Чужой муж

      – Что – это?
      Она чувствовала, как в ней поднимается злость и хочется вскочить, накричать на бывшего директора, послать его подальше, плюнуть на все... Стоп, и это небоец? Спокойнее. Но Любавин этой ее мысленной перепалки с самой собой не заметил, а охотно стал пояснять:
      – Да все: жить с мужчиной, беременеть. Готовиться к рождению ребенка. Оставалась бы старой девой... Ах да, у тебя за плечами уже был один брак... Ну хорошо, тогда оставаться до смерти безутешной вдовой. Не имела бы никаких проблем. А теперь что? Родишь без мужа, мать-одиночка, знакомые станут осуждать... Впрочем, ты можешь передумать и оставить своего ребенка в роддоме.
      Это было уже слишком!
      – А не пошли бы вы, Анатолий Васильевич...
      – Куда? – живо обернулся он – глаза мужчины смеялись.
      Выходит, он ее нарочно заводил? Злил, испытывал на прочность, проверял, долго ли Наташа выдержит? Или, может, думает, что она от обиды вскочит и убежит, а он сам, без нее, зайдет в кабинет к своему товарищу. Если Наташа ему мешает, мог бы просто по-человечески сказать.
      – Вам непременно надо адрес услышать?
      – Вот бы я удивился! – засмеялся он. – Такая нежная, деликатная, и вдруг – непечатные слова.
      Но тут их прервали.
      – Заходите, Игорь Тимофеевич освободился, – пригласила секретарша, и они зашли в длинный, как трамвай, кабинет, обшитый деревянными панелями, с портретом Путина и почему-то Эрнеста Хемингуэя. Наташе некстати вспомнился анекдот еще про Брежнева, который замечал, что ему понравилась книга известного писателя – «Обком звонит в колокол».
      – Любавин! Кого я вижу! – Хозяин кабинета в милицейском мундире с тремя большими звездами на погонах пошел навстречу Наташиному спутнику с распростертыми объятиями. Он профессионально цепко охватил взглядом фигуру Наташи. – А это кто с тобой? Надеюсь, не твоих рук дело... в смысле не рук, конечно... Вы не родственники?
      – Игорь, ну что ты болтаешь! – нарочито обиделся тот. – У меня уже внуки, если помнишь. Такие молоденькие женщины мне не по зубам...
      – По зубам, по зубам, – усмехнулся тот, – если нас с тобой в тихом месте прислонить к теплой стенке...
      – Ну что вы прибедняетесь, – не выдержала Наташа. – Мужчины в самом расцвете сил.
      – Только пропеллера не хватает, – улыбнулся полковник.
      В кабинете возникла пауза, во время которой полковник милиции полез в шкаф и поставил на стол вазочку с каким-то необычным импортным печеньем и сказал по селектору секретарше:
      – Галочка, кофе для гостей. – Потом повернул к ним добродушное лицо и с некоторой хитрецой поинтересовался: – За кого просить пришел?
      – Есть тут у тебя один... мой бывший главный механик, – без экивоков и танцев от печки сказал тот.
      – Никак Пальчевский, – усмехнулся полковник, демонстрируя свою память. – Как же, как же, статья 206 – злостное хулиганство. Нанесение тяжких телесных повреждений.
      – Никаких там тяжких нет! – вроде бы с раздражением заговорил Любавин; судя по всему, ему не хотелось защищать человека, который не только не оправдал его доверие, а и опустился ниже канализации, и теперь само заступничество за такого человека выглядит непозволительной слабостью для руководителя предприятия. – Этот Брага уже бегает по больнице как конь, бутылки в тумбочке прячет... Ей-богу, Игорь, дело выеденного яйца не стоит. Вор у вора дубинку украл! Вот, я даже заключение врачей больницы принес.
      Он передал товарищу документ.
      Игорь Тимофеевич долгим взглядом посмотрел на товарища, потом на Наташу – словно что-то припоминая, и скользнул взглядом по содержанию бумаги.
      – Иными словами, если бы не некоторые обстоятельства, то ты и просить бы за него не стал?
