Сентледжи (№1) - Жена для чародея

Вот только Медлин была ему не врагом, а женой.

— Простите меня, сэр, — смиренно произнесла она. — Я зашла в библиотеку, потому что совсем не устала и не хотела спать, а потом потеряла счет времени.

— Вы нужны мне в постели не для того, чтобы спать!

— Я знаю. — Медлин встретила бешеный взгляд Анатоля со спокойствием, которого вовсе не ощущала. — И вы настигли меня, чтобы перекинуть через плечо и унести в спальню?

Он крепче сжал ее талию.

— Если понадобится.

— Не понадобится, — возразила Медлин. — Я готова… подчиниться.

— Хорошо. — Анатоль обнял ее и поцеловал. Этот поцелуй выражал скорее право завоевателя, нежели иное, более тонкое чувство. «Вот и все его обещания быть нежным», — с горечью подумала Медлин.

Однако не шелохнулась, готовая снести объятия мужа с терпением христианской мученицы. Покорность эта, казалось, лишь сильней распаляла Анатоля. Грубо и властно раздвинув языком губы Медлин, он с яростью и отчаянием проник во влажную глубину ее рта, и в груди девушки вспыхнули противоречивые желания. Ей хотелось одновременно, и убежать, и прильнуть к нему теснее.

Но тут рука Анатоля легла на ее грудь… и Медлин не на шутку испугалась — слишком новым, слишком интимным было это прикосновение. Она рванулась изо всех сил — и высвободилась, хотя отступать было некуда: спиной она почти касалась книжных полок.

Анатоль впился в жену тяжелым острым взглядом.

— Ты все равно будешь моей, Медлин. Слишком долго ждал я этой ночи, мечтал о ней!

— И я мечтала! — воскликнула Медлин. — Только, видно, мы мечтали о разном.

— Похоже на то.

Медлин вскрикнула, когда Анатоль протянул руку к вырезу ее платья — но он выдернул из-за корсажа миниатюру и поднес ее к самому лицу девушки.

— Почему вы носите эту проклятую вещицу? — Как он вообще узнал, что миниатюра еще здесь? Вспомнив, как жестоко обошелся Анатоль с портретом в прошлый раз, Медлин выхватила у него миниатюру, сжала в ладонях.

— Потому что мне нравится, как она написана.

— Я не допущу, чтобы моя жена ворковала над портретом другого мужчины! — Анатоль так крепко стиснул запястье Медлин, что от боли она едва не разжала пальцы.

— Но это ваш портрет!

— Не будьте дурой. Вы же сами видите, что это не я.

— Тогда ругайте художника, а не меня.

— Я именно так и делал с тех пор, как написал эту… — Анатоль осекся и вполголоса выругался.

Поздно. Медлин все слышала и теперь в немом изумлении воззрилась на мужа.

Наконец она обрела дар речи.

— Так вы сами написали этот портрет? — Анатоль не ответил. Багровея от стыда, он выпустил руку Медлин и отступил. Девушка медленно разжала пальцы и взглянула на миниатюру, пытаясь понять, как грубые руки Анатоля могли справиться с такой тонкой работой. Возможно ли, чтобы этот дикий, необузданный человек создал лицо, которое пленило ее воображение, покорило сердце? Мечтательное, нежное лицо, чувственный рот, глаза, полные печали, как… Медлин затаила дыхание. Та же печаль светилась сейчас в глазах Анатоля.

Маска гордыни спала, и перед ней предстал совсем другой человек — одинокий, ранимый, неуверенный в себе.

Анатоль отвернулся, заслонившись ладонью от ее взгляда.

— Неважно, — пробормотал он. — Храните этот портрет, и пусть мечты согревают вашу постель.

Он двинулся к двери. Медлин поняла, что ей дали отсрочку, и была благодарна, но все же…

— Анатоль! Подождите! — крикнула она. Он не обернулся, но задержался, и тогда Медлин, приподняв юбку, бросилась за ним. С лица Анатоля исчезли следы гнева, теперь оно выражало лишь глубокую усталость.

