Любимая

Но, черт возьми, как же ему это удастся, если он не в состоянии остаться в прошлом и не может забрать Энджелину с собой? Он даже не представляет, почему некоторые вещи, будут перенесенными в прошлое, остаются там, а другие исчезают. А пистолет? Он и вовсе не смог перенестись. Почему?

Его взгляд был прикован к серебристой лунной дорожке. Лунный свет заливал магнолию, растущую во дворе, так, словно это была единственная ценность в мире. Магнолия. Цветок.

«Она сказала, что ей должен присниться цветок магнолии, который вы прислали ей этим утром»…

Роуэн вспомнил, что сообщила Энджелине Люки, говоря о Хлое. У него возник вопрос, неожиданно показавшийся жизненно важным. Был ли цветок магнолии, совершивший путешествие во времени и до сих пор хранящийся в доме, сорван Энджелиной для сестры?

«0'кей, предположим, что так оно и есть», – подумал Роуэн, догадываясь, что цветок предназначался для Хлои. Для человека, которого она любит. Может, она постоянно посылает сестре цветы. Кажется, он несколько раз видел в комнате Хлои цветы… Ладно, ладно, не будем отдаляться от темы. Его переполнял восторг по поводу только что сделанного им открытия. Цветок был сорван из любви. Лекарства, которые он приносил для Хлои, тоже были свидетельством заботы, равно как и амулет, который дала ему Люки. И эти вещи остались, в то время как корзина и передник, не являвшиеся выражением чувства, вернулись туда, откуда пришли. А пистолет…

Сердце Роуэна запело: да, да, он на верном пути! Он чувствовал это! Пистолет не выдержал путешествия во времени, ибо он был свидетельством ненависти. Вот в чем дело! Вещи связаны с чувством, побудившим человека взять их с собой. Следует учесть и то, что он получил возможность по собственной воле отправляться в прошлое.

Роуэн нахмурился.

Но может ли что-нибудь позволить ему остаться в прошлом? Это главное. И как найти способ перенести Энджелину в будущее? Он даже отдаленно не представлял себе, какими будут ответы на эти вопросы. Не было никакой гарантии, что Микаэла окажется права. Он отчаянно нуждался в ответах на эти вопросы, но это вовсе не означало, что они найдутся именно теперь. Или когда бы то ни было.

– Расскажите мне о вашем мире. Энджелина задала этот вопрос на следующую ночь. Проснувшись на рассвете, она увидела, что на стуле, стоящем подле кровати, сидит Роуэн. Ей ни на секунду не пришло в голову, что человек, сидящий здесь в тусклом свете свечи, может оказаться ее мужем. Энджелина знала, что это не он. Она чувствовала присутствие Роуэна. За прошедшие несколько дней она несколько раз во сне ощущала его присутствие и понимала, что он смотрит на нее, спящую. Ей хотелось попросить его уйти, вернуться туда, где он находится в безопасности, но у нее не хватило сил. Как ни эгоистично это было, Энджелина хотела, чтобы он был рядом. С нею. Так близко, что они сольются воедино… Эти мысли больше не пугали ее. Она воспринимала их, как данность. Разве ложь – не такой же грех, как мысли о прелюбодеянии?

– Вам нужно поспать, – прикрыв рукой глаза, Роуэн наблюдал за ней.

Как всегда, он смотрел на нее, на то, как красиво, сексуально смотрится на ней ее белое платье. Тут Энджелина неожиданно проснулась и, что несказанно обрадовало Роуэна, сразу узнала его. Роуэна переполнило желание…

Женщина покачала головой, разметав по подушке густые черные волосы.

– Нет, поговорите со мной. Расскажите о вашем мире.

Роуэна неожиданно увлекла эта перспектива. Он жаждал подарить ей будущее, хотел, чтобы оно понравилось ей. Но о чем рассказывать? О философии? О науке? Поверит ли она, если он поведает о том, насколько изменился мир? Поверил бы он сам? Способен ли человек принять на веру подобную информацию?

