Бен Дрискилл - Змеиное гнездо

      «Президенты, в общем-то, идут по пятаку за дюжину, – думал про себя Бен. – Обычные люди с жаждой власти. А вот Ди Маджио и Уильямс – они с тобой на всю жизнь. Их величие вечно. Какой талант более редок, Бен? Умение собрать голоса или делать то, что делали они? Приговор ясен, амиго!»
      Взрыв не состоялся. Президент встал и кивнул Эллен и Маку.
      – Как всегда, очень вдохновляюще. Держите меня в курсе всех результатов опросов, Эллен. А вот произносить речи предоставьте, пожалуйста, мне. Мак… не стоит вас обоих больше задерживать. Мне нужно кое-что обсудить с Беном и Ларки. – Он проводил их до дверей.
      Оба, видимо, с некоторым облегчением встретили его реакцию на выступление Эллен.
 
      За время, которое понадобилось, чтобы вернуться к столу, лицо Боннера обмякло, и выглядел он теперь на все свои годы. Когда он заговорил, голос у него срывался.
      – Слава богу, с этим все. Но… Я не знаю, что сказать… о Дрю. Трудно принять. – Он на минуту отвернулся, будто поддавшись сильному чувству, потом снова взглянул на них и, обняв Бена за плечи своей длинной рукой, отвел его к окну, закрытому пуленепробиваемым стеклом и выходившему на Розовый сад. – Мы знали, что ему осталось не так уж много, но это… Это паршиво, по-настоящему, до подлости паршиво. Мне нужна твоя помощь, Бен. Понимаешь?
      Дрискилл кивнул. Чарли уже налаживал ловушку, взывая к старой дружбе.
      – Это ради Дрю, Бен. – Он помолчал. Бен всей душой пожелал, чтобы разговор кончился, но это не помогло. – Вот к чему все сводится.
      Подняв трубку телефона, он сказал:
      – Мэри-Лу, скажите Олли, чтобы двигал ко мне.
      Бен невольно ощетинился.
      – Я собирался докладывать тебе. При чем тут Ландесман?
      – А, черт, Бен, нам нужен адвокат в таком…
      – Понимаю, вам трудно держать все в голове, мистер президент, но припомните – я сам адвокат. Степень в юриспруденции и все такое, труды…
      – Не мни на себе трусы, Бен. Ты замешан, а Олли…
      – Замешан… Звучит зловеще.
      – Ну, ты ведь там был, ты побывал на месте насильственной смерти. Технически говоря, это сокрытие, если ты меня понимаешь. А Олли смотрит со стороны. Объективно.
      – Президент Соединенных Штатов приказал мне убираться оттуда к черту. Велел никому не говорить. Сдается мне, замешанных здесь двое. – Он был ненавистен сам себе. Эквилибристика, ради прикрытия собственной задницы. – Нет, трое… Ларки тоже там был. А, черт, с Линдой уже четверо.
      Они с президентом знали друг друга больше тридцати лет, но суть дела в том, что Боннер – президент, а Бен скрылся с места насильственной смерти. Боннер всегда президент, а тот, с кем он имел дело, – потенциальный козел отпущения. Такая уж у него работа.
      – Никто не собирается вздергивать тебя на фонарь, Бен. Просто у нас проблема, и я думаю, советник Белого дома должен о ней знать. Расслабься. Мы разберемся.
      Речь шла о смерти Дрю Саммерхэйза, и вот, после минуты, отданной чувствам и горю, она превратилась в проблему,с которой надо разобраться.Несмотря на отвращение, Бен чувствовал себя польщенным. Он понимал, что его соблазняют, и какая-то часть его находила это приятным. Он ненавидел эту часть.
