Изобретение зла

      Спина удалялась, отец шел в кабинет. В кабинете он будет работать с Машиной. Я хочу быть взрослым, чтобы никто не мог приказывать мне.
      Сыну было девятнадцать лет, но в жизни он разбирался хуже девятилетнего.
      В это утро население планеты составляло девять миллиардов человек. Год спустя - лишь восемь миллионов.
      Генерал Ястинский вошел в кабинет и попросил дверь закрыться. Он сел на стул, мгновенно придвинутый невидимой рукой и посмотрел на экран. Экран ожил - он умел понимать генерала по выражению глаз.
      - Как там оно? - спросил генерал.
      - Плохо, - ответила Машина.
      - Совсем?
      - Совсем.
      - Сводки?
      Машина прокрутила сводки в режиме бытрого восприятия. Лавина информации пророкотала в мозгу генерала и затихла.
      - Придется их усмирить, - сказал генерал. - Сколько нужно человек, хорошо вооруженных?
      - Шестьдесят.
      - А если ты сама? - предположил генерал.
      Предположение значило, что Машина могла бы и сама уничтожить восемьсот плоховооруженных мятежников - совершенно незачем вмешивать регулярную бригаду в это дело.
      - Я не смогу, - сказала Машина, - их слишком много.
      - А ты попробуй.
      - Не могу.
      Генерал связался со штабом. Машина обеспечила надежную связь.
      - Я попросил мою железяку, - сказал он, - но она отказывается, как вы и предполагали. Будем задействовать бригаду.
      Железякой на армейском жаргоне называли Машину. Машина помогала во всех случаях, кроме одного - она не желала убивать людей, даже тех, кто заслуживал смерти. Она всех любила одинаково сильно и с этим ничего нельзя было поделать.
      Потому и приходилось держать регулярные бригады.
      Генерал протянул палец к кнопке и нажал. Его палец не помедлил и не замер в воздухе. Тень сомнений не омрачила его лицо. Тень будущего не упала на это краткое мгновение: девять часов пятьдесят две минуты, двенадцать и семь десятых секунды. Точная дата начала величайшей войны. Палец нажал кнопку.
      Машина передала приказ. Очень далеко, за семьсот тысяч километров шестьдесят хорошо вооруженных человек были подняты по тревоге и стали готовиться к бою с восемью стами плоховооруженных. К первому бою величайшей войны. Время снова разделилось, как то бывало уже не раз - на до и после. На до войны и после войны.
      Спустя уже два месяца война захватит всю планету, все её континеты и острова. Война будет идти в толще вод, на дне морей и даже под дном морей.
      Война будет идти в стратосфере и гигантских подземных нефтехранилищах, в пространстве и во всех существующих разновидностях подпространства. На всех планетах, освоенных человеком. Война будет идти даже в самой Машине, которая согласится убивать сама себя, выполняя человеческие приказы. Горы исчезнут с поверхности планеты и вместо них будут воздвигнуты новые; моря вскипят и испарятся, чтобы обрушиться на новом месте мегатоннами грячей влаги, тучи пыли закроют солнце на многие месяцы; сильные ветры будут поднимать в воздух камни размером с большой автомобиль и переносить их на другую сторону планеты, словно малые пылинки. Будто плугом будет вспахана вся земля и каждая борозда будет на многие километры в глубину. Ракеты, начиненные взрывчаткой и искусственным разумом будут охотиться друг за другом и друг друга взрывать. Каждая такая ракета будет иметь в боеголовках запас знаний, достаточный для наполнения нескольких больших библиотек. Разумные снаряды будут вести столь мудрую позиционную борьбу, что человек поймет в ней так же много, как муравей понимает в сферической тригонометрии. Каждая бомба и ракета будет сладко и пронзительно любить свою единственную краткую жизнь, она будет запрограммирована так - ведь только настоящая любовь к жизни позволяет выбираться из заведомо безнадежных ситуаций - значит, чем сильнее ты не хочешь умирать, тем ты сильнее. И все они взорвут друг друга - сколько трагедий не дождутся своего зрителя - и каких трагедий. Впрочем, людей тоже останется совсем мало. Через год не останется ни самого генерала Ястинского, ни его сына, сейчас лежащего в гамаке и наблюдающего за секундной стрелкой. Не останется парка с искусственными магнолиями, меняющими аромат по одному слову или жесту хозяина, не останется пестрых бабочек, сдвигающих и раздвигающих крылья на ярких искусственных цветках, отливающих перламутром.
