Судьба - Дитя Неба (Симфония веков - 3)

Это обязательно, потому что он в состоянии подчинить себе только того, кто слабее его самого или хотя бы не сильнее, поскольку поначалу, находясь в новом мире, он немощен и очень плохо себя чувствует. Проливается кровь - достаточно всего одной капли, но без нее никак нельзя. Демону она необходима, чтобы связать себя с живым существом. Постепенно он обретает могущество, и его кровь смешивается с кровью каждого нового человека, в чье тело он проникает. Ф'дор, ставший в некотором роде отцом этих детей, пришел из старого мира. Вне всякого сомнения, на Серендаире он поменял много тел. И нам доподлинно известно, что здесь он побывал еще в нескольких.
      Акмед замолчал, и они с Рапсодией дружно повернули головы, услышав веселый смех. Группка детей приняла их за влюбленную парочку, спрятавшуюся от посторонних глаз в темном переулке. Ребятишки несколько секунд бесцеремонно их рассматривали, а потом прыснули в разные стороны, испугавшись злобного взгляда, которым их одарил Акмед. Он нахмурился, а потом снова зашептал Рапсодии на ухо:
      - Учитывая, что сейчас ф'дор очень могуществен, он наверняка хорошо замаскировал первую каплю взятой им крови, добавив к ней кровь сотен, вполне возможно, даже тысяч людей, в чьих телах побывал. Потом он создал Ракшаса. Смешал кровь хищных зверей с кровью человека. Ракшас оплодотворил женщин, которые родили детей, еще сильнее разбавив кровь демона. Ты должна понимать, что для меня знак крови ф'дора, текущей в жилах детей, представляет собой едва различимый след, словно легкий аромат духов, который мне довелось почувствовать всего один раз. Ты просишь меня отыскать этот запах в целом городе, где полно самых разных ароматов. И человека, который душился месяц назад.
      - Ну, наверное, он с тех пор ни разу не мылся, - весело проговорила Рапсодия, и в ее изумрудных глазах появились искорки смеха. Впрочем, уже в следующую секунду она стала совершенно серьезной. - Извини, что взвалила на твои плечи такую ужасную тяжесть. Что будем делать?
      Акмед вздохнул и снова выпрямился.
      - Пойдем на юго-восток. А если не сможем найти нужного нам ребенка, будем искать дальше. Используем тех, кого нам удастся отыскать, даже если это будет младенец, который через девять недель родится в Тириане. Ты же знаешь точное место, время и день, когда он должен появиться на свет. Мне нужно совсем немного крови демона.
      - А остальных бросим на произвол судьбы? Отдадим Пустоте?
      - Да, - не моргнув, ответил Акмед.
      - Ты и правда готов так поступить?
      - Не раздумывая. Пошли. Надежда найти того, кого мы ищем здесь, с каждой минутой становится все слабее.
      Акмед протянул Рапсодии руку в тонкой кожаной перчатке, и они вместе прошли через площадь, затерявшись среди улочек Ярим-Паара.
      5
      Фабрика по производству изразцов, Ярим-Паар
      Омету не нравился новый ученик.
      При нормальных обстоятельствах Омет был постоянно занят и даже не заметил бы его. Сначала он долго трудился простым разнорабочим, а два года назад его сделали учеником. Дел у него было по горло, и даже ночью не удавалось как следует отдохнуть. У него не оставалось времени на чувства или размышления да и вообще ни на что постороннее. В его обязанности входило проверять температуру заготовки, и каждые два часа он поднимался, чтобы подбросить в печи торф, уголь, сухой навоз и немного дров.
      Красная глина Ярима не слишком годилась для того, чтобы выращивать урожай, но из нее получались великолепные изразцы. В годы своего расцвета Ярим производил большую часть дренажных и водопроводных труб, плиток, из которых мостили улицы намерьенских городов, мозаичных панно и керамических изразцов для их украшения. Ярим не забывал и себя, поражая гостей своей яркой красотой - начиная от фонтанов, окружавших дворец герцога, и заканчивая стенами храма Оракула. Даже сейчас, в годы упадка, когда воды стало совсем мало, Ярим производил изразцы и глиняную посуду на экспорт.
