неизмеримо большим – к Котам.

– Добрый вечер, – по-немецки сказал один из молодых полицейских и спросил моего Водилу: – Почему мотор не выключен?

– Батарея – капут, – ответил Водила, не прекращая работы.

– А с колесом что? – спросил другой.

– На гвоздь напоролся, – беспечно проговорил Алик и сочувственно рассмеялся. – Наверное, только русский грузовик может найти гвоздь на немецком автобане!..

– Нет, почему же? – возразил третий. – Это случается довольно часто. Странно только, что лопнуло переднее колесо. Обычно переднее колесо поднимает гвоздь, а пропарывается уже заднее.

– Рихтиг, – сказал мой Водила, дескать, «правильно».

– Говорите по-немецки? – спросил Водилу руководитель Рэкса.

– Айн бисхен. Немного, Майн фройнд гуте дойче шпрахен. – И Водила кивнул на Алика: – Поговори с ними, Алик, по-ихнему.

Я заметил, что Водила ускорил темп работы, и понял, что он хочет поставить запасное колесо именно в присутствии полиции. Чтобы, когда полиция уедет, наша машина была бы уже на ходу. Что он придумал, я не мог разобрать – в голове у Водилы была какая-то лихорадочная каша. Но я понял единственное: мы обязаны быть на колёсах!

Лысый стоял в паническом перепуге, словно дерьма в рот набрал.

– Приготовьте, пожалуйста, ваши бумаги, – сказал молоденький полицейский.

Он именно так и сказал – «пожалуйста» и «бумаги». А не «Па-а-апрашу документики!», как у нас. Я совершенно не собираюсь идеализировать немецкую полицию, и это будет отчётливо видно из дальнейшего, но вот это «пожалуйста» мне у них очень понравилось.

– Возьми у меня в верхнем кармане куртки, – сказал Водила Лысому. – Рукавицы худые, руки всё равно грязные…

И пока Лысый предъявлял свои документы, пока доставал документы моего Водилы, а совершенно не теряющий присутствия духа Алик весело показывал свои «бумаги» и непрерывно болтал с полицейскими о том, как он встретил своих бывших земляков в Ганновере, как взялся помочь им с немецким, если возникнут в дороге какие-нибудь затруднения, – я напрямую сказал этому задроченному Рэксу:

– Рэкс! Не рычи и не скалься. Хоть на минуту забудь о вековом антагонизме! Не смотри на меня сейчас как на КОТА! Считай, что в эту секунду я для тебя всего лишь источник очень важной служебной информации!..

– Пошёл ты знаешь куда… – ответил мне этот хам. – Тоже мне – «источник информации»! Шайзе…

Но я решил, что вытерплю всё! И постарался сказать самым мирным тоном:

– Рэкс, дорогой!.. Да подавись ты своей Собачьей фанаберией! Будь проще. У нас в машине сто килограммов кокаина. Понял, немецкое твоё рыло?! А этот худенький Алик – убийца! Как говорят в России – исполнитель! Как только вы уедете – он сразу же застрелит моего и вон того – Лысого. Тоже, кстати, бандюга. Неужели ты сам не чувствуешь, как от этого Алика разит оружием?!

– У моих у всех тоже оружие. Я не могу принюхиваться к каждому встречному и поперечному. Будет приказ – понюхаю.

– Ты милицейская Собака или нет?! – заорал я на Рэкса.

– Нет. Я – Собака полицейская.

– Один чёрт! А раз ты полицейская Собака, ты обязан…

– Без приказа я не имею права.

– Идиот безмозглый! Чиновничья твоя морда!.. Какой тебе ещё нужен приказ?! Вот – ты, а вот – преступник!.. Хватай его!

– А где приказ? – тупо спросил Рэкс и, конечно же, «склонил головку набок». – Существуют определённые инструкции…

– Рэкс, браток!.. Плюнь ты на инструкции! Ты же представитель такой страны, с такими дорогами, с такими «Хунде-Барами»!..

Я уже не знал, как ещё польстить этому тупице!

– Хоть раз в жизни прояви инициативу, дубина! Тебя же будут потом на руках носить! На всех углах расхваливать…

– Я никому и никогда не позволяю носить себя на руках, – с достоинством ответил Рэкс. – И хвалить меня тоже не надо. Мне достаточно, чтобы меня не ругали и не уволили.

Я думал, что я сейчас лопну от бессилия, и злости! Я спустился с крыши по открытой двери в кабину, а уже оттуда спрыгнул на землю и сел прямо напротив Рэкса, чем несколько ошарашил и его, и всех вокруг.

– Я обращаюсь к тебе как Животное к Животному! – прямо сказал я Рэксу. – Ты наконец это можешь понять, кретин ты зацикленный?!

