Замуж не напасть

Врачи переворачивают Толяна на живот, обнажают спину, и на глазах Евгении происходит преображение. Пальцы доктора Ивлева, толстые и мясистые, начинают казаться тонким, чутким инструментом, который ощущает и видит то, что недоступно приборам. Так пианист пробует клавиши еще незнакомого рояля: не фальшивит ли их звук? Только у Ивлева под рукой не звукоряд, а позвоночник.

Где-то возле лопаток он делает вроде легкое движение руками, как бы припечатывая. Раздается отчетливый костяной хруст.

Евгении виден остановившийся напряженный глаз Толяна — он прислушивается к себе, ждет боли и, не дождавшись, опять расслабляется.

— Шестой позвонок на месте, — говорит Ивлев как бы сам себе, и пальцы его движутся дальше. — Хороший позвоночник. Гибкий… Сколько лет больному?

— Тридцать восемь, — сообщает Евгений Леонидович.

— Я бы даже сказал: позвоночник выглядит моложе своего возраста.

— А ноги не работают! — полупридушенным голосом возмущается Аристов.

— Это следствие удара. Все функции позвоночника должны восстановиться. Смещения или защемления я не нахожу.

— И это все? — не успокаивается Толян.

— Все. Остальное — в ваших руках, молодой человек. Захотите — пойдете!

Врачи уходят.

— Проклятие! — стучит кулаком по подушке Толян. — Устроили надо мной консилиум! Будем лечить, или пусть живет? В гробу я видел таких врачей! Строит из себя светило!

— Успокойся, — обнимает Евгения разбушевавшегося любимого. — Он сделал все, что от него зависело. Проверил, нет ли у тебя патологии. И считает, что выздоровление — вопрос времени.

В палату заглядывает девушка лет восемнадцати:

— Извините, но там Аристова спрашивают.

— Вот видишь, к тебе пришли. — Евгения помогает ему приподняться повыше. — Начинаем прием гостей.

Она ожидала увидеть кого угодно, но в коридоре стоят… ее собственный сын Никита и младший Аристов — Шурик.

— Здравствуй, мам, мы к дяде Толяну, — сообщает сын.

Шурик молчит, опустив голову. Потом взглядывает украдкой. Евгения смотрит на него, доброжелательно улыбаясь, и он, как ей кажется, облегченно вздыхает.

Что он там себе напридумывал? Или что-то этакое ему про нее рассказали? Ей еще предстоит узнать.

— Пойдемте, я вас провожу!

На пороге палаты они на мгновение не сговариваясь останавливаются, а потом вперед вырывается Шурик.

— Батя! — Он не обнимает Толяна, не целует, а приникает к нему, чтобы тут же отвернуться, стесняясь своих повлажневших глаз. — Ну как ты тут?

Александр Аристов подстрижен точь-в-точь как отец. Нос у него, не в пример отцовскому, пока прямой, но глаза! У них одинаковые глаза, по которым можно безошибочно определить: это отец и сын.

Евгения видит, с какой любовью и болью смотрит Толян на сына, и ей вдруг… становится стыдно. Во время их размолвок, кажущихся обид она почему-то ни разу не подумала вот об этом — об отце и сыне. Все о Нине думала, о ней переживала, а о Шурке забыла…

Она тихонько тянет Никиту за полу куртки и шепчет:

— Выйдем, сынок, на два слова!

Никита понимающе кивает и выходит следом за матерью.

— Я должна сказать тебе кое-что.

— Догадываюсь, — по-взрослому усмехается сын, присаживаясь рядом с ней на кушетку. — Не волнуйся, бабушка уже провела со мной разъяснительную работу. Она говорит, вы, наверное, с дядей Толяном поженитесь… Я видел нового мужа тети Нины. И знаешь, думаю, что, будь я женщиной, ни за что бы Аристова на него не променял! — Высказав такое мнение, он на минуту замолкает, а потом выпаливает то, что не дает ему покоя: — Она… Шуркина мать говорит, что дядя Толян ходить не сможет!

