Сентледжи (№1) - Жена для чародея

В изнеможении она прижалась пылающим лбом холодному граниту колонны.

Она не замечала появившегося рядом с ней Тригга, пока не услышала его торжествующий голос:

— Я ведь говорил, что они все смылись, да вы мне не поверили! Эти расфуфыренные лакеи понеслись так, словно за ними черти гнались. — Тригг злорадно ухмыльнулся. — Ну и вправду сказать, люди частенько пугаются хозяина.

— Что верно, то верно, — отрешенно отозвалась Медлин.

Тригг бросил на нее испытующий взгляд.

— Может статься, и вы хотели бы с ними отправиться, леди?

Ни о каком «может статься» и речи не было… но у Медлин хватило духу выпрямиться и веско заявить:

— У меня нет ни малейшего желания возвращаться в Лондон, мистер Тригхорн. Я новая хозяйка замка Ледж, и я останусь здесь. Вам остается лишь смириться с этим фактом.

Ухмылка Тригга увяла.

— Как будет угодно, мадам.

Но когда зловредный старикашка скрылся в доме, вся напускная храбрость Медлин исчезла без следа. Тщетно напоминала она себе, как часто в путешествии донимало ее вечное брюзжание злоязычной Хэриетт. Зато теперь, когда Медлин бросили одну в чужом и странном доме, где даже нет ни одной служанки, а только мужская прислуга, общество кузины стало казаться ей весьма привлекательным. «Боже мой, — подумала Медлин, — я ведь даже не знаю, смогу ли снять корсет на ночь!»

Впрочем, эта задача казалась не самой трудной по сравнению с тем, что ей предстояло жить рядом с мрачным и грубым мужем без дружеской поддержки, без возможности выплакаться, получить утешение и совет.

Медлин приехала на край света, полная надежд, спасаясь от одиночества, которое всегда донимало ее в Лондоне… но сейчас, глядя на грозные башни замка Ледж, она понимала, что еще никогда в жизни не была так одинока.

5

Половина второго ночи. В этот час всем смертным обитателям замка Ледж полагалось спать глубоким сном, но Анатоль часто спрашивал себя, к какому же миру принадлежит он сам — к миру обычных людей или призрачному миру своих умерших предков. Сегодня он ощущал себя одним из тех беспокойных духов, которые населяли замок Ледж.

Он неустанно мерил шагами спальню, судорожно вцепившись в ворот полу расстегнутой рубашки, и изо всех сил боролся с неодолимым желанием снова обратиться к проклятому хрустальному шару. Однако еще сильнее жгло его иное желание — страсть мужчины из рода Сентледжей, который слишком долго ждал свою невесту.

Теперь его невеста здесь, и когда минутная стрелка на часах ползет так медленно, что сводит с ума, когда свечи в канделябрах почти догорели, а за плотно зашторенными окнами стоит ночная тьма, когда кажется, что рассвет никогда не наступит — уже не имеет значения, похожа или не похожа Мед-лии Бертон на женщину, которая ему нужна.

Анатоль стиснул зубы, негромко застонал. Еще одна бессонная ночь. Еще одна ночь, полная отчаяния, невыносимого одиночества и вожделения, которое способно поставить на колени самого сильного мужчину.

Он запустил пальцы в густые волосы. Нет нужды ловить ускользающие видения в глубине камня, чтобы узнать будущее. Эта женщина уже начала свое злое дело.

Анатоль слышал гулкие удары собственного сердца, свое прерывистое дыхание и… беспощадное тиканье часов.

Обернувшись, он одним взглядом снял изящную вещицу со стены, заставил ее пролететь несколько футов по воздуху, но в последний миг удержался и не размозжил часы о каминную решетку, а переправил под толстый, набитый пером матрац. Невыносимое тиканье прекратилось.

От этого взрыва чувств голова закружилась так сильно, что Анатолю пришлось прислониться лбом к резному столбику балдахина. Когда перед глазами прояснилось, он устремил взгляд в дальний конец спальни.

