Смерть на ипподроме

      А я не гожусь и никогда не буду годиться. Я не могу снова овладеть тем, что уже было у меня в руках. Я не использовал тот удачный шанс, который был мне дан. А этот ужас, это унизительное, постепенное падение! А ведь я уже почти достиг успеха!
      Я поставил бутылку себе на грудь. Другого общества у меня сейчас не было. А она обещала хотя бы возможность заснуть. Но привычки крепко сидят в нас. Хотя я и цеплялся за бутылку на груди, как утопающий за спасательный жилет, но я знал - больше не откупорю ее. Во всяком случае не сегодня вечером.
      А что дальше? Может быть, Джеймс даст мне еще одну или двух своих лошадей. Может быть, я даже буду еще скакать на Образце и сражаться за Зимний Кубок. Но сам я ничего от себя не ждал и не надеялся пройти хорошо. При одной мысли, что мне придется снова выдерживать все эти косые взгляды, я весь съеживался. Лучше уж сразу начать новую жизнь. Но что мне делать в этой новой жизни?
      Вернуться к прежнему я уже не мог. В двадцать лет можно быть рабочим на ферме, и это меня устраивало. Но в сорок, в пятьдесят? И чем бы не занялся, куда бы не уехал, меня повсюду преследовало бы сознание, что я потерпел полную неудачу.
      Я поставил бутылку в буфет. Не меньше двадцати шести часов прошло, как я ел в последний раз. Вторичное обследование кухни обнаружило лишь несколько консервных банок с улитками, тертым сыром и засахаренными каштанами.
      Я побрел по улице, пока не наткнулся на приличного вида бар, где меня не знали в лицо. Заказал сандвичи с ветчиной и кружку пива. Но при попытке что-нибудь проглотить горло сжималось судорожно. Если я не могу напиться, не могу получить Джоан и не могу.., не могу больше быть жокеем.., то, по крайней мере, теперь я смогу есть, сколько захочу, не думая о лишнем весе... И все же я не сумел заставить себя проглотить ни кусочка, а при виде пива меня начинало тошнить.
      Тут кто-то включил телевизор, и начальные аккорды "Скачущего майора" загремели, перекрывая звяканье стаканов и гул голосов.
      Пятница, Девять часов вечера. Большая компания болельщиков зашикала на окружающих. И на экране прорезались ясные черты Кемп-Лора. Мой столик стоял в самом дальнем углу. Я и остался, чтобы не проталкиваться через толпу, а вовсе не из-за желания смотреть.
      - Добрый вечер, - сказал Морис с обычной обворожительной улыбкой. Сегодня мы собираемся побеседовать о том, как уравниваются шансы на успех. Мы пригласили двух компетентных лиц, которые смотрят на весы с разных позиций. Первый из них - мистер Чарльз Дженкинсон, являющийся в течение многих лет официальным судьей на скачках. - На экране появилось смущенное лицо Дженкинсона. - Второй известный тренер Корин Келлер.
      Худая физиономия Корина засияла от удовольствия, "Ну, теперь пересудам об этой передаче конца не будет", - подумал я. Но вдруг с острой болью вспомнил, что я-то все равно ничего не услышу.
      - Мистер Дженкинсон, - продолжал Морис, - объяснит, как действует судья на скачках. А мистер Корин расскажет, что он делает, чтобы лошади не терпели поражений.
      Я слушал невнимательно, погруженный в свое горе. И на Корина обратил внимание не сразу. Он был вовсе не откровенен. Скажи он правду - тут же лишился бы лицензии. На практике он без всяких колебаний приказывал своим жокеям отстать в начале скачки, да так и держаться. Но по его словам, он, оказывается, придерживался самых справедливых позиций. Что немало позабавило меня.
      - Лошади из моей конюшни изо всех сил стараются победить, - солгал он без смущения. - Терпеть не могу, когда жокеи сдаются слишком быстро, даже если их обогнали Совсем недавно я уволил жокея за то, что он к концу скачки прекратил борьбу. Если бы он гнал лошадь по-настоящему, он мог бы прийти третьим... гудел его лживый голос.
