Любимая

По дороге домой ему пришла в голову одна мысль. Экономка сказала, что портрет Энджелины был приобретен случайно. Откуда он взялся? Может, его бывший владелец знал что-нибудь об Энджелине? Он не слишком надеялся на это, но не видел другого выхода. На всякий случай экономка оставила ему свой номер телефона. Роуэн и представить себе не мог, как скоро он ему понадобится!

Оставив машину на дорожке, вдоль которой росли магнолии, Роуэн направился к дому. Забавно, он и не подозревал, что забыл выключить свет в гостиной! Интересно, с чего бы ему было включать свет? Ведь он уехал еще днем. Вдруг ему пришла в голову мысль, заставившая его сердце забиться быстрее. Он ускорил шаг. Возможно ли это? Как только Роуэн поднялся по ступеням, из темного угла выскочил Кот и, только распахнулась дверь, бросился в дом. Роуэн не обратил никакого внимания на его мяуканье.

В коридоре лежала полоса неяркого желтоватого света. Роуэн тихо подошел к приоткрытой двери. Он молил те силы, которые сейчас управляли домом, повторить то, что произошло накануне. Застыв перед дверью, он боялся распахнуть ее и заглянуть в комнату. Тут послышался тихий шорох. Любопытство победило. Роуэн чуть шире приоткрыл дверь и заглянул туда. Он немедленно увидел плавно двигающуюся по комнате женщину. Ее нежно-голубое платье с высоким воротом и пышной юбкой тихо шелестело.

Энджелина.

Как и раньше, она казалась туманной, полупрозрачной, но все же не столь сильно, как прежде. На этот раз и женщина, и комната были более материальны. Цвета стали ярче, темнее, углы – резче. Вчерашний густой туман рассеялся, оставив лишь похожие на облачка обрывки. Сама Энджелина казалась еще прекраснее, чем накануне, если это только было возможно. При взгляде на нее у Роуэна захватило дух.

Она прикрутила фитиль в лампе, пугливо оглянулась по сторонам и направилась во внутренний дворик. Когда женщина вернулась, в руке у нее была маленькая книжечка. Присев около небольшого столика с гнутыми ножками, она обмакнула гусиное перо в хрустальную чернильницу и принялась что-то записывать в книжку. Записная книжка? Дневник? Роуэн не знал. Он видел, что она торопится, словно боится, что ее застанут за этим занятием. В довершение к этому женщина постоянно оглядывалась через плечо. Однажды, судя по всему, ее напугал шум, потому что она быстро посмотрела на дверь.

«Услышала ли она меня? – подумал Роуэн. – Может ли увидеть?»

Вряд ли. Она смотрела прямо на него, но сквозь него.

– Энджелина! – тихо окликнул он, но она не подняла головы, продолжая торопливо писать. Роуэн осторожно протянул руку, дотронувшись кончиками пальцев до того же энергетического поля, с которым столкнулся накануне. Он ощутил слабое покалывание тока, услышал тихое потрескивание и щелчки. Прибежал любопытный Кот, но, повинуясь инстинкту, замер, не доходя до невидимого барьера. Он дотронулся до него лапкой. Судя по всему, его так же, как и Роуэна, ударило током, ибо зверек зашипел и отдернул лапу.

Словно услышав шипение кота, Энджелина снова обернулась. Она ничего не заметила, но, быстро дописав начатое предложение, закрыла книжку и снова вышла в темный сад. Вернулась она с пустыми руками, что дало Роуэну повод предположить, что она прячет ее там. Но что эта женщина записывает? Мысли, которыми она не может поделиться ни с кем?

Наверное, Энджелина услышала какой-то шум, потому что она бросилась к лампе и второпях ушибла ногу о край столика. Роуэн услышал приглушенный вскрик. Он почувствовал ее боль, нахлынувшую на него легкой волной тошноты. Энджелина потушила лампу, и комната погрузилась в кромешную тьму.

