– Ну, какие твои годы! Встретишь еще хорошего человека. Вот только с ребенком тебе будет сделать это трудновато.
Она задержала взгляд на животе Наташи, как будто только теперь его увидела.
– Но ты знаешь, это дело поправимое. Я тебе могу помочь в память о нашей былой дружбе.
Она говорила развязно и напористо, с милой улыбкой, но Наташа хорошо знала бывшую подругу и уловила за всеми ее речами неуверенность. Ну да, что-то ей нужно было от Наташи, и она боялась, что та даже не захочет ее слушать. Прогонит.
Но теперь Наташе и самой стало интересно, что же привело к ней бывшую подругу...
– Кстати, – спросила она, – как теперь твоя фамилия?
– Кузьменко, – сказала Тамара, – а что?
– Да так, на всякий случай, а то я по привычке все Пальчевская да Пальчевская.
– Ого, вот так, даже целых два раза? Это в связи с чем же ты меня вспоминала?
Она подвинулась на скамейке, уступая место Наташе, но та осталась стоять перед ней, никак не способствуя душевности предполагаемого разговора.
– Думала, счастлива ты или нет?
– Счастлива, – с нажимом сказала Тамара.
– То есть я могу быть свободна?
– В каком смысле?
– В смысле: не было бы счастья, да несчастье помогло. Ты ведь упрекала меня, что я разрушила твою жизнь, а следовательно, и счастье. Ведь ты была счастлива с Валентином?
Тамара с подозрением вгляделась в ее безмятежное лицо: не издевается ли?
– Смеешься? Какое, к черту, счастье! Ты когда-нибудь жила с человеком, которому все равно, есть ты на свете или нет.
– Тогда, наверное, ты его любила. Ведь почему-то же ты вышла за него?
– Наивная ты, Рудина. По любви. Только по любви, что ли, выходят?
– А почему еще?
– Из-за принципа. Он не хотел на мне жениться с самого начала. Меня это возмутило. Я подумала: «Женишься как миленький! А за то, что я сейчас стою перед тобой как оплеванная, ты еще у меня поплатишься». Вот как было дело... Но для чего тебе знать об этом? Что было, то прошло. Я, между прочим, к тебе по делу приехала. Может, посидим где-нибудь, поговорим?
– Не хочу. Говори здесь.
– Как-то обстановка не располагает, – пожала плечами Тамара. – Небось ты и в дом меня не пригласишь?
– Не приглашу, – коротко отозвалась Наташа.
– В таком случае приглашу тебя я. Поедем, здесь недалеко от вашего дома есть вполне приличная кафешка... И перестань выеживаться, Рудина, я приехала вовсе не для того, чтобы смотреть на твою кислую физиономию... Кстати, ты с этим не злоупотребляй, ребенок плаксивый родится.
– Тебе-то что за дело до моего ребенка! – огрызнулась Наташа.
Тамара ничего не ответила, продолжая тянуть ее в сторону стоявшей неподалеку небольшой серебристой иномарки.
– Ты приехала сюда на машине? – удивилась Наташа. – За тысячу километров?
– За какую тысячу? Не говори ерунды. Мы с Виталиком купили дом в Туапсе. Захотелось, как и тебе, пожить на теплом юге.
Она усадила Наташу на переднее сиденье, а сама села на место водителя и уверенно тронула машину с места.
– Я не знала, что ты водишь машину.
– Ты много что обо мне не знала, – усмехнулась Тамара.
– Отчего же, кое-что все же знала. Например, почему у тебя нет детей.
– Эта сучка проболталась все-таки! – впрочем, без особых эмоций заметила Тамара. – Я сразу догадалась, что ты все знаешь, когда ты на меня посмотрела. Небось взяла и сразу выложила все Валентину... Но я на тебя не обижаюсь. Что ни делается, все к лучшему.
– Ничего я Валентину не говорила.
– Вот как? – Тамара взглянула на нее исподлобья. – А впрочем, верю, ты могла и не сказать. Ты же у нас деликатная, порядочная.