      А я думал о Тик-Токе. Как ему пришлось отвечать перед распорядителями за то, что он слишком добросовестно исполнял приказания Корина. И теперь у него неприятности - тренеры ему не доверяют. Вспомнил и про Арта, которого придирки и пререкания довели до смерти. И активная неприязнь, которую я всегда испытывал к Корину Келлару, превращалась в этом темном баре в стойкую ненависть.
      Я подумал, что у Мориса все это могло получиться и удачнее, выбери он кого-нибудь другого. А может, он выбрал именно Корина, чтобы показать, как обманывают судей. Любой жокей, которому приходилось скакать у Корина, на собственном опыте убеждался в его лжи.
      - Но мы всегда полностью зависим от жокея, - продолжал Корин. - Можно надрываться неделями, готовя лошадь к скачкам. - а жокей совершит какую-нибудь дурацкую ошибку и все погубит.
      - Именно это и делает скачки увлекательными, - смеясь, оборвал его Морис.
      В баре тоже все засмеялись.
      - Возможно.., - согласился Корин в замешательстве.
      - Ведь с жокея взыскивают за то, что он не выжал из лошади все возможное. Каковы бы ни были причины - случайные ошибки или нечто более серьезное, вроде неспособности в критический момент принять решение...
      - Вы хотите сказать, когда характера не хватает, - уточнил Корин. - Судья должен это учитывать. Как раз сейчас есть такой случай... - Он заколебался, по поскольку Морис не пытался его останавливать, продолжал решительно:
      - Когда все лошади, на которых скачет жокей, плетутся в хвосте. Понимаете, он боится падения. Возможно, судьи считают, что лошади не так уж хороши, как раньше. Но это, конечно, не так. Просто седок катится вниз.
      Почувствовав, как кровь бросилась мне в лицо и запульсировала в висках, я оперся о стол и до боли сжал пальцы А знакомые голоса продолжали безжалостно:
      - И как вы смотрите на это, мистер Дженкинсон? - спросил Морис.
      Судья смущенно пробормотал:
      - Конечно.., в определенных обстоятельствах мы.., смотрим на случайные результаты сквозь пальцы...
      - Вряд ли можно назвать случайными около тридцати скачек подряд, воскликнул Корин. - Вы собираетесь это игнорировать?
      - Я не могу отвечать на подобный вопрос, - запротестовал Дженкинсон. - Это противоречит судейской этике!
      - Но что вы делаете в таких случаях? - спросил Морис.
      - Я.., то есть...обычно все это не бывает столь очевидным. Мне придется посоветоваться.., с другими, прежде чем принять решение. Но здесь я не могу это обсуждать, - А где же? - настойчиво потребовал Морис. - Мы все знаем, что этот бедняга три недели назад упал с лошади и с тех пор, мягко говоря, скакал неудачно. Несомненно, вы это учитываете, когда рассматриваете результаты этих лошадей?
      Пока камера остановилась на лице Дженкинсона, медлящего с ответом, голос Корина произнес:
      - Очень интересно, что вы решите. Видите ли, одна из лошадей - из моей конюшни. И это было позорное зрелище. Больше я никогда не приглашу Финна. И не удивлюсь, если никто не пригласит.
      Дженкинсон предупредил беспокойно:
      - Я полагаю, что нам не следует называть имена. Морис вмешался быстро:
      - Нет, нет, я согласен - не следует, Но дело было сделано.
      - Ну что ж, большое спасибо вам обоим. Мне очень жаль, но наше время почти истекло.., - он мастерски перешел к своим заключительным фразам, но я уже не слушал.
      С Кориным вдвоем они вдребезги разбили обломки моей короткой карьеры. И пока в переполненном баре снова начались разговоры, я оцепенело встал и нетвердой походкой пробрался к двери. Группа болельщиков опустошала свои кружки, и до меня донеслось, когда я пробирался мимо:
      - По-моему, они хватили через край!
      - Еще и не так следовало, - возразил другой. - Во вторник я потерял на Финне десять фунтов. Он заслужил все, что теперь хлебает, спесивый гад.
