Изобретение зла

      - А зачем мне этот бант в волосах? - спросила Магдочка.
      - Значит, он тебе будет нравиться тогда.
      - Да, но этот бант я сожгла. Твоя картинка неточная.
      Магдочка присмотрелась и осталась довольна всем, кроме носа. Нос был слишком острым.
      - А теперь посмотри, каким я стану в будущем, - сказал Манус. - Через двадцать лет.
      Он превратился в довольно некрасивого мужчину с залысинами и тонированными очками на носу. Волосы уже начинали седеть. Мужчина был в белой рубашке, под которой заметно круглился живот. Под животом был ремень, небрежно застегнутый.
      В руках мужчина держал чемоданчик: одной рукой за ручку, выставив указательный палец, а второй за застежку, - просто, чтобы держаться за что-то. Мужчина стоял, широко расставив ноги и чуть покачивался. Потом он потряс левой рукой, чтобы рукав рубашки сполз вниз, и этой же рукой расстегнул кармашек на груди, но ничего из кармашка не достал. Кармашек был застегнут на маленькую медную пуговицу с надписью по кругу. Приблизив лицо к экрану, можно было даже прочитать надпись.
      - Это точный портрет? - спросил он.
      Четыре секунды тишины.
      - Нет, - ответила Машина.
      - Покажи точный.
      Еще четыре секунды тишины. Машина медлила.
      - Может быть, не стоит? - предположила Машина.
      - Покажи.
      Экран потемнел и показал нечто, напоминающее горстку пыли.
      - Это я через двадцать лет?
      - Прости, но это точный портрет, - извинилась Машина, - через двадцать лет ты будешь мертв.
      - Не верь ты ей. Никто не может знать на двадцать лет вперед. А ты испугался? Какие игры у тебя есть? - спросила Магдочка.
      - Одна очень интересная. Я играл уже тринадцать раз. Сейчас мы с тобой сыграем в четырнадцатый. Чем больше раз ты играешь, тем интереснее играть. Ты можешь выбрать любое время и пространство, любой размер и скорость, можешь выбрать даже что-нибудь выдуманное. Называется "Девять и один".
      - Ничего не поняла, - сказала Магдочка.
      - Ну, например, ты можешь попасть к динозаврам, если выберешь двести миллионов лет назад. А если ты боишься динозавров, то можешь сделать их маленькими, как ящериц.
      - Спасибочки, чтобы они меня за ногу укусили, как эту виртуальную, ненадушки мне такого.
      - Я же сказал, ты можешь выбрать скорость - ты можешь двигаться в десять раз быстрее любого динозавра, он тебя не поймает.
      - А если их будет много?
      - Не хочешь динозавров, тогда отправимся к рыцарям.
      - Хорошо, тогда я буду прекрасной дамой, - согласилась Магдочка.
      - Прекрасные дамы были грязнулями и сморкались в рукава.
      - Все равно. Я буду ходить среди рыцарей, а они...
      - Нет, все так не бывает. Ты будешь только наблюдать и чуть-чуть вмешиваться. Тебя никто не заметит.
      - Так же не интересно!
      - Это все равно, что смотреть фильм. Но самое главное то, как сжимается время. Ты, например, можешь прожить с динозаврами неделю, для тебя это точно будет кино длиной в целую неделю. А когда ты выйдешь обратно, пройдет всего минута. Ты представляешь как можно наиграться?
      Магдочка представила.
      - А это не вредно для зрения? - спросила она.
      - Нет, ты просто надеваешь шлем и смотришь. Вообще-то, эта система была сделана для обучения. Ты надеваешь шлем и попадаешь на урок. Ты сидишь целый день в школе и учишься, а потом снимашеь шлем, а прошла только одна минута. Ты можешь за один день пройти целый семестр.
      - Тогда почему тебя не учат на этой штуке?
      - Потому что спрашивать в такой школе не могут. Тебя ведь нет. И делать мне больше нечего, как только проходить за один день целый семестр. Я лучше поиграю. Сейчас я обьясню тебе правила.
