Хроники XXXIII миров (№1) - Скрижаль Дурной Вести

— Понимаете, ребята, — уверенно поддержал ее Француз. — Парень вернулся не сам по себе. Его сюда ВЕРНУЛИ. На каких-то определенных условиях. Мы должны каким-то способом узнать — на каких.

— Проще всего — спросить у него самого, — резонно заметил Мерген.

— Я тоже так думаю, — поддержал его Клайд, подходя к столу.

— Официант! — невозмутимо распорядился Француз. — Еще один прибор, пожалуйста.

— Черт возьми! — Мастер-Канова раздраженно обернулся к бесшумно возникшему за его спиной Шишелу. — Я ведь предупреждал, что вы не должны появляться ни в моем кабинете, ни тем более в моих мастерских... Да, товар готов, но я лично доставлю его вам...

— И лично доложишь господину Советнику?

Артист из Алессандро Кановы был никакой, что сильно облегчило Шишелу его задачу. Хотя, конечно, Мастер и попытался прикинуться шлангом, как квалифицировал такого рода поведение Шаленый.

— Какого Советника вы имеете в виду? — чуть дрогнувшим голосом спросил он.

— Да того самого, — ласково пояснил Шишел, — что при Свободном Лесном Народе за безопасность отвечает... Или не знаешь такого?

— Почему это я должен знать этого... э-э.. господина? — еще более нетвердым голосом спросил Мастер.

— Ты мне лучше скажи, — все так же ласково продолжил Шаленый, — почему господин этот знает про наши с тобой дела все, что о них знать стоит? И про то, что вообще имитации изготовлены, и сколько их — доподлинно знает... Откуда? Не от меня, точно. Значит, от тебя, Мастер.

— Не понимаю, с чего вы вдруг... — продолжал сопротивляться Какова.

— Да с того, что поговорили мы с господином Советником душевно. Не договорили кое-чего, правда, ну да это утрясется... Так что, и дальше втемную играть будем?

Мастер вздохнул и присел на край своего рабочего стола.

— Не ожидал, что дядюшка Георгиу так вот запросто сдаст вам меня... — с досадой сказал он. — Но, в конце концов, одним покупателем на ваш товар больше стало... Да и знакомство с Советником обедню вам не испортило, думаю.

— Даже, прямо скажу, на пользу делу пошло... — тоже не без досады признал Шишел. — Только вот не люблю я, когда за спиной у меня шахер и махер происходит... Так что применяю к тебе, Мастер, штрафные санкции: не седьмую, а восьмую часть дохода получишь. И считай еще, что пронесло... Товар забираю сейчас.

С минуту они помолчали, а потом Шишел уже чуть по-другому, осторожно наклонив голову набок, осведомился:

— И давно ты на Лесной Народ корячишься? И с того что имеешь-то?

Мастер пожал плечами:

— Каждый второй из нашего цеха с этими вещами связан... Тамошняя знать — я имею в виду туземцев — любит вкладывать деньги в драгоценности. Кто побогаче, и не движимостью здесь обзаводится. У того же Советника Георгиу в Малой Колонии — несколько вполне приличных имений... С другой стороны, из джунглей идет весьма интересный товар... Вот все тот же Симметричный Набор откуда, по-вашему, взялся?..

Шишел подумал десяток-другой секунд и спросил Мастера:

— Выход на Советника у тебя есть?

Мастер-Канова не стал отпираться.

* * *

Все пятеро, надолго засевшие за угловым столиком заведения Влада, были напряжены и сосредоточены. Француз-Дидье был среди них единственным, кто обратил внимание на поданную, согласно сделанному заказу, снедь. Покуда остальные четверо собеседников, вяло ковыряя вилками в тарелках, обменивались неопределенно-туманными фразами, Дидье быстро покончил с заказанным провиантом, утер остатки соуса кусочком круассана и, проглотив свой кофе, вслух предположил, что господам партнерам будет сподручнее договориться о своих делах без его, Француза-Дидье, присутствия. Возражений не последовало, и Дидье резво удалился, и впрямь серьезно облегчив ход происходящего разговора.

