Шпоры (№1) - Сила любви

— Почему же ты раньше ничего не сказал, Джонни? У меня много одеял. Можешь взять, сколько тебе надо.

Когда Немия захихикала, а бронзовое лицо индейца густо покраснело, Джонти тоже зарделась. Сразу она не поняла, что индеец делал намек Немии. Но Немия знала и, застенчиво улыбнувшись, тихо сказала:

— Может быть, мы сможем соединиться в такие холодные зимние ночи.

Джонни спрятал улыбку в уголках губ, а Джонти подумала про себя: «Ах, хитрая лиса, ты быстро нашел путь к сердцу Немии».

Джонти взяла лампу и пошла в свою комнату и, закрыв за собой дверь, услышала шорох снимаемой одежды. Не успела она надеть ночную рубашку, как раздался другой шум. Джонти рассеянно стояла, морщина омрачила ее лоб, когда она вспомнила любовную игру, которая так увлекла их с Кордом до того момента, когда их тела сливались в одно целое. Длительные поцелуи, ласки тела. Знал ли индеец о таких восхитительных играх и дополнительном удовольствии, которое они приносили?

Может быть, когда-нибудь она наберется смелости и спросит Немию.

На следующий вечер Джонти озорно усмехнулась, когда Джонни откашлялся и напомнил ей, что пора ложиться спать. Ей захотелось подразнить его. Она решила сидеть у камина, пока он с нетерпением будет ждать, когда же, наконец, сможет побыть с Немией.

Но после того, как Джонти не отреагировала на его намек, через несколько минут, заметив сердитый взгляд, брошенный в ее сторону, она изменила свое решение. Она не станет дожидаться, пока Джонни возьмет ее за руку и отведет в комнату.

Джонти встала, взяла лампу, пожелала спокойной ночи Немии, которая уже забралась под шкуру, и пошла к себе.

— А мне не пожелаешь спокойной ночи? — окликнул ее индеец.

— Я не желаю спокойной ночи похотливым старикам, — отпарировала Джонти и, закрыв за собой дверь, услышала взрыв хохота. Она услышала, как посмеивался Джонни, потом сказал Немии, что эту девчонку надо отшлепать по заднице.

Через несколько минут Джонти уже лежала в постели, и бледный луч лунного света, проникая через окно, падал ей на живот. Она положила на живот руку и стала ждать, когда малыш зашевелится у нее внутри. Джонти почувствовала это шевеление несколько месяцев назад. Немия сказала, что это шевелится ее ребенок.

«Надеюсь, что это мальчик, — мечтала Джонти — который будет похож на своего отца».

«Зачем я хочу, чтобы он был похож на отца?» — спрашивала она себя. Не будет ли ей причинять боль это сходство с Кордом, которое всегда будет у нее перед глазами? Заживет ли рана в ее сердце, если в своем сыне она постоянно будет видеть Корда?

Неожиданно перед ней всплыло лицо Корда, и она закрыла глаза рукой, чтобы избавиться от этого видения. Это ей не помогло. Он стоял перед ней как живой, такой, каким он жил в ее сердце.

В другой комнате было тихо, и Джонти заснула с мыслями о Корде. Она знала, как он проводит время там, в заснеженных горах, и это причиняло ей боль. Долгие вечера проносятся быстро, потому что они с Тиной занимаются любовью.

На следующий день на Дьявольской горе Корд подстегивал своего жеребца, мчавшегося навстречу сильным порывам ветра, гудевшего в кронах сосен и елей.

Как обычно, он уже был на ногах, едва забрезжил рассвет. Проверил, все ли были в порядке, убедился, что никто не увяз в снежном сугробе, не сумев оттуда выбраться. С тех пор, как начались сильные снегопады, ему пришлось застрелить пять лошадей из-за того, что они сломали ноги, поскользнувшись на льду, или из-за того, что они попадали в ущелье и их почти заносило снегом. Оказалось, что его рабочие пристрелили столько же.

К счастью, Корд напрасно боялся в то первое утро, когда пошел снег. Он беспокоился о благополучии своего огромного табуна в каньоне. Мустанги ушли в долину с наступлением зимы. Было ли у них сейчас достаточно пищи, нашли ли они убежище?

