Не померкнет никогда

      К тому же часу в 90-м стрелковом полку дивизии Воробьева (им продолжал командовать майор Тимофей Денисович Белюга, удачно выдвинутый из хозяйственников в самую страдную пору одесских боен, когда у нас были исчерпаны все резервы строевого комсостава) приурочили очередную разведывательную вылазку. Участвовал целый взвод. Разведгруппа вернулась с трофеями, вплоть до легких минометов, добыла и кое-какие документы, в частности схему расположения немецких огневых средств на этом участке фронта.
      Больше как будто ничего особенного за сутки не произошло. Корабли, доставившие с Кавказа последний эшелон 388-й дивизии, благополучно, незаметно для противника, ушли.
      Один артдивизион новой дивизии был выдвинут по предложению Николая Кирьяковича Рыжи к переднему краю четвертого сектора на усиление артиллерии, прикрывающей участок у высот Азис-Оба и Кара-Тау - наиболее танкоопасный по характеру местности на северном направлении. Позиции для дивизиона выбирал начарт сектора полковник Пискунов. Отмечая их на своей карте, я обратил внимание, что он поставил новый дивизион между двумя старыми, уже испытанными. Так необстрелянному подразделению легче принимать боевое крещение: бывалые товарищи пошефствуют над новичками.
      Дмитрий Иванович Пискунов, всегда невозмутимо спокойный и неторопливый, на первый взгляд даже флегматичный, вообще все делает очень продуманно. Вот уж кто умеет по-хозяйски использовать каждую поступившую в его распоряжение пушку!
      Начальнику штаба не положено фантазировать, да и обстановка для этого неподходящая. Но как хотелось бы иметь возможность дать полковнику Пискунову не один добавочный дивизион трехдюймовок, а еще два-три артполка!.. Разве лишними были бы они на 18-километровом фронте четвертого сектора?
      Сейчас там 72 орудия, по четыре на километр. Это вместе с зенитной батареей, превращенной в полевую, вместе с дотами, которые расставлены не везде удачно. Словом, негусто.
      Конечно, Пискунова могут поддержать и полевые батареи третьего сектора, и береговые, и богдановцы: на то у нас и существует централизованное управление всей артиллерией оборонительного района. Но если поддержка понадобится не одному, а двум или трем секторам одновременно, что вполне возможно, то кулак огневых резервов придется разжимать, дробить и сила удара будет уже не та. К тому же старые, открытого типа, береговые батареи при всей их мощи сами очень уязвимы. Повреждение Десятой это подтверждает...
      Привычные тревоги и заботы ненадолго оттесняет приятное воспоминание о том, как несколько часов назад вручались правительственные награды приморцам, отличившимся в ноябрьских боях. Это было первое в нашей армии награждение с начала войны (представления, посланные из Одессы кружными путями в Москву, как видно, еще не успели рассмотреть), и потому особенно радостное.
      Запомнились сияющие лица бойцов-девушек: среди первых орденоносцев армии были и они. Знаменитая пулеметчица из Чапаевской дивизии Нина Онилова, теперь уже старший сержант, получила орден Красного Знамени, А вместе с конниками Кудюрова отечески подталкиваемая вперед усатыми буденновцами подошла к командарму, вручившему ей орден Красной Звезды, худенькая, угловатая, хотя и рослая, девчушка - красноармеец Галина Маркова.
      Марковой шестнадцать лет. Она сирота, росла в симферопольском детдоме. Убежала на фронт, набрела на кавалерийский полк и уговорила взять ее медсестрой. А в горячем бою на Балаклавских высотах, где спешившиеся конники отбивали атаку за атакой, заменила убитого пулеметчика. К удивлению всех, она когда-то успела освоить это оружие. Так и в 40-й кавдивизии появилась своя Анка-пулеметчица...
      Двадцать пять лет спустя в Севастополе, отмечавшем четвертьвековой юбилей обороны, в перерыве торжественного заседания в Матросском клубе ко мне подошла стройная женщина средних лет.
      - Не узнаете, товарищ маршал? - спросила она. И, поняв, что не узнаю, не вспомнил, представилась: - Галина Маркова, гвардии старшина запаса.
      Она прошла в боевом строю всю войну, участвовала в нескольких десантах, стала снайпером и разведчицей, шесть раз была ранена... А после победы поселилась навсегда в Севастополе - там, где в шестнадцать лет сделалась солдатом.