      Оливер Ландесман вошел в Овальный кабинет через каморку, где более или менее безраздельно царила Мэри-Лу Дэниелс, секретарь президента. Ландесман числился советником Белого дома – то есть советником президента как государственного чиновника, – а Дрю Саммерхэйз был личным юрисконсультом Чарльза Боннера. Ландесман в Вашингтоне был своим и пользовался внушительными полномочиями. Маленький и круглый, с густой шапкой седых курчавых волос на голове, он имел привычку застывать в неподвижности, словно крохотный Будда, сложив на брюшке ладони и лениво прикрыв глаза. Его мягкий голос был щедро смазан убедительностью. Он носил обрезанные сверху очки на цепочке вокруг шеи и положительно наслаждался, видя, как злодеи корчатся под градом его вопросов. Когда он участвовал в слушаниях по так называемому «делу предприятия „Алебастр“», о нем говорили, что он подверг публичной экзекуции в зале суда четверых возомнивших о себе джентльменов времен рейгановской революции из золотой молодежи восьмидесятых. С тех пор он стал известен не только легендарным всеведением, но и тем, что попал на обложку «Тайм». Великий герой либералов. Один из выдающихся столпов законности. При всем при том он знал, что работу советника президента в первую очередь предлагали Бену Дрискиллу, который отверг предложение. Только после этого обратились к Ландесману. А Оливер Ландесман не привык подбирать чужие объедки. Потому и отношения между ними двоими всегда ограничивались требованиями вежливости.
      – Бен, – поздоровался Ландесман, и его маленькая ухоженная ручка скрылась в лапе Дрискилла.
      – Надеюсь, у тебя все хорошо, Олли.
      – Бывало лучше. В отношении политики. В остальном – холестерин низкий, сахар в крови низкий и лекарство от простатита помогает. Прошлой ночью я вставал всего два раза. – Его сонные глазки быстро обшарили лицо Дрискилла. – А вот тебе, ручаюсь, если приходится о чем беспокоиться, так только о повышении уровня тестостерона и адреналина.
      – Тут отлично помогает поездка в Вашингтон. Каждый раз, как я здесь оказываюсь, мне хочется сгрести кого-нибудь и отколотить как следует.
      Президент негромко рассмеялся.
      – Ребята, вы меня убиваете!
      Помощник принес графин с охлажденным чаем, высокие стаканы с кубиками льда и веточкой мяты в каждом. Бен, отчасти восполняя потерянную в поезде влагу, ощутил слабый аромат малины.
      Президент призвал собрание к порядку.
      – Олли, я держал тебя во мраке, потому что хотел, чтобы ты услышал рассказ из первых уст. А именно, от Бена. Мне нужна твоя непосредственная реакция, потому что нам понадобится совет юриста, возможности выхода. Нежелательно, чтобы нас застали со спущенными штанами, однако… Но я забегаю вперед.
      Все расселись. Президент занял кресло с тускло-зеленой обивкой и золотой отделкой, Ларкспур и Ландесман – набивную кушетку, на которой виноградные лозы обвивали что-то вроде золотых колонок, а Дрискилл – кресло, более или менее похожее на президентское. На новом коврике бежевого с темно-зеленым цветов была выткана президентская печать. Эйб Линкольн, Гарри Трумэн и ФДР взирали на них с пьедесталов. Над камином висела большая картина крупного сражения Второй Мировой войны – сражения в Коралловом море.
      Президент откопал ее на складе и велел повесить сюда. Отец президента, Томас Боннер, младшим лейтенантом участвовал в том бою, и картина, с маленькой овальной табличкой, упоминавшей сей факт, была данью его памяти.
      – Давай, Бен, рассказывай.
      Дрискилл впервые пересказал все события, начиная с предыдущего дня, когда он не смог встретиться с Саммерхэйзом – о звонке Ларкспура, озабоченного здоровьем старика, о том, как нашел тело Дрю, о звонке из автомата в Белый дом и беседе с президентом и Ларкспуром, о том, как нашел макет злобной статейки Балларда Найлса и как выбрался с острова ранним утром.
      Ландесман открыл глаза только в конце рассказа. Его сложенные ладошки все так же обхватывали живот, слегка поднимавшийся и опадавший при дыхании.
      – Так что, Бен, его убили или он покончил с собой? – Ничем, кроме этой фразы, он не проявил интереса к судьбе Дрю, которого знал с первых шагов на профессиональном поприще.
      Оливер Ландесман доводил свою невозмутимость почти до абсурда, словно опасаясь, что проявление чувств ослабит его способность к суждениям.
      – Это выглядело как самоубийство. Но… мне не верится.