      - Ну-ну.
      - Ты попадаешь куда-нибудь и выбираешь людей, которые участвуют в игре. Не людей, так динозавров или вообще что попало. Можно блох, если ты хочешь уменьшиться в размерах. Но людей интереснее. Выбираешь их штук десять. В игре есть четыре уровня: нулевой - это обычная жизнь; первый уровень - это у них все начинает не получаться и слышно гудение, которое действует им на нервы - они начинают злиться и драться, и сильные побеждают; потом есть второй уровень - на втором они начинают драться ещё сильнее и остаются самые сильные; а на третьем уровне - там начинаются такие ужастики, что я даже пересказать не могу. Поседеешь, когда увидишь. Потом из всех остается в живых только один. И этот один все помнит. Он потом переходит в следующую игру. Он называется черным человечком. Он одет во все черное.
      - А остальные?
      - Остальные одеты в разные цвета, но у каждого свой цвет. Те, которые одеты нормально, те в игре не участвуют. Поэтому ты своих игроков увидишь сразу.
      - А почему следующую игру интереснеее играть? - спросила Магдочка.
      - Потому что черный человечек все помнит. Никто ещё ничего не знает, а он уже все помнит. Он знает, что должен всех победить и остаться один. Он начинает драться ещё на нулевом уровне. Там такая начинается заварушка! И, главное, никто же ничего не понимает.
      - Тогда черный человечек должен во всех играх оставаться один и тот же?
      - Не-а. Обычно кто-нибудь его разгадывает и убивает. Это намного интереснее, чем фильм. И главное, намного длинее. Пока они друг друга все побьют проходит недели две, а то и больше - а у тебя проходит только несколько минут. Ты все это видишь. Самое интересное знаешь что? Они все уверены, что они настоящие. Они по-настоящему боятся умереть! Они даже на меня злятся. Они не могут понять простой логики: если я заставляю их играть, а они подчиняются, то это я настоящий, а они нет. Я пробовал объяснить им, что они смоделированы, но они не верят.
      - Может, Машина слишком хорошо моделирует?
      - Еще бы!
      - Это для мальчиков игра, - сказала Магдочка, - ничего интересного смотреть, как люди дерутся. Вот если бы была любовь!
      - А мы любовь тоже можем смоделировать.
      Манус поудобнее сел в кресло и стал возиться. У него не получалось.
      - Не можешь?
      - Просто папа поставил блокировку - я слишком много занимался машинным сексом. Меня теперь живые женщины не волнуют. А он говорит, что хочет внуков.
      Я хоть сейчас могу сделать ему внуков из пробирки, но он хочет настоящих, из женского тела. Как будто это большая разница! Поэтому я сейчас лечусь и мне весь машинный секс нельзя. Если любовь, то они ж это самое... - сказал Манус.
      - Ничего нельзя сделать?
      - Можно, конечно, попробовать - если влюбятся два старичка, которые уже ничего не могут. Блокировка стоит от десяти до шестидесяти. Если они младше шестидесяти лет, они влюбляться не будут.
      - А если младше десяти?
      - Кто ж влюбляется, если он младше десяти?
      - Я вот я в первый раз влюбилась в семь лет, - гордо заявила Магдочка.
      Пускай они будут младше десяти. Так даже интереснее. Получается?
      - Получается. Любовь будет.
      - Тогда давай начинать.
      - Выбирай время.
      - Пораньше, - сказала Магдочка.
      - Джинн, - сказал Манус, - время пораньше.
      Экран сначала потемнел, потом пошел полосами. Довольно долго ничего не происходило.
      - Что это он?
      - Нужно много времени чтобы рассчитать на миллиарды лет назад.
      Они подождали ещё немного и экран высветил:
      R E A D Y
      Магдочка надела шлем и увидела только звездное небо:
      - Ой, как красиво!
      - Десять миллиардов лет назад, - ответил Манус, - Земли ещё и в помине не было.
      - Все равно красиво! Я только посмотрю, а потом подвинимся ближе.