– Многое изменилось, – начал он. Роуэн рассказал Энджелине об автомобилях и самолетах, кино, достижениях медицины, рок-н-ролле, о том, что число штатов достигло полусотни. Он говорил о радио, телевидении, микроволновых печах и компьютерах. Энджелина молчала, восхищенно глядя на него невинными детскими глазами. Однако когда он принялся рассказывать о высадке на Луну, невинное изумление уступило место недоверию.

– Вы шутите, – с улыбкой сказала она.

Энджелина сидела, не опираясь на спинку кровати. Раны, нанесенные Галеном, еще болели. Ее состояние разительно улучшилось, но до полного исцеления было еще далеко. Роуэн усмехнулся.

– Я не обманываю вас. Человек действительно ступил на Луну.

– Это невозможно.

– Возможно, ручаюсь вам. Людей, которые занимаются этим, называют астронавтами.

– А как эти астронавты попали туда? – спросила Энджелина, подыгрывая ему. – В самолетах?

– Вроде того. Они путешествуют в космических кораблях. – Встретив недоверчивый взгляд женщины, Роуэн добавил: – Я вовсе не пытаюсь надуть вас.

Она нахмурилась, не понимая его слов.

– Не пытаюсь обмануть, – пояснил он. Улыбка медленно исчезла с лица Энджелины.

– Так вы не шутите?

– Нет.

Пораженная Энджелина смолкла. Роуэну хотелось присесть на край кровати, но он не решился на это, считая, что это будет неосмотрительно с его стороны. Он заметил, что Энджелина обхватила себя руками, и задумался, не приходится ли и ей бороться с искушением.

– Я понимаю, что мой мир кажется вам странным. На самом деле он просто другой. Хотя, в конце концов, он не так уж и изменился. Люди остались такими же, как были.

Среди них по-прежнему встречаются и плохие, и хорошие.

После этих слов оба они подумали о Галене, который, слава Богу, снова таинственно исчез из дома. Как обычно, для присмотра он оставил своего слугу, Кипперда.

Говорить о муже Энджелине не хотелось. Вместо этого она спросила:

– А мне понравился бы ваш мир? В этом вопросе Роуэн услышал грусть. Он живо помнил, как Энджелина умоляла его забрать ее с собой в будущее, в свой мир. Он и сам хотел этого больше всего на свете.

– Честно говоря, не знаю. Надеюсь, что да.

– Вы работаете в больнице?

– Да.

– А у вас большой дом?

– Квартира.

– Квартира, – повторила Энджелина, прислушиваясь к незнакомому слову.

– Да.

– У вас есть автомобиль?

– Да.

– А самолет?

– Нет, – улыбнулся он.

– А женщина?

Улыбка сбежала с его лица. Энджелина и Роуэн внимательно смотрели друг на друга в мерцающем свете свечи. Для самой Энджели-ны этот вопрос был столь же неожиданным, как и для Роуэна. Она сознавала, что не имеет на это никакого права, но все-таки хотела, чтобы он никому не принадлежал. Он целовал ее так, словно другой женщины для него не существовало, но, с другой стороны, она, целиком принадлежа другому, отвечала Роуэну с тем же пылом. Роуэн молчал, и Энджелина упала духом.

Плотнее обхватив себя руками, она констатировала:

– У вас есть женщина.

– Была. В конце этого месяца мы должны были пожениться.

Роуэна ошеломила сама мысль, что некогда назначенная свадьба должна была состояться через несколько дней. Энджелина же изо всех сил старалась сосредоточиться на том, что, говоря об этом, он употреблял прошедшее время.

– У вас была женщина?

– Да.

– А сейчас?

– Нет.

Неужели в этих угольно-черных глазах зажглась радость? Господи, он не имеет права надеяться на это!

Энджелина безумно ликовала.

В ее глазах читался вопрос: почему планы Роуэна так резко изменились?

– Из-за портрета, – тихо признался он, зная, что затрагивает тему, на которую, возможно, лучше не распространяться. Но он должен был высказать все, что лежало на сердце, или умереть.