      Спотыкаясь, я выбрался на улицу, глубоко вдыхая холодный воздух и делая усилия, чтобы выпрямиться Легче всего сидеть и рыдать в канаве. Медленно побрел я назад, в темную пустую квартиру и, не зажигая света, повалился на кровать в одежде.
      Маленькая комнатка была тускло освещена с улицы На потолке - косая тень от оконных переплетов. В голове стучало. Я вспомнил, как лежал здесь же, когда Грэнт стукнул меня по носу, Как я тогда пожалел его и как пожалел Арта Так все было легко и просто! Я застонал вслух, и этот звук потряс меня.
      Путь из моего окна на улицу так заманчив. Пять этажей. Быстрый путь вниз.
      В квартире, расположенной этажом ниже, били часы Они отбивали каждые четверть часа, и я отчетливо слышал это в притихшем доме. Десять, одиннадцать, двенадцать, час, два.
      Тени от окна упорно привлекали взгляд. Пять этажей вниз... Но как бы скверно ни обстояли мои дела, я не мог избрать этот путь. Это не для меня. Закрыв глаза, лежал неподвижно. И в конце концов после долгих часов отчаяния, навалился тяжелый, утомительный, полный рваных видений сон.
      Я проснулся. Часы пробили четыре. Головная боль отпустила. Голова была ясная и свежая, будто я из плотного тумана выбрался на солнце. Как спад температуры после лихорадки. v Где-то между сном и пробуждением я снова обрел себя.
      Вернулась спасительная уверенность, что я тот же человек, каким себя считал, а не груда обломков.
      А раз так, должно же быть какое-то объяснение всем моим неприятностям. И мне только - ТОЛЬКО!!! - нужно их найти.
      Выяснилось, что мой желудок тоже пробудился и настойчиво стал требовать наполнения. Я притащил из кухни коробки с тертым сыром и засахаренными каштанами. Каким же голодным надо быть, чтобы в пятом часу утра захотелось съесть их.
      Сжевал даже сладкие каштаны, увеличивающие вес.
      Звезды потускнели, уступив место бледному лондонскому рассвету. Наступило утро, и я воспользовался советом, который недавно давал Грэнту.
      Глава 9
      Этого психиатра я знал всю жизнь - он был другом моего отца. Утренние часы он всегда оставлял для гольфа, но уже в восемь я позвонил ему на Уимпл-стрит.
      - Могу ли я повидаться с вами, сэр?
      - Сейчас? Нет. Суббота. Гольф.
      - Пожалуйста... Это не займет много времени. Последовала короткая пауза.
      - Срочно? - Прозвучали профессиональные нотки.
      - Да!
      - Тогда приезжайте.
      Я взял такси, и он сам открыл мне дверь. В руках кусок торта с мармеладом. Знаменитый мистер Кладиус Меллит, которого пациенты видели лишь в полосатых брюках и черном пиджаке, сейчас снарядился играть в гольф: был в непромокаемых брюках и просторном норвежском свитере.
      - Идемте наверх. - Он пронзил взглядом.
      Мы вошли в столовую, где он усадил меня за овальный столик красного дерева, и, усевшись напротив, предложил чуть теплый кофе.
      - Ну?
      - Представьте себе... - начал я и замолчал.
      - Теперь, когда я здесь, все уже не казалось мне таким простым. И то, что представлялось очевидным в пять утра, сейчас было полно сомнений.
      - Если вам действительно нужна помощь, мой гольф обождет. Когда я сказал по телефону, что спешу, то я не видел, в каком вы состоянии... Ваш костюм выглядит так, словно вы в нем спали.
      - Ну да, спал... Извините, что выгляжу так неопрятно.
      - Отдохните и расскажите мне все, - мудро улыбнулся этот пятидесятилетний, похожий на медведя, человек.
      - Допустим, у меня есть сестра, такая же талантливая, как мои родители. А я единственный в семье обделен талантом. Что, как вам известно, и есть на самом деле. И я бы почувствовал, что они все меня презирают за бездарность, Как, по вашему мнению, я должен был бы действовать?
      - Они вас не презирают, - запротестовал он.
