Бен Дрискилл - Змеиное гнездо

      – Разумеется! Может статься, мы еще столкнемся. Мир съезда, знаете ли, удивительно тесен.
      Бен шагнул наружу, навстречу влажной пощечине жары, под косые лучи заходящего солнца, прожигавшие дымку смога, окутавшую небоскребы города. Достал мобильник и набрал номер. Он взглянул сквозь туман на отель «Марлоу» и опытным глазом отыскал нужное окно. Телефон отрывисто гудел. Президент принимал гостей на шести этажах отеля, из которых четыре были битком набиты людьми, а еще два – агентами секретной службы. «По сути, не вполне людьми», – подумал он про себя. И услышал голос, который произнес:
      – Да?
      – Говорит Архангел, – сказал Дрискилл.
      – Что ты говоришь? – отозвался Ларкспур. – И как дела в реальном мире, Архангел? Ты там не замерз?
      – Вопрос Кота-рыболова. Ответ я получил.
      – И какой ответ?
      – Да. Он собирается вступить в гонку. Уже гонит на всех парах.
      – Надо бы обдумать это вместе. Поднимайся наверх.
      – Президент действительно намерен завтра вечером выступать перед съездом?
      – Да, он собирался сказать пару слов.
 
      Том Боханнон проталкивался сквозь гущу сторонников с плакатами и знаменами к охраняемому участку модных передвижных домиков в нескольких футах от задней стены центра съездов. Обычно здесь хватало свободных мест для мероприятий, проводившихся в центре, но передвижные домики, снабженные кондиционерами, стали излюбленным местом отдыха кандидатов и сопровождавших их важных «шишек», нуждавшихся в возможности обдумать интригу, сделать глоток-другой бурбона или солодового и вообще расслабиться на полную катушку.
      Генерал, окруженный офицерами морской пехоты в форме, не отставал от него – если коменданту подразделения морской пехоты звонит экс-президент и экс-генерал корпуса, тот уж не поскупится на людей для парадного конвоя. Боханнон знал, что среди равных он намного равнее других. Ближе к великому человеку. Они вместе воевали. Но сейчас ему было неспокойно.
      Они вошли в трейлер, а остальные остались снаружи. Придержав дверь перед генералом, Боханнон на мгновение ощутил растерянность. Огромная эспланада пестрела пустынными оазисами. Бессмысленно, но приятно на вид. Он читал, что сюда завезли десять тысяч тонн песка, из которого сделали холмики и дорожки, затененные тысячами пальм, грациозно покачивающимися от ветра на адском солнцепеке. Вдали, на водном горизонте озера Мичиган, неподвижно покоились яхты и прогулочные катера, а ближе, у причалов, стояли яхты могущественных сторонников партии: крупных спонсоров, людей вроде Тони Саррабьяна, чью яхту доставили по воздуху на гигантском транспортном самолете; корпораций, нанимавших лоббистов, которые за очень большие деньги создавали никому не нужный мир; кинозвезд, прилепившихся к партии и к президенту; иностранцев, нуждавшихся в технологических разработках и вооружениях, а также в хороших друзьях на высоких постах; и всех прочих, желавших протиснуться в кулуары власти. Если у вас есть яхта, она должна быть здесь. Большую часть опытные команды перегнали из Калифорнии или с востока, с острова Мартас-Виньярд, ради недели в Чикаго, посвященной приемам и вечеринкам, отдыху и показухе. Боханнон поймал себя на том, что вспоминает «Волшебника из страны Оз», – все это не имело никакого отношения к понятной ему действительности.
      Ему пришел на ум Абу-Даби, дворец султана Брунея и другие места, где он побывал: Гонконг, и Токио, и Дамаск, где богатым и влиятельным достаточно было выразить желание, и все оказывалось к их услугам. В этом тоже не было ничего от реальности. Впрочем, он большую часть жизни провел в настолько нереальных местах, занимаясь делами столь невероятными, что они не поддавались описанию – и хорошо, что не поддавались.