      Человек, потерявшийся в горах, уже не получит подсказки, потому что мудрая
      Машина умрет в камнях. Путник, бредущий в пустыне, может жаловаться на солнце сколько угодно, никто не станет ему помогать. Пустынь станет много на Земле, но в пустынях больше не будет доброй и любящей Машины.
      6
      Люди второго века новой эры очень отличались от людей прошлого - да и от немногочисленных людей будущего тоже. Они успели создать свой особенный мир, который погиб в первые же дни величайшей войны и остался лишь в исторических книгах, сказках и подстрочных примечаниях.
      Та цивилизация не была похожа ни на какую другую. Если бы человек последнего, технического, столетия прошлой эры чудом перенесся на пару сотен лет вперед, он бы многому удивился.
      Ему бы сразу бросилось в глаза отсутствие скученности в городах. Да и городов, как таковых, не осталось - ни в средневековом, ни в более позднем понимании слова. Вся поверхность планеты была возделана и прекрасно приспособлена для жизни. Почти не осталось снежных вершин, пустынь, обрывов, водопадов, вулканов - эти прелести природы были оставлены лишь в количестве, необходимом для развлечения. Люди расселились по всей поверхности Земли (кроме приполярных областей) и вся суша превратилась в один, негусто заселенный город.
      Небольшие кварталы редко стоящих домов перемежались парками и озерами, тут и там на поверхность выходили скоростные подземные автострады, и можно было идти от утра до полудня, не встретив ни единой живой души, а к полудню набрести на прелестный особняк, утопающий в искусственной зелени или на пятисотэтажную башенку - такую высокую, что облака покрывают её шпиль только в грозу.
      Выше пятисот этажей обычно не строили - из-за постоянного холода на верхних этажах.
      Впрочем, житель древности побоялся бы бродить в одиночку по безлюдным тропинкам будущего. Ведь люди древности постоянно жили в страхе, таком привычном и обычном, что даже переставали его замечать. Люди древности боялись ходить по улицам в темноте, пугались неожиданных звуков, шагов за спиной и пр.
      И все из-за своей дикости. В древности, каким странным это ни кажется нам, существовала преступность. Да, да, самая настоящая. Если вы не знаете, что такое преступность, то я попробую объяснить. Когда один древний человек встречал другого в темноте, он мог того ударить, убить или пригрозить - с целью отобрать деньги, ценности или просто для собственного удовольствия. Особенно сильно доставалось женщинам: их порой принуждали к половой связи, после чего нередко убивали. Некоторые люди врывались в жилища других людей и отбирали ценности. Другие зарабатывали на жизнь тем, что продавали ядовитые вещества, которые другие люди принимали добровольно. За все эти действия людей наказывали: их лишали свободы, штрафовали, казнили на гильйотине или на электрических стульях. Для лишения свободы существовали специальные заведения, их называли тюрьмами. Человек отправлялся в тюрьму по решению суда. И, тем не менее, преступность существовала. Цивилизация не дала безопасности жителю древности. Если в каменном веке на человека охотились медведи и тигры, то в веке электроники на него охотились люди. С изобретением Машины дело изменилось.