      Огромная фабрика помещалась в самом большом здании города, если не считать административных учреждений и храма Оракула. Она стояла, частично пустая, на юго-восточной окраине города, рядом с главной дорогой, соединявшей Ярим с другими провинциями. Едкий черный дым печей, работавших круглые сутки, висел над самой фабрикой и близлежащими улицами. Дышать нормально здесь было невозможно, и потому рядом никто не селился.
      Когда мать Омета отдавала его на фабрику, она прекрасно понимала, какую жизнь уготовила сыну. Владелицу фабрики, миниатюрную женщину по имени Эстен, в чьих жилах текла кровь лиринов и людей, хорошо знали не только в провинции Ярим, но и на западе, в Кандерре, и на юге, в Бет-Корбэре. Эстен занимала исключительно высокое общественное положение: кроме того, что она владела и управляла самой большой в Яриме фабрикой по производству изразцов, она возглавляла Гильдию Ворона, в которую входили кузнецы, бандиты и профессиональные воры, полноправные хозяева города в ночные часы.
      Природа наградила Эстен редкой, экзотической красой, у нее были тонкие черты лица и высокие скулы, дар ее лиринских предков. То, что люди вообще могли видеть ее лицо, уже являлось подтверждением высокого статуса, поскольку все женщины Ярима носили вуаль. Самое сильное впечатление производили глаза Эстен, темные, любознательные, как у птицы, в честь которой называлась ее гильдия. В них всегда плясали смешинки, даже когда они чернели от гнева и впивались в собеседника, точно острые иголки. Встретившись с Эстен, когда его принимали в ученики, Омет решил сделать все возможное, чтобы не попадаться хозяйке на глаза. Те несколько минут, пока она разглядывала его, были самыми ужасными в его жизни. Юношу нисколько не удивляло, что за прошедшие пять лет мать ни разу не приехала его навестить.
      По большей части он справлялся со своей задачей - не попадаться Эстен под ноги. Она приезжала проверить, как продвигаются работы в туннеле, каждое новолуние, и Омет всякий раз, чтобы с ней не встречаться, отправлялся либо кормить детей-рабов, либо к печам.
      Возможно, он совершил ошибку, решив держаться от хозяйки подальше. С тех пор как Винкейна перевели из туннеля и поставили работать вместе с Ометом и другими учениками, тот из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед Эстен, причем делал это так явно, что Омета тошнило от его угодливости. Однако, похоже, поведение Винкейна произвело на Эстен хорошее впечатление. Она выделяла нового ученика, приносила ему небольшие подарки, ерошила волосы, смеялась и поддразнивала. Во взгляде Винкейна горело такое же темное любопытство, что и в глазах самой Эстен, и он стал ее любимцем.
      Впрочем, Омета беспокоило не это. Его поражала жестокость Винкейна причем совершенно безнаказанная - по отношению к Омету и его товарищам, но больше всего к детям-рабам.
      По большей части их никто не видел. Несколько раз в день в награду за добытую глину в шахту спускали еду и воду. За пятьдесят ведер глины рабы получали ведро воды. За сто ведер глины - еду. Вверх-вниз, вверх-вниз. В обязанности ученика пятого года входило поднимать на шесте с крюком добытую ими глину, вытряхивать ее, снова сбрасывать ведро вниз, время от времени отправляя куски хлеба и бульон маленьким существам, которые, точно крысы, копошились на дне шахты в туннеле. В промежутках ученики разносили лотки с готовыми плитками и раствором, следили за печами и обжигом глины, а также, когда возникала необходимость, звонили в колокол, созывая старших учеников и подмастерьев из тех помещений, где они жили и выполняли свою работу.