      Она посмотрела несколько минут и мальчик сократил время вдвое.
      - Ух ты! - сказала девочка, - что это?
      - Это наша Земля. В то время она была только комком огня. Правда, красиво?
      - Просто прелесть. Но почему огонь не переливается?
      - Он переливается, просто мы смотрим с двух тысяч километров. Это все равно что смотреть на солнечные протуберанцы. Они тоже кажутся неподвижными.
      Магдочка насмотрелась и Манус снова сменил время.
      В этот раз они увидели океан. Океан бушевал.
      - Это ужасно красиво, - сказала Магдочка, но мне это на нервы действует.
      Кажется, что я куда-то падаю. В этом море кто-то живет?
      - Не знаю.
      - А давай в будущее?
      - Далеко в будущее Джин запрыгнуть не сможет.
      - Тогда пусть запрыгивает так далеко, как сможет.
      Манус дал команду. Экран снова потемнел и пошел полосами. Машина вычисляла.
      R E A D Y
      Время: январь, 476 год новой эры.
      Место: город с населением сто тысяч человек.
      Количество фигур: десять.
      Цвета: розовый
      синий
      белый
      светло-зеленый
      темно-зеленый
      фиолетовый
      коричневый
      серый
      красный
      пестрый
      Место действия ограчичено пределами девяти кварталов.
      - Они что, все мальчики? Как же тогда любовь?
      - Нет, девочка синяя; она в другой комнате.
      - А где же черный человечек?
      - Не вижу, - ответил Манус, - какая-то неточность. Придется кое-что подправить. Мы одного сотрем, а черного человечка вставим. Которого стирать?
      - Светло-зеленого, - ответила Магдочка, - зачем нам два зеленых? Ты его быстро сотрешь?
      - За несколько секунд. Но в игре пройдет несколько часов. Смотри и ты все увидишь сама. Пока включен нулевой уровень и они не чувствуют опасности.
      Смотри.
      - Но они так похожи на настоящих, - сказала девочка, - мне жаль, что все они убьют друг друга.
      - Все потому что ты девочка. Они только похожи на настоящих. Они только изображения на экране. Они только комбинации символов в памяти Машины. Их не существует.
      - Точно?
      - Точно. А знаешь, что заявил мне один из них вчера? Не поверишь - он сказал, что доберется до меня.
      - А если доберется?
      - Сюда попадет, что ли? Чушь.
      - А если вдруг ты окажешься там? За экраном.
      - За экраном может оказаться только мое изображаение. А самое похожее изображение это всего лишь картинка. Я-то все равно останусь здесь. Поехали!
      Стираем Светло-зеленого.
      15
      Светло-зеленый ощутил боль в тот момент, когда заперся в душевой. Душевая имела восемь кабинок, три из которых вообще не работали, а оставшиеся пять работали непостоянно, время от времени занимаемые под раздевалку вечно что-то ремонтирующими работниками. Работники оставляли запах машинного масла и обрывки мокрых газет в углах. Рядом, через дверь, помещалась комната с двумя большими зеркалами, в которые можно видеть себя в полный рост. Он имел ключ и от этой комнаты - выточил надфилем из алюминиевой пластинки, не зря же в школе учили держать напильник.
      Светло-зеленый защелкнул замок, прошел мимо кабинок, шлепая по голубому дымчатому кафелю (не забыть стереть отпечатки подошв на обратном пути), поскользнулся и вышел в комнату с зеркалами. Тапочки он оставил на пороге, чтобы не наследить. В комнате лежали ковры. Еще здесь стояли шкафчики, в которых врачи оставляли одежду, сумочки и деньги в карманах одежды. Шкафчики не запирались. На подоконнике лежали часы, прижимая вдвое сложенную записку, от кого-то кому-то.