      – Не стал бы, – жестко ответил Любавин. – Не мальчик резвый, взрослый человек, а ведет себя... черт знает как! Обиделся, видите ли, женщины его не поделили...
      Наташа покраснела и укоризненно взглянула на него.
      – Извини! – Он качнул головой, словно лошадь, отгоняющая назойливую муху. – Я потому и видеться с ним не захотел. Не терплю слабаков и истериков.
      – Крут ты, батенька, ох и крут! – сказал хозяин кабинета. – А где же ваш злостный хулиган жить-то будет? Со своим товарищем он поругался. На вокзале спать? И опять к нам попадет, но уже за бродяжничество?
      – Отчего же. – Любавин говорил, стараясь не смотреть на Наташу; боялся, что она плакать начнет? – У него есть однокомнатная квартира. Я сегодня с утра с его бывшей женой разговаривал. Она и вещи Пальчевского туда перенесла.
      Надо же, на Валентина сердится, ругает его всяко-разно, а из Тамары квартиру выдавил. Одному человеку вполне подойдет. Наташа в ней жила, знает. Комната двадцать квадратов, кухня девять...
      – Ну, если жилье у него есть...
      Игорь Тимофеевич не глядя набрал какой-то короткий номер.
      – Майстренко, приведи ко мне задержанного Пальчевского.

Глава двадцать первая

      Никакие чувства не отразились на лице Валентина, когда его ввели в кабинет полковника. Ни при виде бывшего начальника, ни при виде Наташи. Точно все чувства у него атрофировались и жил он по привычке, безразличный ко всему.
      – Стыдно хулиганить, Пальчевский, – сказал ему Игорь Тимофеевич. – Человек с высшим образованием. Тебе с последнего места работы такую характеристику дали, хоть в Думу выбирай. Люди верят...
      Валентин явственно усмехнулся, что разозлило полковника.
      – Хочешь сказать, что по жизни ты – наш клиент, парень? Что тебя отмоют, переоденут, а ты при первой же возможности опять в обезьянник запросишься? Ты, Пальчевский, один из немногих детдомовцев добился того, чего не добивались и дети из благополучных семей. Все прошел, всего сам добился, а тут... Как хочешь, но у тебя остался последний шанс, и если ты его упустишь...
      – Мы можем идти? – сказала Наташа, которую подмывало вскочить и бежать отсюда со всех ног.
      – Можете, – кивнул полковник.
      Любавин предложил ей руку, и они вышли из кабинета. Пальчевский, судя по дыханию сзади, шел следом. Оглядываться Наташе не хотелось.
      Немного не доходя до машины, Любавин бросил Валентину:
      – Минуточку!
      И зачем-то сам пошел к машине, чтобы там говорить с собственной женой.
      Наташа с Валентином остались стоять. Он – все в той же рваной футболке, все в тех же стоптанных сапогах и с многодневной щетиной, в которой – теперь при свете особенно видно – пробивались седые волоски.
      – Так и будешь молчать? – спросила Наташа.
      – Ах да, по этикету я должен говорить. Ну хорошо, начнем светскую беседу: сколько ты заплатила за меня в этот раз?
      – Не понимаю, что тебя так задевает? – нарочито удивленно сказала Наташа. – Если человек продается, рано или поздно за него назначают цену.
      – Хочешь сказать, в своих бедах я сам виноват?
      – А ты хотел бы разделить вину между нами?
      Впервые за все время он посмотрел на нее долгим изучающим взглядом.
      – Ты изменилась.
      – Положение обязывает.
      – Ты вышла в большие начальники?
      – Я вышла в будущие матери. И хочу родить сына, который сможет за себя постоять. Но ведь для этого его надо воспитывать, а с моим прежним характером, боюсь, ничего бы не получилось.
      Теперь он смотрел на нее, уже не отводя взгляда.
      – Ты уверена, что это не дочь?
      – Медики сказали определенно.
      – Определенно...
      – А чего ты вдруг озаботился? – рассердилась Наташа. – Я вовсе не настаиваю, что ребенок от тебя.