      ...Как только спустился вниз, в каземат, улыбающийся майор Ковтун сообщил:
      - Освобожден город Калинин. Это передали сейчас из нашей редакции, они приняли по радио для завтрашнего номера.
      От такой новости сразу расхотелось спать. Решил заняться тем, что назначил себе на утро, - первоначальной наметкой плана нашего наступления в направлении Бахчисарай, Симферополь.
      Правда, что-то не очень верилось, что приказание готовить наступление с нашего плацдарма в глубь Крыма, отданное пока предварительно, без указания сроков, конечной и ближайшей целей, будет подтверждено. Хотя активные действия развертывались на многих фронтах, под Севастополем соотношение сил было пока слишком неблагоприятным для этого.
      * * *
      На наш подземный КП не мог донестись гром орудий, который в седьмом часу утра 17 декабря поднял на ноги всех на большей части фронта Севастопольской обороны. Но телефоны, соединяющие нас с командными пунктами секторов, заговорили чуть ли не все разом.
      - Обстреливается участок Разинского полка и морского полка Гусарова, доложил из третьего сектора начштаба Чапаевской дивизии подполковник П. Г. Неустроев.
      В четвертом секторе под огнем артиллерии и тяжелых минометов был весь фронт бригады Вильшанского и 241-го стрелкового полка. Об интенсивном обстреле отдельных участков обороны докладывали и из южных секторов.
      Предположение, высказанное кем-то после первого доклада, что немцы задумали крупную разведку боем, тотчас же отпало. Противник явно вел артподготовку к наступлению, причем одновременно на нескольких направлениях, практически - по всему обводу оборонительного района.
      В 7 часов 40 минут фашистская пехота пошла в атаку. Перед фронтом четвертого и третьего секторов, а также в Чернореченской долине во втором словом, везде, где позволяла местность, появились и танки.
      Еще до этого открыла огонь наша артиллерия. Вслед за полевой, сразу вступившей в бой на участках поддерживаемых стрелковых частей, Рыжи ввел в действие береговые батареи и полк Богданова. Генерал Остряков, несмотря на плохую погоду, поднял на штурмовку наступающих немецких войск и на прикрытие города все исправные самолеты.
      В войска немедленно выехали находившиеся на КП направленцы. Командарм, не отходя от телефонов, продолжал сам выяснять обстановку. Иван Ефимович держался спокойно, не повышал голоса даже тогда, когда не мог добиться от кого-нибудь вразумительного ответа. Нельзя было, однако, не заметить, как тяжело ему сейчас сидеть в каземате, ничего не видя собственными глазами, как рвется он всем своим существом на поле боя.
      Но бой шел и на севере - у горы Азиз-Оба и в долине Бельбека, и на востоке - у хутора Мекензия и под Чоргунем, и на балаклавской высоте 212,1. Где наносится главный удар, где главная опасность - понять было пока трудно.
      И во всяком случае, до того, как это определится, командарм никуда отлучиться с КП не мог. В том числе и к контр-адмиралу Жукову, оставшемуся старшим начальником в СОР. По мере поступления новых данных о положении они переговаривались по прямому телефону. С Гавриилом Васильевичем Жуковым, человеком крутоватым, но прямым, у Петрова с Одессы сложились простые и ясные товарищеские отношения, между ними всегда существовало большое взаимопонимание.
      А Жукову просто "везло" на острую обстановку. Когда осенью немцы приблизились к Севастополю, именно ему пришлось вместе с Моргуновым выводить навстречу врагу силы гарнизона: Октябрьский находился в кавказских базах. И вот, стоило Жукову вновь остаться "старшим на рейде", как говорят моряки, - и гитлеровцы опять пошли на штурм... Конечно, теперь положение принципиально иное. Создай крепкий фронт обороны, на севастопольских рубежах - Приморская армия. Но и противник накопил силы, несравнимые с теми, какими надеялся обойтись тогда.
      От имени командарма я вызвал на КП командование нашего резерва - 40-й кавдивизии, 388-й стрелковой, местного стрелкового полка... Привести их в полную боевую готовность было приказано еще раньше.
      Что армейский резерв понадобится вводить в бой, и, очевидно, скоро, уже не подлежало сомнению. А как его использовать, где помощь окажется всего нужнее, должны были показать ближайшие часы.
      Замысел Манштейна, в тот момент нам не известный, сводился в общих чертах к следующему.