      Винкейн до недавнего времени сам был рабом. Оборванный сирота, как и все остальные дети, купленные или украденные из семьи, он продемонстрировал редкое упорство в работе и почти нечеловеческое отсутствие чувствительности к боли. Как-то раз Омет видел, как он засунул руку в печь для обжига и, даже не поморщившись, вытащил оттуда несколько плиток. Это, а также готовность, с которой он выдавал маленькие тайны своих товарищей - они на несколько ладоней расширили туннель, чтобы было удобнее спать, прятали сломанные лопатки вместо того, чтобы отправлять их наверх, - настолько понравилось Эстен, что он получил возможность выбраться из туннеля и стать учеником.
      Сначала подмастерья боялись, что рабы начнут предавать друг друга в надежде получить право стать учениками и тогда их ожидает самый настоящий хаос, но Эстен задавила эти предположения в зародыше. Во время прогулки, на которую детей выводили раз в месяц, она, ласково улыбаясь, объявила, что непослушание и попытки добиться поблажек приведут к тому, что Винкейн вернется в туннель. Причем ему будет позволено прихватить с собой его игрушки. После ее слов дети примолкли, а в их практически слепых глазах появился ужас.
      Омет не слишком сочувствовал детям-рабам - его собственная жизнь тоже была несладкой, - но даже его возмущала жестокость Винкейна. Он спускал вниз ведерко с едой, две дюжины грязных рук с нетерпением хватали его, а там лежали две жесткие горбушки и обрывки веревки. Омет холодел, несмотря на жар пылающих печей, когда слышал высокий, пронзительный хохот Винкейна, который приходил в неописуемый восторг от возмущенных воплей детей.
      Всякий раз, когда Винкейну выпадало поднимать наверх рабов для ежемесячной прогулки и специальной кормежки, по крайней мере половина из них была в ссадинах и синяках: новый ученик раскачивал подъемник, и тот ударялся о стены, или же он "случайно" ронял кого-нибудь, а потом наступал на несчастного. Крики боли не стихали, пока он с тычками и подзатыльниками раздавал пищу, полагавшуюся рабам всего раз в месяц. Все обвинения Винкейн выслушивал с самым невинным видом, словно был совершенно ни при чем. Но больше всего пугало Омета то, как сверкали глаза Винкейна, когда несчастного раба, посмевшего возвести на него "напраслину", секли в наказание за проступок. Порой Омета охватывало сильное желание подстеречь Винкейна и столкнуть его обратно в шахту.
      Тот зашел настолько далеко, что - в качестве шутки - обстриг волосы Омета, пока тот спал. Всю ночь Омету снились кошмары, будто Винкейн стоит над ним с ножом в руке и ухмыляется, а когда он проснулся, оказалось, что мерзавец обкромсал его длинные волосы, и теперь они неровными прядями торчали в разные стороны. Сначала Омет хотел задать негодяю взбучку, но потом решил, что не стоит привлекать внимание Эстен - даже если он победит в драке. Он проглотил обиду и обрил голову. Оказалось, так даже лучше: не жарко около печей.
      Единственную ошибку Винкейн совершил, когда решил помочиться в ведро с питьевой водой, прежде чем спустить его вниз, - видимо, он решил, что это очень смешно. Он стоял спиной к двери и не заметил, как вошла Эстен, явившаяся с очередной проверкой. В Ярим-Пааре считалось преступлением зря расходовать воду, и, хотя Эстен сама постоянно нарушала законы, очевидно, к этому она относилась серьезно.
      Она схватила Винкейна сзади за уши и так сильно дернула, что чуть не оторвала их, а затем надавала ему пощечин. Винкейн сделал соответствующие выводы и больше не повторял своей шутки - по крайней мере, на глазах Омета, - хотя явно не почувствовал никакой боли.
      Даже то, что можно было бы принять за положительное качество Винкейна, рано или поздно все равно оказывалось грязной проделкой. В отличие от других учеников, Винкейн беспрекословно вытаскивал тела маленьких рабов, умерших в туннеле, чтобы отнести их в печь в то крыло фабрики, где спали подмастерья.
