Сентледжи (№1) - Жена для чародея

— Сэр, вы совершили ошибку, — сказала Медлин. — Дама, которую вы поцеловали, не ваша невеста. — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Ваша невеста — я.

— Вы? — От его дикого взгляда девушка втянула голову в плечи.

— Да. Я Медлин Берт… То есть Медлин Сентледж. — И она выдавила из себя улыбку, которая увяла, как только Анатоль приблизился.

Прищурив глаза, он рассматривал дорогое изящное платье и искусно напудренный парик, столь неуместные в этой дикой местности. Потом он попытался обойти девушку кругом, но для Медлин это было все равно что позволить голодному волку зайти со спины, поэтому она отступала, одновременно поворачиваясь на месте.

Некоторое время они словно исполняли какой-то шутовской менуэт. Наконец Анатоль рявкнул:

— Да стойте же на месте, черт побери!

Медлин замерла.

Он медленно осматривал ее со всех сторон, и по спине у Медлин ползли мурашки. Она стояла совершенно неподвижно, прижав руки к груди, а в голове у нее билась нелепая мысль: «Если я не буду шевелиться, он не укусит. Или все равно укусит?»

Что сделает Анатоль, когда закончит осмотр? Принесет извинения за свою ошибку? И поступит с ней так же, как с Хэриетт? От этой мысли все тело Медлин напряглось, а сердце забилось чаще. Она невольно вытянула руки, как бы защищаясь.

Но Анатоль и не думал набрасываться на нее с поцелуями. Напротив, в его взгляде читалось явное презрение. Но ведь на Хэриетт он смотрел совсем по-другому, со стороны казалось, что она ему даже понравилась, подумала Медлин… и, как ни странно, это наблюдение отозвалось в ее душе болью.

Анатоль стоял, скрестив руки на груди, а лицо его было мрачнее тучи.

— Старик, видно, совсем из ума выжил, — наконец пробормотал он.

— Какой старик? — пролепетала Медлин.

— Фитцледж, конечно. Чертов дурак.

В ту минуту Медлин и сама не испытывала к голубоглазому священнослужителю никаких нежных чувств, но она не могла не встать на его защиту.

— Сэр, я уверена, что мистер Фитцледж сделал все от него зависящее, — сказала она. — Насколько я могу судить, вас не устраивает его выбор?

— Да разрази меня гром! Как он может меня устраивать?

Очевидно, ее муж не относился к людям, выбирающим выражения. Он продолжал:

— Вы не соответствуете ни одному из требований, указанных мною в списке.

— В списке?! — Медлин задохнулась от возмущения. — Вы написали ему список, словно посылали на рынок закупать провизию?

— Ну да. Только вместо баранины и овощей я, кажется, получил пакетик сладостей. Я надеялся на что-то, по крайней мере, более… — Взгляд Анатоля скользнул по ее фигуре, задержался на груди. — На что-то покрупнее.

Медлин гордо выпрямилась, развернула плечи. Подумать только, она еще пыталась избавить этого грубияна от унижения. Как ей могло прийти в голову, что подобный человек может обладать хоть каплей чувствительности?

— Видите ли, сэр, случилось так, что вы тоже являете собою совсем не то, что я ожидала увидеть.

— Неужели? — Хотя тон Анатоля предполагал полное его безразличие к данному предмету, он все же добавил: — И что этот старый дуралей вам обо мне наговорил?

— Он не столько говорил, сколько…— Медлин достала портрет, и при взгляде на красивое лицо, так часто являвшееся ей в мечтах, у девушки защемило сердце.

Не успела она поднять голову, как услышала сдавленный возглас Анатоля. В следующий миг он выхватил миниатюру у нее из рук, а поскольку та все еще висела на ленте, он рывком подтащил Медлин к себе. Она с ужасом ощутила неудержимую силу, исходившую от этого человека, силу, сродни мощи разгулявшихся стихий.

Его глаза горели гневом.

— Откуда вы это взяли?

