Замуж не напасть

— Он чем-то напоминает мою бывшую любовь, — продолжала между тем Нина, обращаясь будто к себе самой. — Такой же уверенный в себе, спокойный. Ты выходи за него. Будешь как за каменной стеной. Он не будет метаться по жизни, требовать от тебя неизвестно чего, будить среди ночи, чтобы поделиться очередной дурацкой мыслью. Он будет вести себя как серьезный человек, а не как мальчишка, забывший повзрослеть…

«Да это же она о своем муже говорит! — изумилась Евгения. — Еще один мне урок. Я-то считала, что между ними царит идиллия. Неужели, выходя за него замуж, Нина этого не видела? Глупая была? Или не хотела видеть?»

— Думаешь, я не видела этого, когда выходила за него замуж? — усмехнулась в ответ на ее невысказанный вопрос Нина. — Но тогда мне было все равно…

«Странно, женщина выходила замуж, и ей было все равно, за кого?»

— Когда не хочешь жить, такие вопросы кажутся не важными. А он думал, что спас меня от петли и потому я буду всю жизнь ему благодарна. Ко всему прочему, он ждал награды за то, что воспитывает чужого ребенка как своего!

«Чужой ребенок! Откуда чужой? Разве оба сына — не Толяна, как все считали? Выходит, Ярослав ему не родной?»

— Какая я все-таки гадина! Какая гадина! — вдруг тяжело вздохнула Нина. — Даже в благородстве Толика стараюсь найти изъян! А сама всю жизнь мстила ему за подлость, которую совершил совсем другой человек! Будто это он бросил меня, беременную! Будто это из-за него я решила свести счеты с жизнью!

«А ведь Толян никогда и словом об этом не обмолвился!»

— Я испортила ему жизнь! Я испортила себе жизнь! — почти бессвязно лепетала Нина. — Я так и не смогла его полюбить! Потому что до сих пор, когда я вижу на улице человека, который напоминает Романа, я ощущаю такое сердцебиение…

— Нинуля, а гости-то заскучали! — стала тормошить подругу Евгения, чувствуя, что больше не может выдерживать ее откровений.

Так это было вчера. Сегодня образ Нины отходит на второй план, а на первом проступает Толян. Жесткий ежик волос, нарочито злые глаза, холодное лихачество… и уязвимая душа, в чем он никогда не признается!

Утром машина Виталия стояла у подъезда, а сам Аристов в «мерседесе» ждал, пока они выйдут, чтобы вручить ключи от машины. Не стал подниматься, звонить в дверь. Ему это было неприятно, или он не хотел смущать Евгению… Что бы он ни хотел, лучше ему держаться от нее подальше!

Хорошо, что кончился юбилей. Больше осенью ничего подобного не предвидится, а до ее дня рождения еще столько воды утечет!

Евгения так задумалась, что вздрагивает от телефонного звонка.

— Жень, я почти уволилась! — радостно сообщает Надя. — Завтра могла бы выйти на работу, но договорилась с Валентином, что доживем врозь до понедельника. Согласись, у невесты столько дел!

— У чьей невесты?

— Вопрос справедливый. Докладываю: Вовик не поверил своим ушам, когда услышал новость о втором претенденте. Разнылся, что я совершаю ошибку, что ему некуда идти… А второй развелся с женой. Представляешь? За один день! Это стоило ему сто баксов и миллион нервных клеток всем остальным. Теперь он договорился в загсе насчет регистрации. На пятницу, в четверг у них выходной. Здесь люди оказались поскромнее, удовлетворились суммой в пятьдесят зеленых.

— Второй — это Эдик? — напрямую спрашивает Евгения.

— Он. А как ты догадалась?

— Наша главбухша билась в истерике — Эдик с женой развелся.

— Она подруга жены?

— Она подруга Эдика, но он ей говорил, что с женой никогда не разведется.

— Скажи, что я ее увольняю.

— Вот ты сама и скажи!

— Намекаешь, что мы все трое станем тереться бок о бок в одном дружном коллективе?

— Именно.