      – Не от меня? А от кого? – показное равнодушие в момент слетело с него. – Хочешь сказать, у тебя есть другой мужчина?
      Ага, ему, оказывается, не все равно?
      – Это я к тому, что мне от тебя ничего не надо, – сказала Наташа, тоже не отводя взгляда – пусть не обманывается, она все видит, как и то, в какое состояние он себя привел! – Так что и не пытайся меня обидеть. Достаточно того, что я знаю, кто отец моего ребенка. Сегодня я уеду, и ты можешь продолжать столь любезное твоему сердцу дело.
      – Какое? – не сразу понял он.
      – Продолжать пить и деградировать, проливая слезы над своей несчастной судьбой. И ходить напоказ во всяком рванье: мол, глядите, люди добрые, до чего довели меня гнусные бабы!
      – Если ты меня презираешь, зачем вытаскивала?
      – Чтобы впоследствии сказать сыну: я сделала для твоего отца все, что смогла.
      К ним от машины, поговорив с женой, вернулся Любавин и обратился к Валентину:
      – Пальчевский, вот ключ от твоей квартиры. Там, говорят, и все вещи твои. Есть во что переодеться. А впрочем, это уже не мое дело! Но хотя бы душ принять сможешь... Или ты решил не мыться, чтобы достичь запаха вокзальных бомжей?
      Чувствовалось, что он раздражен и едва сдерживается, чтобы не отвесить Пальчевскому хорошую затрещину.
      – Ты не прав, Васильич, – безмятежно ответил ему Валентин. – Я каждый день моюсь. Правда, в основном холодной водой...
      – Что ты юродствуешь, Валентин! Если тебе хочется перед матерью своего будущего ребенка спектакль устраивать, флаг тебе в руки, а мне смотреть на это не хочется.
      Он сердито повернулся и пошел прочь.
      – Мне тоже пора. Прощай!
      Наташа догнала Анатолия Васильевича и взяла его под руку.
      – Я за вас подержусь, а то что-то голова кружится, – пояснила она ему.
      И больше не оглядывалась, хотя совершенно точно знала, что Валентин смотрит ей вслед.
      – Давайте заедем на вокзал, – сказала Наташа, усаживаясь в машину. – Надо взять билеты. Пора ехать домой. Здесь мы все дела сделали.
      Билеты оказались и на шестичасовой поезд, и на два часа дня.
      – Мы же не успеем собраться, – попробовала возразить Стася, когда Наташа выбрала для отъезда дневное время.
      – Успеем, что там собирать. Правда, Люда?
      – Как хочешь, – пожала плечами Любавина. – Хотя я тебя понимаю: при таком раскладе мне бы тоже захотелось бежать прочь со всех ног... Неужели он так плох?
      – Хуже некуда, – мрачно отозвалась Наташа. – Тот Валентин, которого я провожала во Францию, отличается от нынешнего, как день от ночи.
      – Что и требовалось доказать, – резюмировала Стася. – Я рада, что ты приняла верное решение.
      Женщины стояли в очереди у железнодорожной кассы, а Любавин отправился к газетному киоску.
      – Расстроился, – сказала Людмила, провожая его взглядом. – Он всегда Пальчевскому симпатизировал. Говорил, светлая голова. И тут на глазах мужик гибнет.
      – Да кто в этом виноват! – почти закричала Наташа. – Привык, что женщины все за него делают. Если хотите, я даже рада, что приехала и сама убедилась: не того отца выбрала своему сыну. И пока не поздно, эту ошибку надо исправить.
      Людмила и Стася переглянулись между собой, но промолчали. Но потом Стася все же не выдержала:
      – И как ты хочешь это исправить? Для аборта вроде поздновато.
      – Найти ребенку нового отца!
      – Отчима, – полувопросительно заметила Людмила.
      – Какая разница. По крайней мере есть человек, который не возражает воспитывать моего ребенка как своего.
      – Тебе решать, – согласилась Стася.
      Людмила не скрывала, что ошеломлена.