Медлин, едва живая от страха, все же нашла в себе силы ответить:

— Мне дал ее мистер Фитцледж. Он сказал, что это точная ваша копия.

— Так вот, значит, как он вас сюда заманил! — Анатоль поднес миниатюру прямо к ее лицу. — Вот кого вы надеялись получить? Сказочного принца, черт бы его побрал?

— Нет, не принца. Но, по крайней мере, джентльмена.

Анатоль рванул миниатюру, лента с треском лопнула. Медлин тихо вскрикнула, прижала руку к пылающей ссадине на шее, а Анатоль с дикой яростью отшвырнул портрет прочь.

Ошеломленная силой его гнева, Медлин попятилась. Анатоль снова обошел ее кругом, оглядывая с головы до пят.

— Вот что, мадам, скажите мне… — начал он, но внезапно осекся и застыл, зачарованно глядя на Медлин.

Что собирается делать этот дикарь? Медлин поплотнее завернулась в накидку. Анатоль протянул к ней руку, и она с удивлением заметила, что пальцы у него дрожат.

С неизъяснимым выражением в глазах, ставших совсем черными, словно бездонными, он прикоснулся к шее Медлин. Ей показалось, что он побледнел, хотя лицо его покрывал слишком густой загар, чтобы она могла судить с уверенностью. Скосив глаза, Медлин попыталась увидеть то, что привлекло его внимание.

Она не увидела ничего, кроме пряди своих собственных волос, которая выбилась из-под пудреного парика. Именно на эту прядь и был устремлен остановившийся взгляд Анатоля.

— Ваши волосы, — свистящим шепотом произнес он. — Они… они рыжие.

— Да, рыжие. Вы, должно быть, рассчитывали на белокурые?

Но Анатоль, казалось, даже не слышал ее. Его глаза подернулись дымкой, словно он находился в глубоком трансе, лицезрея нечто невидимое остальным, но вселявшее ужас. Выражение, которое приняло его лицо, пугало Медлин едва ли не больше, чем недавний беспричинный гнев.

— Сэр? Анатоль? — еле слышно позвала она.

— Огненная женщина, — пробормотал он, прикасаясь к выбившейся пряди.

— Простите, я не расслышала.

Анатоль отдернул руку, словно обжегшись. Если бы не нелепость подобного предположения, Медлин решила бы, что он сильно напуган. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и направился к двери, которая открылась при его приближении.

Уже после того, как он скрылся внутри, Медлин услышала его хриплый голос:

— Эй, кто-нибудь, приведите ко мне этого сукиного сына. Немедля!

Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что содрогнулось, казалось, само основание замка Ледж.

Медлин долго смотрела на закрытую дверь. Лишь через несколько минут она поняла, что все ее тело сотрясает крупная дрожь, а колени подгибаются. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к одной из коринфских колонн.

Не только дикарь, но еще и безумец! Медлин не имела ни малейшего понятия, что вывело его из себя.

Портрет? Ее волосы? Сам ее облик? Впрочем, это не имело особого значения. Главное — что второй раз за сегодняшний день Медлин, по сути дела, выставили за дверь дома, который она в мечтах уже представляла своим.

Она даже не знала, чего ей больше хочется — плакать или смеяться. Как сквозь сон девушка услышала голос Роберта, окликавшего ее. Лакей остановился на верхней ступени лестницы, очевидно, опасаясь приближаться к дверям замка, несмотря на то, что Анатоля там уже не было.

— Мадам, вы должны поскорее спуститься, — умоляюще проговорил он. — Мисс Хэриетт совсем плохо. Нам удалось посадить ее в карету, но она мечется и стонет, точно одержимая. А ваша горничная боится выходить из своей кареты. А кучера говорят, что здесь нечисто. Они даже не хотят распрягать лошадей.

Нечисто? Нет, подумала Медлин, просто здесь царит запустение и хаос. Это место, где она надеялась обрести все — и не обрела ничего.

— Мадам? — повторил Роберт, не дождавшись ответа.