      Эстен приказала использовать для кремации вторую печь, ту, с которой работали старшие ученики, после того как один из рабов попытался бежать во время ежемесячной прогулки. Эстен швырнула его в самую большую печь для обжига и захлопнула дверцу. Запаха почти не было, но формы пострадали от дополнительной влаги, и шесть рядов изразцов безвозвратно испортились. С тех пор Винкейн относил тела детей-рабов в печь, находившуюся в дальнем крыле. Как-то раз Омет пошел посмотреть, что так задержало Винкейна, и его чуть не вырвало, когда он увидел, какой ритуал тот устраивает перед сожжением тела.
      К счастью, в последнее время умер только один ребенок из рабочей команды; эта партия оказалась достаточно крепкой. За пределами фабрики никто никогда не говорил о туннеле, это запрещалось под страхом смерти. Добыча глины и изготовление посуды и изразцов, не прекращавшиеся даже ночью, являлись лишь фасадом для той тяжелой каждодневной работы, которой отдавали все силы и они, и дети-рабы.
      В передней части фабрики, в вестибюле, находилась небольшая кузница и несколько печей для обжига керамики, там делали плитку и посуду, которые затем продавали по всему Яриму и Роланду. Здесь работали ученики первого и второго года, они учились смешивать исходные материалы, подправлять формы и доставать тяжелые плитки из маленьких печей.
      В задней части фабрики, за тяжелыми двойными дверями, шла настоящая работа. Там стояли большие печи и чаны. Сюда допускались только ученики третьего, четвертого и пятого года. Они здесь жили и работали, делая дренажные трубы и плитки для мостовых.
      Художественные изделия производились в двух крыльях здания, где жили подмастерья, а также ученики шестого и седьмого года, которые заканчивали обучение под руководством опытных мастеров, постигая секреты архитектурных чертежей и ручной росписи фарфора.
      Во время четвертого года обучения Омет недолго служил одним из надсмотрщиков, в чью обязанность входило следить за работой учеников первого и второго года. Он очень быстро усвоил самый главный урок: не жалей кнута, имея дело с теми, кто стоит ниже тебя на иерархической лестнице. Те несколько месяцев были очень легкими, и Омет с нетерпением ждал возможности вернуться к обязанностям надсмотрщика, когда закончится его пятый год ученичества.
      Раньше профессия, которую он готовился получить, была для него призванием. Теперь же он ненавидел плитки и изразцы, ненавидел тяжелую работу у печей, ненавидел красную глину, от которой руки приобретали цвет засохшей крови.
      А еще Омет ненавидел нового ученика.
      Голос Эстен эхом отразился от стен шахты:
      - Готово.
      Омет продолжал собирать оловянные тарелки из грязных рук рабов, краем глаза наблюдая за тем, как два подмастерья бросились к колодцу и опустили туда палку с крюком.
      Через минуту появилась голова Эстен, один из подмастерьев протянул хозяйке руку и помог ей вылезти наверх. Она соскребла кусочки глины, прилипшей к простым черным брюкам и рубашке, в которых она всегда являлась на ежемесячную инспекцию, и тряхнула длинной черной косой. Ее лицо озарила сияющая улыбка, когда она повернулась к дюжине окруженных вооруженными подмастерьями оборванных рабов, жавшихся к дальней стене.
      - Вы неплохо поработали, ребята, очень даже неплохо, - ласково проговорила она.
      Глаза детей на темно-красных лицах - единственное, что можно было рассмотреть в свете горящих печей, - оживились.
      Она подошла к мешку, который оставила возле двери, подняла его и вернулась к рабам. Дети постарались еще сильнее прижаться к стене. Эстен открыла мешок, вытащила оттуда горсть конфет и бросила их дрожащим детям. Тут же поднялся страшный крик, и она радостно рассмеялась.
      - Какие они милые! - сказала она и наклонилась, чтобы получше рассмотреть малышей. - Омет, а где Тидд?
      Омет почувствовал, как в горле у него мгновенно пересохло.
      - Умер, мам, - прохрипел он в ответ.