      Он вошел в трейлер и присел, ожидая генерала, опять принимавшего душ. Влил в себя стакан тоника со льдом и упал в кресло, жалея, что был слишком дружелюбен с Дрискиллом, хотя этот контакт подтвердил: Дрискилл узнал в нем только телохранителя Хэзлитта – с этой стороны опасности нет. Насчет Дрискилла можно больше не беспокоиться. Вот чего не одобрял в нем генерал: склонности слишком много раздумывать, беспокоиться о том, что не внушало беспокойства.
      – Если бы не это, Боханнон, – говаривал генерал, – ты был бы совершенным оружием.
      Что ж, он постоянно размышлял и беспокоился, даже в те три месяца, когда ему не давали увидеть свет, так что он вышел практически слепым. Да, тогда он ослеп и пугался шума, пугался движения одеяла, потому что ему мерещилось, что вернулись крысы и змеи, шуршавшие в смрадной темноте. И если он в какой-то мере сохранил рассудок, то именно благодаря способности размышлять, играть идеями и образами и сочинять шпионские романы – вот бы вспомнить те романы, которые он сочинил тогда в темноте! Он мог бы стать писателем. Только вот стоило хорошенько присмотреться к сюжету, как тот рассыпался.
      Он обучился двойному и тройному мышлению, научился выкручивать идеи, пока они не принимались молить о пощаде, и сейчас он тоже думал – о генерале и о его проклятых солнцезащитных очках, из-за которых никогда не угадаешь, куда он смотрит. Стоит перед тобой и говорит слова настолько безумные, что начинаешь гадать, то ли это шутка, то ли обман, а вместо глаз видишь темные стеклянные кружки, хоть он временами и улыбается… Однажды он велел Боханнону убить одного человека в Бейруте. Они стояли втроем: Боханнон, генерал и человек, который их подвел. И Боханнон спросил: «Здесь? Сейчас? Как?» У него не было оружия. А генерал посмотрел в лицо человека, уже мертвого, и ответил: «Да, черт возьми, Томми, убей голыми руками или разорви ему гортань, что угодно, лишь бы к этому больше не возвращаться». А тот человек взглянул на Боханнона, как бы спрашивая, на самом ли это деле или парень свихнулся, и тогда Боханнон его убил. Колотил головой о каменную стену, пока глаза не выпали из орбит и он почти перестал дышать и отбиваться. Но так и не сумел рассмотреть глаз генерала. А если тот просто шутил, проверял, как поведет себя Томми? Ну, это все дело давнее и не стоит плакать над пролитым молоком. Так или иначе, какие-то двух- или трехслойные мысли всплывали из глубины сознания: что-то в разговоре с Беном Дрискиллом заставило его усомниться, разобрался ли он, Том Боханнон, в интриге сюжета, или он только орудие в руках генерала.
      Генерал не отличался разговорчивостью: он все еще сердился за тот промах на склизких ступенях лестницы в Сентс-Ресте.
      – Не хочу больше об этом слышать, Томми. Понимаю, ты стареешь, реакция у тебя уже не та, что прежде, может, и артрит незаметно развивается. Ты был дьявольски хорош, Томми, но когда такое начинается, то уж начинается, и ничего тут не поделаешь. Может, ты даже потерял вкус к таким делам – и кто стал бы тебя винить? Ну, когда закончим, ты получишь заслуженный долгий отдых и другую работу: что-нибудь административное, без полевых вылазок. Да и Дрискилл этот – здоровенный гад, его не так легко свалить, как я слышал…
      Боханнон поймал себя на том, что раздумывает над словами генерала, пытается прочитать между строк. Что-нибудь административное… Он начинал сомневаться. Да, зря он так дружелюбно болтал с Дрискиллом в медиа-центре. Чистая показуха, мол, вон как близко я могу подобраться к противнику, а он и не заметит… Показуха, бог мой! Он не настолько молод, чтобы этим заниматься.
 
      Совещание президента с Беном Дрискиллом и Эллери Ларкспуром длилось меньше часа. По окончании совещания никто из троих не сомневался в поражении Шермана Тейлора – что бы тот ни делал. Они дали плану название – операция «Второе место». Президент уже созвал совет по науке на сверхсекретное совещание для обсуждения «Колебателя Земли» с главным инженером «Хартленд», которому прибывший ночью посланец секретной службы дал понять, что возможность отказа не обсуждается. Двум отдельным группам, собиравшимся в университетах Дьюка и Вашингтона, были обеспечены условия высшей секретности.