      - Допустим... Но если бы презирали, мог бы я каким-либо образом убедить их и самого себя, что у меня есть причины не быть музыкантом?
      - Ну конечно, - сразу ответил он, - вы бы действовали так, как и действуете. Нашли бы какое-то дело и упорно занимались им до тех пор, пока в своей сфере не достигли того же совершенства, что все семейство в своей.
      Я почувствовал, будто получил удар в солнечное сплетение. Такое простое объяснение моего пристрастия к скачкам не приходило мне в голову, - Но это., это не то, что я имею в виду, - беспомощно пробормотал я. - Мне хотелось узнать, мог ли я с детства выработать у себя какой-нибудь физический недостаток, чтобы оправдать свою неспособность к музыке. Например, что-то вроде паралича, из-за которого не мог бы играть на скрипке или любом другом инструменте? Чтобы это был наглядный и достойный выход из положения?
      Он некоторое время смотрел на меня сосредоточенно, без улыбки.
      - Если бы вы были личностью определенного типа - это было бы возможно. Но не в вашем случае. Лучше перестаньте крутиться вокруг да около и задайте мне свой вопрос. Настоящий вопрос. К гипотетическим вопросам я давно привык... Каждый день с ними сталкиваюсь... Но если вам нужен прямой ответ, вам и вопрос придется задать подлинный.
      От его ответов так много зависело - вся моя жизнь. Он терпеливо ждал. Я произнес наконец:
      - Может ли мальчик, у которого все в семье страшные любители конного спорта, выработать у себя астму, чтобы скрыть свой страх перед лошадьми? - Во рту у меня пересохло.
      Он переспросил:
      - И это все?
      - И может этот мальчик, став взрослым, ощутить такую неприязнь к жокеям, что стал портить им карьеру? Даже если, как выговорили, он нашел себе другое дело, которое делает блестяще.
      - Вероятно, именно у этого человека есть сестра?
      - Есть. Она чемпионка в кроссе среди девушек. Он откинулся в кресле.
      - Все это так важно для вас, Роберт, что я не могу дать ответ, не узнав обо всем подробнее. Я не в праве отделаться случайным "да" или "нет". А потом выяснится, что вы из-за этого устроили всевозможные неприятности людям. Вы должны объяснить, с какой целью задали свои вопросы.
      - Но ваш гольф...
      - Поеду позже, - спокойно ответил он, - Говорите! И я заговорил. Рассказал ему, что случилось с Артом и с Грэнтом, с Питером Клуни, с Тик-Током и со мной. А потом я рассказал ему о Морисе Кемп-Лоре:
      - Он родился в семье, где садятся в седло, едва научившись ходить. И у него для стипльчеза вполне подходящее сложение. Но лошади вызывают у него приступы астмы. Поэтому, как всем известно, он не может участвовать в состязаниях. Прекрасное объяснение, верно? Он вызывает невольную симпатию. Обаяние его так велико, что любой собеседник начинает прямо-таки сиять. Он слышит все, что говорится на ипподроме - начиная от распорядителей и ниже... И, я считаю, он пользуется своим влиянием, чтобы сеять семена сомнений насчет жокеев.
      - Продолжайте, - настаивал сэр Кладиус Меллит. Лицо его было непроницаемо.
      - Особенно под его влиянием находятся тренер Корин Келлар и член комитета по конному спорту Джон Баллертон. Ни один из них доброго слова не скажет о жокеях. Думаю, Кемп-Лор выбрал их в друзья исключительно потому, что эти низкие душонки мигом подхватывают и распространяют все инсинуации, которые он им подбрасывает. И мне кажется, все скверные слухи исходят от Кемп-Лора. И даже основания для слухов подстраивает он сам. Почему ему не быть довольным тем положением, которое он занимает? Ведь жокеи, которым он пакостит, любят его и радуются, когда он к ним обращается. Так почему ему хочется уничтожать их?
      Сэр Кладиус ответил:
      - Вероятно, этот человек с раннего детства ненавидит своего отца и завидует ему. Так же относится он и к сестре. Но подавляет эти чувства. К несчастью, вся агрессия перенесена на людей, которые обладают ненавистными ему способностями и качествами. Таких индивидуумов можно понять, лечить и простить их.