      Тут как раз подошла их очередь, и Стася протянула в окошко деньги.
      – Пожалуйста, два билета до Краснодара.
      В поезде Наташа была оживлена и немного взбудоражена. Стася лишь посматривала на нее с удивлением.
      – Ты будто довольна своей поездкой.
      – Довольна, – согласилась Наташа. – Я перестала заниматься самобичеванием. Поняла, что полгода назад сделала правильный выбор, уехав из этих мест. Человек, склонный к самоуничтожению, ждет лишь повода, чтобы упасть. А потом уже катится вниз по силе инерции.
      – В целом заумно, но понятно. Ты хочешь сказать, что им – ихово, а нам – нахово.
      Наташа прыснула, но согласилась.
      – Приблизительно так я подумала, хотя и другими словами.
      – Думаю, что вот таких правильных женщин, как ты, я никогда не пойму, – медленно проговорила Стася. – Ехать за сотни километров, подвергать себя воздействию отрицательных эмоций только для того, чтобы выяснить само собой разумеющееся. Или правильные делают свои выводы не так, как мы, люди греха? Они надевают белые перчатки, все расставляют по своим местам, пальчиками вытаскивают упавшее в грязь, снимают перчатки, бросают их в корзину с грязным бельем и продолжают жить как ни в чем не бывало.
      Стася недоверчиво взглянула на нее, но больше ничего не сказала.
      В таком вот приподнятом настроении – если уж на то пошло, приподнятым оно быть не должно было, но было! – она и доехала до дома, где на вокзале молодых женщин встречал брат Наташи, которому она позвонила из поезда по мобильнику.
      Завезли домой Стасю и поехали дальше, но вовсе не к родительскому дому, как думала Наташа, а все к той же гостинице «Москва».
      – Домой я уже не успеваю, – проговорил Валерка. – Посиди в машине пять минут, я быстро!.. Ну не хмурься, Неля уже небось собралась. Я ей снизу в номер позвоню, и все. Мы сегодня в кино идем. На «Статского советника».
      Ждать и в самом деле пришлось недолго. Неля ей обрадовалась.
      – Наталья Петровна, у вас все в порядке?
      – А почему у меня будет не в порядке? – ответила Наташа, но с некоторой отстраненностью.
      Она знала, чего ждет от нее девушка. Сообщения о том, что с ее любимым Валентином Николаевичем все в порядке, что Наташа вытащила его из дерьма, в которое он залез...
      Но Наташа не служба спасения, а всего лишь беременная женщина, которой и самой нужна помощь и забота. Она собралась рожать ребенка, между прочим, без мужа, и нечего на нее смотреть такими... коровьими глазами!
      Неля все поняла и как-то сникла. Она думала, что у Натальи Петровны сразу все получится. И там, где никто не мог ничего сделать, госпожа Рудина добьется успеха легким движением руки!
      – Я скоро уеду, – сказала Неля, – через две недели. Погуляла, и будет.
      – Ну что ты такое говоришь! – сразу всполошился Валерка, который до того молчал, посматривая на девушку с той особой нежностью, которая выдает подлинное чувство. – Наташа, скажи ей!
      Наташа удивленно посмотрела на брата: а он ведь и в самом деле влюблен в Нелю Новикову, обычную работницу с парфюмерной фабрики. Валерий Петрович наконец тоже попался, а то она уже думала, и не женится никогда. Все девчонки были словно не по нему.
      – Ты за деревьями леса не видишь, – говорила ему мама. – Доперебираешься!
      И вдруг на тебе!
      – Не слушайте вы его, Наталья Петровна, – сказала Неля голосом умудренной женщины. При том, что ей самой был двадцать один год, а Валерке двадцать пять. – Это все ерунда. Огни и фейерверки...
      – Какие фейерверки! Неля, ну неужели я тебе ни чуточки не нравлюсь? – почти простонал Валерка.
      – Нравишься. Только народ не зря говорит: не в свои сани не садись.