      – И, – с чувством произнес президент, – нам необходимо заполучить эти биржевые сертификаты, Бен. Республиканцы наверняка вставят их в план национальной кампании, возможно даже не дожидаясь окончания съезда. Нам нужно предусмотреть сильные ответы на все вопросы.
      Дрискилл ответил:
      – Мистер президент, невозможно переделать все за два дня. Я побывал у Саррабьяна. Тот все отрицает. Я разрабатываю еще один вариант. Дайте мне время…
      – Сколько? – спросил президент.
      – Пока, – вставил Ларкспур, – я думаю, первоочередной является наша операция «Второе место».
      Президент коротко кивнул. Его выдержка проигрывала сражение с нервами.
 
      День кончается, когда глаза закрываются сами собой, когда запас адреналина иссякает и ты засыпаешь против воли. И не успел глаз сомкнуть, а уже утро, и густая мгла за окном, газеты оставлены у двери и, хочешь не хочешь, вносят поднос с завтраком и много-много апельсинового сока.
      Умывшись и сменив костюм, Дрискилл вышел из «Марлоу» и пустился на поиски генерального прокурора, занимавшей, по слухам, один из кабинетов в центре. С запада на огромный город надвигалась гроза. Небоскреб «Сирс» и все остальные тонули в тучах, суливших дождь. Задолго до полудня центр гудел и пульсировал жизнью, как огромное сердце, разгонявшее во все стороны потоки людей и слухов, радостей и уныния. Площадь между «Марлоу» и центром была забита телекамерами, знаменитости застолбили собственные участки и утвердились на них, готовясь к круглосуточной трансляции, вокруг собирались толпы зевак, сотни сторонников Боннера размахивали плакатами и знаменами с его красивым добрым лицом и девизом: «Второй срок вернет нам Америку!», а сотни других скандировали: «Нам нужен Шерм!» и вздымали громадные знамена с фотографией генерала и пылающими алыми буквами: «Снова Тейлор!».
      Школьники, одетые, как мальчишки-газетчики тридцатых годов, раздавали газеты, доставленные ночью из Миннеаполиса командой Алека Фэйрвезера, которому хватило часа после встречи с президентом и Ларкспуром. Операция «Второе место» проводилась в жизнь двумя партийными газетами, «Хроника съезда» и «Триб», и в обеих яркие заголовки кричали и трубили: «Тейлор просит президента о втором месте???» и «Генерала в вице-президенты? Он готов!» Новые выпуски выходили каждые два часа – демонстрация возможностей неограниченного бюджета. К шести часам вышли две фальшивые газеты с цветным компьютерным монтажом, изображавшим президента, обнимающего Тейлора за плечи. Президент сиял улыбкой на зрителя, а генерал с обожанием взирал на президента. Подписи гласили: «Похоже, они славная парочка!» и «Президент подписал чек!» Газетчики вопили: «Газеты, газеты, бесплатные газеты, Боннер берет Тейлора в ВП!», и каждые два часа появлялись новые выпуски.
      В зале съезда день и ночь стали устаревшими понятиями. Здесь собрались тридцать тысяч человек, из них треть – репортеры и промышленники со всего света. Все места заняты, наперебой играют оркестры: один исполняет «Тихий, тихий, тихий вечер», второй, наспех собранный сторонниками Тейлора, – «Марш морской пехоты». Звуки разносятся от зала Монтесумы до самых пределов вечности. Повсюду мелькает форма морских пехотинцев, по-видимому призванных Тейлором для обеспечения безопасности, и на груди у каждого боевые нашивки и награды. Сумасшедший дом: разнеслось неслыханное известие, что перед съездом выступят и президент, и Тейлор.