Она не знала, что рассчитывала услышать, но уж во всяком случае не это.

– Я… я не понимаю.

– Приехав в особняк, я увидел в гостиной портрет. – Не сводя пронизывающего взгляда с Энджелины, Роуэн продолжал: – На нем была изображена прекраснейшая женщина, которую я когда-либо видел. С того момента, как увидел ее, я утратил покой и сон, стал одержимым.

– И все-таки я не пони…

– Это был ваш портрет. Тот самый, что висит у вас в гостиной.

Энджелина слышала, что он говорит, но никак не могла понять. Как он мог видеть ее портрет?

– Мой портрет все еще висит в этом доме? – спросила она, заинтригованная и обрадованная таким поворотом дела.

– Да, – Роуэн не счел нужным распространяться о том, что картина лишь недавно была возвращена в особняк, и объяснять, при каких обстоятельствах это произошло. Кроме того, он не стал рассказывать о призраке, обитающем в особняке Ламартин.

– Вы увидели его, и… – Энджелина не договорила, но они оба помнили, что Роуэн употребил слово одержимый.

– Да, – он по-прежнему не сводил с нее глаз.

Она первая посмотрела в сторону, словно не выдержав его взгляда.

– Мой портрет пережил все эти годы? – она все еще не могла прийти в себя от изумления.

– Да.

Пережил. Какое странное, хрупкое слово.

Энджелина и Роуэн поняли это. Роуэн понял, какое направление неожиданно приняли мысли этой женщины. Это было естественно, хотя они оба упорно старались не думать об этом. Роуэну вообще не хотелось задумываться об этом. Энджелине же предстояло в конце концов столкнуться вплотную с этой проблемой.

– Странно, что я умерла еще до того, как вы родились, – притворяясь беззаботной, Энджелина посмотрела на Роуэна.

Когда она заговорила о смерти, на душе у Роуэна стало тяжело. Он не мог спокойно сидеть и продолжать смотреть в самые прекрасные глаза на земле, задававшие ему вопрос, на который он не хотел отвечать. Роуэн встал и, засунув руки в задние карманы джинсов, направился к окну.

Он знал. Энджелина поняла это по его лицу, по выражению глаз. Этот человек знает, когда ей суждено умереть. Она увидела, что он не хочет говорить об этом. Ее пульс участился. Его нежелание разговаривать на эту тему могло означать только одно. Странно, но она всегда подозревала это…

– Когда? – шепотом спросила она, стараясь не показать своего страха.

Одно-единственное слово, но оно поразило Роуэна, словно направленный в сердце нож. Он готов был спорить на все свои деньги до последнего цента, что Энджелина знает о том, как скоро наступит этот день. Почувствовала ли она это сама, или его нежелание продолжать беседу натолкнуло ее на эту мысль? Возможно, и то, и другое сыграло свою роль.

– Роуэн?

Он не мог не обернуться, когда его так настойчиво и нежно звали по имени. Глаза Энджелины потемнели еще больше и казались бездонными. Но в их черной глубине Роуэн увидел страх и смирение. Он не знал, какое из этих чувств тронуло его больше.

– Я был послан, чтобы спасти вас. И клянусь, я сделаю это!

Звучавшая в его голосе убежденность заставила Энджелину доверить ему. Почти заставила.

– А что, если это вам не удастся? – спросила она.

– Удастся.

Роуэн подошел к ней, взял ее руку в свою и сжал так крепко, что обоим стало больно. Роуэн заставил себя ослабить хватку, но не мог выпустить руку Энджелины. Он не сделал бы этого даже под угрозой вечных адских мук.

– Я не позволю вам умереть, – прошептал он, переплетя ее пальцы своими. – Клянусь, я не дам вам умереть. – С этими словами Роуэн поднес руку Энджелины к губам и поцеловал ее. Закрыв глаза, он молился, чтобы ему удалось сдержать свою клятву.