      Он стал перед зеркалом, поднял руки и положил ладони за голову. Он слабо представлял, как нужно танцевать - так, видел несколько раз в фильмах. Он приходил в эту комнату уже третий раз, всегда опасаясь, что кто-нибудь застанет его за этим постыдным занятием. Светло-зеленый был уверен, что мужчина должен танцевать хорошо, а если он учится, то он не мужчина. Он повернулся, виляя бедрами по-женски, потом сделал один большой поворот, подняв руку над головой.
      Рука изогнулась вполне грациозно. Интересно, на что это похоже? Кажется, нужно сильнее переступать ногами. Он оторвал от портьеры красный бархатный цветок и попробовал прикрепить к пуговице. Нет, ерунда, так никто не танцует. Я никогда не научусь. В этот момент сдавило сердце.
      Боль была фиолетовой, похожей на язычок газовой горелки. Не обжигающей, а давящей, как будто кто-то очень сильный вдвигал в тело длинный гвоздь, вместо того чтобы вбивать. Светло-зеленый два раза глубоко вдохнул, но горелка продолжала ровно гореть. Пламя поднялось к плечу и пошло в руку. Стало тяжело дышать и рубашка сразу промокла. Откуда во мне столько пота? Надо позвать на помощь, - подумал он, - но как объяснить?
      Светло-зеленый наклонился к подоконнику и оперся руками. Потом одной рукой, свесив левую, - левая была в огне. Если закричать сейчас, - думал он, - то услышат и придут и успеют спасти, - но я не смогу объяснить. Отдышаться и выйти и в коридоре позвать на помощь. У них должна быть хорошая таблетка. У них должно быть хоть что-то. Они ведь лечат, их этому учили. Даже если это инфаркт, то я не обязательно умру, ведь не все же умирают. Но они никогда не говорили, что у меня больное сердце...
      Стало немного легче и он пошел к душу, опираясь на стену. Бархатный цветок упал под ноги, цветок станет уликой, но нет сил наклониться. У самой двери он задохнулся и не почувствовал, что падает, и оказался на операционном столе. Он удивился тому, как прыгнуло время.
      - Лежи, лежи, не дергайся, - сказал врач. - Мы ещё не начинаем. Как ты там оказался?
      - Просто так.
      Все произошло так быстро, что Светло-зеленый не успел придумать версии.
      - Просто так не выпиливают ключ. Хотел украсть?
      - Что?
      - Это ты должен знать что. Вещи из шкафчика, деньги из карманов. Да?
      - Да, - сказал Светло-зеленый.
      - И много раз воровал?
      - Первый.
      - Так я и поверил, что в первый. Там уже лазили на прошлой неделе.
      - Третий.
      - Вот какие сволочи пошли, - удивился врач. - А ты их лечи после этого.
      Лежи, лежи, не шевелись. Потом разберемся.
      Пациента усыпили и и стали готовить к операции. Зонд, введенный в артерию, сообщал все нужные данные. И так все ясно, но подождем кардиограмму. Врач снял трубку и набрал внутренний номер 21.
      - Готово? Что значит, ничего нет? Что значит - здоровое сердце? Ах, принесете, так принесите!
      Он посмотрел на экран и задумался. Лаборатория говорит, что с сердцем все в порядке. Но симптомы - я ведь не первый год работаю. Я не могу так ошибиться.
      Если не сердце, то что?
      122 - показывал экран. Верхнее давление в норме. Пусть меня уволят, если с такими симптомами может быть НЕ сердце. Но давление...
      Точка поползла вниз.
      118, 110, 105, 101...
      Давление падало необъяснимо. Пациенту уже перелили полтора литра крови и продолжали переливать, но давление остановилось на семидисяти и не росло. Пульс оставался в норме. Медсестра Феста, с её средним техническим незаконченным - и та удивленно поднимала глаза, но спрашивать не решалась. Даже ребенок понимает, что полтора литра не могут просто так взять и исчезнуть. Если их вкачали в вену, то они там и остались... Разве что...
      - Внутреннее кровотечение, - сказал врач, - вскрываем брюшную полость.
      Он прекрасно знал, что никакого внутреннего кровотечения нет. Но не может ведь кровь просто исчезать - настоящая, живая кровь? Он неаккуратно отвернул бинт и бинт оставил красную полоску на его халате.