      – И ты ничего там не трогал?
      – В оранжерее – ничего. Все, чего касался в доме, я протер.
      – Мне непонятен ход твоих мыслей. Выглядит как самоубийство. Ты обнаружил статью Найлса с фотографиями, которые могли сильно обеспокоить Дрю – подлое нападение. Дрю был очень стар, по словам Ларкспура, его поведение – как бы там ни было – внушало беспокойство. Прочитав статью, Дрю испугался за свою репутацию, ушел в оранжерею, чтобы не испачкать дом, и там застрелился. – Ландесман выдержал эффектную паузу, словно перед заключением речи в суде. – Выглядит как самоубийство. Пахнет как самоубийство. И походкой напоминает самоубийство. Ума не приложу, что навело тебя на мысль, будто это может оказаться… убийством.
      – Вообще-то я думал, что нам трудно будет доказать несчастный случай, Олли.
      Ландесман будто не слышал его.
      – Мне кажется, ты ищешь проблем там, где проблемы есть, но не те, которые ты предполагаешь. С какой стати убийство?
      – С той, что всего за несколько часов до того Дрю был в полном порядке. Обдумывал что-то, о чем хотел со мной поговорить, что-то, связанное с «нашим другом из Белого дома», как он выразился, что-то, представлявшееся ему очень важным. Мы собирались встретиться сегодня за завтраком. У него и в мыслях не было убивать себя. Так мне видится.
      – Однако позволь заметить, – возразил Ландесман, прикрывая глаза, – что, когда ты с ним говорил, он не читал еще колонки Найлса, и вполне допустимо, что эта колонка привела его в такое отчаяние, что он решился на шаг, о котором до тех пор и помыслить не мог. Так представляется мне.
      – Тут мы не сойдемся, Олли. Он не позволил бы прикончить себя такому дерьмецу, как Найлс.
      Ландесман улыбнулся.
      – Теперь переходим к твоему исчезновению с места событий. Должен сказать, Бенджамин, меня это не так уж радует.
      – О, мой бог, какойудар, Олли! – Уголком глаза Дрискилл видел, как хмурится президент, укоризненно качая головой. – Слушай, так было лучше всего. Никто не мог знать, что я там побывал…
      – Пожалуйста, не абсолютизируй. Никогда не абсолютизируй.
      – Но это абсолютно точно, Олли.
      – Нет, это всего лишь весьма вероятно. Но если выйдет на свет… – Он пожал плечами. – Запасись рыбачьими сапогами, мой мальчик, потому что ты выше колена увязнешь в очень вонючем болоте.
      – Вместе с Чарли. И с Ларки. Я самую малость устал от придирок, понимаешь? Они велели мне никому не говорить и согласились, что лучше убраться с проклятого островка.
      – Предположим, – пробормотал Ландесман, – доказать это будет очень трудно. В любом случае, они не юристы… но ты-то юрист! Ради Бога, неужели в твою душу не закрались сомнения?
      – Оливер, – вспыхнул Дрискилл, – да открой, черт тебя побери, глаза! – Глаза распахнулись. – Я знаю, чего требует закон в такой ситуации. И знаю, что человек, тесно связанный с президентом, только что умер насильственной смертью. Я нашел его тело и я тоже связан с президентом. Я поступил так, как мне казалось лучше всего. И я должен был позаботиться об интересах президента. Я предпочел прикрыть президента, которому и без того туго приходится в этой зверской предвыборной гонке. Теперь уже нет смысла…
      – Нет, друг мой, – моргнув, перебил Ландесман, – смысл есть. Ты сейчас заявляешь нам, что сделал что-то, чего делать не следовало, исключительно по политическим мотивам, ради партийных интересов! Мне даже думать не хочется, как посмотрит на такой поступок хэзлиттовское крыло нашей партии или республиканцы. И ты еще сообщил президенту. Под присягой, если по этому самоубийству заведут расследование, если в нем в самом деле есть что-то подозрительное, мы все будем вынуждены говорить правду. Тебе следовало это предусмотреть. Теперь перед нами проблема.