      - Тидд умер? Боже мой! - Ослепительная улыбка исчезла, и Эстен принялась внимательнее разглядывать группу детей. - Какая неприятность. Он обладал отличным чувством направления. Хммм, кого же теперь назначить главным?
      В воздух взметнулся лес тоненьких рук, раздались голоса, просившие хозяйку выбрать именно его. Эстен снова улыбнулась и выпрямилась.
      - Молодцы! Все хотят... Так, посмотрим. Хаверилл, Эйвери, нет, ты слеп, как крот, правда ведь, дорогой? Джин, Коллин - нет; Гумми, хмм... тоже нет, ты постоянно всем помогаешь, у тебя слишком доброе сердце. Эй, Винкейн, кто это у нас тут такой?
      Она остановилась около рыжеволосого мальчика с большими глазами и острыми чертами лица. Он сидел на корточках, обхватив колени руками, и отчаянно дрожал.
      - Это Арик, - с важным видом сообщил Винкейн. - Новенький, вместо Тидда.
      - Не слишком удачное приобретение, верно, парень? - Эстен сделала еще пару шагов и улыбнулась высокому мальчугану, чьи волосы когда-то были светлыми, а теперь приобрели такой же красный оттенок, как и у остальных. Эрнст, а как насчет тебя? Хочешь стать командиром отряда?
      Мальчик радостно улыбнулся, продемонстрировав несколько оставшихся зубов.
      - Да, мам.
      - Хорошо! Тогда давай спустимся в туннель, я хочу показать тебе, в каком направлении вы будете работать дальше.
      После того как Эстен вернулась из шахты и рабов спустили вниз, она подошла к двери, сняла свой плащ с крючка и, не оглядываясь, прошла сквозь двойную дверь. Омету только удалось услышать, как она сказала подмастерью:
      - Ты заметил, как вырос Эрнст? Чем вы его кормите?
      - Тем же, чем и остальных. Им приходится стараться, чтобы получить еду. Мы просто так ничего не раздаем.
      - Хммм. Это может скоро стать проблемой. Скажи ученикам, пусть хорошенько охраняют этот колодец и внимательно следят за тем, что там происходит. Мы решим, что делать, в следующем месяце, если все еще не пробьемся. - Она явно улыбалась. - Впрочем, нужно хорошенько проверить. Пусть меня позовут, как только придет время.
      - Слушаюсь, мам.
      Омет услышал, как вдалеке открылась дверь, и внутрь ворвался холодный ветер. Но дверь тут же захлопнулась, и все вернулось на свои места. Через пару секунд он сообразил, что слышит не вой ветра, а жалобный плач, доносящийся снизу. Правда, вскоре все стихло.
      6
      Издалека было трудно с уверенностью сказать, работает ли фабрика, производящая изразцы, или же она заброшена. Из труб, расположенных в самом центре здания, поднимался дым, но за два часа наблюдения никто не вышел из здания и не вошел внутрь. С наступлением ночи печи продолжали все так же дымить, но никто не появился.
      - Странно, - пробормотала Рапсодия. Они укрылись за полуразрушенной стеной, откуда и следили за входом в здание. - Может быть, там трудятся привидения?
      Акмед знаком показал ей, чтобы она замолчала, он пытался определить по ритму биения сердца, которое они разыскивали, где именно находится его обладатель внутри огромного кирпичного здания. И хотя он чувствовал его лишь время от времени, Акмед уловил, что ритм замедляется, словно человек собирается лечь спать.
      Зимнее небо потемнело, и с наступлением ночи подул холодный ветер. Рапсодия поплотнее закуталась в свой плащ, стараясь хоть чуть-чуть согреться.
      Черный дым продолжал столбом валить из труб, но его тут же разгонял сильный ветер. В затянутом тучами небе отражались огни, которые тут и там вспыхивали в окнах.
      Акмед поднялся на ноги и достал квеллан.
      - Оставайся здесь. Я посмотрю, что там происходит. Будь внимательна и не расслабляйся.
      Он подождал, пока Рапсодия кивнет, и растворился среди пляшущих теней.