Медлин протянула ему портрет.

— Вы действительно его написали?

— Да, — безжизненным голосом ответил Анатоль.

Множество вопросов роилось у нее в голове, но разве она могла задать самый главный: как, обладая таким мастерством, мог Анатоль изобразить лицо, настолько непохожее на его собственное?

— Значит, это должен был быть автопортрет? — осторожно проговорила она. — Вы смотрелись в зеркало, когда работали?

Он издал хриплый смешок, откинул назад спутанные волосы, провел пальцем по шраму.

— Неужели может прийти в голову, что я смотрелся в зеркало?

— Я просто подумала, что… что вы писали портрет, когда были моложе.

— Мне было всего пятнадцать, но даже тогда мое лицо нисколько не походило на изображенное на портрете.

— Пятнадцать! — воскликнула Медлин в благоговейном восторге. Она знала многих известных художников, не обладавших и малой толикой таланта юного живописца. — Вы были гением!

— Я был глупцом, — сказал Анатоль. — Даром тратил время, изображая человека, которым не был и не мог быть. Человека, который… — Он сжал в мозолистой ладони ее шелковистую прядь, в глазах появилась безнадежность. — Человека, который не напугает свою невесту настолько, что она спрячется от него в библиотеке.

— Я не боюсь вас. Во всяком случае, не настолько, чтобы прятаться, — решительно возразила Медлин. — Я пришла в библиотеку, чтобы добыть кое-какие сведения.

— Какие?

— О первой брачной ночи, — поборов гордость, выпалила Медлин. — Я не имею ни малейшего представления о том, что должна делать.

И отвернулась, приготовившись к взрыву смеха… но в комнате наступила тишина, такая долгая, что Медлин не выдержала и взглянула на Анатоля.

Он стоял словно пораженный громом. Наконец ему удалось выговорить:

— Но это должна была объяснить вам матушка!

— Она всегда была слишком занята выбором нового платья или посещением нового салона.

— А сестры? Фитцледж говорил, что у вас замужние сестры.

— Луиза и Джулия? — Подобное предположение могло лишь позабавить Медлин. — Они младше меня. Это я всегда их учила и давала советы. Как я могла прийти к ним и признаться, что я…

— Что вы чего-то не знаете? — сухо закончил за нее Анатоль.

— Вот именно.

— Что же тогда вы собирались делать? — Медлин решила, что сейчас не время объяснять Анатолю, как она мечтала, что нежный и терпеливый возлюбленный посвятит ее в тайны супружества. Она неловко затеребила ленту на шее.

— Я надеялась на свою горничную Эстеллу. Француженки, кажется, от рождения осведомлены о подобных вещах… но, поскольку она уехала, мне оставалось лишь обратиться к книгам.

Анатоль огляделся по сторонам, очевидно, оценивая библиотеку с новой для него точки зрения.

— И здесь нашлись подходящие книги?

— Нет, — хмуро ответила Медлин. — Ничего практического. Лучшее, что мне удалось отыскать, — фраза Чосера, где упоминается некое «орудие», но этого явно недостаточно.

— Пожалуй. — Анатоль задумчиво наморщил лоб.

Медлин ожидала, что ее признание его позабавит. Или разозлит. Однако же Анатоль был озабочен не меньше ее самой. И Медлин пришла в голову ужасная мысль.

— Боже мой, вы тоже девственник, — пробормотала она. — Неужели?

— Конечно, нет! Однако я никогда не имел дела с благовоспитанными дамами и никогда еще не ложился в постель с девственницей. — Анатоль подошел к окну и до пояса высунулся на улицу.

Медлин молча наблюдала за ним, и вдруг ее осенило. Несмотря на чисто мужскую браваду, Анатоль боялся этой ночи не меньше, чем она сама. Только Медлин искала поддержки в книгах, а он — в ночной тьме за окном.

Свет свечи смягчал его жесткий профиль, и лицо Анатоля обрело несвойственную ему беззащитность. Медлин поймала себя на том, что вопреки высоким могучим плечам Анатоль сейчас видится ей пятнадцатилетним подростком, который некогда бродил по комнатам огромного пустого замка. Снедаемый одиночеством, он проводил время с красками и кистью, пытаясь переделать собственное лицо.