Надя некоторое время молчит. Размышляет.

— Тогда Эдику придется перейти на другую работу.

— Ты уверена? Может, лучше иметь его перед глазами?

— Предлагаешь мне пойти на роль жандарма? Держать мужика под колпаком, да еще такого бешеного, — артель «Напрасный труд»! Лучше обратиться к народной мудрости. Помнишь, что говорил Фигаро у Бомарше? Чтобы отвратить графа от нашей собственности, надо внушить ему, что на его собственность тоже покушаются. Или что-то в этом роде… В общем, заставить Эдика бояться, что меня могут увести.

— Надька! Ты хоть понимаешь, на что идешь?

— Я создаю себе трудности, чтобы потом их преодолевать!

— Смейся, смейся, как бы плакать потом не пришлось!

— Не каркайте, Лопухина! В конце концов, что я теряю, кроме своих цепей? Еще мама не знает! Еще тут будет море крови и куча зубов!

— Вы собираетесь жить с ней?

— Мы собираемся снимать квартиру. А мама так долго распространялась, что хочет пожить одна, без нас! Без суеты и беспорядка, которые вносит в ее жизнь наше присутствие. Мы поможем человеку осуществить ее мечты… А тут еще Вовик! Он говорит, что настроен весьма решительно. Правда, я думаю: против Эдика ему не устоять!

— Не станут же они за тебя драться?

— Кто знает… Словом, данный отрезок моей жизни можно определить как хождение по лезвию бритвы.

На обед Евгения идет одна — никто ее сегодня не приглашает. Впрочем, стоит ей отойти от здания фирмы метров на сто, как ее догоняет начальник охраны:

— Здравствуйте, Евгения Андреевна! Если ваш путь лежит в кафе, то позвольте вас сопроводить.

— Сопровождайте, — милостиво разрешает Евгения. Он подстраивается к ее шагу.

— Вы на меня сердитесь?

— А есть за что?

— Есть, — честно признается он и смотрит на нее сверху вниз; она отмечает невольно, что его лицо вовсе не лишено приятности — темно-голубые глаза, нос с горбинкой. На первый взгляд великоват, но придает его лицу больше мужественности, чем некрасивости. Раздвоенный, четко вылепленный подбородок.

— Вы меня обманули? Выяснилось, что я вовсе не женщина вашей мечты?

— Смеетесь? Поделом! Да, и это тоже.

— Как? Есть еще что-нибудь? Он кивает.

— Немедленно колитесь! Что вы против меня замышляли? Они заходят в кафе, и Эдуард подводит ее к отдельному столику. Ирина и Лада уже здесь и, кажется, не верят своим глазам. Неужели все-таки она?

— Не возражаете, я распоряжусь? — спрашивает он и, получив согласие, сам идет к официантам и что-то заказывает.

Евгения делает вид, что не замечает женщин. Пусть умирают от любопытства! Удрали в кафе без нее! Главбух обиделась? Так ей и надо! Когда Эдуард Тихонович возвращается к столику, она ему напоказ улыбается.

— Учтите, я не забыла. Разговор продолжим с того самого места: со злодеяния против референта фирмы.

Он оглушительно хохочет.

— Обычная мужская подлянка! Я на вас с Петькой поспорил. Мол, все равно уговорю!

— И кто еще при этом присутствовал?

— Валентин.

Она чуть не падает со стула.

— Имеете в виду президента фирмы?

— А то кого ж еще?

Тут Евгения не выдерживает и произносит сакраментальную женскую фразу:

— Какие же вы все козлы!

Чем вызывает у него новый приступ хохота.

Наверное, порядочная женщина должна на это обидеться. А она лишь снисходительно усмехается про себя. Почему она не чувствует обиды? А только спрашивает:

— На что спорили-то?

— На ящик водки.

Видите, Евгения Андреевна, не какой-нибудь там «Анапы». Водки! В ящике двадцать бутылок, а это не меньше четырехсот рублей.

— Срок оговорили?

— Оговорили. Месяц.

— Значит, за этот срок вы должны были меня охмурить? Ну что ж, скажите им, что вы своего добились, а я подтвержу!