      Основная атакующая группировка - три-четыре пехотные дивизии 54-го корпуса, усиленные большей частью стянутой к Севастополю тяжелой артиллерии и танками, - должна была, нанося главный удар с северо-востока, на участке от горы Азиз-Оба до высоты Кая-Баш, то есть по правому флангу нашего четвертого сектора и левому третьего, прорвать фронт обороны вдоль возвышенности Кара-Тау и долины Бельбека. А затем выйти через станцию Мекензиевы Горы к Северной бухте.
      Одновременно двумя дивизиями 30-го корпуса наносился вспомогательный удар с юго-востока - по долине реки Черная на Инкерман. Отвлекающие атаки планировались и на других участках.
      Таким образом, ставилась задача расчленить наш фронт, с тем чтобы разгромить силы обороны по частям: сначала отрезанные на Северной стороне войска четвертого сектора, за ними - обойденные с флангов войска третьего... А главное - достичь Северной бухты, парализовать питающий оборону, порт.
      Не слишком полагаясь на общий численный перевес своей армии, Манштейн был озабочен тем, как помешать нам создать крепкий заслон на участке, который окажется решающим. "Необходимо было, - писал он впоследствии, - напасть на противника по возможности с нескольких направлений, чтобы не допустить концентрации его сил на одном..."
      И 17 декабря, не располагая, к сожалению, достаточными разведданными, мы немало ломали голову над теп, какое из направлений вражеских атак следует считать главным. Вырисовывалось это постепенно.
      К середине дня первый сектор уже особенно не тревожил. Во втором, усиленном бригадой Жидилова, выдвинутой из резерва на передний край, тоже были настроены уверенно. После очень сильной артподготовки гитлеровцам удалось овладеть здесь лишь двумя незначительными высотками. Недавний начопер штарма, а теперь начштаба дивизии и свектора, Михаил Юльевич Лернер, оставшийся старшим на КП (полковник Ласкин находился на передовой), докладывал, что новые атаки в районе горы Госфорта успешно отражаются.
      Я предупредил, чтобы происходящее у них не считали боями местного значения. По оценке обстановки на тот момент, это направление чоргуньско-чернореченское - определялось в штарме как одно из двух главных. На другом из этих двух - бельбекском - положение было гораздо серьезнее. Здесь противнику удалось в первые же часы наступления сдвинуть наш фронт. В его руках оказались Азис-Оба и Кая-Баш - две горы с отлогими, как у курганов, окатами, между которыми лежит большой участок Бельбекской долины. Первую обороняли батальоны морской бригады Вильшанского, вторую - 287-й стрелковый полк чапаевцев.
      Упрека в нестойкости эти части не заслужили. На них пришлись самые сильные в тот день вражеские удары. Со своих передовых позиций они были выбиты после рукопашных схваток в траншеях и понесли тяжелые потери: сказался многократный численный и огневой перевес атакующего противника.
      Нашу пехоту самоотверженно поддерживали находившиеся в ее боевых порядках артиллеристы. Батареи и дивизионы, продуманно расставленные Д. И. Пискуновым, а в третьем секторе - его начартом Ф. Ф. Гроссманом, били прямой наводкой по танкам, по цепям наступающих гитлеровцев. Били до последней возможности, иногда почти в упор, нередко с огневых позиций, уже окруженных врагом. Расчеты орудий, вышедших из строя или подорванных, когда не оставалось иного выхода, присоединялись к стрелковым подразделениям.
      Так билась с врагом 227-я зенитная батарея, приданная бригаде Вильшанского в качестве противотанковой. Сражаясь до последней гранаты, истребляя наседавших фашистов врукопашную, пали у своих умолкших орудий несколько расчетов других батарей.
      Несомненно, и немцы несли большие потери. Только на левом фланге Чапаевской дивизии было подбито и сожжено свыше десятка танков, а перед фронтом четвертого сектора - гораздо больше. Но враг, не считаясь с потерями, вводя в бой резервы, вгрызался в нашу оборону.
      Вынужденный отход батальонов бригады Вильшанского и 287-го полка поставил в тяжелое положение 241-й стрелковый полк капитана Н. А. Дьякончука, оборонявшийся между ними в Бельбекской долине. Глубоко обойденный с флангов, он вместе с поддерживающим его артиллерийским дивизионом оказался в полуокружении. Однако свои позиции полк продолжал удерживать. Молодой командир доносил, что перешел к круговой обороне.