Какие темные силы превратили этого мальчика в мужчину с глазами одержимого и шрамом на лице, мужчину, который любит лошадей и ненавидит книги, мужчину, разум которого стал полем битвы между его волей и древними предрассудками? Анатоль казался непостижимым… и все же Медлин должна постичь его, потому что стала его женой.

Последний раз взглянув на портрет, она положила миниатюру на стол, потом подошла к Анатолю и тихонько потянула его за рукав.

— Милорд, — собравшись с духом, сказала она, — мы с вами разумные люди и наверняка найдем способ справиться с тем, что нам предстоит.

Медлин улыбнулась через силу, но рука, которую она протянула Анатолю, была тверда.

— Уже поздно. Думаю, нам пора подняться в спальню.

Анатоль смотрел на протянутую руку, словно боялся, что Медлин вот-вот ее отдернет. Потом он медленно и бережно сжал пальцы Медлин в своей горячей сильной ладони.

— Вы правы, миледи, — хрипло проговорил он, поднося руку жены к губам.

Потом взял подсвечник, и супруги рука об руку вышли из библиотеки.

В спальне Медлин уже царила особая атмосфера, присущая женщине. Сладко пахли духи, на туалетном столике лежали щетки для волос с ручками из слоновой кости, ленты, кружева и другие предметы, столь же загадочные для Анатоля, как сама его невеста.

Медлин стояла у кровати, и единственная свеча освещала ее лицо, застенчиво и выжидающе поднятое к нему. Анатоль понимал, что первый шаг должен сделать он.

А он лишь смотрел на Медлин, словно деревенский увалень. Рука все еще горела от прикосновения нежных пальцев. Он не мог припомнить, когда в последний раз кто-либо отваживался протянуть ему руку. Может быть, никогда.

Этот бесхитростный жест глубоко потряс душу Анатоля. Весь день он мечтал о том, как овладеет Медлин, а вышло, что она каким-то странным образом овладела им.

Минуты шли, и волнение Медлин усиливалось. Теребя подол платья, она спросила:

— Мне надеть ночную рубашку?

— Нет, — хрипло ответил Анатоль. — Она вам не понадобится.

— О-о! — Медлин залилась румянцем, поняв, что он имеет в виду.

Анатоль поморщился, ругая себя за грубоватый ответ. Он подошел к Медлин, обнял… но руки его словно одеревенели, скованные тем, что в его объятиях девственница. Медлин и понятия не имела, какой жар терзает его плоть. Одно неловкое движение, слишком грубая ласка — и он разорвет тончайшую нить, которая только-только возникла между ними.

Анатоль клял себя последними словами, когда случайно выдал Медлин тайну портрета… но каким-то непостижимым образом эта обмолвка лишь улучшила дело. Она оставила портрет в библиотеке, словно забыла о нем. Анатолю казалось, что он одержал верх над соперником.

Медлин, вся напрягшись, все же позволила мужу притянуть ее к себе. Упругие девичьи груди касались его груди, причиняя сладкую муку, и Анатоль всем сердцем жаждал покрыть их страстными, пылкими поцелуями.

Вместо этого он целомудренно прижался губами к ее лбу, а потом осторожно нашарил на спине шнуровку платья.

— Подождите! — воскликнула Медлин, упершись руками ему в грудь и глядя на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. — Сначала объясните.

— Что объяснить? — пробормотал Анатоль, опьяненный ее близостью, запахом нежной кожи.

— Объясните, что мы собираемся делать. Кровь, так резво бежавшая по жилам Анатоля, застыла, и он в ужасе уставился на Медлин. Нет! Неужели она и вправду ждет объяснений?

Судя по серьезному выражению в глазах Медлин, так оно и было. Анатоль беззвучно застонал. Только Медлин могла потребовать рассудительных объяснений такого безрассудного явления, как слияние плоти, извечная страсть мужчин и женщин.