      - Я не могу простить его, Я должен его остановить. Сэр Кладиус внимательно посмотрел на меня и сказал:
      - Вы должны быть абсолютно уверены в фактах. Пока - это только догадки. Он общественный деятель с положением, А вы предъявляете ему слишком серьезные обвинения. Вам нужны железные факты. Иначе скажут: вы объясняете случившееся злым вмешательством, чтобы уйти от осознания своей внутренней неудачи, Своего рода астма сознания.
      Я вздохнул.
      - Психологи воспринимают просто - хоть что-нибудь? Он покачал головой:
      - Мало что объясняется просто.
      - Я добуду факты, И начну сегодня же, - Я встал, - Спасибо, что вы согласились принять меня и выслушали столь терпеливо. И приношу искренние извинения по поводу вашего гольфа.
      - Не так уж я и опоздаю, - успокоил он меня. На пороге, пожимая мне руку, он предупредил:
      - Роберт, будьте осторожны. Действуйте с оглядкой. Если вы правы насчет Кемп-Лора, - а очень возможно, что так оно и есть, - вы должны обращаться с ним осмотрительно. Заставьте его лечиться. Не загоняйте человека в угол. Его душевное здоровье может оказаться в ваших руках.
      Я сказал резко:
      - Не могу смотреть на него с ваших позиций. Мне он кажется не больным, а негодяем.
      - Где кончается болезнь и начинается преступление... Об этом спорят веками, и нет двух людей, придерживающихся одного мнения. Но будьте осторожны. И привет родителям! - Он улыбнулся и захлопнул дверь.
      Свернув за угол, я сперва отправился в пахнущую чистотой парикмахерскую и с удовольствием побрился. Потом в кафе поблизости заказал тройную порцию яичницы с беконом. И наконец стал размышлять над тем, где и как откопать железные факты.
      Ясно, что фактов, которых я смогу добыть, крайне мало. И, раскапывая их, я должен буду преодолеть барьеры жалости и презрения. Лекарство горькое. Но если я хочу вылечиться, придется его проглотить.
      Из кафе я позвонил Тик-Току.
      - Ты сегодня занят?
      - Сделай одолжение, друг, не задавай неприятных вопросов с утра. А ты?
      - Ублюдок, вот ты кто. Мне машина нужна.
      - Если ты задумал броситься на ней в море - не дам.
      - Ничего похожего.
      - Рад это слышать. Но если все-таки надумаешь броситься - дай мне знать, я составлю компанию, - Тон у него легкий и шутливый. Но скрытое за ним отчаяние не нуждается в комментариях, - Я хочу навестить конюшни.., - начал я.
      - Какие? - перебил он, - Некоторые... Примерно шесть, если не считать конюшни Эксминстера и Келлара. Но туда же придется проникнуть.
      - Ну и храбрец же ты! - воскликнул Тик-Ток.
      - Спасибо. Ты, пожалуй, единственный во всей стране, кто так считает.
      - Прости! Я не хотел!.. Я засмеялся.
      - Брось! Где сейчас машина?
      - За окном. Но сегодня нет смысла ехать - все тренеры будут на скачках.
      - Надеюсь, что так.
      - Что ты затеял? - подозрительно осведомился он.
      - Восстановить поруганную славу рода Финнов. Я успею на поезд в десять десять. А ты встретишь. Идет? - И я положил трубку, не обращая внимания на его протесты.
      В Ньюбери, на станции, он уже ждал меня. Одет в щегольской, затянутый в талии пиджак для верховой езды, длинный, как в восемнадцатом веке. И еще невероятно узкие галифе из рубчатой ткани.
      Пока я оглядывал его с ног до головы, он наслаждался иронической усмешкой.
      - А где же шейный платок, кружевные манжеты и шпага?
      - Я человек завтрашнего дня. Вместо шпаги при мне "Моментальная защита против радиации. Будьте готовы встретить опасность", - рассмеялся он, процитировав рекламу.
      У юного Тик-Тока безошибочно реалистический взгляд на мир.