– Роуэн…

Он открыл глаза и встретился взглядом с Энджелиной.

– Не надо, – попросила она. – Не говорите, сколько мне еще осталось. И обещайте, что не будете винить себя, если… если то, что случится, невозможно будет изменить. – Роуэн промолчал, и Энджелина продолжала настаивать, словно его эмоциональное состояние было для нее важнее, чем приближающаяся смерть: – Обещайте мне!

– Как я могу это обещать? – голос Роуэна внезапно сел.

– Потому, что я прошу об этом, – просто сказала она.

Роуэну ни разу не приходилось сталкиваться с подобной самоотверженностью. Его сердце переполняла любовь. Он безумно хотел выразить эту любовь, но не мог. Для него было страшнее ада находиться рядом с этой женщиной и не иметь возможности на деле доказать свою любовь. Необходимо было сохранять дистанцию. Он начал вставать с кровати, одновременно высвобождая свою руку из руки Энджелины.

Удерживая его руку, она прошептала:

– Не надо.

Он посмотрел на нее.

– Пожалуйста, – прошептала Энджелина, медленно поднося его руку к своему лицу. – Не уходите.

Она услышала, как он с шумом втянул в себя воздух. Энджелина понимала, что играет с огнем, с огнем, который может поглотить их обоих, но ею двигало странное беспокойство, которому она не могла противостоять. Снова и снова, как будто яростно бил огромный барабан, в мозгу Энджелины звучало, что вскоре ей, возможно, придется умереть. А ведь она еще не жила! Согласна ли она умереть, не изведав той нежности, которая существует лишь в отношениях между мужчиной и женщиной? Отвечая на свой собственный вопрос, Энджелина закрыла глаза и прижалась щекой к ладони Роуэна.

– Энджелина, – прошептал Роуэн, чувствуя на запястье ее дыхание, нежное, словно прикосновение крылышек мотылька.

Они чувствовали, как жаркий ночной воздух вплывает в открытое окно, душный, словно песок пустыни. Кружевная сетка, призванная предохранять от москитов, была поднята, чтобы не мешать благословенному сквозняку. Мокрая от пота рубашка Роуэна липла к спине. Платье Энджелины, глухой ворот и длинные рукава которого отвечали всем требованиям благопристойности, невыносимо раздражало кожу. Но больше всего их мучила не летняя жара, а огонь страсти.

– Энджелина, – повторил Роуэн. Обеими руками он ласкал ее щеки, виски, лоб, прикрытый спутанными волосами. Он даже провел подушечками больших пальцев по ее прикрытым глазам, словно пытаясь на ощупь навсегда запомнить черты ее лица. Затем его пальцы скользнули по губам Энджелины, чуть приоткрыв их. – Мы не должны делать это, – произнес Роуэн, пожирая ее взглядом и ласково поглаживая пальцем ее нижнюю губу. Его ласка была приятнее всего, что только доводилось испытывать Энджелине. Она вздрогнула от удовольствия.

– Да, – прошептала в ответ она, – мы не должны.

– Нам нельзя так поступать, – заявил Роуэн, склонившись к ней и потеревшись носом о ее подбородок.

– Нельзя, – она чувствовала его дыхание на своей шее. Горячее дыхание Роуэна заставляло ее в полной мере ощущать себя живой и это было чудесное, божественное ощущение.

– Это неправильно, да? – спросил он.

– Да… нет… Я не знаю… Роуэн, – тихо смущенно произнесла она, подставляя для поцелуя губы.

На несколько секунд они застыли в неподвижности, не решаясь погрузиться в пылающий водоворот. Стоит перейти эту границу, и их уже ничто не спасет. Они сгорят заживо, охваченные пламенем страсти.

– Останови меня, – взмолился напоследок Роуэн. Его хриплое дыхание сливалось с дыханием Энджелины.

– Не могу, – шепнула она, слыша, как бешено грохочет ее сердце. – Спаси меня Бог, не могу.

И пламя поглотило их.

Ее губы оказались еще мягче и нежнее, чем ему казалось раньше. Прижавшись к ним он перестал воспринимать окружающий мир.

«Нет, не может быть, чтобы это было неправильно», – думала она, интуитивно, как биение собственного сердца, воспринимая эту истину. Сердце Энджелины уже не просто билось, оно трепыхалось в груди, словно птица, жаждущая вырваться из клетки. Она долго была пленницей Галена. Раньше ее мир ограничивался тесным пространством особняка Ламартин, но теперь Роуэн открыл ей путь на волю. В его объятиях Энджелина была свободна. Только в кольце его рук могла она почувствовать себя так, как должна себя чувствовать женщина.

Роуэн видел, что Энджелина, к сожалению, не имеет ни малейшего понятия о любви, и поэтому, несмотря на то, что это было невыразимо трудно, заставил себя не торопиться. Чистота и искренность ее чувств были притягательнее любой, самой изощренной, искушенности в любовных делах. Она не боялась и не стеснялась его. Она отвечала на его поцелуи – сперва робко, потом все смелее и смелее. Когда Роуэн начал расстегивать ее платье, она принялась расстегивать на нем рубашку. Когда он осторожно, стараясь не дотрагиваться до спины, снимал с нее платье, Энджелина подняла руки, помогая ему. Лишь однажды она дрогнула. Когда его губы коснулись ее груди, Энджелина ойкнула и отшатнулась, вспомнив, сколь болезненными бывают укусы.

Роуэн посмотрел ей в глаза.

– Я никогда не причиню тебе боли, – пообещал он с такой горячностью, что у нее слезы навернулись на глаза. – Никогда! Я не такой, как он.

– Я знаю это, – прошептала Энджелина, легонько перебирая пальцами его волосы.

Чтобы доказать свою веру в него, Энджелина подняла голову и сама поцеловала его, слегка покусывая губы. Сперва он подчинялся, но вскоре нетерпеливо и жадно принялся целовать ее сам. Энджелина с радостью сдалась. Наконец Роуэн оторвался от ее губ и начал целовать шею и грудь. На этот раз Энджелина не испугалась. Она вся отдалась этому новому, потрясающему ощущению.

Энджелина наслаждалась ночной жарой жаром поцелуев Роуэна, пламенем, обжигающим ее кожу там, где он дотрагивался до нее Раньше она и не догадывалась, что любовь может доставлять столько радости. Она не знала, что так приятно прикасаться к мужским плечам, поросшей волосками груди и плоскому животу. Это заставляло ее тело жаждать удовлетворения, и Энджелина была готова на все, чтобы получить его.

Застонав, она произнесла его имя. Осторожно опустив ее на постель, Роуэн накрыл ее своим телом. Долгие, страстные поцелуи. Влажные прикосновения нежной кожи. Стоны, перемежающиеся вздохами. Сплетенные, тянущиеся друг к другу тела. Единение тел, слияние душ.

Роуэн вошел в нее. Энджелина тихо вскрикнула. Он входил все глубже… И вдруг замер, словно пораженный молнией. На его лице отразилось изумление. Возможно ли это? Как такое могло случиться? Как может женщина, с которой он сейчас занимается любовью, быть девственницей?!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

– Я не понимаю.

Роуэн произнес это гораздо позднее, когда их дыхание уже выровнялось, свеча догорела и потухла, луна взошла и теперь ярко сияла на чистом, безоблачном небе.

Энджелина, лежавшая в объятиях Роуэна, повернулась к нему. Она понимала, что подобного разговора избежать не удастся, и не стала увиливать от ответа. Однако ей было трудно обсуждать подобную тему.

– Он не может… не может спать со мной.

– Он что, импотент? – по непонимающему выражению лица Энджелины Роуэн догадался, что ей неизвестно значение этого слова. – Он вообще не в состоянии заниматься любовью?

Энджелина попыталась отвести взгляд. Роуэн взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза. Лунный свет позволил ему увидеть смущение, отразившееся на лице женщины.

– Мы должны поговорить об этом, – тихо подбодрил он ее.

– Да. То есть, нет. Он не может… Он пытался сделать это в первую брачную ночь, но не сумел. Я подумала… – Энджелина запнулась, собираясь с силами. – Я подумала, что именно поэтому он тогда избил меня. Мне казалось, что это из-за меня он опозорился. Потом… потом я поняла, что ему просто нравится причинять другим боль.

Покрепче сжав Энджелину в объятиях, Роуэн поцеловал ее в висок. Он с трудом усмирил в себе гнев, возникший при упоминании об оскорблениях, которым она подвергалась. Ему не хотелось злиться. Только не сейчас. Не тогда, когда рядом с ним лежит любимая женщина.

Энджелина зажмурила глаза, борясь со слезами счастья, подступившими к глазам. Как приятны его прикосновения! Если не считать Хлои, Роуэн – единственная радость в ее жизни.

– И он больше не пытался переспать с тобой?

Она покачала головой.

– Иногда он заставлял меня раздеваться целовал меня, дотрагивался до меня… – воспоминания вызвали у нее дрожь, – но ни разу не пытался спать со мной. Каждый раз он мучит меня, а потом уходит из дома. Мне кажется… кажется, что он идет к другим женщинам.

Роуэну это предположение тоже показалось верным. Вероятно, Галена возбуждал вид чужих страданий, и, возбудившись, он отправлялся на поиски любовных приключений.

– Однажды он заявил, что я слишком невинна, чтобы спать со мной. Он ненавидит мою веру, но, наверно, завидует мне. Может, он наказывает меня за то, что я способна верить, а ему это не дано.

– Вероятно, ты права, – согласился Роуэн. При виде лица Энджелины, находившегося лишь в нескольких дюймах от его собственного, его затопила волна нежности. – Почему ты не сказала мне, что ни разу не спала с мужчиной?

– Разве это имело значение?

– Нет. Хотя… все-таки имело. Я был бы… нежнее, осторожнее, в конце концов! – он был вне себя при мысли о том, что мог сделать больно этой женщине, которая и без того чересчур хорошо знала, что такое боль.

Энджелина погладила его по щеке.

– Нежнее было некуда. Долгой или короткой будет моя жизнь, я навсегда запомню твою нежность. Запомню эту ночь.

Когда Роуэн услышал это, в его душе вспыхнуло множество чувств. При напоминании о приближающейся к ней смерти его охватил страх, а нежность, звучавшая в ее словах, растопила его сердце. К этим чувствам примешался стыд. Ему было стыдно, что из-за него Энджелина поступилась своими принципами. Но он снова жаждал быть с ней. Роуэн с тихим стоном провел рукой по ее длинным, распущенным волосам и приблизил свое лицо к лицу Энджелины. Его дыхание коснулось ее щеки, а через секунду их губы встретились.

В ответ послышался стон Энджелины. Словно само по себе, ее тело прижалось к нему. Ей было приятно ощущать твердость его мускулов. Грудь к груди, живот к животу… Она хотела, чтобы их тела слились в одно. На этот раз их соединение было быстрым, яростным. В отчаянии они чувствовали, как убегают драгоценные секунды, и старались использовать отпущенное им время как можно полнее.

– Я сделал тебе больно.

Таковы были первые слова Роуэна, когда дар речи снова вернулся к нему. Его голос звучал прерывисто и хрипло. Он устал. Устал беспокоиться о будущем, о том, сможет ли он изменить историю, устал украдкой любить Энджелину и бояться появления Галена.

– Нет, мне не было больно, – возразила Энджелина. Ее душу тоже переполняло множество разнообразных чувств, голос дрожал.

Она устала от круговорота событий, в который ее затянуло. Она устала бояться бессердечного скота, ставшего ее мужем, и тревожиться за сестру. Но больше всего в ее душе было гнева. Энджелина негодовала, что лишь теперь узнала, как прекрасны могут быть отношения между мужчиной и женщиной, ее злило, что ее жизнь, окажется столь короткой, что ей не дано будет изведать этой радости снова. В ее глазах заблестели слезы.