— Пожалуйста! -взмолилась она, поняв, что услышит отказ. — Мне было бы гораздо легче…

Анатоль крепче сжал ее талию и судорожно сглотнул. Он без труда обсуждал самые интимные стороны жизни с грумами и конюхами. Почему же так нелегко говорить об этом с собственной женой?

— Ну ладно, — сдался он наконец. — То, что происходит между мужчиной и женщиной, заложено самой природой.

— Да? — ободряюще кивнула Медлин, когда он запнулся.

Анатоль вперил взор в Потолок, ища вдохновения, стараясь вспомнить, откуда он сам получил первые сведения о том, что его отец деликатно именовал «любовными играми».

— Вам, наверное, приходилось наблюдать, как ведут себя суки? — в отчаянии спросил он.

— Суки? — слабым голосом повторила Медлин.

— Ну да, суки гончих. Как они вяжутся с кобелями.

— У нас никогда не было гончих. Только маленький кинг-чарльз-спаниель. — Лоб Медлин прорезала озабоченная морщинка. — Правда, Маффин питал странное пристрастие к ноге нашего дворецкого.

— Это не совсем то, — смущенно сказал Анатоль. Он набрал в грудь побольше воздуха и попробовал еще раз: — А как насчет лошадей? Вы когда-нибудь видели, как… — Перед его мысленным взором предстал храпящий, покрытый пеной жеребец, который кроет кобылу в табуне, и Анатоль живо понял, что пример неудачен. — Хорошо, оставим это, — поспешно произнес он, чувствуя, что на лбу выступают капельки пота. Анатоль никогда не отличался красноречием и предпочитал действовать, а не говорить.

Он решительно сжал губы.

— Медлин, я думаю, будет лучше, если я просто покажу вам.

Прежде чем она успела возразить, Анатоль уселся на край постели и стал быстро снимать сапоги и рубашку. Когда его руки потянулись к пуговицам на панталонах, Медлин тихонько ахнула. Впрочем, хотя Анатоль часто жалел о несовершенстве своего лица, тела ему никогда не приходилось стыдиться.

Сняв панталоны и бросив их на пол, он повернулся к Медлин, готовый к тому, чтобы отвести ее руки со стыдливо закрытого лица — но девушка, не отрываясь, смотрела на него расширенными глазами.

Медлин тоже полагала, что ей следует закрыть лицо руками или хотя бы отвернуться, но не смогла сделать ни того ни другого, хотя густо покраснела. Любопытство всегда было ее грехом.

Она знала мужское тело лишь по произведениям искусства… но одно дело — холст или мрамор, и совсем другое — шесть футов и два дюйма обнаженной мужской плоти.

Анатоль и одетым выглядел весьма внушительно. Когда Медлин увидела его нагим, у нее ослабели колени. Невероятной ширины плечи, мускулистая грудь, покрытая темными волосами, плоский живот, стальные бедра и икры, нигде ни капли жира — он был похож на античного героя.

Взгляд Медлин, однако, был прикован к той части тела, которую совсем иначе изображали на картинах.

— Все распухло. Это больно? — в ужасе прошептала она.

— Эта болезнь легко излечима, — со скупой усмешкой произнес Анатоль. Он шагнул ближе, и при виде огня, пылавшего в его темных глазах, сердце Медлин забилось, словно птица в клетке.

— Теперь ваша очередь, — прошептал он.

— О, нет! — Медлин отпрянула, охватила руками грудь, словно защищаясь. — Пожалуйста… Я не могу.

Анатоль легко удержал ее, положил руку на плечо.

— Вы должны, дорогая, иначе у нас ничего не получится.

В первый раз она услышала от Анатоля ласковое обращение, хоть и произнесенное отнюдь не нежным тоном. Слово «дорогая» не избавило Медлин от смущения, но на сердце у нее потеплело.

Она вынудила себя опустить руки.

— Тогда погасите свечу.

— Но я хочу вас видеть.