      Перед трибуной решаются дела съезда: Джесс Холиок призвал депутатов к порядку. Погревшись в лучах славы, Джесс передал жезл Сандре Мейнверинг из Пеории. Она третий срок избиралась в Конгресс и неизменно председательствовала. И сейчас она распоряжалась бесконечными столкновениями различных платформ, речами конгрессменов, желающих попасть в репортажи о съезде, речами, которые гудели, пролетая мимо ушей делегатов, болтавших, споривших и боровшихся с похмельем. Самые жестокие битвы вызвало разоружение разведывательного сообщества, и по этому вопросу перед делегатами выступила генпрокурор, но ее позиция уже была известна, и одна калифорнийская делегация покинула съезд, а другая, пришедшая ей на смену, добивалась признания своих мандатов. Единственное, в чем все сходились, это в интересе к гибели Боба Хэзлитта и к ее значению для рядового делегата.
      Дрискилл отыскал генпрокурора в зале съезда, где она заканчивала интервью для Си-эн-эн. Дождавшись завершения интервью, он оттянул Терезу в сторонку.
      – Тереза, если ты меня любишь…
      – Ну наконец-то! – усмехнулась она.
      – Мне нужно, чтобы ты отменила все положенные процедуры, понимаешь? Мне нужна срочная компьютерная справка на морского пехотинца Тома Боханнона, служившего под командой Шермана Тейлора в спецназе или как там это у них называется. Нужно собрать на него все, что удастся найти.
      – Какой такой Том Боханнон?
      – Не знаю. Потому мне и нужна справка. Проверь все… даже вычищенные файлы. Сделаешь? Ты же генеральный прокурор. Мне нужно знать, кто он такой.
 
      ТВ-шоу загребало всех политиков и «шишек», каких удавалось найти. Их вытаскивали с фракционных совещаний, со встреч с репортерами своих штатов, с сессий по выкручиванию рук представителям кандидатов. Главным героем дня стал Шерман Тейлор. Чего и добивался Чарли Боннер.
      У кого бы ни брали интервью, первый вопрос оставался неизменным:
      – Скажите, Шерман Тейлор, он рвется к вершине, как представляется многим, или действительно не претендует на выдвижение?
      За первым вопросом неизбежно следовал второй:
      – Он уже принял второе место в списке Боннера? Многие во внутренних кругах утверждают, что это дело решенное. А ваше мнение?
      И политики, и облеченные властью держались твердо. Никто ничего не знал наверняка. Но Чарльз Боннер, судя по его виду, пребывал в наилучшем настроении, а если репортеры отлавливали его на пути через вестибюль и обстреливали вопросами, Боннер только улыбался и говорил:
      – О таком можно лишь мечтать, верно?
      Он говорил это со смешком, однако его слова стали главной утренней новостью.
 
      Факс пришел, когда Бен Дрискилл выбрался из центра и сидел один в номере группы поддержки президента в «Марлоу», попивая кофе и обкусывая пончик с шоколадом.
      Томас Боханнон начинал в корпусе морской пехоты, затем был откомандирован в группу спецназначения «СМ», где некоторое время служил под командой генерала Тейлора, прославившегося ударами, которые наносили десантники, уничтожавшие секретные установки, освобождавшие заложников и устранявшие политических противников. «С» означало «смерть» и указывало, что группа осуществляет убийства, а «М» – «мятеж»: группа постоянно способствовала – или наоборот, уничтожала – революционным и правительственным группировкам иностранных государств. Большинство граждан полагает, что такие сверхрискованные тайные операции проводятся только в кино. Считалось, что Боханнон по желанию способен «превращаться» в другого человека. К рапорту прилагались фотографии, изображающие Томаса Боханнона. Он был представлен в нескольких видах… и нигде не напоминал того человека, которого видел недавно Бен.
      И еще кое-что сообщалось в рапорте генпрокурору.
      Лейтенант Том Боханнон попал в плен и погиб при проведении операции в Нигерии семнадцать лет назад.
      Бен Дрискилл имел дело с призраком.
 
      В центре гремела музыка, со всех сторон глазели голодными жадными глазками телекамеры. У Дрискилла имелся номер Боханнона, и Бен дивился, сколько тот успел за последние дни, на грани провала, испытывая судьбу, проверяя, запомнил ли его Дрискилл, дважды осведомляясь об Элизабет и ее здоровье.