      Самым тревожным в положении, сложившемся через несколько часов после начала наступления, был наметившийся разрыв между войсками третьего и четвертого секторов. Оба сектора нуждались в помощи из армейского резерва. Но прежде всего - четвертый, частям которого этот разрыв, если его не ликвидировать, угрожал быть отрезанными от остальных сил обороны.
      К тому времени, когда на КП прибыл полковник Ф. Ф. Кудюров, командарм уже принял решение усилить кавалерийской дивизией участок бригады Вильшанского. Кроме того, коменданту четвертого сектора передавался один стрелковый полк 388-й дивизии.
      Напомню: 40-я кавдивизия была малочисленной (стрелковый полк 388-й дивизии по числу бойцов намного превышал все три полка кавдивизии). Но в отличие от этого полка, не обстрелянного, только что прибывшего с Кавказа, конники Кудюрова имели боевой опыт. Не впервой было им сражаться и в пешем строю.
      Мы надеялись тогда, что ввод в бой этих частей, их совместная с 8-й бригадой морской пехоты контратака - она намечалась на следующее утро позволят восстановить положение в районе горы Азиз-Оба и вызволить из вражеского охвата полк Дьякончука.
      Остальные два полка 388-й дивизии, а также местный стрелковый направлялись в третий сектор. Эти резервы предназначались, в частности, для прикрытия района Камышловского оврага - большой, со многими ответвлениями, лощины, куда был нацелен один из неприятельских клиньев.
      С наступлением темноты, в шестом часу вечера, атаки противника повсюду прекратились. Продолжался только обстрел наших позиций. Над всем обводом севастопольских рубежей непрерывно взлетали осветительные ракеты: по-видимому, немцы ждали ночью наших контратак.
      Но предпринять их в сколько-нибудь крупных масштабах мы пока не могли. Из вводимого в действие резерва только полки Кудюрова еще засветло вышли на исходные рубежи. Части, которые провели день в боях, нуждались хотя бы в небольшой передышке для приведения себя в порядок. Требовали уточнения данные о противнике, о наших потерях.
      Чувствуя, что в донесениях из секторов не все точно, штаб армии потребовал от штадивов, выслать в части своих представителей и на месте выяснить положение, проверить связь с батальонами, доставку боеприпасов и эвакуацию раненых, удостовериться, что люди накормлены. Весь фронт обороны надо было подготовить к отражению новых атак, а на тех участках, где немцы нас потеснили, ставилась задача восстановить прежние позиции.
      Около полуночи командарм вернулся с флагманского КП от контр-адмирала Жукова. Исполняющий обязанности командующего СОР донес в Ставку, что фашисты начали, решительное наступление на Севастополь, и просил прислать подкрепление в четыре тысячи человек, а затем по четыре маршевые роты ежедневно для восполнения потерь. У командующего флотом Жуков просил крейсер для огневой поддержки войск (в Севастополе не было в это время ни одного корабля, кроме тральщиков и катеров ОВР).
      В ту же ночь были отданы распоряжения о формировании резервных батальонов и рот для пополнения войск за счет тылов главной базы и вспомогательных подразделений береговой обороны, а внутри Приморской армии - из состава химслужбы и выздоравливающих раненых. Срок назначался к утру 19-го.
      Выяснялось также, сколько еще людей может дать армии город.
      Последующие трое суток слились в памяти воедино. Подыматься наверх мне почти не приходилось. Обычный распорядок жизни на КП, с которым успели связаться представления о дне и ночи, больше не соблюдался.
      О том, что снова настает вечер, напоминал главным образом узел связи: когда темнело, бои стихали и голоса в телефонных трубках начинали звучать спокойнее. На бумажных лентах, стекающих с аппаратов полевого телеграфа, лаконичные, часто напряженно-тревожные донесения дневных часов сменялись более длинными и обстоятельными. А приметами утра сделались доклады о возобновляющихся вражеских атаках.
      Обстановка становилась все более сложной. Выполнить то, что было намечено на 18 декабря, - восстановить и стабилизировать линию фронта в четвертом и третьем секторах - нам не удалось.
      Готовившаяся крупная контратака не дала ожидаемых результатов. Морские пехотинцы Вильшанского и спешенные кавалеристы Кудюрова начали ее напористо. Но и гитлеровцы пошли в атаку: подтянув резервы, они спешили развить успех, достигнутый накануне. Завязался упорный встречный бой, в котором на стороне противника был большой численный перевес.