— Не надо, — несчастным голосом возразила Медлин, вспомнив, как нелестно отозвался Анатоль о ее хрупкой фигурке. — Вы будете разочарованы. Вы ведь уже говорили, что я для вас слишком мала и худа.

— Тогда я был близоруким идиотом. Сняв с вас этот отвратительный корсет, я понял, как ошибался.

— Корсет? — Подозрения Медлин обратились в твердую уверенность. — Значит, вы все-таки были у меня в комнате прошлой ночью?

На миг показалось, что Анатоль станет все отрицать… но он лишь пожал плечами:

— Я увидел, что вы спите, закованная в это орудие пытки, и решил облегчить вашу участь.

— Но как вы попали в комнату?

— Между спальнями есть дверь.

— Я знаю, но она была заперта с моей стороны. Может быть, вы призрак, умеющий проходить Сквозь двери? — с улыбкой спросила она.

Анатоль не улыбнулся в ответ.

«Он что— то скрывает», -подумала Медлин, и ей показалось необычайно важным узнать все до конца.

— Как вам удалось раздеть меня так, что я не проснулась? Почему вы меня не разбудили? Что вы делали в моей комнате в такое…

— Довольно! — вскричал Анатоль. — Ваши вопросы способны убить всякое желание. Поймите же — то, что происходит между мужчиной и женщиной, не нуждается в словах.

— Но…

— Молчите! — Он зажал ей рот поцелуем, не грубо, но решительно.

Странно, но в этот миг пламя свечи затрепетало, словно от дуновения ветра, и погасло. Медлин подумала, что Анатоль снова зажжет свечу, но он этого не сделал. Теперь он, как видно, сам предпочитал темноту свету, как предпочитал молчание разговорам.

Медлин твердила себе, что придает слишком большое значение тому, что произошло в ее спальне. Анатоль просто сделал так, чтобы ей было удобнее спать. Вполне разумный поступок. Но тогда почему образ Анатоля, склонившегося над ее постелью, так волнует и даже пугает Медлин? Как будто все, недосказанное Анатолем, окутывало его плащом мрачной тайны.

Когда он повернул Медлин спиной к себе, чтобы расшнуровать платье, девушка пожалела, что в комнате темно. Теперь ей хотелось яркого света. Темнота делала Анатоля совсем чужим, словно он и вправду был призраком… а шнуровка слишком уж легко подчинялась его пальцам.

Одна за другой все ее одежды упали на пол, и когда Медлин осталась лишь в невесомой ночной рубашке, ее охватил настоящий ужас.

— Анатоль, — не выдержала она, — я не могу сделать этого, не зная… Если вы не скажете мне… Что сказать? Медлин и сама этого не знала. Анатоль спустил рубашку с ее плеча, коснулся нагой кожи горячими, словно раскаленными губами, и девушка услышала его шепот:

— Не все можно объяснить словами, Медлин. Многое надо познать на опыте.

Он снял рубашку. Обнаженная, дрожащая, Медлин казалась себе уязвимой и беспомощной как никогда в жизни. Анатоль медленно повернул ее лицом к себе, но глаз его не было видно — лишь два огонька слабо мерцали в темноте, словно и впрямь глаза призрака.

Анатоль привлек ее к себе. Когда их обнаженные тела соприкоснулись, Медлин ахнула, и ощущение призрачности исчезло без следа. Плоть, прильнувшая к ее нагой плоти, была реальной, сильной, живой.

Он отыскал губами ее губы, раздвинул их, языком дразняще проникая во влажную глубину рта. Отчего-то Медлин подумала, что теперь понимает, как чувствовала Ева, пробуя на вкус запретный плод, страх и жгучий интерес.

На нее нахлынула волна совершенно новых, неизведанных ощущений. Анатоль все крепче прижимал к себе Медлин, наслаждаясь упругой податливостью ее юного тела. При всем своем невежестве Медлин все же осознавала, если ребенок образуется в чреве женщины, то ее тело должно неким образом соединиться с мужским.

И когда руки Анатоля крепко обхватили ее бедра, когда лона Медлин коснулась жаркая, отвердевшая от страсти плоть… тут-то девушка с отчетливой ясностью поняла, что именно сейчас произойдет.