Свечи в серебряном канделябре, стоявшем на бюро, бросали мягкий свет на пунцовое одеяло, и лучи света, словно пальцы, тянулись к двери. Двери в спальню Медлин.

Она удалилась к себе очень рано, сославшись на усталость. Удалилась? Спряталась — вот правильное слово. Спряталась от него.

Медлин — его идеальная невеста. По словам Фитцледжа, единственная, в которой есть все, что Анатолю нужно в спутнице жизни. «Все, чего нужно бояться», — с горечью подумал Анатоль. Красивая и хрупкая, полуживая от страха. А ведь он еще не рассказал ей и половины того, что должен был рассказать о себе… потому что струсил, попросту струсил.

Анатоль все смотрел на дверь, пытаясь мысленно проникнуть сквозь нее, ощутить движения Медлин, как ощущал движения всех обитателей замка Ледж. Ничего не получалось. Он напряг свою силу до предела, но Медлин оставалась вне досягаемости, таинственная и непроницаемая, словно ночь, объявшая замок.

Анатоль с шумом выдохнул, признавая свое поражение. Будь проклята эта женщина! Если Фитцледж прав, то связь с ней должна бы устанавливаться легче, чем с остальными людьми, каждое биение ее сердца, каждый вздох должен бы ощущаться Анатолем как свой собственный. А он не уверен даже, что сможет уловить ее присутствие, окажись она под самым носом. И это та самая женщина, которой ему предстоит назавтра принести самую священную клятву!

Опора для сердца и души не только в этой жизни, но и в грядущей.

— Черт бы тебя побрал, Искатель Невест! — пробормотал Анатоль сквозь зубы. — Может быть, ты все-таки не ошибся?

Это была скорее мольба, чем проклятие, потому что если старик ошибся… Анатоль даже боялся подумать о последствиях. Что за мука быть навечно привязанным к женщине, неспособной пробудить отклик в его душе.

Именно в душе. Ибо что касается плоти… Анатоль стиснул зубы.

Воспоминание о том единственном поцелуе, о податливых медово-сладких губах Медлин до сих пробуждало в нем дрожь вожделения. Проклятие!

Анатоль бросился к умывальнику. Он не стал тратить время на то, чтобы наполнить фарфоровый таз, а просто плеснул в пылающее лицо холодной водой из кувшина.

Одежда казалась слишком тесной, и Анатоль рванул на груди рубашку так, что пуговицы разлетелись в разные стороны, плеснул воды на шею и грудь. Темные волосы намокли, словно его бросило в пот от сильного жара.

Анатоль подумал, что оставшуюся в кувшине воду следовало бы вылить на чресла. Трудно поверить, что Медлин возбуждает в нем такое желание, такую неутолимую жажду. Ведь она даже не годилась ему по сложению — кожа да кости. Все дело в том, что он слишком долго обходился без женщин. Он соблюдал воздержание с того самого дня, когда отправил Искателя Невест на исполнение его миссии. И какие бы муки ни причиняло Анатолю неутоленное вожделение, он не пытался удовлетворить его» обычным путем, хотя в деревне было немало доступных женщин, готовых за деньги ублажить самого дьявола. Любая из них с радостью и любопытством уложила бы в свою постель наводящего ужас хозяина замка Ледж, но Анатолю не нужны были их заученные ласки и поддельная страсть. Он мечтал лишь о женщине, которую должен найти для него Фитцледж, об истинной жене, равной ему, своей второй половине. Он надеялся, что такая женщина сумеет утолить не только жар плоти, но и смятение духа.

Глупец! Губы Анатоля скривились в саркастической усмешке. Какая непростительная глупость — уверовать в легенды замка Ледж и думать, что такая женщина может существовать наяву!

Все эти мучительные ночи, воздержание, мечты, надежды… Ради чего? Ради Медлин Бертон, девушки, которая корчится от страха под его взглядом. Она была готова выскочить за дверь, лишь бы уклониться от поцелуя! Анатоль видел в ее изумрудных глазах лишь ужас и мольбу — ничего больше. Впрочем, теперь он понимал, что вряд ли смог бы остановиться, даже если бы захотел. Он поцеловал Медлин только для того, чтобы утвердить свое превосходство, но этот поцелуй зажег в нем неугасимое пламя желания.