      Он уселся за руль.
      - Куда едем?
      - Едем, но без тебя!
      - Нет, машина наполовину моя. И я еду, куда и она. - Он твердо решил, это было ясно. - Так командуй!
      - Ну ладно... - Я выудил из кармана список, составленный в поезде, и показал ему, - Вот те конюшни, в какие я хочу попасть. В таком порядке, чтобы поменьше было обратных прогонов, но и так езды предстоит много.
      - Ого! Хэмпшир, Суссекс, Кент, Оксфорд, Лестер и Йоркшир. А сколько ты собираешься пробыть в каждом месте? Нет, в один день этого не одолеть! Ты и так выглядишь усталым.
      Я действительно чувствовал себя усталым, но меня смутило, что это так заметно. Я-то полагал, что бритье, завтрак и возвращение веры в себя скомпенсируют отношения предыдущих дня и ночи.
      - Махнем сначала в Кент, а по дороге расскажешь, зачем мы едем. - Он спокойно включил зажигание, и мы двинулись. Сказать по правде, я был рад его обществу, Мы собрали свои вещички, и Тик-Ток направил тупой нос "мини-купера" в сторону первой по списку конюшни Корина Келлара в Хемпшире.
      - Ну, валяй, выкладывай, - Нет. Я не буду тебе ничего объяснять. Смотри и слушай. А потом сам мне скажешь.
      - Ну и тип же ты! Надеюсь, ты учитываешь, что мы оба сейчас, мягко говоря, не в числе тех, для кого стелют красные ковры?
      - Смотри лучше на дорогу, - посоветовал я.
      - Я, верно, никогда тебя не раскушу. Мне казалось, что тебе очень трудно... Но встретил тебя сегодня - и мне самому стало веселее. Насвистывая, он нажал на акселератор К обширным, хорошо ухоженным конюшням Корина мы приехали в тот момент, когда конюхи чистили лошадей после второй утренней выездки. Артур, главный конюх, нес через двор ведро овса. Привычная морщинистая улыбка, которой он всегда приветствовал меня, появилась было у его глаз, прежде чем он вспомнил. И приветливость смешалась с замешательством.
      - Хозяина нету. Он на скачках.
      - Знаю. Могу ли я потолковать с Дейви? Дейви - конюх, который ухаживал за Трущобой.
      - Думаю, что да, - с сомнением ответил Артур. - А скандала не будет?
      - Нет. Не будет никаких неприятностей. Где он?
      - Четвертое стойло от конца по этой стороне.
      Мы с Тик-Током отправились туда и нашли Дейви. Он чистил солому вокруг Трущобы. Он был плотным шестнадцатилетним парнем, с огненно-рыжими волосами и несдержанным языком. Приветливость на его лице тотчас сменилась неприязнью. Он повернулся к нам спиной и погладил шею лошади. Потом сплюнул в солому Тик-Ток тяжко задышал, сжав кулаки.
      Я проговорил быстро:
      - Дейви, у меня есть для тебя фунт, если ты захочешь что-нибудь рассказать.
      - О чем это? - спросил, не оборачиваясь - О том дне, когда я скакал на Трущобе в Данстэбле Три недели назад. Помнишь?
      - Еще бы не помнить! - с вызовом ответил он. Я не обратил внимания на его тон.
      - Ну так расскажи, что случилось с того момента, как вы приехали на ипподром и пока я сел на Трущобу на смотровом круге.
      - Какого черта вам нужно? - Он круто обернулся, - Ничего не случилось. А что должно было случиться?
      Я вынул фунтовую бумажку и протянул ему. Он секунду или две разглядывал ее, потом пожал плечами и сунул в карман.
      - Начни с того, как вы отправились отсюда. И ничего не пропускай.
      - Вы что, с катушек съехали?
      - Нет, Но я хочу, чтобы ты отработал мой фунт. Он снова пожал плечами.
      - Мы отправились отсюда в лошадином фургоне в Данстэбл и...
      - По дороге останавливались?
      - Да, как всегда у Джо Коффа.
      - Знакомых там не встретили?