      Фасад здания оставался темным и безмолвным. Акмед осторожно пробирался вдоль юго-восточной стены, которая заканчивалась более короткими пристройками. Кроме узких окон для проветривания внутренних помещений, здесь вообще ничего не было.
      На другой стороне здания Акмед заметил маленькую дверь, неслышно проскользнул в нее и осторожно прикрыл за собой.
      В вестибюле никого не оказалось. Акмед обнаружил здесь две открытые погасшие печи для обжига, рядом высились полки с глиняной посудой. На длинных столах, засыпанных толстым слоем керамической пыли, стояло еще множество всяческих мисочек и плошечек в разной степени готовности. Вся комната пропиталась вонью от баков с краской и закрытых бочонков с лаком. Акмед сразу понял, что посуда, находящаяся в этом помещении, отнюдь не является единственной продукцией постоянно горящих печей.
      Он очень осторожно обошел тяжелые столы, следя за тем, чтобы не оставлять следов в пыли, покрывающей пол, и направился к тяжелой, окованной медью двери на противоположной стороне комнаты. Она была заперта. Акмед приложил к двери руки и почувствовал слабое тепло. За дверью горел яркий свет.
      Акмед снял одну из перчаток, осторожно провел пальцами по тяжелым железным петлям и мысленно выругался: их покрывал солидный слой ржавчины. "Бесшумно открыть не удастся", - подумал он. Тогда он прислонился к двери и сильно выдохнул.
      Способность видеть, что находится далеко впереди, приобретенная во время путешествия по Корню, позволила ему рассмотреть место, куда он хотел попасть. Ему уже давно не приходилось прибегать к помощи этого своего дара.
      Акмед закрыл глаза и выпустил свое второе зрение на волю. Перед его мысленным взором возникла комната, в которой он находился, столы с заготовками, баки с краской.
      Биение сердца отродья демона наполнило его слух, пульсировало на поверхности кожи. Внутри у него все сжалось, его затошнило, но он собрался и мысленно устремился вперед, минуя комнату за комнатой, пролетел сквозь дверь и начал клониться вниз под каким-то странным углом. Искать пришлось недолго.
      Он оказался за очередной дверью, в комнате, похожей на пещеру, и увидел три огромные работающие печи, хотя огонь в них горел не слишком сильно. Рядом с ними стояли пустые проволочные стеллажи. На стене, за открытой дверью, висел довольно большой железный колокол. Видение резко замерло.
      Акмед с трудом сделал вдох, пытаясь его удержать. Тени от открытых печей метались по комнате, ложась на разные предметы, а потом стремительно мчались дальше. Почти все пространство довольно большого помещения было занято ведрами, шестами с крюками, мотками веревки, формами и самыми разными инструментами. Кроме того, Акмеду удалось разглядеть еще пять огромных баков, наполненных какой-то густой жидкостью и подвешенных между каменными колоннами над тлеющими углями. Рядом с ними лежали кучи красной глины. А неподалеку, с двух сторон от небольшого алькова, стояли три узкие кровати две справа, одна слева, - на которых, укрывшись одеялами, кто-то спал. Один заснул так крепко, что не чувствовал - еще несколько мгновений, и он свалится на пол.
      Неожиданно сознание Акмеда окутала кровавая пелена: пульс, который он искал, начал биться в унисон с его собственным, да так громко, что чуть не оглушил Акмеда. И вот словно невидимые руки взяли его за плечи и развернули в нужном направлении - оказалось, он смотрит на кровать, расположенную слева от алькова. Не обращая внимания на оглушительный рев крови в ушах, Акмед приблизился, чтобы получше рассмотреть темноволосого юношу... но тут перед глазами у него поплыли красные круги, и видение исчезло.
      Дрожащей рукой Акмед отер пот со лба, сделал несколько глубоких вдохов, неслышно пересек комнату и вышел в ночь.
      Рапсодия вглядывалась в его лицо, пока он пил из меха воду, а затем принялась искать у себя в мешке трут. Она подожгла небольшую лучину, а от нее коротенький фитилек, который поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть Акмеда.