— Я сейчас спущусь, — вяло ответила Медлин. Несгибаемая Хэриетт поистине выбрала самое удачное время для того, чтобы закатить первую в жизни истерику, а от Эстеллы, разумеется, никакого толку не будет. Горничная-француженка умеет хорошо укладывать волосы, и только… утихомиривать разбушевавшиеся чувства, подносить нюхательные соли и призывать к порядку вышедшую из повиновения прислугу, как всегда, предоставляется практичной Медлин.

Но сейчас Медлин не находила в себе и следа практицизма. Когда Роберт двинулся вниз по лестнице, она не могла заставить себя последовать за ним.

Она ощущала полную опустошенность, и единственное, чего ей хотелось, — сжаться в комок под парадными дверьми замка, закрыть лицо руками и зарыдать во весь голос. Как будто в конце долгого и изнурительного путешествия она узнала, что человек, к которому она так стремилась, внезапно умер.

И Медлин даже не могла оплакать его кончину, потому что Анатоля, являвшегося ей в мечтах, никогда не существовало. Ее губы искривила невеселая усмешка. Может быть, всему виной злая судьба? Прекрасный принц обратился в злое чудище, поцелуй, который мог бы разрушить злые чары, достался другой, а принцесса отвергнута, и ее сердце навек разбито.

В ее возрасте давно пора перестать верить в глупые сказки.

Медлин потеряла счет времени и не знала, как долго простояла она у колонны с сухими глазами и жгучей болью в сердце. Только негромкое покашливание за спиной вернуло ее к действительности. Решив, что это Роберт вернулся за ней, Медлин обернулась, но оказалась лицом к лицу с преподобным Септимусом Фитцледжем.

Они не виделись с того дня, когда в Лондоне состоялась церемония заключения брака по доверенности. Медлин нужно было готовиться к путешествию в Корнуолл, а священник спешил вернуться к своей пастве и молодому хозяину замка, дабы доложить, что его поручение выполнено.

Медлин сердито сжала губы. Больше всего ее бесило то, что после всего случившегося священник отнюдь не утратил своего безмятежного облика и по-прежнему походил на ангелочка. Как может человек быть таким лживым и в то же время обладать столь честными глазами?

Он мял в руках свою треугольную шляпу, белоснежные волосы спутались, а щеки раскраснелись от быстрой езды. На лице застыло сокрушенное выражение, с которым слуге господа надлежит осматривать место кровавого побоища.

— Медлин, — тихо проговорил он, — я слышал, что… простите меня.

От его сочувственного тона у Медлин перехватило дыхание. Она не могла выдавать из себя ни единого звука и только смотрела на Фитцледжа полным горечи взглядом.

— Анатоль был у меня, когда ему сообщили, что видели на дороге ваши кареты. Он помчался в замок, прежде чем я успел его остановить, а моей лошадке не угнаться за его бешеным зверем. Но я всей душой желал присутствовать при вашей первой встрече.

— Неужели? Как странно! А я-то думала, что вы хотели быть где угодно, только подальше отсюда.

— Значит, ваше знакомство прошло не вполне удачно?

— «Не вполне»? Это слишком мягко сказано. Да разве могло быть иначе? Скажите, зачем вы расписывали мне добродетели мистера Сентледжа, зачем говорили, как замечательно будет… — Она оборвала фразу на полуслове, почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы.

Фитцледж попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Нет! Самое ужасное, что я считала вас другом, а вы меня предали!

Фитцледж понурился:

— Дитя мое, вы и представить себе не можете, сколь глубоко мое раскаяние. Я поступил неправильно. Мне бы следовало быть с вами более откровенным.

— Да уж!

— Но мне так хотелось заполучить вас для Анатоля. Я просто не видел другого способа.

— Кроме лжи и обмана? В них не было необходимости, сэр. Вам стоило лишь упомянуть об условиях брачного договора, и я бы дала согласие. Вы же знали, в каких стесненных обстоятельствах находилась моя семья.

— Ах, Медлин! — Фитцледж устремил на нее проницательный взгляд. — Ваша семья уже не раз бывала в подобных обстоятельствах. Вы вышли замуж за Анатоля Сентледжа отнюдь не ради денег.