      - Ну... Джо и ту девушку, которая разливает чай.
      - А неожиданных встреч никаких? - настаивал я, - Конечно, нет. Мы добрались до ипподрома, вывели лошадей из фургонов - сначала первых двух, И отвели в конюшню. Потом вернулись и вывели двух других. А после я пошел и поставил десять целковых на Блоггса в первой скачке и смотрел с трибун, как они вылетели в трубу, - это дурацкое животное даже не пыталось выиграть и ярда... Потом я вернулся в конюшни, взял Трущобу, надел на нее попону и вывел в паддок.., - скучным голосом, перечислял он свои привычные дела.
      - Мог кто-нибудь в конюшне накормить или напоить Трущобу, дать ей, например, ведро воды перед скачкой?
      - Не будьте идиотом. Конечно, нет! Где это слыхано кормить или поить лошадь перед скачкой? Глоток воды за пару часов до этого, я понимаю, но ведро,.. - Презрение в его голосе сменилось гневом. - Послушайте, по вашему, что, я напоил ее? Ну нет, приятель, нечего сваливать свою вину на меня.
      - Успокойся, Дейви! А как поставлена охрана в Данстэблских конюшнях? Может туда попасть кто-нибудь, кроме тренера и конюха?
      - Нет, - ответил он спокойнее. - Там все закупорено насмерть. Старого привратника недавно уволили: он впустил одного владельца без тренера. Так что новый жутко придирается.
      - Ладно, давай дальше. Пока что добрались до паддока.
      - Ну я немного поводил лошадь. Хозяин принес из весовой седло... - Он неожиданно улыбнулся, будто вспомнил что-то приятное, - ..А когда он принес, я отвел Тру в загон, и хозяин оседлал ее, и я вывел Тру на смотровой круг, и водил ее до тех пор, пока меня не позвали, а вы сели на нее. - Он замолчал, Не понимаю, зачем вам все это.
      - Что случилось в паддоке, когда ты водил лошадь? Что-то приятное? Ты вспомнил об этом и улыбнулся Он фыркнул:
      - Это не имеет отношения...
      - Фунт был за то, чтобы говорить все.
      - Ну, и пожалуйста, это не касается скачек. Тот парень с "телека", Морис Кемп-Лор, он разговаривал со мной. Больно уж ему понравилась лошадь. Он сказал, что большой приятель старика Баллертона, похлопал Тру и дал ей пару кусочков сахара. Мне это не больно понравилось, но ведь такого парня не отошьешь. Еще он спросил, какие шансы у Тру, и я ответил, что хорошие... Вот и все. Я же говорил, это не касается скачек.
      - Ну ладно, не важно, - сказал я. - Все равно, спасибо. Я поднялся и пошел прочь. Тик-Ток за мной. Мы едва отошли шага на два, как Дейви пробурчал нам вслед:
      - Шныряют тут... Хотите знать, что я думаю, - вам самим стоило бы лучше постараться, К счастью, Тик-Ток не расслышал. Мы уселись в "мини-купер" и, никем не провожаемые, выехали со двора.
      Тик-Ток взорвался:
      - Можно подумать, что ты убил свою мать и ограбил бабушку, - так они смотрят на тебя. Потерять кураж - не преступление!
      - Если ты не в состоянии вытерпеть несколько дурацких насмешек, вылезай-ка лучше у ближайшей станции, - весело посоветовал я, с радостью обнаружив за последние полчаса, что больше меня ничего не задевает, - И я не утратил куража. Пока, во всяком случае.
      Он закрыл рот и миль двадцать правил молча.
      Около часу дня мы добрались до следующей конюшни из моего списка и потревожили зажиточного фермера, который сам тренировал своих лошадей. Как раз в этот момент он собирался завтракать. Стук сковородок и приятный запах тушеного мяса донесся из-за его спины. За последние два года я несколько раз выигрывал скачки на его лошадях, прежде чем на прошлой неделе опозорил лучшую его лошадь. И он, обнаружив меня на пороге своего дома, преодолел неприятный шок. Даже сумел в дружеской манере пригласить нас зайти, выпить по стаканчику. Но я отказался и спросил, где найти конюха. Он вышел с нами к воротам и указал на домик, стоящий чуть поодаль у дороги.