Это открытие потрясло и ужаснуло Медлин. Никогда еще она не чувствовала себя такой маленькой и хрупкой, как сейчас, перед этим воплощением мужской мощи… но ее страх постепенно растворялся в ощущении сладкой тяжести, в тепле, которое рождалось в самой глубине ее тела.

Она чуть отстранилась и почти беззвучно выдохнула:

— Анатоль, пожалуйста, позвольте мне задать еще один вопрос! Мне будет больно?

Учащенное дыхание Анатоля прервалось, и он сжал в ладонях лицо Медлин. В этот миг он всей душой желал быть либо лучшим любовником, либо лучшим лжецом.

— Да, — сказал наконец Анатоль. — Думаю, в первый раз это будет больно. Прости меня.

Тогда Медлин схватилась обеими руками за его запястья, словно желала сдержать натиск мужской плоти, но прошептала:

— Так поспешим, покуда меня не покинула храбрость!

Анатоль гладил ее шелковистые волосы, но не находил слов, чтобы подбодрить свою отважную женушку. Оставалось лишь одно — увлечь ее к постели. Уложив Медлин на покрывало, он лег рядом с ней. Девушка напряглась… и Анатоль, ощутив это, с горечью подумал, что не в силах ей помочь.

В этот миг Анатоль совершил убийственное открытие. Он спал со многими женщинами, но в этих грешных соитиях не научился любить. Соложницы всегда брали от него то, что было им нужно, и он поступал так же. И вот теперь рядом с ним в темноте лежала его жена — испуганная, ждущая того, что Анатоль не мог ей дать.

Он осторожно привлек девушку к себе, неуверенно поцеловал. Свечу-то он погасил, но даже дар Сентледжей не мог погасить луну. Лунный свет проникал сквозь занавеси, заливал серебром постель, выхватывая из темноты соблазнительные до муки видения: округлое девичье плечо, пламенные волны волос, розовый сосок, изгиб белоснежного бедра…

Тело Медлин было совершенно, но казалось совсем крохотным рядом с его мощными формами. Рука Анатоля, лежавшая на ее груди, казалась слишком грубой и сильной, и он страшился сжать округлые холмики плоти, чтобы не причинить боли.

Он обращался с Медлин бережно, словно с драгоценным хрустальным сосудом, но с горечью чувствовал, что девушка напрягается от каждого его прикосновения, от самой нежной ласки.

Когда Анатоль раздвинул ее ноги, она задрожала, и он мысленно посетовал на неудобства девственности.

Он предполагал, что все будет по-другому. Истории о Сентледжах и пылкой страсти, которую они пробуждали в своих выбранных невестах, вошли в легенды, как история Ланселота и Гвиневеры. Девственность не мешала этим женщинам обладать такой же горячей кровью, как их мужья.

Рассказывали, что Просперо однажды увел чужую невесту прямо от алтаря… а дед Анатоля после свадьбы появился из спальни только через три дня, и его юная жена мечтала снова туда вернуться.

Но сейчас, держа в объятиях свою дрожащую жену, Анатоль ощущал себя не легендарным любовником, а простым смертным, близким к отчаянию. Возможно, Медлин права, и в первый раз не надо требовать многого?

Перевернув девушку на спину, он приподнялся над ней на вытянутых руках, стараясь не смотреть в ее широко раскрытые испуганные глаза.

— Ты готова? — прошептал он.

Глупый вопрос. Медлин замерла под ним, словно, побежденный противник, который ждет последнего рокового удара.

И все же храбро кивнула.

Стиснув зубы, Анатоль изо всех сил сдерживая естественное желание как можно глубже войти в ее манящую влажную теплоту, изо всех сил старался быть понежнее.

Но, боже милосердный, до чего же узкими оказались врата в это девственное лоно! Оставалось лишь ворваться силой, одним стремительным ударом взломать преграду ее девственности. Плоть их слилась, и это упоительное чувство потрясло его, но негромкий крик боли едва не лишил мужества

Анатоль замер и спросил, совершив самый героический поступок в своей жизни

— Хочешь, чтобы я перестал? — Воцарилось молчание… и он понял: его рассудок, если не сама жизнь, в руках Медлин. Потом она тихо ответила:

— Н-нет.