— Что за ерунда! — возмущается Евгения. — Недавно у нас был врач, очень известный. Он сказал: будет ходить, если захочет.

— Как это? — не понимает Никита.

— Если у него хватит силы преодолеть болезнь…

— У него хватит! — не дослушав, горячится сын. — Знала бы ты, мама, какой это человек!

— Догадываюсь, — улыбается она. — Но я не договорила… Если случится… бывают все же случаи… ты должен знать: я все равно его не брошу!

— Мама! — Никита, разволновавшись, даже вскакивает и опять, сконфуженный, садится. — В общем, если тебя мое мнение интересует…

— Интересует!

— То я — за!

— Спасибо, сынок! — говорит она. — Мне очень нужна была твоя поддержка.

— Конечно, папа расстроится, — рассудительно добавляет он. — Сам виноват! Женщину надо завоевывать, а если завоевал — из рук не выпускать!

Евгения прикусывает губу, чтобы не рассмеяться — так не сообразуются его слова с юным чистым лицом, которого еще не касалась бритва, и наивными карими — в маму! — глазами.

В дверях палаты появляется Шурик:

— Ник, иди, тебя папа зовет!

Никита торопится на зов. Евгения входит чуть погодя и застает такую картину: оба парня сидят вплотную к Толяну — Шурик на кровати, Никита рядом на стуле — и влюбленными глазами смотрят на него.

— Ты послушай, Жека, что надумали два этих чижика! Они хотят поступать в милицейскую академию!

— Никита вроде в медицинский институт собирался.

— Вот именно! А Шурка — в университет, на экономический.

Ребята переглядываются.

— А теперь передумали! — твердо говорит Никита.

— В милицию им захотелось! — недоумевает Толян. — Да разве вы не знаете, сколько там сейчас взяточников, проходимцев?!

— Но кому-то же надо начинать! — упрямо набычивается Аристов-младший, и Евгении приятно сознавать, что ее Толян воспитал хорошего сына. — Значит, мы будем одними из немногих, за которыми придут тысячи… Да и вам будет легче: казарменное содержание, стипендия!

— Успокоил! — фыркает Толян. — Жека, ты чего в дверях стоишь? Иди к нам, садись!

Она присаживается на уголок кровати и ловит ревнивый взгляд Шурика. Привыкай, милый, жизнь иногда преподносит сюрпризы…

— Ой, бабушка же пирожков напекла! — спохватывается Никита. — Она, знаешь, какая хитрая! Вот кому надо было в милиционеры идти! Шурку расколола, он и мяукнуть не успел! «Шурик, а что любит твой папа?» Шурик — человек простой: пирожки с капустой, говорит.

— Ничего я не раскололся, — не соглашается Шурик. — А то я не понял, для чего ей это! Она бы все равно чего-нибудь испекла, а так заодно папины любимые. Пожилым людям надо идти навстречу! А я, кстати, батя, пива тебе купил. Твоего! И Славка тебе бананов передал. Он тоже хочет прийти. Спрашивает: можно?

— Господи! — стонет Толян. — Что за глупый мальчишка! Скажи, что я его очень жду! Пусть немедленно приходит!

— Да он вроде бы уже пришел! — В дверях появляется Ярослав.

— Я думал, ты меня забыл! — укоряет Толян.

— А я думал, ты от меня отказался, — тихо говорит Ярослав.

— Быстро подойди, обними меня и попроси прощения за то, что посмел так обо мне подумать! Ты же мой старший! Разве не был я всегда рядом с тобой? Разве не люблю тебя всем сердцем?

— Правда? — несмело улыбается юноша.

— А я тебя когда-нибудь обманывал? Садись рядом с нами на кровать. Сейчас тетя Женя стол накрывать будет!

— Хочешь сказать — тумбочку?

В ход идут еще теплые пирожки, которые запивают пивом, заедают бананами, кузнецовскими апельсинами и конфетами, которые до сих пор без надобности лежали в пакете.