– Я не у вас!
– И обидчивая. Впрочем, так и должно быть. Какая женщина останется спокойной, рожая без мужа?.. Тебе нравится моя машина? – спросила она без перехода.
– Симпатичная, – сказала Наташа как о платье. Она не знала, как хвалить машину.
Тамара остановилась у кафе «Плеяды» – сколько по городу развелось таких, с заумными названиями, хозяин которого порой не знает, что оно означает. Вышла из машины и опять подала Наташе руку, хотя та вполне могла выйти и сама.
– Тебе надо беречь себя, – сказала Тамара.
– Стараюсь.
– У тебя есть своя квартира?
– Пока нет.
– То есть ты собираешься в ближайшем времени ее купить.
– Нет, потому что необходимости в квартире нет. Брат покупает себе квартиру в связи с женитьбой, а родители остаются одни в доме, где четыре большие комнаты.
Та подняла брови.
– Вот как? Следовательно, тебе деньги не нужны?
– Почему же не нужны? – удивилась Наташа. – Покажи мне того, кому деньги не нужны, я хоть посмотрю. Я всего лишь говорю о том, что до сего времени решаю свои проблемы исходя из возможностей. И эти решения меня вполне устраивают.
Она просто заставляла себя быть вежливой с Тамарой, чтобы та не думала, будто Наташа не может ей простить, как бывшая подруга выдавила ее из города.
– Ну что ты морщишь лоб! – прикрикнула на нее Тамара, словно они не расставались и не ссорились, а по-прежнему поддерживали отношения, в которых такой тон Тамары вполне был уместен. – Я же по твоему лицу вижу: вспоминаешь, как у тебя в квартире побили посуду и как следом вошла я с предложением купить твою квартирку. Точно? Меня не проведешь. Давай забудем обо всем этом. Обе были не правы.
– Ты хочешь предложить мне дружбу?
– Бери выше. Я хочу предложить тебе большие деньги. Сразу и квартиру сможешь купить, и машину, и что там тебе еще надо.
– Ты хочешь сказать, что у тебя столько много денег, просто некуда девать, и ты решила дать мне в долг? – ради интереса спросила она.
– Долг? У меня и мысли не было про долг... Такие деньги ты просто не сможешь заработать... Только без обид, хорошо? Для больших денег надо иметь другие мозги. Мозги полководца, который разрабатывает планы генеральных сражений. Большие деньги – это всегда почти военная операция... Но мы отвлеклись. Я хочу предложить тебе сделку, за которую согласна заплатить тебе, скажем... сорок тысяч зеленых.
– За такие деньги можно разве что убить губернатора, – улыбнулась Наташа. – И то нет никакой гарантии, что я не промахнусь.
– Есть еще одно такое же дорогостоящее дело. Родить ребенка.
– Я и так его рожу. Бесплатно.
– Ты не поняла. Я предлагаю купить у тебя ребенка.
– Это ты так пошутила? – Наташа сразу даже не поверила, что Тамара может предлагать ей такое серьезно.
– Разве с такими вещами шутят?
Можно было бы вскочить, плеснуть Тамарке в лицо сок, который та купила для Наташи. Закричать. Встать и уйти... Да мало ли. А вместо этого...
– У тебя ведь все есть, не так ли? – задумчиво спросила у нее Наташа.
– Все, – торжествующе сказала та.
– Но немножко чего-то не хватает.
– Потому я и хочу купить у тебя ребенка.
– Я не о ребенке говорю, о твоем уме. Иначе чем ты думала? Неужели хоть на минуту могла допустить, что я соглашусь? Тамарочка, жизнь тебя не учит. Что ты себе напридумывала? Что если у тебя есть деньги, потому что ты мошенница, значит, ты благодаря им и сильнее меня? С чего ты взяла, что я МОГУ отдать тебе ребенка?.. А впрочем, не отвечай, я знаю почему. Потому, что на моем месте ты бы так и сделала. Но ты никогда не будешь на моем месте, и ты никогда не поймешь, что такое носить ребенка от любимого человека.