Он пугается:

— Пожалуйста, Женя, не надо! У Петра такой язык! Мне и прежних грехов хватит, до конца жизни не отмолю. Отдам я им этот ящик! Пусть обопьются.

— Как, вы отказываетесь меня соблазнять? — прикидывается возмущенной Евгения. — В тот момент, когда я уже согласна?

— Не будем играть в прятки. Я знаю, что Надя — ваша подруга. И уже понял, что она простит мне все, кроме такой шутки по отношению к вам. Не будем ссориться, ладно? Я все осознал.

То-то же, знай наших! Евгения притворно вздыхает:

— Пользуетесь вы моей добротой. Я согласна! — Она ударяет ладонью о его ладонь. — Пусть это будет нашей маленькой тайной.

— Тогда я вас сегодня угощаю! И прошу не спорить. Собственно, она и не собиралась спорить. Кажется, она даже привыкла, что мужчины за нее платят.

— Вы как-то враз так изменились, — качает головой Евгения. — В это даже трудно поверить. Мне казалось, вы неисправимы!

— Вообще-то я из хорошей семьи, — говорит он и смеется вполне по-человечески, а не ржет…

В пять часов вечера, когда Евгения садится в знакомую «вольво», она застает в ней атмосферу праздника, довольства и откровенного веселья.

— Ты даже не представляешь, моя дорогая, — говорит Виталий, целуя ее, — какие миллионы стоишь!

— Вот как, мной уже начали торговать?

— Как ты могла подумать! Я не продал бы тебя и за миллиард… Но тем не менее кое-кто думает…

— Таля, ты говоришь загадками!

— Сегодня я заключил самый выгодный контракт в своей коммерческой деятельности. Причем ни одна сделка до него не стоила мне таких малых усилий.

— Что это за сделка, я могу узнать? Или ты так и будешь изводить меня намеками? — шутливо замечает Евгения, чувствуя почему-то странную тревогу. — Разве после всего, что было, между нами могут быть недомолвки?

Тут она не вполне искренна. Более того, она играет роль женщины, стоящей с ним по одну сторону баррикад. На самом деле она лишь усыпляет его бдительность, чтобы добиться откровенности и уже тогда решать, на какой она стороне. Похоже, эта роль ей удается, потому что Виталий начинает ей обо всем рассказывать:

— Смешно сказать: Аристов хочет, чтобы я с тобой расстался.

— Зачем?

— Думаю, он к тебе неравнодушен.

— Ну и что же? Сам-то он женат и, насколько я знаю, не собирается в своей жизни что-нибудь менять.

— В своей не собирается, а на твою, как видишь, решил покуситься.

— И в чем это выразилось?

— В совершенной нами сделке: он передает мне контракт в обмен на честное слово, что я с тобой расстанусь.

— Ты согласился? — Она спрашивает спокойно, без возмущения, но внутри ее всю трясет! Что они оба себе позволяют?!

Виталий медлит. Похоже, он уже жалеет, что рассказал ей об этом. Меньше знаешь — крепче спишь! Небось так Аристов ему посоветовал?

— Конечно, пришлось дать честное слово…

— Что ты меня бросишь, — договаривает Евгения. Он, деланно смеясь, обнимает ее:

— Ерунда все это! Слово — оно и есть слово! Сотрясание воздуха. Это не документ. Не расписка, не вексель, не договор. Просто Аристов передал мне договор на поставку кондитерских изделий напрямую из Швеции. Без посредников. Мы не будем афишировать наших отношений, пока…

— Пока?

— Пока я не выдержу испытательный срок и пробная партия не пройдет по всей цепочке без сучка без задоринки. После этого от Аристова уже ничего зависеть не будет!

— А сумма контракта большая?

— Первая партия — пятьдесят тысяч баксов.

Ого! Ее ставки растут. Совсем недавно они оценивались двадцатью бутылками водки… У Евгении мелькает мысль: не послать ли их всех подальше прямо сейчас? Не устроить ли революцию местного масштаба и поставить к стенке всех, кто торгует «комиссарским телом»? Или все же попробовать досмотреть эту комедию до конца?