      – Сколько Джорджей Вашингтонов в одной комнате! Все это – дерьмо! – Дрискилл понимал, что рискует перехлестнуть через край. В словах Ландесмана, как ни крути, присутствовал здравый смысл. Оттого-то Бен так и злился. – Я не оставил там следов, а если ты уверен, что это самоубийство, явное самоубийство и ни в коем случае не убийство, так в чем проблема? Ты начинаешь меня бесить, Олли.
      – Да ну? У меня этого и в мыслях не было, Бенджамин. – Ландесман, хмыкнув, прикрыл глаза и сложил ладошки поверх ключа с цепочкой – значка «Фи Бета Каппа». – Мне сразу показалось, что у тебя повышен тестостерон – побереги себя, как бы не случился разрыв артерии. Я просто устанавливаю факты. Меня вряд ли касается, бесят они тебя или нет, Бенджамин. Твой поступок с хорошими основаниями можно квалифицировать как сокрытие. Коротко и ясно. На этом я закончу.
      – Самое время, – буркнул Дрискилл.
      – Эй, ребята, вы все выдохнули? – поинтересовался президент, разглядывая их без тени юмора.
      – Не понимаю, – задумчиво протянул Ларкспур, решивший повернуть дискуссию. – Записки нет. Реши Дрю покончить с собой, он оставил бы записку. Пусть только для нас, для самых близких ему людей. Он бы хотел, чтобы мы поняли. Он был не более склонен к самоубийству, чем я. Всеми нами движет самолюбие. А перевалив за шестьдесят, начинаешь рассчитывать прожить долго. Дрю строил планы на эту кампанию, обдумывал съезд и выборы, думал о будущем… – Покачав головой, Ларки встал и прошел к окну.
      Президент перечитывал копию колонки Найлса, переходившую из рук в руки во время рассказа Бена. Он вытер глаза белоснежным платком и прокашлялся.
      – Бен, я благодарен, что ты заботился о моих интересах, о моем положении. И, признавая правоту Оливера… – он пожал плечами. – Сердце тебе подсказало верно, Бен.
      Дрискиллу не понравилась интонация этой фразы. Боннер словно извинял его за допущенный промах. Впрочем, он понимал, что Чарли старается умиротворить Ландесмана. Дрискилл сказал:
      – Я думаю, нам следовало бы хорошенько присмотреться к фотографиям в этом факсе. Оливер, если ты считаешь, что дальнейшее участие в обсуждении тебя компрометирует, почему бы тебе не уйти…
      Ландесман негромко рассмеялся.
      – Не надо так, Бен. Я не враг. Но как советник президента я должен выполнять свою работу. И я не себя опасаюсь скомпрометировать. Здесь присутствует лишь один человек, репутация которого чего-то стоит, если ты меня понимаешь. Я высказался. Жми дальше. Что сделано, то сделано. – Его круглые маленькие глазки были широко открыты и поблескивали.
      – Ну, ты прямо заноза в заднице!
      – Прошу вас, советник, продолжайте.
      – Эти фотографии, Дрю с Тони Саррабьяном. Кто-нибудь здесь знает, что у него были за дела с Саррабьяном? Суть статьи Найлса в их встрече. Саррабьян живет в Вирджинии, в том спаренном особняке. Когда Дрю там побывал? Ларки – он с тобой виделся? Звонил тебе? Он с тобой встречался, Чарли?
      – Нет, – ответил президент, – со мною не встречался. Честно говоря, мы не виделись несколько месяцев. Решали все дела по телефону. Я думаю, он начал понимать, что лишние разъезды не идут ему на пользу. Ларки?
      Ларкспур покачал головой.
      – Может, это старые фотографии? Найлс из тех подонков, которые ничем не гнушаются… Раскопать старые снимки… или подделать, откуда нам знать?
      – Но чего ради Дрю беседовал с Саррабьяном когда бы то ни было? – спросил президент. – Не совсем в стиле Дрю. И от кого Найлс получил снимки? Здесь что-то затевается, и мы видим в щелочку двери пушистый хвост. Какой черт переслал факс Дрю? Отправитель не указан.