Правда, только в нем. Юная супруга казалась просто испуганной и оскорбленной. И все же Медлин Бертон нельзя отказать в храбрости. Анатоль уже понял, что за ее хрупкой внешностью скрываются упорство и сила духа. Медлин сохраняла мужество, пока Анатоль не прикасался к ней.

Вот только удержаться от соблазна он не мог.

Зато его предок Просперо никогда не ведал подобных затруднений с женщинами. Говорят, одного произнесенного им заклинания было достаточно, чтобы самая неприступная красавица нагой прибежала в его спальню.

Но Анатоль не хотел завладеть своей невестой с помощью колдовства и черной магии. Он желал Медлин, как обычный мужчина желает обычную женщину. И чем дольше длилась эта глухая ночь, тем больше его тянуло утолить свое желание.

То и дело он с горечью поглядывал на дверь, отделявшую его от Медлин. Ведь она уже согласилась остаться здесь и быть его женой, она уже принадлежит ему по закону. Анатоль выплатил огромную сумму по брачному договору. Это до некоторой степени приравнивало Медлин Бертон к другим женщинам, которым он платил за любовь, просто Медлин стоила дороже.

Эта мысль разъедала душу Анатоля, словно кислота, укрепляла темное намерение. Почему бы не овладеть Медлин? Сегодня. Сейчас. Станет ли она меньше его бояться, если подождать до завтра? Если подождать еще тысячу дней и ночей? Почему бы не положить конец своим мучениям?

Анатоль двинулся к двери, ощущая, как кровь глухо пульсирует у него в висках. По дороге он задержался, оглянулся на зажженные свечи, и тотчас же в правом виске закололо, а один из подсвечников отделился от стола и плавно поплыл по воздуху через комнату. Когда он ткнулся в руку Анатоля, на большой палец упала капля горячего воска. Анатоль сквозь зубы выругался, хотя на этот раз винить следовало не столько его сверхъестественную силу, сколько то обстоятельство, что руки у него дрожали, как у самого обычного человека.

Дернув ручку, он убедился, что дверь заперта. Впрочем, запертые двери никогда не были преградой для Анатоля Сентледжа. Мгновенное усилие воли, и засов с другой стороны отодвинулся, а дверь распахнулась. Он вошел в комнату, прикрыв ладонью свечу, чтобы свет не разбудил Медлин. Если, конечно, она спала. Вполне возможно, что ее, как и Анатоля, нынешней ночью мучила бессонница. Судить об этом было трудно — от глаз Анатоля Медлин скрывала тяжелая ткань балдахина.

Затаив дыхание, Анатоль поставил подсвечник на туалетный столик. При этом он едва не споткнулся об один из сундуков Медлин, которые не распакованными стояли у стены. Единственным признаком того, что комнату занимала женщина, были нижняя юбка и чулки, аккуратно повешенные на спинку кресла. Он коснулся пальцем шелкового чулка, вдруг почувствовал себя чуть ли не вором, трусливо проникшим в чужую спальню, и тут же рассердился на себя за это чувство. Эта комната принадлежит ему, как и весь замок Ледж, как и сама женщина, лежащая на постели.

Анатоль подошел ближе к кровати. В комнате стояла полная тишина, похожая на тягостное безмолвие, которое воцарялось в спальне его матери, когда она запиралась там после душераздирающих истерических рыданий.

Отец мерил шагами зал, ссутулившись под тяжестью горя жены, под тяжестью греха, искупить который он был не в силах. Греха родиться Сентледжем.

Анатолю не раз приходилось быть свидетелем этих драм, бессловесным зрителем, о присутствии которого забывали оба главных действующих лица. Иногда Анатоль даже не понимал, чье пренебрежение ранит его больше — отца или матери.

Но одно он знал наверняка: никогда он не станет жертвой любви, как его отец, никогда не подпадет под сладкую тиранию женских слез.