Поцелуй, который Анатоль запечатлел на ее устах, был скорее благодарным, нежели страстным с глухим стоном он вошел в нее глубже, и тогда ему почудилось, что тело Медлин под ним слегка расслабилось.

Возможно ли, чтобы после боли пришло желание? Может быть, если он начнет снова, медленнее со всем присущим ему умением, — ему удастся пробудить в невесте хотя бы подобие страсти?

Анатоль осыпал поцелуями ее шею, упорно стараясь следовать размеренному ритму… Но у него слишком давно не было женщины, а Медлин была такой сладостной, бархатисто-теплой, совершенной. Он погружался все глубже и сильнее, а его поцелуи становились все лихорадочней.

Сладостный взрыв пришел неожиданно, со всей яростью шторма, который так часто обрушивался на скалистые корнуэльские берега. Волна блаженной боли взметнулась ввысь, и Анатоль хрипло закричал.

Он рухнул ниц, почти потеряв сознание, и лежал так, обессиленный, раскаиваясь в том, что потерял власть над собой. Раскаяние лишь усилилось, когда Анатоль понял, что придавил Медлин всем своим весом.

Он в ужасе откатился в сторону. Девушка лежала так неподвижно, что на миг показалось — не дышит.

— Медлин! — Анатоль тронул ее за плечо. Она вздрогнула от его прикосновения, но не ответила. Спутанные пряди волос закрывали лицо. Проклиная себя за небрежность и грубость, Анатоль неловко убрал волосы с ее лица.

Плотно зажмуренные глаза Медлин открылись.

— Это все? — спросила она, недоверчиво глядя на него.

— Да, -хрипло ответил Анатоль. Немного поморщась, словно от боли, Медлин села в постели, подтянула покрывало к груди.

— Мне теперь можно говорить?

Анатоль боялся того, что может услышать, и все же кивнул. Она имела полное право упрекать его в грубости, неуклюжести, неумении владеть собой. Только бы не начала плакать. Он и так чувствует себя чудовищем.

Медлин по-птичьи склонила голову к плечу, как делала всегда, когда что-то обдумывала. Анатоль подобрался.

— То, чем мы только что занимались… — начала она. — Это значит, что теперь у меня будет ребенок?

Ребенок? Как обычно, Медлин застала его врасплох. Мысль о ребенке даже не приходила в голову Анатолю, когда он держал Медлин в объятиях.

Он вдруг ужаснулся, представив себе, что когда-то, при таких же обстоятельствах, его мать была очень похожа на Медлин. Мягкая, с задумчивыми глазами, мечтающая о ребенке. А потом родился он, Анатоль.

— Это не всегда случается сразу, — поспешно ответил он. — Обычно требуется много таких ночей.

— О, значит, нам снова придется это делать?

Смятение, прозвучавшее в ее голосе, хлестнуло Анатоля не хуже пощечины.

— Ну, не прямо сейчас, — сказал он.

— Хорошо. Думаю, я бы не смогла.

— Тебе было так больно? — тихо спросил Анатоль.

— Нет, но я слишком устала. — Медлин смущенно натянула одеяло повыше, словно пыталась укрыться от его взгляда. — А что мы будем делать теперь?

— Наверное, спать.

— Каждый в своей постели?

Анатоль сразу понял, на что она намекает.

— Конечно, — кивнул он, сел и стал собирать пола разбросанную одежду. Натянув панталоны, он подхватил сапоги и рубашку. Медлин уже вытянулась под одеялом, очевидно, не решаясь при Анатоль даже поднять свою ночную рубашку. Просто зарылась в подушку, притихла и ждала, чтобы он ушел.

Анатоль не понимал, почему это причиняло ему такую боль. Когда он спал с другими женщинами, он потом всегда стремился побыстрее расстаться с ними. Почему же сейчас должно быть иначе?