      – Должен сказать, – пробормотал Ландесман, – меня эта статья ошеломила. Слишком много яда даже для Найлса. Этот яд разлился повсюду, мистер президент. Арнальдо Ласалл, который в наши дни сходит за тележурналиста, бегает по городу, объявляя, что намерен на днях обрушить на вас небесный свод. Слухов полно, однако никто, кажется, не знает, к чему они относятся.
      – И что тут нового? – устало возразил президент. – Этот ублюдок уже полгода охотится за моей шкурой. Честное слово, мне кажется, он просто все выдумывает.
      – Однако на удивление много народа верит ему, – тихо заметил Ландесман и вернулся к более насущному вопросу. – Меня тоже беспокоят фотографии Дрю с Саррабьяном. Конечно, это всего лишь факс, и они могутоказаться монтажом…
      – А нет ли ключа к распускаемым Ласаллом слухам? – Замечание Ландесмана задело президента за живое.
      – Не обращайте внимания, – посоветовал Ларкспур. – Слухов всегда хватает, и тут уж ни черта не поделаешь. Одни затихают, появляются другие…
      – А бывает и так, – вставил Ландесман, – что они застревают в головах. По крайней мере некоторые. Просто к слову.
      – Все, что болтают эти ублюдки, Найлс и Ласалл, кажется, как раз застревает. – Президент покачал головой. – Продолжайте, Олли.
      – Возвращаясь к Дрю. Я, вероятно, знал его хуже всех вас, так что не набрасывайтесь на меня – но что если обвинения Найлса, как бы туманны они ни были, – не ложь? – Он вскинул маленькую ладонь, словно пресекая возражения. – Если Дрю затевал что-то, не известное никому из нас?.. Может быть, Найлс попал в больное место? И Дрю лишил себя жизни, чтобы избежать худшего бесчестья? Такое возможно? Конечно, возможно.Я просто предлагаю рассмотреть все возможности, не ослепляя себя привязанностью к человеку.
      Ларкспур поставил опустевший стакан из-под чая, вернулся к столу и остался стоять, глядя на остальных.
      – Но в чем, собственно, Найлс обвиняет Дрю? В том, что тот снялся в имении Саррабьяна? И что? Я там был полдюжины раз по самым разным поводам. Президент с первой леди присутствовали на весеннем приеме в саду у Саррабьяна. Нам всем в разное время случалось бывать у него в гостях.
      – Кроме меня, черт подери, – вставил Дрискилл. – Должно быть, я вращаюсь не в тех кругах.
      – Твое счастье, Бен, – подхватил президент, – однако… Приходится признать, что ты не участвуешь в здешней тусовке. В Вашингтоне всем нужны деньги, а из Саррабьяна деньги так и текут. Американские деньги, заграничные деньги – и он более или менее легально участвует в кампании. В целом, скорее менее. – Президент подчеркнуто продолжал: – Удалите из этого городка скользких личностей, и светская жизнь рассыплется. А кампанию придется вести в кредит. Я с самыми разными людьми вижусь… А больше Найлс ни в чем и не обвиняет Дрю. Нет, должно быть что-то другое – и, я подчеркну, Дрю просто не стал бы кончать с собой. Ни в коем случае. Только не Дрю Саммерхэйз. Прежде всего, Найлс не мог ничего о нем раскопать, потому что раскапывать нечего. Дрю никогда не оставлял следов. Он был слишком осторожен. Бен, я бьюсь об заклад, что ты прав.
      – Ты хочешь сказать, его убили?
      – Это самое я и говорю!
 
      Президент перешел к столику с напитками, достал лед из стоящего под ним холодильника.
      – Кто-нибудь хочет выпить?
      Ландесман ушел по другим делам. Остались только Ларкспур с Дрискиллом. Оба согласились, и Боннер побросал кубики льда в хрустальные бокалы, залил их джином, добавил тоника и клинышки лимона.
      – Вот что ожидало нас в конце недели! Вот к чему относились слухи, которые дошли до Олли. Дрю Саммерхэйз, мой личный адвокат, глава НДК. Завтра об этом будут кричать все воскресные газеты и телевидение. – Боннер вздохнул, пригубил, позвенел льдинками. – И как на это посмотрят мистер и миссис Колеблющиеся Делегаты?