– Любимого! – презрительно фыркнула Тамара. – Скажи, кто твой любимый, и я скажу, кто ты, вот как можно было бы перефразировать известную поговорку. Пальчевский – ничтожество. Он никогда не поднимется, потому что в грязи валяться легче, чем подняться, отмыться и пойти дальше. Но даже если ты это за него и сделаешь – я имею в виду отмоешь, – все равно получишь пшик... А он к тебе не вернется. Я все для этого сделала. Перед отъездом нарочно отыскала его и сказала – пока он еще что-то соображал: «А твоя Наташенька вышла замуж за другого!» Представляешь, он мне поверил. Я думаю, теперь он и трезветь не будет, так и загнется в состоянии алкогольного опьянения. А ты – дура. Кому нужен твой ребенок? Уж по крайней мере не его папаше. Я пыталась дать тебе шанс...
– Как сказал юморист, настоящий враг тебя не покинет, – заключила Наташа, поднимаясь. – Ты нарочно приехала на меня, униженную, как тебе кажется, посмотреть? Ты думаешь, ребенок, которого я ношу, для меня обуза? Дура ты, Тамарочка. Я счастлива, понимаешь. У меня есть родные, которые меня любят, у меня есть друзья, которые мне верны, и со мной рядом обязательно будет любящий мужчина, которому я рожу троих детей!
Она понимала, что последняя ее фраза – это удар ниже пояса, но не устыдилась. И даже сказала себе: «Я забрасываю своих врагов цветами... в гробу!»
– А главное, я рада, что у тебя все в порядке, – сказала Наташа, устыдившись собственного взрыва. – Понимаешь, выходит, что я как бы отдала тебе долг. Вернее, за меня это сделала судьба, но теперь я не буду изводить себя мыслями, что испортила тебе жизнь. Скорее наоборот, от тебя ушел мужчина, который не был тебе особенно нужен, а пришел другой, твой. И у тебя все есть. И ребенка ты себе купишь. Я знаю, ты настырная, а детских домов у нас, говорят, больше, чем надо... Я не права?
– Права, – неохотно подтвердила Тамара, допивая свои сто граммов коньяка.
– Ты же за рулем.
– Заботливая ты моя! Ну и что же? Меня остановит гаишник? Да я любого куплю с потрохами.
– Да что же ты все про деньги! Можно подумать, они могут все.
– Ты думай что хочешь, я знаю: они могут все! – криво усмехнулась Тамара.
Глава двадцать третья
А потом состоялась свадьба брата Валеры. Наташе казалось, что таких счастливых новобрачных она еще не видела.
Неля не верила своему счастью и почти все время, стоя или сидя рядом с женихом, посматривала на него с любовью, смешанной с удивлением: неужели такой красавец становится ее мужем?!
Но радовалась Неля не только этому. Как раз накануне свадьбы Валерий купил квартиру, потому что недостающие деньги одолжила ему сестра.
Стася не обманула и по каким-то своим каналам достала должника Рудиных, Олега Мартьянова, который и в самом деле процветал в своем бизнесе.
По крайней мере бывший однокурсник ее покойного мужа, когда-то занявший еще у Константина пять тысяч долларов, готов был выплатить десять.
И выплатил.
– Что же ты, подруженька, такая тихая да ненастойчивая, – пеняла ей Стася. – Да если бы мои друзья на него не нажали, тебе бы этих денег никогда не видать!
– Но он же обещал, а мне неудобно было ему напоминать.
– Горбатого могила исправит! – вздыхала Стася. – Он обещал. Это тебе не прежние русские купцы, под чье слово можно было получить в долг любую сумму денег. Такие если разорялись, пускали себе пулю в висок. А наши, знаешь, что делают?
– Что?
– Сбегают. И должники за ними по всему свету гоняются.
– Но Олег Мартьянов, к счастью, не сбежал. Я тебе очень благодарна. Да, если уж говорить о приметах нынешнего времени, тот, кто помог получить деньги с должника, получает процент...