То, что Фитцледж это понимал, лишь усугубляло боль и разочарование. Одна слезинка все-таки скатилась по щеке Медлин. Девушка отвернулась и сердито смахнула ее рукой.

— Как вы могли так поступить? Пробудить во мне расположение к человеку, которого не существует, поверить, что юноша, изображенный на портрете, — это Анатоль Сентледж!

— Но это он и есть.

— Тогда художник, наверное, был слеп! Это изображение нисколько не походит на грубияна, оскорбившего мою кузину, а потом меня.

— Боюсь, дитя мое, вы увидели лишь худшую сторону его натуры. Под этой грубой внешностью скрывается истинная сущность Анатоля Сентледжа. Этот портрет — отражение его души.

— Прекрасно! Но вам следовало упомянуть об этом значительно раньше. К несчастью, мне придется иметь дело не с душой, а с телом.

Медлин невольно содрогнулась. Она была девственницей, притом ее никогда особенно не занимали проявления плотской сущности человека. Конечно, мысль о первой брачной ночи изредка мелькала у нее в голове, но она была уверена, что чувствительный и нежный жених сумеет развеять девичий страх. Однако перспектива оказаться запертой в спальне один на один с этим дикарем, с мужчиной, способным довести женщину до невменяемости одним поцелуем, вызывала в ее душе ледяной ужас.

Фитцледж мягко положил руки ей на плечи, повернул к себе.

— Мое дорогое дитя, — сказал он, — я знаю, Анатоль может показаться несколько… э-э… странным, но он никогда не причинит вреда женщине.

Медлин скептически приподняла бровь.

— Кажется, мне не стоит об этом беспокоиться. — Она указала подбородком на закрытую дверь. — Поскольку он даже не собирается пускать меня в дом.

— Он не позволил вам войти?

— Да, ему противно на меня смотреть. — Медлин с ненавистью к самой себе отметила, что голос ее задрожал. — А вы сказали мне, что я как раз та, что нужна Анатолю, что я единственная женщина, которую он сможет полюбить.

— Так оно и будет, моя дорогая… Когда-нибудь.

— Если и будет, то, по-видимому, не сегодня. И что я, по-вашему, должна делать, мистер Фитцледж? Разбить шатер в замковом дворе? Или, может быть, вернуться в Лондон?

Лицо священника исказилось тревогой.

— О, нет! Вы этого не сделаете! Медлин смерила его ледяным взглядом, потом с горечью вздохнула.

— Да, не сделаю. Нравится мне это или нет, но я дала клятву… а мое семейство уже давно потратило вшестеро больше того, что причиталось мне по брачному договору. Вы хорошо сделали свое дело, мистер Фитцледж. Вы загнали меня в ловушку.

— У меня не было такого намерения, дитя мое. Позвольте мне поговорить с вашим мужем. Я все улажу, а вы не отчаивайтесь и не теряйте надежды. Все, что я обещал вам в Лондоне, сбудется, если вы проявите терпение. Вы с Анатолем познаете такую любовь, что…

— Ах, мистер Фитцледж, увольте! — Медлин предостерегающе вскинула руку. — Не стоит рассказывать мне новую красивую сказку. Хотя в последнее время я вела себя довольно глупо, на самом деле я вполне разумная женщина. Я привыкла не сдаваться даже в самых тяжелых обстоятельствах. У меня, знаете ли, большой опыт.

Она гордо вскинула голову.

— А теперь прошу меня простить, я должна присмотреть за своей родственницей. Она также несколько расстроена знакомством с мистером Сентледжем.

Фитцледж как будто собирался сказать что-то еще, но лишь поклонился Медлин и освободил ей дорогу.

Девушка спустилась уже до середины лестницы, когда ее внимание привлекла голубая лента. Миниатюра. Она лежала вверх рисунком у каменной балюстрады, куда ее в гневе отшвырнул Анатоль.

Теперь по поверхности слоновой кости шла трещина, пересекавшая задумчивое лицо жениха Медлин.