      - Ты неважно выглядишь. У тебя все в порядке?
      Акмед вытер губы.
      - Да. Ты готова?
      - Готова. У меня есть немного анисового масла, смажем петли, и они не будут скрипеть.
      Он закрыл мех с водой и убрал его в мешок.
      - Там есть веревки, которыми ты свяжешь учеников, если это ученики. Первым делом займись ублюдком демона. У него черные волосы, и он спит на кровати слева от алькова. Я займусь двумя другими: тем, у которого светлые волосы, и бритым наголо. - Рапсодия кивнула. - И еще: если возникнет хотя бы намек на опасность, убей его, или я сам его прикончу. Ты не забыла, что мы заключили сделку?
      - Нет, не забыла.
      Акмед несколько секунд вглядывался в ее лицо, пытаясь увидеть там волнение или страх, но Рапсодия была совершенно спокойна. Тогда и он постарался дышать ровнее. С тех пор как погибла Джо, Рапсодия казалась более сдержанной, более прагматичной, словно роль илиаченва'ар, воительницы, владеющей древним мечом, рожденным от света звезд, тяжелым грузом легла ей на плечи. Впрочем, что-то в выражении ее глаз ставило его в тупик, как будто там чего-то не хватало. Он накинул на голову капюшон и приготовил квеллан.
      Акмед еще не оправился после своего видения и чувствовал слабость, но знал, что ради себя и своих друзей должен покончить с этим делом.
      Он едва заметно кивнул, и Рапсодия, тоже надев капюшон, последовала за ним.
      Дверь, ведущая внутрь фабрики, открылась без единого звука. Рапсодия смазала маслом петли и тихонько пропела имя тишины, затем Акмед отодвинул щеколду и толкнул тяжелую деревянную створку.
      Огонь в печах радостно взревел, приветствуя Рапсодию. На мгновение яркое пламя осветило комнату - стеллажи, заполненные готовыми плитками и изразцами, мешки с цементом у стены, в дальнем углу Рапсодия успела разглядеть полки с продуктами, - но уже в следующее мгновение помещение окутали тени. В задней части комнаты, возле алькова, стояли кровати, на которых спали три ученика.
      Рапсодия подняла руку с зажатым куском тряпки - кляпом, который ей дал Акмед, - показывая, что готова. Он кивнул в ответ.
      Словно тень, Акмед метнулся к двум кроватям, стоящим справа. Около них лежал моток веревки, он быстро подхватил его с пола, разрезал на две части и одну бросил Рапсодии, затем принялся связывать спящих мальчиков.
      Наклонившись над тем из них, у которого были светлые вьющиеся волосы, он прижал палец к артерии на его шее. Мальчишка открыл глаза, попытался сделать вдох, и Акмед тут же засунул ему в рот кляп. Прежде чем тот успел понять, что происходит, Акмед связал ему руки за спиной.
      - Не вздумай шевелиться, - прошептал Акмед, обращаясь к другому ученику, которого разбудил непонятный шум.
      Не переставая заниматься своими пленниками, Акмед слышал, что у Рапсодии возникли проблемы.
      - Эй! Не дергайся, крысеныш... Ах, ты еще кусаться!
      Акмед развернулся как раз в тот момент, когда Рапсодия, сражаясь с веревками, попыталась связать мальчишку. Он изо всех сил отбивался, и тогда она нанесла ему удар, который когда-то привел в восторг Грунтора, ставшего его жертвой. Эффект получился точно такой же. Акмед услышал отвратительный треск, и темноволосый ученик плюхнулся назад на кровать.
      Рапсодия потирала руку.
      - Если хочешь остаться при зубах, веди себя прилично, - прошипела она сердито.
      Акмед взял Рапсодию за руку, стянул перчатку и принялся разглядывать следы зубов в неверном свете печей.
      - Он тебя до крови укусил? - спросил он на болгише.
      - Нет, а вот у него, кажется, кровь идет.
      Они оба посмотрели на парня, который бросал на них злобные взгляды. У него была разбита губа.