      Не станет ли последним заданием Тома Боханнона убийство президента? Мог ли он убить Боба Хэзлитта? Он выслеживал Рэйчел Паттон – это Дрискилл знал наверняка. Разноцветные глаза… Что еще он успел? Можно догадываться, можно предполагать, что догадки верны. Но доказательств нет. А нужны именно настоящие, надежные доказательства.
      Дрискиллу казалось, что лабиринт, в котором он кружит не первый день, смыкается вокруг, а выход все так же далек.
      Он говорил Ларкспуру:
      – Бога ради, не выпускайте президента в центр, охраняйте его, пока мы не найдем Боханнона, совершенно ни к чему появляться на публике раньше времени. Партия – то есть президент– контролирует съезд. Пусть Мак уведомит лагерь Тейлора, что на вечере памяти Хэзлитта кандидаты не присутствуют, абзац.
      Но решающий голос оставался за президентом.
      – Бен, я не стану пятиться, – сказал Боннер. – Не будем праздновать труса. Такой шанс добиться выдвижения упускать нельзя. Я не дам Тейлору повода говорить, будто верчу съездом, как хочу. Мы должны идти вперед, добиться победы, и сегодня, если нам повезет, все решится.
      На протяжении дня восемь тысяч человек пробились в зал съезда, еще двадцать пять тысяч просочились на галереи, и где-то среди них был Том Боханнон – или как там звали этого беса? Убийца, человек, чьи мозги, насколько мог судить Дрискилл, спеклись в раскаленное дымящееся месиво. Что он понимает в происходящем? Понимает ли хоть что-нибудь? Или думает только о выполнении задания, а все прочее его не интересует? Он – машина для убийства, и когда убийство совершено, кому он нужен? Останется ли он с генералом до конца? Или все прекратится?
      А ворох клеветы, который обрушили на президента, чтобы выбить его с, казалось бы, несокрушимой позиции лидера партии большинства, вынудить к соперничеству с противником из собственной партии, – этот ворох лжи теперь обратился на противника, у которого уже нет времени опомниться. Тейлор надеялся укротить съезд сегодняшней исторической речью, призывом к бою, после которого он окажется естественным кандидатом во главе сторонников Хэзлитта. Есть у него такая речь? Какой ум способен ее сочинить?
 
      День со скрежетом полз к вечеру под звуки перепалки. Решали, позволять ли Тони «Двустволке» Гранадо, губернатору Нью-Мексико, обратиться к съезду наравне с президентом и Шерманом Тейлором. Сторонники Гранадо не надеялись на победу: они готовились выставить своего кандидата в гонку четыре года спустя. Зато им удалось на полтора часа затормозить работу съезда и обеспечить Гранадо драгоценное экранное время.
      К зданию центра подтянулся караван Гранадо, и кандидат выступил – или, как ему пришлось выразиться, «просто сказал несколько слов». Он указал, что Шерм Тейлор – фальшивка, врун, обычный политикан, гребущий в собственный карман. После всей поддержки, которую он оказывал Хэзлитту, после громких речей и бряцания «старой славой» – что мы имеем? Еще одного парня, пытающегося запрыгнуть в товарняк на ходу. Америке, объявил Тони Гранадо, не сулит ничего хорошего появление таких, как Хэзлитт и Тейлор, начинающих копать под сидящего в Белом доме, как только тому становится туго. Да вы посмотрите, они заставили Чарли Боннера тягаться с ними, навалили против него обвинений, каких не предъявляли ни одному президенту. Разве может он представлять Демократическую партию, разве можно его сравнить с таким человеком, как Тони Гранадо… Телекамеры жадно заглатывали каждое слово.
      Дрискилл обзавелся всеми пропусками на выступление Боннера. Он держался в задних рядах, но старался, чтобы его улыбку видели все. Команда собралась в комнатушке за сценой. В углу Эллен Торн шепталась с Линдой Боннер, Мак по мобильному созванивался с пунктами подсчета голосов, расставленными по всему залу. Эллери Ларкспур не отходил от президента, сидевшего в гримерном кресле. Ему на лицо накладывали слой средства от пота. Ларкспур усердно нашептывал на ухо Боннеру. Эллен Торн бросила Линду и присоединилась к Маку в его телефонных трудах. Ассистенты стояли наготове, внося последние поправки в данные опросов.