Рука Анатоля скомкала ткань занавески и замерла. Он знал, что никогда не позволит женщине помыкать собой, но мог бы поклясться могилой своей матери, что не хочет запугивать жену. Анатоль осторожно раздвинул занавески, глянул на просторную кровать — и поначалу решил, что Медлин там нет. Ей-богу, старая шутка о том, как человек потерял жену в простынях, не так уж далека от истины!

Пришлось поднести свечу поближе, и лишь тогда он наконец увидел Медлин, свернувшуюся калачиком посередине огромной постели. Одеяло она натянула до самого подбородка, а руками, как ребенок, обнимала подушку. Рыжие кудри падали на лицо, длинные ресницы покойно золотились. Следов слез не было заметно, но вид у девушки был измученный и несчастный.

Анатоль рассматривал ее профиль с четко очерченным подбородком, и ему вдруг пришло голову, что Медлин не из тех женщин, которые станут устраивать истерики на людях. Скорее, она тихо выплачется в подушку, когда ее никто не будет видеть.

На этой огромной постели она казалась хрупкой и беззащитной. В груди Анатоля вдруг шевельнулось странное чувство, не имеющее ничего общего с физическим влечением. Он так давно не испытывал подобного чувства, что не сразу узнал его и не сразу понял, что зовется оно нежностью. Понял, что ему хочется взять Медлин на руки и баюкать, крепко прижимая к груди, пока она не почувствует себя в безопасности.

Словно почуяв чужой взгляд, Медлин пошевелилась. Анатоль отступил на шаг, успев заметить, что лицо девушки исказила болезненная гримаса. Она снова шевельнулась, одеяло сползло с плеч, и Анатоль заметил туго стянутый корсет. Он нахмурился. Что, кроме непомерного тщеславия, может принудить женщину заковать себя в столь уродливое устройство, да еще и обрекать себя на пытку даже ночью? Впрочем, Анатоль не успел закончить мысленной гневной тирады — до него вдруг дошло, что у Медлин просто не было выбора. Она не могла снять корсет сама, а помочь ей было некому.

Ведь он не проявил никакого сочувствия, когда узнал, что кузина и горничная покинули Медлин. В диком Корнуолле горничной-француженке было просто нечего делать, а что касается Хэриетт… Анатоль был рад, что ему не придется вновь встречаться с этой женщиной, а уж тем более извиняться за тот злосчастный поцелуй.

Медлин даже не жаловалась, она приняла случившееся с показным спокойствием, и только сейчас Анатоль понял, что означало для нее остаться одной в доме, где нет ни единой женщины.

Ругая себя за глупость, Анатоль уже протянул, было руку, чтобы разбудить Медлин и избавить ее от орудия пытки… но что-то его остановило.

У нее такой измученный, такой невинный вид. Понятно, какой ужас она испытает, если проснется от прикосновения его мозолистой руки, прочтет на его лице грубое вожделение. Разочарованно вздохнув, Анатоль бесшумно отступил к двери. Он ждал так долго — подождет и еще одну ночь.

Но оставлять Медлин в таком положении тоже не годилось. Она перевернулась на другой бок, не открывая глаз, снова ее лицо исказила болезненная гримаса. Удивительно, что она вообще способна дышать. Анатоль мельком взглянул на свои руки, и они показались ему слишком грубыми и неловкими.

Тогда он сосредоточил взгляд на шнуровке корсета. Никогда еще ему не приходилось пользоваться своей силой для такой тонкой работы. Шелковый шнурок уже запутался, когда Медлин безуспешно пыталась освободиться от корсета без посторонней помощи. Анатолю стоило большого труда сдержаться и не разорвать корсет в клочья тем же мысленным усилием, каким он сорвал часы со стены.

Он стал дышать глубже и ровнее, стараясь успокоить разум, сосредоточился на шнуровке, и на лбу выступили капельки пота. Управившись, наконец, с делом, он едва держался на ногах от усталости.

Собрав последние силы, Анатоль сосредоточился — и освободил тело Медлин от корсета. Девушка не проснулась, но глубоко и благодарно вздохнула. Теперь корсет лежал рядом с ней на постели, а на ней осталась лишь просторная тонкая сорочка. Проклятый корсет оставил на белоснежной коже грубые красные ссадины, постепенно исчезавшие под целительным взглядом Анатоля. Медлин снова благодарно вздохнула, перевернулась на спину. Ее тело чувственно выгнулось, рука протянулась навстречу Анатолю, словно приглашая разделить с ней ложе.

Глубокий вырез сорочки обнажал ее груди — маленькие, безупречно округлые, с розовыми сосками. По телу Анатоля пробежала крупная дрожь. Еще немного — и он не совладает с собой.

Желание нарастало — темное, безудержное вожделение, утолить которое могла только Медлин Бер-тон. Спящая Медлин загадочным образом ощутила этот призыв и откликнулась на него. Грациозным, соблазнительным движением она потянулась, улыбнулась во сне и провела по губам кончиком языка. У Анатоля потемнело в глазах. Весь дрожа, он склонился над спящей девушкой, приказывая себе быть нежным. Он должен быть нежным.

Он хотел разбудить Медлин поцелуем, как некогда сказочный принц разбудил от векового сна спящую красавицу… Но тут Медлин снова шевельнулась, и Анатоль увидел, что в ее правой руке что-то зажато.

Анатоль замер. Вид голубой ленты, оплетавшей пальцы Медлин, остудил его страсть не хуже ледяной воды. Она все еще цепляется за эту проклятую миниатюру! Хранит ничтожный кусок слоновой кости, словно драгоценность.

Анатоль глядел на портрет и вспоминал, как в дни юности самым заветным его желанием было стать таким, как человек, изображенный на миниатюре, красивый, искренний, добрый, свободный от проклятия, которое наделяло мужчин из рода Сентледжей неведомой темной силой.

Потом взгляд Анатоля упал на зеркало, висевшее над туалетным столиком. Сколь разительно отличалось его отражение от прекрасного юноши с портрета! Дикий блуждающий взгляд, всклокоченные волосы, разорванная на груди рубашка — мужчина, склонившийся над постелью Медлин, более походил на зверя, нежели на человека. Все в его внешности обличало в нем истинного представителя рода Сентледжей.

Крик ярости, вырвавшийся у Анатоля, не разбудил Медлин, потому что прозвучал лишь в его душе. Он смотрел на девушку, понимая, что ведет себя как последний дурак, словно с детских лет он нисколько не поумнел. Как можно надеяться пробудить желание в женщине, которая мечтает о прекрасном принце, запечатленном на слоновой кости?

«Пусть она предается своим мечтам, — устало подумал Анатоль. — Еще одну ночь. Потом все ее романтические бредни разобьются вдребезги».

Бросив последний взгляд на свою рыжеволосую невесту, Анатоль накинул на нее одеяло. И бесшумно выбрался из комнаты.

Миг спустя засов на двери замкнулся. Именно этот звук и разбудил Медлин. Ресницы девушки затрепетали, но она все еще цеплялась за сон, уже ускользавший от нее.

Это был прекрасный сон, чувственный и полный сладкого дурмана. В ее спальню приходил Анатоль. Не тот грубый мужчина, чей поцелуй потряс и оскорбил ее душу, но ее Анатоль, сказочный принц, чей портрет она хранила как святыню.

Он был мягок и нежен, он помог ей раздеться, его пальцы терпеливо трудились над шнуровкой корсета, ласково гладили саднящую спину. Медлин потянулась к нему, и он улыбнулся в ответ, одарил сиянием волшебных темных глаз.

Его глаза говорили: «Я лишь хочу любить тебя, Медлин. Позволь мне любить тебя».

Потом Анатоль склонился над ней, и она затаила дыхание в ожидании поцелуя, но так и не дождалась. Это было все равно, что дочитать книгу до самого интересного места и вдруг убедиться, что следующая страница вырвана.

Наконец Медлин перестала сопротивляться пробуждению, открыла глаза, позволила остаткам сновидения улететь прочь. Она проснулась в чужой спальне, а ее возлюбленный превратился в маленький портрет на овальном куске слоновой кости.

На нее нахлынула тоска, ощущение утраты, столь сильное, что недоставало сил ему противиться. По щекам струились слезы, и не скоро Медлин уговорила себя не заливаться слезами, словно несмышленое дитя, которому привиделся кошмарный сон.

Кошмары ждали Медлин не во сне, а наяву, но она запретила себе поддаваться унынию. Сунув миниатюру под подушку, она решила заснуть покрепче, чтобы набраться сил перед грядущими испытаниями. Она закрыла глаза, натянула на себя одеяло, нетерпеливым движением отодвинула подальше ненавистный корсет.

Корсет? Глаза Медлин вдруг широко раскрылись. Она как подброшенная села в постели, ощупывая себя руками и натыкаясь лишь на тонкий шелк сорочки. Корсет лежал под одеялом, а его шнуровка аккуратно распущена.

Медлин не поверила бы, что именно с этим корсетом безуспешно сражалась целых полчаса, если бы он не был ярко освещен…

Свечой, кем-то оставленной на туалетном столике.

Медлин окончательно проснулась, ее сердце учащенно забилось. Пламя свечи затрепетало и погасло.

Долго еще сидела она в темноте, испуганно озираясь по сторонам, пока ей не удалось убедить себя, что в спальне никого нет.

По крайней мере, сейчас.

Натянув одеяло до самых глаз, Медлин откинулась на подушку… но сон к ней так и не пришел.

6

Слова преподобного Септимуса Фитцледжа эхом отозвались под церковным сводом.

— … И если кому-нибудь из вас известно препятствие, не позволяющее этим двоим сочетаться законным браком, скажите о нем сейчас или не говорите никогда.

И, как это уже бывало сотни раз, призыв его остался без ответа. Вот только впервые в жизни священник боялся, что возражение может прозвучать из уст новобрачных.

Он тревожно переводил взгляд с Анатоля на Медлин. Жених хранил ледяное молчание, но затянутая в перчатку рука Медлин дрогнула и крепче сжала букет, словно невеста боролась с собой.

Да, у нее было множество причин не выходить замуж за Анатоля Сентледжа.

Потому что этот человек подкладывал книги под ножки мебели. Потому что он обладал дурным нравом, был груб. и просто-напросто опасен. И наконец потому, что он презирал ее, и она не слышала от него ни единого доброго слова.

Потому что в его замке на берегу моря царило запустение. Потому что в ту единственную ночь, которую Медлин провела под его кровом, она не могла заснуть и вздрагивала от каждого шороха, боясь возвращения призрака, что умел проникать сквозь запертые двери.

Множество причин было у Медлин не становиться женой Анатоля Сентледжа, но ни одна из них не показалась бы разумной постороннему человеку, особенно теперь, когда в высокие окна церкви Святого Иоанна лился яркий дневной свет. И Медлин напомнила себе, что ее всегда считали разумной и здравомыслящей.

Фитцледж опустил глаза в молитвенник и постарался как можно быстрее завершить обряд. За спиной у Медлин слышались перешептывания свидетелей. Их было всего двое — миссис Бимз, краснощекая домоправительница священника, и старик Дарби, дьячок.

Славные, добропорядочные люди, но совершенно чужие Медлин. Она вдруг поняла, как ей не хватает Хэриетт с ее злым языком, как она соскучилась по своему шумному, беспечному и жизнерадостному семейству — отцу, матери, брату и сестрам.

Но, наверно, это было правильно, что на ее бракосочетании присутствовали одни чужие люди, ведь она вышла замуж за чужака. Из-под широких полей шляпки Медлин бросила опасливый взгляд на жениха.

Сегодня Анатоль Сентледж уже не казался таким дикарем. Он был одет в темно-синий бархатный костюм глубокого благородного оттенка, плащ того же цвета спускался ниже колен. Темный бархат оттенялся белыми кружевными манжетами рубашки, спускавшимися на запястья. Весь его облик казался несколько старомодным, но чрезвычайно элегантным. Впечатление портила лишь грубая кожаная перевязь с висевшим на ней мечом. Мысли Медлин были заняты этим мечом с той самой минуты, когда она увидела, как Анатоль надевает его перед выходом в церковь, и она спрашивала себя, кому еще могло бы прийти в голову явиться на обряд бракосочетания с оружием.

Разумеется, никому, кроме Анатоля Сентледжа, который куда более походил на древнего воина, нежели на почтенного деревенского джентльмена. Волосы цвета воронова крыла были собраны сзади в косичку, безжалостно открывая его лицо с пересекавшим лоб шрамом, хищным носом, твердо очерченными ртом и подбородком.

Это лицо трудно было назвать красивым, но Медлин приходилось признать, что оно могло казаться интригующе-привлекательным, являться в грезах не одной женщине. Хотя нынешней ночью ей снилось другое лицо.

Но приходил ли Анатоль в ее спальню?

Кто— то туда определенно приходил, презрев запертую на засов дверь, оставил зажженную свечу, расшнуровал корсет. Медлин не верила в призраков, привидения и беспокойных духов… но как насчет беспокойных женихов? Возможно ли, что Анатоль проник в ее спальню и… Нет, это казалось невероятным.

Он выказывал так мало интереса к своей невесте, что трудно представить, как его грубые пальцы могли нежно распустить шнуровку, не разбудив спящую. Если бы у него прошлой ночью возникли какие-либо намерения на ее счет, он бы ворвался в спальню, словно варвар-завоеватель, и тогда…

Медлин постаралась прогнать неприятную мысль. Вряд ли подобает воображать, как тебя насилуют, если находишься в церкви, в двух шагах от святого алтаря.

Нет, существовало лишь одно разумное объяснение. Свечу она сама забыла погасить и оставила на туалетном столике, сама ослабила шнуровку корсета, а остальное довершил беспокойный сон, когда она непрерывно ворочалась с боку на бок. Единственное разумное объяснение. Тогда почему оно ее не удовлетворяет?

В церкви воцарилась тишина, столь глубокая, что Медлин, поглощенная своими мыслями, вдруг очнулась. И Фитцледж, и Анатоль с недоумением смотрели на нее, и девушка ужаснулась, решив на миг, что размышляла вслух. Но потом поняла, что священник обращался к ней и теперь ждет ответа.

Мать часто упрекала Медлин в том, что она слишком легко уносится мыслями за тридевять земель в самое неподходящее время, например, на балу или важном приеме. Но Медлин никогда не думала, что подобное может произойти с ней на собственном бракосочетании. Она виновато вспыхнула, но Фитцледж с ангельской кротостью повторил вопрос.

— Согласна ли ты взять в мужья этого мужчину? Согласна ли? Медлин с трудом сглотнула, собираясь с мыслями. Под платьем она ощущала миниатюру, все еще висевшую на груди, словно напоминание о несбывшейся мечте, об истинной любви, о совершенном союзе.

— Я… я… — с запинкой произнесла она. Лицо преподобного Фитцледжа внезапно побледнело, а рука Анатоля нетерпеливо дернулась. Медлин показалось, что под плащом его пальцы сжали рукоять меча. Может быть, он взял с собой оружие для того, чтобы угрозой добиться клятвы от непокорной невесты?

Медлин перевела взгляд на лицо Анатоля. Его глаза, пылавшие неукротимым огнем, впились в нее, требуя ответа. С такими глазами, он не нуждался ни в каком оружии.

— Согласна, — выдохнула Медлин. У нее закружилась голова от страха, будто, выговорив это простое слово, она вручила Анатолю Сентледжу себя и свою жизнь.

Остальная часть церемонии прошла для нее как в тумане. Клятва Анатоля, обмен кольцами, заключительная молитва.

— Объявляю вас мужем и женой. — В голосе Фитцледжа прозвучали облегчение и торжество. Он захлопнул молитвенник и отер пот со лба. Потом выжидательно взглянул на Анатоля и Медлин.

Никто из них не пошевелился, и священник подсказал:

— Милорд, теперь вы можете поцеловать свою невесту.

— Я сам знаю, — проворчал Анатоль и повернулся к Медлин. Девушка напряглась, и на лице ее, очевидно, отразился страх, потому что Анатоль заколебался.

Он опустил руки, в глазах вспыхнуло раздражение. Потом он прижал пальцы к вискам и устремил на Медлин пронзительный взгляд. Он даже не наклонился, но Медлин была готова поклясться, что губы Анатоля мягко и нежно скользнули по ее щеке. Когда он отступил на шаг, девушка в смятении прижала ладонь к щеке, пораженная странным, непостижимым ощущением. Ей хотелось позвать Анатоля, броситься за ним вслед, попросить прощения.

Казалось, внешняя холодность невесты нисколько не задела Анатоля. Он подошел к скамье, где оставил свой плащ, и набросил его на плечи с видом человека, сделавшего свое дело и теперь желавшего поскорее уйти.

Миссис Бимз и мистер Дарби, держась на почтительном расстоянии, пробормотали поздравления, адресованные Анатолю, и подошли к Медлин. Даже беседуя с ними, Медлин спиной ощущала присутствие Анатоля. Он стоял поодаль — мрачный, гордый, закутанный в плащ силуэт, отчужденный и безмерно одинокий.

Мистер Фитцледж горячо пожал руку Медлин и проговорил со своим обычным энтузиазмом:

— О, дорогая Медлин, я надеюсь, что вы будете очень-очень счастливы!

Медлин поблагодарила его за доброту, за свадебный букет — его подарок.

— Не стоит благодарности, дорогая. Я уверен, что Анатоль сделал бы это сам, если бы… если бы… — преподобный Фитцледж понизил голос, метнул тревожный взгляд в сторону Анатоля. — Есть важная причина, по которой он не преподнес вам цветов. Видите ли, он…

— Не извиняйтесь за моего мужа, — прервала его Медлин. — Я уже излечилась от романтических иллюзий.

Анатоль расхаживал взад и вперед перед алтарем, рассеянно касаясь рукой деревянной резьбы. Красота этой прелестной деревенской церквушки, казалось, совсем не трогала его черствую, беспокойную душу.

— Я просто должна научиться принимать Анатоля Сентледжа таким, каков он есть, — пробормотала Медлин.

— Ах, милое мое дитя, это было бы для него самым прекрасным даром.

Медлин сомневалась, что Анатоль захотел бы получить хоть какой-нибудь дар, но оставила свои сомнения при себе. Мистер Дарби принес церковную книгу, чтобы зарегистрировать брак. Сначала он вручил перо Анатолю — с той смесью страха и почтительности, с которой относились к хозяину замка Ледж все деревенские жители. Анатоль отвернул кружевной манжет, поставил свою подпись на открытой странице, потом передал перо Медлин.

Она с удивлением отметила, какой красивый почерк у ее мужа — смелый и четкий. Рядом с его подписью ее собственная казалась неприглядной и незначительной.

Дарби унес церковную книгу, миссис Бимз вернулась к своим хозяйственным делам. Даже Фитцледж удалился в придел, чтобы снять парадное облачение. Как только шаги священника затихли вдали, Медлин положила букет на алтарь.

Что могло быть более возвышенного и очищающего душу, чем остаться одной в пустой церкви? Но Медлин осталась не одна. Анатоль стоял в нескольких шагах от нее, но узкий проход, разделявший их, казался шириной в целую милю, так далеки были они друг от друга. Он смерил девушку взглядом от узорчатой каймы юбки до рыжих кудрей, видневшихся из-под шляпки. Хотя его лицо не выражало одобрения, все же Медлин не заметила в нем и вчерашнего презрения.

С той минуты, когда Медлин утром спустилась вниз, они не обменялись и дюжиной слов. Она спрашивала себя, не суждено ли ей остаток жизни провести в молчании. Печальная судьба для женщины, которой в лучших лондонских салонах нередко ставилось в вину, что она слишком много говорит! Но кому из мужчин может понравиться, если женщина без труда опровергает их суждения?