Но когда, наконец, Корд подвел Ронайда по снежным сугробам к склону и всмотрелся в даль, он почувствовал слабость, насколько велико рыло его облегчение. Дикие лошади толпились с подветренной стороны у гранитной стены, где их защищал от ветра и снега большой выступ. И, что не менее важно, там были открытые всем ветрам места, где росла трава. Она высохла и потемнела, но все же будет неплохой поддержкой до весны.

На горизонте показались домики ранчо, и Корд неохотно направился домой. Он нанял повара для своих рабочих, и теперь они ели в большой кухне, которую Джонс пристроил к домику. Корд бы предпочел есть вместе с рабочими, но Мария всегда отдельно готовила для него. Корд не хотел оскорблять чувств добросердечной женщины и не съесть того, что она с такой гордостью ему подавала.

Наконец-то, Тина перестала ему докучать. Очевидно, она послушалась его совета, так как все эти дни молодые ковбои не были обделены ее вниманием. Он надеялся, что ради своих родителей она не попадет в неприятное положение. Молодые, здоровые ковбои не упустили бы возможности, которая была у него.

Корд выбросил Тину из головы и угрюмо задумался о долгих вечерах, которые его ожидали впереди. Может быть, ему сыграть пару партий в покер со своими рабочими после ужина, или заняться своим обычным делом — сидеть у окна, уставившись на пламя, чувствуя себя опустошенным от страстного желания видеть Джонти.

Внутренний голос подсказывал, что ему нужна компания, что сегодня будет как раз один из таких вечеров, когда его боль станет невыносимой. В такие вечера он всегда обращался к бутылке виски, напиваясь до бесчувственности, чтобы заснут Тогда он, шатаясь, добирался до постели, с нетерпением желая наступления весны, чтобы возобновить поиски Джонти.

Глава 22

Джонти проснулась как обычно, когда едва забрезжил рассвет, и неясные тени в ее комнате приобрели очертания находящихся в ней предметов. Она потянулась в своем коконе из одеял и вздохнула. Воздух был полон густого аромата хвои сосны, стоящей в соседней комнате.

Джонни срубил вчера небольшое дерево и, без сомнения, пока тащил его домой, всяческими словами ругал странные обычаи белых.

— Неужели ты раньше никогда не видел рождественское дерево, Джонни? — спросила она после того, как, попросив его срубить дерево, он сердито посмотрел на нее.

— Да, видел я их, — проворчал он. — Здоровое дерево надо загубить для того, чтобы глупые женщины и дети навешали на него лент.

Она и Немия с трудом сдержали смех, когда он взял топор, стоявший у двери, и, тяжело ступая, вышел на улицу.

До того, как Джонни вернулся с деревом, произошло очень радостное событие.

Джонти раскатывала тесто, замешанное из муки, соли и красного сока, который Немия состряпала из ягод и коры дерева. Немия нарежет его кусочками, испечет и повесит на дерево. И пока Джонти предавалась воспоминаниям о том, как они с бабушкой украшали дерево на Рождество, а Немия сидела у камина и делала небольшие бантики из ткани, оставшейся от того самого платья, которое сейчас было на Джонти, в дверь постучали.

— Кто бы это мог быть? — Немия поспешно подошла к Джонти, глядя на нее полными страха глазами.

— Я понятия не имею, — Джонти нахмурилась, не понимая, почему Волк не поднимал шума. Собака подошла к двери, шерсть на шее Вздыбилась, но потом быстро улеглась. Пес завилял хвостом, радуясь тому, кто стоял за дверью.

Джонти направилась за винтовкой, висевшей над каминной полочкой, когда голос из-за двери сказал:

— Джонти, пусти меня, Я почти замерз.

На лицах обеих женщин отразилось облегчение.

— Дядя Джим, — взвизгнула Джонти и, бросившись через комнату к двери, распахнула ее зев

С глубоким раскатистым смехом Джим Ла Тор заключил ее в объятия и прижал с медвежьей силой. Джонти прильнула к нему, смеясь и плача, глубоко вдыхая его приятный запах: аромат мыла, которым он пользовался, небольших сигар, которые он курил и свежего морозного воздуха.