«Портрет его души», — с презрением подумала Медлин. Самая вопиющая ложь из всего, что наговорил ей Фитцледж. Если у Анатоля Сентледжа и есть душа, то она должна быть столь же черна, сколь отвратителен его характер.

Медлин приподняла юбку, намереваясь перешагнуть через миниатюру, но что-то ее удержало. Как-никак она была практичной девушкой, а портрет обладал несомненной художественной ценностью.

А может быть… может быть, этот кусочек слоновой кости по-прежнему был ей чем-то дорог. Проклиная себя за глупость, Медлин все же нагнулась и подняла с земли то, что осталось от ее разбившихся надежд.

3

Анатоль придвинул к себе графин с бренди, и на пыльной поверхности орехового стола остался темный след. Единственное, чего ему хотелось, — напиться до бесчувствия… Но, открыв графин, он заколебался. Анатоль знал, что даже это небольшое удовольствие ему заказано. При его необычных способностях терять власть над рассудком было весьма рискованно. В пьяном виде он мог стать очень опасен.

А он уже и так чувствовал, что становится опасен. С приглушенным проклятием он закрыл графин пробкой и отставил его подальше.

В это мгновение за его спиной дверь кабинета со скрипом открылась. Анатоль почувствовал, как преподобный Фитцледж бесшумно скользнул в кабинет. Гончие, дремавшие у камина, радостно вскочили, чтобы поприветствовать старого друга.

— Лежать! — приказал Анатоль, даже не потрудившись взглянуть на вошедшего.

Пока собаки успокаивались, Анатоль старался побороть бушевавшую в нем ярость, напоминая себе, что человек, с которым он будет говорить, — представитель святой церкви и его бывший наставник, а не просто старый дурак, чья ошибка грозила разрушить все будущее Анатоля.

Наконец он повернулся к Фитцледжу и сдержанно произнес:

— Входите и располагайтесь.

— Благодарю вас, милорд. — Держа перед собой треуголку, как щит, Фитцледж прошел в комнату. В кабинете царила подчеркнуто мужская атмосфера; Стены были обшиты дубовыми панелями, потемневшими от времени, а мебель представляла собой смешение самых разных стилей, причем некоторые предметы принадлежали еще к эпохе Тюдоров. Кабинет был одним из немногих помещений замка, благополучно переживших как нашествие армии Кромвеля, так и реформы, осуществляемые матерью Анатоля.

Почти все остальные помещения Сесили Сентледж перепланировала, оклеила обоями и заполнила новой мебелью в стремлении придать замку Сентледж более цивилизованный вид и превратить его в обычный загородный дом. С таким же успехом, как язвительно говаривал Анатоль, можно было пытаться приделать черту ангельские крылышки.

Он дал священнику время устроиться в обитом гобеленовой тканью кресле, а потом с ледяным спокойствием проговорил:

— Что ты со мной сделал, старик?

— Сделал с вами, милорд? — Фитцледж отвел взгляд, но продолжал с достоинством: — Я всего лишь нашел вам идеальную невесту.

— Идеальная невеста? — Образ Медлин, представший перед мысленным взором Анатоля, подстегнул сдерживаемую ярость. — Эта фарфоровая кукла? Да ее бы сдуло первым же порывом ветра, если бы этот нелепейший парик не придавливал ее к земле!

— Медлин отвечает всем вашим требованиям к будущей жене.

— Черта с два она отвечает! — взревел Анатоль. Одни собаки настороженно подняли головы, но самый старый гончий пес продолжал спать как ни в чем не бывало. Либо он привык к буйному нраву хозяина, либо просто оглох на старости лет.

— Я же говорил вам, никаких расфранченных красоток, никаких плоских грудей и, главное, никаких рыжих волос. — Анатоль начал было загибать пальцы, но потом с отвращением махнул рукой. — Как вы думаете, зачем я дал вам с собой список? Вы ведь считаетесь образованным человеком, стало быть, должны хотя бы уметь читать. Может, к старости вам изменило зрение?