      - Посмотрите, посмотрите! - сказала Феста и выронила тихо звякнувший зажим.
      Полоска крови на халате исчезала - так, будто её кто-то стирал ластиком.
      16
      Доктор Мединцев в этот вечер задержался на работе. Состояние необычнго пациента стабилизировалось, хотя и оставалось тяжелым. Феста слишком глупа и не слишком разговорчива, думал доктор, - она не станет болтать, а если и станет, то ей не поверят. Уходя из операционной, доктор Мединцев взял бинт, испачканный необычной кровью.
      Пациента отвезут в общую палату, как только он проснется. Ведь по показаниям приборов он здоров. Давление уже поднялось, дыхание и пульс в норме.
      Температура слегка понижена. Совсем немного.
      Доктор Мединцев спустился на второй этаж, в свой кабинет, положил бинт на белый пластик стола и стал ждать. Ничего не происходило. Он достал из портфеля бутерброд и сжевал, раскрошив хлеб. Ничего не происходило. Кровь не исчезала.
      Потом почитал газету, внимательно осмотрел бинт - снова ничего. Но доктор
      Мединцев знал, что то необычное, что он видел в операционной, ему не почудилось.
      Ему никогда ничего не чудилось. Доктор Мединцев был человеком, вполне уверенным в себе. Немного самоуверенным. Немного спесивым. Умерено умным поэтому коллеги частенько сбивали с него спесь. Например как тогда, после конференции.
      Подождем еще.
      В госпитале регулярно проводились научные конференции, с целью поднять профессиональный уровень работников. На последней доктор Мединцев выступил с докладом "Новые подходы к лечению серповидной анемии". Коллеги восприняли доклад холодно, а Томский даже сказал, в личной беседе, что более явной чуши он давно не слыхал. Еще сказал, что это не только его мнение, но и официальное мнение руководства. Мединцев перечитал доклад и убедился, что некоторые пункты действительно слабы и бездоказательны. Если бы он сейчас заговорил о такой странной, невозможной и даже мистической вещи, как исчезновение крови, то все сразу бы вспомнили злополучный доклад. Поэтому доктор Мединцев решил подождать и собрать документальные свидетельства.
      Но бинт, испачканный кровью, уже сорок минут оставался таким же испачканным. Кровь не исчезала.
      Ладно, - подумал Мединцев, - допустим, что на бинте не кровь пациента, а наша кровь, из банка. Скорее всего, так оно и есть. Или смешанная, наша и его.
      Наша кровь совершенно нормальна и не может исчезать, до тех пор, пока чужой организм не начнет воспринимать её как свою, во всяком случае. Интересно, что будем делать, если вся перекачанная кровь снова пропадет неизвестно куда? Опять накачаем новую? И сколько раз это делать? Ведь есть же лимиты. Мы не можем делать полное переливание каждую неделю или каждый день, слишком дорого обойдется. Тогда оставить его умирать, что ли? Впрочем, это все домыслы.
      Ничего же не известно. Он ещё раз внимательно рассмотрел бинт, и даже поднес его к лампе, и вышел из кабинета.
      Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу. Подобного эффекта ещё никто не наблюдал. Жаль, если пациент умрет.
      Послеоперационная состояла из двух хорошо оборудованных коек. Здесь приходили в себя не очень тяжелые больные. У последнего - всего лишь вскрыта брюшная полость, вскрыта и снова зашита. Не обнаружено ничего, достойного оперативного вмешательства. Но если он умрет, то придется за него отвечать.
      Мне отвечать, - думал доктор Мединцев. - Умер вполне здоровый пациент. Умер, после того, как доктор Мединцев всего лишь вскрыл брюшную полость и ничего там не нашал, кстати... Совсем не кстати... А ведь вполне возможно, что умрет.
      Надо поточнее оформить отчет. И побольше документальных свидетельств. С документами не поспоришь. Как только очнется, я поговорю с ним и отправлю в общую палату. Если все в порядке.