— Мы понимаем, что тебе, Клайд, нелегко пришлось там — на Северном бугре, — признал Мерген, — но и у нас здесь еще тот цирк приключился. И то, что ты тут намекаешь на то, что можешь вычислить того типа, что завладел Камнем, сейчас того значения, которое ты этому придаешь, не имеет... Дело в том, что мы этого типа сами вычислили...

— Точнее — он нас, — поставила свою точку над «i» Мириам.

— Это резко меняет все дело... — задумчиво протянул Клайд. — Выходит, я уже — вне игры?

Он внимательно поглядел в зрачки собеседников: сначала — Н'Бонго, потом — Мириам, потом — Мергену. Прием подействовал.

— Нам очень не хотелось бы, чтобы ты это так понял... — отвел глаза Мерген. — На данный момент все складывается так, что мы с этим малым играем в одной команде, и... и назад нам дороги, как говорится, нет...

— Это очень сложный тип, — вошел в разговор Н'Бонго. — И игра, которую он затеял, — тоже очень сложная. Но... Но мы, ей-богу, не хотели бы...

— Короче — было бы очень желательно, чтобы ты нашел общий язык с тем человеком... — закончил его мысль Мерген. — Хотя бы уже потому, что, судя по твоим намекам, ты здесь представляешь солидного покупателя.

— Мой покупатель, — криво улыбнулся Клайд, — пожалуй, всех остальных перевесит. Так что у нас будет о чем поговорить.

Он сложил нож и вилку на керамическую тарелку с нетронутым почти фирменным гуляшом Усатого Влада и, интонацией голоса показывая, что разговор окончен, спросил:

— Итак, когда и где?

В воздухе повис тонкий серебряный звук — засигналил амулет на груди у Клайда.

* * *

Поверенный господина Апостопулоса Сантамария Кастельмажоре деликатно кашлянул, оторвал шефа от созерцания сменяющих друг друга на дисплее биржевых сводок. Тот воззрился на своего верноподданного с некоторым недоумением во взоре. Редко кто решался тревожить Картавого Спиро в столь поздний час.

— Наш клиент, — начал Сантамария, умудрившись одним только выражением лица уточнить, о каком именно клиенте идет речь, — только что уведомил меня, что все необходимое и достаточное им сделано. Он назначил время и место.

Несколько секунд Картавый Спиро смотрел на своего поверенного с таким видом, что можно было подумать, что тот не принес первостатейной важности новость, а просто позволил себе испортить воздух в помещении офиса. Потом господин Апостопулос поднял левую бровь, означив тем самым повеление продолжать доклад.

— Завтра, в пятнадцать пятьдесят, в подземном гараже Пугачевского центра. У лифтов, — закончил свое сообщение Сантамария.

Господин Апостопулос на как будто не очень долгое время впал в состояние, напоминающее каталепсию. Потом откашлялся и недоуменно произнес:

— Получается, что то, на что у Шайна и Ди Маури ушли годы и годы, наш клиент провернул меньше чем за неделю... Вы верите этому, Сантамария?

— С трудом, — констатировал адвокат.

— Вы получили прибор от милейшего профессора Мак-Аллистера? — осведомился Картавый Спиро после некоторого тягостного молчания. — Профессор проконсультировал вас, как пользоваться этой штукой?

— Да, шеф, — заверил его Сантамария.

— Будьте осторожны. — Спиро со значением откашлялся. — В городе происходит какая-то буза. На Сурабайя ночью была разборка между сектами. Со стрельбой. И Семья поцапалась с компанией Маноло. Полиция и все эти, извините за выражение, органы находятся в повышенной боевой... Так что будьте осмотрительны.

— Я сделаю все от меня зависящее, — заверил шефа всецело преданный ему поверенный и неслышной тенью выскользнул из кабинета.