      Мы вытащили конюха из дому и усадили в машину. Я дал ему фунт, попросив подробно рассказать все, что случилось в тот день, когда я скакал на его лошади.
      Он был постарше, не такой сообразительный и не такой грубый, как Дейви, но и он никак не хотел говорить. В конце концов я заставил его начать. А уж потом не смог остановить. Я хотел деталей - я их получил. И продолжалось это полчаса.
      Между снятием попоны и застегиванием подпруги проскочило сообщение, что Морис Кемп-Лор заходил в загон, где седлают, рассыпался в комплиментах фермеру. Потом угостил животное несколькими кусочками сахара и удалился, оставив после себя обычное ощущение полного дружелюбия, - Он парень что надо! - отозвался о нем конюх, Я прервал его и поблагодарил его за старание. Оставили мы его бормочущим, что он нам всегда рад, но все же не понимает, в чем дело.
      - Как странно, - задумчиво начал Тик-Ток, когда мы неслись по дороге к следующей конюшне, расположенной в восьмидесяти милях. - Как странно, что Морис Кемп-Лор... - Он не закончил фразы. Я промолчал.
      Через два часа в Кенте, еще за один фунт, от тощего двадцатилетнего малого мы выслушали, какой потрясающий парень этот Морис Кемп-Лор. Как он интересовался его лошадью и как он дал ей немного сахара, что, по правде говоря, не разрешается, но как можно отказать такому человеку. Конюх принял нас с обидным высокомерием, но даже Тик-Ток к атому времени слишком заинтересовался, чтобы обращать внимание, - Он их всех отравил, - рубанул Тик-Ток после долгого молчания. - Он отравил их, чтобы было похоже, будто ты не можешь скакать, чтобы все поверили в твою трусость - Вроде того...
      - Но на кой черт ему это делать? - яростно запротестовал он. - Просто совпадение, что он давал сахар всем трем твоим лошадям.
      - Может быть. Посмотрим.
      И мы посмотрели. Мы были во всех конюшнях, где стоят лошади, на которых я скакал после Трущобы, и объяснились с каждым конюхом (не считая лошадей Джеймса). И каждый раз слышали одно и то же. Морис Кемп-Лор словно бы постарался, чтобы конюху запомнился этот день. Он восхищался тем, как конюх хорошо ухаживает за лошадью и предлагал все те же соблазнительные кусочки сахара.
      Мы потратили на это расследование субботу и воскресное утро, а закончили мой список где-то на границе Йоркширских болот в два часа дня. Так далеко мы забрались для того, чтобы факты были совершенно железными. Тик-Ток окончательно поверил только в Нортгэмтоншире.
      Мы вернулись назад в Беркшир, И на следующее утро, в понедельник, я пошел повидаться с Джеймсом.
      Он только вернулся после утренних тренировок, и на холодном воздухе у него онемели пальцы, - Ступайте в кабинет. - Тон был нейтральный, но выдающаяся вперед челюсть выражала непреклонность.
      Я последовал за ним. Он тут же включил электрокамин, чтобы согреть руки.
      - Я не смогу предложить вам много лошадей, - сказал он, стоя ко мне спиной. - Протестуют все владельцы, кроме одного. Взгляните вот на это пришло сегодня утром. - Он взял с бюро листок бумаги и протянул мне. Это было письмо от лорда Тирролда.
      "Дорогой Джеймс!
      После нашего телефонного разговора я все время думаю о том решении насчет замены Финна на Образце в следующую субботу. И пришел к мысли, что надо дать ему скакать, как и планировалось сначала, Признаюсь, я это делаю для нас, как и для него. Не хочу, чтобы говорили, будто я поспешил отвернуться от него и проявил бессердечность после того, как он столько побеждал на моих лошадях. Я готов потерять Зимний Кубок и прошу прощения за то, что отнимаю у Вас возможность добавить этот приз ко всем остальным. Но я предпочитаю проиграть скачку, лишь бы не потерять уважение к скаковому братству.