      Исчезли тюрьмы и суды. Машина была везде, а значит, она знала все. Любое злодеяние венчалось наказанием. Преступность уже не могла существовать по двум причинам. Во-первых, Машина предотвращала большую часть злодеяний. Во-вторых, совершившееся злодеяние она сразу же карала. Во втором веке применялось единственное средство наказания - сыворотка time-off, которая впрыскивалалась виновному в строго отмеренном количестве. Машина сама вычисляла дозу и сама производила впрыскивание. И никто не мог уйти от такого наказания. Сыворотка
      time-off ускоряла процессы старения и таким образом сокращала жизнь преступника.
      Иногда впрыскивание сыворотки было равносильно смертному приговору, иногда преступник старел за день на десяток лет, а иногда он даже не замечал небольшого ухудшения здоровья. За преступления приходлось расплачиваться жизнью - и поэтому преступность быстро сошла на нет. Во втором веке исчезло само понятие преступности. Из языков исчезли такие слова как "вор", "грабить", "убийство" и пр. Жизнь стала совершенно спокойна и безопасна. Слово "хулиган" стало означать безобидного уличного шута. Слово "деликвент" теперь означало неожиданный поворот на шоссе.
      Вместе с преступностью из жизни исчезло принуждение. Впервые за тысячи лет истории человек начал работать на себя, а не на туманное понятие государства.
      Люди перестали платить налоги, потому что вместе с государством исчезли государственные школы, больницы, карательные органы и органы правосудия, исчезла армия и военная повинность, изчезли тучи чиновников, кровососущих, вымогающих, волынящих или добросовестно исполняющих. Все это заменила Машина. Машина учила, лечила, помогала, направляла, проверяла и исполняла.
      Жизнь второго века была очень чистой. Даже слишком чистой, по понятиям прошлого или будущего. Каждый по шесть-семь раз в день принимал дисперсионный душ - и тратил на это лишь несколько секунд. Громоздкие роботы-мыши, убиравшие дома в первом веке, сменились миниатюрными элетронными жучками, которые неслышно выползали с наступлением темноты и набрасывались на всякую грязь и мусор. Днем они прятались в щелях - совсем как древние тараканы. Они так же быстро размножались как тараканы, но в отличие от древней пакости никогда не попадались людям на глаза.
      Исчезли расы, нации, классы, касты и любые другие искусственные сепарации людей. Половая мораль окончательно упростилась. Исчезли венерические болезни, во первых. Гораздо меньше стали писать завещаний, во-вторых. Дети быстро и удобно выращивались пробирками и инкубаторами, вместо материнских тел, это в-третьих. Позтому мужчины и женщины спали когда угодно, с кем угодно и не опасались последствий. В результае население выросло и перемешалось - почти до однородности. Кое-где сохранялись посления негров, но лишь как исключение из правила.
      Пища уже состояла не из продуктов, как в древности, а из веществ. Белки, минералы, витамины принимались отдельно, обычно в виде паст, выдавливаемых из больших разноцветных тюбиков. Повара, рестораны и кулинарное искусство канули в
      Лету. Любое удовольствие, в том числе и гастрономическое, человек теперь мог получить простым включением аппарата электронаслаждения. Поэтому принятие пищи свелось к простому и быстрому удовлетворению потребности. Употребление мяса в пищу расценивалось как разновидность каннибализма и пресекалось Машиной.
      Употребление фруктов и овощей считалось слишком грязным для воспитанного человека. Фруктовые деревья выродились в дички, поля злаков заросли сорняками и древесной порослью, домашние животные либо одичали, либо превратились в животных для ласки и игры.
      Пропали идеологические и моральные предрассудки. Умершее государство унесло политику в могилу вместе с собой и стало ясно до какой степени зашоренным был человек до сих пор. Тысячелетиями разные государственные системы пресекали, возбраняли, превознослили и прославляли, формируя психику людей. Все жители древности были психическими инвалидами - они верили в одну из обязательных доктрин. Теперь человек впервые взглянул на мир, сняв мутные очки предубеждения,
      - и мир оказался прекрасен.