      Оливер Ландесман увидел Дрискилла и подошел к нему, напялив налицо одну из самых кислых своих улыбочек.
      – Чистое безумие, – проговорил он. – Разве они могут уследить за событиями?
      – Зато все при деле, – возразил Бен. – Как положение?
      – Эллен говорит, что большинство еще не определилось. Все люди Хэзлитта просто в шоке, бедняги. Я слышал разговоры, будто президент намерен воспользоваться смятением и заставить их голосовать этой же ночью.
      – Не уверен, что мысль хороша. Пришлось бы сто раз ставить на голосование.
      Ландесман и другие участники кампании вроде него, не принадлежащие к внутреннему ядру, ничего не знали о существовании Тома Боханнона. Но начальник охраны президента выслал в толпу шестьдесят особых агентов с заданием высматривать убийцу, хотя на описание полагаться не приходилось. Бен подозревал, что ничего больше охрана сделать не в состоянии, а в зале полно людей, каждый из которых мог оказаться Боханноном.
      Дрискилл вышел за дверь, встал на краю бескрайней сцены, всмотрелся в толпу. Лучи прожекторов бродили по тысячам лиц и флажков. Здесь же были сотни морских пехотинцев в форме – фаланга Тейлора. Если Боханнон все еще в форме… О, господи, что толку гадать!
      На гигантском экране над сценой начался фильм о событиях в Мексике. Произведение Линды Боннер, отражение агонии в гуманитарных терминах. Фильм транслировался на телеэкраны всей страны, но ни делегатов, ни прессу, ни наблюдателей он нисколько не заинтересовал. Съезд шевелился и извивался, как единый живой организм. Все напропалую заключали договоры и сделки, только вот о чем договариваются, никто не знал. Сотрудники Боннера продирались в толчее, проверяя, всем ли понятно: Боннер – единственный реальный кандидат, а Гранадо – ни на что не годный выскочка; Хэзлитт теперь лишь воспоминание, а Шерман Тейлор – республиканец в шкуре демократа, и кроме того, самые надежные источники уверяют, что он пытается уговорить Боннера предоставить ему второе место. Их заверения мигом расходились по залу. Делегации, верные любимым сыновьям и желающие выждать, посмотреть, что будет, завязли в цементной жиже крепче прежнего. Фильм о Мексике оказался слишком душераздирающим для многих телепродюсеров, и они переключились на прямой эфир, на интервью своих корреспондентов с участниками собрания. Среди делегатов расходились вечерние номера настоящих газет. «Чикаго трибьюн» возглашала: «Тейлор говорит – это ложь!», «Сан таймс» отвечала вопросом: «Что было у Боннера на Хэзлитта?» И все разговоры между делегатами сводились к тому же: чему верить? Знает ли кто-нибудь правду?
      Дрискилл пробрался к делегации из Айовы и отыскал Ника Уорделла, украшенного значком Боннера умеренной величины в петлице легкого пиджака. По его обожженному солнцем лбу струился пот.
      – Бога ради, Бен, у нас здесь полно людей Хэзлитта, они все в трауре, что им сказать? Под честное скаутское, то письмо – не фальшивка?
      – Клянусь могилой матери, Ник, самое настоящее. Боб Хэзлитт сходил с дистанции и собирался поддержать президента. Лично мне говорил.