Может быть, потому, что Анатоль был полон горечи и самоуничижения. Медлин не стремилась бы побыстрее от него избавиться, обладай он демонической притягательной силой Просперо. Или красивым лицом, точно таким, как на проклятой миниатюре.

Но он был всего лишь Анатолем — грубым, невежественным, уродливым чудовищем.

— Ну, тогда… доброй ночи, — неловко произнес Он и отошел от постели. Но у двери его остановил голос Медлин:

— Анатоль!

Он оглянулся. Девушка сидела в постели, озаренная серебристым сиянием луны. Волны пламенно-темных волос ниспадали на бледные плечи. С изумлением Анатоль осознал, как сильно влечет его остаться, прикоснуться к ее лицу, сжать ее в объятиях, обладать ею снова и снова.

Медлин улыбнулась.

— Я просто хотела, чтобы вы знали… Это было совсем не так плохо.

Анатоль отшатнулся. Не так плохо? Улыбка Медлин была мягкой и застенчивой… но она словно брызнула ядом на остатки его уязвленной гордости. Он молча вышел из комнаты и заперся у себя в спальне.

Лишь когда Анатоль исчез за дверью, Медлин с облегчением вытянулась на постели, устроилась поудобнее на подушках. Напряжение последних часов и нескольких предыдущих дней давало себя знать, и сил у нее не осталось даже на то, чтобы дотянуться до ночной рубашки.

А кроме того, касание ткани к обнаженной коже было таким волнующим и чувственным. Нагота помогала ей заново ощущать свое тело.

Медлин думала о том, что произошло этой ночью. Каким странным, удивительным образом плоть Анатоля соединилась с ее плотью! И это оказалось совсем не так страшно, как она воображала.

Сначала она, как он и говорил, почувствовала боль… но ласки Анатоля были так сдержанны, почти застенчивы, он так старался быть нежным. И кроме боли, было еще что-то, чего Медлин не могла описать словами… Обещание, надежда, что следующий раз даст ей нечто большее.

Неужели она способна даже помыслить о том, чтобы это произошло снова? «Почему бы и нет», — подумала Медлин, с затаенной улыбкой утыкаясь в подушку. Она ведь больше не девственница. Медлин всегда ощущала полное безразличие, когда сестры, хихикая, делились друг с другом секретами «замужних дам», всегда чувствовала себя изгоем в женском обществе. Пока она читала и философствовала о «природе вещей», Луиза и Джулия жили — флиртовали, выходили замуж, на опыте познавали древние тайны жизни.

Теперь Медлин тоже была причастна к этим тайнам. Сегодня она узнала многое о мужчинах, об Анатоле. Она стала женой. И, может быть, раньше чем через год — через девять месяцев — станет матерью.

Эта мысль преисполнила Медлин благоговением. Веки наливались тяжестью, девушка зевнула. Перед ее мысленным взором возник ясноглазый младенец, который быстро превратился в полдюжины прелестных малышей, цеплявшихся за ее колени. Разумеется, она сама будет заниматься их образованием, награждать леденцами и шоколадом, когда они будут безошибочно спрягать латинские глаголы и читать наизусть Гомера на безупречном греческом.

Ресницы Медлин сомкнулись, и она заснула в мечтах об образованных детях, которые с обожанием глядели на нее удивительными темными глазами своего отца.

Она спала и не знала, что под утро Анатоль снова пробрался в ее комнату. Хотя рассвет только-только занимался, он уже был одет в сапоги и плащ для верховой езды и собирался в конюшню. Последние минуты ночи, о которой он так мечтал, неумолимо уходили. Первая брачная ночь кончалась, наступало утро.

Он многого ждал от этой ночи. Ждал избавления от гнетущей боли, от одиночества, тоски, одолевавших его уже несколько месяцев. Однако избавление не пришло, и сегодня, как и всегда, он метался в своей спальне, как зверь в клетке. Он проклинал тот день, когда отправил Фитцледжа на поиски невесты, проклинал судьбу, которая привела к его порогу Медлин Бертон.