      Его смена закончилась ещё два часа назад. В госпитале почти никого не осталось. Слышался дальний смех: больные веселились, убивая время. В операционном блоке дежурили два санитара и одна сестра. Положен ещё и врач, но врач отпросился по личной причине. Его отпустили, ведь не предпологалось ничего экстраордирарного. Да ничего ведь и не произошло, кроме - а может я схожу с ума? - подумал он и сердце упало.
      Мединцев заглянул в комнату дежурного. Сестра разгадывала кроссворд; все приборы были включены и показывали жизненные параметры пациента. Камера передавала черно-белое изображение.
      Доктор поздоровался.
      - Вы ещё не ушли? - удивилась сестра.
      - Хочу ещё немного поработать. Как он?
      - Нормально. Скоро придет в себя.
      - У нас не осталось его крови? Его прежней крови, до переливания? Анализы, грязные бинты, все что угодно?
      - Навряд ли. Но все результаты записаны в карточку.
      - Понятно. Тогда включите запись и не выключайте без моего распоряжения. Я иду в палату и ещё раз его осмотрю.
      Он вошел и сел на соседнюю койку. С чего начать? Конечно, можно было бы перекопать весь мусоросборник и выудить оттуда чистые бинты, но кто докажет, что это именно те бинты? И если их там нет? На кого я буду похож? Но ведь кровь исчезала. Я это видел. И мы влили в него полтора литра новой, а куда девалась старая? Если она не попадала в пространство между органами, то куда она девалась? Так, это уже хорошо, этот факт документально зафиксирован. С документом не поспоришь. Правда, это все так странно, что меня могут уличить в фильсификации. Почему я подумал "уличить"? Только несправедливо обвинить.
      Какая разница, если результат один и тот же.
      Он поднял запястье пациента и проверил пульс. Не было никакой особенной нужды это делать, ведь пульс контролировался датчиком, но доктор все время ощущал давящий взгляд камеры. Камера не только наблюдает, но и записывает. Под пристальным дулом камеры начинаешь вести себя как дурак, как будто идешь на расстрел. Хочется гордо выпятить грудь и сделать что-то умное и запоминающееся.
      Нагнувшись, он взял и вторую руку пациента - кожа была необычно гладкой.
      Он поднялся, включил дополнительное освещение, и вернулся к пациенту. Так и есть: кожа розовая, как у младенца, без единого волоска. Даже у младенца есть пушок, а у этого нет. И лицо почти без бровей. Доктор Мединцев включил диктофон.
      "10 января 476 года, - начал он. - Восемь пятнадцать вечера. Операционный блок номер двенадцать, палата три. Наблюдаю: кожа пациента приобрела необычный розовый оттенок. Не выглядит болезненной. Больше всего похожа на хорошо отмытую кожу. На коже совершенно отсутстуют волосы. В карточке такая аномалия не отмечена. Значит, волосы исчезли недавно. Продолжаю осмотр. Брови практически отсутствуют. Волосы на голове густые и короткие."
      Вот оно, - подумал доктор Мединцев, - я же помню, что его волосы были длинными. И я помню, что выбрил ему полоску на животе, перед тем, как сделать разрез. Сначала кровь, потом волосы. А ногти?
      Ногти оказались очень коротко остриженными и легко вдавливались. Ногти короткие и тонкие. Возможно, исчезают тоже. Кровь, волосы, потом ногти. Что следующее? Если начнет исчезать все остальное?
      Он пошевелил пальцами в волосах пациента, чтобы ещё раз убедиться в своем предположении. Точно, стали намного короче. Камера зафиксирует его волосы и мою руку, демонстрирующую эти волосы. Потом они будут укорачиваться дальше, пока совсем исчезнут. И все увидят, что они исчезли. А такой факт уже не подделаешь. Но как же это может быть - материя ведь не может превращаться в ничто? Пациент застонал и очнулся.