— Как же быть с твоим честным словом?

— Глупышка! — Он обнимает правой рукой ее колено, а левой уверенно крутит руль, внимательно следя за дорогой. — Купеческое слово чести! Все это давно устарело. Твой Толян — наивный романтик. Еще бы на дуэль меня вызвал!

— Во-первых, никакой он не мой! — холодно говорит Евгения. — Теперь он скорее твой. А во-вторых, мне это не нравится!

Холод ее слов отрезвляет Виталия. Он, похоже, пугается, что сотворил глупость, и думает, что она обиделась за Толяна.

— Мало его кидали, Аристова! Победствовал бы с мое! Крутые ребята дважды оставляли меня, что называется, без штанов! С себя все продавал, из дома все выносил! Квартиру сохранил чудом. Думал, не поднимусь.

— Так ты решил кинуть Толяна, потому что кидали тебя?

— Не потому! Я не хочу расставаться с тобой даже ради выгодного контракта. Но сейчас деньги сами плывут мне в руки. Это самая обычная хитрость…

«Подлость, — мысленно поправляет Евгения, — по-моему, это слово больше всего применимо к ситуации…»

Его беспокоит ее реакция. И немного злит. Если Евгения на его стороне, то зачем выеживается? Строит из себя богиню справедливости! Но наверное, он понимает, что ему придется принимать ее такой, какая есть, и в таком случае первому идти на мировую. Что он и делает.

— Жень, не будем ссориться, а? Если хочешь знать, я вовсе не собирался кинуть его вчистую. Два процента от суммы сделки за посредничество он будет иметь. Так что зря ты представляешь меня какой-то акулой бизнеса!

— Хорошо, — смягчается она в ответ на его просительный тон, — больше о контракте — ни слова.

Они поднимаются в ее квартиру.

Виталий, как всегда, с пакетами. Теперь, похоже, он так же привычно заполняет ее холодильник, как и свой.

— Завтра нужно наконец поехать ко мне, чтобы познакомить тебя с Анжелой. А сегодня мы устроим небольшой семейный праздник, — говорит он. Кладет на книжную полку заветную папку с контрактом и улыбается Евгении. — Нужно беречь ее как зеницу ока. В ней — наше будущее.

«Украденное у Аристова, — добавляет про себя Евгения. — Конечно, Толян — большая свинья, но помогать Виталию его кинуть — еще большее свинство!»

Виталий целует ее и скользит руками по телу.

— Нет, милый, — она отводит его руки, — должна тебя разочаровать. Нам предстоит небольшой перерывчик.

Если честно, то до «перерывчика» еще два дня, но в голове у Евгении созрел план. Он высветился моментально, как фотовспышка: нужно вернуть Аристову его контракт и популярно объяснить, что она не предмет для торгов. А если и предмет, то ему никак не принадлежащий!

Для этого хорошо бы Виталика отправить домой, но так, чтобы про папку он не вспомнил и не забрал ее с собой.

Пока же она ему улыбается, ; шутит и в который раз себе удивляется. Евгения, которая раньше не могла сказать малейшую неправду и при этом не покраснеть! Человек, на лице которого любая переживаемая эмоция проявлялась будто на пленке! И вот она говорит заведомую ложь не моргнув глазом!

Значит, происходящие с ней в последнее время метаморфозы дают не только положительные результаты?

Неожиданно ей на помощь приходит сын Никита. Вернее, прибегает, нервничая и чуть не плача.

— Мама, форма-то у меня здесь, а матч через полчаса… Здравствуйте, — кивает он Виталию; вчера, когда она заезжала к матери, Никиты не было дома, так что она их так и не познакомила. Сын играет в школьной футбольной команде и, как всегда, собирает все в последнюю минуту.

— Таля, отвези парня на стадион. Отложим уж дня на три свой праздник!

— Как скажешь, — соглашается он и сам кричит: — Никита, не переживай, я тебя отвезу!

— Правда? — Тот выглядывает из своей комнаты со счастливой физиономией и тут же вспоминает: — Мам, а где мой мяч?

— И так всегда: мама, где! — всплескивает руками Евгения и идет на балкон. — Сейчас принесу.

Никита выбегает со спортивной сумкой, заталкивает в нее мяч и, зашнуровывая кроссовки, спрашивает:

— А какая у вас машина?

— «Вольво».

— Ух ты!

Евгения слышит, как они уезжают на лифте.

— Только бы он был дома! — приговаривает она, набирая телефон Аристова. Если Толяна не окажется, она боится, что в следующий раз у нее просто не хватит духу вызвать его на разговор.

Но сегодня определенно ее день, потому что трубку берет сам Толян.

— Это Лопухина.

— Слышу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Срочно?

— Срочно!!!

— Чего ты кричишь? У меня хороший аппарат. Я даже слышу, как ты обзываешь балдой хорошего человека.

— Я могла бы догадаться! — хмыкает Евгения. — У кого еще хватит ума звонить среди ночи, чтобы просто подышать в трубку.

— Я никак не мог заснуть.

— Может, ты стал пить?

— С чего ты взяла?

— В последнее время ты совершаешь слишком много немотивированных поступков.

— Ах-ах, как ты научно выражаешься! Ладно, где мы увидимся? Подъехать к тебе?

— Нет! — выкрикивает Евгения.

— Какая ты нервная стала, — участливо констатирует То-лян. — Знакомства с крутыми мэнами не пошли тебе на пользу. Вот видишь, я уже слышу, как ты запыхтела. Давай посидим в ресторане «Гостиный двор». Там можно спокойно поговорить. Всей музыки — скрипка да пианино. Но народу нравится. Ты выходи на уголок, я тебя подхвачу.

Глава 15

— Я все знаю, — говорит Толяну Евгения; они сидят на открытой веранде ресторана «Гостиный двор» и ужинают.

— Всего никто не знает! — спокойно отвечает Толян.

— Ну почему мне так хочется чем-нибудь в тебя запустить? Тарелкой или бокалом — все равно! — От возмущения она даже перестает жевать.

Ни он, ни она до встречи не успели поужинать и сейчас, не стесняясь, уплетают отбивные. Как говорится, аж за ушами трещит!

На столе у них безалкогольные напитки. Евгения настояла: Толян за рулем, а она пить в одиночку не желает, не алкоголик.

— У меня есть таблетки — антиполицай! — предложил было Аристов.

— Еще чего! Не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, а я до смерти себя виноватой буду чувствовать.

— Неужели я тебе так дорог?!

— Мне дорого мое спокойствие! — отрезает она.

— Ты, Лопухина, агрессивна по своей природе. Никто, кроме меня, этого не знает. Все клюют на твои невинные карие глазки. Считают тебя тихой и безобидной. О, под этим пеплом горит огонь!

— Что ты имеешь в виду, говоря о пепле? Мои волосы?

— Вовсе нет. — В его голосе сквозит невольная мягкость. — Волосы у тебя красивые. Русые. Пепел — иносказание. Что это такое, ты, Лопухина, не поймешь. Ты прагматик!

— Я — прагматик?!

Такого в свой адрес она еще не слышала. Конечно, Толян ехидничает, а она, как назло, никак не может начать обещанный важный разговор. Только наберет, побольше воздуха — вот сейчас! — как он ее сбивает с толку своими язвительными замечаниями.

— Толян, чего ты от меня хочешь? Чтобы я ни с кем не встречалась? Считаешь нормальным, когда женщина одна?

Неожиданно Толян от ее слов смущается. Неужели они поменялись ролями? Или она просто попала в струю?

— Хочешь, чтобы я до старости жила без мужчины и тихо стервенела?

— Ну ты и слово выдумала! — бормочет он, не отрывая глаз от тарелки. — Влюбилась, что ли, в этого Виталия?

— Не твое дело! — взрывается она; кажется, сегодня они достали ее до печенок! — Я тебе что-нибудь должна? Обещала? Или ты просто хочешь со мной переспать?