Роуэн ждал. Он не знал, в комнате ли она еще, и задумался, почувствует ли, если она пройдет мимо него в дверях. Не в силах дальше выносить эту неопределенность, он попытался нащупать электрическое поле. Пустота. Он ничего не почувствовал. Войдя в комнату, он включил свет. Комната была пуста, если не считать Кота, который бродил по ней, удивленно обнюхивая стул, который стоял на том самом месте, где секунду назад был столик.

Ошеломленный Роуэн плюхнулся на диван и закрыл лицо руками. Она снова исчезла, оставив его в полном одиночестве. Он чувствовал себя совершенно беспомощным. Дважды он становился молчаливым свидетелем прошлого, но был не в силах что-либо предпринять. Как он мог что-нибудь сделать, не оказавшись предварительно в прошлом? Да и возможно ли это? Согласен ли он, если представится такая возможность, рискнуть своим настоящим? Он понятия не имел, можно ли путешествовать во времени. Подобным вещам не учат в медицинском колледже. Отправится ли он в прошлое, если ему предоставят шанс?.. Роуэн подумал об Энджелине, которой некому довериться. Он вспомнил о царапинах, оставленных у нее на шее мужем, и представил себе холодный серый взгляд этого человека и ужас, отражающийся в глазах Энджелины…

Отправится ли он в прошлое?

Неожиданно Роуэн осознал, что у него уже нет выбора, а возможно, и никогда не было. Да, он пойдет туда. Просто потому, что так надо.

Если Микаэла О'Кейн и усвоила что-нибудь за свои двадцать девять лет, так это то, что не имеет смысла бороться с судьбой. Что будет, то будет.

– Да, – размышляла она, изучая разложенные перед ней карты таро, – тому, что должно произойти, никто не в силах помешать. О неизбежности будущих событий говорила карта La Roue de Fortun[3]'. Колесо представляет собой круговорот событий от начала до конца, от печали к радости и обратно, так, как вечно движется мир и человеческая жизнь. Прошлое, настоящее и будущее сплетаются в затейливый узор и трудно, да и глупо, ограничивать жизнь временными рамками. Доказательством тому могло служить то, что вскоре произойдет. Эта история началась задолго до того, как кто-либо из ныне живущих на земле впервые увидел свет…

Микаэла перевела взгляд на карту силы – La Force[4], на которой был изображен Геракл, голыми руками укрощающий льва. Красная палица, отвергнутая при осознании своей внутренней силы и уверенности в себе, лежала на земле. Да, скоро придет посторонний человек, наделенный силой духа, и заставит ненависть подчиниться любви. Этот человек приведет в движение колесо жизни, но для этого ему придется рискнуть собой. Об этом говорила La Mort[5] – карта, символизирующая гибель.

Кроме того, в раскладе присутствовали Le Diable[6] – карта «Дьявол», напоминающая о влиянии злых сил, и La Lune[7], предупреждающая об обмане. Да, этому человеку предстоит выполнить нелегкую и опасную задачу.

Карты поведали ей еще об одном. Этот человек не был еще знаком с тем, кто сыграет свою роль в предстоящем. Микаэла не знала, какая это будет роль. Это было каким-то образом связано с искуплением. Она чувствовала это, но не представляла, откуда пришло подобное знание. Просто знала. Таким же знанием обладала ее прабабка, от которой она унаследовала эти способности и предначертанную ей в этой истории роль.

Микаэла была вся в черном. На ней не было украшений, если не считать серебряного крестика на шее. Она была босиком. Встав, женщина собрала карты и аккуратно сложила их. У нее были длинные, почти до пят, вьющиеся ярко-рыжие волосы. В ее жилах смешалась кровь белых и негров, но кожа Микаэлы имела лишь легкий желтоватый оттенок, и она вполне могла бы выдать себя за белую, хотя это ей и в голову не приходило. Ей нравилось оставаться самой собой, она была довольна этим и совершенно не интересовалась мнением окружающих на сей счет. Именно поэтому она совершенно не пользовалась косметикой – ни румянами, ни тушью для ресниц. Несмотря на это, красота Микаэлы, ее янтарные глаза, золотистые, словно полуночная луна, приковывали к себе внимание людей. Эти глаза могли быть спокойными и нежными, как сон младенца, и они же могли вспыхивать огнем, выдавая ее ирландский темперамент.