      – Беда в том, – сказал Эллери Ларкспур, – что отругиваться не будет времени. Если в воскресных газетах появятся статьи о расследовании – или серия статей на неделе, – рейтинг продолжит падать. А что «Таймс» и «Вашингтон пост» раздуют дело, можно не сомневаться. И нам некогда продумывать ответный удар.
      – Погодите-ка, – остановил президент. – Как это Ласалл мог распускать верные слухи? Кто мог знать, что это случится? Не ясновидцы же они?
      – Вы чертовски правы, – согласился Ларкспур. – Если он за два дня предсказал этукатастрофу… значит, заранее знал о смерти Дрю? Вы правы, мистер президент, это невозможно. Или возможно?
      Президент медленно поднял взгляд.
      – Разве что они же его и убили. Тогда это возможно – если они собирались обеспечитьнам катастрофу в конце недели. – Он помотал головой. – Это я свихнулся, или кто-то другой окончательно сошел с ума? Мы, кажется, еще не дошли до того, чтобы убивать друг друга во имя двухпартийной системы?.. И все же его кто-то убил.
      Они молча сидели, глядя, как стекает по стеклам дождь. Воздух в Овальном кабинете стал сырым, зато прохладным.
      Президент сменил тему.
      – Эллен Торн действует мне на нервы. Умная голова, но слишком уж прямолинейна. Иногда со мной надо бы… скажем так, помягче. Это как с диагнозом рака. Мы победим, так мне думается, но если нет, если на съезде, подсчитав свое поголовье, обнаружим, что нас ожидает трепка, нам лучше собрать вещички.
      – Прошу вас, мистер президент, не хороните себя до времени.
      – К катастрофе следует подготовиться, Эллери, надо быть готовым ко всему. Тут Эллен права. Если нас застают врасплох, противник получает большое преимущество. Только и всего. А теперь… что мне говорить по поводу Дрю?
      – Как обычно. Выдающийся слуга отечества, близкий друг, которого никто не заменит.
      Президент воспрянул духом.
      – Организуем великолепные похороны, как только выдадут тело. Я сам буду присутствовать. Это, надо полагать, вызовет сочувствие. Дрю был дорог всей партии. Эллери, тебе, может быть, придется произнести надгробную речь. Сам я не хочу этим заниматься. Не хочу болтать языком перед телекамерами. А что с завещанием? Семья у него осталась? Есть душеприказчик? Эллери, ты не уточнишь все это? Или – Бен, о чем я только думаю? Это ведь на самом деле в юрисдикции конторы Баскомба. Слушай, к завтрашнему дню мы должны все знать. Я буду во Флориде – надо захватить тамошнюю делегацию.
      Где этот человек черпал энергию? Быть может, в источнике самомнения, заставившего его поверить, что он станет президентом?
      Президент взглянул на Ларкспура.
      – Продолжай, Эллери.
      – Хэзлитт выступает на большом митинге в Фануил-холле в Бостоне, потом возвращается в Нью-Йорк на встречу со спонсорами. Вы в Бостоне в начале недели, потом у вас Шугар-Буш. Потом мы собираемся на переформирование в Вашингтоне, а там уже и Чикаго… Вот, примерно так, мистер президент.
      Настроение от подавленности перешло в оптимистическую решимость, хотя Дрискилл не совсем понимал, каким чудом это свершилось. Политика: поймал след – и чеши по нему в мах, прижав уши. Рвись вперед, сметая всех, кто оказался на пути. Политика стаи. Бен не был политическим животным, у него был не тот набор инстинктов, но кое-чего он набрался, общаясь с другими, так что и у него в крови прибавилось адреналина.
      Чарли достал из портсигара с увлажнителем три большие сигары и обрезал кончики. Ларкспур от сигары отказался, а двое других закурили, наполнив комнату густым синим дымом и крепким ароматом. Бутылка джина в ведерке со льдом стояла на письменном столе, чтобы все могли дотянуться. За окном тучи стали еще темнее, зажглись фонари и освещение на участке вокруг Белого дома. Дождь заливал стекла. Эллери Ларкспур скинул пиджак, распустил галстук, оставив его болтаться на груди, расстегнул ворот рубашки. Он выглядел сверхъестественно спокойным, таков уж был его стиль.