Господин Апостопулос раздраженно гмыкнул, прошелся взад-вперед по комнате и, чтобы успокоить нервы, раскрыл папку с листками, написанными рукой давно сгинувшего адмирала, и стал в который уже раз перечитывать написанные стариковской рукой строки.

* * *

Те же строки, но только исполненные четким и ясным шрифтом на экране дисплея, читал, по странному совпадению, в это же время и Дмитрий Шаленый, по кличке Шишел-Мышел.

«Меньше всего ожидал я, — писал проклятый всеми богами и многими из смертных адмирал Шайн в своем дневнике, — что из этого изнурительного похода, похода, иссушившего мою душу, перевернувшего мой некогда казавшийся мне кристально ясным взгляд на вещи, на все мироздание в целом, что из этого похода я вернусь не в тишину и сонный покой нашей патриархальной Малой Колонии, а в дикую свару, затеянную сопливыми мальчишками, жаждущими дорваться до власти. Меньше всего я ожидал, что не марш через гиблые трясины и непроходимые заросли Северного полушария окажется самым тяжелым участком нашего пути, а дорога по разграбленным провинциям Черты, через две линии фронта, через покинутые жителями города, к горящей Столице, по улицам которой ползут, выворачивая древнюю брусчатку и долбя снарядами стены Резиденции, тяжелые танки... Меньше всего я ждал этого.

Я и сейчас вспоминаю это как сон, как нечто, происшедшее вне моей настоящей жизни, — увиденное, что ли, в фильме или прочитанное в скучной книжке... Помнится, собаки поразили меня: стаи лишившихся хозяев, одичавших собак, завладевшие полупокинутым городом...

За ту неделю, что я провел в разорванной на три враждующих лагеря Столице, я состарился на десяток лет. Большая часть собранных нашей экспедицией материалов просто свалена во дворе Арсенала. Я с большим трудом добился того, чтобы в подземные хранилища были помещены наиболее важные материалы, относящиеся к нашему походу. Четырежды меня посещали делегации от каких-то самопровозглашенных правительств «всея планеты», и четырежды я отказывался от возведения в ранг главнокомандующего.

Только наступивший сезон гроз позволил мне и немногим преданным мне офицерам покинуть богом проклятый город и на паре боевых глайдеров добраться до моего родового поместья — «Тенистых рощ» — фамильного гнезда всех Шайнов еще со времен Великой Колонизации. Только здесь, в заливаемых осенними ливнями, отрезанных от безумствующего мира местах я вновь обрел необходимые душевный покой и твердость.

И только здесь мысли мои вернулись к ЭТОМУ... Как странно: на все эти недели — да какое там! — почти на половину года я словно забыл про свое преступление. Да-да! Будем называть вещи своими именами: скрыв от людей Камень, фактически присвоив его, я совершил ПРЕСТУПЛЕНИЕ. Против кого, однако? Против государства, которое в это самое время проваливалось в кровавую трясину междоусобицы? Против народа, который стал в эти самые дни стадом, влекомым на убой безумными, слепыми пастырями? Пожалуй, откройся я кому бы то ни было, судьба нашей экспедиции могла бы сложиться гораздо более трагично. Мог ли я поручиться, что мои ближайшие помощники и соратники не схватились бы между собой в мерзкой схватке за сокровище, которое обеспечило бы безбедное и сытое существование им и их потомкам на века вперед? Во всяком случае, нож в спину или яд в стакан я, скорее всего, получил бы все-таки. Что же не дает мне покоя? Что преступил я? Не стоит лукавить с самим собой... Я поступил недостойно для офицера. Я преступил грань чести и бесчестия... Но, видит Бог, иначе поступить я не мог. В конце концов, на моей стороне здравый смысл. И воля Камня.

Он — Камень — и служил мне опорой и утешением в те долгие осенние дни, которые, как мне теперь представляется в воспоминаниях, начинались сразу с вечера, а не с утренней зари. Я запирал за собою двери в кабинет и в свете низко, к самой крышке стола, пригнутой лампы клал перед собой Камень. Рядом ложились в круг света уже успевшие пожелтеть и истрепаться по краям записи. В разное время и при разных обстоятельствах делал я их. И только тогда — этими осенними вечерами — понял, что фактически всю свою жизнь готовился к этой встрече с Камнем. Чем иначе объяснить эти годами кропотливо ведшиеся записи легенд, преданий, научных докладов, посвященных Скрижали Дурной Вести?

Такими мне и запомнились эти долгие, одинокие вечера и ночи: потрескивание поленьев в жарко натопленном камине, который не грел меня, круто — до фиолетовой черноты — заваренный настой из двенадцати трав в каменной чашке, сумеречный, словно взгляд дремлющего безумца, блеск Камня, круг света и выцветшие буквы мерзких преданий, бегущие по блеклым листкам бумаги...

Радио приносило вести все более и более сумбурные и горькие. Почти полностью прервана была связь с Обитаемым Космосом. Ни Земле, ни другим населенным мирам не было дела до нас и наших бед и печалей. Для скольких тысяч людей, предки которых доверили свои судьбы этой, так похожей на старушку-Землю, планете, эта зима стала последней? Все чаще люди, пришедшие со мной, задавали мне один и тот же вопрос: что я собираюсь сделать, предпринять?.. И у меня не было для них ответа. В ту осень я впервые по-настоящему почувствован себя стариком. Тогда я не знал, что ГЛАВНОЕ еще впереди... Я многого еще не знал тогда... не знал своего ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ».

Шаленый прервал чтение и потер набрякшие веки. Сон шел и не шел к нему. Боялся он этого плывущего на него, затопляющего память морока. Потому что знал, что, как и в любую из прошлых ночей, присядет в ногах у него НЕНАЗЫВАЕМЫЙ и будет говорить, говорить, говорить... Он поднялся и пошел к отгороженной в углу чердака ванной комнатушке. Там — за пластиковой перегородкой — отчетливо был слышен звук льющейся из крана воды.

«Неужели я прошлый раз кран не закрутил?» — подумал Шишел и рванул дверцу.

У раковины стоял и смывал кровь с уцелевшей части лица брат Дилан.

* * *

Сэм Бирман почти не заметил, что его ночное уединение в обществе карандаша, бумаги и терминала планетарной информационной сети нарушено появлением Рональда Мак-Аллистера, руководителя программы «Мессенджер». Тому пришлось откашляться, чтобы вывести своего подопечного из состояния близкого к нирване.

— Здравствуйте, профессор. — Сэм жестом предложил Мак-Аллистеру присесть на свободное кресло. — Я вижу, вы приняли наконец какое-то решение?

— В некотором роде — да. — Лысый Крокодил занял предложенное ему место и, слегка прищурившись, попытался рассмотреть каракули на листке бумаги, лежавшем перед Самуэлем. — Я проконсультировался с высшим руководством, и все мы пришли к выводу, что вас следует на некоторое время... э-э... удалить из Малой Колонии. А те, кто затеял охоту на вас, еще долго будут оставаться в неведении относительно вашего местоположения... Для этого, конечно, придется соблюсти некоторые меры конспирации...

Сэм аккуратно поджал губы.

— Видите ли, — он постарался заглянуть в бесцветные, навыкате глаза профессора, — мне это решение не представляется... м-м... достаточно радикальным.

— Что ж, рассматривались и более, как вы выразились, радикальные решения. Например, погрузить вас в глубокий анабиоз до той поры, пока мы не разберемся и с Камнем, и с господами из Черной Церкви. В конце концов решили прибегнуть все-таки к «защите расстоянием»...

— Простите, — начиная терять самообладание, прервал его Сэм, — но ведь такая ссылка подразумевает, что я буду оторван и от своей семьи, и от коллектива своих коллег... Я буду просто лишен возможности даже зарабатывать на жизнь...

— Меньше всего, доцент Бирман, — успокоил его Мак-Аллистер, — у вас должна болеть голова о вашем заработке. Академия раскошелится на ваше содержание. Что до коллег, то, как я вижу, ваша работа успешно продвигается и в их отсутствие...

— Но семья!... — панически возопил доцент Бирман.

— Вашей семье обеспечена надежная охрана, — заверил его генерал-академик. — В ближайшем будущем вы воссоединитесь со своей супругой и дочерью. А сын ваш, если не ошибаюсь, учится в Метрополии, достаточно далеко от всех здешних... э-э... проблем... Сами понимаете, что элементарные соображения конспирации не позволяют нам переместить всех вас одновременно. Так что придется обождать немного. В первую очередь мы эвакуируем вас. Не далее чем послезавтра. Точнее, — он посмотрел на часы, — уже завтра, ближе к вечеру, с площадки на крыше Пугачевского центра вас заберет геликоптер и доставит на военный Космотерминал.

— Почему же не прямо отсюда? — удивленно поднял брови Сэм.

— Здесь мы все находимся под довольно бдительным наблюдением, — чуть снисходительно объяснил профессор. — Рейс геликоптера отсюда к Космотерминалу слишком заметен. Другое дело — Пугачев-башня. С ее вертолетной площадки летает все что угодно и куда угодно. От вас потребуется только одно...

— Внимательно слушаю вас, — со все еще не растаявшими нотками недоумения в голосе заверил его Сэм.

— Нам надо упорядочить отношения с вашими друзьями из монастыря Желтого Камня. Они самым серьезным образом интересуются вашей судьбой.

— Они дознались, что я нахожусь здесь? — всполошился Сэм.

— По крайней мере, догадываются об этом, — профессор достал из кармана трубку и стал задумчиво вертеть ее в руках. — Я, честно говоря, не вижу причин скрывать от них реальное положение вещей. Я хотел бы, чтобы вы написали им письмо. В эфир нам лучше не выходить, а вот письмо я передам лично господину Настоятелю. Так что, будьте добры, изложите в привычной вам и им манере обстоятельства дела и наши с вами планы на ближайшее будущее. Не надо скрывать ничего. Я хотел бы, чтобы наше взаимопонимание в этом вопросе было полным.

— Что ж, это логично, — согласился Сэм. — Будьте добры — передайте мне вон тот листок бумаги. И перо, если вас не затруднит.

* * *

Шишел, ясно осознавая, что все происходящее — не более чем бредовый сон, продолжал тупо смотреть на изуродованного пулей большого калибра брата.

— Зачем пришел? — спросил он, скорее из какого-то дикого любопытства — что-то там еще выкинет эта машинка, что устроена у него, Дмитрия Шаленого, в черепушке?

— Мы не закончили разговор... — повернул к нему одноглазое лицо убитый. — Не закончили говорить... Помешали нам... Вот ты под замок не хочешь — думаешь Черта объегорить. А ведь профессор-то тебе ясно сказал: человечка убить придется... Придется... Этого уж не объедешь. А ну, как знаешь ты человечка этого?.. Или уже догадываешься, о ком речь идет, кого на заклание тебе подведут?.. И твой... твой человечек — пусть отдаст... пусть отдаст то, что взял...

«Проснуться, проснуться!» — командовал себе Шаленый, в ужасе глядя на желтый излом кости разнесенного выстрелом черепа.

А мертвый брат Дилан суетливо вытирал его, Шишела, махровым полотенцем окровавленные руки и приговаривал:

«Не объедешь, не объедешь, брат. Палачом тебе получается веселее, чем взаперти-то посидеть малую толику... А там, глядишь, — сам Бог на небе не знает, что будет ТОГДА...»

Сделав над собой страшное усилие, Шаленый вынырнул из проклятого морока и несколько минут неподвижно лежал на койке, вцепившись в смятые простыни и обливаясь холодным потом.

— Чего орешь так? Испугал... — промычал с дивана Гарик и опять мирно засопел, погружаясь в прерванный было сон, в котором ему явно и не думали являться окровавленные покойники.

Шишел тяжело вздохнул и, нащупав босыми ногами разношенные кроссовки, служившие ему домашними шлепанцами, заставил себя двинуться к ванной. Не столько для того, чтобы хлебнуть холодной воды, сколько для того, чтобы убедиться, что там НИКОГО нет.

Там никого и не было. Даже свет включен не был. Шишел щелкнул выключателем и, прищурившись от яркого света, посмотрел по углам. Никого не было в выложенной пластиком под кафель комнатушке, даже тараканов. Только не так было что-то. В зеркале.

Шишел повернулся к нему и увидел себя. Сначала ему показалось... Да нет — просто кровь... Кровь по всей физиономии. И брызги кровавого тоже, желтоватого месива... «Гос-с-споди, как же он так — не утерся, что ли, тогда еще?..»

Он повернул кран — гулко зашипели пустые трубы. Тогда, стараясь не заглядывать больше в чертово стекло, он схватил то самое, махровое, полотенце и стал судорожно и быстро утирать физиономию. Потом остановился, замер, поняв, что не проснулся еще вовсе. И снова очнулся на скомканных простынях, давясь ошалелым криком. И снова Гарик спросонья попенял ему и снова заснул. Шишел чертыхнулся, налил в стакан на три пальца джину, проглотил и сел к терминалу.

«...Кажется, — писал адмирал, — в те же осенние вечера появились в „Тенистых рощах“ и первые оборотни. Я не беру это слово в кавычки. Не знаю почему. По крайней мере, местные жители и прислуга твердо уверены, что эти края начала посещать нечистая сила. Эти суеверия были бы скорее смешны, если бы все это не связывали с моим возвращением в фамильное гнездо. Я распорядился устроить несколько засад, чтобы разобраться со всеми этими потусторонними гостями. Несколько позже, когда, как водится в этих краях, ливни перешли в град, а град стал сменяться снежными буранами, меня посетил страннейший из гостей, которых видели стены родового имения Шайнов.

Сквозь снеговые заносы, сквозь засады придорожных лихих людей до меня добрался Настоятель монастыря Желтого Камня. И неполная дюжина его свитных. Легко сообразить, что подобную прогулку они предприняли не для собственного удовольствия. Однако в те дни смысл появления этого почтенного господина в моем жилище был для меня темен. Нельзя сказать, что старый джентльмен был некоммуникабелен, нет... Скорее по-старчески болтлив... Более того; у меня сложилось впечатление полной его осведомленности относительно деталей Карательной экспедиции. После ужина, когда я пригласил старика на чашечку кофе в мой кабинет, господин Настоятель, произнеся несколько общих фраз, поставил меня в известность, что, несмотря на дурные времена, постигшие Колонию, Храм Желтого Камня все же располагает средствами для покупки неких предметов, привезенных экспедицией с Северного полушария. Я попытался уточнить, о каких именно предметах идет речь, но тут Настоятель начал, как говорится, темнить и в конце концов отложил разговор на эту тему «на потом».

Мерзкое чувство осталось на душе у меня. Мне стало казаться, что господин Настоятель знает о моем преступлении, что он имеет в виду именно Камень, предлагая выкупить некую добычу экспедиции. Тогда мне удалось убедить себя в том, что это просто приступ мнительности овладел мною... Может быть, амулет, изготовленный из «янтаря», так знакомого мне... амулет, что болтался на тонкой, морщинистой шее старика, так подействовал на меня?..

Мы расстались со старым джентльменом мирно, но внутреннее смятение владело нами обоими. Я дал Настоятелю слово посетить монастырь Желтого Камня, как только сойдут снега. Тогда, рассудили мы, мы оба будем лучше готовы к тому, чтобы понять друг друга. Мне не было дано исполнить свое обещание.

Незадолго до празднования Ночи Белого Снега, когда сошли на нет бураны и пронизанная ледяным холодом тишина опустилась на мир, Зимние Паломники, заночевавшие у нас, принесли мне весть о том, что Настоятель и его люди не вернулись в монастырь. В дороге они стали жертвами какой-то из разбойных банд. Так я думал тогда.

А прямо в канун Ночи мои люди поймали-таки наконец одного из оборотней. Снег помог им. Снег, который хранит следы.

Разумеется, это был самый обыкновенный бродяга. Только бродяга, меченный знаком Ложного Учения. Он был невероятно тощ и невероятно нагл. Он отказался говорить с кем-либо, кроме как «с глазу на глаз с сиятельным адмиралом». И своего он добился: предстал передо мной в каминном зале. Было на нем рубище и что-то вроде ермолки. Как это тряпье спасало его от зимней стужи, я не знаю до сих пор.

Этот послушник Черной Церкви так и не назвал своего имени. Оно, впрочем, и не интересовало меня. Гораздо важнее было иное: этот сатанист был уверен, что говорит с обладателем Дьяволова Камня. Как, какими тайными путями стала известна эта моя постыдная тайна сразу двум еретическим сектам, связавшим свои обряды и свою мифологию со Скрижалью Дурной Вести? Какая магическая связь существует между всеми этими тайнами? Я ничего не ответил проклятому бродяге и распорядился отпустить его на все четыре стороны, строго предупредив его, чтобы он и его братия больше не попадались на глаза моим людям. Мог ли я знать тогда, что еще не сойдут снега этой зимы, как мне придется самому идти на поклон к этим еретикам? Но тогда, в морозной мгле середины зимы, все выглядело иначе...

Оборотень так и ушел бы неведомо куда живым и невредимым, если бы Джи-Джи не спросил меня, стоит ли возвращать бродяге отнятое у него при обыске. Он вытряхнул из пластикового пакета передо мной на стол несколько блок-зарядов к армейскому бластеру, странной формы кинжал и амулет на тонкой, тусклого металла цепи.

Амулет я узнал сразу же. Я распорядился допросить и казнить оборотня.

Допрос, само собой разумеется, не дал ничего, однако эти два эпизода не прошли для меня даром. Мысль о Камне, о той роли, что сыграл он в судьбах Малой Колонии, уже не оставляла меня с этих пор и вылилась в конце концов в элементарно простое, но ставшее роковым для меня решение. Если Бог — неизвестно за какие грехи — оставил своей заботой Малую Колонию, то что мешает мне — простому смертному — обратиться за помощью к его «естественному конкуренту»? Как ни странно, со временем эта мысль перестала казаться мне сколько-нибудь еретической. Думаю, что нечто, исходящее от Камня, уже тогда вошло в меня, в мои помыслы и в мои дела...»

Гарик зашебуршился на своем диване, поднялся и, как сомнамбула, пошлепал пить воду.

— Эй! — крикнул он из ванной. — У тебя, Шишел, все полотенце в кровище... Ты как?

— Носом кровь шла, — отозвался Шишел.

Вполне возможно, что он говорил правду.

* * *

— Послушайте, шеф, — осторожно спросил Даррен. — Я, честно говоря, не слишком хорошо понимаю, почему вы непременно хотите реализовать такой сложный и... м-м... рискованный план. Неужели нельзя решить эту проблему проще?

— Например? — неприязненным тоном осведомился профессор Мак-Аллистер, не переставая созерцать скучноватый пейзаж за окном.

— Ну, действительно удалить его с планеты...

— Вы думаете, что он согласится на роль Робинзона? Или что Камень не заставит Избранника последовать за ним?

— Ну, тогда, например, почему бы не упечь нашего подопечного на пару лет в желтый дом? — предположил Даррен. — Будет относительно легко обработать его. А там, в условиях стационара, можно будет, как бы это выразиться, дожать его. Отучить от научных забав...

— По-вашему, — не без яда в голосе спросил генерал-академик, — если бы доценту Бирману предложили выбирать между тем, что предлагаете вы, и смертью, он выбрал бы ваш вариант?

— Гм... — Даррен пожал плечами.

— Это во-первых. Во-вторых, не думаете ли вы, что друзья милейшего доцента будут хлопать ушами, пока мы будем превращать их подопечного в законченного идиота? Они и сейчас не оставляют нас своим вниманием. Вы лучше меня должны знать это, — в конце концов, вы обеспечиваете безопасность нашей... э-э... операции.

Даррен несколько нечленораздельно выразил свое согласие и с этой мыслью. Лысый Крокодил же продолжал методично добивать его:

— Подумайте также еще и о том, что предлагаемый вами человеколюбивый вариант не гарантирует нам главного — Камня. Совершенно неясно, как отреагирует эта штука на такой расклад обстоятельств, какой получится в вашем варианте.

— Пожалуй, я действительно сморозил глупость, шеф, — постарался закруглить не слишком для него приятный разговор верный помощник генерал-академика.

Тот наконец повернулся к нему лицом и, слегка наклонив голову вбок, чтобы лучше видеть реакцию собеседника, добавил:

— Но основная причина, по которой я не спешу одурманить милейшего доцента, усыпить его или отправить куда-нибудь подальше — к чертям на кулички, заключается в том, что я хочу увидеть конечный результат той задачки, которую вот-вот решит милейший доцент... Я, к сожалению, очень любопытен, Даррен.

* * *

— Ей-богу, мы не хотели доводить дело до мокрухи, — торопливо, захлебываясь словами, объяснял Папе Джанфранко случившееся Генри Фаулер — Борода. — Мы притормозили ребят Сапожника в порту и хотели им вежливо втолковать, что порт — это теперь уже не их головная боль. Так этот идиот Санчес полез в этот... ну, во внутренний карман... Ну, Эрни, понятное дело, не стал дожидаться, покуда он оттуда вытянет шпалер, и сделал из парня решето... Тут и все остальные взялись за пушки... В общем, наши потери — двое, и поле боя, так сказать, осталось за нами.. А у Санчеса, как оказалось, никакой «пушки» и не было, а в кармане том и вовсе блок связи заткнут был. Нашел место, где машинку носить, дубина. Он, видно, с шефом посоветоваться хотел или...

Папа Джанфранко аккуратно взял Бороду за узел галстука и подтянул его к себе поближе так, что тот чуть не уперся носом в окурок зажатой челюстями Папы сигары.

— Я знал, что твои раздолбаи рано или поздно подведут нас всех под колокольню, — процедил Каттаруза, почти не разжимая зубов. — Но постарайся понять, что одно дело — поставить на перо какого-нибудь несговорчивого фраера, а другое — замочить без особой нужды личного друга самого Маноло... Вы там вконец сдурели, скоро копов мочить начнете...

Он коротким энергичным движением швырнул Фаулера на стул и впал в задумчивость. Полдюжины столпов Семьи в трепетном молчании наблюдали за процессом мышления грозного Капо ди Тутти Капи. Процесс прервал деликатным покашливанием секретарь-телохранитель Папы.

— Только что от Яна звонил Коста, — доложил он. — Там сейчас копы. И «скорая». В общем, дым коромыслом...

— Так что такое там сделалось? — раздраженно спросил Папа.

— Люди Маноло в казино закинули личинку Хогофого. Двое из клиентов упокоились, куча пострадавших. Крупье остался без глаза.

— А сам Ян? — Папа энергично раздавил остатки сигары в малахитовой пепельнице.

— Он крупно обиделся на Маноло. Взял тройку своих ребят и пошел разбираться.

— Дьявол побери. — Папа Джанфранко уставился на своего вышибалу так, словно тот был лично повинен в происшедшем. — Началась неуправляемая самодеятельность.

— Коста вот тоже беспокоится, — подтвердил телохранитель. — Ян, говорит, зачем-то с собой базуку прихватил.

— Так, — констатировал Папа. — Нечего вам, ребята, толочься тут у меня в кабинете. Давайте — все по местам, быть в полной боевой, из эфира не уходить. Фай, озаботься, чтобы «Малыш» был готов на всякий случай. И вообще, задержись на минуту.