– И все-таки я причинил тебе боль, – с раскаянием произнес Роуэн.

– Нет.

– Но тогда…

– Я хочу, чтобы он больше никогда ни прикасался ко мне! – неожиданно признала она. В ее словах звучали страх и ненависть, с которой она столь безуспешно пыталась бороться.

Роуэн крепче прижал Энджелину к себе. – Он больше не притронется к тебе! Я этого не допущу! – ему снова пришло в голову, что, возможно, он дает обещание, которого не сможет сдержать. Невыносимое отчаяние в очередной раз овладело им.

– Пусть Бог покарает меня за то, что случилось сегодня – мне все равно, – ее мысли разбегались. Энджелина потеряла способность мыслить логически. Роуэн почувствовал, что она находится в тисках столь же глубокого отчаяния, как и он.

– За добрые дела Бог не карает.

– Мне все равно!

– Мне не следовало заставлять тебя жертвовать убеждениями.

– Я прекрасно знала, на что иду.

– Я не хочу, чтобы когда-нибудь ты пожалела…

Кончиками пальцев Энджелина закрыла ему рот. Когда она заговорила, в ее голосе звучала искренность:

– Скорее я согласилась бы вечно гореть в аду, чем лишиться того, что произошло с нами сегодня.

Когда Роуэн услышал это признание, слова любви, которую он так долго скрывал, о которой не мог говорить, наконец вырвались наружу.

– Я люблю тебя, – прошептал он, глядя в ее глаза, черные, как обсидиан. – Мне самому не верится, но я никого и ничего не любил так сильно.

Услышав его признание, Энджелина смутилась. Ей показалось, что она только что взошла на высокую гору и смотрит с вершины вниз. Странно, но это напомнило Энджелине о том, о чем ей еще не приходилось задумываться. Она хотела подарить Роуэну себя всю, но не могла…

– Я не могу сказать тебе этого, – призналась она. – Мне нельзя даже подумать об этом. Я себе не хозяйка.

Несмотря на то, что Роуэн страстно жаждал услышать ответное признание, он сумел понять, почему Энджелина предпочла промолчать. У нее и так было чересчур много проблем. Он уже заставил ее пойти на все мыслимые жертвы. Тем не менее Роуэну пришло в голову, что, возможно, ее признание в любви и помогло бы ей проникнуть в будущее, так же как его признание привело его в прошлое. Роуэн понимал, что, верно это предположение или нет, Энджелина должна прийти к этой мысли сама, в свое время. Время. Как раз его-то могло и не хватить. Следующие слова Энджелины ясно показали, что она также отдает себе в этом отчет.

– Может, я никогда не обрету свободу, чтобы сказать это…

– Я не буду мириться с «никогда». Я найду для нас способ остаться вместе.

Когда его губы прижались к ее губам, Энджелина разрешила себе на секунду поверить ему. Кроме того, она пошла на маленькую уступку. Пусть ей нельзя даже мысленно произнести слово любовь, но она не может отрицать тот факт, что принадлежит этому человеку. Полностью, всецело принадлежит. Так было и будет всегда.

Этой ночью, в отличие от предыдущих ночей, Роуэн не перенесся в свое время. Проснувшись на рассвете, он неожиданно обнаружил, что все еще лежит в постели Энджелины, сжимая любимую в объятиях. Роуэн не знал, какой из этого можно сделать вывод, но, несмотря на то, что он оказался в своем времени буквально за секунду до появления экономки в особняке Ламартин, его не покидало странное ощущение, что, если бы ему захотелось, он мог бы и дальше оставаться в прошлом. Если так, то не были ли слова любви, сказанные Энджелине, причиной этого? Эта мысль занимала его на протяжении последующих невеселых дней.

В среду утром зазвонил телефон.

– Алло? – произнес в трубку Роуэн, недоумевая, кому понадобилось звонить в такую рань.