— Как ты добрался по такому снегу? — она откинула голову и посмотрела на него глазами, сияющими от счастья.

— Это совсем не составило труда, — Ла Тор отпустил ее и шагнул в сторону, чтобы она могла посмотреть во двор.

— Ну, какой же ты молодец, — Джонти с удовольствием засмеялась, когда увидела тягловую лошадь, которая, как паровоз, выпускала пар из ноздрей. Джонти закрыла дверь и помогла Ла Тору сбросить с плеч его тяжелое пальто.

— За это надо хвалить не меня, — он снял меховую шапку и прислонил винтовку к стене. — Сын какого-то фермера приехал в город на санях за продуктами, и мне пришло в голову, что это прекрасное средство передвижения, чтобы добраться сюда из города. Я еле выпросил у него эти сани и прекрасно доехал. Завтра мне нужно их вернуть.

— О, значит, ты останешься ночевать! — Джонти опять обняла его.

— Почему бы и нет, — Джим дернул ее за нос. — Если ты найдешь мне постель, Джонти.

— Ты же знаешь, что для тебя всегда найдется место. Ты можешь спать на моей кровати.

Ла Тор откинул голову и засмеялся.

— Представляю, как я буду лежать в твоей мягкой кровати, а ты будешь спать на полу. Как раз у меня в санях спальный мешок.

Он прошел дальше в комнату и приветливо улыбнулся Немии, которая в смущении стояла неподалеку.

— Ты хорошо выглядишь, Немия, — потом оглянулся вокруг. — А где Джонни?

Джонти хихикнула.

— Ты можешь поверить в то, что он рубит для нас рождественское дерево? — она поспешила поставить на плиту кофейник. — Можешь представить, что нам с Немией пришлось выслушать, — она похлопала рукой по спинке стула. — Садись и выпей чашечку кофе, пока он вернется.

— У меня в санях есть несколько вещей, которые я бы хотел принести, — сказал Ла Тор и вышел на улицу.

Джонти с радостью стелила дяде Джиму постель. Ему понадобилось дважды выходить, чтобы принести «несколько» вещей. Пакеты, большие и маленькие, круглые и квадратные, теперь лежали под рождественским деревом.

А каким удовольствием было украшать дерево после ужина. Джонти сунула руки в рукава толстого шерстяного халата и завязала пояс. Давно уже она не чувствовала себя такой счастливой.

Даже Джонни помогал украшать дерево, хотя Немия, весело улыбаясь, ходила за ним и все перевешивала.

Джонти опустила ноги и сунула их в отороченные мехом мокасины, все еще вспоминая вчерашний вечер.

Когда они украсили дерево, заполнив угол в комнате, все сели возле камина, слушая последние новости.

У Тилли все было прекрасно, как уверял Джонти Ла Тор.

— Она командует на кухне, как опытный сержант в армии, отдавая приказы двум мальчишкам-мексиканцам, которых я нанял ей в помощники. Они ее до смерти боятся. Старушка Дженни? С ней тоже все в порядке. По-прежнему сидит на пороге, попыхивая своей вонючей трубкой, и каждый день спрашивает у меня, когда вернется Джонти.

— Разве Тилли не кормит ее горячим ужином по вечерам? — нахмурилась Джонти.

— Кормит. — Ла Тор отлил глоток виски из стакана, стоявшего у него под рукой, потом улыбнулся Джонти. — Я думаю, что старушка, так же как и я, просто скучает по тебе.

Джонти подвинулась к нему и взяла его под руку.

— Я тоже по тебе скучаю.

Ла Тор внимательно посмотрел ей в лицо, заметив в глубине голубых глаз оттенок печали.

— Ты счастлива здесь, Джонти? — спросил он. — Ты чувствуешь себя одиноко на этом ранчо, заваленном снегом? — он хотел спросить, скучает ли она по этому негодяю-ранчеру, но не стал. Чем меньше говорить о нем, тем лучше.