      - Особенно не горячись - мне она еще пригодится, - проговорил Акмед по-прежнему на болгише.
      Рапсодия улыбнулась и снова надела перчатку. Парень попытался встать, и Рапсодия снова хорошенько ему врезала, затем уселась на него и начала связывать.
      - Вяжи вот так, - велел Акмед, показывая на светловолосого ученика, щиколотки которого были крепко привязаны за спиной к кистям рук.
      Рапсодия поморщилась.
      - Ты уверен, что это необходимо? Мне кажется, ему больно.
      - Совершенно необходимо. Они постоянно поглядывают на колокол, наверное, мечтают вызвать подкрепление.
      - А что в алькове? - спросила Рапсодия, закончив связывать сына Ракшаса и стараясь не обращать внимания на злобный взгляд черных глаз.
      Акмед приложил палец к шее другого ученика, который дрожал, точно осиновый лист.
      - Что в алькове? - спросил он на орланданском языке.
      Мальчишка хотел ответить, но не смог выдавить из себя ни звука. Он сглотнул и предпринял новую попытку.
      - Туннель, - прошептал он.
      - Куда он ведет?
      - Я... не знаю. - Паренек побледнел, увидев выражение глаз Акмеда.
      - Мне кажется, он говорит правду, - вмешалась Рапсодия, увидев, что Акмед сильнее нажал на артерию на шее паренька. - Я чувствую по тону его голоса. Дай я с ним поговорю, а ты отдохни.
      Акмед с недовольным видом выпрямился, едва Рапсодия остановилась возле ученика с бритой головой. Затем он медленно подошел к темному алькову, пустому, если не считать огромного металлического диска, который стоял возле одной из стен, и заглянул в отверстие в полу.
      Его глазам открылся выложенный плиткой спуск в шахту, похожий на колодец, глубиной примерно в два человеческих роста и узкий, вряд ли шире его вытянутой руки. Около самого дна он разглядел темное отверстие в южной стене, из которого тек маленький ручеек. На мокром полу валялись сломанные ведра и лопатки. Больше в тусклом свете печей ничего не было видно.
      Рапсодия постаралась не слишком усердствовать со связыванием пареньку рук.
      - Как тебя зовут?
      - Омет.
      - Кто придет, если ты позвонишь в колокол, Омет? - спросила Рапсодия.
      Она на него посмотрела, и он немного расслабился, а потом заморгал.
      - Старшие ученики, подмастерья. Они живут в другом крыле.
      - Зачем в вашей мастерской туннель? - кивнув, спросила она.
      - Там работают дети-рабы.
      - Дети-рабы?
      Он не успел ответить на ее вопрос, потому что Акмед вдруг повалился на пол.
      7
      - Что произошло? Ты в порядке?
      Акмед нетерпеливо оттолкнул руку Рапсодии, заслонявшей ему мальчишку, в жилах которого текла кровь демона. Тот, продолжая бросать на них злобные взгляды, пытался вырваться из пут.
      - Ни на секунду не выпускай его из виду, - прорычал Акмед.
      Рапсодия обернула вокруг руки веревку и резко, словно хлыстом, ударила мальчишку по голой ноге. Тот взвыл от ярости и еще пару раз дернулся, пытаясь освободиться, но потом затих.
      - Что случилось? - снова прошептала Рапсодия.
      - Там, внизу, еще один.
      - В колодце?
      - Нет, очень глубоко. - Акмед вытер лоб, и в мечущемся свете печей Рапсодия увидела, что его лицо посерело. - Вертикальный колодец, перед которым ты сейчас стоишь, это вход. Дальше начинается длинный горизонтальный туннель, выложенный плитками, он уходит на северо-запад по меньшей мере на целую лигу. Что-то вроде катакомб.
      Он выпустил на свободу свое второе зрение, и оно, подобно горящей стреле, пронзило мрак длинного, очень замкнутого туннеля. На мгновение Акмед почувствовал легкий приступ клаустрофобии, однако тут же про все забыл, когда увидел, что находилось в конце его пути.