— Зрение мне не изменило, — с негодованием возразил Фитцледж. Опустив руку в карман редингота, он извлек оттуда сильно помятую бумагу. Потом водрузил на нос круглые очки в металлической оправе и начал читать вслух: — Девица с нежным и чувствительным сердцем. Обладающая тонким воспитанием, приличествующим леди. Умная и образованная…

— Что? Дайте-ка я посмотрю. — Анатоль выхватил листок у Фитцледжа. Он пробежал глазами написанные черными чернилами строки, и на лице его отразилось глубочайшее изумление. — Цвет лица — слоновая кость и розы, — бормотал он. — Точеная фигура с тонкой талией и изящными членами. Манера одеваться весьма женственная. Глаза, как изумруды, волосы, как золотое пламя…

Анатоль устремил на Фитцледжа обвиняющий взгляд.

— Что это за дьявольщина? Почерк мой, но я писал совсем другое. Вы подделали мой почерк?

— Разумеется, милорд, я этого не делал. Во-первых, я не сумел бы, а во-вторых, зачем?

— Не знаю, не знаю. Но кто ж еще это мог… Анатоль запнулся и задумался. Он припомнил, как в тот вечер, когда он вручал список священнику, порыв ветра вырвал бумагу у него из рук. Вспомнил он и призрачный издевательский смех, пронесшийся по залу.

— Просперо! — Анатоль, стиснув от ярости зубы, прошелся по комнате. Его предок в свое время славился умением подделывать любой почерк. — Да сгниет этот ублюдок в аду! Это все его колдовские штучки. Он хочет, чтобы я расплачивался за его грехи своими несчастьями.

Он скомкал бумагу и швырнул ее в холодный камин, отчего собаки снова проснулись. Даже Цезарь приоткрыл единственный здоровый глаз.

— Так вы полагаете, что этот старый дьявол Просперо подменил бумагу? И написал свой список? Ну-ну. — Фитцледж прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть усмешку. — Что ж, для трехсотлетнего призрака он неплохо разбирается в женщинах.

Один полный ярости взгляд Анатоля — и священник мигом перестал хихикать.

— К черту Просперо и его таланты! Все равно мое несчастье — ваших рук дело, — бросил Анатоль. — Я ясно дал вам понять, чего хочу и без этого проклятого списка.

— Увы, милорд, я с самого начала предупреждал вас, что так дело не делается. К Медлин меня привлекло чувство более высокого порядка, нежели здравый смысл.

— На сей раз, мистер Искатель Невест, ваше хваленое чувство вас подвело. Теперь есть только одно средство — ее надо отослать назад.

— Что? — Фитцледж широко раскрыл глаза. — Милорд, ведь речь идет о вашей невесте! Вы не можете просто взять и вернуть ее как… как возвращают сапожнику пару плохо сшитых сапог.

— А почему бы и нет? Я ведь еще не ложился с ней в постель. Брак-то заключен по доверенности.

— И тем не менее клятвы, которые были принесены, священны.

— А я все равно не вижу причин, по которым этот брак нельзя расторгнуть.

— Причины! — Фитцледж в волнении вскочил на ноги. — А честь? А доброта и честность? Эта девушка приехала издалека, она надеялась и мечтала.

— Видел я, о чем она мечтала! Ее мечты болтались на дурацкой голубой ленточке, повязанной вокруг шеи. Я думал, что этот портрет уже давно уничтожен. — В голосе Анатоля было столько же горечи, сколько и гнева.

Вид миниатюры пробудил в нем былую ранимость, и это оказалось еще болезненней потому, что он давно считал себя исцеленным от излишней чувствительности.

— Не знаю, как вам удалось разыскать портрет, Фитцледж, — продолжал Анатоль. — Но как вы посмели заявить ей, что это точное мое подобие?

— Простите меня, милорд, но вы не оставили мне выбора. — Фитцледж беспомощно всплеснул руками. — Вы не разрешили мне почти ничего говорить. Что же еще мне оставалось делать? Я должен был как-то убедить девушку.

— И потому вы позволили ей вообразить меня смазливым юнцом? А меня заставили поверить, что мои пожелания исполнены? Что вы думали, когда представляли себе, как мы встретимся? Или понадеялись, что мы оба внезапно ослепнем?

— Я надеялся, что буду присутствовать при вашей встрече и все улажу.

— Богом клянусь, мне бы тоже этого хотелось! Может, тогда я бы не выставил себя на всеобщее посмешище, поцеловав не ту женщину. — При воспоминании о сцене на лестнице Анатоль покраснел до корней волос.

— А вот этого я никак не могу понять, милорд. Как вы, с вашим обостренным восприятием, могли так ошибиться?

— Что ж тут удивительного, черт бы вас побрал? Высокая, крупная женщина. Я как раз такую и просил. А вашей драгоценной Медлин я даже не заметил.

— Мне трудно этому верить. Неужели вы ничего не почувствовали, взглянув в глаза Медлин?

— Ровным счетом ничего, — сказал Анатоль. Но он лгал, и они оба это знали. В тот миг, когда Анатоль впервые увидел похожее на фею создание, им овладело странное беспокойство. Она была не похожа ни на одного из известных ему людей. Она пробуждала в Анатоле неведомое прежде чувство, и именно это чувство заставило его в порыве, похожем на отчаяние, броситься к ее темноволосой спутнице.

Глядя на собеседника, Фитцледж обеспокоено нахмурился.

— Скажите мне, сын мой, — мягко спросил он, — что вас так пугает в Медлин?

— Пугает? — Анатоль деланно захохотал. — Не тронулись ли вы разумом, ваше преподобие?

— Но почему тогда вы так странно себя ведете? Не пускаете ее в дом. Хотите отослать назад.

— Потому что она не такая невеста, какая мне нужна. Тощий цыпленок, вот она кто! Да если я случайно прижму ее к стенке в постели, от нее места мокрого не останется.

Анатоль отвернулся, чтобы укрыться от проницательного взора священника. Фитцледж, как и всегда, видел его насквозь. Анатоль действительно боялся.

Он боялся Медлин с ее хрупкостью, ее изысканной красотой. Она напоминала ему изящные фигурки из китайского фарфора, некогда украшавшие будуар его матери, — нимфы, пастушки, богини и духи.

Наутро после смерти матери Анатоль стоял перед застекленным шкафчиком и смотрел на эти фигурки. В десятилетнем возрасте он еще не умел управлять своими чувствами и своей удивительной силой. Его переполняли горе, гнев и чувство вины, а глаза были полны слез. Внезапно фигурки начали дрожать, а потом одна за другой стали распадаться на мелкие кусочки. Потом, когда рыдания утихли, он пришел в ужас от того, что наделал, и несколько часов подряд сидел на ковре, стараясь сосредоточиться, чтобы силой воли воссоздать разрушенное. Но все усилия оказались тщетными.

Тогда Анатоль впервые с горечью осознал страшную истину: он обладает способностью разрушать, но не созидать.

— Милорд? — Голос Фитцледжа заставил его вернуться в настоящее. Воспоминания несколько умерили бушевавшие в душе чувства, и, обернувшись к Фитцледжу, Анатоль заговорил уже более спокойным тоном:

— Может, вы и правы. Эта ваша Медлин и в самом деле… — Он умолк, все еще не желая признаваться. — Из-за нее я пребываю в тревоге. Ведь я просил вас подыскать крепкую, сильную женщину не из пустой прихоти. Я не хочу новых трагедий в этом доме.

— Единственно возможная трагедия произойдет, только если вы отошлете Медлин обратно.

— Зря вы так в этом уверены. — Анатоль отошел к длинному узкому окну, похожему на бойницу. Опершись локтем о широкий подоконник, он стал смотреть на сиявший далеко внизу залив, где волны с шумом бились о скалистый берег. Обычно это зрелище успокаивало его, но сегодня синева моря была испещрена барашками, предвещавшими бурю, подобную той, что бесновалась в душе Анатоля.

После долгого молчания он, наконец, признался:

— Я все-таки смотрел в магический кристалл Просперо, чтобы узнать будущее.

— О господи! Вы же давали клятву никогда больше не прикасаться к этому дьявольскому предмету. Вы клялись…

— Да, клялся, — перебил его Анатоль. — И нарушил клятву.

Он нетерпеливо пожал плечами.

— Я смотрел в кристалл в тот вечер, когда посылал вас на поиски невесты. И еще несколько раз после этого. Видение всегда одно и то же — женщина. Черты лица ее неразличимы, но волосы всегда полыхают, как пламя.

— Жаль, что милорд не рассказал мне о своих видениях раньше.

— Зачем? Разве это повлияло бы на ваш выбор?

— Нет. — Фитцледж вздохнул. — И что эта женщина в видениях с вами делала?

— Делала? Ничего. Просто ее вид порождал во мне тревогу. У меня было чувство, что, если это существо ко мне приблизится, оно завладеет мной.

— И это все? — К удивлению Анатоля, во взгляде Фитцледжа читалось явное облегчение. — Сын мой, попасть под власть женщины не всегда плохо для мужчины.

— Ступайте-ка на могилу отца и скажите ему об этом.

— Бедный мой Анатоль, трагедия родителей наложила на вас неизгладимый отпечаток. А что касается этих видений, то разве невозможно, что на сей раз, они возвещают перемену к лучшему в вашей жизни?

Анатоль смерил священника скептическим взглядом, но тот упрямо продолжал:

— Вы должны дать Медлин шанс. За ее хрупкостью скрываются сила и мужество, способные вызвать восхищение. У нее легкий характер и замечательное чувство юмора. Для столь юного возраста она на редкость умна и образованна. Ее красота отражает совершенство души…

— Вы так говорите об этой девице, словно влюблены в нее, — перебил его Анатоль. — Не это ли обстоятельство повлияло на ваш выбор?

— Конечно, нет! — Фитцледж искренне возмутился, но, к удивлению Анатоля, слегка покраснел. Трудно было удержаться и не подразнить его еще немного:

— Вы слишком давно вдовеете, дружище. Надо было вам самому жениться на этой девчонке, вместо того чтобы подсовывать ее мне.

— Будь я лет на сорок моложе, именно так бы и поступил. — В глазах священника на миг мелькнуло мечтательное выражение, но он тут же опомнился. — Увы, даже тогда это было бы невозможно. Она принадлежит вам, Анатоль.

— А что мне с ней делать — с ее-то накрахмаленными юбками и напудренным париком? Ей место где-нибудь в Версале, а не в нашей дикой стране.

— Начать вам, во всяком случае, следует с извинений за столь неподобающий прием. Вы даже не потрудились дать распоряжения слугам, чтобы они все приготовили к приезду вашей невесты.

— Моя женитьба касается только меня, и никого больше. К тому же она приехала раньше, чем я ожидал.

— Означает ли это, что вы не сообщили о Медлин своей родне? Вашему кузену Роману?

— Нет, конечно. С какой стати я должен это делать?

— Вы чересчур ревниво оберегаете вашу личную жизнь, милорд. Роман должен был знать о том, что вы собираетесь жениться. Ведь он считает себя вашим наследником.

— Если он так считает, значит, он полный идиот. — При упоминании о Романе Сентледже Анатоль ощутил знакомый укол раздражения. — Я никогда не допущу, чтобы замок Ледж попал в руки к этому…

Он оборвал себя, скорее почувствовав, нежели, услыхав, что кто-то подошел к двери, и проговорил:

— Войдите.

Последовала пауза, вслед за тем в кабинете появился Люций Тригхорн, ворча себе под нос:

— Хоть бы разочек дали в дверь постучать. Хотя бы для виду.

— Я же просил меня не беспокоить, — недовольным тоном заметил Анатоль.

Седой как лунь старикашка даже бровью не повел. Вытирая руки о грязноватый передник, он прошел дальше.