      – Учиться тебе надо, – невпопад сказала Наташа; теперь, когда Стаси не было рядом – а именно ей она демонстрировала, как удовлетворена своей поездкой и ее результатами, – Наташа впала в меланхолию.
      – Коммерческое отделение я не потяну, а на бюджет не поступлю, – вздохнула Неля.
      – Я потяну коммерческое, – сказал Валерка. – Выходи за меня замуж.
      Неля испуганно ахнула и оглянулась на Наташу. Словно хотела сказать: это он сам, я здесь совершенно ни при чем!
      Да что это она своего бывшего технолога чуть ли не обожествляет?
      – Ты это брось, – сказала ей Наташа. – Нечего на меня оглядываться.
      – Как же так? – горячо откликнулась Неля. – Вы столько для меня сделали. И с жильем. И директор теперь говорит: символ города...
      – Кто символ города? – рассеянно переспросила Наташа.
      – Я, – смущенно пояснила девушка. – На этикетке туалетной воды и на большом щите напротив химчистки... Получается, куда ни глянь... Может, кому и нравится, а мне неприятно. Как будто я сама себя рекламирую.
      – Неприятно – это ты, наверное, перегнула, – не согласилась Наташа. – Ты на этой этикетке как Золушка, чистая и юная.
      – Разве я не понимаю, – чуть ли не со слезами проговорила Неля. – Золушка – это сказка. Посмотрите на меня, могу я жить в сказке?
      – Ну а почему нет, глупенькая, каждый из нас может жить в сказке.
      После поездки на место своего бывшего проживания Наташа почувствовала себя состарившейся лет на двадцать. В Нелиной сказке она могла бы играть старого мудреца, который всем дает советы.
      – Ага, – подхватила Неля, – только одна в роли принцессы, а другая – в роли... работницы с парфюмерной фабрики.
      – Вот я и говорю, – сразу забеспокоился Валерка, – нечего тебе в этот городишко и возвращаться, на эту дурацкую фабрику.
      – Валера, я, между прочим, на этой фабрике тоже работала.
      – Но вовремя уехала. А Неле что там делать? Здесь у нее перспективы. Вон Стася на работу зовет.
      – Как же так, у меня там комната в малосемейке, – растерянно протянула девушка.
      – А здесь я тебе особняк выстрою. Дворец!
      Валерку понесло. В кураже он едва не проехал мимо родительского дома.
      – Годик поживем на квартире, а потом я смогу деньги из бизнеса вынуть, понимаешь?
      Неля мерцала своими огромными глазищами и молчала.
      – Ну что же ты ничего не говоришь, я жду ответа! – потребовал Валерка.
      – Это у тебя пройдет, – по-матерински сказала Неля. – А потом ты поймешь, что мы с тобой не пара. У тебя высшее образование, а у меня – среднее. И я сама средняя. Но при этом я очень люблю твою сестру и ни за что не стану платить ей злом за добро.
      – Наташа!
      Валерка опять апеллировал к сестре, и Наташа поняла, что он и в самом деле втрескался в Нелю и что от этого его не спасут никакие рассуждения на тему мезальянса.
      – Какая ерунда эти разговоры про неравный брак! – сказала Наташа. – Ты девчонка толковая. Если захочешь, добьешься чего угодно.
      – Она захочет, Наташа, я знаю, и уже не в наш город, в Москву ее отправят, только я ее и видел!
      В голосе Валерки прозвучали жалостливые нотки. Он никак не хотел понять, что у сестры голова занята совсем другим. Она сама только недавно размышляла о том, подойдет или не подойдет ей человек в стоптанных сапогах – среди лета! – и рваной черной футболке...
      Валерка некоторое время смотрел на сестру, так что она даже слегка толкнула его локтем. Зеленый свет светофора уже готов смениться на желтый, а он все стоял у перекрестка.
      Неля отозвалась:
      – Вроде бы поздновато учиться.
      – Тебе только двадцать один, – с раздражением от того, что ее заставляли думать о чужих проблемах, в то время как она не может разобраться со своими, сказала Наташа. – Вся жизнь впереди. Можешь пойти на заочное. Ты в школе хорошо училась?