      – Эй, люди, послушайте! – Ник созвал к себе делегатов от Айовы. – Я ведь знаю, как многие из вас сочувствовали Бобу Хэзлитту. И правильно! Никто больше него не сделал для нашего штата. Но… хочу вам представить Бена Дрискилла. Он провел большую часть выходных с Хэзлиттом. Даже побывал на дне рождения его матушки, так, Бен? И вы с ним долго, долго беседовали, верно, Бен?.. Вы приехали в Айову, чтобы выяснить, нельзя ли найти точки соприкосновения между президентом и мистером Хэзлиттом, верно? И вы заверили его, что президент не закрыт для многих идей, волновавших Боба. Верно? – Дрискилл покорно кивал, радуясь, что Уорделл желает быть услышанным в общем гомоне. Он сомневался, что сумел бы открыто лгать в лицо делегатам. – Ну вот, президент ясно дал понять мистеру Хэзлитту, что никак не намерен оставлять Соединенные Штаты без защиты перед лицом враждебного мира. Да, он собирается изменить разведывательные службы, но ни в коем случае не ослабить. Безусловно, в этом мистер Хэзлитт с ним согласился. Что избавило его от самых серьезных опасений относительно переизбрания президента. И в конечном счете он полностью согласился, что кампания против действующего президента окажется катастрофой для партии.
      Ник кивнул, пожал Дрискиллу локоть.
      – Спасибо, Бен, я знаю, что вам нужно переговорить с другими делегациями, миллион благодарностей… – И удалился, уверяя своих, что пора снова пересчитать голоса.
      Фильм об ужасах мексиканского землетрясения шел своим чередом, а где-то оркестр играл «Счастье к нам вернулось». Здесь и там мелькали представители Красного Креста и Чикагской службы здоровья. Они расталкивали почти непробиваемую толпу, пробиваясь к упавшим в обморок, страдающим от обезвоживания, от тошноты и симптомов похмелья, а рокот не спадал, отдавался в подошвах, и Бену пришло в голову, что, конечно же, где-то работают моторы, питающие кондиционеры и генераторы, а в пол центра съездов ритмично ударяли подошвы, и он было решил, что требуют включить кондиционирование, но тут расслышал:
      – НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР! НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР! НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР! НАМНУЖЕНТЕЙЛОРНАМНУЖЕНТЕЙЛОРНАМНУЖЕНТЕЙЛОРНАМНУЖЕНТЕЙЛОР!..
      И Дрискилл вдруг понял, что всем этим делегатам вовсе не нужен Чарльз Боннер, они хотят перемен, и если нельзя получить Хэзлитта, сгодится и Тейлор.
      – БИРЖЕВОЙ ШУЛЕР… БИРЖЕВОЙ ШУЛЕР… БИРЖЕВОЙ ШУЛЕР… ОН БОЛЬШЕ НЕ ПОБЬЕТ ТЕЙЛОРА… НЕ ПОБЬЕТ ТЕЙЛОРА…
      Бен слыхал, что такие вещи случались на съездах, отчаянные сторонники одного кандидата находили лазейку, и вся толпа устремлялась за ними, словно ею завладел вирус, колеблющиеся тоже заражались общим порывом… И невольно подхватывали, сами не зная зачем, просто не могли вырваться из общей струи…
      – НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР! НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР! НАМ НУЖЕН ТЕЙЛОР!
 
      Том Боханнон стоял перед трейлером спиной к толпе, прорывавшейся к Тейлору. Там хватало морских пехотинцев, чтобы сдержать поклонников. Генерал провел его в заднюю комнату трейлера и кивнул на бутылку бурбона.
      – Выпей, Томми. Все генераторы выходят из строя: в старом Чикаго слишком жарко.
      – Мы-то знаем, что бывает и похуже, генерал.
      – Вот это верно сказано. – Он взял Боханнона за плечо, заглянул ему в глаза. – Ты побывал в крутых переделках. Ты заслужил долгий отпуск.
      – Что у вас для меня? Я ведь еще не отыгрался, нет? – Он уже слышал эти слова, и они ему не нравились.
      – Ты заслужил отдых, Томми. Выиграем мы или проиграем, все равно ты заработал почетную отставку. Хочешь во Флориду? Или вернешься во Францию? Ты заслужил долгий отпуск, Томми.
      – Вы ведь еще не отправляете меня пастись на луг, генерал?
      – Луг совсем неплох: вилла на Ривьере. Или ты предпочитаешь хижину в Сьерра-Неваде? Выбирай, что пожелаешь.
      – Вы так щедры, генерал.
      – Без тебя я бы не справился. Тарлоу, Саммерхэйз… Боже мой, представляю, каково было на Шелтер-Айленд в ту штормовую ночь. Ты лучший из всех, Томми, вот в чем дело.