– Господи, она говорит о процентах! Селиванова, ты о себе подумай. Что мне твои проценты? Ну, насмешила! Веришь, таких подруг, как ты, у меня нет. И я рада, что ты у меня есть. На тебе, Наташка, глаз бизнесмена отдыхает.
Вот эти деньги да плюс еще кое-какие сбережения Наташа и одолжила брату. А родители дали деньги на мебель. Конечно, на самое необходимое. У них в роду, увы, миллионеров не было.
По крайней мере первое, что будущие муж и жена Селивановы купили, были огромная двуспальная кровать и холодильник «Бош».
Приглашенные на свадьбу родственники – из далекого далека средней полосы приехал даже Нелин двоюродный брат, – узнав, что у молодоженов только что купленная пустая квартира, понесли на свадьбу кто что мог: стол и стулья, ковер и сервиз. Кто-то из гостей приволок даже огромный голландский фикус размером с приличное дерево, который и поставили в углу спальни. Сказали, что он очищает воздух.
Наташин брат, который в слегка оглушенном состоянии принимал подарки, на всякий случай придерживая одной рукой свою красавицу жену, словно хотел сказать: подарки подарками, а самое ценное у меня здесь, стоит рядом.
Ближе к ночи, когда молодых привезли из ресторана в их новую квартиру, Наташа задержалась возле Нели, потому что та схватила ее за руку и увлекла в спальню.
– Наталья Петровна, на минуточку.
В комнате она на минутку приникла к Наташе и внезапно задрожавшим голосом сказала:
– Я боюсь!
– В каком смысле? – удивилась Наташа; эта ночь никак не могла быть ее первой ночью, тем более что она наверняка знала, что молодые жили до свадьбы. – Ты боишься кого-то?
– Я вам не сказала. – Неля всхлипнула и зарыдала, оглядываясь на дверь; к счастью, ее муж задержался в кухне, чтобы выпить с шафером «на свободе». – Я ведь делала аборт.
– Ну и что же? – сказала Наташа. – Я никому не скажу, и ты не говори. Забудь о том, что было.
– Первый аборт, – сказала Неля. – А вдруг у меня больше не будет детей? Валерик... он так мечтает о ребенке!
– Давай не будем пороть горячку, – обняла ее Наташа. – Аборт прошел без осложнений?
– Без, – кивнула Неля, – на мне все заживает как на кошке.
– Вот на этом мы и остановимся. Что ты здорова и родишь ребенка в самом ближайшем будущем. Вот увидишь, у меня легкая рука. Меньше чем через годик у моего сына Ромки родится прелестный двоюродный братик.
– Что такое? Моя жена плачет?
На пороге спальни появился Валера и с укоризной посмотрел на Наташу:
– Сестренка, ты ее ничем не обидела?
– Как бы я могла, – улыбнулась Наташа. – Иной раз женщины плачут от счастья.
– Иди, Наташа, Санек тебя отвезет.
– Он же выпил.
– Выпил. И немало. Но он обещал везти тебя медленно и очень бережно. Приедешь, позвони. Хорошо?
* * *
В конце длинного черного коридора был свет. Яркий, ослепительный, манящий. Казалось, там, внутри этого света, ждет легкость и небывалое наслаждение.
С ее ног упадут наконец оковы, которые мешали ей двигаться. Держали на земле. Тяжелую, неповоротливую. Она не могла быстро ходить из-за них, ей трудно было даже дышать. И вот теперь ее ждало освобождение.
Но нет. Ее грубо вырвали из этого наслаждения. Швырнули обратно, на жесткую раскаленную койку, где она теперь и металась так, что ее держали за руки.
Время от времени ее донимали звуки. Кто-то кричал:
– Уйдите, сюда нельзя посторонним!
Кто-то плакал таким знакомым и родным голосом:
– Наташенька, родная, не уходи!
Еще говорили сухо и официально:
– Ничего не поделаешь, травма слишком серьезная.
И совсем уже тихо, издалека:
– Она умирает?
И почти сразу вместе с этим наступила чернота. Но какая-то странная. Как будто Наташа существовала отдельно от остального мира, никак на него не реагируя.
Ее куда-то несли, потом везли, а в ее голове лишь лениво ворочалась мысль: на кладбище везут, что ли?
А потом вдруг все это кончилось. В голове ее послышался будто щелчок, лопнули в ушах пробки, которые пропускали в голову звуки будто сквозь вату. И первое, что она услышала, оказался звук работающего двигателя. Где-то неподалеку, похоже, работала бензопила.
Не то чтобы она работала очень громко, звук был монотонный и даже усыпляющий, но Наташа слышала его очень отчетливо.
Она не ощущала себя ограниченной каким-то небольшим пространством. То есть стенками гроба. Значит, не умерла?
Попробовала осторожно пошевелиться, как Гулливер, спутанный веревками лилипутов, – ничто ее не держало.
Но при этом веки оказались такими неподъемными, что открыть их было тяжким трудом. Наташа не стала и сопротивляться этой тяжести. Тем более что с каждой минутой голова ее становилась все яснее.
Первый образ, который возник в опустошенной голове, был почему-то Тамарой Пальчевской. Наташа вспомнила даже, что теперь она уже и не Пальчевская, а фамилия ее... Нет, фамилию вспомнить Наташа все же не смогла.
– Ты все-таки не умерла? – удивленно поинтересовалась Тамара. – Ну, Рудина, ты даешь! А я думала, уже все...
– Уйди, я не хочу тебя видеть! – прикрикнула Наташа, и Тамара исчезла.
«Ребенок! – вдруг ворвалась в сознание мысль. – Где мой ребенок?!»
Разбитая, неподвижная, она вдруг обрела невиданную силу, которая могла бы поднять ее с больничной койки и потащить куда-то, где держали ее маленького неродившегося сына. Или родившегося?
– Где мой сын?!
– Успокойтесь, – сказал кто-то незнакомым голосом, – ваш ребенок жив.
И в тот же момент ее неподвижное одеревеневшее тело вдруг стало ощущать себя в точке, куда как раз в это время мягко вошла игла шприца.
Собравшийся было отправляться на выручку к своему сыну организм притих, как бы прислушиваясь к тому, нужное лекарство вводили в вену или нет, и это оказалось для нее так тяжело, что она опять впала в беспамятство, но уже с желанием прийти в себя и больше не думать про свет в конце коридора, там, откуда не возвращаются.
Следующий раз Наташа проснулась среди ночи с каким-то обостренным слухом. Словно остальные части тела еще находились в приторможенном состоянии, а уши уже стояли торчком, как у волка, услышавшего погоню.
Почему она решила, что это ночь, еще не открывая глаз? Потому что было очень тихо. День отличался звуками и суетой вокруг нее: шуршала материя, скрипели подошвы.
Но вот и здесь появился звук, который при отсутствии других звуков воспринимался особенно отчетливо: в палату – она отчего-то знала, что это палата в больнице – кто-то лез.
Она слышала, как поскрипывает под осторожной ногой обитый снаружи жестью подоконник, потом чья-то рука толкнула створку окна, и в палату потек прохладный воздух.
Неужели это пришли по ее душу?
Огромное количество детективов, прочитанное ею в декретный период, давало себя знать. Внутренний голос, съежившийся от страха, тщетно пытался припомнить, кому Наташа перешла дорогу до того, как попала в больницу.
Вот почему она знала, что это больница: в редкие минуты просветления сквозь полуприкрытые ресницы она видела белые халаты врачей и медсестер. Собственно, не только белые, случались зеленые и синие, но это была именно спецодежда медиков.
А почему вообще она боится открыть глаза, а только слушает, и все? Открыть глаза ведь ей ничего не мешает. Но к тем маниакальным страхам преследования, что в ней проснулись, оказывается, прибавился еще один страх: боязнь слепоты.
Тут она противоречила самой себе. Ведь сквозь полуприкрытые глаза она все же что-то видела. Те же белые халаты; почему же, открыв глаза, она ничего не увидит, кроме постоянной черной ночи? Даже если это будет наполненный звуками день.
Между тем возня в палате продолжалась.
Громким шепотом мужчина – а голос был точно мужской – сказал:
– Нелинька, ты иди, а я посижу. В шесть утра меня сменишь. В соседней палате есть пустая койка.
– Хорошо, Валентин Николаевич, в шесть я буду на месте. Мне муж часы с будильником дал, надеюсь, не подведут.
Валентин Николаевич! Глупость-то какая. В ее жизни был один Валентин Николаевич, но он остался где-то в прошлом. Затерялся в недрах времен. Но это уже фраза не из детектива – из фантастики.
Она осторожно приоткрыла глаза. На взгляд человека, который сидел у ее постели и выжидающе смотрел на ее лицо, лишь дрогнула ресницами.
– Наташа! – шепотом позвал он, но лежащая не шевелилась.
Он не догадывался, что она сфокусировала на нем взгляд и потихоньку наблюдает.
Валентин! Как странно, вот так, проснувшись, увидеть его у своей постели. Но почему он лез в окно? Она что же, лежит в какой-нибудь тюремной больнице? Может, она кого-нибудь убила и теперь ее держат здесь... Но тогда на окнах были бы решетки и он бы не смог вот так спокойно сюда влезть.
Хорошо, что у нее нет амнезии. Она все прекрасно помнит. И здраво рассуждает. Звать ее Наталья Петровна Селиванова, а Валентин... – что-то вдруг зарябило в чистом зеркале ее памяти. Только что она совершенно точно знала, кто он, а теперь... пыталась вспомнить, и услужливая память подсовывала ей варианты: он ее знакомый... хороший знакомый... Друг. Нет, не просто друг... Мужчина, которого она любила. Может, даже муж!
– Наташа, – позвал он. Но отчего-то уверенный, что она его не слышит, приник горячими губами к ее неподвижной руке и сказал горестно: – Прости меня, Наташа!
Она хотела возразить, что ей не за что его прощать, и даже попыталась шевельнуть губами, но силы уже оставили ее. Ресницы сделались неподъемными и плотно прикрыли воспаленные глаза. Сознание – оно представлялось в виде женской фигуры, какую прежде она каждый день видела в зеркале, – стало уходить куда-то, смешно пятиться вперед спиной, попутно уменьшаясь в размерах, и вскоре вовсе покинуло ее.
Пришла она в себя днем. И это тоже точно было известно. Тем более что перед ее кроватью стояли люди, и в отличие от ночных посетителей они не понижали голоса.
Но сколько можно гадать, тюремная больница, не тюремная! Потому она просто открыла глаза и спросила:
– Где я?
Достаточно громко спросила, потому что два доктора – это тоже было хорошо видно – повернулись к ней с благожелательными лицами, и один из них язвительно заметил:
– А вот вам и ответ на вопрос, коллега!
– Наташа!
Это брат. Валера.
– Ты пришла в себя. Наконец-то! Нашим не разрешают пока тебя навещать, но я порадую маму.
Как так не разрешают? Разве не Неля сидела у ее кровати? Не Валентин? Странный какой-то сон. Он до сих пор помнится совершенно отчетливо.
А еще у нее был ребенок. Но отчего-то она боялась спросить, где он. Вдруг и ребенок ей тоже приснился? Нет, она точно была беременной. Руки ее пока не слушались. Точнее, она боялась опустить руку и потрогать живот. Казалось, у нее не получится, потому что руки... они ведь тоже могут ее не слушаться.
– Скажите, а мне можно перевернуться на бок?
– Можно, – сказал второй врач, наверное, лечащий. – Ксюша – ваша медсестра – сейчас вам поможет.
Она приготовилась к боли, но ее не было. А может, медсестра оказалась такой ловкой и умелой. Зато теперь было видно, что и живота у нее нет. Что же она тянет с вопросом? Не могла беременность ей привидеться!
– Позвоночник у вас не поврежден, – сказал первый врач, – но мозг получил травму. Вы помните, что с вами случилось?
– Кажется, я должна была родить.
Раз у нее травмирован мозг, то врачи не должны счесть ее сумасшедшей.
– И это тоже, – согласился второй врач; скорее всего ее лечащий. – Но прежде вы попали в автомобильную аварию.
– Вместе с мужем Костей? – спросила она осторожно, потому что в тот момент забыла про Валентина.
Оба врача посмотрели на Валерия.
– Костя тоже попал в аварию, но давно, три года назад.
– И я столько времени лежу? Все три года?
Она увидела, как брат испуганно взглянул на докторов.
– В самом деле, какое-то ужасное совпадение.
– Ничего, это пройдет, – стал успокаивать его тот, первый и, как она для себя окрестила, пришлый доктор. – Воспоминание о прошлом стрессе наложилось на нынешний...
– У меня был сын... – словно для самой себя, сказала она.
– Почему «был»? – всполошился брат и посмотрел на лечащего врача.
– С ним все в порядке, – заверил тот. – Но конечно, мы перевели его на искусственное вскармливание... А теперь давайте выйдем из палаты. Как вы заметили, уход у нас отличный, медперсонал высококвалифицированный, необходимое оборудование имеется.
– Погодите, я сейчас.
Валера вернулся к ее кровати и посмотрел сияющими глазами.
– Если бы ты знала, как я счастлив, сестренка! И маму с папой сейчас порадую. И Нелю...
Неля. Ну конечно. Значит, она не приснилась Наташе просто так, она есть, здесь, в городе, а то уж Наташа было подумала, что она еще там, в маленьком северном городке, и в палату к ней приходят его жители... Раз ей вспомнился Костя, значит, она уже не Селиванова. У нее другая фамилия: Рудина!
Она быстро пролистала книгу своей судьбы, с радостью убеждаясь, что помнит все. Или почти все.
– У вас была свадьба, – с усилием произнесла она; опять откуда-то стала наваливаться усталость.
Брат это сразу заметил и крикнул:
– Доктор!
Подошли сразу оба медика и стали диктовать медсестре какие-то мудреные названия лекарств, а та ответила, как отрапортовала:
– Сию минуту все сделаю!
В следующий раз она открыла глаза, потому что ей стало легче. И глаза открылись уже сами собой, без напряжения.
У ее кровати сидела мама.
– Не хотели пускать, – сказала она и всхлипнула. – А Ромушка-то какой хорошенький, Наташа, ты бы видела! – Сказала и спохватилась: – Увидишь, доченька, еще сама увидишь. Конечно, кормить тебе сыночка не пришлось, но спасибо Господу, что жив. Родился здоровеньким. Собой ты его прикрыла, доченька!
– Конечно, собой, – улыбнулась она, – а как бы еще, если он и был-то внутри меня.
Теперь события последних дней вспомнились ей во всех подробностях.
Ну хорошо, Валерка был в эйфории, женился на любимой девушке, но она-то! Почему у нее не сработал инстинкт самосохранения? Надо было уже тогда иметь ушибленную голову, чтобы сесть в машину к человеку, который еле на ногах держался.
– Мама, скажи, а Саша, тот, что у Валеры на свадьбе шафером был, он жив?
– Жив, аспид, жив! Против него уголовное дело открыли... Не перестаю удивляться! – Мама всплеснула руками. – Почему пьяницам всегда везет больше, чем людям трезвым? Тебя едва на тот свет не отправил, а самому хоть бы что!
– Ты хочешь сказать, его посадят?
– Теперь, раз ты выжила, нет. Наверное, условно дадут... Господи, о чем ты думаешь?
– И вот еще что: Неля ко мне приходила?
– Она хотела, но к тебе же никого не пускают.
– А мне казалось, Валерка приходил.
– Валерка не считается. Он же за твою отдельную палату платит. Его пускают.
– Мама, у меня в шкафу, в шкатулке, деньги. Ты отдай Валерке. У них семья молодая, деньги нужны.
– Если, конечно, согласится взять. Небось Неличка воспротивится.
– Неличка! Невестку, говоришь, приняла?
– Как не принять. Уж такая она ласковая, такая умелица. Сначала стеснялась, а я ей говорю: зови меня мамой. Если сможешь. Она так обрадовалась. Теперь только мамочка да мамочка. Куда-то на работу устроилась. Говорит, взяли с испытательным сроком...
– Скажи, а сына мне покажут?
– Доченька, он сейчас в детском отделении. Теперь уж, пока тебя не выпишут...
– Мама, ты что-то от меня скрываешь... Что-то с ним случилось, да?
Мать смутилась, машинально затеребила подол.
– Роды получились стремительными. У него сломана ножка.
Наташа зарыдала так горько, что мать всполошилась:
– Наташенька, родная моя девочка, врач же сказал – не волновать. Ни в коем случае! Тебе нельзя.
– А то с ума сойду, да?.. Вот скажи, мама, почему мне так не везет?
– Почему же тебе не везет? И красивая, и умная, и высшее образование получила... Замуж вышла по любви.
– А долго я прожила в этой самой любви? Не помнишь, всего три года.
– Другие и этого не имеют.
– А есть другие, что имеют и много больше. Мало того, что я без мужа родила, еще и мой сыночек такой же, как мать, невезучий оказался... Ножка сломана. Он же только родился! Такой маленький, а уже страдает...
Она продолжала рыдать и почти не заметила, как перепуганная мать побежала за медсестрой и та сделала Наташе укол.
– Женщина, выйдите, – строго сказала матери медсестра. – Вы сказали на минуточку, а сами сколько просидели? Да еще и больную разволновали.
Мать вышла, тяжело вздыхая.
– Не умею я свои чувства прятать, – говорила она несколько позднее отцу Наташи. – Да и как спрячешь, если она сразу поняла неладное...
– Чего уж теперь-то убиваться. Говорил я тебе, мать, держи себя в руках. Тебя надо было к Наташе отправлять в повязке.
– Какой повязке?
– Из скотча! – в сердцах выговорил он. – А насчет этого ты ей не говорила... Ромкиного папаши?
– Что ты, как можно! Опять разволнуется. Доктор сказал, черепно-мозговая травма – дело непредсказуемое.
– Что же нам с ним делать? Говорит, в гостинице остановился. Номер телефона продиктовал – я записал. Мол, если что случится, чтобы его сразу в известность поставили.
– Ну ты, отец, как всегда, жалостливый больно, да? – Мать покачала головой. – Меня ругаешь, а сам?
– А что, если они помирятся? Хороший же парень.
– Так ты сразу и определил, что хороший. Все они хорошие, когда спят!
– Не ворчи. В конце концов, он нам ничего плохого не сделал. Да и разве он виноват? С бывшей женой развелся, все чин по чину. Ты же сама говорила, это Наташа от него уехала...
– Между прочим, у нее в палате такой огромный букет стоит, дорогущий. И мне сестричка по секрету сказала, что привез его совсем другой мужчина.
– Хочешь сказать, у нее ухажер есть?
– О чем я тебе и толкую.
Селиванов-старший задумался.
– Я, конечно, ухажера не видел, но видел Наташины глаза. Она все время только о Валентине и думала.
– Тоже мне, чтец по глазам!.. Говоришь, у тебя есть его телефон? Давай диктуй.
– Зачем тебе, если ты не собираешься с ним общаться?
– Мало ли, позвонить придется... В самом деле, сколько сейчас гостиницы стоят, ужас!
– То есть ты хочешь предложить ему, чтобы пожил у нас?
– Нет, как можно, вдруг Наташа узнает, станет ругаться.
– А ты ей не говори.
– Она от него уехала...
– Уже обсуждали это. Тебе не кажется, мать, ты пробуксовываешь?
– Поневоле забуксуешь. Как ни поверни, все может быть плохо.
– Или хорошо.
– Не ехидничай. Наташа – наша дочь, а он кто, чужой дядя...