Сейчас эти глаза смотрели на часы. Она ненавидела часы, но сознавала, что они необходимы, чтобы ее клиенты не теряли чувство времени. Сейчас, в жаркий июньский четверг, стрелки показывали десять минут восьмого. Где-то в отдалении хрипловатый голос Рода Стюарта напевал о любви. Принадлежащий Микаэле черный, словно сажа, кот Сатана лежал на спинке продавленного дивана, щуря золотистые, как топаз, глаза. Комната, охлаждаемая лишь старым вентилятором, стоящим на поцарапанном столе, нуждалась в ремонте. Как минимум, в покраске. Но на столе стояла ваза с яркими, будто наряд цыганки, цветами, насыщавшими воздух сладким ароматом! В убранстве комнаты забавно сочетались бездумность и аккуратность. Но эта комната ничего не значила для нее. Ничто материальное не имело значения. Разве что иногда…

Двигаясь с плавной грацией балерины, Микаэла подошла к столу, и, со скрипом выдвинув заедающий ящичек, вытащила маленькую черную книжечку. Края книжки были потерты, кожаный переплет сморщился, как лицо старухи. Длинные тонкие пальцы Микаэлы наугад открыли книжку, и, опустившись на стул, она углубилась в чтение.

Не знаю, сколько я еще вытерплю. Я говорю себе, что должна вынести все ради Хлои, но не уверена, что у меня хватит на это сил. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно я молюсь. Я знаю. Бог слышит меня. Я чувствую его присутствие и знаю, что он непременно пришлет кого-нибудь. Но у меня уже не хватает терпения. Умоляю, Господи, прости мне грех нетерпения!

Взглянув на торопливо нацарапанные строки, Микаэла благоговейно провела пальцем по странице, словно дотрагиваясь до святыни.

Удовлетворенная, знающая улыбка тронула уголок ее губ.

– Он уже идет, – прошептала Микаэла. Ее отвлекло треньканье звонка внизу. Женщина неторопливо спрятала дневник в стол. Выпрямившись, она направилась вниз по лестнице, сопровождаемая котом. Раздвинув занавесь из бус, она вошла в гостиную, и, как была босиком, открыла дверь. На пороге стоял коренастый коротышка. На лбу и лысине у него выступили капельки пота. Микаэла решила, что это – результат не только жары, но и нервного возбуждения.

– Мисс О'Кейн? – нерешительно спросил визитер.

– Да, – спокойно ответила Микаэла.

– Меня зовут Иэн Стейн. У меня назначена встреча.

Улыбнувшись, Микаэла посторонилась и впустила его. Она привела гостя в соседнюю комнату, жестом предложив ему садиться.

– Я – деловой человек, – сообщил он, устроившись на потертом стуле. – Занимаюсь бизнесом. Только что я сделал небольшое вложение и теперь хочу знать, что из этого выйдет. Мне нужно узнать будущее.

– Хорошо, – Микаэла села за стол и, взяв колоду карт таро, дала их клиенту перетасовать. Он явно нервничал, но сделал, как было сказано, и вернул колоду ей. Женщина принялась раскладывать карты.

«Будущее, – думала она, выкладывая разноцветные карты одну за другой на стол. – Почему никто никогда не хочет узнать о своем прошлом».

Полночь.

Когда Люки на цыпочках вышла из гостиной в темный двор, она подумала, что ненавидит полночь. Ей всегда казалось, что в этот час мир замирает, и по земле бродят демоны. Она знала, что Бог хранит своих чад. Так говорят священники, а всем известно, что священники не лгут. Тем не менее, Люки была не уверена, что Бог может наблюдать за всеми одновременно. Что, если Он на секундочку отвернется? Что, если кому-то его помощь будет нужнее, чем ей, и Он вынужден будет на время оставить ее? Именно поэтому она всегда носила с собой амулет вуду. Он призван был защитить ее тогда, когда у Бога найдутся дела поважнее. Сунув руку в карман передника, который по-прежнему был на ней, она сжала маленький мешочек, черпая в этом жесте уверенность. В грязной красной тряпочке, перевязанной шнурком, хранились кусочек черного, похожего на уголь, камня, раковина улитки и белая-пребелая косточка. «Да, – подумала Люки, – тетушка сделала надежный талисман».

Но сегодня она хотела раздобыть не талисман. Ей нужен был исцеляющий амулет. Сегодня для мисс Хлои выдался тяжелый день. Когда Люки увидела ее утром, девушка выглядела еще бледнее, чем обычно, хотя по-прежнему улыбалась, стараясь не показывать, насколько ей плохо. Но к середине дня она была столь измучена и слаба, что миссис послала Люки за доктором. Он, как всегда, сказал, что мисс Хлоя должна находиться в покое и лежать, опираясь на подушки, чтобы ей было легче дышать. Если бы не эта жара, мисс Хлое стало бы полегче. Хоть бы пошел дождь!

Люки разулась и, подоткнув повыше подол платья, дотянулась до нижней ветки магнолии. Подтянувшись, она вскарабкалась на дерево. Это было нелегко, но Люки справилась с задачей и вскоре уже была на самом верху кирпичной стены. Оттуда она спустилась вниз, используя выступы в кладке как ступени, и оказалась на свободе.

Снова обувшись, Люки поспешила на окраину города. Подойдя к центру, она пошла напрямик через парк. Ходить по аллеям было опасно: там часто обитали бродяги и всякий сброд, для которого не существовало никаких законов, но у Люки не оставалось выбора. Этот путь был гораздо короче, а у нее было мало времени: если обнаружат ее отсутствие, расплата будет жестокой. На грязной дорожке валялись консервные банки и всякий мусор, отовсюду исходил жирный запах помоев. Стараясь не дышать, Люки торопливо бежала к своей цели под душераздирающие вопли бродячих котов.

Тетушка Люки, по мнению девушки, была богата, хотя и жила в небольшом доме – она носила красивые платья и сверкающие драгоценности. Ее двухэтажный дом, окрашенный в голубой цвет, стоял на небольшом возвышении. Вплотную к нему, прижавшись, словно жемчужины в ожерелье, стояли соседние дома – розовые, фиолетовые, голубые и персиково-желтые. Изящные кованые ограды, цветы и деревья окружали домик тетушки Люки.

Некоторые говорили, что Мари Камбре является подпольной совладелицей кое-каких заведений на улице Кэнал. Другие уверяли, что она содержит публичный дом. А кое-кто был уверен, что она стоит за таинственными исчезновениями красивых молодых женщин, белых и цветных, которые иногда пропадали бесследно. Ходили сплетни, что женщины попадали в клуб «Адское пламя», где развлекались самые влиятельные люди города. Несмотря на то, что никто не мог доказать существование подобного клуба, новоорлеанские любители скандалов поговаривали, что члены оного, собираясь вместе, предаются диким вакханалиям и оргиям. Люки не верила тому, что говорили о ее тетушке, за исключением того, что ее называли жрицей вуду. Но тетка не была злой. Это Люки прекрасно знала. Она была слишком доброй, чтобы служить злым силам. Ну, может быть, она и вправду владела каким-нибудь предприятием – деньги у нее водились, несмотря на то, что жилище Мари Камбре было очень скромным.

Постучав в дверь ее домика. Люки принялась ждать. Из-за облаков виднелась луна, где-то подвывала собака. Люки нетерпеливо постучала еще раз. Она неуверенно огляделась по сторонам, опасаясь появления полночных демонов. И тут в комнате зажегся свет. На окне отдернули занавеску.

– Тетушка, это я.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась изящная, словно статуэтка, женщина с шоколадной кожей, прямыми черными волосами и горящими черными глазами.

– Господи помилуй, деточка, что ты здесь делаешь в такое позднее время? – поинтересовалась она, буквально втащив племянницу в свой небогато обставленный дом, где витал слабый аромат благовоний и ее лавандовых духов.

– Мисс Хлоя, – на одном дыхании выпалила Люки. – Сегодня ей было плохо. Мне нужен хороший gris-gris[8] для нее.

Мари Камбре совершенно естественно восприняла эту просьбу. Она подошла к столику, на котором стояли ряды разнообразных коробочек и флаконов. Шафраново-желтое платье покачивалось в такт ее шагам. Над столиком висело распятие, справа находился алтарь, посвященный Деве Марии. Мари Камбре с гордостью говорила, что она – католичка, занимающаяся вуду, и носила освящать все gris-gris своего изготовления в собор Сен-Луи. Она утверждала, что именно это делает их столь действенными.

– Положи это ей под подушку.

– Спасибо.

Темнокожая и темноволосая женщина внимательно посмотрела на свою племянницу.

– У тебя все в порядке? – Вопрос был совершенно обычным, но обе женщины понимали, что за ним кроется. Вопрос Мари Камбре следовало понимать так: «Нормально ли ты чувствуешь себя в том доме?»

– Да, – ответила Люки, пряча свой страх. Это не укрылось от Мари Камбре, и она продолжала:

– Ты можешь устроиться работать в другое место.

– Я не смогу оставить мисс Хлою.

Тетка улыбнулась и погладила Люки по щеке своей светлой ладонью.

– Ты умница, лапонька моя.

– Я просто выполняю свой христианский долг, – забавное замечание, если учесть, что она подвергалась опасности на темных ночных улицах, чтобы добыть языческий gris-gris.

– Дай-ка мне твой оберегающий амулет, – по-видимому, Мари Камбре была совершенно уверена в том, что племянница носит его при себе.

Люки достала его и передала Мари. Вернувшись к столику, та развернула кусочек ткани и, добавив к его содержимому монетку, свернула и, крепко завязав, отдала амулет Люки.

– Этот gris-gris гораздо могущественнее.

Он защитит тебя, – она не стала говорить, от чего. Или от кого. В этом не было нужды – обе прекрасно понимали, о чем идет речь. – А теперь тебе нужно торопиться. Уже поздно. Хозяйка особняка Ламартин не похвалит тебя за визиты ко мне. Люки кивнула:

– Мне нельзя надолго оставлять Хлою. Она часто просыпается.

– Положи амулет под ее подушку, – повторила Мари, провожая племянницу к двери. На пороге она склонилась и поцеловала девушку в щеку. – Иди же, – повторила она, выпроваживая Люки прежде, чем та успела промолвить хоть слово.

Стоя в дверях. Мари не сводила с племянницы глаз, пока та не скрылась из виду. Чтобы защитить девушку, она перекрестила ее. Дом, в который возвращалась эта женщина-ребенок, таил в себе зло. Увидев его. Мари тотчас почувствовала это. Но что такое зло? Находились люди, которые считали злой ее. Возможно, так и есть. Несмотря на то, что она ходила в церковь, несмотря на ее занятия вуду, Мари Камбре исповедовала свою собственную религию. Будучи уверенной в том, что люди верят лишь в то, во что им хочется верить, она давала своим посетителям то, что те жаждали получить, начиная от любовного напитка и заканчивая зельем, внушающим страх. Кроме того, она передавала любовные записки тем из своих клиентов, кто, невзирая на брачные узы, заводил романы на стороне. Что же касается скандально известного клуба «Адское пламя», Мари искренне оскорбляло то, что ее имя упоминается в связи с ним.

Захлопнув дверь и закрыв ее на замок, она взяла фонарь, поднялась по лестнице и направилась прямиком в свою спальню. Она сразу же повернулась к обнаженному мужчине, лежавшему на кровати.

– Кто это был? – поинтересовался ее любовник.

– Люки, – ответила Мари, ставя фонарь на столик рядом с кроватью. Мужчина нахмурился:

– Что ей надо?

– Исцеляющий gris-gris. Сегодня Хлое было плохо.

– Было плохо, – повторил ее друг, и добавил: – Люки нельзя ходить одной в такое время.

– Я знаю.

– Хочешь, я провожу ее?

– Не надо. Я дала ей сильный оберег.

Мужчина усмехнулся, демонстрируя превосходные, белые и ровные, как жемчуг, зубы:

– Только не уверяй меня, что ты вдруг сама поверила в эту мишуру, которой приторговываешь!

Мари Камбре пожала плечами:

– Лучше верить хоть во что-то, чем ничему не доверять.

Улыбка исчезла с лица мужчины, и он протянул руку к Мари, развязывая пояс на ее платье. Шелк соскользнул с коричневых плеч на пол.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ранним солнечным утром во вторник Роуэн позвонил экономке. К сожалению, она ничего не знала о первоначальном владельце портрета. Ей было известно только то, что ее работодатель получил картину совершенно неожиданно. Не может ли она дать швейцарский номер доктора Белла? Собственное нахальство изумило Роуэна. Неужели он на самом деле собирается позвонить Дэвиду Беллу и узнать, откуда он получил портрет? Да. Он не только выяснил телефон Белла, но и позвонил ему. Через десять минут Роуэн повесил трубку, выслушав неправдоподобную историю и установив имя…

Если верить Дэвиду Беллу, который вовсе не ждал звонка от своего временного жильца, бесед с вышеупомянутым жильцом на столь оригинальную тему, портрет принесла ему некая таинственная женщина. Она же сообщила, что на полотне изображена Энджелина д'Арси Ламартин, некогда жившая в этом доме. Кроме того, странная женщина сказала, что она просит его принять портрет и повесить его над камином в гостиной, там, где он некогда находился. Потребовалось совсем немного, чтобы удостоверить подлинность картины, и Дэвид Белл, заинтересованный в том, чтобы восстановить обстановку в доме как можно точнее, с радостью повесил портрет именно там, где его просили. Он пытался заплатить за картину, но молодая женщина категорически отказалась от денег и исчезла, когда он отлучился, чтобы переговорить по телефону.

Назвала ли странная посетительница свое имя?

Честно говоря, да.

Узнав имя благотворительницы, Роуэн обшарил особняк Ламартин в поисках телефонного справочника. Он понимал, что лихорадочное возбуждение, овладевшее им в процессе поисков, никак нельзя считать нормальным. Обычно люди, которым понадобился телефонный справочник, ведут себя спокойнее. И не впадают в бессмысленную эйфорию, отыскав его. Чуть не выдирая страницы в спешке, Роуэн раскрыл нужный ему раздел и быстро пробежал глазами указанные там имена.

Нету.

Этого имени там не оказалось. Как, впрочем, и любого, хоть отдаленно напоминающего его.

«Черт побери!» – думал Роуэн, с трудом удерживаясь, чтобы не швырнуть книгу через всю комнату. Упав в кресло в гостиной, он запустил пальцы в собственную шевелюру и уставился на портрет. Что, скажите на милость, ему теперь делать?

«Что мне теперь делать?» – думала Энджелина, глядя на роскошный цветок магнолии, словно дразнивший ее с высокой ветки, до которой ей никак не удавалось дотянуться. Если бы он не был столь красив, она оставила бы его в покое, но бархатистые кремовые лепестки казались просто превосходными, и ей хотелось послать цветок в подарок Хлое. Бедной девочке опять не удалось поспать, как следует этой ночью, и Энджелина жаждала порадовать сестру чем-нибудь необыкновенным и хоть на секунду отвлечь ее от тяжких мыслей. Конечно, она опоздает на мессу, но это пустяки. Необходимо достать сестре эту магнолию!

Оглядев двор, она заметила фигурную кованую скамейку неподалеку от фонтанчика с ужасной горгульей. Может, если встать на нее, удастся дотянуться до цветка? Но и здесь возникла проблема. Должно быть, эта скамейка весила целую тонну, ибо Энджелине удалось сдвинуть ее немногим больше, чем на дюйм. Неожиданно появилась Люки, и Энджелина сочла ее приход ответом на свои молитвы.

– Слава Богу, – произнесла она. – Не поможешь ли ты мне передвинуть эту скамью?

– Да, мэм, – Люки взялась за один конец длинной скамейки, в то время как Энджелина схватилась за второй. Совместными усилиями им удалось сдвинуть скамейку еще на дюйм. И еще. Через несколько секунд они остановились в изнеможении. На лбах обеих женщин выступил пот.

– Куда мы ее тащим? – спросила, задыхаясь, Люки.

– Под дерево, – ответила запыхавшаяся Энджелина, вытирая рукой лоб. – Я хочу сорвать вон тот цветок.

Услышав это, Люки взглянула на магнолию. Без лишних слов девушка села на скамью и принялась расшнуровывать свои черные кожаные ботинки. Затем, к полному изумлению Энджелины, она стянула чулки.

– Что ты делаешь?

– Собираюсь достать вам этот цветок, – ответила Люки и, встав, подошла к дереву. Найдя знакомые упоры для ног, она подтянулась и вскарабкалась на дерево, взметнув нижнюю юбку и показав панталоны несколько больше, нежели позволяли приличия. Через секунду Люки уже сидела на ветке неподалеку от вожделенного бутона.

Неожиданно Энджелина не смогла удержаться от смеха. А ведь раньше ей казалось, что она давно забыла, как это бывает, как губы помимо воли растягиваются в улыбке…

– Ты лазишь, словно обезьянка! Люки тоже расхохоталась, но немедленно покраснела и постаралась спрятать глаза, пока хозяйка не успела досконально выяснить, насколько далеко простираются ее таланты. Стебель оказался толстым, и сорвать цветок было не так уж легко, но Люки, наконец, справилась с этой задачей и осторожно бросила добычу вниз, где Энджелина поймала ее с не меньшей аккуратностью. Магнолия оказалась такой же великолепной, как она и ожидала. Глядя, как юная служанка без труда спускается с дерева, Энджелина снова не смогла сдержать улыбку.

– Вы должны почаще улыбаться, мэм, – заявила Люки, снова оказавшись на твердой земле. – Тогда вы столь же прелестны, как эта магнолия.

Странно, но это замечание отрезвило Энджелину. Она вдруг осознала, что в ее жизни до боли мало поводов для улыбок и смеха. А Люки неожиданно вспомнила о давящей мрачности этого дома… и о том, что ее высказывание может показаться неуместным. Опустив глаза, она подобрала свои чулки и ботинки, и, направляясь к двери, ведущей из внутреннего дворика в гостиную, пообещала:

– Я прослежу, чтобы для мисс Хлои приготовили завтрак.

– Люки?

Служанка нерешительно обернулась:

– Да, мэм? – вопросительно произнесла она, не дождавшись продолжения фразы.

Энджелина долго боролась с замешательством, прежде чем произнесла:

– Если со мной что-нибудь случится…

– С вами ничего не случится, мэм, – торопливо перебила Люки.

– Разумеется, нет, но предположим, что все-таки… Сможешь ли ты… Я хотела сказать, могу ли я надеяться на то, что ты останешься с Хлоей? Могу ли я в случае чего рассчитывать?.. – здесь она снова замялась, зная, как трудно будет произнести следующие слова: – рассчитывать, что ты заберешь ее из этого дома?

Неожиданно Люки показалась ей гораздо старше своих лет.

– Да, мэм. Бог свидетель. Энджелина улыбнулась.

– Спасибо. Ты настоящий друг. Люки кивнула, смутившись, хотя ей и был приятен этот комплимент. Она снова направилась к двери.

– И еще, – остановила ее Энджелина. Люки взглянула на нее. Хозяйка кивнула в сторону вымощенного оранжевыми и черными плитками пола:

– Под выщербленной плиткой спрятаны деньги. Их немного, но… вдруг тебе понадобится… – Энджелина не стала говорить о дневнике, который также лежал в этом тайнике. Когда ее не станет, он сможет объяснить то, что она не осмеливается…

Люки снова кивнула:

– Да, мэм, – повторила она и направилась к двери, но, не пройдя и нескольких шагов, остановилась. Она открыла, было, рот, намереваясь что-то сказать, затем, смутившись, проговорила:

– Оставьте цветок на столе в гостиной. Я положу его на поднос для мисс Хлои.

Энджелина поняла, что Люки сказала не то, что хотела первоначально, и обрадовалась этому. Кое-что лучше не произносить вовсе. По правде говоря, об этих вещах страшно говорить.

Роуэн все еще сидел в кресле, уставившись на портрет и раздумывая о том, как ему найти женщину, вернувшую картину, когда дверь, ведущая во двор, неожиданно распахнулась. Мгновенно комната переместилась во времени. Сменилась обстановка, и Роуэн вдруг обнаружил себя сидящим на диване. У него не было времени обдумать это, отреагировать на столь неожиданные изменения, ибо он сразу увидел женщину, вошедшую в гостиную. Энджелина.

На этот раз она нисколько не казалась прозрачной, ее не сопровождали струйки тумана. Сейчас она была столь же реальной, отчетливой, как и любой из когда-либо виденных им людей. Прежде чем он успел усомниться в своем зрении, женщина прошла мимо него буквально в нескольких дюймах, явно показывая, что нисколько не подозревает о его присутствии.

Странно, но он не просто увидел ее, но и почувствовал, как ее юбка задела его ногу. Более того, он ощутил ее присутствие. Оно буквально затопило сердце Роуэна, залив его теплыми солнечными лучами. Ее близость с особенной остротой заставила его почувствовать себя живым. Он жаждал протянуть руку и коснуться этой женщины, но что-то остановило его. Что, если дотронувшись, он обнаружит, что она нереальна, что это – просто сон. или, того хуже, галлюцинация? А вдруг она просто исчезнет?

Так что он просто смотрел на нее, стараясь запомнить каждую деталь ее облика, то, как ниспадают на плечи ее локоны, выбиваясь из высокой прически, как по-лебединому нежен изгиб ее шеи, как она, грациозно склонившись, положила магнолию на маленький столик возле кресла. Роуэн почувствовал сильный, кружащий голову запах и подивился тому, сколь благоговейно эта женщина обращается с цветком. Может, эта магнолия как-то по-особому дорога ей?

Держа в руке газету, Энджелина направилась в сторону Роуэна, и все мысли о магнолии разом улетучились из его головы. Ее безупречная красота, нежная кожа цвета слоновой кости, так ярко контрастирующая с волосами цвета черного дерева и угольно-черными глазами, покорили его, не оставляя места для других мыслей. Ее взгляд не останавливался на нем, для нее Роуэна не существовало, и на секунду ему подумалось, что, если она не видит его, то, возможно, его и в самом деле нет. А может, он все-таки существует, и неважно, видит ли его она? Роуэн был готов пожертвовать чем угодно, лишь бы взгляд этих глаз задержался на нем. Но он не мог этого сделать. Ничто не могло помочь…

Из чистого любопытства он посмотрел на газету, которую Энджелина положила на столик перед ним. Статья на первой странице была посвящена похищению молоденькой девушки. Несмотря на то, что история была весьма драматична, она не произвела впечатления на Роуэна. Его гораздо больше заинтересовала дата…

14 июня 1880 года.

1880! Он сидел здесь, в особняке Ламартин в 1880 году! Роуэна словно молнией ударило. Еще больше его поразило то, что ему даже не пришло в голову подвергать сомнению этот факт. Он принял его как данность. Где-то в глубине мозга копошилась мысль, что, если он и сошел с ума, то сделал это на совесть…