Джонти поспешно ответила, что чувствует себя абсолютно счастливой и никогда не унывает, что Джонни и Немия — прекрасная компания для нее. Она никогда не призналась бы, что жутко тоскует по Корду.

Джонти тихо подошла к большой фигуре, завернутой в одеяла, и присела рядом с ней на корточки. Она с нежностью посмотрела на любимое лицо, грубые черты которые смягчились во время сна. Джонти очень нежно любила этого человека. Он был ей как отец, хотя у нее в жизни его не было, и она не знала, что это такое.

Джонти вздрогнула, так как бездонные голубые глаза неожиданно открылись. Она подалась назад, ошеломленная, когда неподвижные губы расплылись в улыбке, потом нежно и страстно прошептали: «Клео, моя прекрасная Клео». Неужели дядя Джим перепутал ее с матерью? Она даже не подозревала о том, что он ее узнал.

Она осторожно потрясла Ла Тора за плечо.

— Это Джонти, дядя Джим.

Сонные глаза Ла Тора прояснились, и, оперевшись на локоть, он помотал головой, как будто стряхивал сон.

— Доброе утро, милая, — сказал он. — Почему ты так рано встала?

— Я хочу приготовить индейку, — она говорила шепотом, чтобы не разбудить Джонни и Немию. — Спи.

— Нет, буду вставать, — Ла Тор сбросил одеяло. — Я хочу сегодня днем поехать пораньше в город и не хочу терять время на сон, лучше побуду с тобой.

И они времени даром не теряли. Много смеха и разговоров было за завтраком, когда Джим разворачивал свертки, которые привез с собой. Он помнил обо всех. Там были: новая винтовка для Джонни с патронами и большой нож в кожаных ножнах. В глазах Джима мелькнул озорной огонек, когда он передал три свертка Немии. И хотя Лайтфут сердито смотрел, когда разворачивали свертки, Немия завизжала от радости. Там было шелковое платье, пара изящных туфель на высоких каблуках и ночная сорочка. Все ярко-красного цвета.

— Я не хочу, чтобы она была похожа на проститутку, Джим, — сердито проворчал Лайтфут и посмотрел так, как будто готов был схватить все подарки Немии и швырнуть их в огонь.

Немия улыбнулась и погладила сжатую в кулак руку Джонни.

— Немия будет надевать это только для тебя, — тихо сказала она, и он смутился от такого проявления чувств.

Больше он ничего не говорил о рождественских подарках.

Для Джонти там было теплое модное пальто, шелковый шарф, кожаные перчатки и флакончик духов.

— Я посылал девушек в Эбилен за украшениями, — пояснил Ла Тор, когда Джонти заметила, что она никогда не знала, что в Коттонвуде можно найти такие прекрасные вещи.

Когда развернули самый большой сверток, Джонти восхищенно вскрикнула. Она протянула руку и покачала красивую колыбельку.

— Какая прелесть, дядя Джим! — она погладила ладошкой мягкое крошечное одеяльце, сложенное поверх такого же маленького матраса.

— Я хотел купить пуховой, — пожаловался Ла Тор, — но Тилли сказала, что он будет слишком мягким, и косточки ребенка будут неправильно расти. Поэтому она сама его сделала. Может быть, камнями набила его старая карга.

Джонти улыбнулась, представив, какой спор, должно быть, разгорелся из-за постельки. Она посмотрела на Ла Тора, и извинилась:

— Прости, дядя Джим, но у нас ничего нет для тебя. Мы даже не предполагали, что ты доберешься сюда.

— Об этом не беспокойся, моя дорогая, — прервал он ее объяснение. — Видеть тебя и быть с тобой — для меня это самый настоящий подарок.

Индейку и гарнир съели сразу же после того, как развернули все подарки, а потом Ла Тору пришло время уезжать.

Джонти и Лайтфут проводили его на улицу, где лошадь в ожидании выбивала из-под копыт снег.

— Ну, Джонти, с Рождеством! — Ла Тор крепко обнял ее. — И береги себя. Не выходи из дома одна, без сопровождения Джонни, — в его глазах появилась грусть. — Я не хочу, чтобы ты упала и с тобой что-нибудь случилось.

Он забрался в сани и понукнул лошадь.

Джонти сквозь слезы смотрела ему вслед, пока он не исчез из вида. Тогда Джонни взял ее за руку и повел назад в дом.

Рождество прошло, наступил холодный январь, принесший с собой еще больше снега. Его сменил такой же холодный февраль, но, казалось, снегопады заканчивались.

«Слава Богу», — думала Джонти, глядя в окно. Ее нервы были натянуты, как струна, и она не могла дождаться, когда же, наконец, уляжется это белое одеяло, падающее с неба.

Ребенок сильно толкнул ее, и она потерла свой большой живот.

— Уже совсем скоро, малыш, — прошептала она. — Я буду держать тебя на руках».

Она уже собралась отойти от окна, как вздрогнула и прильнула к стеклу, напряженно всматриваясь. Джонти была уверена в том, что видела наездника на лошади, проскользнувшего из еловых зарослей к коровнику. Наездник подозрительно был похож на толстяка Понча.

У нее сердце екнуло от страха. Мог ли он каким-то образом узнать местонахождение Немии?

«Может быть, мне все это просто показалось», — подумала она, несколько минут напряженно глядя на деревья и не заметив там никакого движения. И все же к ней закралось сомнение. Она ничего не станет говорить Немии о своих подозрениях, возможно, лишь напрасно ее напугает, но Джонти не успокоится, пока не пойдет туда и не проверит, есть ли там следы лошадиных копыт.

Замотав теплой шалью плечи и думая о том, как было бы хорошо, если бы Джонни не пошел охотиться, она взяла винтовку и сказала Немии:

— Я пойду немного прогуляюсь до коровника, подыщу свежим воздухом.

— Иди осторожней, Джонти, — напомнила ей Немия. — И возьми с собой Волка. Ла Тор спустит с Джонни шкуру, если с тобой что-нибудь случится.

— Я буду осторожна, — успокоила она взволнованную женщину и едва успела ухватиться за дверной косяк, так как Волк чуть не сбил ее с ног, бросившись на улицу. — Может, мне бросить этого воина, — пошутила Джонти. — Не знаю, защитит он меня или сломает мне шею.

— Похоже, что он что-то учуял, — сказала Немия, увидев, как вздыбившись, собака побежала прямо к елям.

— Может быть, олень, — Джонти удалось сказать это спокойным голосом, хотя внутри все у нее тряслось от страха. — Я проверю, — бросила она через плечо, поспешив за Волком.

Огромный пес обнюхивал одно место, когда Джонти подошла к нему. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Она не ошиблась. Она кого-то видела. И, судя по сильно утоптанному снегу, кто-то долго сидел здесь, наблюдая за домом. И по грозному рычанию Волка, обнюхивающего снег, она могла сказать, что это был человек, которого Волк знал и не любил.

Джонти со страхом вспомнила, что собака ненавидела толстяка, и когда Волк стрелой метнулся в заросли по следам, которые вели туда, она пронзительно закричала:

— Волк! Назад!

Понч мог прятаться где-нибудь поблизости и без колебаний убить ее любимца, ее защитника.

К счастью, Волк подчинился ее приказу, и она поспешно повела его назад в дом, каждую секунду боясь услышать сзади топот копыт.

Джонти обрадовалась тому, что, когда она вошла в дом, Немия была занята починкой рубашки Джонни и, даже не взглянув на нее, спросила:

— Это был олень?

— Да, — ответила Джонти, еще раз проверив, плотно ли она задвинула засов. Она повесила шаль и села рядом с Немией у огня. И пока индианка предавалась воспоминаниям о днях своей молодости, Джонти постоянно смотрела на часы, с нетерпением дожидаясь возвращения Лайтфута.

Ей не пришлось долго ждать: радостный лай собаки сообщил, что индеец был на подходе. Она снова набросила шаль на плечи и поспешила на улицу, притворившись, что не слышит вопрос Немии:

— Ты куда, Джонти?

Ей хотелось поговорить с Джонни с глазу на глаз.

Лицо индейца омрачилось, когда Джонти поведала ему о том, что кто-то наблюдал сегодня за домом, и о своих подозрениях насчет того, кто это мог быть. Лайтфут кивнул.

— Это был он. И ты знаешь, что это значит, Джонти, — он рассудительно посмотрел на нее. — Ни ты, ни Немия не должны выходить из дома, пока я не приду.

— И ты тоже будь осторожен, Джонни, — Джонти дрожала от страха. — Я ни за что не успокоюсь теперь, когда Понч знает, где мы.

— Об этом не беспокойся, Джонти, — Лайтфут ни голосом, ни поведением не выдал своего беспокойства. — Вы просто не будете выходить из дома, пока я все не узнаю. Сейчас я отправлюсь за ним. Я не позволю, чтобы ты и Немия жили в страхе.

В горах тоже прошло Рождество. Зима подходила к концу, начиналась весна.

Холод раннего мартовского утра проникал сквозь пальто Корда, пробирая его так, что у него зуб на зуб не попадал. «Черт, все-таки еще холодно», — думал он, поднимая воротник. Но, по крайней мере, закончилась долгая морозная зима. Вчера Джонс сообщил, что проходы открыты — новость, которую Корд так долго ждал. Завтра он пошлет двух людей в Коттонвуд за тем, чтобы они, не спуская глаз, по очереди наблюдали за «Концом пути». Бандит знал, где Джонти, и рано или поздно выведет их на нее.

Корд выехал для развлечения поохотиться на своем жеребце. На его исхудавшем лице стали заметны новые морщины, появившиеся вокруг глаз и рта. Его щеки впали, и лицо казалось изможденным, так сильно он похудел. И серые глаза, всматривающиеся сквозь кусты и деревья, стали холодными, как сталь. Долгие зимние вечера, проведенные в раздумьях и тоске по Джонти, отразились на его внешности. Он выглядел как раз на свои тридцать три года.

Было близко к полудню, и Корд готов уже был признать свое поражение. Казалось, что сегодня он никого не отыщет, как вдруг с высохшего русла реки донесся звук лосиного рева. Он спешился и, держа винтовку в руке, пошел пешком. Через пятнадцать минут он осторожно подкрался и взял лося на мушку. Корд медленно нажал на спусковой крючок, и лось упал, сраженный пулей в сердце.

Это было годовалое животное, и его нетрудно будет взвалить на спину жеребца. Корд поднес пальцы ко рту, собираясь свистом подозвать своего коня, как вдруг ему показалось, что хрустнула веточка, похоже, под ногой человека. Он медленно повернулся, от его взгляда ничего вокруг не ускользнуло: ничто не шелохнулось. Корд решил, что, скорее всего, это индеец тоже охотится где-то поблизости. Краснокожие с молоком матери впитывали привычку ходить крадучись.

Корд вновь поднес пальцы ко рту и на этот раз свистнул. Приблизился Ронайд, но, почуяв запах крови, конь нервничал и настороженно всхрапывал. Однако подчиняясь команде Корда, Ронайд стоял спокойно, пока хозяин привязывал тушу к седлу.

— Молодец, — Корд похлопал коня по крупу и вскочил в седло.

Не успел он усесться поудобнее, как почувствовал обжигающую боль в левой руке и услышал щелканье затвора. Конь пронзительно заржал и стал на дыбы, Корд от неожиданного движения упал на землю, приземлившись на правый бок и всем телом навалившись на кольт. Он попытался перевернуться на спину, чтобы вытащить оружие из кобуры, но почувствовал сильную боль в ноге. Его правая нога застряла между двумя камнями.

Пока он отчаянно пытался освободиться, прямо перед ним раздался хруст. Корд не удивился, когда из-за низкорослой ели вышел его враг. Тошнота подступила к его горлу, когда он ясно понял, что умрет, так как толстяк надвигался на него, держа в руках ружье, нацеленное в его сердце. Понч был абсолютно беспринципным и мог без колебаний убить безоружного человека.

Корд ждал, сосредоточив все мысли и чувства на своем враге, который медленно подходил все ближе и ближе, специально растягивая предсмертные муки своей жертвы. К тревоге ожидания момента, когда толстяк нажмет на спусковой крючок, примешивалась жуткая тайна молчания Понча.