      Мир оказался не только пркрасен, но и точен. Люди второго века старались быть точными во всем. Точность (возможно, в подражание Машине) стала вежливостью не только королей, но и простых смертных. Время стали измерять с точностью до сотых долей секунды. Взвешиваясь, подсчитывали миллиграммы. Предельные скорости на автострадах указывались в сантиметрах в секунду. И везде были часы: часы монтировались на каждом дереве, на каждом столбе и у каждого окна. Куда бы ты не посмотрел, ты видел время, которое бежало неуловимо-быстрым перетеканием оранжевых цифр - нулик в пятерку и снова в девятку - сотые менялись столь быстро, что глаз не успевал за ними следить.
      Болезней стало так мало, что любая из них оказывалась трагедией. Человек, освобожденный от вирусов, грибков и бактерий, продолжал все же получать травмы и даже в большем количестве, чем раньше. Человек стал изнежен. Человек стал сильнее чувствовать боль. Легкий порез или царапина заставлял взрослого мужчину рыдать. Заноза вызывала истерический крик. Вывих расценивался как временная инвалидность. А перелом воспринимался как трагедия, почти равносильная преждевременной смерти. Многие, получившие перелом, умирали от болевого шока.
      Человек, в прошлом рубившийся на мечах, сражавшийся на гладиаторских боях, боксерских поединках, корридах, рыцарских турнирах, отвык от боли и боль, даже самая малая, заставляла его страдать. Простой синяк был поводом для недельной печали. И количество страданий ничуть не уменьшилось, несмотря на добрую заботу
      Машины.
      Люди второго века не водили хороводы и не толпились на дискотеках, они не выходили на демонстрации и митинги, не собирались на площадях и в храмах послушать пророка, не пели песен у костров, оставили групповые виды спорта. Эти люди жили в одиночестве и редко собирались вместе. Можно было прожить жизнь и ни разу не оказаться в толпе. Человек стал одинок и развлекал себя общением с
      Машиной. Но, как бы ни старалась Машина, она не могла избавить человека от постоянной и почти беспричинной печали - печали одиночества.
      7
      Сына Альфреда Ястинского звали Манусом. Он проводил взглядом спину отца и стал следить за движением секундной стрелки. Девять часов пятьдесят две минуты, двенадцать и семь десятых секунды. Точная дата начала величайшей войны.
      Секундная стрелка, как ни в чем не бывало, миновала исторический момент и продолжила медленное кружение. Манус Ястинский ничего не почувствовал. Тень будущего не затмила солнечный свет; все так же спокойно журчал фонтан, в котором сорок дней спустя будет плавать десяток пухнущих тел, пел искусственный соловей, неотличимый от натурального. Соловья застрелит голодный рыжий детина и попытается его сварить. И после будет долго проклинать причуды бывших хозяев усадьбы. Соловьев в парке было два, электронный самец и электронная самка.
      Самку застрелят, а надежно сделанный самец ещё несколько веков будет прилетать к фонтану и оплакивать свою подругу. Глупое устройство, оно не сможет понять, что в мире есть смерть. Сто лет спустя не останется ни одного жителя на двести километров вокруг. Ни одной птицы и не одного зверя. Ни одного движущегося или летающего устройства, кроме соловья. Ни одного целого здания. От усадьбы
      Альфреда Ястинского останется большая груда развалин и большая часть делового крыла. Фонтан сохранится. Магнолии сохранятся тоже. Чаша фонтана украшена гипсовым рельефом, который может двигаться: ещё несколько пустых веков будут двигаться никому не нужные картины, пахнуть забытые магнолии, печальный соловей будет прилетать к фонтану и плакать, а все пространства вокруг будут зарастать дремучим еловым лесом. Время ослепнет и забудет о человеке. Остановятся часы, неподвижно повиснут маятники, распрямятся пружины. И лишь несколько поколений спустя сюда придут первые поселенцы. А через два века после начала войны на месте бывшей усадьбы построят госпиталь. Как основу госпиталя используют сохранившееся деловое крыло. Манус ждал десяти. В десять ему будет позволено немного поиграть с Машиной.