– Если ты будешь оскорблять меня при исполнении служебных обязанностей, я задам тебе трёпку, – строго сказал Рэкс.

– И останешься минимум без одного глаза, – пообещал я ему. – За это я тебе отвечаю. Да ещё и морду располосую так, что тебя никто не узнает. А кому в полиции нужна одноглазая Собака? Вот тут-то тебя точно вышибут пинком под хвост с государственной службы. Тем более что свои прямые служебные обязанности ты исполнять отказываешься. Шлемазл!..

Это всегда так Шура Плоткин говорил, когда сталкивался с каким-нибудь абсолютно умственно отсталым типом. Причём, насколько я понял, Шура и сам не знал, что такое «шлемазл». Однажды он сказал мне, что это было любимое ругательство его бабушки. И оно ему ещё в детстве очень понравилось. Понравилось, как звучит.

«Шлемазл… – с разными интонациями повторял Шура. – Шлемазл!.. Нет, в этом что-то есть… Ты слышишь, Мартынчик? Шлемазл – и этим всё сказано!..»

Одним глазом я следил за этим вонючим Рэксом, чтобы он меня сдуру не цапнул, а вторым поглядывал на Водилу и видел, что наш грузовик уже прочно стоит на новом колесе, простреленное валяется рядом, а Водила убирает инструмент в железный ящик с ручками. Я решил сделать последнюю попытку.

– Послушай, шлемазл! – сказал я этому Рэксу. – У тебя хоть с твоим Шефом есть Контакт?

– Какой ещё «контакт»?

– Телепатический, – терпеливо объяснил я.

– А что это такое?

– Ну, он тебя понимает?

– Нам достаточно того, что я Его понимаю. Он приказывает, я делаю. А больше нам ничего не положено.

– Но ты можешь рассказать Ему всё, что я тебе говорил? – продолжал допытываться я.

– Стану я Ему забивать голову всякими Кошачьими бреднями!

Вот тут я унизился до того, что не вмазал ему по рылу за такую в высшей степени оскорбительную фразу, а покорно попросил ещё раз:

– Может быть, ему это не покажется такими уж бреднями. Попробуй, Рэксик, а?..

– Какой я тебе ещё «Рэксик»?! Ты как разговариваешь с полицией?! – вдруг зарычал этот болван и рванулся ко мне.

Я с ходу врезал ему пару раз по харе когтями и мгновенно очутился на крыше кабины.

– Эй, Кыся! Ты чего собачку обижаешь? – крикнул мне Водила.

Впервые в жизни мне дико захотелось выругаться страшным Человеческим матом! И чем грязнее – тем лучше… Мне захотелось выплеснуть на голову этой тупой полицейской Псине поток всех возможных и невозможных людских матерных Слов в самых чудовищных и тошнотворных комбинациях, которые я когда-либо слышал у нас в России!

Но матюги так и застряли у меня в глотке, потому что полицейские сказали всем «Гуте райзе!» – что-то вроде «Счастливого пути!», втащили своего озверевшего болвана Рэкса в машину и уехали. А мы с Водилой остались нос к носу с Лысым и Аликом.

Вот когда я понял, что нам с Водилой надеяться не на кого! Если мы не спасём себя сами, нас никто не спасёт. Тем более что в руке у Алика снова появился его большой пистолет…

Неожиданно в моей голове вдруг возник негромкий голос Водилы: «Не психуй, Кыся. Не дёргайся. Как нибудь выгребемся. Ты там сверху приглядывай за Аликом. Вдруг он стрелять захочет…»

Вслух же Водила сказал:

– Ну что, будем перегружать вашу пачку?

– Вот это молодец! – восхитился Алик. – А я уж думал, что мне тебя придётся снова уговаривать.

И Алик выразительно помахал пистолетом.

– Пять штук на дороге не валяются. А если потом ещё с каждого рейса так же… Как говорит мой Кыся – чего мне хвост задирать и зубы скалить? – ухмыльнулся Водила.

– Ах, у тебя ещё и Кот говорящий?! Ну, ты грандиозный мужик!

Алик был удивительно артистичен! Он всё время во что-то играл. В «милую мальчишескую беспечность» и «хорошее настроение» с дорожной полицией, в «восхищение» моим Водилой, в «простоту» и «рубаху-парня», в «располагающую открытость». Играл широко, легко, без пережима, целиком отдаваясь только что сочинённому образу…

Однако с Лысым он был строг и неумолим. Но это тоже была своего рода игра – этакий маленький спектакль в расчёте на трусливого и неумного зрителя.

Иногда он терял над собой контроль – всего лишь на секунду, и глаза его становились жёсткими, слишком явно оценивающими каждое чужое движение, каждое слово, каждую интонацию. И я видел, что выстрелить он был готов в любое мгновение.