Евгении жаль только одного: что все трое юношей — не их общие с Аристовым дети…

Посетители уходят, и на лице Аристова еще некоторое время блуждает счастливая улыбка.

— Ты доволен? — спрашивает Евгения.

— Еще бы! Я боялся, что Нина отучит мальчишек от меня.

— Что ты говоришь — отучить от отца!

— Но ведь пыталась же она отучить меня от меня самого!

— Судя по всему, ей это не удалось… Так что если сыновья в тебя…

— В меня! Даже Ярослав. Я в его годы был такой же неуверенный в себе и лопушастый.

— Не придумывай! Ты был задира и драчун. Дрался с каждым, кто смел на тебя косо взглянуть!

— Я и говорю: приходилось самоутверждаться. А ты-то откуда знаешь?

— Наводила справки… Шучу, друзья рассказывали.

— Ох уж эти друзья… — смущается Толян.

Вскоре после ухода мальчиков появляется друг Толяна Кузнецов, и больной его с места спрашивает:

— Кузя, ты не в курсе, водитель встречной машины… тот, с которым мы столкнулись, он жив?

— Умер на месте! — Александр не знает, в чем дело, и потому смягчить сообщение не пытается. — Ежу понятно, ты здесь ни при чем, ведь это он на твою полосу выскочил!.. Фамилию, честно говоря, я узнать не успел. Сказали только, что мент.

— Я знаю, — вырывается у Толяна.

— Откуда? Ты же был без сознания!

— Увидел… В последний момент. — Он неловко шутит: — Помнишь, кто-то из старшеклассников написал в сочинении: «Перед испусканием духа ему показалось, что он видит тень своей жены!»

— Хватит об испускании духа! — хлопает в ладоши Кузнецов. — А я, кстати, пиво принес. Твое любимое!

Толян переглядывается с Евгенией, и они смеются.

— Ох, Жека, замучаешься утку выносить!

Проводив очередного посетителя, Евгения застает в палате Михалыча, который наконец добрался до своей кровати.

— Этак, Михалыч, ваш шов никогда не зарастет, — пеняет она непоседе.

— Женечка, движение — это жизнь! — по-философски вздыхает он. — А ты на своего мужика наглядись, пока лежит. На ноги встанет, только ты его и видела! Опять куда-нибудь умчится!

— А вы откуда знаете?

— По глазам вижу. У шалых мужиков в глазах бесенята заводятся. Они ему покоя не дают, а все толкают: иди куда-нибудь, иди!

— Напридумывал! — довольно улыбается Толян. — Я и дома люблю посидеть!

— Не без этого, — соглашается Михалыч. — Иначе от кого бы твоей жене троих сынов нарожать? Они все твои?

— Все мои, — скрывая улыбку, кивает Толян и любовно смотрит на Евгению, как будто она и вправду родила ему троих сыновей.

— И это правильно, что ты ее любишь. Женщина она славная. За тобой вишь как ухаживает!.. Надо же, троих родила, а фигура — как у девушки!

Евгения прыскает и склоняется к тумбочке. Друзья-товарищи столько всего нанесли — дверка не закрывается. А Михалыч продолжает:

— Я-то через полчасика домой пойду, а вы спокойно сможете отдохнуть. От этих посещений, должно быть, голова кругом идет!

Михалыч открывает свою тумбочку и что-то складывает в матерчатую сумку. Никогда он не идет домой с пустыми руками. Правда, что он носит, для его соседей по палате загадка.

— А теперь… — начинает Толян, когда Михалыч, попрощавшись с ними, уходит.

— А теперь, — перебивает его Евгения, — ты мне расскажешь, что на самом деле произошло у тебя с Зубенко и как вы оба одновременно оказались на этом шоссе!

— Ты догадалась? — бормочет он.

— Грош была бы мне цена, если бы не догадалась! — сердится она.

— Клянусь, я его не убивал!

— А тебя в этом кто-то подозревает?

— Не знаю, когда ты спросила меня об аварии, в твоих глазах была такая тревога!

— Тоже мне, живой рентген! Еще бы не тревога! Ты чуть не погиб!.. Ведь это Зубенко выскочил на твою полосу, а не наоборот. Я только хочу знать: зачем ты поехал на встречу с ним?

— Это была бы наша вторая встреча. А первая… Я ее сам организовал. Подкараулил, когда он выходил из своего УВД. Подождал, пока отойдет подальше. Подкатил тачку к тротуару.

« Садитесь, господин майор!

Он ничего не заподозрил. Только помялся: мол, машину надо забрать из гаража.

— Я привезу тебя через двадцать минут на это же самое место, — говорю, — у меня дело-то пустяковое. Удели время старому товарищу.

Отвез его неподалеку, в один тихий переулочек. Остановил машину. Он посмеялся.

— Видно, дело все же не пустяковое! Впервые вижу Аристова таким строго-деловым, без шуток, без подначек!

Я подождал, пока он успокоится.

— Женю Лопухину ты, надеюсь, знаешь? Он захохотал.

— Я даже знаю, что ты давно на нее глаз положил! Неужели она влипла во что-то противозаконное?

— В противозаконное ты влип! Но меня в отличие от других не волнует, мучают тебя угрызения совести или нет, приходит ли к тебе Маша в ночных кошмарах. А волнует, как ты правильно понял, Лопухина, на которую я глаз положил! Не дай Бог, Сергей, с ней что-нибудь случится!

— Ты этого не переживешь?

— Сначала ты этого не переживешь! Я лично позабочусь, чтобы такая тварь, как ты, больше небо не коптила!

— Круто берешь!

— Не волнуйся, я осилю!»…

На том мы и расстались. А через два дня он позвонил мне на фирму и предложил встретиться. На том самом шоссе. Я согласился. Для встречи оно было удобным — малооживленное, со всех сторон просматриваемое…

— Какое непростительное легкомыслие, Аристов! — Евгения так разнервничалась, что вскочила и теперь мечется по палате. — Он, видите ли, договорился о встрече! С кем? С убийцей, которому уже нечего терять!

— Жека, успокойся, — пытается поймать ее за руку То-лян. — Это все давно прошло! Кончилось!

— Кончилось! — не может остановиться она. — Да он мог, не выходя из машины, пристрелить тебя и скрыться!

— Мог. Но майора подвела самоуверенность. Он ехал на новой «Волге», а подо мной была — как назло! — легкая «хонда». При лобовом столкновении у меня шансов не было. Зато я был лучшим водителем! — Толян говорит это без хвастовства лишь констатирует факт. — Он мчался, не снижая скорости, мне навстречу… До назначенного места оставалось еще километра два, так что я не сразу понял, что это Сергей. Потом подумал, что он почему-то меня не замечает. Для верности посигналил ему. И тут он бросил на меня свою машину. Все произошло так быстро, что я не успел даже испугаться. За меня сработал многолетний опыт водителя. Я успел вывернуть руль, но чтобы уйти, доли секунды все же не хватило. По касательной он меня зацепил. Но и сам перевернулся. Как он там кувыркался, я уже не видел. Могу только догадываться: каменистые уступы, приличная высота.

Евгения обнимает Толяна и прижимает к себе:

— Не надо! Не вспоминай! Забудь! Ты не виноват. Это судьба отомстила ему. За Машу. Может, она стояла там, когда машина летела вниз…

— Жека!

Она целует его в ложбинку у шеи и говорит туда же, чтобы не видеть соболезнующих ее наивности глаз:

— Я знаю, ты не веришь, но когда Маше было сорок дней, ночью я проснулась от того, будто она меня позвала. Я про сорок дней вообще-то забыла. Потом сообразила, когда подсчитала: как раз в это время Сергей ее убивал… — Она опять целует его и чувствует, как он напрягся. — Что с тобой?

— Жека, возьми на тумбочке бинт и привяжи ручку двери к спинке кровати.

— Зачем?

Он начинает нервничать от ее непонимания.

— Ты что, маленькая, да?.. Разденься и ложись… на меня!

— Толя!

— Пожалуйста!

Евгения не верит своим ушам. И понимает, что он не шутит. Не уловила ли она страх в его глазах? Страх, что он после всех передряг окажется неспособным жить с ней как мужчина…

Конечно, ради него она могла бы заниматься любовью хоть на площади, но не при травме же позвоночника!

Кто знает, каким боком могут вылезти ему такие игры?!

Она раздевается, осторожно ложится рядом с ним и позволяет ему ласкать себя. А сама сует руку под одеяло и только прикасается к заветному месту, как чувствует его полную боеготовность.

— Тебе этого мало?

— Мало! — настаивает он.

— И даже не мечтай! — говорит она и передразнивает: — Ты что, маленький? Не понимаешь, что такое позвоночник?

— А вдруг?

— Что — вдруг? Ради сиюминутного каприза ты хочешь все испортить? Или ты не знаешь, какое напряжение для мужчины — оргазм?

— Ты рассуждаешь не как женщина, а как медик! — обижается он.

— А потому, что сейчас медик нам гораздо нужнее, чем женщина! Кроме того, не забывай еще про сотрясение мозга, для лечения которого нужен покой. Допустим, пошла бы я у тебя на поводу. Мы убедились бы: мужчиной ты останешься, но крыша уедет навсегда! Будешь целыми днями ходить за мной и только просить: «Женя, давай потрахаемся!»

Она изображает лицо дебила, от чего Аристов начинает хохотать и, отсмеявшись, говорит:

— Я хотел сказать тебе, Лопухина: выходи за меня замуж! Я пока не в форме, но через месяц, обещаю, ты меня не узнаешь!

Глава 27

Толяну перестали наконец колоть лекарства, и сегодня Евгения в бегах: договаривается с врачами, чтобы Аристова назавтра выписали.

— Теперь, Евгений Леонидович, я могу признаться, — говорит она лечащему врачу, не выдержав конспирации. — Я Аристову вовсе не жена!

— А я знаю! — передразнивает он тем же тоном. — По паспорту его жена — Нина, а не Евгения.

И смеется над ее растерянностью.

На бегу она как раз с Ниной и сталкивается, и та окликает ее первая:

— Здравствуй, Женя!.. Я не приходила раньше, потому что, думаю, у Толи не было особого желания меня видеть… Как раз перед аварией он позвонил сообщить, что дает мне развод и домой больше не вернется… Теперь для суда надо подписать заявление от его имени. — Она вытаскивает из сумки исписанный лист. — Я здесь пишу, что Анатолий постоянно находится в командировках, поэтому на суде присутствовать не может… В общем, что он не возражает. Отнесешь ему?

— Давай, — подчеркнуто безразлично соглашается Евгения. Она входит в палату. Толян подтягивается на руках, сгибая и выпрямляя ноги. С некоторых пор он постоянно разминает свое тело. Занимается неистово, до холодного пота, и если в ответ какая-то жилка начинает привычно отзываться, он радуется как ребенок.

— Тебе тут бумагу принесли. На подпись, — сообщает ему Евгения.

— Наверное, Нина пришла, — догадывается он. — Торопится. Боится, как бы ей калеку не навязали.

— Что ты придумываешь! — возмущается Евгения, не ради защиты Нины, а от того, что слово «калека» вообще приходит ему в голову.

— Не спорь, я ее лучше знаю, — говорит Толян и, не читая, размашисто подписывается.

— Хочешь ее увидеть?

— Нет!

Евгения выносит листок в коридор.

— И он не удивился? Ничего не сказал? — жадно интересуется Нина.

— Не удивился. Но сказал, что ты торопишься от него избавиться.

— Говорят, он не сможет ходить!

— Никто не знает этого наверняка. Посмотрим, жизнь покажет.

Нина внимательно смотрит на нее, будто впервые видит:

— Повезешь его к себе?

— А ты предлагаешь свою квартиру?

— Нет, но… Его бы мог забрать к себе тот же Кузя! С его-то дворцом! Который он, кстати, выстроил за наш счет! Толя горбатился на него день и ночь! Я говорила, но разве Аристов слушает кого-нибудь, когда речь идет о его драгоценных друзьях!

«Наверное, потому, что в беде именно его драгоценные друзья оказались рядом, — думает Евгения, — а вовсе не ты, которой он подарил не только жизнь, но и все для того, чтобы обустроить ее по-своему!»

— А почему ты думаешь, что у Кузи ему будет лучше, чем у меня? — спрашивает она как бы между прочим.

Нину ее вопрос сбивает с толку. Все-таки, думает она, любовница мужа могла бы вести себя и поскромнее. В своем праведном гневе она не думает о себе как о такой же грешнице, а лишь о женщине, имеющей на Толяна законные права. Невысказанная мысль написана на лице Нины: такие, как Лопухина, подлые и беспринципные, способны разрушать чужие семьи и вести себя при этом, не смущаясь, без стыда и совести.

Евгения с сожалением смотрит на нее. «А я еще чувствовала себя виноватой, отталкивала любимого человека ради нее, потеряла столько времени!..»

— Потому, что в данный момент это неприлично, — продолжает разглагольствовать Нина. — Я пока что ему жена!

В ее словах звучит суровость — пусть разлучница знает свое место!

А разлучница в душе откровенно веселится, отмечая для себя мимоходом, что еще месяц назад от таких слов Нины сгорела бы со стыда: она никто, а тут — законная!

— Вспомнила! Не скажешь ли, что это у тебя в руке?

Рука Нины непроизвольно дергается, а взгляд ошарашенно опускается на заявление о разводе.

— Я знаю, чего ты хочешь, — безжалостно продолжает Евгения. — Чтобы Толян пожил у Кузи, пока ты не убедишься, что твоя жизнь со вторым мужем складывается как надо. А если — нет? Тогда и бывший муж — вот он, под рукой! И не мечтай! Обратно Аристова ты не получишь! Что с возу упало, то пропало!

И тут же растерянно замолкает. Чего это она так расходилась?

Лицо Нины гневно искривляется — соперница попала в точку! Но она тут же оправилась, и в ее словах уже звучит угроза:

— Да если сейчас я эту бумагу порву…

— То для тебя уже ничего не изменится! — доканчивает за нее Евгения.

— Никогда не думала, что ты окажешься такой подлой! — Нина уже пришла в себя. — Только запомни: на чужом несчастье своего счастья не построишь!

— Не поняла, кому это ты говоришь: мне или себе?

Так и не придумав ничего в ответ, Нина уходит, а в голове Евгении начинает буянить внутренний голос: «Посмотрите на эту скромницу — поперла как танк! Аристов, оказывается, прав насчет тихого омута. Только не слишком ли много в нем чертей?!»

В больницу за ними приезжают Кузнецов с другим товарищем Толяна; как бы Аристов ни хорохорился, а ходить самостоятельно он не может. Отчаяние плещет в его глазах, когда он делает очередную безнадежную попытку.

Сегодня он покорно предоставляет друзьям донести себя до лифта.

Машина у Кузнецова огромная, вместительная.

— «Крайслер»! — хвастается он.

— Кузя любит масштабность, — хмыкает Толян, с помощью Александра забираясь на заднее сиденье.

К дому Евгении подъезжают быстро, и только здесь она вспоминает:

— Ой, у меня ведь дома беспорядок!

Но в квартире не просто порядок — она сверкает чистотой. Удивлению Евгении нет границ, пока она не находит на кухонном столе записку: «У твоей мамы взяла ключ и прибралась. Приедете — позвони. Очень соскучилась. Надя».

— Ну, если это называется беспорядок… — в восхищении разводит руками Кузнецов.

Евгения протягивает ему записку:

— Вот и весь секрет.

— Ваша подруга? — понимающе кивает он и говорит с какой-то затаенной грустью: — Только друзьями мы и живы! Ругаемся с ними, злимся, а без них и не обойдемся…

Аристова усаживают в кресло, а двое друзей, извинившись — мы сейчас! — возвращаются к машине.

Евгения дает почитать записку и Толяну.

Мужчины возвращаются. В руках у Александра огромная хозяйственная сумка, у другого, Стаса, — большой тяжелый пакет, перевязанный веревками.

— Сейчас мы с Женей такой обед сварганим! — оживленно сообщает Стае, подталкивая Евгению в сторону кухни. — По поводу возвращения сэра Анатолия Аристова… как бы это поделикатнее сказать, к домашнему очагу!

Они разгружают сумку с продуктами и сразу начинают чистить овощи, в то время как в соседней комнате царит оживление, слышится скрип, металлическое звяканье.

Кухонные работники полностью ушли в приготовление пищи и потому не сразу замечают, как в дверях появляется этакий металлический передвижной стул, на котором восседает Толян. Устройство сверкает никелированными частями и, судя по всему, несложно в управлении. Оно легко проходит в дверной проем. Толян смотрит на нее, и тут же его глаза будто заволакивает пелена.

— Конечно, Жека, это не то, что ты хотела! — усмехается он.

— А что я хотела?

— Нормального, здорового мужика, а не безногого инвалида! В комнате повисает тяжелое молчание, а Евгения в упор разглядывает Толяна.

— Я очень хочу, — между тем мягко говорит она, — чтобы впредь ты не употреблял это выражение не только вслух, но даже и мысленно! Иди-ка сюда!

Толян послушно подъезжает. Она дает ему в руки нож и пакет с картошкой.

Александру подвигает консервы:

— Открывай!

А сама тем временем быстро режет морковь — так быстро, как режут повара. Она сама научилась этому, из принципа. В последнее время ей приходится часто задавать себе вопрос, на который приходится тут же отвечать: «Если другие могут, то почему не смогу я?» Нож так и мелькает у нее в руках. Толян украдкой посматривает на нее, и в глазах его удивление. То-то же! Смотри и учись, чего может добиться человек, когда захочет!

Они садятся за стол. Едят. Пьют за окончательное выздоровление Толяна. Он тоже шутит, и на первый взгляд ничего в нем не изменилось. Но Евгения с тревогой чувствует его подавленность. Будто усмехается про себя их оптимистическим речам: «Говорите, говорите, а я-то знаю, что больше на ноги не встану…»

Она слышит, как Кузнецов обращается к Толяну:

— Скажи, могу я сделать для тебя еще что-нибудь?

— Можешь, — кивает тот. — Помоги мне выкупаться.

— Толя! — укоризненно восклицает Евгения.

— Успеешь еще со мной навозиться! — грустно машет он. Пока мужчины в ванной, она успевает убрать со стола, помыть посуду и постелить постель. После ванны Аристова, завернутого в махровый халат, Александр подсаживает в кресло, а в кровать с него Толян перебирается уже самостоятельно. Стае и Кузнецов тянутся к выходу.

— Выздоравливай, Толян! Мы будем забегать.

За окном стемнело. Евгения зажигает бра над головой возлюбленного.

— Будем считать наш праздничный обед пропиской в твоем новом жилище. Может, в нем не слишком шикарно, но пусть тебе здесь будет тепло!

— Мне уже тепло, моя хорошая! Ты собралась куда-нибудь?

— Всего лишь на кухню. Надо сложить посуду в шкаф. А тебе оставляю «Крючок для пираньи» твоего любимого Бушкова…

Склонившись было к Толяну, Евгения выпрямляется, услышав дверной звонок.

— Подожди, не открывай, сначала я посмотрю, — беспокоится он.

— Кого нам теперь бояться?.. А в глазок я могу и сама посмотреть!

На лестничной площадке с чемоданом в руках стоит Шурик Аристов.

— Шура, заходи, — приветливо улыбается ему Евгения.

— Кто пришел? — кричит из комнаты Толян.

— Твой сын пришел. Шурик. Аристов-младший проходит в комнату:

— Привет, папа!

— Здравствуй, сынок!

— Я тебе вещи принес. И сегодня твой компаньон Малышев конверт передал. Думаю, тебе ведь понадобится… — Он медлит, потом выпаливает: — Папа, я хочу жить с тобой!

Аристов не отрываясь с любовью смотрит на сына.

— Спасибо, Шурик, я очень рад… Но это все-таки квартира тети Жени, неплохо бы и ее спросить. Сразу два мужика на голову свалятся!

— Тетя Женя, — поворачивается к ней Шурик, — вы не беспокойтесь, я и готовить умею, и убирать!

— Если бы вы знали, Аристовы, — говорит она, — как я всю жизнь мечтала иметь большую семью — чтоб не меньше троих сыновей!

— Ну и сейчас еще не поздно, — будто про себя бормочет Толян.

— Пойдем-ка, Шурик, я тебя покормлю.

— Я есть не хочу, — слабо сопротивляется Шурик.

— Быстро мыть руки и за стол! — приказывает она. Шурик уходит в ванную, а Толян останавливает ее:

— Погоди минутку! Подай-ка мне чемодан! — Он щелкает замками, открывает крышку и протягивает Евгении конверт из плотной бумаги: — Так сказать, первый взнос.

Она заглядывает в конверт и говорит растерянно:

— Толя, здесь же доллары!

— Я знаю. У нас в городе уйма пунктов обмена валюты.

— Но их очень много!

— Впервые вижу женщину, которая не знает, как потратить деньги! Например, купить хорошую стиральную машину-автомат. Говорят, одна из лучших — «Бош».

— Я пойду покормлю Шурика, — задумчиво говорит она.

— Подожди! — Он ловит ее за подол. — Чего ты разволновалась? Я помногу получаю, привыкай. Не бойся, я их зарабатываю, не ворую. Разве что налоговая инспекция не все знает, но обычно все свои доходы никто у нас не показывает. Что я говорю! Словом, если не возражаешь, я пока полежу, почитаю.

На кухне она усадила Шурика за стол и положила в тарелку картошки, отбивную и соленья.

— Я правда рада, что ты к нам пришел. Мы должны действовать с тобой сообща! Доктор сказал, что рано или поздно твой папа будет ходить, но, знаешь, бывает так, что даже самые сильные мужчины… устают ждать, а в таком случае неверие равносильно поражению. Нам надо его поддерживать, занимать делами, чтобы он поменьше оставался наедине со своими мыслями. Понимаешь?

— Понимаю, — с облегчением улыбается юноша, и Евгения чувствует: он ее принял!

Шурик все же проголодался, потому что, слушая ее и кивая, он опоражнивает тарелку и с чаем съедает большой кусок торта.

— Пойдем, пожелаешь отцу спокойной ночи, а я выдам тебе белье. Можешь обживать комнату своего друга Никиты.

Устроив Шурика, она возвращается и некоторое время наблюдает, как Толян, закаменев скулами, яростно переворачивает страницы книги.

— С женой нежно поговорил? — сразу догадывается она.

— Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!

— И это тебя расстраивает?

— Нет, не это. Она требует — заметь, требует! — чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!

— Какая гадина! — вырывается у Евгении. — Извини.

— За что, родная? Так мне и надо!

— Ты-то здесь при чем?

— При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..

Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.

— Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам е одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.

— А ты ему лично это сказать не хочешь?

— Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился — из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!

Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.

— Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный — вместе с тобой?!

Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в ее жизни перемены под таким углом не догадалась.

— Ты сам захотел жить у бабушки, — напоминает она сыну.

— Захотел! Но тогда я был один, а сейчас — с Шуркой! — В голосе Никиты слышится неприкрытая радость. — Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?