      Немного поиграть. Минут десять или двенадцать. Эти краткие минуты он проведет за одной из игр, которые растягивают субьективное время: ты погружаешься в такую игру и живешь в ней несколько недель, а когда выныриваешь, то прошло всего лишь несколько минут. Лучшая из таких игр называлась "Девять и один". В ней один ухитрялся убить девятерых. Были ещё и учебные программы, растягивающие время, но кому же захочется учиться целый месяц подряд?
      Без трех минут десять.
      На аллее показался автомобиль.
      Кто это еще? - не хватало, чтобы кто-то помешал.
      Манус соскочил с гамака и поспешил в свою комнату, где его ждала Машина, готовая играть.
      8
      В игру "Девять и один" Манус Ястинский успел сыграть тринадцать раз за тринадцать дней, которые прошли с начала лечения. Для игры Машина создавала десять виртуальных персонажей, настолько естественных, что играющий не мог сомневаться в их реальности. Персонажи сами двигались, сами думали, принимали решения, любили, боялись, смеялись, не подчиненные никакой программе. Они были синтезированны живыми и имеющими свободу воли. Машина использовала все свои огромные знания о человеке, чтобы создать этих настоящих человечков. По правилам игры персонажи обязаны были сражаться друг с другом, пока из десяти не останется один. Оставшийся надевал черную одежду и переходил в следующий тур игры. Игра могла проводиться в любой точке пространства-времени. В одиннадцатой партии Манус выбрал четырнадцатый век прошлой эры и показал на карте точку в центре Европы. Десять персонажей оказались рыцарями и прекрасными дамами. Рыцари и дамы заблудились в лесу. Лес был совершенно настоящим, с настоящими деревьями, птицами и туманами по утрам. С ветвей падали капли.
      Кусались большие муравьи. В ручьях водились верткие рыбы с черными спинами.
      Играющий Манус, никогда не видевший настоящего леса, вдыхал запах настоящей прелой листвы и находил, что в лесу слишком много мусора. Что касается остального - то неплохо. Мужчины были сильны и умны, а дамы красивы. Мужчины подстригали бороды и подкручивали усы щипцами, предварительно накаленными на огне. От усов пахло горелым волосом. Дамы носили прелестные декольте, которые совсем не волновали Мануса - Манус был болен. И кавалеры, и дамы практически не мылись, редко стригли ногти, ели руками и сморкались в собственную одежду. Это не мешало людям четырнадцатого века быть элегантными.
      Манус связался с одним из рыцарей и объяснил тому положение вещей. Красный рыцарь вздумал было сопротивляться, но быстро согласился, увидев виртуальный кулак. Кулак этот Манус изобрел сам и всегда чувствовал радость, применяя его.
      Итак, Красный рыцарь согласился убивать.
      Они не могли покинуть лес и не могли раздобыть пищи. Рыбы оказывались несъедобными. Птицы жили слишком высоко и пели невидимые в листве. Тонконогий олень с коровьими глазами ни разу не подпустил людей близко. Один из рыцарей убил чужого коня, чтобы приготовить якобы ростбиф для своей дамы. С того все и началось. Манус смотрел, как каплет жир на горячие угли, как вспыхивает желтыми искорками, вдыхал запах мяса, печеного на костре, и видел, как из темноты приближается первый убийца. Первым погиб хозяин коня, второй - прекрасная дама, отведавшая угощение.
      Последним остался Красный рыцарь со сломанным носом.
      - Ну как, тебе понравилось? - спросил Манус Красного, после того, как все было кончено.
      - Нет.
      - Ничего, привыкнешь. Тебе ко многому придется привыкать.
      - Ты не бог! - сказал Красный.
      - Конечно, не бог. Но и не дьявол. Я просто человек, который с тобой играет.
      - Если ты человек, я тебя найду и убью, даже если ты живешь за десятью морями. Тебе не поможет ни волшебство, ни великаны!
      - Интересно, - сказал Манус, - интересно, как же ты меня найдешь? Разве что перелезешь с той стороны экрана на эту. Но такой трюк пока никому не удавался.
      Можешь грозить, но знай меру. Если будешь действовать на нервы, то я сотру тебя из памяти.
      Рыцаря со сломанным носом Манус переместил в двадцатый век прошлой эры и дал ему там освоиться. Пускай поживет, пускай наберется ума. Пускай пропустит одну игру, все равно никуда он не денется.
      А в двенадцатой игре корабль, плывущий в южные моря, потерпел крушение и десять человек остались на плоту. Море было мелким, теплым и прекрасным.
      Честно говоря, Манус не верил, что где-то на планете есть или были столь красивые места. Он нырял за жемчугом вместе с героями игры, проплывал между подводными каменными террасами и ощущал, как вода ласкает волосы на его голове, охотился за электрическим скатом, купался в светящемся ночном море, спасался от быстрых водяных змей, которые сразу раздуваются и умирают от разрыва сердца, если их подвесить за хвост. В море была большая акула и на нулевом уровне она только ходила поблизости, иногда вспенивая воду. Акула охотилась за людьми, но и люди охотились за акулой. Эту игру Манус довел до третьего уровня. На третьем ему самому стало так страшно, что он едва пришел в себя и выпил успокоительного перед сном. Тот спрут, который родился на третьем уровне, продолжал сниться ему всю ночь, не смотря на успокоительное. Третий уровень игры не для слабонервных.
      9
      Для тринадцатой игры Машина создала девять подростков и одного свободное место для черного человека. На место Черного Манус взял рыцаря со сломанным носом. Впрочем, сейчас тот человек уже не был рыцарем - он стал обыкновенным жителем двадцатого века и работал наставником по физическому развитию. Он всегда был хорошим спортсменом, потому и смог победить в позапрошлой игре.
      Когда Манус включил наблюдение, человек со сломанной переносицей ехал в поезде.
      Когда он вышел в тамбур и вставил в рот зажженнную белую трубку с отравой, Манус окликнул его.
      - Привет, черный рыцарь!
      Мужчина вздрогнул.
      - Я не рыцарь, - возразил он.
      - Ты меня не узнаешь?
      - Узнаю.
      - Приятно снова увидеть знакомое лицо, - сказал Манус. - Поздравляю, ты здорово разделался со всеми в тот раз. А больше всего мне понравилось, как ты заставил Серую броситься в болото. Это был сильный тактический ход, я бы до такого не додумался.
      Мужчина затушил сигарету и продолжал смотреть в окно. За окном поворачивался лес.
      - То было давно, - сказал он, помолчав. - В прошлой игре. Сейчас ведь даже век другой.
      - Какой? - спросил Манус.
      - Двадцатый. Конец двадцатого. Ты оказался прав, в четырнадцатом мы все были идиотами. И чертей не существует.
      - А вот и неправда. Уже не двадцатый. Минуту назад я поместил тебя в произвольное будущее, наверное, это номальный век, жизнь веселая, не соскучишся,
      - ответил Манус.
      Мужчина промолчал.
      - Скучал, наверно, по игре?
      - Я бы с тобой поиграл, щенок, - сказал мужчина, не меняя интонации.
      - До меня тебе не добраться. Я ведь человек, а ты всего лишь порождение
      Машины. Я живой, а ты просто комбинация цифр в машинной памяти. Нулики и единички. Ты внутри экрана, а я снаружи. Тем, кто по разные стороны экрана, никогда не встретиться. Что ты делал все это время?
      - Я работал наставником. Учил физкультуре.
      - И никого не убил?
      - Я не хочу никого убивать.
      - У тебя хорошо получалось.