      – Бен, – заговорил президент. – Бьюсь об заклад, ты думаешь, что я намерен вытащить тебя в Вашингтон и заставить с головой нырнуть в эту кашу. Разве не правда? Ну, признайся.
      – Такая мысль приходила в голову.
      – Дружище, расслабься. Мне нужны не твои советы по ходу кампании. Мне придется разгребать кучу, и лучшее, что ты можешь для меня сделать, – это вернуться в Нью-Йорк и заняться «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз». Ты знаешь, какую роль всегда играла ваша фирма в жизни партии. Нам нужно, чтобы ты был там и крепко держал вожжи – теперь, когда Дрю больше нет. Теперь ты будешь заправлять делами, так или иначе.
      Чарли Боннер встал с места, покачнулся, не сразу совладав с больным коленом, и сжал его руку. Чарли был большим любителем рукопожатий, еще с давних пор. Иной раз, столкнувшись с кем-нибудь в кампусе, он, словно забыв, что всего полчаса назад разговаривал с тем же человеком, хватал его руку и начинал горячо трясти. Дрискилл никак не мог решить, вливал ли он через прикосновение силы в собеседника или вытягивал их. Может быть, сила вливалась в обоих. В футбольной команде всякий ради Чарли Боннера проломил бы, как гласила поговорка, кирпичную стену, потому что все знали: он не сдастся, а значит, не сдастся никто из них.
      – Старый друг – лучший друг, Бен. Поверь, у меня нет от тебя секретов. Я не пошлю тебя в бой со сломанным копьем. Что известно мне – известно и тебе.
      – Вот пусть и впредь так будет, – сказал Бен. – Одного я не понимаю. Ты, кажется, с самого начала был уверен, что Дрю не покончил с собой. Отчего?
      Президент постучал себя по голове, потом по груди против сердца.
      – Наверно, что-то подсказало. Но ты в Нью-Йорке сможешь теснее общаться с полицией. Они наверняка захотят с тобой поговорить. Ты – преемник Дрю, тебе он назначил свидание утром в понедельник. Держи ушки на макушке и ничего не упускай. Если они заподозрят убийство, ты сразу почуешь. Будем постоянно на связи, если ты не против.
      – Хорошо, Чарли.
      Президент не ошибся: то, что его отправляют обратно в Нью-Йорк, удивило Бена. Значит, он будет следить за кампанией по газетам, не вмешиваясь в нее.
      – Ты настоящий питбуль, Бен. Молодчина! – Боннер глянул на часы. – Надо сообщить Маку насчет Дрю, не то он станет взрывоопасен. Счастливого пути, Бен. Ларки, ты держись под рукой и оттяни жар на себя, если Мак опять проявит излишнюю вспыльчивость. Вообще-то, лучше ты и сходи за ним, а по дороге постарайся умаслить. – Президент, покончив с одним делом, мгновенно перешел к следующему. Он уже прижимал к уху телефонную трубку. Дрискиллу и Ларкспуру, покидавшим Овальный кабинет, махнул рукой.
      – Просто не верится, – тихо проговорил Дрискилл. – Сбежал! Вырвался на свободу!
      – Ну, не будь так уверен. Вашингтон – такая штука, что может сграбастать тебя и из могилы, – хихикнул Ларкспур. – Но Боннер не шутил: он правда хочет, чтобы ты постоянно держал нас в курсе расследования. Откровенно говоря, я счастлив, что не пришлось доверять сбор сведений Олли Ландесману.

Глава 4

      За дверью Овального кабинета Ларкспур обернулся к Дрискиллу:
      – Когда президент разделается с беднягой Маком, мне придется поработать над речью, которую Чарли – или я, если придется – произнесет на похоронах. Если я тебе понадоблюсь или просто захочется поболтать, звони.
      – Куда?
      – Домой, в Вирджинию. Я совсем выжат. После твоего звонка мы, считай, и не ложились. Я вздремнул немного утром, около шести. А Чарли вымотал тот перелет из Мехико…
      – Там очень плохо?