      - Ну привет, воришка, - сказал Мединцев, - очнулся, наконец. Может, ты сам скажешь, что с тобой случилось? Мы все здесь стараемся, но ничего не можем понять.
      - Пить, - сказал Светло-зеленый.
      - Нет, пить тебе нельзя. И ещё всю ночь будет нельзя. Эй, ты меня видишь?
      Ты что-нибудь помнишь? Не застывай так! Скажи как тебя зовут?
      - Пить.
      Бесполезно.
      Доктор Мединцев пробовал говорить с пациентом, пока не утомился. Совершенно пустые глаза - как у младенца, рожденного без лобных долей мозга.
      Пациента усыпили и приготовили к перевозке. Доктор Мединцев шел по коридору и размышлял. Кровь, потом волосы и ногти, думал он. Потом что-то с сознанием.
      Или с памятью. Он ведь явно ничего не помнит. И это не результат наркоза. Это выглядит так, как будто кто-то стер его память. Он даже не может говорить, может лишь произнести одно-два слова. Завтра организуем психиатрическое обследование. Терпеть не могу откладывать такие дела на завтра. Почему все важное происходит ночью?
      - Здрасте! - услышал он.
      - Что? А, здравствуй.
      Перед ним стоял парень лет пятнадцати, в красном больничном халате и в красных шлепанцах. Его волосы охватывала алая лента. В ухе серьга с красным камешком. Пуговицы на халате вообще пурпурны и каждая величиной с пятак. Что за маскарад, - подумал Мединцев, - здесь госпиталь или театр мод? Этот весь в красном, а тот весь в зеленом! Они специально что ли так наряжаются?
      - Как он там? - спросил Красный.
      - Плохо. Сделали операцию.
      - И все равно плохо?
      - И все равно плохо. Скажи, какие у него были волосы? Длинные?
      - Да такие как у меня, - ответил Красный. - Он их тоже подвязывал. А что?
      - А ногти? Как он стиг ногти?
      - Как все, когда длинющие вырастут.
      - Ты ничего необычного не замечал с его ногтями?
      - Нет.
      - У него была обычная кожа?
      - Откуда я знаю?
      - Ладно, иди.
      - А мне не нужно разрешения, чтобы уйти, - сказал Красный и пошел в сторону лестницы.
      Что это он здесь шляется на чужом этаже? - подумал доктор Мединцев.
      17
      Красный имел большие костлявые кулаки, которыми на спор пробивал доску средней толщины. В палате его побаивались, но постоянно задирали, совсем чуть-чуть. Красный часто хамил врачам, любил издеваться над санитарками, но всегда чувствовал грань между "можно" и "нельзя". Когда он был не в духе, каждый старался держаться подальше от него. Каждый, кроме Пестрого - тот ничего не боялся.
      Сейчас он был очень не в духе.
      Он вошел в палату и сел на постель. Свет из экономии отключили ещё два часа назад, сволочи. Стучал дождь по желтому окну. Судя по звуку, кто-то ел варенье ложкой из банки. Играла тихая музыка.
      - Кто это у нас музыкант? - спросил Красный.
      Музыка мгновенно прекратилась, будто накрытая колпаком.
      - Они зарезали Светло-зеленого, - сказал Красный. - Я только что видел врача. Они сказали, что было плохо, а после операции стало ещё хуже. Со всеми нами будет тоже самое. Вы можете оставаться, а я ухожу.
      - Хотел бы я знать как? - поинтересовался Пестрый.
      - Не твоего ума дело.
      - Я тоже ухожу, - сказал Коричневый.
      Остальные промолчали.
      - Ну досвиданья, что ли? - сказал Красный тихо и вопросительно.
      - Возьми мой шарф, - ответил Пестрый. - Завтра отдашь, когда вернешься.
      - Ты думаешь, что я не смогу?
      - Не сможешь. Это судьба.
      - Судьбы нет. А если есть, я ей морду набью вот этим, - Красный показал кулак темному потолку, - пусть только попробует мне помешать.
      - Будешь на улице, купи мне сигареты.
      Пестрый любил шутить.