      – На четыре и пять, – пробормотала Неля, не сводя с нее глаз: ее кумир на нее сердится или на свои мысли?
      Что Наталья Петровна хочет этим сказать? Чтобы она возвращалась в свой город и там училась? Или она все же не против, чтобы между Нелей Новиковой и ее младшим братом завязались определенные отношения... От волнения она едва не растерялась, потому что, чего уж греха таить, Валерий ей нравился. И она потихоньку, чтобы не слишком раскатывать губу, уже подумывала, что останется в этом городе...
      Жениться им, кстати, вовсе не обязательно. Если Наталья Петровна беспокоится, что Неля хочет ее брата захомутать, она ошибается... Вполне можно жить просто гражданским браком. У самой Нели в этом есть достаточный опыт. Наталье Петровне известно...
      Конечно, Валерику об этом не стоит говорить, но если сестра все-таки скажет, она, Неля, не обидится. Что поделаешь, если она приехала в город из села и считала себя гораздо хуже городских девчонок и потому позволяла мужчинам – как теперь она понимает, далеко не самым достойным – обращаться с собой, как... Как с женщиной легкого поведения, вот как. Ее даже били.
      Неля трудно менялась. Наверное, потому, что в отличие от многих красавиц, с кем столкнулась на подиуме, она относилась к себе с изрядной долей критики. Ей и мама в детстве говорила, что с лица воду не пить, главное, ума набраться.
      И набралась Неля этого ума? Как не было, так и нет. А есть осознание собственной ничтожности: сегодня красива, а завтра случись что, и вот уже она безоружна перед машиной жизни. Та именно представлялась ей машиной, но без водителя. Едет себе и давит ротозеев. Зазеваешься, и сровняет тебя с асфальтом.
      Конечно, приятно, что выбрали тебя вице-мисс и приз дали – тысячу долларов и японский телевизор. Между прочим, Неля больше бы обрадовалась симпатичной шубке из лисы, которая досталась девушке, занявшей третье место. У Нели, между прочим, нет приличной шубы. Только дубленка, перешитая из тулупа, который ей когда-то принес бывший сожитель...
      – Ты на меня обиделась? – услышала она голос своей обожаемой Натальи Петровны. – Прости. Я приехала сама не своя. Мы ведь с Любавиным в тюрьму ходили. Вызволяли Валентина. Он своему собутыльнику Федьке голову разбил. Хотели осудить по статье, за злостное хулиганство.
      – Это Брага-то Федька? Ему давно пора не то что голову разбить, вообще со света сжить. Это же он Валентина Николаевича втянул в свои грязные дела.
      – Это ты пьянку так называешь?
      – Пьянку. Грязное дело и есть. Трезвый человек разве станет просто так в грязи валяться? То-то же...
      – Добрая ты, Нелинька, – сказала Наташа с некоторым сожалением, как будто считала доброту пороком. – Всех по себе меришь. Вот скажи, тебя могли бы заставить пить? Не на празднике, а просто так, изо дня в день?
      Неля отшатнулась.
      – Что вы, Наталья Петровна, вы же знаете. Я на пьянку так насмотрелась за свою жизнь, что не стану пить и под угрозой расстрела.
      – И что же получается? Тебя, молодую девчонку, нельзя заставить, а Валентина, взрослого мужчину, который, между прочим, тебя на десять лет старше, можно? Вот и подумай, нужен ли моему сыну отец, которого любой Брага может, как ты говоришь, в пьянку втянуть.
      – Наталья Петровна, – теперь Неля взглянула на своего кумира с некоторым сожалением, – так ведь мужчины... они же слабее женщин. В моральном смысле... Извини, Валера, мы как будто о присутствующих не говорим.
      – Ничего, пожалуйста, – пробурчал уязвленный Валерка.
      – Иными словами, ты считаешь, что по силе духа мужчин и женщин даже сравнивать не стоит?
      – Если так прямо говорить, мужчины могут обидеться. Я думаю, это от природы идет, еще из древних веков. Мужчины ведь охотились, сражались, шли на всякие опасные дела, а женщине нужно было о детях думать. Потому она и не может очертя голову бросаться во всякие сомнительные дела. Ей гены не позволяют.
      – Интересная теория, – улыбнулась Наташа. – Вот видишь, о женщинах вообще ты можешь правильно думать, а о себе – тут тебя как будто заклинивает. Насчет того, кто выше по положению, кто ниже... Ерунда это все, дорогая девочка. Любовь всех уравнивает.
      – Вы думаете... – с робкой надеждой начала говорить Неля.
      – Я думаю, что вы должны сами решать. А решите – не забудьте на свадьбу позвать.
      – Да как же можно без тебя. – Валера даже остановил машину, приткнув ее к тротуару, и неуклюже обнял обеих женщин. – Мы тебя оба любим. Правда, Малыш?
      – Правда, – отозвалась счастливая Неля.

Глава двадцать вторая

      Наташа ушла в декретный отпуск. Она бы еще работала, но сначала Стася, а за ней и родители Наташи, и Валера со своей невестой стали наперебой ее уговаривать:
      – Уйди ты с этой работы! Мало ли, волнение какое, перенервничаешь. Что для тебя важнее ребенка? Мы все его ждем.
      Так они давали понять, что Наташа на свете не одна и что они все ее очень любят. Своей любовью пытались извести грусть из ее глаз.
      А она и сама не знала, чего вдруг затосковала. Вроде уже все для себя решила: ее встреча с Валентином была ошибкой. Следствием неумной шутки. И даже странно, что шутка имела такие неприятные последствия: сломанную судьбу одного и одинокое материнство другой.
      Подумала так и не согласилась с собственными выкладками. Что значит – сломанная судьба? Разве не была она таковой до того памятного дня рождения? Что же, теперь Наташе взваливать на свои плечи еще и ответственность за судьбу Валентина? Из-за той недели, что они прожили вместе?..
      Надо сказать, счастливой недели. Как быстро она пролетела. Но могла бы Наташа положить на весы ее и, например, три года, что она прожила с покойным мужем? Уравнялись бы эти две чаши? Почему она вдруг вспомнила Костю? Неужели теперь сквозь завесу времени ее жизнь с ним видится не такой уж и счастливой?
      Что-то она постоянно все взвешивает. Постоянно представляет себе жизнь в виде этих самых чаш. Но вот ведь в чем вопрос: что именно взвешивать. Если только чистый вес, тогда понятно. Можно на одну чашу положить корову, на другую лошадь и говорить о ценности этих особей в зависимости от живого веса. А можно взвешивать полезность и необходимость для жизни того или иного животного, и получится совсем другое мерило.
      Нет, права оказалась ее бывшая подруга Тамара. Точно такого, как покойный Костя, искать вовсе не обязательно. Второй муж вполне может походить, например... на Алексея, который до последнего времени, будто невзначай, заглядывал к ней в салон, приносил цветы и молча смотрел в глаза: не передумала ли? То есть жизнь у нее складывается на зависть...
      Тогда почему она так злится, так нервничает? Кто этому виной? Теперь уже сам Валентин. Из-за того, что не поехал за ней, не стал ничего выяснять, а просто махнул рукой и без сопротивления пошел на дно.
      Наташе остался месяц до родов. За это время она успела получить главный приз на городском конкурсе визажистов.
      В городскую администрацию начальником департамента культуры пришла молодая энергичная женщина, которая, кажется, обожала устраивать всяческие конкурсы. По мнению Наташи, правильно делала.
      Проходили конкурсы без особой помпы, призы и подарки были не слишком дорогие, но жизнь в городе всколыхнули. Мастера творческих профессий перестали чувствовать себя забытыми и обездоленными.
      В самом деле, давно пора было вспомнить о парикмахерах и швеях, о косметологах и хореографах. Да мало ли в городе имелось людей, настоящих виртуозов своих профессий. Почему бы не упоминать их почаще? Город должен знать своих мастеров.
      Правда, Наташа на конкурсе старалась затеряться в толпе по причине своей сильно изменившейся фигуры, которую уже не скрывал умело сшитый джинсовый сарафан.
      Конечно, на вручение приза ей пришлось выйти, и то ли потому, что присутствующие в самом деле высоко оценили ее работу, то ли одобряли мастера, которая старается не только достичь высоты в своей профессии, но и не забывает о своем предназначении продолжательницы рода, но ей долго аплодировали всем залом.
      Примерно спустя две недели после конкурса у нее состоялась встреча с человеком, о котором Наташа старалась забыть. И думала, что никогда больше его не увидит. Вернее, ее.
      В тот день Наташа гуляла по улице. Она была уже на девятом месяце. А если точнее, через две недели должна была родить.
      Она бездумно смотрела на заросшие оранжевыми лилиями клумбы перед дворами частных домов. Эти лилии помнились с детства. Но тогда их было неизмеримо меньше, а сейчас мало кто ухаживал за цветочными грядками перед дворами, потому лилии разрослись и теперь представляли собой высокий оранжево-зеленый ковер, охотно кланявшийся легкому летнему ветру.
      Дом ее родителей стоял в одном из самых тихих кварталов города. Правда, и его уже со всех сторон стали поджимать высотные дома.
      – Ничего, – говорила мама, – на наш с отцом век хватит, а вы уже будете жить как все, в каменных клетках.
      Некоторые прежде маленькие тихие улочки уже становились магистралями, и теперь мимо невысоких домишек мчался поток троллейбусов и машин.
      Недавно брат Валера, на минутку заскочивший к родителям, со смехом рассказывал о том, как один из его знакомых боролся с таким потоком. Якобы он каждый вечер, едва смеркалось, ходил по новому шоссе и разбрасывал металлические шипы. Первое время то тут, то там можно было увидеть стоявшие со спущенными колесами машины, а потом легковушки стали объезжать этот район.
      Наташе не верилось в то, что проблему шума от проезжавших мимо окон машин можно решить так просто, но если даже это народный фольклор, то, похоже, цивилизация достала до печенок бедных частников.
      Она еще помнила деревянные столбы, на которых вешали электрические провода, а теперь столбы повсюду высились монументальные, бетонные, и как дань времени – с листками объявлений на каждом.
      Теперь Наташа шла и машинально прочитывала мелькавшее чаще других: «Требуются девушки без комплексов!» Это проститутки, что ли?
      Ей даже попалась невысокая пожилая женщина, которая с остервенением срывала одно из таких объявлений.
      Заметив, что Наташа смотрит на нее, женщина стала оправдываться:
      – Это же надо, бесстыдство какое! А у меня внучка, чистая, наивная девочка, именно с комплексами. Но хочет от них избавиться, понимаете? Чтобы быть как все. А тут дяди добрые, готовые помочь!
      Наташа кивнула ей как доброй знакомой и пошла себе дальше, посмеиваясь. Ромка у нее в животе уже вовсю толкался, и она, прогуливаясь, разговаривала с ним.
      Наверное, потому, уйдя в себя, она не сразу заметила, что у калитки родительского дома ее кто-то ждет. Вот тогда она и увидела Тамару. И даже не сразу поверила, что это она. Что бы ей делать здесь, у дома Селивановых? Ничего в нынешней жизни Наташи не связывает ее с Тамарой. Никоим образом линии их жизни больше не должны были пересекаться.
      Но Тамара ждала ее, сидя на лавочке. Так непринужденно разбросав руки по спинке и закинув ногу на ногу. В белом полотняном костюме, явно дорогом, с какой-то сногсшибательно модной сумкой.
      – Наташка, привет!
      Она даже руки разбросала в стороны, словно Наташа должна была немедленно броситься к ней в объятия. И когда ничего подобного не произошло, Тамара вроде удивилась:
      – Ты чего, до сих пор на меня дуешься? Все давно закончилось к обоюдному удовольствию, не так ли? Я вышла замуж за мужчину, которого любила.
      – А я ношу ребенка от мужчины, которого любила. Всем сестрам досталось по серьгам.