      – Хуже быть не может, Бен. Имей в виду, меня там не было. Но я поговорил с Линдой. Она посетила все больницы, а теперь собирает голоса за усиление медицинской помощи. Не могу поверить, что комитет ей откажет, но жаться будут, это уж точно. Президент встречался с президентом Мексики и его военными – и еще с несколькими лидерами Центральной Америки; мы поддерживали процесс мирного урегулирования, но Чарли сомневается, тот ли процесс следовало поддерживать, не существует ли для нас другого способа навести там порядок. – Ларкспур пожал плечами. – Родную бабушку убил бы за сигарету! Черт возьми, только об этом и думаю.
      Боб Макдермотт, выйдя из-за угла соседнего с Овальным кабинета, резко остановился. Он натягивал на плечи блейзер.
      Ларкспур покачал головой:
      – Не спеши так, дружок. Великий ожидает тебя в Овальном кабинете. Мне велено лично доставить.
      Макдермотт искоса глянул на него.
      – В чем дело, конечно, не намекнешь? Погоди минуту, Ларки, я хочу перекинуться словечком с Беном.
      Ларкспур кивнул и привалился к стене рядом с дверью, мыча себе под нос одну из песенок Мерсера – «Лауру». Мало кто знал, что он хороший джазовый пианист. Правую руку он держал в кармане брюк, позванивая мелочью.
      – Далеко не ходите, ребята. Займите кабинет Рузвельта.
      – Мне только что звонила генеральный прокурор, – обратился к Дрискиллу Макдермотт. – Просила тебя ей отзвониться. Вот ее личный номер. Она в министерстве юстиции. – Мак затащил Дрискилла в пустой кабинет Рузвельта, подальше от случайных ушей.
      – Спасибо, Мак. Я позвоню.
      – Мне показалось, она расстроена. Увидела что-то по телевизору. Не выпить ли нам с тобой попозже? Ты где остановился?
      – Я постараюсь вернуться домой, Мак.
      – Слушай, я всерьез. Как насчет семи вечера в «Уилларде»? Ты еще успеешь на поезд.
      Дрискиллу не хотелось пить ни с Маком, ни с кем другим, и Макдермотт прочитал это по его лицу.
      – Это действительно серьезно, – повторил он. – Для меня. Для Чарли. И для Эллен… Мне надо выговориться. – Он протяжно присвистнул, покрасневшие глаза беспокойно бегали. – Он меня ждет… Слушай, всего по стаканчику. Я буду тебя искать. В семь, Бен.
      – Ладно, ладно… Ты лучше иди.
      Макдермотт кивнул:
      – Хотел бы я знать, какого черта ему надо.
      Ларкспур, открыв дверь, впустил главу администрации в святая святых.
      Дрискилл представил себе их разговор, как президент рассказывает о смерти Дрю. Да уж, Маку будет что послушать. Пройдя по коридору к кабинету Мака, он попросил у секретарши разрешения воспользоваться телефоном. Та кивнула: «Конечно, мистер Дрискилл», – и кивком указала на пустой кабинет Макдермотта. Дверь была открыта настежь, на столе и на полу пирамиды бумаг, папок, блокнотов, газет, журналов и книг. Бумажные дебри. Он набрал номер, и телефон почти мгновенно отозвался:
      – Да?
      – Привет, подружка, это я, Бен.
      – О, Бен… – голос звучал простуженно. – Я тут плачу… Только что услышала в новостях о Дрю. Ты знаешь?
      – Знаю, что он умер. – Он не ожидал, что новость распространится так быстро.
      – Ты потому и приехал? Мне сказали, ты неожиданно назначил встречу с президентом.
      – Да, поэтому. – Возможно ли в этом городе сохранить хоть что-то в секрете?
      – Ты уже освободился? – Ему всегда нравился ее мягкий выразительный голос.
      Тереза Роуэн, начинавшая в фирме «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз» и ставшая теперь генеральным прокурором, была из породы женщин-победительниц. В колледже успешно подрабатывала манекенщицей, первой из афроамериканцев стала партнером в конторе Саммерхэйза и первой из женщин ее расы и второй из женщин вообще стала генеральным прокурором.
      – На пару часов, – сказал он.