      Они спустились на второй этаж и прошли по длинному темному коридору. Окна выходили во двор, а во дворе горела лишь одна лампочка и та включенная через диод, для экономии. Черный коридор кажется бесконечным в длину - шары ламп под потолком отбрасывают одинаковые овальные тени, эхо шагов, особенный запах долгой необитаемости. Здесь старое крыло госпиталя, теперь совершенно пустое.
      Когда-то совсем давно, во времена дедушек, весь госпиталь помещался здесь.
      Потом построили новое здание, а это так и осталось пустым. Выбиты стекла над дверями, иногда осколки трещат под ногой, старый пол из толстых, но истертых досок. Стены исписаны черными надписями. Здешние легенды говорят, что старое крыло сохранилось ещё с довоенных времен.
      - Может быть, мы не пойдем дальше? - спросил Коричневый.
      Это место пользовалось дурной славой. Рассказывали многое и каждый старался выдумать что-нибудь похлеще. Самой известной была версия о маньяке, якобы раздиравшем всех, кто попадал в его владения. Раздиравшем на две половинки - левую и правую, за ноги. Раздиратель будто бы задавал три вопроса своей жертве, перед тем, как умертвить. По поводу вопросов мнения расходились. Некоторые утверждали, что знают вопросы и даже предлагали верные ответы, но ведь если никто не ответил и никто не спасся, то кто же сможет рассказать ответ? История о раздирателе обросла за годы многими подробностями, похожими на правду и не очень похожими. Говорили, что в дальнем конце коридора есть люк, большой квадратный люк, который ведет вниз, на первый этаж. Именно из этого люка и появляется раздиратель. Через люк можно попасть на первый, а затем на первый подземный этаж. По общепринятой версии, подземных этажей было тридцать три, а раздиратель жил на последнем, на тридцать третьем. Потому он редко и появлялся, что трудно подниматься так высоко. Говорили, что раздиратель - это дух прежнего хозяина дома, того, который жил до войны. В истории эти никто не верил днем, от них становилось немного жутко ночью, особенно когда расказчик придумывал новую, особо страшную деталь, но оказаться так, беззащитными, среди ночи здесь...
      - Может быть, мы не пойдем дальше?
      - Мы сейчас не пойдем, - ответил Красный, - потому что я забыл одеяло.
      Возьмем одеяло, потом вернемся и пойдем дальше. Понял?
      - Нет. Зачем одеяло?
      - Сторожа душить.
      - Тогда я не хочу.
      - Тогда я буду сначала тебя душить, а потом уже сторожа.
      - Может, как-то по другому?
      Красный махнул кулаком, но не попал. Обычные собеседники Красного предпочитали стоять на расстоянии вытянутой руки.
      - Ладно, я молчу, - сказал Коричневый.
      Они вернулись, вставили в дверь ручку от швабры (ручка наивно запирала дверь в запретный коридор), потом Красный взломал замок в комнате уборщиков. Взломать замок оказалось совсем просто: замок был маленьким, а петли ржавыми и тонкими. Пальцы Красного были крепкими, как железо. Достали темное одеяло с полосками.
      - Как мы спустимся туда? - спросил Коричневый.
      - Через люк.
      - Через ТОТ люк?
      - Да. Я проверял, он там есть. Он просто завязан проволокой, без замка.
      - Откуда ты знаешь, куда он идет?
      - На первый этаж, а куда же еще? Или ты раздирателя боишься?
      - Но я не боюсь. Но всякое же бывает.
      - Всякое бывает в сказках. А мы с тобой не в сказке, а жизни. Видишь вот это? - он показал кулак - Это настоящая вещь! И пусть попробует кто-нибудь с этим справиться! Я этим любую стену пробью.
      Они вернулись, нашли люк, который действительно оказался широким и квадратным.
      - Видишь, правда, - сказал Коричневый.
      - Конечно, правда. Просто кто-то сюда лазил и видел люк, а потом придумал все остальное. Держи, - он отдал одеяло и Коричневый отошел к окну.