– Это Боб Рэкли, – ответил невидимый собеседник, поспешив пояснить: – Из университета.

Но Роуэн не нуждался в объяснениях. Он немедленно узнал это имя. Профессор-историк звонил впервые. Обычно это делал сам Роуэн. Его звонок мог означать только одно: наверняка у Рэкли имелась необходимая Роуэну информация.

– Вы что-нибудь узнали? – Роуэн сразу взял быка за рога. Он старался, чтобы его голос звучал ровно, но за те несколько секунд, что пришлось ждать ответа, кровь так прилила к голове, что Роуэн стал опасаться обморока.

– Судя по всему, да.

Закрыв глаза, Роуэн прислонился к стене.

– Вы слышите меня, доктор Джейкоб? – встревожился профессор.

– Да, – заверил его Роуэн и после секундного замешательства задал самый важный вопрос в мире: – так вы установили дату пожара?

– Я откопал книгу, где упоминается о пожаре в доме в Гарден Дистрикт. По описанию похоже, что имеется в виду особняк Ламартин!

– Когда? – спросил Роуэн.

– Как и вы и думали, в 1880 году. В книге ничего не говорится об источнике возгорания, хотя предполагается, что причиной послужило…

– А точную дату вы узнали? – Роуэн не выдержал, хотя ему не хотелось показаться хамом.

– 2 июля. 2 июля 1880 года. Кровь застучала в висках Роуэна.

– Это точно?

Боб Рэкли засмеялся.

– Доктор Джейкоб, вы не представляете себе, что такое историческое исследование. Почти ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Однако в книге, которую я нашел, указана именно эта дата. Честно говоря, не думаю, что на данный момент мы можем позволить себе сомневаться в ее точности. В конце концов, это единственное, что мне удалось выяснить на сегодняшний день.

– Понятно. Спасибо за все.

– Не за что. Рад, что смог вам помочь.

Сразу же раздались долгие гудки. У Роуэна гудело в голове. По-прежнему опираясь на стену, он сполз на пол и уселся там. Он радовался, что наконец сумел установить дату, но терзался при мысли о том, что, если ему не удастся ничего предпринять, Энджелина умрет через три дня.

– я должен забрать отсюда тебя и Хлою, – объявил Роуэн вечером того же дня, когда они с Энджелиной тихо беседовали, сидя в ее спальне. Его тон не допускал возражений, но Энджелина все-таки сочла нужным указать ему на одну важную деталь:

– Хлое плохо. Она с трудом дышит…

– У нас больше нет выбора, – увидев, что Энджелина готова к спору, Роуэн откровенно заявил: – мы не можем позволить себе ждать.

Энджелина встала и подошла к окну, из которого был виден дворик. Она поняла, что кроется за словами Роуэна.

– Ясно, – проговорила она. – И сколько времени у нас осталось?

– Я хочу, чтобы вы уехали завтра же. Крайний срок – послезавтра. Вы должны выбраться из дома к… Короче, как можно скорее.

Энджелина повернулась и посмотрела в глаза Роуэна. Он увидел, как на секунду на лице женщины мелькнул страх, но потом она взяла себя в руки.

– Я надеялся, что у нас будет больше времени, – пояснил он, словно извиняясь за эту спешку. – Но сегодня утром узнал, что это не так.

Энджелина слушала молча. Роуэн повторил вопрос, который он уже однажды задавал:

– Нет ли у тебя друзей, которые могут на время приютить вас с Хлоей? Энджелина покачала головой.

– Нет. Я никому не доверяю.

– Тогда нам придется иначе решать этот вопрос.

Роуэн уверенно расхаживал по комнате. Странно, но он чувствовал, что снова способен контролировать ситуацию. Дата пожара оказалась тем символом, который подал ему сигнал к действию. Роуэн не знал, что именно он намерен предпринять, но не собирался сидеть сложа руки – ведь он был послан сюда не для того, чтобы бездействовать. И не для того чтобы потерпеть поражение.