— Дура! — цедит он сквозь зубы.

Теперь жаром обдает Евгению: все-таки на откровенное хамство у нее пока маловато дыхания. Пока? Разве она и дальше собирается прогрессировать в этом направлении?

— А ты — скотина! — все же не остается в долгу она. — Впрочем, я не собираюсь соревноваться с тобой, кто лучше схамит… В общем, я принесла контракт. Забирай.

— Как так — забирай? Возможно, твои отношения с Еланским не мое дело, но контракт — как раз мое! Верни бумаги хозяину. В нем все законно.

— А что делать с его обещанием жениться на мне? Быть честным с тобой — меня обмануть. Сдержать слово, данное мне, — тебя кинуть.

Аристов чувствует себя неуютно от ее слов. Он вертится на стуле, постукивает пальцами по столу. Наконец, как бы признавая свое поражение, машет рукой:

— Считай, что я просто сделал доброе дело.

— Иными словами, хочешь, чтобы теперь я чувствовала себя обязанной тебе? Ты помог моему жениху! Тогда, пожалуй, мне лучше и вправду расстаться с Виталием, чтобы не быть обязанной никому! Получится, что ты сделал доброе дело совершенно постороннему человеку. Взял первого встречного мужика с улицы и подарил ему несколько миллионов. Так, от широты души!

Толян бледнеет.

— Вот как ты решила: фейсом об тейбл?

— Давай уж по-русски: мордой об стол!

— А я и не сопротивляюсь! — Он поднимает руки кверху. — Все правильно: заслужил — получи!

— Ах, какие мы покорные! — сердится Евгения. — А то ты не знал, что подло поступаешь! Что я тебе плохого сделала?

Голос ее вздрагивает, и она с трудом справляется с охватившей ее обидой.

— Ты… плохого? Да я… я для тебя!..

— А что ты сделал для меня? Прикинулся вышибалой? Поклонников отваживаешь?

— Кто же тебя, кроме меня, защитит? А мужики, знаешь, какие стервятники!

— Не прикидывайся сереньким! То, чего ты хочешь, у тебя все равно не получится. Сидеть разом на двух стульях — одно место не заболит? Я свободная женщина, и я не для того с Аркадием разводилась, чтобы попасть в еще худшую зависимость от тебя! Уйди, не мешай мне жить!

— Но я не могу… так просто уйти. Я пробовал, ничего не вышло! Приворожила ты меня, что ли? Снишься чуть ли не каждую ночь. Раньше я вообще снов не видел… А сейчас как лунатик: уставлюсь на луну, и сна ни в одном глазу!

— Лунатики — это не кто на луну смотрит, а те, кто ходит во сне.

— Точно, — соглашается он, — я и хожу как во сне!.. Я ведь тебя всякой знаю, — вдруг вырывается у него. — Насчет наивных карих глазок я ведь не пошутил. Они у тебя такими и были. Очень долго. Меня до слез умиляла твоя беззащитность, романтичность, доверчивость. Ты была так трогательно консервативна: верила в незыблемость брака, семьи. Принимала все как должное, даже то, что Аркадий до смешного тебе не подходил! Извини, — спохватывается он, — я не имел права говорить о нем в таком тоне. Но я любил даже твою преданность ему, — ты не могла быть другой…

Толян говорит ей все это, не глядя в глаза, как если бы признаваться ему было тяжело, но необходимо. Может, он так давно носит в себе это, что больше нет сил? Даже не пытается взять ее за руку. Как бы исповедуется, и исповедь эта облегчает ему дыхание.