Он не говорил до тех пор, пока над его головой не просвистела пуля, и тогда с его толстых гул вылился поток брани. Понч повернулся и неуклюже побежал к кустам так быстро, как только позволял его вес. Корд повернул голову, желая увидеть того, кто спас ему жизнь.

Высокий молодой храбрец стоял в тени огромного валуна, держа в руках еще дымящуюся винтовку. Пока Корд смотрел на него, молодой человек подошел и сел возле него на корточки. Положив винтовку на землю, он освободил ногу Корда.

— Я, — он ткнул в грудь, — друг Джонни Лайтфута. А он говорит, что ты честный человек и относишься к чернокожим и белым одинаково.

Когда Корд сел, индеец помог ему снять куртку с раненой руки, потом лезвием отрезал промокший от крови рукав рубашки. Внимательно исследовав рану, охотник проворчал:

— Тебе повезло: пуля задела руку, а не грудь.

Корд оторвал глаза от большой кровоточащей раны, пытаясь поблагодарить своего благодетеля. Но храбрец спрыгнул в глубокое ущелье и, не успел Корд открыть рта, как он исчез.

— Будь я проклят, — ругался Корд, вставая на ноги. — Я обязательно должен поблагодарить этого человека.

Наконец, он взобрался в седло. Его рука болела и кровоточила, но в приступе сильного гнева он хотел догнать Понча. Однако подумав несколько минут, Корд решил, что это будет напрасной тратой времени. Толстяк знал местность так же хорошо, как и он. Понч легко мог уйти от преследования или, что еще хуже, притаиться за деревом или валуном и выстрелить ему в спину.

Корд повернул жеребца к дому, но он точно знал, что видел своего бывшего рабочего не в последний раз. Как все слабые мужчины, Понч был упрямым и еще попытается убить человека, который его унизил.

Корд сжал губы. В следующий раз он будет ждать встречи с этим ублюдком.

Глава 23

Наконец, долина сбросила ледяные оковы зимы. Воздух был напоен густым ароматом елей и зелени, и из зарослей доносилось пение птиц.

Джонти тоже ожила с приходом весны. У нее уже близился срок родов, и постепенно мысли об отце ребенка отошли на задний план. Лишь время от времени она вспоминала Корда. К тому же ее успокаивало и то, что Понч, болтавшийся возле ранчо, больше не подавал никаких признаков.

Быстро пролетели май и июнь, и их сменил июль. В долине была изнуряющая жара, не было даже слабого ветерка.

В одну из таких ночей, в середине месяца, когда не слышно было даже воя койотов и волков, Джонни Лайтфут выскочил на улицу, пока Джонти, насквозь промокшая от пота, корчась от боли и выкрикивая имя Корда, разрешалась от бремени. Мак Байн, наверняка, оглох бы, если бы услышал проклятия и угрозы, которые индеец обрушил на его голову.

Только перед самым рассветом Лайтфут услышал, наконец, сердитый плач новорожденного и бросился в дом. Он увидел, что Джонти произвела на свет сына — сына, который был точной копией своего отца.

— Ты — молодец, Джонти, — он с гордостью улыбнулся измученной матери. — Я бы сказал, что он весит, по меньшей мере, девять фунтов.

— А мне показалось, что он весит все двадцать, — ответила Джонти, когда Немия положила ей в руки сверток с младенцем.

Она отвернула тонкое покрывало и с нежностью посмотрела на маленькую головку, покрытую белым пушком. Ее сердце учащенно забилось. Детские волосики были точно такого цвета, как и у его отца. Она внимательно рассматривала крошечное морщинистое личико и, осознав, что это был Корд в миниатюре, страшно испугалась. Корд никогда не должен видеть своего сына. Он сразу же узнает, что это его ребенок, и у него хватит жестокости украсть его.

Как рассказывал дядя Джим, ранчо Корда процветало, и он быстро становился богатым человеком. А так как Корд принадлежит к тому типу мужчин, которые не хотят жениться, то он ухватится за возможность обрести наследника, не взваливая на себя заботу о жене.

Как будто прочитав ее мысли, Лайтфут сказал:

— Этот человек «ставит печать» на все, чем он владеет. Он захочет забрать сына.

— Но он не сделает этого, если не будет знать о его существовании! — крикнула Джонти.

— Но, Джонти, как ты сможешь воспитывать ребенка в тайне? — спросила Немия. — Скоро весь Коттонвуд узнает о нем. Твой дядя Джим будет хвастаться им.

— Я знаю, — Джонти неожиданно улыбнулась. Слова Немии разрешили ее проблему. — Он будет хвалиться любому, кто его будет слушать. Если Корд услышит, что я родила ребенка, и что Джим Ла Тор с гордостью рассказывает об этом, то он машинально подумает, что Коти — ребенок Джима.

— Значит, так ты назовешь этого молодого человека? — Немия погладила маленькую мягкую головку.

— Да, Коти. Коти Рэнд, — Джонти прижала хныкавшего ребенка к груди. — Правда, он милый, Немия?

— Очень милый, — согласилась индианка. — А сейчас он очень голоден. Пора его тебе покормить.

Джонти в смущении развязала ленты на чистой рубашке, которую помогла ей надеть Немия, и обнажила упругую белую грудь. Немия помогла ей вложить сосок в маленький ротик. Ребенок жадно зачмокал, и Джонти испытала ни с чем несравнимую радость. Она крепче обняла тугой сверток.

— Он никогда не отнимет тебя у меня, — прошептала она.

— Можешь на это рассчитывать, — тихо сказал Лайтфут. — Джим и я придумаем, что сделать, чтобы этого не произошло.

Немия пессимистично, с сомнением, покачала головой.

— Мак Байн — очень решительный человек. Если он узнает, что у него есть сын, я уверена, что даже сам черт его не остановит — он заберет Коти.

Может быть, черт и не смог бы его остановить, — мрачно сказал Лайтфут, — но нож Джима, воткнутый в сердце, остановит его наверняка.

— О, я бы не хотела, чтобы до этого дошло! — испуганно сказала Джонти.

Заметив беспокойство в ее глазах, индеец предупреждающе посмотрел на индианку и уверенно сказал:

— Не беспокойся, Джонти. Ты не потеряешь своего маленького воина, и никто никого не убьет. Время все расставит на свои места.

Лайтфут глубоко и облегченно вздохнул, заметив, что Джонти успокоилась, и повернулся к Немии.

— Корова мычит. Думаю, надо подоить ее.

Индеец и Джонти подмигнули друг другу. Баттеркан и Немия никак не могли друг с другом поладить. Они не поладили с самого начала, когда Джонти, слишком располневшая из-за беременности, не могла сесть возле коровы и стала учить индианку доить корову.

Джонти с благодарностью вздохнула, когда Лайтфут пошел в коровник вслед за Немией. Сегодня утром они задержатся там. Индеец удовлетворит свое желание, так как ночью роды помешали им. А у Джонти будет время немного побыть наедине со своим сыном.

Вложив палец в маленькую ручонку, которая лежала на ее груди, она нежно разговаривала с новорожденным, поглаживая большим пальцем мягкую кожицу.

— Мы с тобой будем большими друзьями, малыш. Когда ты станешь взрослым и окрепнешь, ты будешь помогать маме на ранчо. Мы сделаем наше ранчо самым лучшим в округе. Люди будут указывать на тебя и говорить: «Вот идет Коти Рэнд, крупнейший владелец ранчо в округе».

Коти Рэнд. Джонти озабоченно нахмурилась. То, что у сына будет ее фамилия, скажет миру о том, что ее сын — незаконнорожденный. Коти это может осложнить жизнь. Ей самой было нелегко. Будет ли он, в свое время, винить ее, ненавидеть за клеймо, которое она на него поставила.

Джонти пришла в ужас от этой мысли. Имела ли она право скрывать ребенка от отца? Корд дал бы ему свое имя, объявил бы всем, что это Коти Мак Байн, сын и наследник Корда Мак Байна.