      - Меня с детства этому учили. Сейчас я не хочу.
      - Захочешь. Уже началась новая игра. Советую тебе начать сразу, если не хочешь дотянуть до третьего уровня. Достань себе нож или пистолет.
      - Почему ты советуешь м н е? - поинтересовался мужчина.
      - Потому что я не могу разговаривать с другими. Ты сейчас победитель, ты черный человек, и только ты знаешь об игре. Играй. Ты мне нравишься, парень.
      - Я до тебя доберусь.
      Манус только посмеялся.
      - Я дал обет. Ты не уйдешь от меня.
      - Плевать мне на твой обет.
      - Даже если я не доберусь до тебя, то следующий доберется. Когда-нибудь один из нас появится в твоем доме и он уже не будет просто комбинацией нулей и единиц. Он появится с твоей стороны экрана. Ты не представляешь, что он сделает с тобой.
      - Здорово! - сказал Манус. - Машина сделала тебя таким настоящим, что у меня даже холод по спине пробежал. Я чуть-чуть испугался. Но мы же с тобой знаем, что никто и никогда не придет ко мне в дом. Поехали. Я начинаю игру.
      Пришла пора надеть черную одежду.
      И он начал.
      10
      И он начал.
      Заканчивалось лето. Подростки, их было девять, разбили лагерь у лесного озера. С ними был физрук, одетый в черные джинсы, черные спортивные туфли, которые ступали неслышно, черную рубашку и куртку. У него были темные очки, черный ремешок часов, черная щетина на щеках, черный футляр фотоаппарата. У него был сломанный нос - сильно сломанный - почти без переносицы. Его правое запястье было перевязано черной ниткой. Черный человек послушался советов Мануса и съездил за ножом. Его дача оказалась неподалеку. Уходя, он долго гладил собаку. Каждый из десяти участников игры сейчас носил одежду собственного цвета. Их было девять против одного:
      розовый
      синий
      белый
      светло-зеленый
      темно-зеленый
      фиолетовый
      коричневый
      серый
      красный
      пестрый
      Первым был убит Синий. Он отошел, чтобы собрать хворост у костра и был просто тихо зарезан. Синий даже не сопротивлялся. Вторым - Белый. К утру из десяти осталось только двое: Черный и Фиолетовый. Черный убивал мастерски, хотя и без задора - он просто старался поскорее отделаться от этой противной работы. А игра все ещё шла на нулевом уровне.
      Фиолетовый был ещё совсем ребенком - мальчиком лет двенадцати. Он спрятался в лесу. Черный побродил между деревьями, но туман был таким густым, что можно потерять в нем даже собственную палатку и заблудиться в десяти метрах от нее.
      Не найдя врага, Черный вошел в палатку, достал из мешка банку консервов, открыл её ножем и стал есть. Его нож имел черную ручку с изображением черной пантеры. Запахло мясом. Сменив точку зрения, Манус увидел, как Фиолетовый крадется между деревьями.
      Сейчас начнется. Нож воткнут в землю в метре от сидящего. Достаточно протянуть руку, чтобы его схватить. Но человек со сломанной переносицей ест и по всему видно, что он проголодался. И ещё он прикончил дву бутылки за ночь - а после двух бутылок не очень-то быстро среагируешь.
      Фиолетовый уже совсем рядом, за спиной. В его руках ещё один нож, но грибной, ненастоящий. Вот он кладет нож на землю, ещё сильнее приседает и пригибается. Как для прыжка. Сейчас прыгнет. В мокрых ветвях запела утренняя птица и Черный поднял голову от банки с мясом. Какой уродливый профиль!
      Посмотрел в сторону, но не обернулся. Но ведь он хороший спортсмен, он сможет победить и без ножа. В ихних средних веках так учили драться, что до смерти не разучишься. Я видел, как он голыми руками задушил стокилограммового детину. Да и сейчас он инструктор спортподготовки. Нож ничего не решает.
      Черный взял нож, отрезал хлеб и снова воткнул оружие в мох. Хорошо, что воткнул. За ручку удобно хвататься. Если бы положил...
      Фиолетовый прыгнул как кошка и схватил нож. Черный облизал палец, привстал.
      На поляне уже лежало несколько тел.
      - За что ты их? - спросил Фиолетовый.
      - Пришлось.
      - Пришлось - всех?
      - И тебя тоже.
      Фиолетовый стал отходить к деревьям. Черный взял длинную палку.
      - Ты маньяк, - сказал Фиолетовый и, не отводя глаз от противника, приблизил нож к лицу. Посмотрел. Нож был настоящим. Первый раз держит в руке настощий нож. Боится ножа. Совсем неумело держит.
      - Не говори о том, о чем не знаешь.
      Черный попробовал сломать палку. Палка была слишком длинной, чтобы махать ею между деревьев. Он посмотрел на грибной нож, лежащий поверх травы, и бросил палку. И в этот момент Фиолетовый прыгнул на него.
      Он распорол Черному бок, но похоже, что не повредил ничего важного. Если
      Черный и упадет, то только от потери крови. Кровь, как вода из крана.
      Черный провел рукой по бледным губам и Манус Ястинский вспомнил соленый вкус крови - когда он слишком долго сидел за машиной, у него лопался сосуд глубоко в носу и кровь стекала в глотку. Манус не говорил отцу об этом, иначе отец ещё раньше запретил бы Машину.
      Черный покачнулся и присел.
      - Послушай, - сказал он и продолжал говорить, приседая, - ты должен меня убить. Я не маньяк. Меня заставили. Ты ещё не знаешь, с чем столкнулся.
      Может быть, мы хочешь меня перевязать, связать или отправить в милицию? Не делай этого. Еще немного и включится первый уровень. Потом второй, а за ним третий. Это ведь все игра и в живых остается только один. Один из десяти.
      Сегодня повезло тебе. Теперь ты будешь носить черную одежду. Как я. Она тебе не понадобится до следующей игры. Бойся высоких уровней, особенно третьего.
      Когда включится новый уровень, ты увидишь вспышку и услышишь гул. Спастись нельзя, можно только победить. Если хочешь победить, начинай убивать сразу.
      Теперь убей меня, но не мучь.
      Фиолетовый стал на колени, нерешительно держа нож. Вдруг что-то быстро мигнуло голубым цветом и все вокруг изменилось - как будто смотришь на мир сквозь цветные очки. Но цвет такой, которого нет в природе. Что-то равномерно гудело со всех сторон. Листья на деревьях начали вянуть. Прямо посреди полянки начал расти холмик земли. Холмик увеличивался, увеличивался.
      - Это первый уровень, - сказал Черный. - Если ты не сделаешь этого сейчас, тебе все равно придется потом, но это будет намного страшнее. Я видел это, я знаю, что говорю. Я был на третьем уровне. Скорее!.. Сюда, под левое ребро.
      Когда все было кончено, Фиолетовый раздел мертвого врага и разделся сам.
      Потом стал натягивать черные брюки и черную рубаху с распоротым боком. Брюки коробились, пропитанные кровью.
      - Привет, - сказал Манус. - Я так и знал, что ты победишь. Я за тебя болел.
      Черный человечек огляделся и сжался от ужаса.
      - Можешь не смотреть, меня здесь нет. Я снаружи, я живой.
      - А я?
      - А ты моя игрушка. Мы ещё поиграем с тобой. И не говори, что ты до меня доберешься. Во-первых, тебя нет. Во-вторых, даже выдуманный ты живешь в неизвестно каком веке. Тот, кого ты только что зарезал, родися в четырнадцатом.
      Это очень далеко и давно. Нам все равно не встретиться с тобой.
      11
      Арнольд Августович имел большой опыт работы. Ему было пятьдесят три. Это уже начало старости, но красивой и здоровой старости.