— И вдруг — взрыв! Я был не прав, когда говорил, что всегда его ждал. Ничего подобного. Если честно, я даже не подозревал, что ты на подобное способна. Оказалось, в моем тихом ангелочке бездна мужества. Пойти на такой шаг, не побоявшись молвы, одиночества, материальных проблем! Женщин, уходящих из благополучных семей, осуждают все. Я было подумал: ну вот, еще одна захотела свободы! Мало, что ли, вокруг воинствующих разведенок! Но ты не стала такой, как они. Ты расцвела диковинным цветком. Я увидел тебя после развода впервые и обалдел. В простенькой рубашке, наверняка из которой вырос Никита, в стареньких джинсах ты выглядела королевой. Ты не ходила, а плыла. Как будто вдруг осознала, что ты — женщина, и обрадовалась этому. Я готов был себе голову разбить о стену, что не я этому причиной…

Евгения молча слушает, уставившись на него. Наконец он поднимает на нее ставшие почти зелеными глаза. Она заметила: когда в нем говорит чувство, его глаза всегда зеленеют. Как будто серый цвет в них служит совсем другим целям.

— Дело в том, что такой, обновленной, ты стала нравиться мне еще больше. И я, как лиса из басни, ходил вокруг спелого винограда, не в состоянии его достать. Представляю, каким идиотом я выглядел в твоих глазах!

— Я вовсе не считала тебя идиотом, — спокойно возражает она, — но подозревала, что ты просто хочешь воспользоваться моментом.

— Что можно было другое обо мне подумать? Ты — женщина — смогла сделать то, на что у меня не хватало мужества. Да я по сравнению с тобой барахло!

Евгения не любит слушать людей в такие вот минуты. В приступах самобичевания они зачастую готовы смешать себя с грязью. Так и хочется сказать: ребята, меньше слов!

Аристов встает из-за стола.

— Подожди, я только расплачусь и отвезу тебя.

Но она не может ждать, горечь переполняет ее душу. Чувство к Толяну — она не уверена, что это любовь, — делает невыносимо трудным общение с ним. Потому она ловит такси и уезжает домой.

Когда в дверь звонит Виталий, она почему-то сразу понимает, что это он. И выходит к нему с папкой в руке.

— Ты куда-то уезжала? — спрашивает он.

— Ездила на встречу с Аристовым.

— И что ты ему сказала?

— Посоветовала забыть мое имя, фамилию и домашний адрес, — не зная зачем, врет она.

— Ты сказала ему… насчет контракта?

— Сказала. Даже, если честно, пыталась отдать ему обратно. Но он объяснил, что крокодилы назад не пятятся. Ты доволен? Контракт остается у тебя.

— Нет, не доволен, потому что важнее контракта мне знать: с тобой ничего не случилось? Ты будто вдруг стала холодной и чужой…

— Случилось. Я решила больше не обманывать ни тебя, ни себя!

— Женя!

— Иди, Виталик! Ты хороший человек, но мы с тобой слишком разные. — Она протягивает ему папку. — Желаю удачи!

— Да на фиг мне такая удача! — кричит он и бросает папку на пол. — Пусть сгорит этот чертов контракт!

— Ну-ну, не бросайся своим будущим! — Она замечает, как он краем глаза покосился на брошенные документы, и поднимает их с пола. — Так не бывает, что везет сразу во всем. Сегодня повезло в бизнесе, завтра — в любви.

— Ты не поцелуешь меня на прощание?

— Спасибо! — Она целует его в губы. — Я буду вспоминать тебя.

— Если что… тебе понадобится, ты не стесняйся, звони.

— Обязательно! — обещает она, закрывая за ним дверь. Где они, облегчающие, освобождающие душу слезы? Увы, в глазах сухо. «Мне без тебя и в жару — сушь. Мне без тебя и Москва — глушь!» И в душе — сушь…

Ей на минуту становится страшно. Как будто вместо своего будущего она увидела огромную черную дыру.

«Хочешь сказать, что без Толяна у меня нет будущего? — спрашивает она саму себя. — Еще чего! Буду жить! И работать. И подбирать музыку к любимым стихам. И напишу акварель. Прямо сейчас!»

Она бросается к книжному шкафу и находит кусок ватмана. Как раз такого размера, как предполагаемый рисунок. Надо только пойти на кухню и подточить карандаш. Не этим же огрызком писать бессмертную картину жизни?!

Главное — не расслабляться! Никаких слез! Нервы в кулак! На лице небрежная улыбка. Она проходит мимо большого зеркала в коридоре.

А в нем — Боже мой! — потерянная, разбитая женщина. Лопухина! Еще скажи, что жизнь прошла мимо!

Штангисты и те три подхода делают, чтобы взять рекордный вес. А ты после первой неудачи «повесила нос на квинту», как смеялся папа.

Что делать дальше? Кто ей подскажет?

Никто не звонит! Где эта несчастная Надежда? Подруга, называется! Когда нужна, так ее нет!

Евгения набирает знакомый номер, и трубку берет… Володя!

— Будь добр, позови Надю! — просит она, поздоровавшись.

— А разве она не у тебя? — растерянно спрашивает летчик. Часы показывают половину десятого. Поздновато бродит где-то невеста двух женихов. Или она не собирается приходить ночевать по тому адресу, где прописана?

— У меня ее нет, — объясняет Евгения. — Скажи… Ивана из садика кто-нибудь забрал?

— Теща привела. Он уже спит.

Теща! Надо же, Вовик так основательно устроился, и в один момент все рухнуло! Конечно, ему сейчас несладко. В чужом-то доме!

— Извини. — Она вешает трубку.

Хоть бы Люба приехала, что ли! Она вмиг бы ее успокоила и все расставила по своим местам!

Так что там с акварелью? Не рисуется. Гитара? Не поется. Постель? Не спится. Кофе? Не пьется. Так и чокнуться недолго!

Она хватает с полки томик О. Генри. Может, любимый писатель ее развеселит? Открываем наугад: «Сара плакала над прейскурантом ресторана. Слезы, скопившиеся в глубинах отчаяния, заполнили ее сердце и устремились к глазам…» И это у писателя-юмориста! Что же тогда говорить о ней?..

В это время звонит телефон. По его мягкой, журчащей трели Евгения определяет: звонок из серии приятных. Любой механик скажет — женские выдумки! Звонок всегда одинаков. Что они могут знать, сухие, бесчувственные спецы?! Звонит Маша.

— Женя, ты, наверное, не одна?

— Одна.

— Приезжай ко мне, а? Сергей на дежурстве до утра, сын в Новгороде, на соревнованиях. Переночуешь у меня. Бери такси, я за него заплачу.

— Еду!

Бог услышал ее, мятущуюся в одиночестве. И послал Машу. Спокойную, понимающую, надежную. Евгения надевает приготовленную на завтра джинсовую юбку с голубой, в горошек, кофточкой, бросает в сумку ночнушку и выбегает из квартиры, в одночасье показавшейся ей клеткой.

Во дворе разворачивается машина и на ее неуверенный взмах тут же останавливается. Евгения называет Машин адрес и видит, как шофер расплывается в улыбке.

— Повезло! Надо же! Прямо рядом с моим домом. Садитесь. Я сегодня малость подкалымить решил. Правда, после того как в нашем доме мужика убили и из машины его собственной выкинули, энтузиазма у меня мало осталось. Да и жена протестует. Чем, говорит, трястись от страха за тебя, лучше вообще на хлебе и воде сидеть!..

Водитель говорит и говорит, словно вместе со словами освобождается от того самого страха. Потому что везет ее, такую неопасную, которая к тому же едет в соседний дом, и он сможет с ее помощью подкалымить без всякого риска…

Она не возражает. Сейчас ей именно это и нужно — чтобы рядом были люди и чтобы они не молчали.

— Умница, быстро приехала! — радуется Маша и пытается сунуть ей в карман десятку.

— Прекрати! — сердится Евгения. — Что это вы все словно сговорились жалеть меня? Сначала Ткаченки, теперь — ты. Я в такой фирме работаю! Буду получать больше вас с Сергеем, вместе взятых.

— Хвастунишка! — улыбается Маша. — А у меня отпуск. Отца его сестра забрала, чтобы я отдохнула. И вдруг выяснилось, что я совершенно разучилась отдыхать в одиночестве. Мне непременно надо с кем-то разговаривать…

— Вот тут наши желания полностью совпали!

— Правда, я подумала, что у тебя может быть Виталий, но потом решила рискнуть.