      И все же на центральном участке четвертого сектора враг был на некоторое время остановлен, а местами немного оттеснен. Однако правее, где в контратаку должен был включиться полк из 388-й дивизии - 773-й стрелковый, положение ухудшилось. Полк этот замешкался с выходом на назначенный ему рубеж и, не успев еще развернуться, попал под огневой налет. Атакованный затем пехотой и танками, он начал отходить...
      Продвижение противника было задержано переброской на этот участок последних резервов соседних частей и их тыловых подразделений. Но немцы успели завершить окружение полка капитана Дьякончука, державшегося на прежних позициях.
      Неутешительными были итоги второго дня боев и в третьем секторе. Вражеский клин на его левом фланге углублялся. Это заставляло оттягивать с передового рубежа другие части: возникла угроза обхода их с тыла. Бои шли уже у Камышловского оврага, в шести километрах от Северной бухты.
      У Ласкина, во втором секторе, разгорелась борьба за гору Госфорта - высоту с Итальянским кладбищем, господствующую над Чернореченской долиной. Склоны ее переходили из рук в руки.
      За два дня боев части, обороняющиеся на направлении главного удара, сильно поредели. Вильшанский докладывал, что в его бригаде находятся в строю не более половины бойцов. Когда полк Дьякончука, получив приказ оставить занимаемые позиции, вышел из окружения, людей в нем едва набралось на две нормальные роты...
      Общие наши потери убитыми и ранеными за 17 и 18 декабря составили около 3500 человек. Донося об этом в Генеральный штаб и наркому Военно-Морского Флота, контр-адмирал Жуков просил ускорить отправку подкреплений.
      Когда их ждать, мы не знали. Надо было думать, как подольше продержаться наличными силами. Пришлось сделать вывод, что задача, ставившаяся войскам до сих пор - вернуть все позиции, которые занимались до 17-го, - стала в данный момент нереальной.
      Тяжело вздохнув, Иван Ефимович Петров сказал:
      - Продолжать контратаки ради восстановления прежнего положения пока не можем, не имеем права. Контратаковать будем только в случаях прорыва обороны, и резервы надо беречь для этого. Главное сейчас - закрепиться на нынешних рубежах.
      В таком духе и был отдан в ночь на 19 декабря боевой приказ No 0012.
      Возобновляя утром атаки, противник производил 15- 20-минутную артподготовку. Сильными огневыми налетами предварялись также очередные броски пехоты и танков в течение дня.
      В это время вступала в действие и наша артиллерия. Часть ее открывала огонь на подавление вражеских батарей, а остальная - по войскам, сосредоточившимся для атаки. Нанести противнику как можно больший урон в живой силе и технике еще на исходных позициях и тем ослабить его натиск - в этом заключалась важнейшая задача наших артиллеристов.
      Все нити управления огневой силой Севастопольской обороны сходились на командном пункте начарта армии и в его штабе, которые помещались над нами, на "первом", верхнем, этаже подземного убежища в Крепостном переулке. Начарт полковник Рыжи, подобно командарму Петрову, испытывал потребность видеть боевые действия собственными глазами. Отдав необходимые распоряжения, он надолго уезжал в артиллерийские полки, на батареи. Но начальник штаба артиллерии Николай Александрович Васильев не мог сейчас отлучиться никуда. Он непрерывно находился на своем посту.
      Практические вопросы использования артиллерии мы обсуждали с Рыжи и Васильевым не раз на дню. Каждое изменение обстановки на фронте заставляло вносить поправки в планирование огня. И вызывало большое удовлетворение, что осуществлялось это быстро, гибко.
      Уже отражение ноябрьского наступления подтвердило неоценимое в севастопольских условиях значение централизованного, так сказать из одних рук, управления всеми видами артиллерии. А в декабрьскую боевую страду мы просто не сумели бы без такой системы полноценно использовать все имеющиеся огневые средства.
      Располагая сперва лишь старой картой-десятиверсткой, фактически уже непригодной для стрельб, майор Васильев планировал теперь огонь по единому в масштабе оборонительного района планшету, и которому привязывались все полевые и береговые батареи. Наблюдаемые с переднего края участки сосредоточенного огня и неподвижного заградительного были заранее пристреляны, а для ненаблюдаемых сделаны расчеты. Имелись такие расчеты и для стрельбы по участкам, находившимся, когда все это готовилось, еще в ближайшей глубине нашей обороны, - предусмотрительность, оказавшаяся не лишней.
      Конечно, во всем этом помог опыт Одессы. Однако там было проще: и рельеф в основном равнинный, и противник слабее, и масштабы не те. К одесскому опыту массирования огня добавилось под Севастополем немало нового. Насколько мне известно, еще нигде до того удары такого количества разнородной артиллерии не направлялись из единого центра, с одного КП.
      Помимо всего прочего для этого, разумеется, требовалась надежная связь. Как уже говорилось, она была у артиллеристов собственной, автономной. Линии ее проходили и под землей, и под водой, и на столбах. Использовались даже старые провода англо-индийского телеграфа, пересекавшего некогда Крым. Вся эта сложная сеть, поддерживаемая заботами штабной батареи младшего лейтенанта Соина и связистов береговой обороны, работала безотказно. Впоследствии случалось, что артиллерийской связью - при повреждениях нашей основной пользовались и мы с командармом.
      Больших усилий требовала контрбатарейная борьба. Она все время велась в невыгодных для нас условиях: местность позволяла противнику скрытно перемещать свою артиллерию вдоль фронта обороны. С началом декабрьского штурма эта борьба стала особенно напряженной.
      Подтянутые немцами новые батареи, как правило, до штурма себя не обнаруживали. Да и в ходе его засечь многие из них было нелегко. Самолетов, оборудованных для аэрофотосъемки, как и воздушных корректировщиков, мы не имели. Определение координат вражеских огневых позиций возлагалось на ОРАД отдельный разведывательный артдивизион майора Савченко. Посты звуковой разведки, располагавшиеся обычно на Мекензиевых горах и перебрасываемые по мере надобности на другие участки, давали довольно точные данные, когда стреляло не слишком много орудий одновременно. Неизмеримо сложнее было выявлять неизвестные огневые позиции в грохоте общей артподготовки.
      И все-таки на армейскую карту-схему изо дня в день наносились, получая порядковые номера, новые цели. И немало неприятельских орудий, в том числе и на только что разведанных позициях, приводилось к молчанию.
      Как всегда, отличались в этом богдановцы. А в береговой артиллерии, игравшей в контрбатарейной борьбе очень большую роль, с самого начала хорошо показал себя дивизион, вооруженный орудиями с вышедших из строя кораблей. Установленные на выгодных позициях, ближе к линии фронта, батареи этого дивизиона действовали против немецкой артиллерии весьма эффективно.
      Но, говоря об успехах в подавлении батарей противника, я должен напомнить о сложившемся под Севастополем соотношении сил. На некоторых участках атакующие фашистские войска поддерживало по полусотни орудий на километр фронта. Мы же имели намного меньше.
      Умолкали и наши орудия, некоторые надолго, а то и навсегда. К неизбежным боевым потерям и повреждениям техники прибавился, как назло, тяжелый аварийный случай: на 35-й береговой батарее произошел взрыв в башне.
      Но самой главной трудностью в планировании огня стала уже на второй день штурма необходимость жестко экономить снаряды: те запасные боекомплекты, о которых распорядилась Ставка, доставить нам Закавказский фронт так и не успел...
      Контр-адмирал Жуков телеграфировал на Кавказ командующему флотом, что при таком расходе боеприпасов, на какой мы вынуждены были пойти 17 декабря, их остается на одни сутки. Он просил обеспечить доставку к полудню 19-го хотя бы 6 тысяч снарядов и 10 тысяч мин (82-миллиметровые мины, самые нужные, также были на исходе).
      Командующий флотом ответил, что боеприпасы прибудут утром 20-го на транспорте "Чапаев" - 15 тысяч снарядов и 27 тысяч мин. Вслед за ним выйдет "Абхазия", на которой кроме снарядов отправляются полторы тысячи бойцов морской пехоты. Вице-адмирал Октябрьский предупреждал, что на эти два судна грузится весь боезапас, имеющийся сейчас на складах Новороссийской базы.
      В ночь на 19 декабря мы с начальником отдела комплектования майором Семечкиным делили, как бывало в Одессе, между секторами и соединениями небольшие подкрепления, набранные за счет частей, находящихся не на переднем крае.
      После того как распределение их утвердил командарм, я сообщил генералу Воробьеву, что к нему посылаются 300 краснофлотцев, высвобожденных на береговых батареях специально для пополнения бригады Вильшанского, и, кроме того, батальон саперов - в качестве стрелкового в резерв сектора. Генерал Коломиец получал две стрелковые и пулеметную роты, сформированные из бойцов ПВО.
      Во второй сектор, в бригаду Жидилова, ведущую бои за гору Госфорта, отправлялся на машинах последний батальон, который смог сколотить уже много давший сухопутному фронту Черноморский флотский экипаж, с начальником строевой части капитаном Кагарлицким в качестве комбата. Еще один батальон для усиления этого направления мы снимали с рубежей первого сектора - единственного, где крупных боев не происходило.
      Недостаточность этих подкреплений была очевидна, тем более что приходилось ограничить поддержку войск артиллерией. В справке о наличии боезапаса, присланной майором Васильевым, значилось: в полку Богданова осталось 318 снарядов, в 69-м артполку Чапаевской дивизии - 600... В ближайшие часы должно было замолчать большинство минометов. Машины артснабженцев дежурили у штолен спецкомбината, ожидая заранее распределенные по частям мины, которые - не более тысячи штук - он мог изготовить в течение дня. А до прихода "Чапаева" оставались еще целые сутки.
      На третий день артподготовка велась противником сильнее, чем накануне. При этом центр тяжести ее переместился на новые участки, в частности на район Аранчи - на левом фланге бригады Вильшанского. Туда же был затем направлен при возобновлении атак на всем фронте четвертого сектора - сосредоточенный удар пехотой и танками.
      Наша оборона на этом участке, к сожалению, оказалась не самой устойчивой. Подразделения 8-й морской бригады, ослабленные двухдневными боями, натиска превосходящих сил противника не выдержали. Немцы захватили Аранчи, и, несмотря на то что полк майора Белюги, оборонявшийся еще левее, у моря, предпринял героические усилия, чтобы удержать стык с соседом, задержать вклинение врага в нашу оборону удалось лишь ненадолго.
      Немного позже выяснилось, что образовался разрыв также между 8-й бригадой и кавдивизией Кудюрова. На всем левом крыле Севастопольского обвода создалось положение, чреватое тяжелыми последствиями.
      Огонь нашей артиллерии, штурмовки "илов" и "ястребков" (многие летчики севастопольской авиагруппы совершили в этот день по семь-восемь боевых вылетов) помогали сдерживать противника. Однако выправить положение уже нельзя было без дополнительного ввода в бой на этом направлении достаточно крупной, высокобоеспособной части.
      В армейском резерве ее не было. Снятие же сколько-нибудь значительных сил с другого участка обороны, пусть в данный .момент и не столь напряженного, командарм исключал: враг, быть может, только и ждал этого, чтобы обрушиться на ослабленный участок, так как имел сейчас возможность атаковать нас с любого направления.
      Оставалось, следовательно, одно: отвести часть войск четвертого сектора в полосе между Аранчи и взорванным Камышловским мостом - на запасные позиции. Во второй половине дня генералу Воробьеву был передан по телеграфу подписанный скрепя сердце приказ No 0013, разрешавший произвести такой отвод в темное время под прикрытием артиллерии. Это касалось бригады Вильшанского, кавполков и группы дотов и дзотов, которые приказывалось взорвать, а их личный состав включить в морскую бригаду.
      Мы жертвовали узкой полоской, где не было ничего, кроме лесистых холмов и оврагов. На громадных пространствах главных фронтов такое выравнивание линии обороны даже не считалось бы отходом. Однако на нашем пятачке шла в счет каждая пядь земли. Крайний левый - приморский - участок обороны приобретал теперь невыгодную конфигурацию вытянутого выступа ("Опять кишка",- сказал бы наш прежний командарм Георгий Павлович Софронов), и мириться с этим можно было лишь недолго. Либо мы, получив подкрепления, вернем прежние позиции в центральной части четвертого сектора, либо... Но о том, что, может быть, придется отдать и этот выступ, не хотелось пока думать.
      Там, все еще за рекой Кача, в 15 километрах от центра города (нигде больше таких расстояний до фронта уже не существовало), оборонялся полк майора Белюги, которому в этот день в журнале боевых действий армии была отведена всего одна, но красноречивая строка: "90 сп удерживает прежний рубеж, дважды отбив атаки противника".
      Тимофей Денисович Белюга, обычно руководивший боем с переднего края, был опять ранен - в третий или четвертый раз за время командования полком. Но ранен, как и раньше, нетяжело и остался в строю. Общие потери полка были относительно невелики.