      – Но теперь вы считаете, что я отыгрался.
      – Ты же понимаешь, тот случай с Дрискиллом на лестнице… Видишь ли, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Не хочу, чтобы тебя кто-нибудь убил.Ты совершал великие и ужасные дела ради своей страны, Томми, и ради меня, и ты заслужил право пожить настоящей жизнью.
      – Как ни печально, я другой жизни не знаю, генерал.
      – Ты был лучшим, Томми.
      Том Боханнон видел, что разговор становится неприятен генералу. Он читал это в его глазах, в жестах, в осанке.
      – Генерал, думаю, мне лучше проверить, как справляются наши люди. Вы, как я понимаю, хотите, чтобы они дружно рванули к сцене, когда появитесь вы с президентом, и кричали: «Нам нужен Тейлор!» Так?
      – В точности.
      – Что ж, генерал, я не увижу вас до окончания сегодняшнего веселья… давайте надеяться, что все пройдет хорошо.
      – Это будет удивительная ночь, Томми. Ради нее мы и старались.
      – А если вы не добьетесь выдвижения, генерал? Просто подумал…
      – Как я понимаю, второе место от меня в любом случае не уйдет – он просто вынужден будет предложить его мне, когда увидит, каково мое влияние на делегатов. Он предложит, а я соглашусь… и, скажем так, я буду незаурядным вице-президентом. – Генерал рассмеялся. Стальные глаза, прорези морщин у рта. – Я окажусь в администрации и найду способы, найду людей… Еще до окончания срока я стану президентом, так или иначе… Я был хорошим учителем, правда, Томми? – Тейлор обнял сотворенного им убийцу и крепко прижал к себе.
      – Семпер фи. Всегда верен, Томми.
      – Семпер фи, генерал.
      Том Боханнон развернулся и вышел в толпу, готовый встретить свою судьбу и сделать то, чему его учили. Он узнал, зачем он нужен. Он знал, что нужно делать.

Глава 23

      Жар толпы, поддерживавшей Шермана Тейлора, начал расходиться ударными волнами во время фильма о Хэзлитте. Трудно сказать, сколько их было, но ядром демонстрации стали морские пехотинцы, надежная опора генерала. Ритмичный топот ног, ритмичная декламация – грохот нарастал и нарастал, как живое существо, поглощая съезд.
      Дрискилл расталкивал горячие потные тела, пробираясь за сцену, в надежде добраться до комнаты, где ждал своего выхода президент. Всё нервы: хотелось увидеть знакомые лица, убедиться, что с Чарли ничего не случилось. Его выводила из себя эта толпа, бесчисленные вояки, подавившие волю делегатов. Что-то должно было произойти, только вот что? Слухи, что все уже решено, что партийные чиновники обо всем договорились с Тейлором и Боннером, витали повсюду. Каждый в отдельности отвечал: нет, этого быть не может, слишком много еще предстоит сделать. Но что, если Чарли решится бросить кости, не откладывая?
      Толпа увлекала его за собой и вынесла к трейлеру Тейлора, который поставили в тридцати ярдах от заднего выхода к сцене. Том Боханнон вышел из трейлера и остановился, уставившись на телемониторы, где подходил к кульминационному моменту фильм о Хэзлитте. На экране Боб Хэзлитт – молодой бизнесмен, представляющий Торговую палату – обменивался рукопожатиями с прежними президентами; Боб при возведении башен-близнецов в Айове, Боб на встрече с президентом России, Боб с матерью на параде штата Айова… Боханнон стоял как зачарованный, словно не слыша, как Дрискилл выкрикивает его имя, а потом повернулся и растворился в толпе, прежде чем Дрискилл сумел протолкаться к нему. Исчез.
      Рабочие катили мимо огромный транспарант, чтобы установить его у подножия сцены, над которой еще крутился фильм. Какой-то флаг, какой, Дрискилл не разобрал, но поймал взгляд начальника охраны у дверей трейлера и кивнул. Думая о Боханноне, повинуясь интуиции, он окликнул: